"Мальчик А" - читать интересную книгу автора (Тригелл Джонатан)

X как в Xmas X отмечено место, где раньше был Бог

Буквально недавно был день Гая Фокса, а на улицах уже развешивают рождественские гирлянды. Они уныло висят, незажженные, между фонарными столбами, наподобие обвисших флагов или пересушенного белья. Это не просто тоска в понедельник утром; сегодня мир объективно мрачнее. Крис всю дорогу молчит, даже когда начинается его любимый радиоопрос. Ракушки по-прежнему нет, и у Джека в душе поселилась гнетущая пустота. Но сегодня, похоже, пустота поселилась в душе у всех. Такая зияющая дыра, которую каждый пытается заполнить чем может: работой, хобби, семьей или выпивкой. Но пустота все равно остается, потому что те вещи, которые могут ее заполнить… их нет. Просто взяли и разом исчезли.

Когда они возвращаются на базу после первой поездки, Дейв вызывает Джека к себе в кабинет. Спрашивает, где Мишель. Джек отвечает, что она, наверное, еще не выздоровела. Поехала к маме, скорее всего. Он не хочет, чтобы она потеряла работу И еще он не хочет, чтобы ее стали искать. Пока что рано. Пока еще можно надеяться, что с ней все хорошо. Пока есть шанс на счастливый конец.

И вот рабочий день кончился. Крис подвозит Джека до дома.

Келли нет дома. На этой неделе она работает по две смены и поэтому почует в больнице. Мрамрика тоже не видно. На кухонном столе лежит записка. Келли напоминает, что надо покормить кота. Но сухое печенье в кошачьей миске, похожее на шарообразные опилки, осталось не тронутым еще с утра.

Джек открывает свой шкафчик на кухне. Смотрит, чего бы такого съесть. Есть макароны и рис, но они как-то не вдохновляют. Да и готовить лениво. Джек решает сходить в забегаловку на углу и взять гамбургер, но попозже, когда ему по-настоящему захочется есть. Есть надо тогда, когда хочется. А если ты ешь потому, что так надо, то удовольствия никакого.

Гамбургер совершенно не вкусный. Если бы Джек не был так голоден, он бы, наверное, не стал его доедать. Мясо какое-то резиновое, все наполнители сбились на сторону. И еще туда положили сладкую кукурузу. Джек ненавидит сладкую кукурузу; эти комочки, похожие на ведьмины зубы, желтые и квелые. Асендадо как-то сказал, что если бы сладкая кукуруза была полезна для организма, мы бы не высирали ее непереваренной. А так твое тело тебе сообщает, что ему не нужна эта гадость.

У Джека нет сил даже на то, чтобы смотреть телевизор. Все равно ничего интересного там нет. На пятом канале идет какое-то эротическое кино. Никакого сюжета: просто голые девушки принимают различные позы перед камерой. Но девушки хоть и красивые, но какие-то вялые, с заискивающим взглядом. В общем, такая эротика не возбуждает. Все равно Джеку видится только Ракушка. В этих видениях она то обслуживает целую армию любовников, где все, как один — вылитые Чиппендейлы,[40] то лежит голая в канаве, и по ней ползают угри, оставляя следы мокрой грязи на ее бледной коже.

Джек ложится в постель, но не может заснуть. Его лихорадит, как это бывает при температуре. Может быть, он и вправду заболевает. Верхний край одеяла, обшитый плотной материей, давит на горло. Прямо как веревка, которая пока еще не затянулась, но уже скоро затянется. Джек замечает пятно на подушке. Грязное, лоснящееся пятно в самом центре — от жирных волос. В спальне темно. И там, в темноте, затаилось что-то нехорошее. Джек очень надеется, что эти зловещие сгустки тьмы вышли не из него, что в нем нет этого плотного, злого сумрака. Нервы уже на пределе, и Джеку едва удается сдержать вопль страха, когда черная тень вырывается из угла и бесшумно проносится через всю комнату. Но это всего лишь Мрамрик. Наверное, дрых в куче грязной одежды в углу, а теперь вот проснулся и помчался по своим кошачьим делам. Это всего лишь кот.

В кино, когда герой понимает, что «это всего лишь кот», он умирает в том же эпизоде.

