"Пленница греха" - читать интересную книгу автора (Кэмпбелл Анна)

Глава 4

Задыхаясь от удушающих миазмов, Гидеон осознавал, что напугал девушку. Но сознание ничего не могло поделать с демонами в его голове. Голос рассудка был подобен еле слышному шепоту, заглушаемому криками этих демонов. Он сжал голову дрожащими руками, пытаясь заставить воющих демонов замолчать. Но ничего не помогало. Как всегда.

В глазах у него потемнело, лицо девушки расплывалось, вместо него он видел лишь бледное пятно. Горло сжал спазм. Он сделал судорожный вздох. Воздуха катастрофически не хватало.

Она что-то сказала. Он услышал лишь конец.

— …Позвать Талливера.

Гидеон заставил себя сконцентрироваться. Он сжимал губы, тщетно стараясь что-то сказать. Он не хотел, чтобы она звала Талливера. Талливер даст ему опий, запрет чудовищ в его голове.

— Нет.

Он еще раз втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Тьма сгущалась.

— Не надо Талливера. — Он мог лишь молиться о том, чтобы так оно и случилось. — Это пройдет.

Сколько раз он повторял эти слова. Но все меньше и меньше верил в это.

«Я не безумен. Я не безумен».

Рука в перчатке цеплялась за потертую кожаную обшивку сиденья. Он сражался за ясность рассудка. За власть над своим сознанием. За спокойствие.

Демоны были слишком сильны. Ужасные, визжащие фантомы в его голове бунтовали против него.

«Я в Англии».

«Я спасен».

«Я свободен».

Он повторял это, словно мантру. Раз за разом. О какой свободе он мог говорить, если зловещие демоны следовали за ним по пятам, не отпуская ни на миг?

— Пожалуйста, позвольте мне позвать Талливера.

Девушка плыла к нему сквозь мутную воду, В последнюю минуту он понял, что она собиралась постучать по потолку салона и остановить карету.

— Нет!

Говорить было чертовски трудно. Если бы он был один! Но то, что нельзя излечить, надо выдержать. Старый афоризм, любимый афоризм его няни. Этот афоризм помог ему найти слова для объяснения. Даже если каждое слово резало горло, как разбитое стекло.

— Талливер даст… опий.

Опий заставлял его забыться. И кошмары, которые вызывал наркотик, угрожали свести его с ума. В буквальном смысле.

Чариз нахмурилась:

— Если он вам поможет…

— Нет! — снова закричал он.

Чариз отпрянула. Господи, только бы взять себя в руки. Он еще раз попробовал вдохнуть глубже, чтобы усмирить бешено бьющееся сердце.

Чариз испуганно смотрела на него. Он презирал себя, когда его… идиосинкразия доставляла неудобство другим.

Он пытался внушить себе мысль, что должен уверить ее в том, что бояться ей не следует. Если только она не станет к нему прикасаться. Слава Богу, после первой робкой попытки успокоить, она больше не дотрагивалась до него.

Что он собирался ей сказать? Мысль ускользала, как легкая дымка тумана.

Верно. Талливер. Он взял себя в руки и заговорил тихо и резко:

— Здесь никто ничего не может сделать. Лучше всего… — Он замолчал, отгоняя наступавших дьяволов. — Пожалуйста, не обращайте на меня внимания.

— Это не поможет.

Сквозь наступающий хаос он услышал твердость в ее голосе.

Тело его свело судорогой. Живот вздымался. Его бросало то в жар, то в холод. Он обхватил себя руками, но это не могло остановить конвульсий. Этот приступ был особенно коварным.

Будь он один, терпел бы боль. Но если его вырвет прямо на нее, ей это вряд ли понравится. Придется принять опий.

— Вы можете остановить карету? — стуча зубами, проговорил он.

Слава Богу, она не стала задавать лишних вопросов и ударила по потолку. В глазах у него потемнело.

Дверь распахнулась. Талливер поставил перед ним таз.

