"Проклятый манускрипт" - читать интересную книгу автора (Ванденберг Филипп)

Глава 8 На один день и одну ночь

Они были голодны, им хотелось пить, и они настолько устали, что едва держались на козлах. Но когда перед ними, приехавшими с запада, показался отвесный холм с крепостью на нем и силуэт города, и голод, и жажда, и усталость — все словно рукой сняло. На последней миле Гизела пустила коней галопом, чего не случалось за все девять дней пути, и Афра испуганно вцепилась в скамью.

Хотя кобылы, два плотных тяжеловоза, были сильны, а Кухлерша правила ими опытной рукой, их поездка из Страсбурга в Зальцбург заняла на два дня больше времени, чем планировалось. Виноваты в этом были непогода и сильные ливни, настигшие их в Швабии. Гизела Кухлер боялась за груз, и им пришлось искать приюта неподалеку от Ландсберга, на одиноком хуторе. Но когда на следующий день они продолжили путь, дороги оказались размыты и колеса не раз увязали в грязи по самую ось. Кое-где дорогу им преграждали упавшие с деревьев ветви.

Осеннее солнце стояло прямо над Монхсбергом, и поэтому город, притаившийся в лощине между горой и рекой Зальц, утопал в густой тени. Зальцбург был небольшим городом, окруженным скорее милыми пейзажами, чем богатыми полями. Над городом возвышался гордый, немного страшноватый замок, по оба берега реки было несколько монастырей и богатых домов на рыночной площади — вот и все, о чем стоило упомянуть.

Важное значение Зальцбург приобрел скорее благодаря своему расположению. Здесь пересекались важнейшие дороги с севера на юг и с запада на восток, а по Зальцаху — так называлась горная, бурная подчас река — с гор сплавляли дорогую соль.

Извозчик, обогнавший женщин при въезде в город, посоветовал им поехать к хозяину Бруку — там должным образом позаботятся о них и их лошадях. Здесь, кстати, вид двух женщин, сидящих на козлах, вызывал намного меньше удивления, чем там, откуда они приехали.

Хозяин Брук, живший на другом берегу реки, обошелся с женщинами на удивление предупредительно и без всякого недоверия, как это уже случалось раньше. Он за версту видел хитрых красоток, которых называли «бродячими девками», и никогда бы не допустил, чтобы одна из них ночевала под его крышей. Но уже один только богатый фургон указывал на то, что Гизела и Афра были приличными дамами, с которыми следовало обращаться уважительно.

Во время нелегкого путешествия Афра и Гизела сильно сблизились: у обеих были похожие судьбы. Обе потеряли мужей, хотя и по разным причинам, и были вынуждены сами справляться с нелегкой судьбой. Кухлерша, на два года старше Афры, за время поездки рассказала о себе намного больше, чем Афра. Та, наоборот, рассказала попутчице только отдельные куски своей биографий и не хотела говорить об истинной цели своего путешествия даже после настойчивых расспросов.

Поручив слугам заботу о лошадях и фургоне, женщины отправились в общую залу, чтобы утолить голод и жажду. Собравшиеся там были в основном мужланы, моряки, водившие свои соляные суда, называемые «утюгами», вниз по реке, — они были здесь хозяевами положения. При виде путешествующих в одиночку женщин они уставились на них, как баран на новые ворота. Некоторые стали делать многозначительные жесты и бросать многообещающие взгляды.

Шум в общей зале ненадолго смолк. Тут Гизела, устроившаяся на дальнем конце стола, крикнула:

— Вы что, языки проглотили? Никогда красивых женщин не видели?

Смелое поведение Кухлерши смутило мужчин. Они тут же снова заговорили, и вскоре моряки уже не обращали никакого внимания на путешественниц.

Такой трактир, как у хозяина Брука, был также местом, где обменивались новостями. Здесь были извозчики, делившиеся информацией только тогда, когда их обильно поили и кормили. Так, ради бесплатной еды рассказывали об убийствах и чудесах, которых никогда не было и быть не могло. Но народ, от нищих до благородных господ, с наслаждением впитывал эти слухи. Даже если слухи оказывались неправдой, все равно — они давали пищу для разговоров.

Одухотворенным голосом проповедника моряк, знававший, судя по платью, лучшие дни, рассказывал, что своими собственными глазами видел в Вене, как человек поднимался в воздух на змее, сделанном из холста, и как он, здоровый и невредимый, опустился на землю неподалеку. Это чудо удалось совершить при помощи огня, который разожгли под полотняным змеем. Купец с севера в свою очередь рассказал, что арбалет как оружие себя изжил и в будущем войны будут вестись исключительно при помощи пороховых пушек, которые швыряют тяжелые железные шары на целую милю вперед, прямо на врага.

Афра непроизвольно вздрогнула, когда один путешественник упомянул об Ульме. Мол, это единственный город, где свиньям и птице запрещено гулять по улице. Таким образом люди надеются уберечься от чумы, свирепствующей во Франции и Италии, где она уже унесла тысячи жизней.

Чума была главной темой для разговоров среди путешественников того времени. Каждый день, в любом месте смертельная болезнь могла вспыхнуть снова. Купцы и бродяги способствовали тому, что зараза молниеносно распространялась из страны в страну.

Так, одетый в черное странствующий студент, судя по белому воротничку и широким рукавам магистр искусств, вызвал всеобщее недоверие, объявив, что в Венеции, где свирепствует чума, он оказался к ней невосприимчив. Соседи по столу, ранее с интересом слушавшие его рассказы об искусстве и культуре южных народов, постепенно, один за другим, стали отодвигаться от него, пока студент не оказался в одиночестве и не замолчал.

Насытившись обильной едой и страшными историями, Афра и Гизела отправились в свою комнату, где, как и много ночей до этого, им предстояло спать в одной постели.

Около полуночи монотонное пение городской стражи, раздавшееся в переулке, разбудило Афру. Громкие противные голоса уже давно стихли, но Афра по-прежнему не могла заснуть. Все ее мысли были о пергаменте и книге, присутствие которой она ощутила очень близко.

И где-то на грани сна и реальности она вдруг почувствовала, как чья-то рука нежно погладила ее грудь, живот, раздвинула ей бедра и стала возбуждать, лаская круговыми движениями. Афра испугалась.

До сих пор Гизела не давала ни малейшего повода заподозрить, что она питает склонность к своему полу. Но гораздо больше Афру испугало то, что она сама не делала ничего, чтобы остановить страстные ласки Кухлерши. Наоборот, нежные касания были ей очень приятны. Она позволила ласкать себя, полностью отдала Кухлерше свое тело и наконец сама протянула руки и поначалу несмело, а потом все более страстно начала исследовать пышное тело Гизелы.

Ради всего святого, она никогда не могла даже подумать, что женское тело может дать столько наслаждения! Когда Афра почувствовала язык Гизелы у себя между ног, она тихонько вскрикнула и, повернувшись на бок, отвернулась.

Остаток ночи Афра пролежала с открытыми глазами и сложенными за головой руками, размышляя о том, может ли женщина одновременно любить и женщин, и мужчин. Ночное происшествие смутило и взволновало ее. Она с беспокойством ждала наступления дня.

Афра не знала, как вести себя с Гизелой теперь. Поэтому на рассвете она выскользнула из их общей постели, оделась и пошла к монастырю Святого Петра, находившемуся на другой стороне реки.

Монастырь лежал в тени собора, у подножия Монхсберга, и частично был вырезан в скале, окружавшей город подобно защитному валу. Вход в аббатство, где день уже давно начался, преграждали массивные железные ворота. Возле ворот сидели нищие, несколько девок, которым ночи не принесла клиентов, и четверка молодых студиозусов, собиравшихся ехать в Прагу и ожидавших, что их покормят.

Когда Афра обошла стоявших и протиснулась к входу, беззубый старик в оборванном платье задержал ее, велев, чтобы она стала в очередь, как и все остальные. Мол, неужели же она думает, что лучше других, если у нее такое приличное платье? К счастью, тут открылись ворота, и нищие бросились во внутренний двор монастыря.

Молодой привратник, неопытный послушник со свежей тонзурой, недоверчиво поглядел на Афру, когда та объяснила ему, что хочет видеть брата библиотекаря по очень важному делу. Он сказал, что утренняя молитва еще не окончилась, поэтому ей нужно подождать. Но если она хочет супа…

Афра поблагодарила привратника и отказалась, хотя мучной суп, который два монаха вынесли в черном от копоти котле, пах очень аппетитно. Нищие набросились на него, как звери, каждый зачерпнул себе порцию белого варева миской или чашкой.

Наконец появился брат библиотекарь, довольно молодой монах, на лице которого еще не успели отразиться трудности монастырской жизни, и вежливо осведомился о цели визита Афры.

У Афры была готова история для него. Библиотекарь не должен был ничего заподозрить.

— На днях, — уверенно начала она, — у вас должен был появиться купец из Страсбурга. Он едет в Италию и везет с собой книги, предназначенные для монастыря Монтекассино.

— Вы имеете в виду молодого Мельбрюге? Что с ним?

— Монахи в Страсбурге дали ему по ошибке не ту книгу. Речь идет о «Compendium theologicae veritatis». Меня попросили вернуть книгу в Страсбург.

Библиотекарь воскликнул:

— Господь распорядился иначе! Вы опоздали, девушка. Два дня назад Мельбрюге поехал дальше, в Венецию.

— Это неправда!

— Ну зачем же мне вас обманывать, девушка? Мельбрюге очень спешил. Я предложил ему остаться на ночь. Но он отказался, сказав, что хочет пересечь Тауэрн еще до наступления холодов. Позже это станет опасно.

Афра хватала воздух ртом.

— В таком случае спасибо вам, — разочарованно сказала она.

Остановившись на деревянном мосту, девушка задумчиво смотрела на бирюзовые воды Зальцаха. В утренней тишине было даже слышно, как перекатываются камни и шуршит песок, который принесла с собой горная река. Может, бросить все? Не будет ли разумнее забыть обо всем этом? Вдруг Афра почувствовала порыв ветра. Над ее головой пролетел голубь, как стрела, взмыл в небо и полетел дальше вверх по течению реки — на юг.


В переулке, где находился постоялый двор, Афре встретилась Гизела. Она казалась расстроенной и набросилась на подругу с упреками:

— Я беспокоилась! Ты тайком выскользнула из постели. Куда ты так рано ходила?

Афра потупила взгляд. Она была смущена не столько из-за упреков, которыми ее осыпала Кухлерша, сколько из-за событий прошедшей ночи. Казалось, Гизела решила делать вид, что ничего не было. Наконец Афра ответила:

— У меня были дела в монастыре Святого Петра. Это и было целью моей поездки. К сожалению, она не увенчалась успехом. Мне нужно ехать дальше, в Венецию. Так что тут наши пути расходятся.

