"Наследство" - читать интересную книгу автора (Измайлова Кира)

11

…Генри разбудил кузнечик, усевшийся ему прямо на лоб и вздумавший почистить длинные задние лапки. От этого пронзительного скрежета мужчина и проснулся и долго не мог понять, где находится и почему ему так неудобно лежать.

Привстав, он выяснил, что каким-то немыслимым образом умудрился заснуть на коленях у Марии-Антонии, а девушка, видимо, не захотела его поднимать и тоже прикорнула, сунув под голову свернутую дареную куртку.

Вот только каким образом это произошло, Генри не помнил совершенно. Ведь они же были у шамана, он пытался вытащить из старика что-то, что позволило бы избавить принцессу, да и его заодно от возможных неприятностей, тот кочевряжился по обыкновению, а потом… Собственно, больше Генри ничего не помнил. Оставалось надеяться, что Мария-Антония сумеет что-то прояснить: она как раз проснулась и недоуменно оглядывалась по сторонам.

– А где старик? – спросила она первым делом, протерев глаза.

– Это я у тебя хотел спросить, – пожал плечами Генри. Рассвет еще только-только занимался, становище просыпалось, и пора было собираться в дорогу. Удивительно, но чувствовал он себя полным сил, чего никак не ожидал, умудрившись заснуть на голой земле, да еще таким замысловатым образом! – Я вот помню, что говорил с ним, а потом всё – провал. Проснулся – крыши над головой нет и вообще…

– Ты отключился прямо посреди разговора, – сообщила девушка, распуская растрепавшиеся косы.

– А ты?

– Я еще поговорила с шаманом, – уклончиво ответила она. Генри насторожился, и она это явно заметила, потому что добавила: – Всё о том же, о заклятии, но он так и не сказал ничего определенного. Разве что… упомянул, что даже магу снять его будет непросто и даже опасно. – По лицу ее пробежала тень, и девушка сказала неожиданно серьезно: – И еще он добавил, что ты не должен пытаться пробудить меня, если я вдруг делаюсь… ну… другой. Что я должна справиться сама, иначе навсегда останусь с этим заклятием, понимаешь? Он очень путано говорил, туманно, но я поняла его именно так.

– По части путаницы он мастер, – хмыкнул Генри. – Ладно, мы об этом потом поболтаем. А куда он делся-то?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Я помню, как он ответил мне на последний вопрос, улыбнулся… и всё. Проснулась только что. И куда исчез его шатёр?

– Хороший вопрос, – Монтроз нашел свою шляпу, нахлобучил понадежнее. – Даже круга от очага не видно, а место то же самое. Ну да ладно. Он такой – не захочет, не найдешь его. Значит, решил больше с нами не говорить, взял и ушел.

– Со всеми пожитками? – приподняла бровь принцесса, заканчивая с прической. Косы она на этот раз заплетать не стала, собрала волосы на затылке, перевязала ремешком. – Как это возможно?

– Он умеет, – вздохнул Генри. – Он вообще много чего умеет, только прикидывается, будто не понимает, о чем его спрашивают!

– Может, он как раз из таких людей, про которых ты говорил? Тех, что пропали на Пустыре, а потом вернулись? – поинтересовалась девушка. – Ты говорил, они могут уходить куда угодно…

– Он об этом не упоминал, но я бы не удивился, – признался мужчина. – Это одна сплошная ходячая загадка. Хаалак, вождь, говорил как-то, что этого шамана его дед с малых лет помнил, а от прадеда слыхал, будто старик всегда таким был, спокон веков. И я им даже отчего-то верю.

– Я тоже, – серьезно ответила Мария-Антония и поднялась на ноги. – Уже светает, Генри. Нам, должно быть, пора?

– Пора, – кивнул он, следуя ее примеру. – Пойдем. Возьмем только самое необходимое, остальное ребята отвезут по адресу. Палатку придется оставить, переживешь?

– Так мы давно ею не пользуемся, – напомнила принцесса и улыбнулась. За время странствий она похудела, черты лица ее обозначились резче, а веснушки совсем пропали под золотистым загаром – такой никакой пудрой не замажешь! – Ты говорил, лошадей нужно поменять?