— На этот раз дело плохо, парень, — бесстрастно сказал он, когда Гидеон судорожно сжал таз руками.

Кишки его словно сворачивало узлом. Еще мгновение, и он полностью потеряет над собой контроль. Он сумел прорычать:

— Убери девушку.

И когда началась рвота, все вокруг поглотила сплошная черная мгла. Он тонул в море мерзости, освещаемом лишь малиновыми вспышками боли.

Наконец он пришел в сознание. Открыв мутные глаза, он понял, что чьи-то руки держат таз, чтобы он не опрокинулся.

Во рту стоял отвратительный привкус. Сотни деревянных молотков барабанили по черепу. Даже дышать было больно — казалось, грудь вот-вот расколется надвое.

Чьи-то умелые руки убрали отвратительный таз. Те же руки, мягкие и ласковые, приложили влажную ткань к его горячему лбу. Он закрыл глаза и застонал от счастья — такой божественно прохладной была эта ткань на его горячем лбу.

В животе все еще бурлило. Он сконцентрировался на дыхании. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

— Акаш? — прохрипел он, хотя знал, что руки эти не были руками его друга.

— Акаш остался в Портсмуте.

Девушка. Мисс Уотсон. Сара.

Гидеон с трудом разлепил веки. Головная боль усиливалась с каждой секундой. Вскоре он уже не сможет сидеть прямо.

От одежды его дурно пахло. Она пропиталась потом. Ему стало мучительно стыдно за себя.

— Я велел Талливеру вывести вас из кареты.

Девушка улыбнулась. Она опустилась на колени на скамью возле него и поддерживала его за голову.

— У Талливера и так достаточно дел, — произнесла она участливо. — Вам лучше?

— У него дьявольски болит голова. Так всегда с ним бывает после приступа, — спокойно ответил Талливер.

Гидеон до сих пор видел только девушку. Теперь он посмотрел за ее плечо, где ждал Талливер, держа в руках таз.

— С ним часто такое бывает? — спросила Чариз.

Даже сейчас гордость его восстала против ее жалости.

— Я не больной щенок, мисс Уотсон. Я сам могу ответить.

Его ребяческий ответ заставил уголки ее губ опуститься. Впрочем, он сразу же пожалел о своей резкости. Едва ли ей приятно ему помогать. Она заслуживала благодарности, а не колкостей.

Гидеон закрыл глаза и стал бороться с очередным приступом тошноты.

— Я принесу опийной настойки, парень.

Голос Талливера донесся словно издалека. Его заглушал шум в голове и ушах.

— Приступ прошел, — выдавил он.

— Опий поможет вам заснуть. Вы знаете, что сон — единственное, что вам помогает. Не хотите остановиться в гостинице? Спать в кровати гораздо удобнее, чем трястись в этой колымаге.

Кровать. Прохладные простыни. Тишина. Покой. Все это манило, как райские кущи.

Гидеон колебался. Он должен был доехать до Пенрина. Что-то срочное.

Он открыл глаза и увидел в сумраке кареты тревожное лицо девушки. Ну конечно. Если они остановятся, она может сбежать.

Надо продолжать путь. Придется принять ненавистный опий. И выстоять в одинокой схватке с ужасающими видениями.

— Не надо… гостиницы. Дай опийной настойки, Талливер.

— Есть, начальник.

Они ехали весь день. Наступила ночь, сэр Гидеон спал как убитый. Он лежал на скамье, слишком короткой для него, в неудобной позе. Веки его были плотно сжаты, мышцы вокруг глаз напряжены, губы побелели от напряжения.

Чариз отвернулась и невидящим взглядом уставилась в темноту. Кем были те люди, которым она вверила свою судьбу? Талливер, который со стоическим спокойствием смотрел беде в лицо… Акаш, умный, загадочный, словно некий заморский идол.