Гизела внимательно посмотрела на Афру.

— В Венецию? — сказала она спустя некоторое время. — Ты с ума сошла! Разве ты не слышала, что в Венеции чума? Ни один человек не станет добровольно подвергать себя опасности.

— Я делаю это не добровольно. Мне нужно выполнить поручение. Все будет хорошо. Может быть, на постоялом дворе я найду извозчика, который вскоре собирается пересечь Альпы. А тебе в любом случае спасибо, что довезла меня сюда.

Обе женщины молча вернулись на постоялый двор.

— Я уже велела запрягать, — сказала Гизела, когда они входили в арку ворот. — Твой багаж еще в комнате.

Афра молча кивнула. И вдруг женщины бросились друг другу в объятия и расплакались. Афра охотнее всего оттолкнула бы Кухлершу, по крайней мере того требовало все ее существо, но она не могла этого сделать. Она беспомощно обнимала Гизелу.

— Лошади готовы! — В воротах появился хозяин, и женщины отпустили друг друга.

Гизела на мгновение остановилась. А потом сказала, обращаясь к Афре:

— Мы обе поедем дальше в Венецию.

Афра удивленно поглядела на нее.

— Но ты же собиралась в Вену! Зачем тебе в Венецию?

— Ну и что? Собственно говоря, мне все равно, где продавать товар — в Вене или в Венеции, так что какая разница?

— Не знаю, — ответила Афра, растерявшись от изменения намерений Кухлерши, — я не разбираюсь в торговле тканями. Но разве ты сама не отговаривала меня от поездки в Венецию?

— Я много чего говорю, когда дни долгие, — смеясь, ответила Гизела.

И в тот же день они выехали в направлении Венеции.


Перевал через Тауэрн, до которого они добрались на следующий день, был очень крут и труден, и кобылы просто выбивались из сил. Иногда Гизеле и Афре приходилось выходить из фургона, идти рядом и подталкивать его, чтобы преодолеть подъем. Обломки фургонов по краям дороги и останки погибших животных напоминали о драмах, разыгравшихся на южных дорогах.

На четвертый день, когда женщины совсем уже выбились из сил, они добрались до Драутской долины, где лежал оживленный городок Виллах, существовавший за счет находившихся неподалеку горных копей и множества торговых баз, обеспечивавших Аугсбург, Нюрнберг и Венецию. Несколько сотен лет назад доходному городку покровительствовал епископ Бамбергский.

На одном из многочисленных постоялых дворов, окаймлявших оживленную Рыночную площадь, женщины остановились передохнуть. Хозяин, взявший на себя заботу о выбившихся из сил лошадях, сказал, что погода благоприятствует и через три дня они будут уже в Венеции. С другой стороны, подозрительным было то, что вот уже три дня из Венеции не приезжала ни одна повозка.

Пока Кухлерша заботилась о поклаже и лошадях, Афра расспрашивала на других постоялых дворах, не встречал ли кто страсбургского купца Гереона Мельбрюге. Торговец тканями из Констанца сказал, что встречал однажды старого Михеля Мельбрюге, но это было несколько лет назад. А что касается молодого Гереона, все только качали головой и пожимали плечами. Афра начинала отчаиваться.

Внезапное притяжение друг к другу, возникшее между Афрой и Гизелой во время трудного путешествия, без всякой видимой причины превратилось в робость. Даже когда женщины, останавливаясь на постоялых дворах, спали в одной постели, они избегали всяческого проявления нежности, отшатывались даже от случайных прикосновений, словно боялись, что другая может это неверно истолковать.

Поэтому путешествие протекало большей частью в молчании. Часто они часами не говорили друг другу ни слова. Женщины наблюдали за ландшафтом, становившимся все ровнее. Долгое время их путь лежал вдоль высохшего русла реки, нерешительно изгибавшегося по выжженной солнцем равнине.

Около полудня третьего дня на горизонте показались темные столбы дыма. «Огонь чумы!» — пронеслось в голове у Афры, но она промолчала. Казалось, Гизела не придала этому никакого значения и, хлестнув коней, пустила их галопом. Старая утоптанная дорога вела прямо по равнине. Они добрались до цели быстрее, чем планировалось.

Уже давно женщинам не встречалось ни одной повозки. Поэтому они почти что обрадовались, когда им внезапно преградил дорогу мужик с алебардой, выглядевший очень решительно.

— Dove, belle signore? — крикнул им грабитель, и Гизела уже достала было монетку, чтобы откупиться. Но когда тот понял, что женщины приехали из-за Альп, он сказал на ломаном немецком:

— Куда путь, прекрасные дамы?

— Вы знаете наш язык? — удивилась Гизела.

Мужчина пожал плечами и развел руками:

— Каждый венецианец говорит на нескольких языках — если, конечно, он не дурак. Венеция — город мирового значения, если хотите знать. Вы в Венецию?

Женщины кивнули.

— А вы знаете, что в Венеции свирепствует чума? Посмотрите на огонь на островах. Они сжигают мертвецов, хоть это и противоречит учению святой матери Церкви. Врачи говорят, что это единственная возможность спастись от эпидемии.

Афра и Гизела обеспокоенно переглянулись.

— Официально, — продолжал мужчина, — никто не имеет права ни въехать в город, ни выехать из него. Так повелел Signoria, городской совет Венеции. Но Венеция велика, она состоит из множества маленьких островов, находящихся недалеко от берега. И кто будет это проверять?

— Если я правильно вас понимаю, вы можете перевезти нас в Венецию?

— Совершенно верно, belle signore! — Лицо мужчины постепенно становилось все приветливее. — Я Джакопо, рыбак из Сан-Николя, самого маленького из населенных островов лагуны. Если хотите, я перевезу вас и ваш груз на своей барке на Риальто, где живут купцы и торговцы. Что у вас за груз?

— Шерстяные ткани из Страсбурга, — ответила Гизела.

Джакопо негромко присвистнул.

— Тогда вам наверняка надо в «Фондако деи Тедеши».

Название «Фондако» было Гизеле знакомо. В этом здании на Риальто располагались базы крупнейших торговых домов Германии. И хотя она сама была всего лишь ничего не значащей вдовой прядильщика, женщина ответила:

— Да, нам нужно туда!

Рыбак предложил позаботиться о лошадях и фургоне, пока синьоры не уладят свои дела. Когда его спросили, что же он хочет за свои услуги, Джакопо заявил, что они наверняка договорятся.

Как и у большинства рыбаков лагуны, у Джакопо была деревянная хижина на берегу, где хранились повозка и строительный материал. Туда он и повез обеих женщин. Неподалеку на воде качалась барка. На море спустились сумерки. За клубами едкого темного дыма Венецию было почти не видно.

— Самое время, — сказал Джакопо, разгружая фургон. Он стал поторапливать их. — Мы должны достичь берега прежде, чем на острова опустится ночь. Свет может нас выдать.

Афра впервые увидела тюки шерсти, которые везла с собой Гизела. Там были тонкие одноцветные ткани приглушенной охры и пурпурного яркого цвета, были ткани с роскошным узором — с цветами и гирляндами, совершенно в духе времени.

Разгружая тюки один за другим, Афра задумчиво рассматривала различные узоры. И вдруг остановилась.

Ее удивил не зеленый цвет ткани, нет, девушку заинтересовал узор. И ее тут же захлестнули воспоминания о происшествии в Страсбурге, в доме в Братском переулке, когда на Афру напали и одурманили пропитанной чем-то тканью. Ткань была того же цвета, на ней был тот же вышитый золотом узор — перечеркнутый наискось крест. Афра хватала воздух ртом. Ей показалось, что кровь в ее жилах вскипела.

Судя по всему, Гизела не заметила ее беспокойства. Она деловито занималась своим делом. Поэтому она не обратила внимания на то, что Афра дрожала всем телом. Относя материал со странным узором в барку, Афра пыталась понять, что значит ее открытие. Мысли путались. Она колебалась между двумя вариантами: все это случайность — и Гизелу приставили к ней, чтобы вызнать тайну пергамента. С большим трудом Афре удалось сохранить хотя бы внешнее спокойствие.

Когда они погрузили ткани, Джакопо повел барку по лагуне по направлению к островам. Через полмили они достигли глубоководья, и рыбак приналег на весла. Они были не единственными, кто приближался в темноте к островам. Лодочники общались между собой с помощью тихого свиста. Так они могли быть уверены, что не встретятся со стражниками, которые передвигались по лагуне на быстрых вертких лодочках. Не считая свиста, и Джакопо, и женщины молчали.

Плаванье казалось бесконечным, и Афра испугалась. Она боялась чего-то неизвестного, чумы и Гизелы, которой больше не могла доверять.

В темноте, освещаемой только слабым светом растущей луны, острова проплывали мимо них, как огромные корабли. Казалось, Джакопо найдет дорогу даже с закрытыми глазами. Он уверенно вел барку в узкое пространство между островами Святого Михаила и Святого Кристофано и наконец остановился у длинного здания с узкими окнами.

Каменные, залитые водой ступени вели к незапертым деревянным воротам. За ними находилась большая комната с низким потолком, где были сложены дерево, меха, шерсть и многочисленные ящики и бочонки. Вот здесь, сказал Джакопо, их груз будет, хотя бы поначалу, в целости и сохранности.


В Каннарегио — так назывался северный район Венеции — жили в основном ремесленники и торговцы — владельцы небольших лавок. Все знали друг друга и с недоверием относились к чужакам. Но между собой у жителей царило полное взаимопонимание, и, если кто-то запирал на ночь дом, это давало повод для подозрений и его ждало осуждение.

Обособленность жителей Каннарегио стала причиной того, что здесь почти не было чумы, в отличие от южной и восточной частей Венеции, где торговали и строили суда и число приезжих иногда превышало число венецианцев.

Ночлегом Афре и Гизеле послужил обычный сарай неподалеку от склада. Хозяин сдавал внаем на первом этаже своего прогнившего жилища ложа из соломы, которая, судя по запаху, была позапрошлогоднего урожая. Мало того, женщинам пришлось делить ложе с большой семьей из Триеста, вынужденной оставаться здесь, потому что уже три недели они не могли выехать из города.

Хотя обстановка была более чем неприятной, Афру это не смущало. Перспектива провести ночь в комнате наедине с Гизелой волновала бы ее гораздо больше. Девушка чувствовала, что за ней наблюдают, и не знала, как себя вести.