– Ага. Возьмем свежих. Я вот думаю, не прихватить ли запасную, – сказал он. – Мало ли… Вороную-то я оставлю, слишком приметная скотина, а так, пусть даже поклажи у нас всего ничего… Да, пожалуй, стоит взять!

Девушка промолчала, оставляя это решение мужчине. Собственно, что она могла возразить?

Со своим грузом Генри разобрался быстро: благодаря привычке укладывать вещи с предельной аккуратностью он не тратил времени на поиск необходимого, да и переупаковывать почти ничего не пришлось.

– Это отдашь вождю, – сказал он Хауру, молча наблюдавшему за сборами. – Он знает, что делать с этими вьюками. И еще – Хаалак разрешил мне обменять лошадей…

– Пойдем, – подал голос Хаур. – Выберешь.

– Тони, – обернулся Генри, – подожди здесь, я мигом.

Девушка молча кивнула, присела на вьюк.

– Маан напекла вам с собой лепешек, – открыл вдруг рот Хаур. – Она сказала, ты плохо кормишь свою женщину, она слишком худая.

– Хм… – неопределенно ответил Генри.

– А я сказал, что ты всегда любил худых, – преспокойно продолжал делакот. – Но лепешки возьми.

– Непременно, – ответил мужчина, улыбнулся невольно. – Твоя Маан замечательно их печет. Поблагодари ее от меня.

– Прощаться не будешь?

– Время дорого, – мотнул головой Генри. – К полудню мы уже должны быть далеко.

Делакот только кивнул в ответ. За что Монтроз всегда ценил этих людей, так это за умение не задавать лишних вопросов и принимать всё, как должное. Ну, приехал названный родственник, ну, уезжает почти сразу же, это его личное дело! Лишь бы это не затрагивало интересов племени… Сейчас как раз затрагивает, но Генри увезет с собою свои проблемы, так, наверно, рассуждал Хаур и был прав.

Лошадей Генри выбрал быстро: они все были неплохи, а родственник еще посоветовал, каких уводить не стоит из-за подлости нрава или иного изъяна. Коней у племени было не так много, и Хаур знал каждого.

Ничего, решил Генри, обмен равноценный: он оставляет двух хороших лошадей и вороную, на вырученные от продажи которой деньги можно купить еще пяток обычных коняг, а забирает всего трёх. На этот раз ему глянулся караковый жеребчик, Марии-Антонии предназначался спокойный буланый мерин, а под поклажу Генри взял крепенькую лошадку неопределенной бурой масти. Хаур заверил, что все они достаточно выносливы и могут унести от погони, и не верить ему резона не было.

– Поехали, – сказал он Марии-Антонии, живо оседлав лошадей и разобравшись с вьюками. – Перекусим по дороге, нам вон гостинцев перепало.

Девушка и на этот раз ничего не сказала, она и вовсе была задумчива сверх меры. Молча уселась в седло, молча последовала за Генри, только обернулась несколько раз на становище, которое как раз пробудилось и начало готовиться к дальнему походу, как повелел вождь: разбирались легкие жилища, пожитки укладывались на волокуши. Там было не до Генри с его спутницей.

– Сегодня жарко будет, – сказал он, глянув на небо.

– Тут каждый день так, – усмехнулась девушка. – Я могу вообразить себя в роли моего предка, что бывал на Черном континенте…

– Там еще жарче, – ухмыльнулся Генри. – Я сам не бывал, но знавал кое-кого, кто наведывался в те края. Говорят, случается, что камень под ногами плавится, такое там пекло. А люди ничего, живут.

– Люди везде живут, – пожала плечами Мария-Антония. – Мой наставник говорил, что истребить до конца человеческое племя вряд ли кому по силам, даже и разгневанному божеству. И еще упоминал, что по живучести люди уступают разве что крысам…

– Склонен согласиться, – ответил Монтроз. Сравнение, конечно, не самое лестное, но чего уж там! – Вон, Катастрофа была, и ничего. Кое-как выкарабкались, не хуже прежнего стало, я думаю. Странновато, конечно, местами, да и опасно бывает, но это ж ерунда!

Девушка молча кивнула, соглашаясь, но развивать тему не стала.

– Это откуда у тебя? – приметил вдруг Генри, когда она подняла руку, чтобы заправить за ухо выбившуюся прядь.