Сэр Гидеон…

Чариз приказала своему своенравному сердцу не трепетать при одной мысли о своем спасителе. Но с тем же успехом она могла приказать солнцу не подниматься в урочный час. С каждой минутой, проведенной в его обществе, Чариз все больше затягивало в сети того чувства, которое она испытывала, стоило ей лишь взглянуть на этого человека.

Сводные братья держали ее в изоляции несколько месяцев. Она не видела ни одной газеты, не получала писем. Не имела представления о том, что происходит в мире.

Если сэр Гидеон недавно вернулся из Индии, то некоторые вещи, вначале казавшиеся ей непонятными, находили простое объяснение. Его загар. Присутствие Акаша. Даже его болезнь. Возможно, он подхватил какое-то тропическое заболевание.

Чариз потрясли его страдания. Гидеон Трепитик, ее единственная защита от сводных братьев, тяжело болен. Но чем именно? Что за недуг с такой стремительностью превращал его из неукротимого ангела мщения в дрожащую развалину?

На рассвете сэр Гидеон слегка пошевелился, но и этого движения оказалось достаточно, чтобы проснулась Чариз. Она открыла воспаленные глаза и снова почувствовала острую боль во всем теле. Чариз то и дело посматривала на сэра Гидеона, приступов у него больше не было.

Не глядя на нее, сэр Гидеон застонал. Устало потер ладонью лоб. Чариз ощущала неловкость от того, что они с сэром Гидеоном делили тесное пространство салона. Она отвернулась к окну, подняла экран и увидела безлюдную пустошь.

Все признаки цивилизации остались позади, на расстоянии многих миль. Эти продуваемые всеми ветрами пустоши наводили тоску и страх на женщину, которая могла положиться лишь на своих попутчиков, абсолютно о них не зная. Чариз напомнила себе о том, что должна лишь радоваться тому, как складываются обстоятельства, ибо сводным братьям будет непросто выследить ее в этой глуши.

Она гадала, сколько еще времени намерен ехать сэр Гидеон. Выехав из Портсмута, они сделали всего одну остановку, чтобы сменить лошадей. Не теряя ни минуты, Талливер перепряг коней, перебинтовал ей руку и сунул в нее кружку с чем-то горячим. Затем они поехали дальше. Говяжий бульон, который выпила Чариз во время последней остановки посреди болотистых пустошей, оставил противный привкус во рту. К счастью, желудок у нее был луженый.

Она обернулась к сэру Гидеону и невольно вскрикнула:

— Вы ужасно выглядите!

Он удивленно засмеялся и потер ладонью выросшую за сутки щетину.

— Спасибо.

Чариз покраснела.

— Простите. Я не имела права…

— Ваше наблюдение если и, не вполне вежливое, то вполне точное.

Он говорил, как тот человек, который нашел ее на конюшне. Ироничный. Отчужденный. Владеющий собой.

Только сейчас она знала, что его самообладание всего лишь маска.

Может, он и говорил голосом человека, считающего себя хозяином жизни, но выглядел не намного лучше, чем накануне, когда дрожал в ее объятиях. Глаза провалились, под ними легли темные круги. Загорелая кожа приобрела болезненный желтоватый оттенок. Ему не мешало бы побриться и привести в порядок волосы.

Гидеон пристально посмотрел на нее:

— Как ваша рука, мисс Уотсон?

Она не сразу поняла, что он обращается к ней, успев забыть о том, каким именем ему представилась. К счастью, он не заметил заминки. Надо чаще напоминать себе об угрожающей опасности, если ее настоящее имя будет раскрыто. И это было тем труднее, чем сильнее ее влекло к сэру Гидеону. Чариз осторожно размяла пальцы. Больно, но лишь чуть-чуть.

— Гораздо лучше, спасибо.

Она пристально смотрела на него, развалившегося на потертом кожаном сиденье. Ноги он вытянул в проход. Эта колымага не была предназначена для человека его роста.

— Как вы?

Он потянулся и поморщился, затем откинулся на сиденье.

— Ничего особенного, просто я неважно себя чувствовал.

