"Неофит" - читать интересную книгу автора (Смит Гай Ньюман)

Глава 15

Джо Роуэлл работал егерем в старом поместье Хоуп с 1946 года, когда вернулся с действительной военной службы во Франции. Поместье распалось, земли были распроданы, когда сэр Хью Бойл умер в 1956 году, и теперь какой-то синдикат арендовал право на охоту, оставив Роуэлла на его посту, потому что он подходил как нельзя лучше.

Это был крупный человек, полноватый, с нездоровым цветом лица, несмотря на жизнь на свежем воздухе. Его открыто ненавидели все деревенские. Пропадали собаки и кошки. Владельцы животных знали, что их питомцы нашли смерть в лисьих капканах или силках, а то и погибли от выстрела из старого ружья 12-ого калибра, которое всегда было при егере. Безжалостный хищный зверь, он днем и ночью бродил по лесу, одержимый безопасностью фазанов, которых он разводил в летние месяцы. Он мог появиться совершенно неожиданно, словно бесшумный лесной дух, разгневанный карающий ангел, возникающий перед ничего не подозревающим сборщиком хвороста или остролиста перед Рождеством, а с поводка у него рвался бешеный, полудикий, похожий на волка пес — восточноевропейская овчарка — жаждущий нападения.

Роуэлл был обычно одет в мешковатые брюки-гольф коричневого цвета, потерявший форму жилет и куртку. Охотничья войлочная шляпа делала его лицо более круглым, чем оно было на самом деле. Коротко подстриженные усы, начинающие седеть, красовались над его толстой губой; глаза, поставленные слишком близко, казались хитрущими щелочками на мясистом лице. Как сказал однажды Клифф Моррис, егеря ненавидели, но уважали.

Спарчмур составлял довольно большую часть охотничьих угодий Джо Роуэлла, которые простирались от низинных лугов, включая Хоупский лес и горы, где летом можно было иногда услышать крик шотландского тетерева, доносившийся с покрытой вереском возвышенности. Деревенские прокрадывались туда в июле и августе в поисках голубики, делая это на свой страх и риск, потому что никогда не знали, не появится ли из-за колючего кустарника разъяренный егерь, обнаруживший нарушителя в своих владениях. Он хлестал проштрафившегося всего лишь словами, но тот уходил домой в тревоге, потому что егерь был человек мстительный; приходилось опасаться за безопасность своей собаки или кота, как бы они не пропали — Роуэлл знал всех животных в Хоупе и то, кому они принадлежали. Некоторым, правда, везло. Поговаривали, будто пестрый кот миссис Клэтт всегда возвращался целым и невредимым, потому что егерь боялся ее, точно также, как он боялся Хильды Тэррэт. Роуэлл был холостяком, люди говорили, что время от времени видели, как он выходил от Харриэт Блейк поздно ночью, чтобы никто не заметил его. Но все это были лишь слухи.

Джоби знал Джо Роуэлла с тех времен, когда жил у миссис Клэтт; он помнил, как этот великан изредка заходил к ней в дом, сидел у камина с чашкой чая, причем кот предпочитал быть во дворе, когда появлялся этот человек. Джоби не ссорился с егерем, и он мало интересовался будничными событиями и сплетнями в Хоупе. Все это была часть деревенской жизни, фон существования. У него никогда не случалось стычек с Роуэллом, когда он бродил по лесу, егерь не беспокоил того, у кого не было собаки и кто не трогал ягод и остролиста. В конце концов, это была его работа, он зарабатывал этим на жизнь, ведь чтобы понять все до конца, нужно взглянуть и на оборотную сторону медали.

В девять часов Джоби кончил кормить кур; утро казалось вполне беззаботным. Светило солнце, и Джоби чувствовал себя хорошо. Он вышел из курятника, посмотрел в сторону дома, заметил, что шторы на окне комнаты Салли Энн все еще задернуты. Она, наверно, решила понежиться; он почувствовал отчаяние, обман; почему отношения между ними должны быть такими? Ему очень хотелось сообщить всему миру: "Я влюблен в Салли Энн, я спал с ней, у нее может быть от меня ребенок". Несправедливо, что он должен работать здесь, скрывая это; ему было обидно притворяться, что между ними ничего нет, жить во лжи.

