"Сожженные мосты. Часть 3" - читать интересную книгу автора (Маркьянов Александр В.)

18 июня 2002 года Тегеран

Есть одна очень хорошая поговорка. Самое первое чувство — самое верное и искреннее, и поэтому его следует всегда оставлять при себе. Увы — но не всегда так получается.

Сегодня я уже ругал себя за то, что сказал вчера. Это были слова, достойные салонной истерички — но не русского офицера, имеющего особое задание и не посла великого государства. В разведке нет понятия «отбросы» — в разведке есть понятие «годный к вербовке материал» и «материал, не представляющий оперативного интереса». И на то, что от материала воняет за километр — настоящий разведчик на это не обратит внимания. Даже обрадуется — такими «отбросами» проще управлять.

И все-таки — видеть больше наследника не хотелось…

Наверное, сейчас кто-то обвинит меня в лицемерии и лживости. Напомнит Бейрут. Напомнит и Белфаст — тоже есть что напомнить. Вряд ли кто-то знает про это — и про то и про другое — но, допустим, что напомнит. И будет не прав.

Разница между этим всем — есть. Она в том, что все, что делалось в Бейруте и Белфасте — было вынужденной необходимостью. Именно вынужденной, и каждый, кто этим занимался, понимал это. Здесь же это не вынужденная необходимость. Это норма, чудовищная норма, когда армейских офицеров строят на плацу, выбирают по жребию одного из них и заставляют направлять асфальтовый каток на человека. Пусть на террориста — но все-таки человека. А наследник, будущий глава государства с удовольствием наблюдает за этим.

Поняли разницу? Если нет — то и читать дальше не стоит. Не поймете…

Чувствовал я себя скверно — более чем. Болели ноги. Вовремя не промытые и с грехом пополам обработанные раны дала о себе знать. А то, что я не вовремя обратился к эскулапам и пару дней просто терпел боль — дало знать еще хлеще. Почти сразу после того вояжа в тюрьму особого режима и бессмысленно жестокой казни, я свалился пластом — в тот же вечер, и целую неделю не мог встать. Посольский доктор, отогнав от меня местных эскулапов, осмотрел мои ноги и сказал, что если я не хочу чего-то типа заражения крови — надо принимать меры и принимать их быстро. В конечном итоге, меня эвакуировали на крейсирующий в Персидском заливе авианосец Николай Первый, где мной занялись уже флотские эскулапы, привычные к самого разного рода травмам и осложнениям. Эвакуировали вертолетом, который сел прямо у посольства, на одной из больших лужаек — как в синематографе. Удивительно — но ноги мои остались до сих пор при мне, и через неделю меня переправили обратно, снабдив несколькими пачками каких-то антибиотиков, которые мне прописали по два раза в день. Но это ерунда, главное не ампутация.

Это я так шучу. На самом деле — прескверная шутка, никому не советую повторять. Умереть от инфекции — не мужская смерть, даже если инфекция вызвана ранениями при взрыве.

Чем занималась моя супруга — то Аллах знает, но встретила она меня подозрительно приветливо и даже наградила настоящим, жарким до невозможности поцелуем. Если женщина так себя ведет — значит, чувствует за собой вину. Но проверять было некогда — я тоже чувствовал за собой вину, и вину немалую. Сколько времени уже здесь — а полезной информации на грош.

Так не работают…

От госпитализации еще на какое-то время я отказался наотрез — накачать антибиотиками меня сможет и местный посольский врач, а больше ничего не нужно. Поэтому с самого утра, отказавшись от услуг Вали, я самостоятельно поехал в посольство.

Добрался нормально — Тегеран по утрам был вообще тихим городом, а зеленая зона — еще тише. Было жарко, как и всегда летом, в здании посольства настежь были открыты все окна. Из дома я выехал рано, Тегеран пока не проснулся, движения почти не было.

У самой ограды посольства стоял белый экипаж Баварских моторных заводов, на него я обратил внимание сразу — вообще, все припаркованные у посольства незнакомые машины надо сразу брать под контроль. Номера — обычные, гражданские, за слегка затемненным стеклом — отчаянно зевающий водитель. Вмешиваться не стал — но решил, что как только доберусь до своего кабинета, сразу вызову командира группы охраны посольства и спрошу его, что это за машина припаркована у самых ворот. Если он не сможет сразу ответить — значит, с обеспечением безопасности посольского здания у нас явные проблемы.

Охрана поприветствовала меня, справилась о моем здоровье. Здесь все были свои и все понимали, что просто так посол ранение, да еще минно-взрывную травму осколками взорвавшегося фугаса получить не может. Да и про мое звание тоже было известно — это секретом не делалось. Поэтому, стоявшие в охране десантники считали меня своим, и отдавали честь искренне, это сразу было заметно. Насколько мне было известно — некоторые «ответственные лица» награждали стоящих на часах «катеринками» с наказом выпить вечером за их здоровье, но я этого не делал, понимая что это обидит десантников.

В присутствии как всегда было пусто, нанимать секретаря я не видел смысла, в кабинете я бывал редко, а любой посторонний человек — риск утечки информации. Даже информация о посетителях и времени прихода — ухода может быть весьма и весьма опасной. Цветы если и поливали — то поливали нерегулярно.

А еще в кабинете кто-то был…

Это я понял очень просто. Если уходите из помещения, в котором есть что-то важное и ценное для вас — оставьте в косяке двери нитку или волос, а потом посмотрите, осталась она на месте или нет. Я оставлял белую нитку, но клал ее наверх, на полотно двери. Именно эта нитка валялась сейчас на полу перед дверью.

Весь обратившись в слух, я осторожно взял графин — большой, массивный, хрустальный — вылил имевшуюся там воду в горшки с цветами. Оружия у меня с собой не было, послу носить его не пристало, тем более в посольстве — но в умелых руках и графин — оружие. Поудобнее перехватив его за дно — и не выглядит подозрительно, и бросить можно быстро и точно — я толкнул от себя дверь кабинета.

— Ваше Сиятельство?!

В углу, в одном из двух кресел «гостевого уголка», в гражданском, ослепительно белом костюме сидел Его Сиятельство, шахиншах Персии Мохаммед. Увидев меня, он поднялся мне навстречу, не обращая внимания на графин. Хотя ведь понял, для чего он — по мелькнувшему хищному взгляду заметно — понял!

— Я решил лично поздравить вас с выздоровлением, экселленц… Так кажется, принято обращаться к послу?

— Совершенно верно… Ваше Сиятельство… разрешите…

Я оглянулся по сторонам, поставил пустой графин на стол.

— Давайте, присядем здесь — шахиншах показа на приставной столик, к моему большому письменному столу — за ним можно было сидеть vis-Ю-vis, друг напротив друга.

Что происходит, чем вызван этот вне всяких сомнений странный визит — ничего этого я не понимал.