– Это? – принцесса покосилась на свое запястье, украшенное простеньким браслетом – три бусины на сыромятном ремешке. – А, это мне подарила какая-то из девочек в доме Хаура – я не успела выучиться их различать, к сожалению. А надарили они мне столько всего…

– Ага, только на себе ты оставила один лишь браслет, – заметил Монтроз.

– Еще ремешок, – девушка сняла шляпу и встряхнула головой. Волосы вспыхнули на солнце начищенной бронзой. – И куртку. Еще бусы. А пёрышки красивые, конечно, но не вполне в моем вкусе…

– А бусы, значит, в твоём, – пробормотал Генри. Он не любил чего-либо не понимать, а сейчас был именно такой случай. Впрочем, это еще можно было списать на пресловутую женскую логику: никогда не поймешь, что у бабы на уме, а если и угадаешь, то разве что чудом!

– Не возьми я вообще ничего, я бы обидела их, – ответила Мария-Антония. – А так… они ведь понимают, что лишнего места во вьюках у нас нет, а надеть всё это на себя я просто не смогу. Я и оставила почти все подарки у Маан. Сказала, что заберу, когда буду гостить у них в следующий раз. – Она подняла на Генри холодные светлые глаза, усмехнулась. – Мне отчего-то показалось, что я не солгала.

– А чем черт не шутит, – усмехнулся он и подхлестнул коня. – Вдруг и правда увидишь их когда-нибудь!

– Хотелось бы, – ответила она почти неслышно, но мужчина всё-таки разобрал. Потом добавила неожиданно серьезно: – Генри Монтроз, ты можешь пообещать мне кое-что?

– Смотря что, – сказал он осторожно, вовсе не собираясь давать опрометчивых обещаний.

– Это касается заклятия. – Девушка сосредоточенно смотрела прямо перед собой. Чем ее так заинтересовала лошадиная холка. Генри не знал. – Пообещай мне вот что: если вдруг я снова проснусь не той, кого ты знаешь, ты не станешь пытаться вернуть прежнюю меня.

– Но…

– Пообещай! – резко произнесла она. – Как ты не понимаешь? Шаман сказал, заклятие нарушено, теперь только я сама могу с ним справиться! И я справлюсь, чего бы мне это ни стоило… – Девушка помолчала, потом добавила: – Я понимаю, что тебе неудобно будет иметь в спутницах глупую жеманную курицу, ну так делай с ней, что хочешь: перекинь через седло и вези связанной, но не пытайся разбудить настоящую меня! Шаман сказал… – она снова умолкла, затем договорила словно бы нехотя: – Если что-то пойдет не так, я уже никогда не вернусь. А потом уйдет и поддельная моя сущность, не останется ничего. Этого добиваются и черные ветви: они желают забрать меня обратно в замок и усыпить навсегда…

– Как забрать? – опешил Генри. – Под землей протащить, что ли?

– Откуда же мне знать? Так сказал шаман, и я почему-то ему верю!

– Да я ему тоже верю… – пробормотал рейнджер. – Хотя иногда он такое несет!

– Так ты пообещаешь? – настойчиво переспросила принцесса. – Я прошу тебя, Генри Монтроз, не лишай меня последнего шанса избавиться от заклятия! Может статься, его не сумеют снять и ваши маги, поэтому…

– Ладно, ладно! – перебил Генри. – Даю слово! Но только если у тебя опять в голове что-то заклинит, ты начнешь капризничать, а нам надо будет очень быстро сматываться, я тебе дам по башке и увезу, как аддагезы похищенную невесту!

– Хорошо, – серьезно произнесла Мария-Антония. – Я думаю, это не считается. Так значит, мы договорились?

Она протянула Генри руку.

– Договорились, – ответил он, взяв маленькую ладошку, почти целиком скрывшуюся в его лапище, подержал с мгновение, а потом вдруг, повинуясь неожиданному озорному порыву, поднес с к губам.

– Генри Монтроз, – сказала принцесса, отбирая руку, – лучше веди себя, как рейнджер, на придворного кавалера ты всё равно не похож. Ну а на будущее запомни: когда целуешь даме руку, не нужно этак чмокать! Ну и побриться бы тебе не помешало…

– Нижайше прошу прощения, твое высочество! – Генри сдернул шляпу и, прижав ее к груди, изобразил шутовской поклон. – Каюсь, манерам не обучен, дик и некультурен!