Джек просыпается в шесть утра. Зловещий сумрак по-прежнему давит. Джек совершенно не выспался, так что лишние полчаса уже не спасут. Он спускается вниз, прямо как был — в трусах и футболке. По дороге включает свет. В коридоре, на лестнице, в гостиной. В гостиной он поднимает жалюзи и раздвигает занавески, но так только хуже: темнота снаружи как будто высасывает электрический свет. Даже в кухне, где свет всегда самый яркий, сегодня сумрачно и неуютно. Джек весь дрожит, словно в ознобе. Он открывает холодильник, где внутри горит лампочка — чтобы было светлее. Поток холодного воздуха бьет по голым ногам. Они покрываются гусиной кожей. Волоски встают дыбом. Джек не может понять, что с ним такое. Он никогда не боялся темноты. Что-то с ним происходит, что-то очень нехорошее. Раньше он думал, что выражение: «волосы на затылке зашевелились» — это такое художественное преувеличение.

Но они шевелятся, на самом деле. То ли от этого необъяснимого страха, то ли из-за беспокойства, что он теряет контроль над собой.

Он пытается съесть миску овсяных хлопьев, но они слишком сухие и липнут к зубам. Он ждет пару минут, чтобы хлопья размокли в молоке, но не успевает поймать момент, и они превращаются в несъедобную кашеобразную массу. Он выливает ее в миску Мрамрика, в то отделение, где должна быть вода.

Он сидит в гостиной перед включенным телевизором. Идет какой-то документальный фильм про ползучесть грунта. Джек, понятное дело, его не смотрит. Просто сидит на диване. Обивка «кусачая», ноги чешутся.

В 06.37 звонит телефон. Неожиданный резкий звонок бьет по нервам. Джека аж передергивает. Он растерянно смотрит на телефон. Кто может звонить в такую рань? Ему страшно взять трубку. Телефон все звонит и звонит, и Джек решает ответить. Но не успевает. Едва он встает, телефон умолкает. Он набирает 1471, и тут наверху, у него в комнате, звонит мобильный. В глухой тишине мрачного раннего утра этого нового дня, который начался с необъяснимого страха, жутковатая мелодия звонка, похожая на размеренный стук, кажется не такой уж и забавной. Даже совсем не забавной. Джека опять пробивает озноб. Прямо какой-то заговор вещей, которые вдруг обрели злую волю и решили его затравить. Тем более что он человек суеверный и воспринимает любую мелочь как предзнаменование чего-то хорошего или плохого. А сегодня все предзнаменования явно плохие. Он бежит вверх по лестнице. Задевает босой ногой за порожек. Черт, больно. Джек хватает мобильный. Определитель номера сработал. Это Дейв Вернон. Вздохнув с облегчением (хотя ему все равно как-то тревожно: с чего бы вдруг Дейву звонить так рано?), Джек нажимает на кнопку «Прием».

— Дейв?

Сперва на том конце линии молчат, словно не решаясь заговорить, а потом голос Дейва произносит:

— Джек? — Да.

— Сегодня ты нам на работе не нужен. Ну, то есть… — Дейв умолкает на полуслове.

— В каком смысле «сегодня не нужен»?

— Можешь сегодня не приходить.

— Что?!

— И вообще, не ходи на работу, пока… ну… придешь, если тебя позовут. Мне не нужна такая реклама.

— Дейв, ты о чем говоришь? — Джек слышит собственный голос как будто издалека, и в этом голосе сквозит отчаяние. — Это из-за пропавшего груза? Это не я. Я ничего не брал.

— Ты знаешь, о чем я. Мне очень жаль, но на этом мы и распрощаемся.

— Дейв, — говорит Джек. — Дейв? Но Дейв уже отключился.

Джек все равно надевает рабочую форму, сам не зная — зачем. Может быть, потому, что одежда висит на стуле, подготовленная еще с вечера. Он не понимает, что произошло. Есть одно очевидное объяснение: что Дейв все знает; что откуда-то он узнал. Но Джеку не хочется в это верить.

Джек прицепляет к ремню свой «спецпейджер» с кнопкой экстренной связи. И только потом до него доходит, что это значит. Получается, он допускает такую возможность, что сегодня ему понадобится эта кнопка. Или, скажем так, может понадобиться. Джек тяжело сглатывает слюну. Он едва сдерживает себя, чтобы не нажать кнопку прямо сейчас. На самом деле, он уже сдвинул крышку экрана и положил палец на кнопку. Но ему все же хватает ума понять, что этого делать не надо. Да, сейчас он встревожен и даже напуган, но нельзя терять голову. Откуда бы Дейв все узнал? Ему просто неоткуда это знать. Скорее всего, это связано с пропавшим грузом. Джек, разумеется, первый подозреваемый. Дейв знает, что он сидел. В общем, он подождет до половины восьмого или даже до восьми и позвонит Терри. А сейчас надо, наверное, позвонить Крису, чтобы тот за ним не заезжал. А то вдруг он не знает. А если знает, может быть, он скажет Джеку, что сказал ему Дейв.