— Все в порядке, Джоби? — Клифф Моррис вышел из дома, подбородок у него был в яичном желтке, он все еще дожевывал тост, и изо рта у него летели крошки, когда он говорил.

— Все отлично, мистер Моррис. — Дьявол, да я практически ваш зять и хочу, чтобы вы знали это. Нет, не хочу, потому что вы вышвырнете меня за ворота, может быть, запретите дочери видеться со мной.

— Хорька больше не видел?

— Нет, думаю, он больше не появится.

—  все же я собираюсь поставить капкан. Сегодня до середины дня, когда начнешь собирать яйца, работы не будет, так что прогуляйся-ка ты до Джо Роуэлла и спроси, не одолжит ли он мне капкан.

— Но это же запрещено, мистер Моррис, разве нет? — У Джоби эти слова вырвались непроизвольно, он произнес их не вовремя и опрометчиво.

— Не твоя забота. — Клифф прищурился, нахмурил брови. — Что я делаю в Спарчмуре — мое дело, точно так же, как никого не касается, чем занят Джо Роуэлл. Твое же дело — принести мне капкан.

— Между прочим, — Джоби стал тщательно подбирать слова, — я заметил по пути на работу утром, что сломана изгородь на Длинном лугу, кто-то перерезал проволоку. Когда станем выгонять телок весной, они могут выйти, перейти вброд реку и отправиться на землю Бреттона.

— Это все проклятые охотники! — Фермер сжал кулаки, на щеках у него выступили красные пятна, как Джоби и предполагал. Я намеренно завожу вас, мистер Моррис. — Им на всех плевать, разрезают изгороди, как будто это их право! К черту фермеров — мы же охотники, если ты по первому требованию не откроешь ворота, они режут проволоку. Бреттон с ними тоже ездит. Я видел его в прошлую субботу, весь вырядился, верхом на новом гунтере. Подонок, изо всех сил старался удержаться в седле. Бог мой, я бы уписался от смеха, если бы он слез с лошади, но, к сожалению, этого не случилось. Вот тогда-то изгородь и перерезали, держу пари на что хочешь. Видать, Бреттон сам и перерезал проволоку, а если спарчмурское стадо забредет на его землю, станет кричать караул! Я собираюсь им сказать, что у них нет права охотиться в Спарчмуре. Это теперь моя земля, черт побери, я не какой-нибудь арендатор в старом поместье, который дрожит, чтобы его не вышибли под зад коленом.

Но Клифф Моррис не сможет запретить охоту, никто еще не вставал поперек Традиции, кроме нескольких хулиганов, да и те ничего не добивались — их просто тащили в суд и штрафовали.

— Я пойду и принесу вам капкан. — Джоби повернулся и пошел, надеясь, что Клифф Моррис не видел его довольной улыбки. Теперь Клифф Моррис все утро не сможет выкинуть из головы охотников, будет об этом думать. А я сплю с вашей дочерью, мистер Моррис, сэр. Я бы очень хотел вам и об этом сказать.

Джоби прошел по дороге, ведущей в деревню, около четверти мили, а потом повернул и зашагал узкой тропкой через поле. Кратчайший путь к дому Джо Роуэлла лежал через Хоупский лес — его жилище находилось в защищенной от ветра ложбине.

Джоби не торопился; впервые за долгое время, с тех самых пор, как он ушел от миссис Клэтт, он ощутил свободу, почти восторг. Я хочу делать то, что мне нравится, и я не стал бы работать в Спарчмуре, если бы не Салли Энн. Его внимание привлек канюк, парящий высоко в небе над лесом, изящно скользящий по воздуху огромными крыльями, похожими на крылья мотылька, жалобно крича. Он ничего не знал, кроме свободы, он бы зачах и сдох, если бы его посадили в клетку, как тех кур в Спарчмуре. Каким-то необъяснимым образом Джоби вдруг дал понять птицам, что такое свобода, когда пел вчера утром, он разжег искру, тлеющую глубоко под их искусственным образом жизни. Вероятно, они ничего не поняли, просто испытали непреодолимое желание выбраться из этих фабричных клеток, попасть в большой, открытый мир. Где бы они погибли, став легкой добычей лисиц и канюков. Все охотились на вся: это была тревожная мысль.

