Книжка 62 Сентябрь – декабрь 1973 г.

Байконур – Евпатория – Москва – Баку – Байконур – Евпатория 

Рассказ Елены Михайловны Фаниной, записанный на космодроме Байконур 26.9.73.

Я работала дежурной на ВЧ, когда мне сказали, что я должна встретить Сергея Павловича57, который прилетает из Москвы. Я знала его с 1952 г., когда работала санитаркой в Капустином Яре. Он жил тогда в вагоне №82, я запомнила. С ним вместе жили Мишин и Черток. А Рязанский58 и Воскресенский59 жили в 27-м вагоне, я помню...

В Тюра-Таме60 в конце октября 1956 г. построили первые четыре барака и четыре домика для начальства. Вот в одном таком домике у Сергея Павловича я проработала десять лет уборщицей.

Он вставал обычно в 7 часов утра. Минут 10 делал физзарядку. У него была палка для упражнений. Говорил мне: «Не хочу, Лена, жиреть. Надо бы мне на танцы ходить. Вот и доски для танцплощадки Воскресенский привёз...» Воскресенский, действительно, привёз доски на грузовом самолёте, но Сергей Павлович на танцплощадку не ходил... Я ему готовила завтрак. Помню, он любил яблочную шарлотку и грибной суп. Я ему из деревни грибов привозила. Хлеб в Тюра-Таме был очень плохой, я ему сушила сухарики. Помню, один генерал принёс в домик ещё тёплую курицу и десяток яиц. Я всё это положила в холодильник. Сергей Павлович увидел и велел вернуть эту курицу. Говорил мне: «Никогда ни у кого ничего не бери...» Он не хотел ни от кого зависеть, особенно от военных.

Я стирала, штопала. Мог позвонить и предупредить: «У меня совещание, но приеду минут через 15. Сделай уборку...» Иногда во время обеда у нас происходили задушевные беседы. Сергей Павлович, бывало, спрашивал: «Лена, ну как там у вас в деревне дела?» Я рассказывала, а потом он сам мне что-нибудь о своей жизни рассказывал. После работы в МИКе61 ончасто привозил бумаги домой, дома работал. Иногда сидел на крылечке своего домика, что-то обдумывал. Вечерами читал, в 7 часов вечера я приносила ему свежие газеты. Иногда что-то писал. Когда я обращалась к нему с каким-нибудь вопросом, говорил: «Погоди, не могу сейчас с тобой разговаривать...» Я спрашивала: «Сергей Павлович, когда же вы отдыхать пойдёте?» А он в ответ: «Вот умру, под берёзкой и отдохну...»

Болел нередко. Однажды я пришла в домик, а он в кресле стоит на коленях, увидел меня, встал, говорит: «Живот у меня болит...» Уже месяца за полтора до смерти он проболел здесь дней 10. Я не отходила от него, поила его малиной, бельё ему меняла, когда он потел. Кошка Машка лазала к нему в форточку. Помню он всё жаловался: «Мне твоя Машка спать не давала...» И ещё, помню, он рассказывал: «Лена, мне так приятно было: я сижу, работаю, а ко мне в форточку голубь влетел. У него гнездо под нашей крышей. Надо проследить, чтобы гнездо не разорили...»

Сергей Павлович очень сердился, когда выключали воду или свет, или телефон выключали. Отчитывал руководителя экспедиции Николая Дмитриевича Бондаренко, который отвечал за хозяйство. Королёв часто ругался матом и вообще любил пошуметь. Однажды воду выключили в день 8 марта, когда я была дома. Он позвонил: «Почему нет воды?! Куда ты спички засунула?!» Другой раз в дверь его домика Бондоренко вставил новый замок, его заклинило, и Сергей Павлович не мог выйти. Мы с Гагариным его выпустили. Когда осенью 1964 г. на космодром прилетел Хрущёв, Сергей Павлович мне говорит: «Лена, а вдруг Хрущёв к нам в домик придёт, достань рюмочки, посуду...» Но Хрущёв в домик не зашёл. Часто бывал Устинов62. С Устиновым они играли в шахматы.