У Криса все время занято. Когда Джек наконец дозванивается, на часах уже почти семь. Без трех минут. Крис берет трубку, и Джек сходу вываливает ему все про странный звонок Дейва, и что сегодня он не пойдет на работу, и что не нужно за ним заезжать.

— Я знаю, — холодно говорит Крис, когда Джек умолкает. — Дейв дал мне сегодня отгул.

— Это из-за того груза? — спрашивает Джек.

— Это из-за тебя, Джек. Или кто ты на самом деле. Это из-за тебя. Как ты мог?! Просто ответь: почему? То есть какого хуя? — Голос у Криса дрожит и срывается. Он умолкает на пару секунд, а потом вдруг кричит, яростно, напряженно: — Что ты с ней сделал? Что ты сделал с Мишель?

— Я ничего с пей не делал. Я никогда бы не сделал ей плохо. А что случилось? Ее нашли?

— А ты почитай газету. Почитай «Sun». Мне уже утром оттуда звонили. — Его ярость слегка затихает. Во всяком случае, он уже не кричит. — Вся эта ложь… Как ты мог?! Как ты вообще можешь жить после этого? Жить и общаться с людьми?! Ты мне больше не друг. Тем более что я все равно не знаю, кто ты на самом деле. То есть я знаю. Я просто не знаю, кто ты. — И Крис вешает трубку.

Джек стоит посреди коридора. В ушах звенит, перед глазами темно. Услышать такое от Криса — все равно, что получить удар под дых. От лучшего друга, на свой день рождения. Но удар нанесла «Sun», его персональная Немезида, богиня возмездия. Надо узнать, что они там написали. Джек выглядывает в окно. На улице нет ни души. Там снаружи уныло и серо, сумрачно и неуютно, даже как-то зловеще. Но главное, там нет людей. Добежать до киоска — дело одной минуты.

Джек берет свою кепку «ДВ», ту самую кепку, которая помогла ему избежать разоблачения в первый раз, и решительно надевает ее на голову. Снова выглядывает в окно, чтобы убедиться, что на улице нет людей, и идет к двери на негнущихся ногах. Он весь напряжен, как натянутая струна. Уже на пороге он вспоминает, что не взял деньги, и возвращается к себе в комнату за кошельком. Бежит бегом. Потому что нельзя останавливаться. Если он остановится хоть на секунду, ему уже вряд ли хватит решимости выйти на улицу. Прежде чем выйти, Джек еще раз проверяет, открыта ли кнопка экстренной связи, и взял ли он ключ. Потом открывает дверь и осторожно выходит.

Но не успевает он сделать и шага, как его ослепляет первая вспышка фотоаппарата. Он поднимает руку, чтобы закрыться от света, и тут же за первой вспышкой следует вторая. С того же места: из-за мусорного бака на входе в соседний проулок, через дорогу. За второй — сразу третья, четвертая, пятая. Без перерыва. Перед глазами у Джека пляшут яркие пятна. Он разворачивается и пытается вставить ключ в замок. Ключ не входит. Наверное, они чем-то забили замочную скважину, чтобы он не смог войти в дом.

— Вы ничего не хотите сказать? — кричит ему человек с той стороны улицы. — Высказать свою точку зрения, пока сюда не набежала толпа.

Джек приседает на корточки, лицом к двери, и жмет на кнопку экстренной связи. Отпускает и снова жмет. Три или даже четыре раза. Жмет со всей силы, до боли, так что палец сгибается в суставе чуть ли не под прямым углом. Джек пошатывается и, чтобы не упасть, автоматически опирается левой рукой о дверь. Той, в которой ключи. Он тупо смотрит на свою руку и только теперь до него доходит, что он пытался вставить в замок не тот ключ. Он поднимается во весь рост, держась за дверь обеими руками. Руки дрожат. Это особенно заметно в бликующем свете безжалостных фотовспышек. Они как будто приблизились, вспышки. Они повсюду, со всех сторон. Джек не сразу попадает ключом в замок, но ключ все-таки входит. Дверь открывается, и Джек падает в прихожую. Последний залп резких вспышек из длинноствольного «Саппоп’а» бьет ему прямо в лицо, но Джеку все-таки удается отпихнуть человека с камерой и закрыть дверь. Настырный фотограф пытается снимать через прорезь для почты, но Джек прижимает заслонку локтем. Голова бессильно падает на руку. Он держится на одной силе воли. Теперь Джек понимает, что должен был чувствовать тот голландский мальчик, заткнувший пальцем дыру в плотине, чтобы сдержать потоп, угрожавший разрушить весь его мир.

