"Тельняшка для киборга" - читать интересную книгу автора (Рубан Николай Юрьевич)

Глава 5. Кабальеро

Надо представлять себе, что такое увольнение для первокурсника девятой роты. По уставу разрешается отпускать в увольнение одновременно не более трети личного состава подразделения. В роте четыре курса. Вопрос: кто больше нуждается в увольнении? Старшекурсник, которому и… ну, скажем, в библиотеку сходить надо — для курсовой работы материал подобрать, и невесту присмотреть пора — выпуск не за горами, и к относительно вольной офицерской жизни пора уже помаленьку привыкать, да и вообще — он что, в свое время в казарме не насиделся? Или балбес-первокурсник, который в город ходит только для того, чтобы в пельменной пожрать до отвала (будто его, паразита, в училище не кормят!), да по своей лопоухости попасться патрулю с нарушением формы одежды или с кружкой пива в тощей лапке — обеспечив тем самым командира внеплановым клистиром?

Поэтому в увольнение заслуженно ходят преимущественно старшекурсники, отдавая желторотикам на растерзание свой ужин — они и тому несказанно рады. Словом, легче представить бомжа в «Кадиллаке», чем первокурсника девятой роты в увольнении.

Можно себе представить, как готовились Цунь с Маргусом к этому событию. «Войну и мир» читали? Сборы Наташи Ростовой на первый бал помните? Так вот ерунда эти сборы по сравнению с подготовкой первокурсника к увольнению.

…До построения увольняемых еще полчаса, а два счастливчика уже тихо сияют, не смея присесть, дабы не помять парадных брюк, отутюженных до фанерной твердости. Цунь одолжил у кого только можно кучу значков, расторговав свое масло на две недели вперед, и самодовольно косился на грудь, увешанную наградами, почти как у генсека-бровеносца. Китель Маргуса был девственно чист.

— Ну, ты ваще, Марик! — критически оглядел его Колдин. — Что, ни одного значка найти не смог?

— А зачем? — не понял Ауриньш. — Мне еще ничего не давали.

— Уй, да ладно! Офигенно честный, что ли? — поморщился Цунь. — На вот, хоть моего «разника» нацепи! — он великодушно достал из тумбочки свой знак парашютиста со скромной единичкой на подвеске (себе он уже привинтил почетный знак «парашютист-отличник» с накладной цифрой «50», одолженный у Мамонта за две пайки масла и воскресные яйца).

— Я еще не прыгал, так нельзя, — скромно отверг Маргус щедрый дар.

— Да фигня какая, прыгнешь еще! А то что такое: десантник — и без знака!

— У меня в военном билете этот знак не записан, — заупрямился Ауриньш. — Патруль может проверить, и будет нехорошо.

— Уф-ф, ну ты и артист! — покачал головой Колдин. — Ладно, фиг с тобой. Ну хоть комсомольский значок прикрути, елки!

— Я же не комсомолец! — удивился Маргус.

— Да кого колышет: комсомолец — не комсомолец! — рассердился Цунь. — Главное, чтоб значок был — без него вообще в город не выпустят!

Поразмыслив, Ауриньш пришел к выводу, что комсомольский значок на форме — это не отличительный знак приверженца политической организации, а элемент формы одежды. Или свидетельство лояльности властям. В любом случае, отказываться было нецелесообразно, и Колдин сноровисто продырявил новенький китель Маргуса.

— Ну вот, — удовлетворенно похлопал он его по груди, украшенной алым флажком с профилем Дедушки Ленина. — Хоть немного на человека похож стал!

Пройдя недолгую, но несколько унизительную процедуру инструктажа у дежурного по училищу («Правую штанину задрать! Показать носки!»), Колдин с Ауриньшем наконец вышли в город.

— Ну что, Марик, — Цунь жадно озирался по сторонам. — Пошли?!

— А куда? — Маргус невозмутимо оглядывал улицу.

— «Куда-куда»! На волю! В пампасы! — терпкий пьянящий воздух свободы уже начал гулять в крови, словно бокал шампанского. — В ДОФ пойдем!

— А что это?

— Дом офицеров, — авторитетно разъяснил Колдин, — на танцы. Все туда ходят. Полтинник есть?

— Что есть?

— Пятьдесят копеек, на билет.