– Кланяться ты тоже не умеешь, – хладнокровно ответила девушка, не отвечая на насмешку. – Лучше уж будь сам собою!

И снова какая-то тень омрачила ее лицо, но раньше, чем Монтроз успел поинтересоваться, что ее расстроило, принцесса спросила:

– А отчего ты был так невежлив с шаманом? Он странный человек, конечно, но он так стар, что стоило бы говорить с ним уважительно.

– Да это бесполезно, – хмыкнул Генри. – Ты можешь в лепешку перед ним расшибиться, ноги целовать, умолять, он всё равно сделает так, как ему угодно. И не получается, кстати, с ним фальшивить. Он вот меня злит отчаянно, я и… грублю, бывает. Он не обижается, ты не думай, – заверил Монтроз. – Я как-то сгоряча ляпнул кое-что, потом извиняться пришел, а то еще как нашлет болячку какую-нибудь в отместку… Ну старик посмотрел на меня и говорит, мол, лучше уж ты говори, что думаешь, а то, если притворяться начинаешь, морда у тебя делается – глупее некуда. Я, говорит, стольких молокососов видел, что глупость их меня уж не раздражает, а только веселит, так и ты, говорит, не сдерживайся, нечего истинные чувства давить, от этого одна беда выходит.

– Вот как… – Мария-Антония задумалась ненадолго, потом снова спросила: – И чем же он тебя злит? Тем, что непонятен?

– И этим тоже, – согласился рейнджер. – А главным образом тем, что он мне смерть предсказал. Глупую и неминучую.

– Как… – девушка осеклась, решив, видимо, что спрашивать не стоит. Генри и сам не любил рассказывать эту историю, но решил отделаться от любопытной принцессы прямо сейчас. От него не убудет, в конце концов!

– Да вот так. Я совсем юнцом был, совсем недавно к делакотам угодил. Старик как-то вернулся неведомо откуда – он вечно пропадает, – шел мимо, увидел меня, остановился и сказал… – Генри нахмурился, припоминая. – Что-то вроде… мол, жить мне, пока себе не изменю, это раз. Ну это хотя бы понятно, я ведь говорю – я своему слову хозяин, не перепродаюсь. А потом… в общем, умру я глупо, если не выйдет лужу песком засыпать. Вот что за предсказание, а? – фыркнул он гневно. – Что еще за лужа, откуда? И мне что, мешок песка с собой таскать? А объяснять он не пожелал. Говорит, вижу только это, а что да как – поймешь, когда время подойдет…

– Предсказания почти всегда туманны, – утешила Мария-Антония, погружаясь во все большую задумчивость. – Те же, что не допускают двузначного толкования, по большей части лживы и придуманы нарочно. Настоящие же… их смысл действительно можно понять, только когда подойдет время. Просто помни о них. Ты сам сообразишь, когда наступит срок их исполнения.

– Ты со знанием дела говоришь, – недовольно проворчал Генри. – Тебе тоже чего-нибудь предсказывали?

– Конечно, – ответила она и улыбнулась невесело. – Когда я родилась, было сказано, что я получу всё, а потом потеряю всё, но это не будет концом. И знаешь, если бы не это предсказание, я, возможно, предпочла бы броситься с башни, когда погиб мой муж. Но, – добавила принцесса, – наполовину предсказание уже исполнилось, и я верила в него. И ведь действительно, это не было концом, а лишь началом чего-то нового…

– Да такое кому угодно предсказать можно, – хмыкнул мужчина. – Почти наверняка в точку попадешь!

– Может, и так, – согласилась Мария-Антония, – и дело твоё: верить или нет. Только твоё…

Она замолчала, Генри тоже умолк, призадумавшись. Он-то, много чего навидавшийся, вовсе уж суеверным не был, но предпочитал относиться с уважением ко всякого рода поверьям, предсказаниям и прочему. Кто его разберет, вдруг правда? Будешь потом на себе волосы рвать да локти кусать, ан поздно…

…Мария-Антония пробовала раздумывать над тем, как можно истолковать слова старого шамана, но ничего путного не выходило. Однако в свете сказанного Генри… Могло быть так, что старик действительно провидел будущее? А если да, то только ли в ее случае? Уж больно одно сходилось с другим!