Вообще, гости в домике бывали редко. Иногда заходили космонавты. В совещаниях обычно принимали участие 3-4 человека. Отдельно приходили, помню, Каманин, генерал Кузнецов63, Шобаров64. Заходил Пилюгин65. Пилюгина он любил. Помню, когда Титов66 улетел, прибежал Бармин, расшумелся: «Ты отдыхал, а мы не отдыхали!..» Глушко в домике я никогда не видела. Мне кажется, вот его Сергей Павлович не любил. Отношения у них были строго официальные. Когда Глушко однажды заболел, я собралась отнести ему еду, а Королёв ворчал: «Иди, иди к своему Глушко...» О Глушко мог сказать: «Ну, этот... Пижон..» Когда Сергей Павлович болел, приходили врачи его лечить: Абрамов Абрам Яковлевич и Мудрый Николай Павлович. Чаще всего дом стоял на запоре. Ключи были только у меня.

Летом Сергей Павлович обычно ходил в рубашке навыпуск с кармашками внизу. Куртка была лёгкая, на молнии. Тапочки у него рваные были, я их хотела выбросить, а он говорит: «Если мы – старики, значит нас выбрасывать надо?» Он вообще привязывался к старым вещам. Употреблял всегда один и тот же одеколон, вот не припомню, «Манон» или «Камелию». Он был мужчина аккуратный.

На выходные дни он меня отпускал. Но, помню, однажды вызывает. А я была на поминках, крепко навеселе. Он не осудил, смеялся, когда я ему частушки пела. Потом говорит: «Давай, помогай мне. Я буду просматривать бумаги, а которые ненужные, ты рви и бросай в колонку...»

Королёв был человек добрый, заботливый. Помню, говорил мне: «Куда ты в такой мороз пойдёшь, стели тут и спи...»67 Мог наорать на человека: «Выгоню всех! По шпалам в Москву отправлю!..» А потом спрашивает меня: «Лена, а где тот, которого я ругал?..» Если какого-нибудь человека он любил, это не мешало ему этого человека ругать. Он иногда даже чаще его ругал. Например, Попкова68 он очень любил, но и ругал часто. Когда ещё в Капяре работали, он с Вознюком так ругался, что пыль столбом стояла. А здесь, в Тюра-Таме, помню, кричал генералу Захарову: «Я тебя засужу! Я обязательно тебя посажу!..» Когда он понимал, что накричал несправедливо, всегда извинялся передо мной. И перед Бондаренко тоже. Иногда называл меня «Злюкой», говорил: «Я из тебя человека сделаю...». Он очень не любил малознакомых людей, когда я уходила в отпуск, и у него в домике убирала другая женщина, он был очень недоволен, просто бушевал.

Пил Сергей Павлович мало, а баб любил. Они ему сами звонили. Одну, ещё в Капяре дело было, он пригласил к себе в вагон, а она потом подружкам всё рассказала. Он мне жаловался: «Ну как же так можно, Лена?!» А после старта Терешковой он мне говорил: «Лена, только бы мне её посадить! Она у меня полжизни унесла...»

Когда Королёв улетал, в домике иногда поселялись Василий Павлович Мишин с Воскресенским.

Рассказ Владимира Семёновича Патрушева. полковника, ветерана космодрома, «стреляющего», т.е. человека, стоящего у перископа командного бункера и отдающего все предстартовые команды вплоть до последней: «Подъём!» 26.9.73:

Королёв, как я помню, почти никогда не смотрел в перископ. Два рабочих перископа принадлежат «стреляющему» и техническому руководителю старта. Во время запуска Гагарина «стреляющим» был Анатолий Семёнович Кириллов, а техническим руководителем – Леонид Александрович Воскресенский.

Когда мы ещё работали в Капяре, в немецких вагонах, где мы жили, было чудовищное количество мух. Чтобы насолить начальнику военторга Волкову, к которому всегда были претензии, мы, молодые офицеры, сгоняли к нему в купе мух со всего вагона. По вечерам у вагонов под большой выносной лампой играли в шахматы. Шутники ловили маленьких варанчиков и незаметно выпускали их вдруг на шахматную доску.

Самые жаркие месяцы в Капяре – июль и август. Обеденный перерыв продолжался с 13 до 16ч. Всюду была серая, похожая на муку пыль. Она мгновенно впитывала даже сильный дождь и превращалась в непролазную грязь. На стартовую позицию ездили без дорог, просто по степи. Единственное правило движения: держаться наветренной стороны, чтобы не попасть в шлейф пыли того, кто впереди. Очень скоро всю степь машинами распахали, дорог было бесконечное множество.