— Нет, — немного растерялся Ауриньш, — мне не давали…

— Разводят халявщиков в вашем институте, — сварливо проворчал Цунь. — Ладно, пошли. Помни мою доброту! — и он подкинул на ладони рупь, неведомо как уцелевший от буфета.

Дом офицеров стоял на углу улицы Подбельского — «Подбелки», Рязанского Бродвея и Арбата. Это в столицах дома офицеров располагаются скромно, без претензий. А Рязань в первую очередь знаменита своими офицерами, как Хохлома — ложками, или Иваново — невестами: четыре военных училища в городе! Естественно, Дом офицеров являлся одним из самых престижных заведений города и располагался в самом престижном месте.

Солидное здание постройки прошлого века было выкрашено классической светлой охрой. И архитектура, и интерьер Дома призваны были служить утверждению о незыблемости традиций славного российского офицерства: мрамор широких ступеней лестницы с красной ковровой дорожкой, прижатой к ним блестящими латунными прутьями; тяжелый бархат портьер; тусклое сияние массивных латунных ручек на могучих дверях, вызывающих в памяти Верещагинские «Врата Тамерлана»; антикварная люстра, отражающаяся в натертом паркете…

Живую ноту современности вносили во все это строгое великолепие разухабистая музыка, обычная для дешевых ресторанов, да базарная толкотня перед окошком кассы.

— Очень много людей, — озабоченно проговорил Маргус, когда они подошли к кассе. — Может быть, придем сюда в другой раз?

— Ты что, больной? Когда он еще будет, этот другой раз! Стой здесь и никуда не сваливай, — строго напутствовал его Цунь, и шустрым вьюном ввинтился в толпу.

Выросший под жарким азиатским солнцем, в гомоне и суете восточных базаров, он в любой толкучке чувствовал себя как рыба в воде. Через пять минут он выбрался наружу — помятый, встрепанный, но торжествующий.

— Держи! — протянул он билет Ауриньшу. — Учись, салага, пока я жив!

В танцевальном зале не то что яблоку — горошине было негде упасть. Основным фоном цветовой гаммы зала служила унылая зелень парадных мундиров, разбавленная яркими мазками разноцветных погон и петлиц, легкомысленных платьиц девчонок. Правда, многих посетительниц назвать девчонками можно было лишь с очень большой натяжкой — ох, далеко не первый год посещали они этот памятник архитектуры в надежде подцепить мужа-офицерика. И посему приветственно подмигивали томящимся у стенки начальникам патрулей, отлично помня этих строгих капитанов и майоров еще юными розовощекими курсантиками. Начальники патрулей делали вид, что поглощены службой, и подавляли ностальгические вздохи.

— Марик, смотри — телки! — восхищенно выдохнул Цунь. — Живые!

— Где? — завертел Ауриньш белобрысой головой, словно перископом. — Здесь нет телок, только девушки…

— А я про кого говорю? — начал нетерпеливо притоптывать Колдин. — Айда! — и он решительно потащил Маргуса к ближайшей стайке девчонок, скромно топтавшихся у стены и постреливавших взглядами по сторонам.

— Девчонки, привет! — бодро подкатил к ним Цунь с бородатой шуточкой. — Вам сережки не нужны?

Девчонки, однако, на нее купились.

— А что за сережки? — живо заинтересовались они — эпоха тотального дефицита, что вы хотите.

— Один — я, а второй Сережка — вот он, тоже вот такой пацан!

Девчонки покатились. Спустя минуту парни уже были взяты на абордаж мертвой бульдожьей хваткой — словно по заказу объявили белый танец, и Серегу прицепила к себе дородная розовощекая блондинка, мечта Кустодиева. Маргус достался низенькой грудастой брюнетке — она уверенно проталкивала его сквозь толпу танцующих и преданно смотрела ему в лицо, словно боровичок из травы: тебя Сережа зовут? а меня Лариса, ах, не Сережа, ну он прикольщик, а как тебя? Маргус? ой, а ты откуда? из Риги? ой, ну я так и подумала, мне блондины ваще нравятся так, я сразу подумала ты прибалт, ты на артиста одного похож, уф-ф, тут так душно, у меня аж смотри, как сердце бьется, — деловито прижала она ладонь Маргуса к своему могучему бюсту.