— Я решительно рад вашему выздоровлению, Искандер… — сказал шахиншах, и по его голосу не было понятно действительно ли он рад, или просто это формула дипломатического этикета — я был очень удивлен, когда вы отказались от услуг наших врачей. В Тегеране есть медицинский университет, и вот уже пятьдесят лет там преподают лучшие русские доктора. На это время они взрастили немало лекарей-персов, истинных наследников Ибн-Сины.

— Ваше Сиятельство, я не сомневаюсь в квалификации этих лекарей и приношу глубочайшие извинения за то, что своим поступком поставил под сомнение их профессионализм. Но такие ранения, какие были у меня — лучше всего их умеют лечить военные медики, такие, какие работают на кораблях флота.

— Сорейя-ханум несколько приглашала Вашу супругу во дворец, чтобы узнать о вашем самочувствии, и узнать, не надо ли вам чего. Она порывалась навестить и вас, но я запретил это делать, потому что больного мужчину может навещать лишь другой мужчина. Женщины не должны видеть нашей слабости.

— Передайте мою искреннюю благодарность Сорейе-ханум, и сообщите ей, что хвала Аллаху, я поправился.

— Да, хвала Аллаху. Сорейю-ханум разбирает любопытство, при каких обстоятельствах вы получили столь тяжелые ранения?

— Увы, Ваше Сиятельство, тяжелы были не раны, тяжела была моя самонадеянность и глупость, едва не похоронившие меня под тяжестью своей. Я уподобился ослу, который сам взвалил на себя хурджин весом больше, чем он мог унести на себе. Я не обратился вовремя к услугам докторов и от этого едва не погиб. А ранения эти я получил в Багдаде, когда взорвали отель Гарун Аль-Рашид. Я как раз находился на первом этаже, когда произошло это мерзкое злодеяние.

— Это действительно мерзкое злодеяние, экселленц — подтвердил Светлейший — и те, кто совершил такое, заслуживают мучительной смерти.

Очень интересно играть в такие игры. Они называются: ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. Или «Да и нет не говорить, черное и белое — не называть». Чертовски интересно.

— Мерзкое — подтвердил и я — и когда этих ублюдков поставят перед судьей — я бы не надеялся на то, что судья проявит к ним снисхождение.

Шахиншах тяжело вздохнул, потом провел ладонями по лицу — как при совершении намаза. И — как будто снял с себя маску, теперь на меня глядел совсем другой человек, жестокий и решительный.

— Оставим словесные игры, экселленц. Я знаю, что у вас произошло с моим сыном. Я знаю, что он вам показал, и какова была ваша реакция. Я хочу спросить вас, экселленц то, что произошло на ваших глазах — справедливо?

— Нет светлейший — ответил я.

Шахиншах хищно улыбнулся.

— Рад это слышать. На свете найдется немного людей, которые рискнут не согласиться со мной. Тем ценнее ваш ответ, и тем больше я хочу услышать объяснения. Почему же вы считаете произошедшее — несправедливым, Искандер? Ведь и у царя Александра за терроризм полагается смерть.

— Да, смерть, ваше Сиятельство. Но никто в вашей стране не подумает сделать такого, что сделал ваш сын. Да, террористов повесят или расстреляют. Но никто и не подумает раздавить их строительным катком, причем заставить это сделать офицеров одного из гвардейских полков, а остальных поставить в строй наблюдать за этим зрелищем. Не следует множить зло без необходимости. У нас казнь — необходимость — у вас же она — месть и кровавое развлечение. Это плохо.

Шахиншах задумался, пригладил пальцем аккуратные усики.

— Вы жили в другой стране Искандер и не знаете Восток. У вас — все по-другому. Иногда я удивляюсь тому, как живут на севере. У нас казнь — это не просто казнь. Казня своих противников, преступников, заговорщиков, глава государства должен не просто их убить. Он должен вселить страх в сердца своих подданных, заставить их просыпаться по ночам в страхе и вспоминать то, что они видели. Иначе это будет повторяться — раз за разом. Здесь любовь и страх — это почти одно и то же. Вы мало пробыли на Востоке, экселленц, чтобы понимать, какова здесь жизнь и как можно править. Но пробыв здесь подольше, вы поймете — и согласитесь со мной.

— Господь един, Ваше сиятельство, и карает он по делам.

— Но разве та кара — не от Господа?

— Увы — нет.

Шахиншах снова помолчал — но смотрел он теперь на меня по-иному. В его взгляде проскальзывало что-то еще, что-то, чего там никогда не было. Уважение…

— Я не могу просить за своего сына, экселленц, но я прошу от своего имени — выполнить мою просьбу. Вы ведь помните ее.

— Я помню ее, ваше Сиятельство. Воистину мне стыдно за слова, сказанные мной наследнику, но тогда я уже был болен. Моя задача — научить наследника чему-то новому, оградить его от ошибок какие он может совершить — и даже в том случае я должен был указать ему на его ошибку и оградить от нее.

— Я рад это слышать…

Шахиншах снова явственно задумался, а потом сказал такое, чего я никак не ожидал услышать…

— Знаете, Искандер… У нас в стране есть такая форма монаршьей милости — когда я милостиво выслушиваю просьбы особо отличившегося подданного и исполняю их — какими бы они не были. В разумных пределах — но эти пределы широки. Я знаю, что у вас в посольстве накопилась масса нерешенных вопросов — от ваших купцов, от наших купцов. Есть неподписанные контракты, есть вопросы, которые не решаются из-за нашей проклятой бюрократии, которую даже я не смог победить. Я готов оставаться здесь столько, сколько это потребуется и лично рассмотреть любой вопрос, который вы посчитаете нужным передо мной поставить.

Не знаю — был ли где-то и когда-то такой посол, который добивался бы такого. Орден святого Владимира за такое решение вопросов — в самый раз, никак не меньше.

— Ваше Сиятельство. Я нижайше благодарю вас за оказанную мне и нашему государству честь, и нижайше прошу позволения пригласить в кабинет моего помощника, чтобы со всем уважением изложить все просьбы и ходатайства, которые у нас накопились на сей день.

Я снял телефонную трубку, набрал короткий номер.

— Варфоломей Петрович?

— Ваше превосходительство? С возвращением…

— Спасибо. Извольте немедленно собрать все требующие решения дела по всем отделам посольства. Особенно, коммерческие и торговые, я знаю, что у нас там завал. И сразу — входите к мне с докладом, не испрашивая позволения. Сколько времени это займет?

— Минут десять, ваше превосходительство.

— Десять минут. И ни минутой больше. Я вас ожидаю.

