"Россказни Жана-Мари Кабидулена" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль)

Глава IV В ТИХОМ ОКЕАНЕ

Ранним утром третьего апреля «Святой Енох» снялся с якоря и покинул Островную бухту.

Среди сделанных запасов не хватало только кокосовых орехов, домашней птицы и свиней — таких продуктов достать во время последних стоянок у берегов Новой Зеландии не удалось. Капитан Буркар намеревался исправить положение на одном из островов архипелага Мореплавателей,[73] где во всем этом не было недостатка.

Ветер дул в нужном направлении, «Святой Енох» несся в бакштаг левым галсом и примерно за неделю преодолел девятьсот миль, отделяющие Ика-На-Мауи от тропика Козерога.[74]

В этот день, двенадцатого апреля, отвечая на вопрос доктора Фильоля, месье Буркар сказал:

— Да, наверное, вот в этом месте на пересечении двадцать третьей параллели и сто семьдесят пятого меридиана Тихий океан достигает наибольшей глубины. Когда на борту «Пингвина» производили измерение глубины, линь длиной четыре тысячи девятьсот саженей так и не достиг дна.[75]

— Я полагал, что самые глубокие впадины находятся в Японском море.

— Заблуждение! — воскликнул капитан Буркар. — Глубина здешних впадин на двести сорок пять саженей больше, что дает в результате девять тысяч метров.

— Так это, — ответил доктор, — высота Гималайских гор:[76] Дхаулагири в Непале — восемь тысяч шестьсот метров, Джомолхари в Бутане — девять тысяч…

— Да, мой дорогой доктор, сопоставление этих цифр наводит на размышления.

— Оно доказывает, капитан, что даже самые высокие вершины на земле не могут сравниться с подводными безднами. В тот период, когда наша земля обретала свой окончательный облик, впадины оказались более значительными, чем вершины, и вряд ли когда-нибудь удастся точно определить их глубину.

Спустя три дня, пятнадцатого апреля, показались берега архипелага Мореплавателей. «Святой Енох» бросил якорь в нескольких кабельтовых от Савайи, одного из самых крупных островов архипелага.

Дюжина аборигенов, сопровождавших своего короля, и англичанин, их переводчик, поднялись на борт. Незнакомые с правилами цивилизованного мира, они пришли почти голые. На его величестве одежды было не больше, чем на его подданных. Однако ситцевая рубашка, которую ему подарил капитан Буркар и в рукава которой он тотчас же просунул ноги, слегка прикрыла наготу суверена.[77]

Отправленные на берег по совету англичанина вельботы вернулись с запасом свежих кокосовых орехов.

С наступлением сумерек «Святой Енох», опасаясь оставаться на ночь слишком близко к берегу, повернул на другой галс и всю ночь крейсировал[78] в открытом море. С рассветом капитан Буркар вернулся на прежнюю стоянку. Аборигены доставили стюарду двадцать великолепных черепах, столько же маленьких свиней и множество птицы. Заплатили за эту провизию всяким хламом, какой очень ценят жители Самоа, и прежде всего скверными ножами по пять су штука.

На третий день после выхода в море дозорные заметили в четырех или пяти милях по левому борту стадо кашалотов.[79] Дул слабый северный ветер, и «Святой Енох» продвигался вперед очень медленно. Было уже поздно, часов около пяти. Но капитан Буркар не хотел упускать возможность преследования одного или нескольких кашалотов. Немедленно были спущены вельботы старшего офицера Эрто и лейтенанта Кокбера. Офицеры, гарпунеры и матросы заняли свои места. И вельботы на веслах двинулись по направлению к стаду.

Стоя на юте, капитан Буркар и доктор Фильоль следили за ними.

— Охота на кашалота труднее охоты на усатого кита, — заметил месье Буркар, — а потому реже бывает успешной. Загарпуненный кашалот так стремительно уходит на глубину, что часто приходится рубить линь. Но зато если вельбот сумеет удержать линь во время погружения, то в успехе можно не сомневаться. Едва животное поднимется на поверхность, как его добивают фленшерным мечом и пикой.