Сказать Гизеле правду в лицо показалось Афре слишком рискованным. Она была не уверена в том, как отреагирует Гизела, если она скажет ей, что разгадала ее двойную игру. Пока Кухлерша не сомневалась в том, что Афра ничего не подозревает о ее махинациях, девушка была в безопасности.

На следующее утро Афра и Гизела договорились, что каждая будет заниматься своим делом. Отношения между ними заметно охладились, поэтому Гизеле не представлялось возможным поинтересоваться планами Афры.

Где следовало искать Гереона Мельбрюге? Венеция — один из крупнейших городов мира, тут живет больше людей, чем в Милане, Генуе и Флоренции вместе взятых. Общеизвестный поиск иголки в стоге сена мог оказаться проще, чем поиск купца Гереона Мельбрюге из Страсбурга.

Афра вообще сомневалась в том, что Гереону удалось попасть в Венецию. Потому что без такого помощника, как Джакопо, знавшего лагуну как свои пять пальцев, попасть с материка на острова было практически невозможно. Повсюду, насколько хватало глаз, море патрулировали быстрые лодки стражников. И если купцы отказывались подчиняться, стражники стреляли в чужие суда огнем и топили их вместе с грузом и командой.

Почти пятьдесят лет назад «черная смерть» скосила практически половину населения Венеции. Суда из далеких стран привозили с собой тысячи крыс, а с ними — чуму. В узких переулках Венеции было множество картин и алтарей, изображавших тысячи погибших от «черной смерти».

Венецианцы думали, что благочестивые молитвы Рохусу и Борромео, окуривание какими-то травами и принятие мер предосторожности при разгрузке судов избавят их от чумы раз и навсегда. Но вдруг, спустя полвека, когда город уже чувствовал себя в безопасности, появились люди со вздувшимися шеями, с бубонами и карбункулами на лице и всем теле. Сегодня они встречались на улицах, а завтра уже лежали мертвые.

Pestilenza! Со скоростью ветра распространялся крик по Венеции. В опустевших переулках звучало гулкое эхо, словно неведомый сторож возвещал о наступлении Страшного суда.

Афра сама не могла бы сказать, что за черт дернул ее отправиться в закрытый город. А теперь она бесцельно бродила по задымленным переулкам. Окуриванием тайными травами, в это ужасное время стоившими баснословные деньги, венецианцы пытались изгнать «черную смерть».

Эта процедура приносила результаты, но незначительные. Потому что чем ближе Афра подходила к Риальто, той части города, где жили богатые купцы и торговцы, тем больше мужчин и женщин, даже детей на руках у матерей неподвижно лежали на улицах, широко раскрыв глаза и рты, но были еще живы.

Врач в длинном черном плаще, с воротником выше головы, в широкополой шляпе на голове, скрыв лицо за птичьей маской, чтобы к нему не подходили слишком близко, перемещался от одного к другому, проверяя наличие признаков жизни. Если он замечал какое-либо движение, медик вынимал бутылочку и капал немного в открытый рот. Если же признаков жизни не было, он рисовал на мостовой крест мелом.

Это был знак для becamotti, могильщиков, бравшихся за дело только в совершенном опьянении. Чтобы найти людей на эту работу, городской совет выдавал каждому могильщику столько водки, сколько тот мог выпить. Они брели, держась за дышла своих повозок, по переулкам, погружали мертвецов на повозку и отвозили к ближайшему костру.

Костры, состоящие из человеческих факелов, горели на всех площадях. Было видно, как выпрямлялись тела под действием огня, словно сопротивляясь своей ужасной участи. Афра видела старика с тлеющей бородой и детей, обугленных, как пни. И она побежала прочь от страшной картины. Ей было противно, и она закрыла руками лицо. Так пересекла девушка несколько мостов, под которыми проплывали суда с трупами.

Добравшись до Риальто, где через большой канал был переброшен деревянный мост, она остановилась. Большой канал, пересекавший город в виде буквы S, сильно вонял, но Афра все же была рада тому, что воняло не горелым человеческим мясом.

На Риальто, жители которого были намного богаче жителей Каннарегио, смерть была не краше, чем в других частях города. Как и повсюду, боясь заразиться, мертвецов оставляли у дверей. Только здесь их еще накрывали белой тканью. Это приносило сомнительную пользу, потому что, когда появлялись могильщики и стаскивали эту ткань, им сначала приходилось отбиваться от полчищ крыс, бесстыдно сновавших по мертвецам. Некоторые из этих жутких животных были уже величиной с кошку и бросались на могильщиков, когда те пытались отогнать их палками.

Из роскошного дома с колоннами и балконами, выходившими на Большой канал, доносились веселая музыка и крики пьяных женщин, хотя перед дверьми лежало два трупа. Афра не могла понять, что происходит в доме, и ускорила шаг. Тут распахнулась дверь, из нее выскочил одетый в бархат молодой человек, схватил Афру за запястья и втащил внутрь. Афра даже не успела понять, что произошло.

В атриуме дома, обставленного дорогой мебелью, капелла, состоявшая из духовых, щипковых и ударных инструментов, исполняла восточную музыку. Ярко накрашенные девушки в ярких костюмах танцевали. Из кадила распространялся одурманивающий запах.

— Venga, venga! — кричал молодой человек, пытаясь заставить Афру танцевать. Но она стояла неподвижно, словно статуя.

Молодой человек все говорил и говорил, но Афра не понимала его. Наконец он попытался поцеловать ее. Тут Афра оттолкнула его от себя с такой силой, что он упал. Это вызвало всеобщий смех.

Откуда-то появился врач и подошел к Афре. У него под мышкой была птичья маска. Он приветливо улыбнулся ей:

— Вы с севера, из-за Альп? — сказал он на ее языке, но с сильным акцентом.

— Да, — ответила Афра. — Что здесь происходит?

— Что здесь происходит? — Доктор рассмеялся. — Жизнь, девушка, жизнь! Вы знаете, сколько это продлится? За одну ночь в доме двое мертвецов! Делать больше нечего, остается только танцевать. Или у вас есть предложение получше?

Афра покачала головой. Она устыдилась своего вопроса.

— А есть ли средство против эпидемии?

— Есть много напитков и тайных эликсиров. Весь вопрос только в том, зачем это нужно. Некоторые венецианцы утверждают, что чуму принесли шарлатаны, чтобы люди пили их эликсиры. Кое-кто из горожан даже предоставил шарлатанам свои дворцы, только бы они защитили их от смерти. — Врач закатил глаза.

Афра посмотрела на веселившихся людей. На двух обтянутых золотой парчой диванах, стоявших напротив почерневшего от сажи камина, у всех на глазах любили друг друга две полураздетые парочки. Полная рыжеволосая матрона задрала юбки и в экстазе любила сама себя деревянным фаллосом. Молодые люди наблюдали за всем этим и ободряюще покрикивали.

Врач пожал плечами и посмотрел на Афру, словно бы извиняясь.

— Каждый хочет взять то, что, как он думает, упустил в своей жизни. Как знать, смогут ли они сделать это завтра?

Не мертвецы, лежавшие у дверей домов, а эта отчаянная веселость, страх, написанный у всех на лицах, несмотря на показное оживление, помогли Афре осознать, во что она, собственно говоря, ввязалась. И впервые она засомневалась, стоит ли пергамент всего этого.

Афра никогда не верила в дьявола. Она всегда считала его выдумкой Церкви, созданной с целью запугать прихожан. Страх был главным средством давления Церкви — страх перед всемогущим Богом, страх перед наказанием, вечный страх. Это казалось абсурдным, но, тем не менее, в тот момент Афра спрашивала себя, не дьявола ли рук это дело — все, что касается пергамента.

— Что вас привело в Венецию в такое время? — услышала она вопрос врача. Казалось, что его голос доносится издалека.

— Я приехала из Страсбурга, разыскиваю купца по имени Гереон Мельбрюге. Он едет в монастырь Монтекассино. Вы случайно не встречали его?

Врач рассмеялся.

— С тем же успехом вы могли спросить, не встречал ли я некую определенную песчинку на острове Бурано. Купцов в Венеции — как песка в море. Если позволите дать вам совет, спросите о нем в «Фондако деи Тедеши», длинном здании, которое находится, прямо у моста. Может быть, там вам смогут помочь.

Афра с интересом наблюдала за тем, как врач открыл две бутылки вина. Одну он протянул Афре, другую приложил к губам. Заметив нерешительность Афры, медик сказал:

— Пейте! Красное вино из Венето — лучшее средство от чумной эпидемии; может быть, даже единственное. Пейте из бутылки и никому ее не давайте. В первую очередь берегитесь воды, если хотите выжить в этом городе.

Афра, не раздумывая, приложила бутылку к губам и выпила половину. Вкус был пряным, но ей понравился. Закрывая бутылку, девушка увидела молодого человека в зеленом бархате. Он сидел на полу, прислонившись к мраморной колонне, и широко раскрытыми глазами смотрел на танцующих.

Афра подошла к нему и, стараясь перекричать музыку, сказала:

— Простите, что толкнула вас на пол. Но я не люблю, когда срывают с губ поцелуи.

Врач подошел к ним и, поскольку молодой человек не отреагировал, пояснил:

— Он не понимает вашего языка! — и перевел слова Афры на венецианский. Когда молодой человек по-прежнему ничего не ответил, врач схватил его за плечи и крикнул:

— Avete il cervello a posto?[17]

Тут молодой человек упал на бок, словно мешок с костями. Музыканты, ставшие свидетелями происшествия, постепенно перестали играть. Барабанщик воскликнул:

— Еl morto! — Он мертв!

Танцовщицы, только что, смеясь, выставлявшие напоказ свои безупречные тела, окружили скрючившегося молодого человека и смотрели на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Потом они бросились прочь вместе со всеми остальными гостями.

Афра тоже побежала к выходу, вслед за ней — доктор. Он покачал головой.

— На один день и одну ночь он стал самым богатым венецианцем. Это сын судовладельца Пьетро Кастаньо. Только вчера эпидемия унесла его отца и мать. Такова жизнь.


Против обыкновения, в «Фондако деи Тедеши» царила гробовая тишина. Уже несколько недель здесь не появлялся ни один торговец. В складских помещениях вперемежку лежали меха, ткани, пряности, экзотическое дерево, бокалы для вина и сушеная рыба. В огромных залах витал непонятный запах. Тем, кто не имел особого права, вход преграждали вооруженные стражники.

В углу холла скучали два раздраженных конторщика. Судя по внешности, они были венецианцами, но немецким языком владели, и их лица внезапно озарились радостью, когда Афра спросила о Гереоне Мельбрюге, страсбургском купце, который хотел здесь остановиться.