На решение всех дел ушло часа три — Варфоломей Петрович был профессионалом из профессионалов в этой работе и собрал видимо все дела, которые требовали решения, даже безнадежные. За это время мы добились контракта на строительство инфраструктуры добычи на двух новых нефтяных полях Каспия, контракта на поставку пятидесяти скоростных электровозов для грузовых перевозок, контракта на поставку десяти новеньких широкофюзеляжных самолетов, принципиального согласия на строительство второй очереди крупного производства по сжижению природного газа на одном из островов залива, контракта на строительство третьей очереди металлургического завода в Исфахане — это только самые крупные вопросы, которые удалось решить. Все эти контракты достались нам по мановению монаршей руки, без торга и на как нельзя лучше устраивающих нас условиях. Добились освобождения из тюрем нескольких придурков-студентов и перевода их для отбывания наказания к нам — там пусть полиция и суд разбираются дальше, главное что вытащили. Напоследок даже пришла в голову мысль, что если я ничего не добьюсь по моему неофициальному заданию — успех на официальном поприще как посла вполне даже окупают и оправдывают мое пребывание здесь. Интересно — почему так вопросы не решал Юрьевский? Вообще, чем больше я вникал в дипломатическую работу — тем больше понимал, насколько она важна. Успешность страны, ее влияние и вес зависят не только от количества мегатонн в ядерных загашниках и количества авианосных группировок в акватории Мирового океана — но и от такой вот повседневной работы дипломатов, от активности послов, от налаженных контактов с властями стран пребывания. Вот, например, сейчас — за какие-то три часа работы мы дали работу миллионам русских людей — хорошую, высокооплачиваемую работу, и работать они будут месяцы, если не годы. Это — реальная польза Российскому государству. Часть работы достанется и местным — если здесь находится квалифицированная рабочая сила, то дешевле нанять ее, чем вывозить людей в командировки. На построенных заводах или импортированных электровозах будут работать местные и для местных. А если считать, что работа дипломата — это рауты, возлияния с местным чиновничеством, да грозные, или наоборот покаянные слова, если интересы его страны в чем-то ущемлены — такой дипломат далеко не пойдет.

Нижайше поклонились шахиншаху, после чего я, в знак особого уважения пошел проводить его до машины. Был уже почти что полдень.

— Может, все-таки останетесь на обед, Ваше Сиятельство? — в который раз предложил я — посольский повар у нас просто замечательный.

— Увы, Искандер, дела государства требуют постоянного внимания. Сегодня мне придется работать до глубокой ночи.

Странная страна. Странные правители. Нельзя забывать о том, что страна эта — чужая, что это все же не наша земля.

— Ваше Сиятельство, служба безопасности посольства может сопроводить вас.

— Увы, Искандер, от этого будет только хуже. Вы ведь сами отказались от лимузина и ездите сами.

— Это так.

— Угроза терроризма все нарастает, проклятые фанатики не оставляют нас в покое. Любой лимузин, любой кортеж мишень. Это все проклятые муллы, которых я изгнал из страны — они сидят в Афганистане, в Британской Индии, в Лондоне — и проклинают меня, призывают к убийствам. Все потому что до моего восшествия на трон почти вся земля в стране принадлежала им. Теперь она принадлежит мне — и они никогда этого не забудут.

Я чувствовал себя обязанным по отношению к Шахиншаху. И хотел для него что-то сделать. Просто из чувства взаимности и человеческой благодарности — нормальное чувство, и хорошая основа для будущих еще более тесных взаимоотношений. Если помогли тебе — помоги и ты, будь благодарен…

— Ваше Сиятельство, эти проблемы легко решаются — заметил я.

— Увы, не в нашей стране. Никто не знает — сколько этих подонков проникло в службы безопасности. Вы знаете, что такое принцип «такия»?

— Мысленное отречение от того что говоришь?

— Я рад, что вы изучали ислам, Искандер.

— Это нельзя назвать изучением. Ислам нужно изучать с детства, чтобы понимать его. Коран нужно знать наизусть, а я не знаю и десятой доли того, что нужно знать. Когда речь заходит об этом — мне становится стыдно.

— Со временем изучите. Принцип «такия» и в самом деле предполагает мысленное отречение от того что ты произносишь. В моей стране большинство составляю шииты, а не сунниты. Принцип «такия» — не единственный, которому их учат с самого детства в подпольных медресе. Я запретил подпольные медресе — но они плодятся и плодятся. Как это вы говорите: как…

— Как грибы после дождя, Ваше сиятельство?

— Верно. Грибы — странное слово. Эти люди учатся лгать с детства, повзрослев они, проникают в полицию и спецслужбы с единственной целью — тайно вредить мне и государству. Мы живем в море ненависти, экселленц, и в любой момент оно может поглотить нас. Аллах знает, во что тогда превратится Персия.

— Ваше Сиятельство, проблему можно решить и не привлекая Ваших подданных. Я сам в прошлом успешно решал такие проблемы. И знаю, как их решать. Если позволите…

Шахиншах остановился, повернулся ко мне, посмотрел прямо в глаза.

— Вы действительно готовы помочь решить эту проблему, Искандер?

Не знаю — стоило ли вообще заводить этот разговор. Но раз завел — надо идти до конца. Отделаться сейчас шуткой — значит, потерять уважение к самому себе и потерять уважение шахиншаха.

— Я готов сделать все, что будет в моих силах. Вы должны понимать, Ваше Сиятельство, что такое делается не сразу, и я должен получить… Высочайшее одобрение. Но обещаю вам, что я сегодня же напишу ходатайство на Высочайшее имя.

— Это было бы хорошо, Искандер. Я прошу привлечь моего сына, это возможно?

— Да, Ваше Сиятельство, это возможно. Насколько возможно — принц Хоссейни будет привлечен. Если на то будет Высочайшее повеление.

— Я… понимаю, Искандер. И в любом случае благодарен Вам за участие в делах моего престола…

На дорожке в саду встретили пожилого, благообразного джентльмена, которого я никогда раньше не видел. Седовласый, прямой — как палку проглотил, в великолепном костюме — слишком темном для этой страны и этого климата. Он поклонился — видимо Светлейшему — и Светлейший удостоил его небрежного кивка. Я не осмелился спрашивать, кто это такой — узнаю потом.

БМВ мигнула фарами, снимаясь с сигнализации.

— Рад был навестить вас, экселленц.

— Большая часть видеть вас в посольстве Ваше Сиятельство. Нижайше благодарим Вас за визит.

Проводив взглядом БМВ, огляделся по сторонам. Уже было жарко — так жарко, что рубашка моментально прилипала к телу и воздух превратился в дрожащее марево — казалось, что это пляшут джинны.

Варфоломей Петрович ждал у двери, не осмеливаясь выйти на солнцепек.

— Ваше превосходительство…

— Знаю… Мы молодцы. Никто и никогда не делал такого, что сейчас сделали мы.

— Ваше превосходительство, у вас еще один посетитель.

Я вспомнил идущего к зданию посольства неизвестного.