Так произошло и на этот раз. Обоим вельботам удалось загарпунить кашалота средних размеров, хотя иногда они бывают и крупнее полосатиков. Темнело. На востоке начинали сгущаться тучи и задерживаться долее было неосторожно. Весь вечер экипаж занимался швартовкой кашалота.

В последующие дни возобновить охоту не удалось. Кашалоты исчезли, и «Святой Енох», подгоняемый свежим ветром, продолжил свой путь на северо-восток.

В тот день в трёх или четырех милях впереди заметили судно, двигавшееся в том же направлении. Это был трехмачтовый барк,[80] но на большом расстоянии определить его национальность было невозможно. Однако форма корпуса и некоторые детали оснастки позволяли предположить, что в поле зрения английское судно.

К середине дня западный ветер неожиданно сменился восточным. Восточные ветры весьма опасны, но не продолжительностью, а силой, и могут шутя погубить корабль, если он не готов к встрече с ними.

В одно мгновение море закипело, на судно обрушились огромные волны. Капитан приказал привести к ветру и встретить ураган под грот-марселем, фоком, крюйселем и стакселем.

Во время этого маневра, карабкаясь по рею,[81] чтобы высвободить шкот кливера, сорвался матрос Гастине.

— Человек за бортом! — крикнул его товарищ, он видел с бака, как матрос ушел под воду.

Все быстро поднялись на палубу, а капитан поспешил на ют, чтобы руководить спасательными работами.

Не будь Гастине отличным пловцом, он бы погиб. Волнение было слишком сильным, чтобы опускать шлюпку. Оставалось одно средство — бросить спасательные круги, что и было немедленно сделано.

К несчастью, Гастине упал с наветренной стороны, и спасательные круги до него не долетели, потому что корабль сносило ветром. А потому Гастине поплыл к ним, мощно рассекая волны.

— Отдать рифы фока и брамселя! — приказал капитан Буркар.

«Святой Енох» повернул и стал приближаться к боровшемуся с волнами человеку. Гастине не замедлил ухватиться за один круг и теперь мог не сомневаться, что, если он удержится, его вытащат, как только корабль повернет на другой галс.

Неожиданно положение чудовищно осложнилось.

— Акула… акула! — закричали стоявшие на юте.

За кормой то появлялась, то исчезала в волнах одна из тех огромных акул, известных своей ненасытной прожорливостью и чудовищной силой, о которых не без основания говорят, что у них есть только челюсти и желудок. А что, если она набросится на несчастного?., если беднягу не успеют поднять на борт вовремя!

Впрочем, Гастине не видел акулы, хотя та была от него в какой-нибудь сотне футов. Он даже не слышал криков на корабле и не подозревал о грозившей ему опасности.

Два выстрела грянули одновременно. Это Эрто и Ромэн Алотт, схватив ружья в кают-компании, выстрелили в акулу. Попали они в нее или нет, не известно… Во всяком случае, страшная хищница нырнула и больше на поверхности не появлялась.

Тем временем судно стало менять курс. Но получится ли это при таком волнении? Если повернуть не удастся — что весьма вероятно при таких неблагоприятных условиях, — то маневр окажется бесполезным.

Все в тревоге замерли. На какое-то мгновение «Святой Енох» с полощущими и яростно хлопающими на ветру парусами словно замер в нерешительности. Наконец паруса забрали, и судно повернуло, дав при этом такой крен, что вода хлынула в шпигаты.[82]

Прочно закрепили шкоты, и «Святой Енох» приблизился к спасательному кругу, за который держался матрос. Ему бросили конец, и он крепко за него ухватился. Матроса уже поднимали к релингам, когда мощные челюсти вновь появившейся акулы готовы были откусить ему ногу. Едва очутившись на палубе, Гастине потерял сознание. Впрочем, доктор Фильоль без труда привел его в чувство.