— Есть небольшая тахикардия, — спокойно отозвался Маргус, мягко отнимая руку. — Но не страшно, вам только курить не надо — вредно…

— Ой, да ладно! Кто сейчас не курит? У вас в Риге ваще все девчонки дымят, я туда за шмотками ездила, что — не видела? Ой, музыка уже кончилась, чего такие короткие песни гоняют, мы еще потанцуем, да, Марик?

— Спасибо, — Маргус вежливо проводил ее на место. — Благодарю вас.

— Дорогие гости, внимание! — разнесся вдруг с эстрады бодрый голос молодящейся тетеньки-массовика. — А сейчас мы проведем конкурс! Победитель в этом конкурсе получит вот этот зам-мечательный приз! — и она торжествующе продемонстрировала кремовый торт размером с том энциклопедии.

Вожделеющий гул разнесся по залу. Еще бы. Не верьте хвастливым россказням курсантов о том, какие они отпетые пьяницы — на самом деле больше всего курсант любит пожрать, а уж если дело касается сладкого — тут уж он… ну, пусть не Родину продаст, но на многое способен, на многое. А что вы хотите — организмы молодые, здоровые, растущие, постоянные дикие нагрузки — энергии требуется, как реактивному истребителю, а углеводов в армейском рационе — строго по норме.

— Этот приз получит пара, которая лучше всех исполнит… Танго! — провозгласила тетенька, не сумев полностью скрыть в голосе злорадные нотки.

Гул толпы мгновенно стал возмущенно-разочарованным. Ну не падлы, а? Нашли танцоров.

— Ну же, товарищи! — ярмарочным голосом зазывала массовичка. — Смелее! Смотрите, какой замечательный приз! — все у нее шло по плану, у заразы.

Из казны Дома офицеров положено выделять средства на такие вот мероприятия. Сотрудниками Дома покупается на казенные деньги шикарный торт, объявляется невыполнимое задание, и за отсутствием желающих принять участие в конкурсе приз остается организаторам. И по окончании танцев уверенно съедается под чаек или что-нибудь покрепче: не пропадать же добру. Если же вдруг появляется дерзкий претендент на приз, то претендент этот, как правило, оказывается пьяненьким, и только по этой причине решившимся на столь безрассудный поступок. Его тут же с удовольствием сцапывает патруль — а как же, им тоже план выполнять надо. Беспроигрышная лотерея, короче говоря.

— У-у, с-сволочи! — страдальчески шмыгнул носом Цунь. — Издеваются над людьми! Блин, хотела же меня маманя в детстве на танцы отдать — чего я уперся, ишак отвязанный…

Окружающие высказывались примерно в том же духе.

— Сергей, а почему никто не выходит? — невинно поинтересовался Маргус, оглядываясь по сторонам. — Мне кажется, этот приз хотели бы получить многие…

— Марик, паразит такой, хоть ты не издевайся! — возмутился Цунь. — Иди, да спляши, раз такой умный! Маргус Лиепа…

— Сергей, почему ты так нервничаешь? — недоуменно проговорил Маргус. — Если ты этот приз так хочешь, я могу его взять.

— Э-э, Марик, ну тебя на фиг! — встревожился Цунь. — Ты что, чокнулся — четыре патруля в зале! Повяжут в момент и смыться не успеешь!

— Зачем повяжут? — не понял Маргус. — Она же сама предлагает?

— Так танцевать же надо, деловая колбаса! Танго! Ты хоть слово такое слышал?!

— Да, я слышал. Я по телевизору видел один раз. Я смогу, — Ауриньш уже не смотрел на Серегу, а внимательно оглядывался вокруг.

— Вот, — остановился он на ком-то прицельным взглядом. — Мне кажется, она подойдет, антропометрия хорошая…

Мягко, но непреклонно раздвигая плечом толпу, он направился к неприметной девчонке в черном платьице, одиноко скучавшей у колонны. Серега глянул на нее — и аж затосковал от жалости. Маргус, козел ты электронный, что ж ты делаешь, а? Девчонку и так судьба обидела: такая страшненькая, что даже поддатые солдаты на нее не клюют, так еще и ты над ней поиздеваться решил. И ведь хрен остановишь гада — у него там уже какая-то программа врубилась!