Канюк опустился ниже, он ринулся вниз, больше не кричал. Джоби остановился и стал наблюдать. Канюк охотился, он высмотрел добычу в лесу — вероятно, ничего не подозревающую мышь или полевку, может быть, падаль, фазана, раненого охотниками в прошлую субботу: птицу не подобрали, и она погибла мучительной смертью. Пища для хищника.

Большой ястреб парил, похоже было на то, что он собирается сесть на самый высокий сук одного из высоких дубов, как вдруг птица замерла на полпути; внезапно прерванный полет, крылья сложены, резкое движение, как будто она налетела на невидимый барьер. Падение.

Джоби смотрел и не верил своим глазам, как вдруг услыхал глухой выстрел, прозвучавший из большого леса, прокатившийся, словно гром, отозвавшийся эхом в горах, вибрируя, медленно затихая. Птицы не было, она упала замертво, скрылась из виду. Он представил, как она падает, задевая за сучья, отскакивая от них, утратив свободу и достоинство. Охотник сам превратился в жертву за те несколько секунд, во время которых стихло эхо выстрела.

Джоби стало грустно, но потом его охватил гнев; теперь он точно знал, где искать Джо Роуэлла. Он найдет великана под дубами, где тот будет осматривать убитую, некогда царственную птицу, глядя на нее с восхищением, ненавидя ее, потому что она тоже была охотником, как и он сам, но вторглась на его территорию. На месте канюка могли быть бродячая собака или кошка, это не имело значения — исход был бы тот же.

Через несколько минут Джоби вышел на лесника, увидел с отвращением, что тот подвесил птицу на ветке. Перья ее лохматились на ветру, когда она поворачивалась то в одну, то в другую сторону, вися на красном шнуре.

Повешена. Не так давно в этом лесу вешали овцекрадов и разбойников с большой дороги, и их трупы становились добычей воронья. Охотники на ведьм точно так же обращались со своими жертвами, обрекая их на бесчестие и после смерти.

Теперь же страдали птицы и звери; не так уж многое изменилось. Джоби вздохнул с облегчением, увидев, что егерь был сегодня без овчарки; она, вероятно, осталась в своей клетке у дома Роуэлла.

— А, это ты! — Красное лицо Роуэлла внезапно осветилось, когда он почти виновато обернулся; он почувствовал облегчение, узнав Джоби. — Что ты делаешь в это время дня в лесу, Джоби?

— Мистер Моррис просит одолжить ему капкан, — Джоби проговорил это сквозь зубы. И это так же незаконно, как стрелять птиц, находящихся под охраной. Я не хочу в этом участвовать. — Он хочет знать, не занесете ли вы его как-нибудь. Он думает, что в курятнике хорек.

— Хорек, ну-у… — егерь выпятил толстые губы, его близко посаженные глаза сузились еще больше. — Сомневаюсь, Джоби, потому как я выловил всех хорьков в этих краях, а если появятся новые, то попадут в мои капканы.

— Ну, а он думает, что один хорек все же есть и хочет поставить капкан. — Джоби пожал плечами. Вы сами отнесете ему капкан, я не хочу в этом участвовать, даже если в Спарчмуре и нет хорька, и он никого не поймает.

— Что ж, видать, нужно пойти навстречу фермеру, — Роуэлл хитро ухмыльнулся. — Давненько тебя не встречал, Джоби. Ты что, не ходишь больше в Хоупский лес?

— Не хожу. — Джоби напрягся. Внезапно в лесу стало холодно и сыро; отдаленное место, куда редко проникает солнце, хотя почти вся листва опала с деревьев и под ногами лежал толстый, мокрый золотисто-коричневый ковер. Осень — словно время смерти. Он вздрогнул, снова посмотрел на мертвую птицу.