Тем временем гарпунер Дюкрэ бросил чудовищу крюк с насаженным на него куском мяса. Но акулы не было видно: возможно, она обратилась в бегство. Внезапно сильный рывок чуть не сорвал трос, к счастью закрепленный за кнехт.[83] Крюк вонзился в акулью пасть и держал ее крепко. За трос взялись шесть человек и вытянули его из воды. Затем, накинув на хвост акулы скользящую петлю, ее втащили на борт лебедкой, и она тяжело плюхнулась на палубу, где несколькими ударами топора ей мгновенно вспороли брюхо.

Обычно матросов очень интересует содержимое желудков этих чудовищ, название которых, как утверждают некоторые, происходит от латинского слова requiem (фр. requin).

Так вот что извлекли из брюха этой акулы, где вполне нашлось бы место и для бедняги Гастине: пустую бутылку, три консервные банки, тоже пустые, несколько саженей троса, кусок швабры, обломки костей, клеенчатую зюйдвестку,[84] старый рыбацкий сапог, стойку куриной клетки.

Все это, естественно, весьма заинтересовало доктора Фильоля.

— Это какой-то морской помойный ящик! — воскликнул он.

Действительно, трудно было найти более точное определение. И он добавил:

— Ну а теперь можно выкинуть ее за борт.

— Отнюдь нет, мой дорогой Фильоль, — возразил месье Буркар.

— А что вы собираетесь делать с этой акулой, капитан?

— Разрезать ее на куски, чтобы использовать все, что имеет хоть какую-то ценность. И между прочим, это должно быть вам интересно, доктор, жир, извлекаемый из акул, никогда не застывает. Он обладает теми же качествами, что и жир тресковой печени. А из высушенной и отполированной шкуры делают всякие безделушки. Переплетчики используют ее для изготовления шагрени, а столяры полируют ею дерево.

— Может быть, вы еще скажете, капитан, что мясо акулы съедобно? — спросил доктор Фильоль.

— Конечно, а акульи плавники пользуются таким спросом в Поднебесной империи,[85] что идут на рынках по семьсот франков[86] за тонну. А поскольку нам, в отличие от китайцев, не понять прелести этого блюда, то мы готовим из акул рыбий клей для осветления вин, пива и ликеров, и надо сказать, лучшего качества, чем осетровый. Кроме того, если вас не раздражает привкус рыбьего жира, акулий филей[87] очень даже недурен… Как видите, эта рыбка кое-чего стоит!

Двадцать пятого апреля месье Буркар сделал в судовом журнале запись о прохождении экватора.

Погода стояла ясная, и с восходом солнца капитан определил долготу и рассчитал местное время. В полдень, когда солнце прошло верхнюю точку, учтя расстояние, пройденное за это время, капитан вычислил широту и окончательно определил время по хронометру.

Результаты наблюдений можно было считать весьма точными. Завершив их, капитан Буркар провозгласила:

— Друзья мои, мы только что пересекли экватор, и «Святой Енох» вернулся в северное полушарие.

Так как доктор Фильоль — единственный человек на борту, впервые пересекший экватор, — избежал крещения в Атлантике,[88] то и на этот раз его избавили от не слишком приятной процедуры. Все ограничилось тем, что офицеры в кают-компании, а матросы на баке выпили за успех плавания. Матросы получили двойную порцию водки, как всегда после швартовки очередного кита.

И несмотря на мрачные предчувствия, Жан-Мари Кабидулен все же чокнулся с боцманом Оливом.

— Добрая чарка всегда впрок, — сказал боцман своему товарищу.

— Это точно! — ответил бочар. — Только я как думал, так и буду думать дальше, не переменюсь.

— Ну и не меняйся, старина, а выпить все-таки выпей.

В апреле в этой части Тихого океана ветры обычно слабые, и «Святой Енох» почти не двигался с места. Боже, какими бесконечно длинными казались дни! С утра до вечера и с вечера до утра волны покачивали судно по своей прихоти. Люди искали развлечений в разговорах или в чтении, либо погружались в сон, чтобы забыть о времени. Оно как будто замерло под лучами тропического солнца.

Днем двадцать седьмого апреля месье Буркар, офицеры, доктор Фильоль, а также боцман Олив и папаша Кабидулен, сидя на юте, болтали о том о сем.