— Кто именно?

— Сэр Уолтон Харрис, второй баронет Харрис, чрезвычайный и полномочный посол Британского содружества.

Вот как… Вероятно он весь изошел ядом, когда встретил Шахиншаха в посольстве, вот так вот, неофициально.

— Это так здесь принято — отдавать визиты без предварительного уведомления?

— Нет, ваше превосходительство, здесь так не принято. Я сам теряюсь в догадках, что заставило сэр Уолтона посетить сегодня нас.

Может быть — мое нежелание отдать визит первым и представиться? А может — любезно сообщить о том, что правительство Ее Величества разыскивает меня по обвинению в убийствах и терроризме. Интересно, что сейчас происходит в Белфасте?

— Где он?

— Ваше превосходительство, я осмелился препроводить сэра Уолтона в Ваш кабинет, предварительно забрав все подписанные Его Светлостью бумаги.

— И правильно сделали, сударь. Премию за этот месяц за успехи в работе я вам гарантирую.

Сэр Уолтон в мое отсутствие просто стоял у окна и смотрел на что-то, что находилось в саду — возможно, он пытался разглядеть из наших окон свое посольство, располагавшееся по соседству. Из-за большого сада сделать это было невозможно — сам пробовал. Заслышав шаги за спиной, он повернулся — солнце, нещадно бьющее в окна, осталось за его спиной, и его фигуру словно окутал солнечный, переливистый нимб.

— С кем имею честь, сударь? — спросил я, как подобало по правилам этикета, хотя и знал ответ. Спросил на английском — языке гостя, что было проявлением уважения, и никак не унижало говорившего, как некоторые полагали.

— Сэр Уолтон Харрис, второй баронет Харрис, генерал от авиации Ее Величества в отставке, чрезвычайный и полномочный посол Британского содружества в Персии.

Сэр Уолтон протянул мне свою визитку — протянул сам, хотя если следовать этикету в точности, ее должен был подносить слуга на серебряном подносе. Я принял ее — и вручил в свою очередь свою.

— Князь Александр Воронцов, контр-адмирал флота Его Величества Императора Александра, чрезвычайный и полномочный посол Российской Империи в Персии.

— Очень приятно.

— Сэр, может быть, присядем. Виски?

— Прошу вас, минеральную воду если есть. Для виски сейчас слишком рано и слишком жарко.

— Вы совершенно правы, сэр — руки открывали большую бутылку Боржоми, а мозг работал на полную мощность — позвольте полюбопытствовать, сэр, не приходится ли вам родственником сэр Тревис Харрис, маршал авиации Ее Величества?

— Это мой отец, сэр. Ему было бы приятно узнать, что в России его помнят и по сей день, даже после его кончины.

Да уж, помним…

— Мы помним вашего отца. Помним как храброго воина и полководца, сэр. Русские всегда уважали отважных людей.

— Приятно слышать, сэр. В свою очередь позвольте полюбопытствовать, где вы так хорошо научились говорить по-английски?

— Сэр, в России знание двух иностранных языков является обязательным минимумом для любого закончившего высшее учебное заведение человека, неважно, гражданское или военное. Английский язык популярен в Российской Империи и по популярности лишь ненамного уступает немецкому. Что же касается меня, сэр — то в детстве у меня был хороший репетитор, сэр, обучивший меня всем тонкостям вашего языка.

— Вероятно, ваш репетитор был родом из Северной Ирландии, сэр — как бы мельком заметил сэр Уолтон — у вас в речи чувствуется североирландский акцент.

— Так оно и было, сэр.

Дипломатия — это искусство говорить мягко жесткие вещи…

— Просто удивительно — заявил сэр Уолтон, отхлебнув из бокала напиток — что это, сэр? Никогда не пробовал.

— Это Боржоми, сэр. Минеральная вода с гор Кавказа.

— Просто удивительно. Вы не знаете, ее можно купить в Великобритании?

— Нет, сэр. Эта вода, равно как и многое другое запрещена к ввозу на территорию Соединенного королевства. Ее Величество считает, что покупая эту воду, ее подданные будут поддерживать русских, угнетающих свободолюбивые кавказские народы.

Получил?

— Воистину, ради такого чуда можно заняться контрабандой.

— Сэр, если вы на это решитесь — возьмите меня в долю. Но вы так и не сказали мне, что привело вас в мой дом, так рано и без доклада.

— Увы, сэр, дело не терпящее отлагательств. Я должен вручить вам ноту.

О как!

— Позвольте, сэр, какая может быть нота? Согласно дипломатическому протоколу ноты имеют право вручать лишь официальные лица страны пребывания. Вам следовало бы вызвать нашего посла в Британском содружестве, если Ее Величество желает сказать нечто столь важное государю Александру, что для этого требуется вручать ноту. Вы уверены, сэр, что вы должны вручить ноту именно мне и именно здесь?

— Увы, сэр. Я абсолютно в этом уверен. Инструкции, полученные мною из Форин Офиса не допускают двусмысленного толкования.

— Запросите разъяснения. Я не могу принять у вас эту ноту, если в точности следовать правилам дипломатического протокола.

— И тем не менее, сэр, я настоятельно прошу принять ее.

Бред какой-то.

— Что же, сударь, если вы настаиваете — я приму ее и передам в Санкт Петербург. Думаю, Певческий мост[13] даст мне, да и вам какие-то разъяснения по этому вопросу.

Я перечитал это раз. Потом еще раз. Потом еще. Не укладывалось в голове. Столь наглая и неприкрытая ложь в сочетании с угрозой требовала достойного ответа.

— Вы читали это сами, сэр?

— Увы, нет, милорд.

— В таком случае — извольте ознакомиться, сэр.

— Уместно ли это, сэр? — поднял брови сэр Уолтон.

— Уместно, милостивый государь, уместно. Порядок передачи избрали не просто так и мне сегодня писать послание на Высочайшее имя. Прочтите же!

Сэр Уолтон достал что-то типа лорнета, неловко держа послание перед глазами, быстро его прочел. Затем вернул мне.

— Нельзя сказать, что я этого не ожидал, сэр.

— Сэр, это наглая и неприкрытая провокация, не побоюсь столь жестких определений. Вы должно быть понимаете, что тот, кто разговаривает с Россией и с ее Государем в таком тоне — сильно рискует, кем бы он ни был.

— Сэр, возможно, нашим министрам следует определиться с реакцией на это?

— Определяться будем, прежде всего, мы, сэр! Это послание появилось не просто так! Кто-то положил на стол Королеве информацию о том, что готовится вооруженная агрессия. Кто-то убедил ее написать послание сие — и я со страхом, признаюсь, представляю реакцию Государя на это послание. Сэр, что вам известно об этом?

Британец видимо не ожидал такого напора с моей стороны — какое-то время он сидел молча, продумывая ответ.