Чариз опустилась на колени.

— Позвольте, я сниму с вас сапоги и помассирую вам ноги. Я ухаживала за отцом, когда он был болен. Это помогало ему после плохой ночи.

Чариз забыла о том, что порядочная молодая леди не стала бы предлагать массировать ноги мужчине, который не приходится ей близким родственником. Она вспомнила об этом, лишь когда он с ужасом посмотрел на нее.

— Мисс Уотсон, прошу вас, не надо, не беспокойтесь. Со мной все в порядке.

Щеки ее вспыхнули от стыда. Она забралась на сиденье.

— Я… Обычно я веду себя более прилично.

Вчера он выдержал ее прикосновения. Подставлял ей лоб, когда она вытирала с него пот. Но вчера у него был приступ какой-то непонятной болезни.

— Это было великодушно с вашей стороны, — любезно произнес он.

Чариз ненавидела его любезность, поскольку понимала, что Гидеон не испытывает к ней никаких добрых чувств, точнее, лично к ней, не говоря уже об уважении или расположении.

Опустив глаза, чтобы он не заметил, как она поморщилась от боли, пытаясь открыть флягу с водой, переданную ей ночью Талливером, Чариз спросила:

— Хотите пить?

— Еще как!

Он взял флягу у нее из рук, не касаясь ее пальцев.

Чариз мысленно отругала себя за то, что обратила на это внимание. Видимо, он дал ей понять, что не потерпит фривольностей с ее стороны? Сэр Гидеон достоин похвалы за то, что ведет себя как человек чести.

Чариз понимала, что лицемерит. Ей хотелось, чтобы он вел себя по-другому.

Словно завороженная, она смотрела, как движется его адамово яблоко, когда, запрокинув голову, он жадно пил из фляги. Не ускользнуло от нее и то, как напряглись мышцы вокруг его глаз, когда он вернул ей флягу и откинулся на сиденье.

— Голова болит? — спросила Чариз.

Его губы тронула улыбка.

— Дьявольски болит. — Он тяжело вздохнул. — Все это, должно быть, вас пугает. Простите.

— Меня не так-то легко напугать, — безразличным тоном ответила Чариз.

— Ваше лицо выглядит гораздо лучше этим утром, — заметил Гидеон.

Чариз осторожно дотронулась до скулы. Опухоль, похоже, спала. И говорить стало намного легче. Усилия Акаша принесли свои плоды.

— Да.

Сэр Гидеон не сводил с нее пристального взгляда. Пристального и неумолимого.

— Теперь скажете мне правду? У вас нет никакой тети в Портсмуте. Вы убегаете от кого-то, кто угрожает вашей жизни. Я сразу это понял, как только увидел вас.

Гидеон уселся поудобнее и вопросительно посмотрел на нее. Если бы она заметила в нем хоть малую толику осуждения или гнева, она не стала бы ему ничего говорить. Но он выглядел заинтересованным, спокойным и способным помочь.

Чариз заерзала, испытав угрызения совести из-за того, что лгала ему.

— А почему, собственно, вы хотите мне помочь? Из-за меня у вас одни неприятности.

Гидеон снова улыбнулся:

— Верно.

— И?

Он пожал плечами:

— Я по собственному опыту знаю, каково это — быть одному против целого мира. Мне бы очень не хотелось, чтобы с вами случилась беда лишь потому, что вас некому защитить.

— Что с вами произошло? — спросила Чариз.

Он тихо засмеялся:

— О нет, миледи. На этот раз допрос веду я. Кто вас обидел?

— Мои братья. Они пытались заставить меня выйти замуж за транжиру и мота. Я знала… что не смогу с ним жить.

Она сжала кулаки. Она чувствовала себя неуютно и странно, исповедуясь мужчине, особенно если учесть, что с тех пор, как сводные братья избили ее, прошло совсем немного времени.

— Когда они поняли, что я отказываюсь им подчиниться, они прибегли к более действенным методам убеждения.