Старший офицер обратился к бочару:

— Ну согласитесь, Кабидулен, девятьсот бочек жира в трюме — совсем неплохое начало охотничьего сезона?

— Девятьсот бочек, месье Эрто, — ответил бочар, — это не две тысячи, и заполнить оставшиеся тысяча сто — это не то же самое, что наполнить кружку на камбузе![89]

— А это значит, — смеясь заметил лейтенант Кокбер, — что мы не встретим больше ни одного кита…

— И что огромный морской змей их всех проглотил! — в том же шутливом тоне добавил лейтенант Алотт.

— Возможно, — проворчал бочар, оставаясь по-прежнему серьезным.

— Папаша Кабидулен, — спросил капитан Буркар, — так вы, стало быть, все еще верите в это чудовище из чудовищ?

— Еще как верит, упрямец! — сказал боцман Олив. — Он на баке только об этом и говорит.

— Я и дальше буду говорить! — подтвердил бочар.

— Ладно! — сказал месье Эрто. — Я не вижу в том особого вреда для большинства наших людей, они ведь не верят россказням Кабидулена. А вот что касается младших матросов, тут другое дело. Я боюсь, что в конце концов он их запугает.

— Тогда сделайте одолжение, попридержите язык, Кабидулен, — приказал месье Буркар.

— А собственно почему, капитан? — ответил бочар. — По крайней мере, экипаж будет знать, чего ожидать, и когда они увидят змея или какое-нибудь другое морское чудовище…

— Как, — спросил месье Эрто, — вы считаете, что мы его увидим, этого пресловутого морского змея?

— Без всякого сомнения.

— А почему?

— Почему? Видите ли, месье Эрто, я в этом убежден и баста. И шуточки Матюрена Олива меня не собьют с толку.

— Однако… за сорок лет плаванья в Атлантическом и Тихом океанах вы, насколько мне известно, ни разу не встречали это фантастическое животное?

— И я уже надеялся его не увидеть, так как вышел в отставку, — ответил бочар. — Но месье Буркар уговорил меня отправиться в плаванье, и теперь уж мне этого не миновать.

— Ну что ж, — воскликнул лейтенант Алотт, — я тоже буду не прочь его встретить!

— Не говорите так, лейтенант, ради Бога, не говорите! — возразил бочар испуганно.

— Послушайте, Жан-Мари Кабидулен, — сказал месье Буркар, — право же, это несерьезно! Огромный морской змей! Я вам в сотый раз повторяю… никто никогда его не видел и не увидит по той простой причине, что его не существует и не может существовать.

— Еще как существует, капитан, — упорствовал бочар, — и можете не сомневаться, «Святой Енох» встретится с ним до окончания плавания… и кто знает, может, этим все и закончится!

Нужно признать, что в голосе Жана-Мари Кабидулена звучала такая убежденность, что не только новичкам, но и опытным матросам становилось не по себе. И капитан Буркар не знал, как заткнуть рот такой непоколебимой уверенности.

Тогда доктор Фильоль на вопрос капитана о том, что он знает о так называемых морских змеях, ответил:

— Я прочел почти все, что об этом написано, и знаю, какие насмешки обрушились на «Конститюсьонель»,[90] выдавшую небылицы за реальность. Кстати, заметьте капитан, все эти легенды не вчера родились. Они появились уже в начале христианской эры! Человеческая фантазия делала гигантскими спрутов, кальмаров и прочих головоногих, чьи размеры не превышают обычно семидесяти — восьмидесяти сантиметров вместе со щупальцами. Они совсем не похожи на гигантов от тридцати до ста футов, которые всегда существовали лишь в воображении людей!.. Порождением фантазии является и кракен, чудовище длиной в пол-лье, будто бы увлекающее суда в бездны океана!

Жан-Мари Кабидулен слушал доктора с напряженным вниманием и протестующе покачивал головой, не соглашаясь с утверждениями последнего.