И кто потянул ее за язык, зачем потребовалось брать с Генри слово? Нет, вспомнила Мария-Антония, она просила лишь пообещать, а он – он сказал «даю слово!». И кто знает, чем теперь это может обернуться… Она усмехнулась про себя: бороться с настоящими предсказаниями и пророчествами нет никакого смысла, потому что они всё равно сбываются так или иначе. И чаще всего таким образом, какого обычный человек и представить-то себе не может! И всё же принцесса искренне надеялась на то, что не она станет тем человеком, из-за которого Генри Монтрозу придется нарушить данное слово…

Они снова двигались на запад, двигались в хорошем темпе, и Генри говорил, что если повезет, они выберутся с Территорий очень скоро. Ну, как скоро… недели две-три, не меньше, пожалуй. И надо поспешать, потому что «сезон бурь» уже на носу.

И в самом деле, Территории начали «чудить», как называл это Генри, уверяя, что это лишь цветочки, и пугаться особенно нечего. Как-то раз солнце весь день стояло в одной точке небосвода, и даже ночью осталось на месте. Странное и жуткое это было зрелище: небо потемнело, как ему и полагалось, но не до привычной черноты, осталось призрачно-серым, и в этом сером мареве повис солнечный диск, неяркий, на него даже можно было смотреть невооруженным глазом, только Генри отсоветовал это делать – чего доброго, ослепнешь, сказал он. А рядом с солнцем кружились в хороводе разноцветные луны, и выглядело это так, будто конец света уже наступил… Но обошлось. Поутру солнце взошло на востоке, как ему и полагалось, и день за днем проделывало обычный путь, не выкидывая больше этаких шуток.

В другой раз путники наткнулись на целое поле костей. Принадлежали они, должно быть, бизонам, если судить по размерам и по огромным рогам на массивных черепах. Поле это простиралось чуть не до горизонта и выглядело так, будто стадо шло себе откуда-то, да вдруг и полегло, и никто и ничто никогда не трогал эти костяки, только солнце, дождь да ветер постепенно очистили их от плоти, отмыли и выбелили… На костях не было следов зубов стервятников, их действительно никто не тревожил. Животные просто легли и умерли, вот и всё: не было похоже, чтобы они в панике неслись, ломая ноги и шеи, затаптывая упавших, нет, ничего подобного… Смотрелось это жутко.

– Что с ними случилось? – шепотом спросила Мария-Антония, словно опасалась пробудить мертвых. Даже представила ненароком, как в прозрачном лунном свете один за другим поднимаются белоснежные скелеты и бредут, бредут, наклонив рогатые черепа, за теми, кто осмелился потревожить их покой…

– Понятия не имею, – сознался Генри, сбив шляпу на лоб и почесав в затылке. – Но слыхать о таких местах доводилось. Неизвестно, почему вдруг такое случается, но старики видывали подобное. Причем еще когда не чистые косточки лежали, а прямо туши. Ну так и предостерегали – не трогать ни в коем разе, даже собак не подпускать!

– Может, какая-то болезнь? – предположила она.

– Ну какая болезнь уложит разом такое стадо? – хмыкнул мужчина. – Я бы в молнию поверил, но она тоже стольких не убьет. Или в отраву какую-нибудь сонную. Говорят, в Ледяных Горах есть ущелья, куда спускаться нельзя – там из-под земли какой-то газ идет, враз отравишься. Целые отряды пропадали, бывало.

– Только тут-то не горы и расщелин никаких нет…

– Это Территории, – напомнил Генри и тронул коня с места. – Объедем-ка от греха подальше. Видишь, даже собаки не суются!