— От этих канюков одно беспокойство, — Роуэлл выбросил пустую гильзу на землю, перезарядил ружье, защелкнул его. — Сидят часами на дереве, ждут, пока один из фазанов не подойдет, а потом — шур-р-р! И еще одной птицы нет. Так что приходится этих канюков убивать.

— Но они так уж устроены, они же охотники, убивают, чтобы жить.

— Согласен, но и я так устроен. — Роуэлл улыбнулся, показав почерневшие и пожелтевшие от никотина зубы. — Мир — это джунгли, парень, все охотятся на вся. Только надо постараться стать хищником. — Он глухо засмеялся, и по спине у Джоби пробежал холодок. — Люди становятся слишком добренькими, вот почему мир такой. В прошлую субботу эти чертовы охотники прошли через лес, безо всякого предупреждения, распугали моих фазанов, мне пришлось целых два дня их разыскивать.

— Я думал, вам нравится убивать, — Джоби произнес это тихо, резко.

Канюк перестал вертеться на шнуре, он висел теперь совсем безжизненно.

— Эти хреновые охотники не убивают лисиц. Если бы они убивали, у меня бы для них нашелся чуток времени, — возразил Роуэлл. — А то они ведь только и делают, что гоняют их. Они не хотят их убивать, им надо только вырядиться покрасивше, да проехаться верхом, а потом слезть у пивной да принять на прощание, а потом забрать гончих обратно на псарню. И наш босс палец о палец не ударил, чтобы запретить им шастать по фазаньим лесам, потому как он приятель Бреттона. Ну, что ты скажешь!

— Они разрезали изгородь на Длинном лугу, — сказал Джоби. — Клифф Моррис говорит, что собирается обсудить это дело с Бреттоном, но он не станет.

— Все стали ужасно добренькими. — Внезапно егерь задумался, на лице его появилось хитрое выражение. — Я знал твою мать, Джоби. Она приходила в лес за травами. Знаешь, это ведь я нашел ее в тот день.

— Да? — Джоби неловко переступил с ноги на ногу на толстом ковре из листьев, зашуршав ими неожиданно громко в тишине.

— Да, это я ее нашел. — Джо Роуэлл подошел к нему поближе. — Черный день в моей жизни, Джоби. Знаешь тот старый каменный дуб, где ее убило?

— Нет, я никогда там не был. — Он хотел повернуться и уйти, бежать отсюда, но почему-то остался и слушал егеря, понимая, почему свадебные гости не могли освободиться от чар Древнего Морехода.

"Блестящие глаза" Роуэлла заставили его остаться и слушать. Выслушай меня, и тогда можешь идти.

— Я покажу тебе, это рядом.

Отпусти меня, седобородый простолюдин. Сильная кисть схватила Джоби за руку, потащила бы его, если бы он стал сопротивляться. Ты пойдешь и посмотришь, даже если не хочешь, парень. Ты меня выслушаешь.

— Это дерево стояло невредимым две, может быть, три сотни лет. В другие деревья вокруг попадала молния, но ни единого листочка не было тронуто на большом дубе. Как будто он ждал все время, чтобы твоя мать пришла к нему за своей смертью. Деревенские говорят, что это Господь покарал ее за то, что она заставила спарчмурского быка убить твоего отца, но я-то думаю, что твоя мать просто… просто пришла сюда, чтобы вернуться домой, встала, на колени возле ствола дерева, и те старые боги, которым она поклонялась, пришли и забрали ее к себе!

Нет, я не хочу это видеть.

Ты увидишь это, парень!