— Нет, — продолжил месье Фильоль, — все это чистые выдумки. Наши предки в них верили; может быть, потому, что в эпоху Плиния[91] поговаривали о существовании змеи-амфибии[92] с собачьей головой, откинутыми назад ушами, с телом, покрытым желтоватой чешуей. Змея, как утверждают предки, набрасывалась на маленькие суда и губила их… Потом, десятью или двенадцатью веками позже, норвежский епископ Понтопидан утверждал, что существует морское чудовище с рогами, похожими на мачты с реями. И будто бы рыбаки, находясь на больших глубинах, обнаруживали их на глубине всего нескольких футов, так как чудовище находилось прямо под килем их баркаса. По словам рыбаков, у амфибии была огромная лошадиная голова, черные глаза, белая грива, и, ныряя, чудовище перемещало такие огромные массы воды, что образовывались водовороты, подобные Мальстрёму.[93]

— Тогда почему бы об этом не говорить, раз люди это видели? — заметил бочар.

— Видели… или полагали, что видели, мой бедный Кабидулен! — ответил капитан Буркар.

— И более того, — добавил Фильоль, — эти очевидцы часто противоречили друг другу: одни утверждали, что у чудовища острая морда и оно выпускает воду через дыхало, другие говорили, что у него плавники в форме слоновых ушей… А потом стали считать, что это огромный белый гренландский кит, знаменитый Моби Дик, которого уже несколько веков преследуют шотландские китобои, но не могут поймать по той причине, что никогда его не видели.

— Что, однако, не мешало им верить в его существование, — смеясь добавил месье Буркар.

— Естественно, — сказал доктор Фильоль, — так же как и в существование не менее легендарного змея, в первый раз объявившегося в бухте Глостер, а во второй раз — в американских водах, в тридцати милях от Бостона.

Убедили ли Жана-Мари Кабидулена аргументы доктора? Конечно же нет, и он мог бы ответить: «Если море скрывает удивительные растения, водоросли длиной от восьмисот до тысячи футов, то почему не может оно скрывать чудовищ, столь же поразительных размеров, живущих на больших глубинах и лишь изредка их покидающих?»

— Однако достоверно известно, что в 1819 году шлюп «Конкордия», находясь в пятнадцати милях от Рейс-Пойнта, обнаружил некое земноводное, поднимавшееся над водой на пять-шесть футов, с черноватой кожей и лошадиной головой, длиной футов пятьдесят, а следовательно, меньших размеров, чем кашалоты и киты.

В 1818 году экипаж «Пекина» увидел огромное животное длиной в сто футов, перемещавшееся по морской поверхности. При ближайшем рассмотрении оно оказалось всего лишь огромной водорослью, покрытой всяческими морскими паразитами.

В 1849 году капитан Шильдеруп заявил, что видел в узком проходе, отделяющем остров Остерсен от континента, спящую на поверхности воды змею длиной в шестьсот футов.

В 1857 году на «Кастилане» обнаружили чудовище длиной около двухсот футов с огромной головой в форме бочки.

В 1862 году командир сторожевого корабля «Алектон» Буйе…

— Извините, что перебиваю вас, месье Фильоль, — сказал папаша Кабидулен, — я знаю одного матроса, который был тогда на борту…

— На борту «Алектона»? — спросил месье Буркар.

— Да.

— И этот матрос видел то, о чем рассказывал командир сторожевого корабля?

— Как я вас вижу сейчас, месье Буркар, и они действительно подняли на борт настоящее чудовище.

— Согласен, — ответил доктор, — но это было всего лишь огромное головоногое красно-коричневого цвета с выпуклыми глазами, пастью в виде клюва попугая, веретенообразным, утолщенным посередине телом, закругленными плавниками в виде двух мясистых лопастей на задней части тела и восемью щупальцами, шевелившимися вокруг головы. Эта масса мягкой плоти весила не меньше двух тысяч килограммов, хотя длина животного от головы до хвоста не превышала пяти-шести метров. Стало быть, это был не морской змей.

— Раз существуют подобные спруты и кальмары, — ответил бочар, — то хотел бы я знать, почему не может существовать морской змей?