Раньше, сказал один из них, которого, очевидно, удивило появление Афры, купец Мельбрюге останавливался в «Фондако» по крайней мере дважды в год. Но вот уже года два, а то и три, его не видно. Но в его возрасте это вполне понятно. Нет, они давно уже не видели Мельбрюге.

Афре потребовалась вся сила убеждения, чтобы объяснить конторщикам, что ее интересует не старый Михель Мельбрюге. Тот умер. Она ищет его сына Гереона, который должен быть в Венеции.

Оба странно посмотрели на Афру, которая словно вызвала своим вопросом недоверие. Потом один из них ответил, что нет, Гереона Мельбрюге он не знает. Кроме всего прочего, со времен новой вспышки Pestilenza ни один порядочный купец не появлялся в Венеции и не уезжал из нее. Слова Афры, что, мол, есть достаточно лазеек, нужно только как следует заплатить, вызвали у обоих наигранное возмущение. Это все слухи, которых сейчас много ходит по каналам и переулкам.

Афра покинула «Фондако» с чувством неуверенности. В любом случае, поведение конторщиков показалось ей более чем странным. Но хотя она и ломала себе голову, к разгадке так и не подобралась. Девушка бесцельно бродила по городу в поисках человека, которого никогда в глаза не видела. Даже если бы он встретился ей, она бы его не узнала.

Страдание притупляет чувства, если оно встречается слишком часто. Поэтому Афра, равнодушная ко всему происходящему, направилась обратно, в свой приют на Каннарегио. Афра перестала задумываться о тысячах смертей, которые встречались ей, размышлять о причинах того, зачем она здесь. Словно издалека девушка смотрела на распахнутые настежь дома, на кресты на дверях, показывавшие, что их жители стали жертвами эпидемии.

Даже полураздетые, истекающие кровью люди, хлеставшие друг друга до крови и ходившие процессиями по городу, читая молитвы, не привлекали ее внимания. Афра была спокойна, хотя станет ли она жертвой эпидемии, было только вопросом времени. Она то и дело делала глоток вина, подаренного ей доктором. Афре даже начинало казаться, что это не она, а какая-то другая женщина идет по Венеции.


В путешествии по паутинам переулков ориентиром ей служила колокольня церкви Мадонны дель Орто. Церковь находилась на севере города, неподалеку от того постоялого двора, где они останавливались вчера. Гнилой, поросший мхом деревянный мост вел от Кампо деи Мори прямо к площади перед церковью, построенной из красного кирпича и похожей скорее на крепость на севере Альп, чем на венецианскую святыню. Круглые окна фасада были больше портала, который издалека походил на ворота монастыря доминиканцев в Страсбурге.

Женская фигура, стоявшая у портала, тут же бросилась Афре в глаза. Это была Гизела. Можно было подумать, что она кого-то высматривает. Прошло немного времени, и с левого берега канала подошел человек в черной мантии. Его одежда не была похожа на одежду священника или монаха, скорее на одежду приличного студента.

Насколько Афре было видно издалека, человек в мантии был Гизеле незнаком. По крайней мере приветствовали они друг друга довольно отчужденно. Конечно же, Афре тут же пришла в голову мысль о том, что незнакомец может быть Гереоном Мельбрюге. Но почему на нем эта странная одежда?

Обменявшись несколькими словами, оба прошли через темный портал и исчезли в церкви. Что же это все значит?

Афра поспешно перешла площадь и последовала за ними в церковь. Внутри было темно. На боковых алтарях по обе стороны нефа горело множество маленьких свечек. На каменном полу стояли на коленях, сидели и лежали несколько десятков человек. Они молились. В воздухе витали едкий запах горелого и благочестивое бормотание.

На одной из скамей у бокового алтаря Афра и нашла Гизелу с незнакомцем. Они чинно сидели рядом, словно погруженные в молитву. Афра приблизилась к ним в полутьме и спряталась за колонной в пяти шагах от них — достаточно близко, чтобы слышать, о чем они говорят.

— Назовите ваше имя еще раз, — шепотом сказала Гизела.

— Иоахим фон Флорис, — высоким голосом ответил одетый в черное человек.

— Это не то имя, которое мне называли!

— Конечно, нет. Вы ждали Амандуса Виллановуса.

— Именно. Так его и звали.

— Ему помешали. Вам придется удовольствоваться мной. — Незнакомец закатил рукав и показал Гизеле свою правую руку.

Гизела слегка отодвинулась от незнакомца и взглянула ему в лицо. Она молчала.

— Какие странные у вас имена, — сказала женщина, немного оправившись от ужаса. — Это ведь не настоящие?

— Конечно, нет. Это было бы слишком опасно. Никто из нас не знает настоящего имени другого. Таким образом стираются все следы, которые мы оставили в прошлом. К примеру, Амандус взял себе имя в честь известного философа и алхимика, который вступил в конфликт с инквизицией из-за своих трудов. Он погиб сто лет назад во время загадочного кораблекрушения. Что касается меня, то мое имя — в честь пророка и ученого Иоахима фон Флориса, труды которого были прокляты церковными соборами во дворце Папы римского и Папой в Арлесе. Иоахим учил, что мы живем в третью эпоху человеческой истории, эпоху Святого Духа. Он называл ее Saeculum[18] конца времен. И когда я выглядываю за порог, то думаю, что он был прав.

Некоторое время Гизела молча слушала, что говорил Иоахим. Наконец она спросила таинственного незнакомца:

— Если время человечества подходит к концу, зачем вы охотитесь за пергаментом? Я имею в виду, какая польза вам от него?

Эти слова поразили Афру, как удар молнии. Гизела, которой она едва не доверилась, была приставлена к ней, чтобы шпионить! И в долю секунды выстроилась цепочка мыслей: узор на ткани с перечеркнутым крестом, внезапная готовность Гизелы поехать в Венецию, вместо того чтобы отправиться в Вену, — всему нашлось объяснение. Афра с трудом дышала. Она чувствовала, что ей срочно нужно выйти и вдохнуть воздуха. Легкие словно разрывались. Но она стояла, не шевелясь, вцепившись в колонну, скрывавшую ее от чужих взглядов. Девушка прислушивалась к разговору, практически не дыша.

— Кто может знать, сколько продлится агония человечества? — заметил Иоахим в ответ на вопрос Гизелы. — Вы — нет, я тоже. Да даже тот, чье имя я ношу, не знал точной даты конца света, хотя он предсказывал это в свое время. А это было двести лет назад.

— То есть вы считаете, что, точно зная дату конца света, можно заработать немалый капитал?

Иоахим фон Флорис тихонько рассмеялся. Потом подвинулся к Гизеле поближе. Их головы соприкоснулись, и Афре пришлось напрячь слух, чтобы разобрать следующие слова:

— Я полагаюсь на то, что вы даже намекать никому не будете об этом! Вспомните о Кухлере, вашем муже, — сказал Иоахим фон Флорис.

— Можете мне доверять.

— Так вот: официально мы действуем по поручению Папы Иоанна. Хотя наша организация и враждует с ним, римский первосвященник предложил нам свою помощь. Иоанн — известный дурак. Но он не настолько глуп, чтобы не знать, что изгнанники хитрее всей его курии, вместе взятой. Поэтому он связался с Меланхолосом, нашим primus inter pares,[19] и предложил десять раз по тысяче золотых гульденов, если нам удастся заполучить пергамент и передать ему.

— Десять раз по тысяче гульденов? — недоверчиво повторила Гизела.

Иоахим фон Флорис кивнул.

— Меланхолос, у которого десять лет назад первосвященник отобрал регалии кардинала, был удивлен не меньше вашего. Каждый знает, что Папа Иоанн — сама жадность во плоти. Ради денег он продаст родную бабушку и заключит сделку с дьяволом. Раз он готов, подумал Меланхолос, отдать столько денег за какой-то пергамент, то на самом деле документ стоит намного больше. За тысячу золотых гульденов первосвященник дает титул кардинала вместе с епископством или церковный приход от Бамберга до Зальцбурга. Но ведь Папа предлагает в десять раз больше! Так что теперь вы имеете представление о ценности этого клочка бумаги.

— Святая Богородица! — вырвалось у Гизелы.

— Ее, наверное, он тоже отдал бы в придачу.

— Но что же написано на этом пергаменте? — от волнения Гизела заговорила громче.

Таинственный незнакомец приложил палец к губам.

— Ш-ш-ш, пусть даже люди заняты здесь другими вещами.

Осторожность превыше всего.

— Что написано на пергаменте? — снова спросила Гизела, на этот раз шепотом.

— В этом-то и весь вопрос, на который никто из наших не может дать ответ. Самые умные из нас долго размышляли над этим и выдвинули множество теорий. Но ни одна из них ни на чем не основана.

— Может быть, этот пергамент каким-то образом компрометирует Папу?

— Папу Иоанна XXIII? Не смешите меня! Чем еще можно скомпрометировать это отродье? Все знают, что он зарабатывает свою святость в постели жены своего брата, в то время как тот развлекается с сестрой кардинала Неапольского. Но этого мало, Иоанн еще предается противоестественным наслаждениям с молодыми клириками, а расплачивается он с ними за услуги, назначая их аббатами богатых монастырей. Люди шепотом рассказывают очень занимательные истории о странных наклонностях его преосвященства.

— И вы в них верите?

— В любом случае больше, чем в догму о Святой Троице. Уже само название Троица — это только предположение! Нет, первосвященника уже просто нельзя сильнее скомпрометировать. Скорее я поверю в то, что пергамент открывает тайну какой-то невероятной махинации, в которой речь идет об огромных деньгах, не принадлежащих Папе. Но и это всего лишь предположение.

— Это потому, что никто раньше не видел пергамент?

— Нет. Один из наших видел его. Бывший францисканец, тот, для кого любовь к женщине значила больше, чем проповедование Евангелия, и он стал алхимиком. Звали его Рубальдус.

— Почему «звали»?

— Рубальдус повел себя очень неосторожно. Он решил, что сможет продать свое знание епископу Аугсбургскому, для которого делал множество эликсиров для сохранения потенции… духовной. Похоже, они даже действовали. Позже алхимика нашли заколотым в Аугсбурге.

Прислонившись к спасительной колонне, Афра зажала себе рот руками. Слушая тихую речь отступника, она снова вспоминала последние годы своей жизни. Постепенно все непонятное сложилось в одну мозаику. После всего услышанного Афра была рада тому, что больше не носит пергамент при себе. Слишком уж велик был риск того, что на нее снова нападут и ограбят, как это случилось по дороге в Страсбург. Она могла надеяться только на то, что ничего не подозревающий Гереон Мельбрюге благополучно прибыл в Монтекассино.