Маргус между тем приблизился к девушке и, вытянувшись перед ней в струнку, уронил в поклоне свою гладко причесанную белобрысую башку. Сказать, что девчонка растерялась — значит, ничего не сказать. Опешила, обомлела, вспыхнула, бедная — аж глаза слезами набухли, отшатнулась было смыться, да куда там: все уже это дело заметили, мигом расступились и стоят, гады, заржать готовые. А Маргус все стоит — стройный, элегантный, как графин: прибалт — он и есть прибалт, недаром только им и доверяют у нас в кино эсэсовцев да иностранцев играть. И девчонка перед ним вздохнуть не смеет — нет, ну как же ее угораздило такой страшненькой-то уродиться? Разве только что волосы у нее шикарные — вороные, тяжелые, конским хвостом схвачены, да фигурка, в общем, ничего — стройненькая такая, тонконогая. И тут она с Маргусом взглядом встретилась — и будто отключилась: чуть улыбнулась, ресницы опустила (да они у нее какие длинные, оказывается!) и в самом настоящем реверансе присела! Тут уж все притихли и быстренько к стенам оттянулись, чтобы им простор дать — для маневра, значит.

Маргус уверенно, словно только этим всю жизнь и занимался, вывел девушку в центр зала. И они замерли в классической позе — стройные, легкие. Сама меньше всего ожидавшая такого развития событий массовичка ткнула пухлым пальчиком в клавишу магнитофона. Запись оказалась на удивление хорошей: чисто и сильно вступил старомодный оркестр и его звукам мгновенно откликнулись тела танцоров.

То, что происходило дальше — трудно передать словами. Исчез гарнизонный зал с аляповатой лепниной на потолке. Пропала эстрада с пошленькой группой и накрашенной солисткой. Улетучился неистребимый казарменный запах, исходящий от десятков разгоряченных тел. В зале воцарилась аргентинская ночь — знойная, страстная, с шумом океанского прибоя и шелестом пальмовых листьев. И королевской парой этой ночи были эти ребята — бог ты мой, как же они танцевали! Лед и пламень — ни убавить, ни прибавить. Сдержанно-холодный, с отточенными, властными движениями белокурый Ауриньш, пожираемый изнутри синим огнем еле сдерживаемой страсти. И — порхающая вокруг него угольной тропической бабочкой, обжигающая его черным пламенем девчонка с ледяным сердцем, в самый последний момент властно не позволяющая пересечь ему последнюю, самую тонкую грань страсти. Зал ошеломленно смотрел на них, и было совершенно ясно — научиться так танцевать — невозможно, как невозможно научиться у птиц летать, для этого надо самому родиться птицей.

Прозвучал последний аккорд, и танцоры замерли, брошенные друг к другу последним порывом: Маргус одной рукой обнимал девчонку за талию, другой рукой подхватил ее дерзко вздернутое бедро. Одна рука девчонки обхватила шею Маргуса, другая — легла ему на грудь, готовая как оттолкнуть, так и прижать к себе. И — глаза в глаза, сердце к сердцу — вместе с бешеной страстью столько целомудрия было в этих двоих, что ни одна зараза даже не гыгыкнула, ни одной соленой шуточки не прозвучало. Только штык-нож патрульного неловко звякнул в звенящей тишине.

Танцоры изящно, по всем правилам, поклонились. И вот тогда грохнули аплодисменты! И восторженный свист, и вопли! Девчонка, словно внезапно проснувшись, растерянно озиралась по сторонам и стремительно краснела. Маргус что-то тихо говорил ей, мягко похлопывая по ладошке, а к ним уже спешила-спотыкалась восторженная тетенька-массовичка с тортищем на вытянутых руках.

— Зам-мечательно! — провозгласила она рыдающим голосом. — Я с огромным удовольствием вручаю этот приз… Как, ребята, вас зовут?.. Лиле Марлиной, радиоинститут, и Маргусу Ауриньшу, десантное училище! Похлопаем, товарищи!

— Спасибо, сударыня, спасибо! — подхватил у нее торт расторопный Цунь. — Нам уже пора, у нас увольнение кончается.

— Ой, мальчишки, вы что — уходите? — окружили их знакомые девчонки. — Да вы что — идемте к нам! Чаю попьем, поболтаем!