Через пару минут он отползает от двери на четвереньках и только в гостиной кое-как поднимается на ноги. Проверяет мобильный, удивленный, что Терри не отвечает на вызов с пейджера. Мобильный работает, сигнал есть, но нет никаких текстовых сообщений или непринятых звонков. Джек листает телефонную книжку, ищет номер Терри. Номер вдруг вылетел из головы, хотя раньше Джек всегда набирал его по памяти. Ему плохо, то есть, по-настоящему плохо. Он дышит сбивчиво и тяжело, словно загнанный зверь. Тупо смотрит на экран, на котором высвечивается: соединение… соединение… соединение… абонент не отвечает. Джек нажимает на «сброс» и снова пытается соединиться, с тем же успехом Тогда он звонит Терри домой. Но электронная телефонистка сообщает, что номер в данный момент недоступен. Джек опять жмет на кнопку на пейджере. По-прежнему — ничего. Он звонит Терри на работу, но там сразу включается автоответчик. Джек просит Терри сразу же перезвонить ему. Это срочно. И страх в его голосе — лишнее тому подтверждение.

Джеку не верится, не хочется верить, что в такую минуту он остался совсем один. Но после тщетных попыток дозвониться до Терри по всем номерам уже с домашнего телефона Келли, он понимает, что на помощь рассчитывать не приходится. Вот разве что… он кладет палец на кнопку с циферкой 9. Три коротких нажатия — и будет хотя бы какой-то ответ. Но чем все закончится? Вполне вероятно, арестом. Тюрьмой. Бесконечными допросами. Издевательскими усмешками. Никто не поверит, что он ни в чем не виноват. Его будут пытаться подловить на лжи. И непременно подловят. Потому что хотят подловить. Вполне вероятно, что полиция уже едет сюда. Рано или поздно за ним придут. И зачем торопить события?

Но даже это не самое страшное. В глубинах сознания притаился коварный, безжалостный зверь, отравляющий мысли и гложущий душу. Самое гадкое, самое убийственное подозрение. Левиафан, настолько огромный, что против него Джеку не выстоять никогда: Джек ему на один зуб. А что если это Ракушка? Что если это она его выдала? А ее исчезновение было подстроено, чтобы было, на чем его «взять»? Неужели все это время она притворялась? Изображала любовь и заботу, а втайне смеялась над ним? Каждое воспоминание о ней вдруг искажается, как отражение в кривом зеркале. Ему вспоминаются ее глаза. Холодные, жесткие взгляды, которых не было прежде. Или он просто их не замечал. Ее губы, кривящиеся в ухмылке, когда он поворачивался к ней спиной. Телефонные звонки в газету — каждый раз, когда он уходил от нее. Вот почему она так хотела его сфотографировать. Не для того, чтобы носить его фотку в бумажнике. А для того, чтобы ее поместили на первую полосу. Да, это Ракушка. Он уверен. Она не мертва. Все значительно хуже. Ее вообще не было. Это была лишь приманка, чтобы вернее его поймать. А это значит, что они наверняка знают про драку. То есть все кончено. Условное освобождение можно считать недействительным. Его снова посадят. И теперь у него даже не будет прикрытия. Все будут знать, кто он такой. А это значит, что его поместят в отделение для преступников, нуждающихся в особой защите. На языке закона это называется «охрана осужденного от применения к нему противозаконного насилия». Он будет сидеть вместе с законченными психопатами и сексуальными извращенцами. Где его будут безжалостно унижать и бить смертным боем при каждой возможности.

Джек точно знает, что не выдержит этого. Теперь — уже нет. Теперь, когда он узнал, что такое свобода. А это значит, что ему все же придется сделать свой выбор. Тот самый выбор, который сделал его бывший друг. В тюрьме. Но Джек предпочел бы, чтобы это случилось дома. На воле.