Близко к правде. Достаточно, чтобы успокоить совесть.

Выражение лица сэра Гидеона оставалось бесстрастным. Поверил ли он ей?

— Почему ваши братья так настаивают на том, чтобы вы вышли замуж именно за этого мужчину?

Он спрашивал спокойно, без пафоса, и его тон заставил Чариз успокоиться. Кулаки ее медленно разжались.

— Они задолжали ему денег. Мое наследство перейдет к моему мужу или останется мне, если я перешагну порог совершеннолетия, не выйдя замуж.

— Когда вам исполнится двадцать один год?

— Первого марта.

— Осталось всего три недели.

— Поэтому братья и торопятся, — сухо заметила Чариз.

— Негодяи, — процедил Гидеон сквозь зубы.

Она неправильно расценила его спокойствие. Теперь, вглядевшись в него пристальнее, Чариз поняла, что он в ярости. Как в тот момент, когда, спасая ее от матросов в Портсмуте, беспощадно расправлялся с ними.

— Простите, что лгала вам, — прошептала Чариз, избегая его взгляда.

— Вы оказались в опасности, и у вас не было причин мне доверять.

— Если не считать того, что вы спасли мне жизнь, — едва слышно произнесла Чариз.

«Если не считать того, что вы прекрасный человек, красивый и храбрый. И я держала вас в объятиях, когда у вас был приступ. Я смотрела на вас спящего всю долгую зимнюю ночь. Вы заставляете мое сердце взволнованно биться, и я едва могу дышать, когда смотрю в ваши глаза».

— Для меня это пустяк.

— Зато для меня не пустяк.

Она вскинула подбородок.

— Мисс Уотсон, мне не нужна ваша благодарность, — бросил он.

Его слова причинили девушке боль, но она виду не подала. Не сказала, что останется ему благодарной до конца своих дней.

Наступила неловкая пауза.

— Могу предположить, что кто-то еще, помимо ваших братьев, может осуществлять надзор за вашим состоянием, пока вы не достигли совершеннолетия. Почему вам не обратиться к этому человеку? — снова заговорил Гидеон.

— Мои попечители заявляют, что ничем не могут мне помочь. — Голос ее был хриплым от досады, которую она все же почувствовала, когда он отказался принять ее благодарность. — Мои братья убедили их, что я взбалмошная и легкомысленная и что за мной нужен глаз да глаз.

Сколько бессонных ночей она проклинала бесхребетных поверенных в конторе «Спенсер, Спенсер и Кроссхилл». Старик Кроссхилл был другом ее отца, но четыре года назад он умер. Его племянник посоветовал Чариз принять то, что спланировали для нее сводные братья, с подобающей женщине покорностью.

— Никто из родственников не предложил вам убежища?

— Никто. Поверьте мне, сэр Гидеон, я перепробовала все. Осталось лишь одно. Вы высадите меня в следующем относительно крупном городе, который встретится нам на пути?

— Что вы задумали?

— Мне придется избегать братьев лишь до первого марта. Если вы одолжите мне несколько шиллингов, я верну их вам, как только войду в права наследницы.

— Мисс Уотсон.

— Я не способна оплатить свои долги немедленно…

— Мисс Уотсон, — прервал ее Гидеон.

Чариз умолкла, едва сдерживая слезы. Она не хотела устраиваться в незнакомом городе в одиночестве. Еще меньше ей хотелось расставаться с сэром Гидеоном. Меньше чем за двое суток, он стал едва ли не главным человеком в ее жизни! Это казалось абсурдным. Нереальным. И опасным.

— Боюсь вас разочаровать, но я не намерен оставлять вас одну без защиты в незнакомом месте, даже снабдив деньгами. Выгляните из окна, милая. Мы уже давно в Корнуолле.

Чариз судорожно сглотнула. В душе ее пробудилась слабая надежда.

— Вот как.

— Мы находимся неподалеку от моего дома. Надеюсь, вы примете мое предложение предоставить вам убежище.