— Алхимика убили? — услышала она вопрос Гизелы.

— Это были не наши люди, — ответил Иоахим фон Флорис. — Я думаю, что это епископ Аугсбургский, известный сторонник Папы Римского, велел устранить алхимика Рубальдуса, уже после того как тот рассказал ему о содержимом пергамента и обстоятельствах, при которых он о нем узнал. В любом случае именно епископ Аугсбургский сообщил Папе Иоанну о пергаменте.

— А вы уверены, что жена архитектора — владелица этого пергамента?

Афра напряженно прислушивалась.

— Ну что значит «уверен»? — ответил Иоахим фон Флорис. И после непродолжительного молчания добавил:

— Если честно, я уже ни в чем не уверен. Мы следили за ней, узнали ее жизнь от начала до конца. Но для нас по-прежнему загадка, каким образом именно она стала владелицей этого документа.

— Афра — умная женщина, — ответила Гизела, — умная и имеет большой жизненный опыт. Ее отец был ученым библиотекарем и передал ей много знаний. Вам известно об этом?

Иоахим фон Флорис сдержанно рассмеялся.

— Конечно, нам это известно. И еще многое о ее жизни. Например, то, что она вовсе не венчанная жена архитектора Ульриха фон Энзингена, а всего лишь конкубина и причина того, что он сломя голову бежал из Ульма. Но вся эта информация, которой владеют наши люди, не помогает нам. Я думаю, что ключевая фигура всей этой истории — ее отец, библиотекарь. Но он мертв. Как бы то ни было, мы должны завладеть пергаментом, прежде чем он окажется в руках курии. Если он все еще существует.

— В этом я уверена, — взволнованно ответила Гизела. — Когда я спрашивала Афру о цели путешествия, она говорила, что едет по важному делу. Сначала ей нужно было в Зальцбург. Потом ее планы резко изменились, и она решила ехать в Венецию. Хотя я постоянно следила за ней, я не увидела, с кем она встречалась, и кто убедил ее следовать в иное место. Кто знает, может, Венеция и не конечный путь назначения.

— А где она сейчас?

Гизела пожала плечами.

— Мы встречаемся на постоялом дворе. Афра оставила там свой багаж. Я все обыскала.

— И?

— Ничего. Будьте уверены, пергамента с собой у нее нет. Я осмотрела даже подкладки платьев, думая, что, может, она зашила документ туда. Но эта мысль оказалась ошибочной.

Изгнанник кивнул головой.

— Я сам знаю, как трудно найти этот проклятый пергамент. Вы проделали хорошую работу. Награду найдете в одном из тюков с тканями с нашим знаком.

— Откуда вы знаете, где я оставила ткани?

Иоахим фон Флорис высокомерно рассмеялся.

— Вы что, действительно думали, что рыбак Джакопо встретился вам случайно?

Гизела с ужасом посмотрела на человека в черном.

— Куда бы вы ни поехали, вас встретят наши люди. — Он снова сунул свою руку Гизеле под нос. — Мне кажется, дальше так дело не пойдет. Придется нам взяться за эту Афру и с помощью наших методов заставить ее заговорить. И если она знает, где находится пергамент, то она нам об этом расскажет, клянусь, это такая же правда, как и то, что меня зовут Иоахим фон Флорис!

Афра поняла, что настало время бежать из церкви. Она услышала достаточно. Сердце отчаянно стучало. Афра затравленно оглянулась. Молившийся старик, юная девушка, погруженный в размышления монах — любой из них мог быть лазутчиком отступников. Нужно было исчезнуть из этого страшного города, и как можно скорее! Но пока ей нужно затаиться. Венеция достаточно велика, чтобы предоставить защиту чужакам. Нужно как можно скорее забрать вещи и найти новое убежище.

Покинув церковь Мадонны дель Орто, Афра специально пошла в противоположном направлении. И только убедившись в том, что скрылась от возможных преследователей, она приблизилась к постоялому двору. Девушка поспешно рассчиталась и исчезла вместе со своим багажом той самой запутанной дорогой, которой она сюда и пришла.

Потом, охваченная паникой, Афра направилась на восток, постоянно оглядываясь и проверяя, не идет ли кто за ней. Угроза, исходившая от капюшонника в церкви, напугала ее до такой степени, что она едва воспринимала происходившие вокруг нее ужасы.

Миновав погребальные костры и бесчисленное количество завернутых в белые ткани трупов, Афра попала в восточную часть города, Кастелло, где неподалеку от церкви Санти Джованни и Паоло, фасад которой очень походил на фасад Мадонны дель Орто, она нашла себе подходящий приют. Леонардо, хозяин «Альберго», удивился тому, что женщина путешествует одна, да еще во время чумы, но, получив плату за три дня вперед, перестал задавать вопросы. Наконец можно было вздохнуть спокойно.

Комната Афры была на третьем этаже небольшого постоялого двора. Единственное окно выходило на фронтон дома напротив. Между ними был крошечный канал, в котором плавала всякая нечисть из немалого количества домов и крысы. Афра с отвращением закрыла окно и опустилась на край кровати, от которой уже успела отвыкнуть. От белого дыма, пронизывавшего весь дом, разболелась голова.

На лестничном пролете Леонардо жег травяную смесь из розмарина, лавра и белены и добавлял туда серного порошка на кончике ножа. Это был секретный рецепт, который алхимик продал ему за звонкую монету. Будто бы верное средство для очистки зачумленного воздуха и чтобы не подпускать к дому дыхание дьявола.

Даже в юности Афра не верила в искусство шарлатанов. Но при виде смерти и отчаяния перед лицом эпидемии она изменила свое мнение. Если уже ничего не помогает, подумала девушка, то и это не повредит. Словно пытаясь очистить внутренности от всего дурного, она вдыхала белый дым до тех пор, пока без сил не опустилась на постель.

Воспоминание о красивом молодом человеке, жизнь которого чума унесла в мгновение ока, не оставляло Афру. Его попытка поцеловать ее, его живые глаза, смотревшие так неподвижно всего несколько минут спустя, не выходили у нее из головы.

Где-то на грани между явью и сном она думала о Гизеле. Сердилась на себя за собственную глупость, наивность, с которой попалась на удочку Кухлерши. Что же касалось подслушанного разговора с изгнанником, Афра заметила, что в их беседе Ульрих фон Энзинген не играл никакой роли. Иоахим фон Флорис упомянул только, что он ей не венчанный супруг. Впрочем, из разговора было понятно, что Ульрих не принадлежал к ложе изгнанников. Неужели она подозревала его напрасно? Афра уже не знала, что и думать.

Должно быть, она задремала, но, когда проснулась, было уже темно. Кто-то стучал в двери комнаты. Раздался голос Леонардо:

— Я принес вам поесть, синьора!

Леонардо был довольно полным приятным мужчиной средних лет. Его хорошие манеры составляли сильный контраст с запущенным постоялым двором.

— Вам нужно что-нибудь съесть, — ухмыльнулся он и поставил поднос с тарелкой дымящегося супа и кружкой на табурет рядом с кроватью. Стола в комнате не было. На низкой балке, проходившей через комнату, висел фонарь. — Вы не делаете ничего, чтобы избежать чумы, — сказал Леонардо, качая головой. — По крайней мере выглядите вы не очень здоровой, если позволите заметить.

Афра испуганно провела обеими руками по лицу. Чувствовала себя она не очень хорошо. Напряжение последних дней камнем висело у нее на шее.

— У вас нет вина в бутылках? — набросилась она на Леонардо. Но уже в следующее мгновение Афра понизила голос и примирительно пояснила:

— Врач, которого я случайно повстречала, посоветовал мне пить красное вино из Венето; он утверждал, что это самый действенный эликсир против чумы. Кроме того, он сказал, что нужно быть внимательной, следить за тем, чтобы бутылка была еще закрыта.

Хозяин выразительно поднял кустистые брови, словно сомневаясь в действенности странного рецепта. Слишком много было в Венеции якобы чудодейственных средств. Но, тем не менее, он молча удалился и вернулся с закрытой бутылкой вина — темного венетского.

— Ваше здоровье, — сказал он и самодовольно улыбнулся. Леонардо с очевидным наслаждением наблюдал затем, как Афра неловко открывала бутылку.

— Ну, по крайней мере вы не пьяница, — заметил он.

— Пока нет, — ответила Афра. — Но в такое время легко можно спиться!

Леонардо испытующе поглядел на Афру.

— Дайте я угадаю: вовсе не страх чумы гложет вас. Скорее дело в мужчине. Или?..

Афра не испытывала ни малейшего желания рассказывать Леонардо о своей жизни, хотя чужие люди — не самые худшие советчики. Но внезапно ей пришла в голову мысль о том, что можно использовать хозяина в своих целях. Поэтому она скорчила рожицу страдалицы и ответила:

— Да, мужчина! — И при этом сделала из бутылки огромный глоток.

Леонардо сочувственно кивнул.

А Афра продолжала:

— Где бы вы искали сейчас страсбургского купца, который должен быть в этом городе?

— В «Фондако деи Тедеши», — последовал ожидаемый ответ.

— Там я уже искала. К сожалению, его там нет.

— Ваш муж или любовник? — лукаво усмехнулся Леонардо. И, поскольку Афра не ответила, он поспешил добавить: — Простите мое любопытство, синьора. Но если кто-то следует за мужчиной из Страсбурга в Венецию, то речь может идти только о любовнике.

— У вас больше нет идей? — с надеждой спросила Афра. — Я имею в виду, где еще его можно поискать?

Леонардо задумчиво почесал подбородок. Как и все венецианцы, он был прекрасным актером и умел сделать пьесу даже из обычного разговора.

— Вы уже искали на Лацаретто Веччио, маленьком острове на юге лагуны, неподалеку от Сан-Лаццаро?

— Сан-Лаццаро?

— У нас, венецианцев, для любого дела есть свой остров. Сан-Лаццаро — это заведение для душевнобольных. Честно говоря, его постоянно переносят. Что в этом городе совершенно неудивительно. А что касается Лацаретто Веччио, небольшого островка, его даже видно, о, это долгая история. Там был приют для пилигримов, идущих в Иерусалим, а также оружейный склад. Сейчас там карантинная станция и госпиталь для иностранцев.

— То есть чужестранца, заболевшего чумой, не кладут в Санта Кроссе или Кастелло?

— Именно так, синьора. В этом венецианцы солидарны. По крайней мере, умирая, они хотят быть исключительно среди своих. А все иностранцы, которые за последние две недели, несмотря на запрет, все же пробрались в Венецию, отправляются на остров Лацаретто Веччио. Вы давно уже в Венеции?