— Сэр, это послание и в самом деле явилось результатом долгого и тщательного расследования с проверкой поступивших фактов.

— Проверкой фактов? О каких фактах вы говорите, сэр? Вы говорите о фактах — можете мне представить хоть один факт, неопровержимо говорящий о том, что готовится вторжение?

Британец ощетинился.

— Сэр, я не обязан вам ничего доказывать!

— Сэр, вы желаете потребовать паспорта?[14] — не остался в долгу я.

Сэр Уолтон снова погрузился в раздумья.

— Господин Воронцов… Я могу дать вам некую… информацию подтверждающую правдивость моих слов и справедливость наших опасений… — сказал он — но не здесь. Эта информация ни в коем случае не должна покидать стен британской дипломатической миссии, иначе это будет преступлением против Короны. Но я ознакомлю вас с некоторыми документами, сэр, хотя бы потому что не хочу получать паспорта.

— Вот как?

— Сэр, я хочу вас пригласить в британское посольство. Только там я вас смогу ознакомить с этой информацией, не вынося ее из здания.

О как! Среди нижних чинов в таком случае говорят — сам то понял, что сказал?

— Сэр, учитывая тон и характер письма — а оно представляет из себя ни что иное как ультиматум, мое посещение британского посольства напрочь исключается до тех пор, пока поднятые в ноте вопросы не получат должного разрешения. Вы понимаете, сэр, что вы угрожаете Российской империи войной?

— Сэр, скорее это вы угрожаете нам войной. Мне поручили передать кое-что вам на словах — чтобы вы ознакомили с этой информацией тех, кого сами посчитаете нужным ознакомить. Старший из принцев Британии, принц Уильям изъявил желание проходить военную службу не на островах, а там где опасность максимальная, дабы своим мужеством подать пример подрастающему поколению британцев. Ее Величество не смогла отказать внуку в его желании, и два дня назад он прибыл для прохождения военной службы в лагерь британской армии на базе Баграм.

Как бы я не относился к британцам — но не уважать их в такие моменты было нельзя. Правда и цесаревич Николай не только служил в десанте, но и не колеблясь пошел на штурм захваченной террористами атомной станции, нарушив прямой запретительный приказ Генерального штаба. Он рискнул — и выиграл, освободил станцию и остался в живых.

— Сэр, это совсем недалеко от Туркестана. Да и места там, признаюсь… опасные. Там стреляют и стреляют много.

— Стреляют из оружия, которое вы туда поставляете, сэр. Но мужчины из рода Виндзоров никогда не кланялись пулям и никогда не уклонялись от опасности. Мужчины из рода Харрисов — тоже.

Думаете, мне стало стыдно? Ничуть. Весь стыд сгорел у меня в Бейруте, в расстрелянном и сожженном городе, потерявшем за несколько дней несколько сот тысяч человек. Стыда больше не было — была лишь ненависть к врагу. И со временем она не ослабевала.

— Похвально, сэр Уолтон, похвально. Но посетить британское посольство я решительно отказываюсь. Поскольку и вы не сможете вынести документы — предлагаю компромисс. У вашего посольства, сэр, насколько мне известно, разбит прекрасный регулярный сад.

— Это так, сэр и признаюсь — это лучший регулярный сад в стране.

— Несомненно. Вы не откажетесь провести для меня экскурсию по вашему прекрасному регулярному саду, не правда ли, сэр Уолтон? Ведь территорией Великобритании является вся территория за оградой посольства, а не только здание посольского комплекса?

— Да, конечно, сэр.

— Так я могу рассчитывать на экскурсию по саду, сэр Уолтон? В обмен обязуюсь по первому вашему требованию с гордостью продемонстрировать наш сад — здесь посажено девяносто девять сортов роз и это делает честь нашему садовнику.

Сэр Уолтон задумался, решая, может ли он на это пойти. Но ненадолго.

— Полагаю, я могу провести для вас экскурсию, господин контр-адмирал. Буду рад принять вас через час, такое время вас устроит?

— О, вполне…

Надо было подготовиться…

Проводив посла — только до дверей посольства, как уверил меня сэр Уолтон дальше он найдет дорогу, я повернулся к возникшему как по волшебству рядом советнику Кондратьеву.

— Командира группы охраны ко мне. Срочно.

Командир группы охраны появился, едва я только успел вернуться в свой кабинет и сесть за стол. В дверной проем он не прошел — протиснулся. Я вообще то считаю себя высоким человеком — но тут…

— Попробую угадать — сказал я — лейб-гвардии Семеновский, верно?

Здоровяк улыбнулся.

— Так точно, ваше превосходительство господин контр-адмирал. Командир дежурной смены охраны, поручик Его Величества лейб-гвардии Семеновского полка Скобцов по вашему приказанию явился.

А кто же еще кроме семеновцев? Только в Семеновский полк отбирают — рост от двух до двух десяти. Русские богатыри. Кстати, для работы по охране посольства — не сказать, что нужны именно такие здоровяки.

— По имени как?

— Владимиром назвали…

— Владимир, значит. Ну, вот что, поручик Скобцов, извольте проверить, нет ли рядом с посольством каких подозрительных машин, около ограды, на въезде или что-то в этом роде. Вы меня поняли?

— Так точно господин контр-адмирал. Разрешите исполнять?!

— Исполняйте.

Пока поручик опрашивал по рации посты — я примерно прикинул, чего можно ждать. Провокация? Нормальная провокация, с подделанным письмом британской королевы. За такую провокацию можно самому — в двадцать четыре часа и с волчьим билетом. Тогда что?

Похищение? Попытка похищения? Скандал до неба — похищение посла одной из сверхдержав на территории посольства другой сверхдержавы. Даже если они надеются меня идентифицировать как Алекса Кросса — что дальше? Произошедшее будет таким вопиющим нарушением Венской конвенции и прочих дипломатических обычаев, что против Британии ополчатся все — даже ее союзники, такие как САСШ. Это нарушение перекроет все возможные выгоды от открытого процесса над особо опасным террористом. Кроме того — неужели британцы считают, что меня так вот просто можно взять — и захватить? А если захватят — дальше что? Как меня вывозить? Куда? Посольство немедленно будет блокировано — и местными силами безопасности и силами русских экспедиционных войск. Места для посадки самолета здесь нет, вертолет просто не пропустят, да и лететь ему некуда. Попытаются сразу вывезти, пока не опомнились и не блокировали посольство? Более вероятно — но куда? Через Афганистан и с русскими на хвосте?

Отпадает, однозначно.

Хотят убить? Рассчитаться за Белфаст? А почему на территории посольства, ведь это явный casus belli.[15] Почему на территории посольства, неужели меня нельзя грохнуть дома или в городе и списать это на местных исламских экстремистов? Запросто могут вызвать нескольких парней из Пагоды и поручить им это дело. Другой вопрос — сколько они продержатся здесь, если САВАК знает все и обо всех?