Он звонит Крису на мобильный. Там включается автоответчик, чему Джек даже рад. Так ему будет проще сказать то, что нужно сказать.

— Крис, — говорит он после сигнала. — Это Джек. И всегда был Джек. Тот человек, которого ты знал, он был Джеком. Я бы все рассказал тебе, если бы мог. И однажды я чуть было не рассказал. Но я, правда, не мог. Только это не значит, что я тебе врал. Я врал только словами, если ты понимаешь, о чем я. Если можешь понять. Как бы там ни было, это, наверное, мой последний звонок. Прощальный. — Он не может сдержать слез. Он так старался держаться, даже губу закусил, чтобы не расплакаться. Но губы дрожат, слезы текут, и тут уже ничего не сделаешь. — Поговори с ними, когда тебе снова будут звонить из «Sun». Получи с них по полной, с этих мудозвонов. А больше тут ничего не сделаешь… Разве что… может быть, ты им расскажешь не только плохое. Чтобы они поняли, что я старался. Что я был не таким уж и злобным уродом. Расскажи им, как мы спасли девочку. И что, когда я избивал того парня, я пытался вступиться за друга. Они все извратят, я уверен, но ведь можно попробовать… может, ты это сделаешь для меня… В общем, прости меня, Крис. И, как я уже говорил, прощай.

Он вытирает нос рукавом своей рабочей куртки, на рукаве остается полоска соплей, похожая на слизистый след улитки. Джек пытается очистить сопли, вытирая рукав о брюки. Как будто это имеет значение. Наверное, думает Джек, надо оставить записку Терри. Он берет со стола блокнот, на раскрытой странице которого — напоминание от Келли, что надо покормить кота. Из той, другой жизни. Джек думает, что именно написать Терри, но не может найти нужных слов. Как уместить пятнадцать лет неисчерпаемой благодарности на страничке маленького блокнота? В итоге, он пишет:

Он идет на кухню, где у Келли хранятся запасы вина. Келли не пьет, но у нее дома всегда припрятана пара бутылок недорогого сухого вина — для приготовления всяких блюд. Джек пьет прямо из горлышка. Первый глоток попадает не в то горло. Джек кашляет, роняет пробку. Пробка падает в раковину, где замочена посуда. Джек забирает бутылку в ванную. Там на полочке лежит его бритва. Она сложена и закрыта, но узенькая полоска металла на ручке сверкает в желтом электрическом свете, как будто подмигивает ему. Джек берет бритву и открывает ее, отпивает еще вина. Проводит бритвой по щеке, срезая коротенькую однодневную щетину, прямо так — на сухую. Кожу дерет. Неприятно. Резать вены лучше всего в воде, в теплой ванне, чтобы было не так больно. Но сейчас еще рано; чтобы нагреть столько воды, нужно включать дополнительный нагреватель. Да и вообще, как-то получится некрасиво. Келли вряд ли понравится, что ее ванная будет вся залита кровью. Как там она говорила? В этом доме всего два правила: вежливость и здравый смысл. Может быть, стоит оставить записку и Келли? Но он устал говорить «Прощай», и еще ему кажется — почему-то, — что вторая записка обесценит слова, которые он написал Терри.

Он складывает бритву и убирает ее в карман, потом открывает зеркальный шкафчик и проводит пальцем по пузырькам с таблетками. Находит большой пузырек со снотворным. Именно то, что нужно. Просто заснуть и уже не проснуться. Сбежать от всего. Уйти тихо, без боли. Он высыпает себе на ладонь горку таблеток и быстро глотает их по одной и по две, запивая вином. Он не знает, сколько их нужно, чтобы наверняка, и пьет еще столько же. А потом — еще немного. Для верности. Допивает почти все вино. Больше просто не лезет. Но он все равно забирает бутылку с собой, к себе в комнату. Прежде чем лечь, он обходит всю комнату, ведя ладонью по стенам и полкам — как в тот, первый день, когда он только сюда вселился. Потом снимает кроссовки. Ставит их аккуратно у шкафа и ложится в постель. Сейчас ему кажется, что ему даже не нужно снотворное. Он так устал от этого враждебного мира, от того, что с ним делает этот мир, от того, что он чувствует в этой связи. У него больше нет сил. Джек закрывает глаза. Сейчас он заснет и уже не проснется. Так хорошо…