Когда задумывалось строительство полигона для межконтинентальных ракет, место выбирали очень долго. Оно не только должно было отвечать всем требованиям секретности, но и согласовываться со всеми заинтересованными (или делающими вид, что они заинтересованы) ведомствами. Так были отвергнуты степной Крым, Закавказье и Северный Кавказ.

Макаров: Космические фотографии – жалкое подобие того, что мы действительно видим. Невесомость – ощущение своеобразное, поначалу нерадостное, потом, правда, привыкаешь...

Лазарев: Мне было приятно, что разговор с Землёй мы вели с помощью наших дублёров, и ребята называли нас на «ты»...

Большие приключения моего камчатского дружка Генриха Штейнберга. Я уже писал, как Генрих испытывал на Камчатке луноход. История имеет продолжение. Со сроками испытаний лунохода случилась неувязка: скоро снег выпадет, а бензина для испытаний нет. Штейнберг стал сворачивать экспедицию, но тут прилетел Кемурджиан69 и устроил всем разнос, потребовав испытания продолжать. Луноход стоит под Толбачиком, бензин есть неподалёку у военных. Они продали Штейнбергу бензин: 25 т по 300 руб. за тонну. Генрих доставил бензин вертолётом к луноходу, испытания пошли полным ходом и в 1970 г. были продолжены. В ноябре 1970 г. луноход уже работал на Луне. Келдыш прислал поздравительную телеграмму, двух человек решили представить к правительственным наградам. Генрих включил в список своих ближайших помощников: Витю Набойченко и Лёву Дмитриева. Его собственные награды были ещё впереди...

Александр Леонович Кемурджиан на Камчатке

Генрих мечтал сам облететь Луну и с подачи Тихонравова был направлен на медкомиссию, как кандидат в космонавты. До сих пор не понимаю, как медкомиссия не разглядела его сломанную руку и шрамы на башке, но медкомиссию он прошел. Когда вернулся на Камчатку, секретарь парткома института спросил его, почему в списки награжденных не попал директор института Сергей Александрович Федотов. Генрих ответил, что Федотов прилетел на Камчатку после старта лунохода. За три дня до отлёта на вторую медкомиссию его вызвали в ОБХСС и спросили, что у него было с бензином в 1969 г. Генрих всё рассказал. Героем он себя не считал, но и виноватым тоже: задание правительства он выполнил, а иначе выполнить его не мог. В ОБХСС рекомендовали с командировкой в Москву повременить. Генрих плюнул и улетел. В Москве он организовал два письма: от Кемурджиана и академика Флёрова, который его хорошо знал. В письмах рассказывалось, как всё было на самом деле. А мы пошли с Генрихом к начальнику следственного управления МВД Сергею Васильевичу Мурашову. Я оставил Генриха в приёмной и сначала зашёл в кабинет один. Начал рассказывать, но Мурашов перебил меня:

— Ваш друг, очевидно, кинематографист?

— Почему кинематографист?

— Чаще всего на «левом» бензине «горят» кинематографисты в своих экспедициях...

— Он вулканолог. Сергей Васильевич, объясните мне, как можно нажиться на бензине на вулкане Толбачик в десятках километрах от любого человеческого жилья?

Потом позвали Штейнберга. Мурашов посмотрел на его кожанку, которая, я думаю, досталась Генриху ещё по ленд-лизу, и всё понял.

— Летите домой, — сказал он. — Мы возьмём дело под контроль и произвола не допустим.

Генрих улетел. Накануне нового 1972 г. его вышибли из КПСС, а через три месяца возбудили уголовное дело по ст. 93.1 «Хищение в особо крупных размерах». Дома провели обыск и описали имущество. Никакого криминала, кроме стихов Иосифа Бродского, с которым Генрих дружил в Питере, не нашли.

— И что в этом плохого? — спросил Генрих следователя, листавшего стихи.

— Но и хорошего ничего нет... — вяло отозвался тот.