Тогда останется одно. Мне и в самом деле хотят передать информацию. Или дезинформацию. Возможно, люди из Секретной разведывательной службы сочли меня «слабым звеном», через которое они могут запустить дезу — и она пойдет по цепочке, искажаясь и обрастая достоверными подробностями. Тогда я просто должен принять информацию и доказать им, что они сильно ошиблись в моей оценке.

— Что скажете, поручик?

— Ваше превосходительство, у ограды посольства стоит непонятная машина, в ней четверо. Номера дипломатические, британские.

Так и есть. Вот ублюдки…

— Господин поручик, извольте отдать приказ сотруднику безопасности, стоящему на воротах. Пусть он подойдет к машине и вежливо скажет тем людям, которые в ней находятся, что делать им здесь совершенно нечего.

Поручик заговорил в рацию, передавая указание. Надо было немного подождать…

— Сколько всего нижних чинов и офицеров в дежурной смене охраны?

— Двенадцать, господин контр-адмирал.

— Так много? — удивился я.

— Так точно. Плюс бодрствующая смена, находящаяся внутри посольства — еще двенадцать человек.

— Почему так много, Владимир?

— Угроза террористических актов, господин контр-адмирал. Посольство охраняется по усиленному варианту, всего на эти цели выделено шестьдесят человек, пять смен, из которых две в соответствии с графиком сменности должны постоянно находиться в посольстве.

— Есть основания так беспокоиться?

— Так точно. Например — за несколько дней до приезда Вашего превосходительства, совсем недалеко отсюда на улице остановили машину третьего секретаря посольства Австро-Венгрии, ограбили его, избили и угнали машину. Избили его так, Ваше превосходительство, что он вынужден был немедленно выехать на лечение на воды.

Мда… История… Третий секретарь посольства — это выражение у людей подобных мне вызывает понимающую улыбку. Хаупт-кундшафт-штелле, во всех посольствах третий секретарь — это объявленный резидент разведки. Вот только непонятно, кто же его так… приголубил. В цивилизованных странах надоедливому и перешедшему границы приличий разведчику из посольской резидентуры вручают паспорт и дают двадцать четыре часа на отъезд. А тут видимо работают более топорно. Может быть, он так достал всех, что местная контрразведка решила ему так вот отомстить?

— А кто сделал такое?

— Руки с ногой не оставили, ваше превосходительство. Признаться, и мне бы легче спалось, если бы я знал что Вы ездите с охраной.

В кармане поручика забурчала рация, тот поднес ее к уху, включил, выслушал.

— Ваше превосходительство… Они не уезжают, говорят что улица — общая и они имеют право стоять, где сочтут нужным.

— Вот негодяи. Значит, обстановка такова, господин поручик. Через сорок минут меня приглашают прогуляться по саду британского посольства, дабы я мог ознакомиться с типичным образчиком регулярного британского сада. До этого посол Великобритании вручил мне совершенно возмутительную ноту — поэтому у меня есть основания опасаться за свою жизнь и безопасность. Но не пойти я не могу — не имею права. Поэтому — поднимайте всех, включая и бодрствующую смену. Вооружение — как на случай нападения террористов. Если они хотят сыграть с нами в игру — мы примем вызов. И… есть ли у вас бронежилет скрытого ношения?

— Найдется, ваше превосходительство. Может, вам нужно и оружие?

Вместо ответа я забросил в сейф ноту во вскрытом пакете, захлопнул дверь сейфа, на слух проконтролировав срабатывание запирающего дверцу замка. Затем достал из верхнего ящика стола свой Браунинг.

— Пистолет у меня есть, поручик. Здесь и в самом деле — порой бывает опасно.

Примерно через полчаса ворота посольства Российской Империи распахнулись — и из них выкатились два внедорожника Егерь, в каждом из которых было по четыре человека. Через затемненные стекла видно не было, но если бы кто смог проникнуть взглядом через эту черноту, то увидел бы, что сидящие в машинах люди — в военной форме и вооружены. В каждой машине имелись не только автоматы, но и пулемет — к вопросу безопасности посольств Российская Империя после убийства Грибоедова подходила основательно.

Одна из машин остановилась так, чтобы блокировать одновременно и улицу и британскую машину — британцы ничего предпринять не осмелились. Вторая машина встала так, чтобы блокировать ворота британского представительства, а при необходимости — и протаранить их. Естественно, охранявшие британских дипломатов специалисты — из полка герцога Йоркского — предъявили претензии, на что получили ответ, что улица общая и русские тоже имеют право на ней стоять, где пожелают.

На крышу посольства поднялись два снайпера, еще два были в полной готовности вместе с тревожной группой. Обеим сменам — и дежурной и бодрствующей — раздали бронежилеты и тяжелое оружие, включая гранатометы. Часть бодрствующей смены вышла в сад и заняла позиции, часть осталась в здании посольства. Конечно, никто британское дипломатическое представительство штурмовать не собирался — но дать британцам понять, что шутки неуместны, было нужно. Я прожил в метрополии не один год, знал и страну и ее знал присущую британцам привычку без предупреждения наносить сильнейший удар в челюсть. Другим народам такой способ решения конфликтов не был свойственен, русские к примеру всегда предупреждали — иду на вы. Вот мы сейчас как раз и предупреждали.

Ровно за пять минут до назначенного срока из ворот посольства вышел я. Одет я был намного теплее, чем стоило бы в такую жару — но иначе невозможно было скрыть ни бронежилет, ни пистолет. Вдобавок к этому у меня был маяк, позволяющий отслеживать мое местонахождение в пределах пары километров — он был приклеен прямо к телу на ноге — нечто вроде пластыря. Обливаясь потом, расстреливаемый прямым солнечными лучами, я преодолел дистанцию от одних ворот до других, мельком оценил ситуацию на улице (переборщили, у всех нервы на взводе, а пальцы — на курках) и несильно постучал в окованные железом двери британского дипломатического представительства.

Дверь открылась почти сразу — и в десятке сантиметров от своего живота я увидел дуло автоматической винтовки «Стерлинг». Рыжий, тонкошеий уроженец Соединенного королевства нацепил большой, кевларовый шлем с маскировочной сеткой на нем, и от этого по его лицу пот тек буквально ручьями, а сам он, в шлеме и в бронежилете находился на грани теплового удара. Если бы не винтовка — все это было бы достаточно комично.

— Сэр?

Выговор я узнал — типичный bite…[16]

— У меня встреча с сэром Уолтоном — сказал я — извольте доложить, молодой человек.

Молодой человек был видимо или слишком плохо воспитан или слишком напуган — он захлопнул дверь перед моим носом и я остался стоять на солнцепеке. Если этот bite не вернется вовремя — то солнечный удар грозит уже не ему, а мне.