Гром и Звон действительно огибали гигантское кладбище по широкой дуге, ерошили загривки и прижимали уши. Им это место очень не нравилось, и Мария-Антония рада была, когда Генри взял немного в сторону. Впрочем, и оставлять за спиной такое оказалось не слишком приятно, однако же обошлось…

Собаки, охотясь, порой притаскивали диковинных зверюшек, которых и Генри не всегда мог назвать: то существо вроде мыши, только размером с хорошего кролика, то непонятное создание, похожее на ежа только иглами на хребте (иглы оказались ядовитыми, Гром долго ходил с распухшей мордой; Монтроз сказал, что дети равнин делают из таких игл, взятых от матерых зверей, наконечники для стрел), то нечто вроде ящерицы о шести лапах, но покрытое мягкой шерстью. Что-то Генри выбрасывал подальше, настрого запрещая собакам подбирать добычу, что-то позволял им сожрать. Дрессированные псы не возражали, когда хозяин забирал их трофеи, вздыхали и снова отправлялись на охоту.

– Тут иначе нельзя, – говорил Монтроз. – У меня приятель отличную собаку так потерял: тоже вот поймала ящерку да и слопала. Кто ж знал, что та ядовитее любой гадюки? Так мои приучены сперва показывать, чем собираются пообедать…

– Раньше они тебе ничего не приносили, – заметила девушка.

– Раньше мы не в таких местах были, – ответил Генри и упал в траву, закинув руки за голову. – Там нормальная дичь водится, а здесь черт-те что! Кстати, что у нас там с едой?

– Не так уж много осталось, – ответила она. – Если бы не лепешки Маан, пришлось бы еще хуже.

– Скверно, – констатировал Генри без особой, однако, тревоги. – Охоты тут никакой. Эту дрянь и жареной есть не станешь, а костер не развести. Придется затянуть пояса и прибавить ходу!

– А что, здесь никто не живет? – поинтересовалась принцесса. Скудный паёк ей порядком надоел, но по сравнению с голодом во время осады он мог считаться королевской трапезой. – Ты ведь говорил, что племен много, и они…

– Изрядно, – согласился Генри, глядя на нее из-под полуопущенных ресниц. – Только я нарочно такую дорогу выбираю, чтобы по возможности ни с кем не встречаться. Можно было бы дня два назад повернуть, успели бы, может, сиаманчей перехватить, но…

– Я понимаю, – сказала Мария-Антония. – К ним тоже наверняка приезжали… с предложением.

– Вот именно, – Монтроз надвинул шляпу на лицо. – А прочие, которые относительно дружественно настроены… ну их. Не угадаешь, когда помогут, когда сдадут. Знать бы, у кого на аддагезов сейчас зуб, вот те бы могли что-то сделать, но я как-то из местной высокой политики выпал. Тем более, у них отношения меняются, как погода по весне: то дружат, а через неделю уже глотки друг другу режут. Лучше уж мы сами.

– Конечно, – согласилась девушка, теребя ремешок на запястье. Он не давал ей покоя, но Мария-Антония даже предположить не могла, чего ради старый шаман дал ей эту безделушку. Что это, амулет? Или что-то иное?

Она не могла определить, из чего сделаны бусины: не глина, не стекло, не камень, не кость, но и на дерево не похоже… Никакого узора, просто не очень-то ровные просверленные шарики. На ощупь довольно гладкие, хотя кое-где чувствуются незаглаженные шероховатости, будто отпечатки чьих-то пальцев. Вроде бы ничего особенного, но…

Солнце наполовину скрылось за горизонтом, пропал палящий зной, но всё равно было жарко – прерия отдавала накопленное за день тепло. Одуряюще пахли какие-то травы, и девушку начало клонить в сон. Вообще-то, она начала подремывать еще в седле, да и сейчас с трудом удерживала глаза открытыми.

– Генри… – начала было Мария-Антония, но вдруг осеклась.

Она ведь совсем мало спит, ее приучили, что вставать нужно с рассветом, а ложиться – только тогда, когда сделано всё необходимое. И пусть у юной принцессы подобных забот оказывалось не так уж много, выучка пригодилась ей, когда она стала хозяйкой в мужнином замке. Да и теперь: поднимались они с Генри еще до света, чтобы проделать как можно больший путь до наступления самой жары, немного передыхали, затем снова ехали почти до темноты, и это уже стало привычным и ничуть не утомляло. Так в чем же дело? Впрочем, что тут гадать…

– Ну что? – отозвался он. – Что хотела спросить?

– Да вот думаю, второе одеяло брать или не стоит? – спросила девушка безмятежно.

– Возьми, – сказал Генри. – Помягче будет. А ты что, уже спать собралась?