— Я стоял и смотрел на нее, — продолжал Роуэлл, понизив голос до хриплого шепота. — Она была вся черная, обгоревшая, но, казалось, видела меня, знала, что я там. И через несколько ночей я снова увидел все это во сне. Я опять стоял там, наклонившись над ней, но на этот раз она села, посмотрела на меня и заговорила. Она сказала: "Джо, однажды Джоби придет в Хоупский лес, и когда это случится, я хочу, чтобы ты привел его на это место. Обгоревший старый дуб и есть моя могила, а не та плита на кладбище; там лежит только мое старое, никчемное тело, оно гниет, его пожирают черви. Приведи моего мальчика к каменному дубу, пусть он увидит его своими глазами. И вот еще что, Джо: никому и никогда не позволяй срубать это дерево. Обещай мне, Джо". Я пообещал ей, и, клянусь Богом, никто не коснется его, это так же верно, как и то, что ты пойдешь и увидишь его, запомнишь, что это могила твоей матери. Знаешь, иногда мне даже кажется, что в шуме ветра я слышу ее шепот, она спрашивает меня: "Пришел ли мой мальчик в лес, Джо?" И я ей отвечаю: "Нет, еще не пришел, Хильда. Привести его сюда?" Но она говорит мне: "Нет, Джо, ты подожди, пока он сам не придет, а он наверняка придет, и тогда ты приведи его к старому дубу". Так что видишь, парень, я делаю только то, что твоя мать попросила меня сделать, и когда она в следующий раз спросит меня, я могу ей ответить, что я привел тебя, что ты видел.

Утренний солнечный свет померк, небо над высокими деревьями заволокло тучами; их темно-серые громады приплыли с гор. Легкий бриз превратился в колючий, холодный северо-восточный ветер, который проникал Джоби под одежду, кожа его покрылась пупырышками, он дрожал всем телом. Ему показалось, что в отделении он слышит звон церковного колокола в Хоупе. Точно также он звонил в тот день, когда хоронили твою мать, Джоби.

— Вот он, вот он! — Джо Роуэлл кричал, чтобы его было слышно сквозь шум ветра, так крепко вцепившись в руку Джоби, что она онемела. — Почерневшее старое дерево, оно крепкое, как и прежде, парень. Это надгробье твоей матери. Вот сюда она и пришла, отсюда они ее забрали, и если ты прислушаешься к ветру, то, может быть, услышишь, как она говорит с тобой, точно так же, иногда мне кажется, будто она обращается ко мне.

Джоби казалось невероятным, что дерево может вырасти таким огромным, что буря не вырвала его корни. Ширина его ствола была почти с ширину его дома. Это дом твоей матери, он все еще принадлежит ей, Джоби.

Обугленные ветки хватались за воздух, как щупальца какого-то сказочного чудовища; чувствовалась его мощь. Корни дуба были мертвы, его ствол и сучья обгорели, превратив дерево в ужасную карикатуру на то, чем оно было, но дуб все еще жил. Даже когда он упадет и сгниет, он все еще будет жить; он будет возвышаться перед тобой, как нечто священное, неподвластное ни силам природы, ни человеку. Чувствовался его горелый запах смерти, словно запах тлеющей плоти, хотелось убежать, чтобы не броситься к нему, не умереть у его могучего ствола.

Джоби почувствовал, что его спутник больше не сжимает его руку, а стоит рядом, опустив голову, в почтительной позе, что противоречило характеру хранителя Хоупского леса. И тогда Джоби повернулся и побежал.

Он бросился бежать стремглав, не обращая внимания на ветки, злобно хлеставшие его тело, на шиповник, цепляющийся ему за ноги так сильно, что приходилось вырываться. Вернись, мальчик-колдун, твоя мать ждет тебя.

Нога его зацепилась за корень, и Джоби упал; на секунду все вокруг почернело. Непроницаемая темнота, в которой затаилось зло, эти ненавистные, шепчущие существа, от чьего зловонного дыхания его тошнило. Он боролся с ними, ругал их последними словами, чтобы они отстали от него. И внезапно снова стало светло: перед его глазами был серый сумрак, холодный дождик брызгал ему в лицо, возвращал его к жизни.

Он с трудом поднялся, прислушался, но вокруг стояла тишина, не слышно даже криков королевского белого фазана в охотничьем заповеднике Джо Роуэлла; казалось, что здесь нет жизни. Он огляделся, увидел массу мертвых папоротников и куманики: бесформенное чудовище, преследующее его, изрыгающее золотисто-коричневые листья из своей пасти. Он снова бросился бежать, не смея оглянуться, увертываясь от деревьев, которые вставали у него на пути.