Сэр Уолтон не заставил себя ждать — не успел я вытереть лицо (рукавом, извините, платок был мокрым насквозь) в третий раз, как калитка в двери распахнулась, и наружу выглянул сэр Уолтон Харрис.

— Сэр, добро пожаловать на землю Британии.

— Спасибо — я шагнул внутрь — признаться, сэр я бы сейчас предпочел хоть на минуту оказаться где-нибудь на земле королевы Мод.[17]

Посол рассмеялся — мне показалось что искренне.

— Вы не одиноки в своих желаниях, сэр. В беседке сервирован столик для чаепития. Горячий чай,[18] он лучше всего спасает от жары. Пройдем сразу в беседку, господин посол, или все-таки посмотрим сад?

— Не осмотреть такой сад было бы кощунством, сэр.

Подмышкой у сэра Уолтона была небольшая папка.

— Тогда прошу, сэр.

Оставив позади нервничающего йоркца, мы неспешно направились вглубь сада.

Сад и в самом деле был хорош — в России таких не было. В России вообще очень мало было регулярных садов, не лежала к этому душа у русских. В типичном русском поместье был парк где деревья, в том числе экзотические росли как им вздумается, а все вмешательство человека ограничивалось подкормкой, борьбой с вредителями и сбором хвороста. Русские не вмешивались в природу, они не пытались придать дереву форму шара или куба, они просто принимали дерево таким, какое оно есть — и жили рядом с ним.

Это кстати было характерно и для других сторон жизни. В отличие от британцев мы не пытались сделать русскими, например, турков. Турки оставались турками и были такими же полноправными подданными Его Величества, как и русские. Да, были законы общие для всех, и их полагалось соблюдать. Да, на Восточных территориях в некоторых местах местными законами например от женщин требовалось ношение паранджи — и закон уважали, а полиция следила за его исполнением. Ношение паранджи было обязательным по закону в Мекке и Медине — а это были крупные города с населением несколько миллионов человек каждый. Но одновременно рядом росли огромные, космополитичные города — Константинополь, Багдад, Измир, Бейрут, Дамаск. Кто хотел — тот мог просто уехать туда и жить уже не в девятнадцатом веке, а в двадцать первом, не носить паранджу и заниматься сексом до брака. Если кому то не везло родиться содомитом — тот мог уехать в Варшаву, где принимали и таких. У каждого было самое главное — был выбор. А вот если кто-то пытался воспрепятствовать этому выбору — те же исламские экстремисты, которые заявляли, что русские совращают арабскую молодежь — вот тут уже вмешивалось государство. Потому что у каждого было право выбора, где и как жить и остальные должны были этот выбор уважать. Нельзя силой загонять молодежь в рамки каменного века.

А вот британцы действовали по-другому. В Австралию, например, они ссылали уголовников — и можете представить, что там теперь было за общество. В Британской Индии процветало угнетение, причем повсеместное, там некуда было уехать. Да, там были огромные города, в которых численность населения была и под пятьдесят миллионов — тот же Бомбей с пригородами и городами — спутниками. Но это были не города — это были язвы на теле оккупированной уже почти триста лет страны. Нищета, недостроенные бетонные муравейники, набитые несчастными индусами, грязь и смрад на улицах, рикши — повозки на мускульной тяге. И как контраст — у самого океана, окруженные пятиметровым сплошным забором жилища британских владык.

Мне вспомнился один случай, о котором долго шумели в прессе — еще тогда, когда моим домом была съемная мансарда на окраине Белфаста. Подданная Ее Величества, полная благих побуждений, направилась в Британскую Индию, дабы помогать несчастным. В довершение картины — она была еще и голубых кровей, даже дальняя родственница Ее Величества.

Прибыв в Бомбей, она несколько дней пожила на охраняемой территории, дожидаясь пока не доставят продукты, лекарства и прочее, что она насобирала в рамках благотворительной программы. Когда все это прибыло — она, несмотря на категорический запрет полицейского суперинтенданта, отвечавшего за безопасность ее и других подданных в этом месте, буквально сбежала в город без охраны. Поиски продолжались несколько дней, в результате стычек с полицией и силами безопасности были убитые индусы. Наконец-то несчастную молодую герцогиню какую-то там нашли — верней нашли ее труп. Перед смертью, как установила экспертиза ее зверски и неоднократно насиловали, а потом, испугавшись облав, убили. Преступников, естественно, не нашли — но в ходе карательных операций убили или поймали и отправили на виселицу многих.

Британская пресса захлебнулась в возмущении — тема не сходила с первых полос целый месяц. Клеймили всех — полицию за неспособность обеспечить безопасность британских подданных на земле принадлежащей ее Величеству, либералов — выступающих за смягчение политики на колониальных территориях. Партии власти — за мягкость и либерализм. Всем сестрам по серьгам, в общем раздали — и успокоились.

Правы ли они были? На мой взгляд, взгляд русского человека волей судьбы оказавшегося в Великобритании — нет. И параллелей с Восточными территориями проводить не надо — их нет, они здесь неуместны. На нашей земле у каждого есть выбор — жить так или иначе. Хочешь — закончи гимназию и работай в поте лица на земле как работали твои деды и прадеды. Хочешь — стремись к лучшему, иди в армию, поступай в университет, открывай свое дело, работай и добивайся в жизни успеха. В армии — никто даже не подумает сделать начальным званием для русского «майор» потому что русский не может подчиняться арабу. Докажи, стань офицером — и русские будут подчиняться тебе беспрекословно. И поэтому ненависть некоторых арабов к русским — она не от безысходности, как в Индии, не от угнетения, нет… Она от того, что молодой араб окончивший к примеру Его Величества Багдадский Политехнический, и работающий в научной лаборатории — не бросит свои эксперименты и не встанет на намаз по первому зову азанчи. Вот за это они нас так ненавидят, за то, что сверхпроводимость намного интереснее Корана.

А вот в Индии — именно безысходность. Иных путей, кроме как быть в услужении у белых сахибов[19] — для индусов нет. Почти весь крупный бизнес — британские монополии. В Британии вообще полно монополий, государственных или полугосударственных — Бритиш Гас, Бритиш Рейл, Бритиш Телеком, Роял Орднанс. И безысходность очень быстро перерождается во всепоглощающую ненависть, при которой смерть, любая смерть — это избавление.

Да, и у нас неспокойно, верно. Но у нас нет дураков. И никто из русских не пойдет в неспокойный район без пистолета или винтовки. Никто из русских не будет питать иллюзий и считать исламских террористов, фанатиков — борцами за веру и угнетенными. Есть, конечно, и такие люди, особенно в столицах — но им слова не особенно и дают. И если уж кто-то решил пойти к исламистам с распростертыми объятьями и без оружия, это его личное дело. Найдут убийц — накажут по закону, но мстить, совершать карательные рейды, вешать первых попавшихся — никто не будет.