– А ты хочешь предложить мне изысканный ужин с бокалом вина или, скажем, партию в трик-трак? – заставила она себя пошутить.

– Угу, еще пару танцев под луной, – хмыкнул он. – Да, твоя правда, всё равно делать больше нечего. Можно попытаться завтра еще раньше встать, сегодня вон какой конец отмахали!

– Лошади-то выдержат? – спросила принцесса, развязывая вьюк. Приходилось делать над собою усилие, чтобы держать глаза открытыми, чтобы не уткнуться в этот самый вьюк и не уснуть прямо здесь.

– Да они привычные, – ответил Генри. – Думаешь, делакоты с ними меньше за день проходят? Поди, еще и побольше! Жалко их, конечно, но куда деваться-то?

– Деваться некуда… – согласилась девушка и больно ущипнула себя за бедро. Синяк останется, ну да пёс с ним, не видно никому! Боль ненадолго прогнала сонливость, но это не было спасением.

«Я не имею права, – Мария-Антония закусила губу почти до крови, дернула запутавшийся ремень, высвобождая одеяло. – Я должна оставаться собой! Нам нельзя задерживаться даже на день, а я уверена, Генри не повезет меня, ту, другую, силой, он попытается что-то сделать, хоть и обещал… Я обязана проснуться в здравом уме!»

– Тони, ты что закопалась там? – спросил Монтроз. – Помочь?

– Нет, я уже иду, – ответила она, резко повернулась, прижимая к себе свернутое одеяло одной рукой – что-то вдруг рвануло за запястье другой. Оказалось, она зацепилась браслетом за пряжку, но прочный ремешок выдержал. – Ремень запутался. Держи.

– Давай, – Генри привычно расстелил одеяло. – Падай.

– Уже… – Мария-Антония улеглась, положив под голову свернутую куртку.

Бороться со сном больше не было никакой возможности, но она какое-то время еще упорно смотрела в небо, на убывающую луну, слушала, как переступают поблизости стреноженные кони, как устраивается рядом Монтроз, ругает сквозь зубы угодившую под бок кочку, как шумно дышат вернувшиеся из вечернего дозора псы. А потом звуки расплылись, перемешались, и принцесса канула в пустоту…

…Генри спать вовсе не хотелось, но он предпочитал присматривать за Марией-Антонией: она сегодня выглядела какой-то вялой, а к вечеру ее и вовсе сморило. «Не угроблю я так девчонку? – задался вопросом Монтроз. – Она крепкая, конечно, но ведь не из местных. Принцесса всё-таки, вряд ли ей доводилось в такие походы ходить, да по жарище, да на сухом пайке! Воды, кстати, тоже мало осталось…»

Он отвлекся, прикидывая, надолго ли хватит припасов, особенно если самому посидеть впроголодь. Картина выходила неутешительная. Можно бы и поохотиться, кое-кого из здешних обитателей есть безопасно, но не сырьем же! Он-то сам съест и не поморщится, а девушка? Вот хоть пожалей о том, что черные колючки если и показываются теперь из земли, то поодаль и едва-едва, даже на растопку их не хватит… Может, старик-шаман все-таки сделал что-то? Дал принцессе оберег какой-нибудь, а говорить не велел? Вполне в его духе!

«Обыскать бы ее, – мелькнула мысль, Генри даже приподнялся на локте, но тут же передумал. Проснется ещё, тогда добра не жди. Да и не стоит чужие обереги-амулеты трогать, это себе дороже. – Да и ладно, что бы там ни было, если работает – пусть хоть крысу сушёную на веревочке с собой таскает!»

Он переключился на иную заботу: следовало выходить с Территорий как можно скорее. Они уже начали показывать зубы, Генри просто не говорил девушке о том, что видел, к чему пугать лишний раз? Ее, конечно, не больно-то напугаешь, но тем не менее…