— Добрых три недели, — солгала Афра, готовая к этому вопросу. — У меня была комната в Каннарегио.

Леонардо удовлетворенно кивнул. Наконец он сказал:

— Так ваш суп окончательно остынет, синьора.


Всю ночь Афре не давала покоя мысль о том, что молодой Мельбрюге может находиться на острове Лацаретто. Казалось, Леонардо прочел ее мысли, так как за завтраком предложил отвезти Афру на лодке на остров Лацаретто Веччио. Сам он не хотел даже ступать на Остров Проклятых, но согласился постоять возле него на якоре, пока Афра не выяснит все, что нужно.

События последних недель подогрели недоверие Афры к людям, которые относились к ней доброжелательно. Но не успела она ничего возразить на предложение хозяина, как Леонардо, заметив ее колебания, спросил:

— Вы ведь не возражаете, синьора?

— Нет, конечно, — неуверенно пробормотала Афра.

— Ну, тогда чего мы ждем?

Афра думала, что, конечно же, искать Гереона Мельбрюге на Лацаретто Веччио — единственная возможность его найти. Разыскать его где-то в другом месте можно только по чистой случайности.

Со стороны канала, куда вел черный ход, на волнах плескалась обычная барка, не роскошная гондола с фигурой на длинном носу, символизировавшей шесть частей города Венеции, нет, простая узкая лодка, служившая в основном для того, чтобы перевозить ежедневно нужные вещи.

Днем должен был быть шторм, и Леонардо приходилось бороться со встречным северным ветром. Неподалеку от арсеналов на якоре стоял парусник хозяина постоялого двора. У состоятельного венецианца была не только собственная баржа, но и парусник, на котором можно было в любое время добраться до материка.

Афра, привыкшая только к водам Рейна и Дуная, поначалу испугалась, когда увидела пену на волнах, гонимых сильным ветром. Но Леонардо попытался ее успокоить, говоря, что северный ветер — это как раз хорошо и облегчит приближение к Лацаретто Веччио.

Они быстро миновали узкий пролив между восточной частью Венеции и садовыми островами, когда северный ветер внезапно стих. Только изредка проглядывало солнце через низкие тяжелые темные тучи. Леонардо, который спокойно вел скрипящую лодку по бушевавшей лагуне, был недоволен развитием событий и сердито ворчал.

Когда они медленно приблизились к цели, с колокольни церкви, стоявшей на острове, послышался похоронный перезвон. В небо поднялся столб черного дыма. Остров напоминал крепость. Единственный выход к морю был через построенный прямо на воде портал.

У входа уже стояли на якоре другие корабли. Они привозили на носилках раненых. Отводя парусник на стоянку, Леонардо вынул из кармана пропитанный уксусом платок, прижал его ко рту, а узлы завязал на затылке. Второй платок он подал Афре:

— Пахнет не очень хорошо, но, говорят, защищает от чумы.

От корабельной качки и кислого запаха, исходившего от платка, Афру едва не стошнило. И когда Леонардо наконец поставил парусник на якорь и позволил Афре сойти на берег, она испытала огромное облегчение.

— Удачи, — крикнул он ей вслед. Афра ненадолго обернулась, потом поднялась по каменной лестнице и скрылась из виду.


В пустом холле Лацаретто ей в нос ударил сладковатый запах. Маленькие окна практически не давали света. Справа и слева были две деревянные двери, оббитые железом. У стены напротив входа стоял длинный узкий стол из темного дерева. Он был разделен в длину невысокой стенкой, за которой, скрючившись, сидели три жуткого вида фигуры. На всех были черные широкие плащи с капюшонами. Лица их закрывали птичьи маски. Руки были в белых перчатках.

Афра обратилась к одному из них с вопросом, не появлялся ли на острове купец Гереон Мельбрюге. К ее огромному удивлению, человек-птица, за маской которого, как она подозревала, скрывался мужчина, ответил ей женским голосом. Но женщина, вероятно монахиня, только пожала плечами. Афра произнесла М-Е-ЛЬ-Б-Р-Ю-Г-Е по буквам, но это тоже не дало никакого результата. Наконец монахиня в маске протянула ей через перегородку список. Вверху было написано QUARANTENA, а под ним — длинный-длинный список иностранных имен.

Афра провела по списку пальцем. Имен было, должно быть, около двух сотен. Но Гереона Мельбрюге среди них не было. Афра разочарованно вздохнула и вернула список монахине. Она уже хотела уйти, когда женщина-птица, сидевшая на другом конце стола, сделала ей знак подойти поближе.

Монахиня протянула Афре еще один список. На нем было написано PESTILENZA. Словно в трансе, Афра читала имена. Их было еще больше, чем в первом списке, и больше половины из них были помечены крестом. Не нужно было долго думать, чтобы понять, что он означает.

Так и не встретив имени Мельбрюге, Афра дочитала список до конца и вдруг остановилась. Сначала она подумала, что ошиблась или что сознание решило над ней подшутить. Но потом она прочла имя еще раз и еще — Гизела Кухлер, Страсбург.

Афра опустилась на стул. Указательным пальцем ткнула в имя Гизелы. Черная монахиня в маске повернулась к девушке. Было видно, как сверкают под маской ее глаза.

— Vosta sorella?[20] — высоким голосом спросила она.

Афра, не раздумывая, кивнула.

Монахиня сделала знак следовать за ней.

Они шли по какому-то бесконечному коридору. То тут, то там стояли курительные сосуды. Из них струился едкий дым. Пахло рыбьим жиром и протухшей рыбой, ко всему этому примешивался непонятный сладковатый запах, как от подгоревшего марципана.

Слева коридор оканчивался входом в зал. Вместо двери вход преграждала решетка. В лицо Афре ударил сквозняк. Ей стало дурно и страшно. Зачем она пошла за монахиней?

Та вынула ключ из-под черного плаща и открыла решетку. Молча втолкнула Афру в комнату. У лавки, покрытой грязной простыней, девушка остановилась. В ряд по обе стороны зала стояло около сотни таких лавок, отдаленных друг от друга всего на расстояние вытянутой руки.

— Афра, ты?

Афра услышала свое имя. Голос был ей незнаком. Равно как и женщина, лежавшая на лавке. Ее темные волосы прядями свисали по обе стороны лица. Лицо распухло, как гнилое яблоко, и было покрыто такими же пятнами. Тело почти не подавало признаков жизни. И это Гизела, которую она видела в церкви еще вчера, полную жизни?

Гизела попыталась улыбнуться, словно ей казалось, что ситуация несерьезна. Но улыбка вышла жалкой, и Афра испытала сострадание к ней.

— Наверное, это кара Божия за мое подлое поведение, — услышала она бормотание Гизелы. — Ты должна знать…

— Я знаю, знаю, — перебила ее Афра.

— …что я шпионила за тобой для отступников.

Афра кивнула.

— Ты знала об этом? — недоверчиво прошептала Гизела.

— Да.

После продолжительной паузы, когда обе искали подходящие слова, Гизела сказала сквозь слезы:

— Прости меня! Я не хотела, меня заставили. — Говорить ей было очень трудно.

— Хорошо, — ответила Афра. На неожиданной встрече лежала печать смерти, и у Афры не было ни малейшего желания упрекать Гизелу в чем бы то ни было.

— Мой муж Реджинальд был доминиканцем, — тихо начала Гизела. — Когда его выбрали инквизитором, он покинул орден, потому что не хотел принимать участие в махинациях инквизиции. Отступники, ложа бывших клириков, приняли его с распростертыми объятиями, заботились о нем. Когда Реджинальд разгадал их интриги, он стал отступником среди отступников. Это произошло как раз тогда, когда он ухаживал за мной. А я как раз искала мужа после внезапной смерти отца, чтобы он мог продолжить дело. Это был брак по расчету, не более того. Мы поженились, но друг друга не любили. Но кто знает, что такое любовь? Ты знаешь?

Афра пожала плечами. Подходящих слов у нее не нашлось.

Устремив взгляд в потолок, Гизела продолжала:

— Были в моей жизни моменты, когда я даже испытывала к Реджинальду какую-то симпатию. Мы никогда не спали вместе. Вели образ жизни стареющей супружеской пары, жили, как брат с сестрой. Нет, настоящую любовь и страсть я почувствовала только один раз в своей жизни — с тобой.

Афра отвернулась. Ей не хотелось, чтобы Гизела видела, что она плачет.

— Можешь называть меня как угодно, — слабым голосом продолжала Гизела, — мне все равно. Я рада, что хотя бы могу тебе это сказать.

Афре очень хотелось пожать Гизеле руку. Но разум велел держаться от нее подальше.

— Все в порядке, — тихо сказала Афра, и в горле встал ком. — Все в порядке.

Гизела выдавила из себя жалкое подобие улыбки.

— Вообще-то нам нужно было стать врагами. Ведь именно ты послужила причиной смерти Реджинальда.

— Я?

Было видно, что Гизеле трудно говорить.

— Это было последнее задание Реджинальда в ложе отступников. С помощью эликсира правды он должен был оглушить тебя, забрать всю твою волю и заставить сказать, куда ты дела этот проклятый пергамент.

— Так это твой муж напал на меня в доме в Братском переулке? — рассердилась Афра.

— Эликсир не оказал того действия, которое ожидалось. Ты упала, и Реджинальд подумал, что убил тебя. Когда он на следующий день узнал, что ты жива, у него камень с души свалился. С тех пор он решил не иметь дела с отступниками. Но эти люди в черном придерживаются сурового закона: став однажды отступником, ты должен остаться им навсегда. И только смерть может освободить от данной однажды клятвы.

— Но мне говорили, что Реджинальд Кухлер расстался с жизнью по собственной воле.

Гизела махнула рукой:

— Говорить можно много. Каждый изгнанник носит при себе капсулу с ядом, способную за долю секунды убить лошадь. Когда Реджинальд однажды не вернулся с рынка, у меня появились подозрения. Вечером его труп нашли в Иле. Никто не мог сказать, как он туда попал. Но капсулы с ядом при нем не было. Медик, установивший смерть Реджинальда, сказал, что он утонул.

Монахиня уже делала Афре знаки, что пора уходить, но Гизела продолжала свою исповедь.

— После смерти Реджинальда отступники решили возместить свои убытки за мой счет. Ведь они многие годы поддерживали Реджинальда, когда у него не было никаких доходов. Средства у меня были более чем скромными. Поэтому они предложили мне сделку. Я должна была следить за тобой. Ты знаешь почему. Ты в огромной опасности…

Монахиня торопила.

— Прощай, — прошептала Гизела.

— Про… — только и смогла сказать Афра.