Ты пропал. Ты никогда не покинешь Хоупский лес.

И тогда он увидел бледную зелень осенних пастбищ, мирно пасущихся овец с клеймом Спарчмура на их шерсти. Он пробежал последние двадцать метров, бросился лицом вниз на мягкую, влажную траву, вцепился в нее, чтобы убедиться, что это все происходит на самом деле, что это не мираж в сыром, мертвом Хоупском лесу. Он лежал, зарывшись лицом в траву, чувствуя, как дрожит все его тело. Она и есть зло, я говорил тебе.

Джоби поднял голову, почти ожидая увидеть Элли Гуда, стоящего перед ним, но никого не было. Я бы хотел, чтобы ты был моим другом, но Салли Энн это бы не понравилось, а мы собираемся когда-нибудь пожениться, У нее будет от меня ребенок. Прости меня за то, как я обошелся с тобой, Элли. Я бы хотел еще раз увидеть тебя, чтобы сказать об этом. Но она — не зло, Элли, не как моя мать. Просто она… странная.

Снова засветило солнце, гряда темных облаков уплыла, и Джоби увидел, что в горах прошел дождь. Внезапно начавшийся ливень хлестал высокие вершины, а за ним начала появляться радуга.

Он поднялся, отряхнулся. Он заспешил, потому что не хотел встречаться с егерем. Он содрогнулся от этой мысли, попытался выкинуть почерневший остов каменного дуба из памяти, повторяя себе, что его мать умерла, внушая себе, что мысль эта не оставляет его только потому, что он позволяет ей задержаться.

Ночью опять послышался шепот, коварный шорох, словно крысиные колонии строили себе гнезда за дверью чулана и на чердаке. Повсюду.

Проклятье, будьте вы все прокляты, вы мертвы, вы не можете причинить мне вреда.

Можем.

Джоби положил на колени гитару, начал перебирать струны, но почему-то сегодня у него ничего не получалось, выходили резкие звуки, голос был скрипучий, он не мог вспомнить слов, которые знал наизусть.

Здесь ничего нет. Я уничтожил зло на чердаке. Салли Энн сказала, что в чулане пусто.

Она солгала тебе, Джоби. Нет, она бы не стала лгать.

Что ж, тем не менее, ты здесь. Послушай… Послушай, что говорит твоя мать. Только ее тело умерло у священного дуба, а душа ее жива. Не отдавай свою душу этой девочке-колдунье, она и тебя уничтожит.

О, ну почему только Салли Энн не пришла сегодня вечером? Уже больше десяти, она не придет. Чувство одиночества смешалось со страхом, когда он попытался играть и петь. Он на время успокоил их, но он знал, что они все еще там. Он чувствовал их, их холод, их затхлый запах, запах зла. Лампа мерцала, грозя погаснуть.

Он устал, не мог больше им сопротивляться, и они это знали. Иди же к ней, Джоби. Я не могу пойти в Спарчмур ночью.

Смех, издевательские насмешки, заставившие его броситься к двери чулана и забарабанить по ней кулаками. "Замолчите, ради Бога, замолчите!" Он отпрянул, потому что сама прикосновение к дереву двери было отвратительно для него, даже в дереве чувствовался их холод. Злой, отчаявшийся, Джоби колотил ногой в ботинке по двери, пока чуть не выбил стул.

Он отошел, тяжело дыша. И тут он понял, внезапно его осенило, как он может разрушить их и весь этот заколдованный дом, где все еще продолжала жить его мать. О Боже, он знал, как это сделать, поражаясь, почему не подумал об этом раньше.

И внезапно они успокоились, как будто его мысль напугала их, заставила замолкнуть, перестать издеваться над ним.

Теперь пришла очередь Джоби посмеяться, и его смех эхом отозвался на чердаке, разлетясь в тишине. Он снова заиграл, на этот раз аккорды выходили сами собой, слова песен звучали уверенно, с силой.

И он знал, что сможет победить. Он только жалел, что Салли Энн не было с ним, чтобы разделить его триумф.