— Не, не, девочки — в другой раз! — решительно отмел все поползновения Колдин. — Вы мне телефончик оставьте, мы к вам потом обязательно зайдем, а сейчас мы уже опаздываем. Все, все, Маргус! Пошли, говорю! — и, балансируя коробкой с тортом в одной руке, другой рукой он ухватил за рукав Ауриньша, ведущего светскую беседу с партнершей по танцу и шустро потащил его к выходу.

— Лилька, халда такая, ты откуда этого пацана знаешь? — накинулись девчонки на подругу. — И не говорила ничего!

— Да вы что! — беспомощно отбивалась та. — Я в первый раз его вижу!

— И танцевала в первый раз? — ехидно сморщила нос Лариска. — Ну, ты тихушница! Честно скажи — где занималась?

— Ой, девки, да я правду говорю! — ухватилась за виски бедная Лиля. — Он как на меня глянул — все! Ни о чем больше не думаю, только музыку слышу, и все само собой как-то выходит. Прямо дышать не могу, вся как на автомате — чуть не описалась!

— Марик, ну ты ваще! — Колдин восхищенно хлопнул Маргуса по спине и припустил по направлению к улице Каляева. — Я уж думал — все, звездец, сейчас какую-нибудь корку отмочишь. Видел, как патруль в стойку встал? Думал, повяжет…

— Не спеши, времени еще достаточно, — догнал его Ауриньш.

— А торт заныкать? А то, а се?.. Слушай, а ты правда — где танцевать так классно научился? Прямо — этот… кабальеро, блин!

— Я же сказал — один раз по телевизору видел, и запомнил.

— Ну ты даешь! А откуда узнал, что эта Лилька танцевать умеет?

— Она не умеет. Я же говорил, у нее просто антропометрия подходящая для танцев. А я ее под контроль взял.

— Это как? — остановился Цунь.

— Ну, во мне заложена такая специальная командирская программа, называется «делай, как я». Основана на резонансе биополей с обучаемым или просто партнером, когда необходимо совместное выполнение какого-либо действия. Командир при помощи этой программы берет под контроль биополе и психику партнера — например, солдата, или как сейчас вот…

— Неслабо! И что — трудно?

— Нет, не трудно. Только повышенный расход энергии происходит.

— Во ништяк! — возликовал Цунь. — Маргус, дай команду старшине, пусть нас с тобой на каждые выходные в увольнение отпускает.

— Нет, нельзя. Старшина — командир, я с командирами не имею права так поступать.

— И у вас субординация, блин. Ну как у немцев, елки-палки… Так, пришли! Держи, — он сунул в руки Маргусу коробку с тортом.

— Еще не пришли, — оглянулся Маргус, — КПП — вон где.

— Без тебя знаю, где, — фыркнул Колдин, вскарабкиваясь на кирпичный забор, часто утыканный острыми ржавыми прутьями. — Кидай мне торт, да аккуратней, смотри!

Недоумевающий Ауриньш очень аккуратным броском отправил коробку точно в руки Колдину.

— Класс! — одобрил Цунь. — Недаром ваши сабонисы так в баскет рубятся! Теперь перелазь сюда и лови торт внизу.

Все еще ничего не понимая, Маргус повиновался.

— Так, нормально! — констатировал Колдин, озираясь по сторонам. — Ага, вот здесь нормально будет, — и, облюбовав разлапистую голубую ель, растущую неподалеку от входа в казарму, он пристроил под нее коробку.

— Блин, заметить могут, — критически изрек он, оглядев тайник со стороны. — Фигня, замаскируем! — и принялся споро присыпать коробку близлежащим мусором.

— Сергей! — изумился Ауриньш. — Ты что делаешь?

— Что-что! Соображать надо! Притащи сейчас торт в казарму — знаешь, сколько шакалов налетит? Хрен чего достанется! Ночью выйдем, притащим — и с отделением сожрем, на шесть человек еще туда-сюда…

Так Колдин и Ауриньш стали настоящими героями дня! Точнее, героями ночи — среди которой, урча и облизываясь, четвертое «китайское» отделение с наслаждением пожирало пусть немного помятый, но все равно восхитительный приз, укрывшись в темном спортуголке, среди пыльных матов и гантелей.

— Если хочешь быть здоров, — наставительно изрек Цунь, сыто икая, — ешь один и в темноте!