В 1972-м извергался вулкан Алаид, и Генриху позарез надо было туда попасть. Но Алаид, хоть он и в 30 км от Камчатки и в 1100 от Сахалина, однако область уже Сахалинская, а подследственному свою область покидать нельзя. Знакомые ребята переправили его на остров, и он несколько дней жил один около вулкана. А тем временем его близкий друг Толя Чирков получил уведомление, что Штейнберг высадился на острове. Но его нет! Чирков бросился его искать. А на Камчатке решили: «Ушёл на ту сторону»70.

Надвигались и громоздились какие-то торосы идиотизма. У Генриха стали сдавать нервишки. Он улетел в Питер, к родителям. Вслед телеграмма:

«Предположительно в Ленинград отбыл опасный преступник... Адрес... Телефон...» Генрих уехал в Москву. Нашли и тут. Когда вернулся в Петропавловск-Камчатский, следователь очень обрадовался и сказал, что дело закрывает, поскольку Штейнберг подпадает под амнистию в честь 50-летия СССР.

— Я на амнистию не согласен. Я не хочу, чтобы меня прощали, я ни в чём не виноват.

Вчера звонил Генрих. Его вышибли из Института вулканологии.

Я ломал голову, всё думал, как ему помочь. Физик, химик, биолог найдёт работу в любом большом городе. Но вулканолог?! Я написал директору института Федотову частное письмо. Смысл его: «Сергей Александрович! Ну зачем же вы добиваете молодого, очень преданного своей науке учёного?!» Федотов ответил. Журил меня за заступничество: «...некоторые журналисты усердно делали ему рекламу. Ваш совет помочь вернуть Г.С.Штейнбергу доброе имя, это бесполезно. Нельзя вернуть то, чего у него не было». Я с Федотовым не знаком, но ребята из Института вулканологии говорили, что он человек дрянной, жестокий, если кого преследует, то преследует до конца.

Три с половиной года Штейнберг работал сменным электриком квартальной котельной в Петропавловске. Реабилитация была трудной и долгой. Но, как говаривал старина Вергилий: «Между тем бежит, бежит безвозвратное время». Оставив котельную, Штейнберг стал доктором геолого-минералогических наук, редактором международного журнала «Модерн джиолоджи», директором Института вулканологии и геодинамики в Южно-Сахалинске и заведующим лабораторией вулканологии и вулканоопасности Института морской геологии и геофизики Дальневосточного отделения Российской академии наук, академиком Академии естественных наук. Жаль, что в космос не слетал: был бы первым нашим евреем в космосе!

У Пети Климука71 налёт – 860ч. Это уже солидно, особенно, если вспомнить, что у ребят из «гагаринского» отряда налёт был по 200-250ч. Сравнить с первыми американскими астронавтами, у которых налёт был в районе 2000ч.

Накануне любого старта космонавты обязательно смотрят фильм «Белое солнце пустыни».

Ребята с «Союза-13» и их дублеры готовились к астрономическим наблюдениям в Армении и так преуспели в этом деле, что работают сегодня без звёздных карт. У них обширная астрономическая программа. Гурзадян72 бегает, задыхаясь от радости: мы должны получить около 10 000 спектрограмм нескольких тысяч звёзд. Сейчас он не думает о том, что обработка их займёт у него годы. За две ночи ребята отсняли спектрограммы звёзд в четырех областях неба: в созвездиях Тельца, Ориона, Близнецов и Возничего.

Убедительные преимущества внеземной астрономии. Сегодня самый «зоркий» телескоп с зеркалом 5м стоит на горе Паломар в США и может разглядеть звезды до 21 звёздной величины. Если увеличить диаметр зеркала до 10м, что технически стоит на грани фантастики, он разглядит звезды до 22-23 звёздной величины: работа громадная, а выигрыш ничтожен. А в космосе телескоп с зеркалом в 1м уже будет эквивалентен Паломару. Трехметровый в космосе равен 30-метровому на Земле, который построить практически невозможно. Такой телескоп сможет увидеть звёзды до 26 звёздной величины.

Позывные в Центре управления полётом. Я Двенадцатый! — это заместитель руководителя полётов по измерениям. 13-й – заместитель по связи. 16-й – руководитель подготовки экипажей. 19—1-й – сменный руководитель полёта. 19-й – руководитель полёта. Я Двадцатый! — давно, со времён Королёва, обозначает Главного конструктора.