Уходя, монахиня обернулась. Словно повинуясь внезапному предчувствию, она вернулась к ложу Гизелы. Взгляд той по-прежнему был устремлен в потолок. Но, тем не менее, что-то изменилось. Кончиками пальцев монахиня взяла простыню, которой была укрыта Гизела, и накрыла женщину с головой. Потом быстро перекрестилась.

Все это произошло так быстро и само собой, что Афра не сразу поняла, что произошло. И только когда монахиня закрыла решетку и забормотала непонятные молитвы, девушка поняла: Гизела умерла.

Афра ускорила шаг. Монахиня отстала. Прижав смоченный уксусом платок ко рту, девушка побежала к выходу. По ее лицу текли слезы, и она с большим трудом смогла перестать всхлипывать. Из-за слез монахини в птичьих масках, уставившиеся на Афру, расплылись и были похожи на странные застывшие фигуры. На их крики Афра не обратила ни малейшего внимания. Она распахнула двери, словно за ней кто-то гнался, и сбежала по каменной лестнице к причалу, где на паруснике ее ждал Леонардо.

Она не могла говорить, только махнула рукой. Леонардо понял ее и, не задавая лишних вопросов, отчалил. Мокрыми от слез глазами Афра смотрела на солнце, кое-где пробивавшееся сквозь тучи.


В «Альберго» появился новый постоялец. Леонардо приветствовал его с привычным рвением. Афра заметила, что незнакомец был без багажа, но она была слишком занята собственными переживаниями, чтобы сделать выводы из своего наблюдения. Уже смеркалось, и Афра поднялась к себе.

Не раздеваясь, она упала на постель и задумалась. В такие минуты она ненавидела проклятый пергамент. До четырнадцати лет Афра вела спокойную жизнь дворовой прислуги, наполненную, как и положено, работой, но потом колесо судьбы круто повернулось. Казалось, что от пергамента исходит некая сила, притягивающая девушку, как магнит. Уйти от этой силы было невозможно, как бы этого ни хотелось. Афра давно уже перестала убегать от своего прошлого. Прошлое было с ней повсюду. Даже здесь, в далекой Венеции, оно несло ее, как осенняя буря кленовый лист, руководило ее мыслями и чувствами. Страх и недоверие, чувства, неизвестные Афре в юности, теперь преобладали. Был ли кто-то еще в этом мире, кому можно было доверять?

Размышляя таким образом, Афра ощупывала себя в поисках бубонов и неровностей на коже — первых проявлений чумы. Она не удивилась бы, если бы заразилась на острове Лацаретто. Люди говорят: сегодня ты здоров, а завтра нет. Смерть скора на расправу. Даже если я заболела, думала Афра, я не стану паниковать. Умереть — значит забыть.

На лестнице раздались голоса. Леонардо вел неожиданного гостя в приготовленную для него комнату. Она была этажом ниже и выходила окнами в переулок, к главному входу. Оба были поглощены оживленной беседой. Конечно же, сейчас для разговоров была всего лишь одна тема — эпидемия чумы и ее страшные для Венеции последствия.

Афра приоткрыла немного дверь. И чем дольше она слушала голос незнакомца, тем сильнее ее охватывало беспокойство. Этот фальцет и плавность речи были ей знакомы. Хотя девушка видела его только в темноте и со спины, когда вернулась, человека в черном она уже встречала. Афра была в этом уверена. Гостем был не кто иной, как Иоахим фон Флорис, тот, с кем разговаривала Гизела в церкви Мадонны дель Орто.

Это не случайно, подумала Афра. Хотя за прошедший день она выпила целую бутылку вина, оно ни в коей мере не повлияло на ее память. И, вполуха прислушиваясь к разговору двух мужчин, Афра лихорадочно пыталась придумать, что же ей теперь делать.

Нужно бежать отсюда, бежать из Венеции, не оставляя за собой никаких следов. Афра еще не оставила надежды добраться до Монтекассино. К счастью, она так и не сказала Гизеле, куда собирается. Поэтому изгнанники пока что не могут этого знать. Если только…

Внезапно перед глазами Афры встал однорукий библиотекарь монастыря доминиканцев. Люсциниус знал, что она собирается догнать Гереона Мельбрюге. А тот находился где-то по пути в Монтекассино. С другой стороны, он ничего не знал о таинственном пергаменте. И, казалось, не был связан с изгнанниками.

Нерешительность Афры мгновенно исчезла, план созрел. У черного хода на водах канала в неярком свете луны плескалась барка Леонардо. Если Афре удастся незамеченной сесть в лодку, она сможет добраться до канала Сан-Джованни, а оттуда путешествовать уже по земле. Единственное препятствие — она не умела управлять венецианской баркой, но зато Афра видела, как Леонардо вел лодку по каналам, и была уверена в том, что по крайней мере до канала Сан-Джованни доберется. Конечно, это было нелегко, но прошлое показало, что именно в безвыходных ситуациях Афра могла поспорить с любым мужчиной.

Дверь напротив ее комнаты вела на чердак дома. На чердаке, помимо обычных хозяйственных инструментов и мешков со всякими запасами — сухофруктами, бобами, орехами и сушеными травами, хранились весла и канаты для лодки.

Осторожно, стараясь не шуметь, Афра пробралась на чердак. Приходилось считаться с тем, что на нижнем этаже ее шаги слышны. Поэтому после каждого шага девушка останавливалась и прислушивалась к шорохам. Так она добралась до поперечной балки. На крючке висел свернутый канат. Афра осторожно сняла его и перебросила через левое плечо. Затем повернула обратно. В комнате связала платья в узелок. В свечу, горевшую рядом с тарелкой, на четыре сантиметра ниже пламени она воткнула гвоздь. Примерно через четыре часа свеча сгорит настолько, что гвоздь выпадет и упадет на тарелку, — это будет знаком, что пора выходить.

Свет в окне не должен был вызвать никаких подозрений. Повсюду в Венеции по ночам горел свет, с тех пор как шарлатаны пустили слух, что чума приходит исключительно в темноте. Уверенная, что поступает правильно и никакого другого выхода у нее нет, Афра, не раздеваясь, легла в постель. События прошедшего дня утомили ее, и она тут же заснула.


Свеча разбудила ее в три с половиной часа пополуночи. Сна не было ни в одном глазу. Афра осторожно открыла окно и вдохнула прохладный ночной воздух. Налетел легкий ветерок, поднял волны в канале. Словно негромкие барабаны, они бились о борт лодки, стоявшей под окном.

Афра взяла канат, завязала петлю на одном конце. Петлю набросила на узелок и опустила его вниз. Рывок — и узелок выскользнул из петли и упал в лодку. Втянув канат наверх, Афра обвязала его вокруг груди. Другой конец привязала к оконному переплету и перелезла через подоконник.

В Ульме и Страсбурге она часто наблюдала за тем, как каменотесы легко скользят по фасадам соборов, чтобы выполнять свою работу на огромной высоте. Она точно запомнила, как они обвязывались веревкой. Упершись ногами в стену, Афра стала спускаться. Но когда она оказалась в десяти локтях над баркой, канат дернулся. Он зацепился за переплет и никак не распутывался. Если Афра не хотела, чтобы ее обнаружили, приходилось прыгать.

Она с трудом стала развязывать петлю, стянувшую ей грудь, — невероятно сложная задача. Под весом тела канат крепко затянулся. Ножа, которым можно было бы разрезать канат, у Афры не было. Попалась!

Другие, наверное, в этой безвыходной ситуации стали бы возносить молитвы к небесам, одному из четырнадцати чудотворцев или святой Людмиле, которую изображали в виде веревки. Потому что когда приходит беда, люди становятся очень набожными. Но Афра была с Господом в ссоре. Если Ты вообще есть, почему Ты мне не поможешь? Почему Ты всегда на стороне людей, которые боятся работы, святых или тех, которые, за неимением лучшего, хотят ими стать?

Афра снова потянула за канат и отчаянно, цинично усмехнулась. Сердце билось словно сумасшедшее. Когда рассветет, ее обнаружат висящей на канате, а это, подумала она, будет означать, что ее побег не удался. И тут канат дернулся и стал поддаваться. Афра со свистом полетела вниз, с треском ударилась о дно лодки и так и осталась лежать.

На другой стороне канала залаяла собака. Вскоре она успокоилась, и снова все стихло. Афра осторожно попыталась пошевелить рукой, ногой, потом поднять голову Было больно, но двигаться было можно. К счастью, она ничего не сломала. Превозмогая боль, Афра попыталась встать. Барка сильно раскачивалась на волнах, и у девушки ничего не вышло, она споткнулась. Вторая попытка оказалась более удачной — Афре удалось встать.

Канат, который помог ей сбежать, оказался наполовину в воде. Афра вытащила его и сложила на корме рядом со своими вещами. Потом взялась за весла. Она часто восхищалась ловкостью гондольеров, которые с помощью всего лишь одного весла ухитрялись ровно вести свои лодки по узким каналам. Как оказалось, она переоценила свои способности. В любом случае, под ее неумелым управлением лодка начала плясать, поворачиваться вокруг собственной оси и тыкаться то носом, то кормой в берега канала.

Афра расстроилась и сдалась. Она втянула весла в лодку и поплыла вдоль правого берега канала к узкому мосту. Над крышами домов появились первые лучи солнца, и Афра предпочла покинуть лодку. Она привязала лодку к мосту, перебросила узелок через перила и выбралась наверх.

Устав, девушка на некоторое время остановилась, чтобы сориентироваться. Поскольку уйти по воде на юг у нее не получилось, приходилось передвигаться по суше. Но узкие переулки сплетались в невообразимую паутину. Нередко, поблуждав какое-то время, Афра вновь оказывалась в том же месте, откуда пришла. Кроме того, в это время на узких улочках было еще темно.

В темноте Афре почудилось, что она слышит чье-то пение. Бенедиктинки из Сан-Цаккарии, подумала она. Леонардо говорил об этом монастыре как об ориентире, если Афра вдруг потеряется, а также не забыл рассказать о распутной жизни сестер за стенами монастыря, населенного в основном дочерьми знатных горожан, которых не удалось выдать замуж. Сан-Цаккария находился неподалеку от гавани, поэтому Афра направилась на звуки пения.

Таким образом, Афра вскоре оказалась совсем неподалеку от Сан-Цаккарии. Два погребальных костра, горевшие перед церковью, освещали здание причудливым светом. Люди в длинных одеждах разжигали огонь. Затейливые тени плясали на домах. Перед порталом церкви горой лежали завернутые в саваны трупы, ожидая, когда их сожгут.