Впрочем, вот какие образчики тератологии,[94] скрываемые морскими глубинами, были обнаружены позднее.

В 1864 году в сотне миль от Сан-Франциско голландский корабль «Корнелис» столкнулся со спрутом, одно из щупальцев которого, зацепившись за ватер-бакштаг[95] бушприта,[96] нагнуло его к самой воде. Едва его обрубили топором, как два других щупальца вцепились в ванты[97] фока и кабестан.[98] После ампутации этих двух пришлось отрезать еще восемь щупальцев по правому борту, — судно из-за них давало сильный крен.

Несколько лет спустя в Мексиканском заливе обнаружили амфибию с головой лягушки, выпуклыми глазами и двумя сине-зелеными лапами. Это существо уцепилось за планшир[99] судна. Лишь шестой выстрел заставил его разжать широкие лапы, присоединяющиеся к телу, как у летучих мышей, при помощи перепонок. Это чудовище долгое время наводило ужас в заливе.

В 1873 году в проливе Слейт, между островом Скай и континентом, гребному катеру «Лида» перегородила путь какая-то живая движущаяся масса. Между Малаккой и Пинангом «Нестор» прошел недалеко от океанского гиганта, похожего на саламандру, длиной двести пятьдесят футов и шириной пятьдесят футов, с квадратной головой, в черных и желтых полосах.

Наконец, в 1875 году в двадцати милях от мыса Сан-Рок, северо-восточной оконечности Бразилии, командир «Полины» Джордж Драйвер утверждал, что видел огромную змею, словно удав опутавшую своими кольцами кита. Эта змея, цветом напоминающая морского угря, длиной сто — сто семьдесят футов, играла со своей жертвой и в конце концов увлекла ее в бездну.

Таковы сведения, извлеченные из отчетов капитанов за последние тридцать лет. Остаются ли после этого сомнения в существовании морских чудовищ? Учитывая имеющуюся в рассказах очевидцев долю преувеличения, отказываясь верить, что в океане встречаются существа в десятки и сотни раз превосходящие своими размерами китов, можно тем не менее предположить, что в вышеприведенных историях есть все-таки доля истины.

Однако совершенно невозможно согласиться с утверждением Кабидулена, будто в море таятся змеи, спруты, кальмары такого размера и такой силы, что могут потопить судно средних размеров.

Если множество судов исчезает бесследно, значит, они гибнут в результате столкновений друг с другом, или разбиваются о скалы, или уничтожаются тайфунами. Причин кораблекрушений более чем достаточно, и, чтобы объяснить их, нет ни малейшей нужды обращаться ко всяческим невероятным питонам,[100] химерам[101] и гидрам.[102]

А на море, к великому огорчению офицеров и экипажа «Святого Еноха», все еще был штиль.[103] Ничто, казалось, не предвещало его конца. Но пятого мая погода внезапно переменилась. Свежий ветер погнал по поверхности моря зеленоватые волны. «Святой Енох» продолжал свой путь на северо-восток.

В этот день снова появилось судно, которое они уже видели и которое шло все тем же курсом. Судно приблизилось к ним на расстояние примерно одной мили.

Никто не сомневался, что это тоже китобоец. Но он либо еще не начинал охоты, либо охота была неудачной. Он явно шел совершенно без груза и трюм его был почти пуст.

— Похоже, — сказал месье Буркар, — что это трехмачтовое судно тоже направляется к берегам полуострова Калифорния и, может быть, даже в бухту Маргариты.

— Возможно, — ответил месье Эрто, — а если так, то мы можем идти вместе.

— Это американское, немецкое, английское или норвежское судно? — спросил лейтенант Кокбер.

— Можно с ним «переговорить», — ответил капитан. — Мы поднимем наш флаг, они поднимут свой, и мы будем знать, с кем имеем дело.

Мгновение спустя на гафеле «Святого Еноха» уже развевался французский флаг.

Однако судно не удостоило их ответом.

— Ну теперь ясно, — воскликнул лейтенант Алотт, — это англичанин.

И все на борту согласились, что судно, не приветствующее французский флаг, могло быть только английским.[104]