Каждый выбирает свою судьбу сам.

— Сэр…

Я повернулся.

— Извините?

— Вы едва не наткнулись на этот куст.

Куст и впрямь был хорош. В форме шара.

— Извините, я просто засмотрелся. Удивительно, просто живые скульптуры.

— Это так, сэр. Сейчас какие-то сумасшедшие ученые проводят эксперименты, пытаясь вывести породы деревьев и кустов, которым сама природа придаст правильные геометрические формы, сама по себе. Но разве это тогда будет настоящий английский сад если его не надо будет каждый день подстригать и приводить в порядок?! Нет, сэр! Ведь тогда британцы перестанут быть британцами, они перестанут помнить про свою обязанность — подстричь сад, подравнять газон и делать это каждый день, не пропуская ни единого! Ходят слухи, что британцы весьма необязательные люди — но эти слухи про нас распускают римляне! Те, которые несколько веков назад еще были варварами и носили звериные шкуры, а теперь рядятся в римские тоги. Настоящий британец никогда не забудет подстричь свой газон, потому что он знает, что до этого тот же газон подстригал его отец и дед и прадед и достаточно несколько дней небрежения, чтобы насмарку пошла вековая работа его предков. Британия гордится своими традициями, сэр.

Лично я в этот момент больше озабочен был не британскими традициями, а вон той зеленой изгородью, за которой явно кто-то был.

— Сэр, а что вы можете сказать про традиции России? — спросил меня сэр Уолтон.

— На удивление немного, сэр, за исключением праздников, которые мы празднуем. Масленица, например — праздник проводов зимы, в этот праздник положено есть блины, потому что после Масленицы наступит Великий пост. Есть традиции в русской аристократии, но они касаются только ее, сэр.

— Это печально. Традиции — повивальная бабка могущества, как говаривал один из мудрецов.

— Сэр, нашей стране, поверьте, хватает могущества — не имея никакого камня за пазухой, просто констатируя факт, сказал я.

— Это мы знаем — с унылым видом подтвердил посол — и именно об этом я и хочу с вами поговорить. Мало быть могущественным, надо и умело распоряжаться своим могуществом. Взять наш флот — в пусть в нем столько же вымпелов, сколько и в вашем, и даже больше но на нашей стороне многосотлетние традиции, делающие нас сильнее!

Это содомия, что ли?

— Сэр, как контр-адмирал флота скажу вам: не думаю, что многосотлетняя традиция защитит от стаи ПКР «Москит», прорывающейся к авианосному ордеру.

Разговор пошел куда-то не туда.

— Сэр, может быть, присядем — посол любезно указал на беседку, увитую плющом, чуть подсохшим — здесь нас ждет благословенная тень, большая ценность в такую жуткую жару и сервированный столик с чаем. Чай, кстати индийский, с высокогорных плантаций.

— Великолепно сэр. У нас хороший чай растет только в Грузии и кое-где на Востоке. А в России очень любят чай и мы вынуждены большую часть закупать у нас. Выдам вам военную тайну — лишите нас индийского чая и вы снизите боеспособность армии, потому что к кофе у нас мало кто привык, и кофе вообще не любят.

— Сэр, мы не такие варвары, чтобы лишать кого бы то ни было возможности выпить индийского чая.

— Рад это слышать. Признаться и мне будет тяжело без чая.

Чай и впрямь был хорош — чуть остывший, не обжигающий — но в самый раз. Тем более, что из-за бронежилета да на жаре я сильно взмок и потерял сколько жидкости, что в любой момент мог просто грохнуться в обморок.

— Великолепно, правда?

— Совершенная правда, сэр. Британцы знают толк в маленьких радостях жизни.

Посол подмигнул.

— Это правда, сэр. И стоит ли лишать этих маленьких радостей и нас и себя?

— Помилуй Бог, сэр. Никто не собирается этого делать.

— Сэр, я хочу верить вашим словам, но факты, увы, убеждают меня в обратном.

— Продемонстрируйте мне хотя бы один факт сэр — и уверен, что смогу развеять ваши опасения…

— Хотелось бы, сэр. Вы раньше имели дело с фотоснимками со спутника.

— С изображениями?[20] Безусловно.

— Тогда прошу.

Из папки, которую посол не выпускал из рук даже когда пил чай, появились изображения. Их было много.

— Лупу, сэр?

— Да, благодарю.

Приняв от сэра Уолтона небольшую, в медной оправе, но довольно мощную лупу на ножках — такой пользуются библиофилы — я положил изображения на стол, начал просматривать их — одно за другим. Делать это было непросто — нужно было постоянно помнить, что ты на чужой, на британской земле — и постоянно быть настороже в ожидании подвоха. Даже чашка с чаем — признаюсь, я внаглую взял не ту, что стояла передо мной, а ту, что стояла перед сэром Уолтоном, подвинув ему мою. А то мало ли…

— Где это было снято?

— Сэр, перед вами — район города Заболь. Вторая группа изображений — южнее, район Шахр, почти на самом побережье. Там наши страны граничат напрямую.

— Да бросьте, сэр Уолтон. Напрямую…

— Сэр, несмотря на вассальный договор, мы считаем что в военном плане территория Персии — это территория Российской империи. Да и в других планах — тоже.

— Благодарю. Но это не совсем так.

Если бы мне задали вопрос, что изображено на снимках, я бы ответил — это либо учения, либо готовящаяся к вторжению армия. Запечатленная конфигурация частей и соединений была типична для наступательных операций.

Запомнив все что возможно, я отложил в сторону лупу, вернул изображения.

— Сэр, вы считаете, что эти изображения доказывают наши агрессивные намерения?

— Неопровержимо, сэр.

— Господи, это всего лишь учения.

— На самой границе, сэр?

— Ну, хорошо, хорошо. Кто-то погорячился, неправильно выбрал район учений. Стоит ли из-за этого поднимать такой шум, сэр?

— А что вы скажете про расконсервацию полевых аэродромов?

— Сэр, это типично для крупных учений. Проверяется инфраструктура, вы же военный человек, офицер и должны понимать…

— И отработка применения ядерного оружия тоже типичное задание для крупных учений? — тихо спросил посол Харрис.

Наступила тишина. Звенящая, разбавляемая только деловитым жужжанием одинокого шмеля, садящегося на розовый куст в поисках сладкого лакомства…

— Сэр, извольте объясниться — сказал, наконец, я — вы высказали слишком серьезные обвинения и должны объясниться.

— Я никому ничего не должен, сэр — сказал сэр Уолтон — и уж тем более вам. Если вам что-то послышалось, то должно быть вы просто бредите из-за жары. Признаюсь, эта жара лишает рассудка и меня. Еще чаю, сэр?