То поле со скелетами, шуточки солнца, живность разная непотребного вида – это так, ерунда, зрелищно, но настоящей опасности в себе не таит. А вот то, что вчера трижды пришлось обходить ловушки травяного волка, Генри очень не понравилось. Мерзкая тварь, вот ведь развелось их! Понароет ям, совсем как крот, только на поверхность не вылезает. Трава и трава, а наступи – ухнешь в ямину вместе с лошадью, травяной волк ведь на бизонов ловушки роет, ему такой поживы на месяц хватит, а нор у него полным-полно! Так вот, провалишься – хорошо, если сам успеешь выбраться, лошади-то точно каюк, ноги переломает, а и нет – как ее вытащить? Травяной же волк сидит себе под землей, но всё слышит, мигом спешит к той ловушке, в сторону которой направилась потенциальная добыча. Раз – и нету лошадки, челюсти у твари страшенные, говорят, человека может пополам перервать. Ну, пополам не пополам, а руку или там ногу свободно откусит. Или голову. А даже если сам вылезешь – куда дальше, пешком-то да без припасов?

И снаружи эту ловушку поди угляди! Почва лишь чуть-чуть на этом месте приподнимается, а что трава подсыхает – она сейчас везде уже жухлая. Вот тут как раз натасканные псы очень выручали, предостерегали об опасности. Только не приведи боги забрести туда, где таких ловушек, что дырок в сыре…

Ну и прочего хватало, да не сказать, чтобы по мелочи. Уже и «миражи» появились, и Генри рад был, что принцесса по большей части разглядывает гриву своего коня, видно, прискучило ей таращиться на прерию! А то вот так засмотрится, отчего это воздух впереди этак заманчиво дрожит и будто бы переливается, а Генри как раз отвлечется… И влетит Мария-Антония в облачко слюдянисто-блестящих насекомых, мелких-мелких, но прожорливых до крайности. Если обглодать и не успеют, то изуродуют, и черта с два ее потом выходишь, без воды и каких-никаких лекарств!

В том, что касалось зловредного живого мира прерий, Генри считал себя сравнительно подкованным. Во всяком случае, не совался туда, где ему мерещилась опасность, но и зазря не паниковал.

С тем, что к живому не относилось, было посложнее. Пока он только издалека примечал всякую пакость вроде воздушных воронок, которые вроде бы стоят на месте, но если подобраться к ним слишком близко, прицепятся к тебе намертво. И ладно бы, прохладно даже, обдувает ветерком, только воронки имеют скверное свойство расти и ускорять вращение. Так, говорят, много кто погиб – приподнимет вместе с лошадью да оземь и шарахнет!

Ну и прочее всякое, конечно, вспоминать всё – ночи не хватит. В «сезон бурь» сюда действительно только самоубийца сунется, ну или кто такой, кому больше деваться некуда. «Вроде меня, ага, – хмыкнул Генри и прислушался к ровному дыханию принцессы. – Нет, надо спешить. Выйдем к Майинахе, а оттуда махнем дальше. Ладно, что загадывать! Доживем – посмотрим…»

С этой мыслью он и уснул, чтобы проснуться еще затемно. Будить Марию-Антонию он не стал, поднялся, оседлал лошадей, собрал пожитки – только одеяла осталось во вьюк засунуть, а перекусить можно и в седлах, – и тогда только наклонился к девушке.

– Тони, – позвал он и тронул ее за плечо. – Кончай ночевать, ехать пора!

Она не отозвалась. Генри почувствовал неприятный холодок где-то у основания затылка. Так, если опять начинается…

– Тони!

Никакой реакции.

– Да Тони же! – мужчина встряхнул ее, как тряпичную куклу, и девушка наконец вздохнула поглубже и открыла глаза.

В предрассветном сумраке Генри не мог разобрать их цвета, но ему вдруг показалось, будто они снова сделались небесно-голубыми. И жест, которым она, зевая, прикрыла рот…

– Тони… – в который раз произнес он, чувствуя, что полоса везения закончилась.

– Кто вы и что… – начала было она манерным голоском, но вдруг осеклась, помотала головой, будто прогоняя остатки сна, и сказала совсем другим тоном: – Фу ты, ну и гнусь же мне снилась!

– Могу представить! – стараясь скрыть облегчение, сказал Монтроз. – Вставай давай, я уже всё собрал, а ты дрыхнешь! Тони, ты чего?

– А?.. – она оторвалась от созерцания своего браслета. – Да ничего. Просто бусина раскололась. Это я вчера за пряжку зацепилась, вот она и…

– А-а… – протянул Генри. Выражение лица девушки показалось ему странным, но он решил, что это спросонья…