Над монастырем клубился едкий дым. Он смешивался с невообразимым зловонием мертвецов. Афра испуганно пробиралась вдоль западного ряда домов. Она вся была поглощена одной только мыслью: прочь из этого города! Проход к югу от монастыря вел к Рива дегли Скиавони, широкой набережной, получившей свое название от многочисленных торговцев из Скиавонии,[21] причаливавших в этой гавани.

Хотя разгоравшийся день еще не полностью справился с рассветными сумерками, на улицах царило оживление. Из-за эпидемии чумы в город практически не попадали новые товары. Поэтому торговцы подняли цены втрое. Но, против обыкновения, никто не хотел покупать венецианские товары. Кто знает, может, на них тоже осталось дыхание смерти.

Венецианцам было запрещено под угрозой штрафа покидать город во время чумы. Только иностранцы, которые могли подтвердить свою личность, имели возможность уехать из города, пройдя осмотр у врача, предлагавшего свои услуги здесь же, в порту. Чтобы попасть на борт корабля, зажиточные венецианцы прибегали к маскараду, стараясь стать похожими на иностранцев. Другие выплачивали огромные суммы, чтобы раздобыть желаемое разрешение покинуть город.

Афра терпеливо стала в очередь, выстроившуюся перед гаванью. Нетерпение и волнение ожидавших было написано у них на лицах. Венецианцы, известные своей болтливостью, молчали, боясь, что их характерный диалект выдаст их с головой.

Утро было уже в самом разгаре, когда очередь наконец дошла до Афры. Мысленно она перебрала уже все варианты, которые могли помочь ей раздобыть выездной документ. Эта бумага значила для нее больше, чем разрешение выехать из Венеции. Она даст ей возможность стать другим человеком.

Медик, сердитый мужчина с глубоко посаженными темными глазами, сидел в пустой побеленной комнате за крохотным столом и мрачно смотрел на Афру. Его помощник, молодой человек с черными кудрями, скучал, стоя у конторки с письменными принадлежностями. При виде Афры его осанка моментально изменилась, и он сухо обратился к ней по-немецки:

— Как ваше имя?

Афра сглотнула. Потом, повинуясь внезапному порыву, ответила:

— Мое имя — Гизела Кухлер, вдова купца Реджинальда Кухлера из Страсбурга.

— …вдова купца Реджинальда Кухлера из Страсбурга, — повторил помощник, записывая то, что она сказала, на бумагу. — И? — сказал он наконец.

— Что «и»?

— У вас есть документ, удостоверяющий вашу личность?

— Украли на постоялом дворе, — нашлась Афра. — Женщина ничего не может поделать со всяким сбродом.

— Вы кого-нибудь подозреваете, синьора? — Он взглянул на бумаги. — Синьора Гизела?

Сердце Афры громко застучало. Она заметила, как дрожат у нее руки. Перед ее мысленным взором возник образ Гизелы, невидящим взглядом уставившейся в потолок на острове-лазарете. Если бы Афра знала, какую реакцию вызовет у нее собственная ложь, она не стала бы этого делать. Но нужно было придерживаться выдуманной версии, поэтому она ответила:

— Нет, я не знаю, кто бы это мог быть.

Медик взглянул на девушку и что-то сказал по-итальянски, она не поняла, что именно.

— Доктор просит вас раздеться, — перевел помощник.

Афра послушалась, выскользнула из платья и, нагая, встала перед помощником.

Тот смутился и указал на медика:

— Вон доктор!

Угрюмый медик подошел к Афре и критически осмотрел ее со всех сторон. Он молча подал ей знак одеваться и кивнул помощнику. Молодой человек подал доктору лист на подпись. Потом поставил печать Венеции со львом Маркуса и подал Афре.

— Сколько я вам должна? — тихо спросила она.

— Ничего, — ответил помощник. — Ваш вид стоит дороже любого вознаграждения.


Когда Афра вошла в здание порта, сквозь дым, висевший над городом, пробивались солнечные лучи. Ее побег уже наверняка обнаружили. Теперь нужно поспешить, чтобы скрыться от преследователей.

Вдоль набережной на причале стояло больше дюжины кораблей, среди которых было и трехмачтовое судно неизвестного происхождения. Без груза кормовой руль корабля, достигавший восьмой части возвышения кормы над средней частью судна, до половины высовывался из воды. Возле новейшей фламандской карраки собралась толпа людей, торговавшихся о цене. Меньше доверия вызывали два южных торговых судна с треугольными парусами. Хотя их владельцы отчаянно зазывали пассажиров, никто к ним не шел.

Пока Афра пробиралась через шумную толпу, пока испанцы и французы, немцы и славяне, евреи и христиане выкрикивали, как рыночные торговцы, на своих непонятных языках города, куда они хотят попасть, она почувствовала, что за ней следят. Мужчины таращились на нее, подходили к ней, а потом исчезали в толпе.

Афра заметила, что волнуется все больше и больше. Она торопливо искала корабль, который шел бы на юг Италии. Но все выкрикивали города Средиземноморья — Пула, Сполето, Корфу и Пиреи, один парусник отправлялся даже в далекие Константинополь и Марсель — куда угодно, кроме Бари и Пескары, откуда можно было по суше добраться в Монтекассино.

Афра была близка к отчаянию и, не зная, какой корабль выбрать, присела у стены набережной и задумалась. Пула и Сполето были в двух днях пути. Может быть, там найдется корабль, который идет на юг Италии. В любом случае, у нее был документ, удостоверявший, что она — свободная женщина и имеет право уехать.

Афра была настолько погружена в свои мысли, что не заметила, как дюжина оборванных мужчин, вероятно моряков или портовых рабочих, окружили ее. Двое из них начали дергать Афру за одежду, третий попытался задрать юбку, остальные наблюдали за спектаклем, скрестив руки на груди.

Афра отчаянно отмахивалась, но, когда это не помогло, она закричала. Но ее крик потонул в портовом шуме-гаме. Афра испугалась до смерти, она чувствовала, как ее оставляют силы, и тут раздался громкий низкий голос. Мужчины моментально отпустили ее и бросились врассыпную.

— С вами все в порядке? — спросил низкий голос.

Афра поправила платье и подняла голову.

— Все в порядке, — ответила она и покраснела. — Спасибо вам.

Обладатель голоса оказался статным мужчиной. Его темно-красный сюртук и высокая шляпа указывали на принадлежность к сановникам.

— Спасибо, — неуверенно повторила Афра.

Господин приложил шляпу к груди и слегка поклонился. Это придало ему еще больше достоинства и величия.

— Здесь не то место, где пристало находиться знатной даме, — начал незнакомец. — Одинокая женщина у портовой стены рассматривается моряками как добыча. Таких в нашем городе немало. В Венеции, да будет вам это известно, обычно бывает до тридцати тысяч продажных женщин. Иными словами, каждая третья женщина в этом городе торгует своей любовью.

— Мне никто денег не предлагал, — с вызовом ответила Афра, — эти ребята пытались меня изнасиловать.

— Мне очень жаль. Но, как я уже говорил, вам лучше избегать гавани и ее окрестностей.

Заботливость мужчины действовала Афре на нервы.

— Может быть, вы мне в таком случае скажете, где можно сесть на корабль, если не в гавани, господин?

— Простите, я забыл представиться. Меня зовут мессир Паоло Карриера, венецианский посланник его величества короля Неаполя.

Афра попыталась с достоинством кивнуть головой, что ей не очень удалось из-за только что пережитых событий.

— Меня зовут… — Она запнулась, потом продолжила: — Гизела Кухлер, вдова ткача Реджинальда Кухлера из Страсбурга.

— И куда вы путь держите?

Афра махнула рукой.

— Мне нужно в монастырь Монтекассино, у меня там важное поручение.

— Вы сказали — Монтекассино?

— Именно так, мессир Карриера!

— Вы не объясните мне, что вам нужно именно в этом монастыре бенедиктинцев? Уж простите мой прямой вопрос.

— Книги, мессир Карриера. Списки старых книг!

— Так вы образованны!

— Что значит «образованна»? Не всякий, кто берет в руки книгу, может считаться образованным человеком. Сами знаете.

— Но вы умеете читать и писать.

— Этому меня научил отец. Он был библиотекарем. — Говоря это, Афра поняла, что чуть было не рассказала о своем роковом прошлом. Поэтому она предпочла умолкнуть.

— Есть ли у вас документ, удостоверяющий вашу личность и подтверждающий, что вы не заразились чумой?

Из выреза платья Афра достала бумагу с печатью и протянула ее послу.

— А почему вы спрашиваете?

Паоло Карриера вытянул руку, указав в сторону восходящего солнца.

— Видите «Амброзию», трехмачтовый галеон? Команда как раз собирается поднимать паруса. Если хотите… — Посол бросил короткий взгляд на документ. — Если хотите, можете поехать с нами. Если Нептун будет в духе и пошлет нам попутный ветер, через десять дней мы будем в Неаполе. А оттуда два дня пути по суше до Монтекассино.

Афра облегченно вздохнула.

— Это очень мило с вашей стороны. А почему?..

Посол поднял голову и опустил глаза, словно тщеславный юнец.

— Не хотелось бы, чтобы у вас остались плохие воспоминания о Венеции. Поспешите же!

Афра подхватила узелок и побежала за Карриерой. «Амброзия» была последней в ряду кораблей на набережной Рива дегли Скиавони. Это был не только самый большой корабль в порту, но и самый красивый. Паруса и такелаж сверкали на солнце. На корме и в средней части корабля были каюты с застекленными окнами. Узкие мостки, охраняемые двумя мускулистыми маврами, вели на палубу. Паоло Карриера пропустил Афру вперед.

Едва они оказались на палубе, как два матроса в красно-черной униформе подняли трап, две дюжины других ловко, как пауки, вскарабкались по такелажу и спустили главный парус. Афре еще никогда не доводилось видеть такого роскошного корабля. Она удивленно наблюдала за тем, как «Амброзия» снималась с якоря. Казалось едва ли не чудом, что огромный парус, только что спокойно висевший наверху мачты, медленно, словно его опускала невидимая рука, расправился на слабом ветру и тут же надулся, словно живот готовой отелиться коровы. Под громкие крики двое матросов отвязали канаты толщиной с руку, державшие корабль у причала. «Амброзия» незаметно пришла в движение, издавая при этом странные звуки. Гордый корабль скрипел, стонал и плакал, а в его животе что-то постанывало, словно души грешников в чистилище.

Афра держалась за поручни, устремив взгляд на силуэт города, по-прежнему окутанный дымом погребальных костров. Из моря домов поднимались купола Сан Марко, похожие на шляпки грибов в густой траве, а немного в стороне — звонница, словно бы и не имеющая к ним никакого отношения.

Афра почувствовала огромное облегчение.