"Мы придем на могилы братишек" - читать интересную книгу автора (Горбань Валерий)

Опыт, оплаченный кровью: Мы придем на могилы братишек

К КОМЕНДАТУРЕ зарулил чужой КамАЗ. Постовые на КПП, встретив машину настороженно, вдруг из-за мешков защитных повыскакивали, улыбки на лицах засветились. Те, что под тент заглянули, смеются, руками машут:

— Пропускай.

Зарычал КамАЗ, вполз на территорию. А из-под тента еще на ходу парни выпрыгивают. Загорелые, пропыленные, в камуфляже. Бороды как у боевиков. Головы косынками, серыми от пыли, повязаны. У наиболее пижонистых — перчатки с обрезанными пальцами. Разгрузочные жилеты под завязку набиты магазинами, гранатами. У каждого над левым плечом или на голени — нож боевой. На кого ни глянь — Шварценеггер или Рэмбо (кто помельче). Омоновцы сбежались, обнимаются с приехавшими.

Огромный, бритый наголо, но при этом чернобородый детина, больше похожий на афганского моджахеда, нежели на российского спеца, бросив своим две-три короткие команды, орет радостно:

— Здорово, Шопен! Принимай подмогу!

Командир ОМОНа, поспешивший на этот шум, тоже к нему бросился. Обнялись, друг друга по спинам дубасят.

— Душман, братишка, какими судьбами?

— Да мне из ГУОШа передали, что ты тут совсем «чехов» распустил. Пришлось к вам из Гудермеса на выручку рвать.

— Ладно! Небось твоя банда тамошнего коменданта достала своей крутизной, вот он и нашел способ, как от вас избавиться.

— Ах ты, композитор хренов! — ничуть не обидевшись, рассмеялся великан и от избытка чувств так хлопнул товарища по спине, что тот аж присел. — Слушай, это вы так домой припарадились? Выбритые, чистенькие.

— Не в окопах чай живем. Да и куда нам до вас, собров-суперов? Мы народ скромный. Нам бороды-косынки не к лицу. А своих предупреди: пока здесь не освоятся, пусть никуда не лезут и пальцы веером не растопыривают. Особенно на ногах, а то все растяжки поснимают. — в глазах у Шопена запрыгали веселые чертики.

— Разберемся, братишка. Ты только дай команду, чтобы нас покормили как следует. А то весь день не жравши.

— Не вопрос… Серега, а ты не в курсе, кто нас менять будет?

— В курсе. Нас сюда затем и перебросили, чтобы мы им на первых порах подсобили. Они от ГУОШа за нами шли, отстали немного. СМВЧ. Срочники…

— Что-то мне твой тон не нравится, а, брат?

— Сейчас сам увидишь. Вон они — пылят.

— ОЙ, Е…! — Шопен, подперев щеку и пригорюнившись, наблюдал, как из заполонивших двор грузовиков высаживается пополнение.

Зеленые, звонкие восемнадцатилетние пацаны ошарашенно вертели головенками на тощих цыплячьих шеях. Армейские каски нависали над их прыщавыми лицами непомерно большими тяжеленными тазиками. Руки держали оружие так неуклюже, что сразу стало ясно: эти воины в лучшем случае прошли формально обязательную подготовку молодого бойца. Три месяца подметания плаца, строевая подготовка, суточные наряды и под занавес, перед присягой — три выстрела одиночными по грудной мишени. Окончательно добило собравшихся аборигенов комендатуры то, что из машин выгрузили всего с десяток ящиков с боеприпасами, но в дополнение к ним — целые вороха резиновых палок и пластиковых щитов.

— Ну вы и снарядились, командир! — Серега насмешливо уставился на моложавого подполковника, одетого в патрульную милицейскую форму со всеми нашивками и знаками различия. — Кто это вас так надоумил?

— Да в штабе округа! Подняли по тревоге, за шесть часов до вылета. Мы же сюда — прямиком из дома, на самолете. Спрашиваю: «Скажите хоть, что там реально происходит?» А они: «Ты что, шесть месяцев в Карабахе провел и не знаешь, как батальон готовить?» В Северном сели, в город въезжаем, я чуть не охренел. Какой Карабах?! Тут, наверное, покруче Афгана будет. А у меня офицеры — одна молодежь. На ходу в машинах боеприпасы раздавал. Вот же, суки штабные, конспирацию развели, а! — и подполковник завернул в адрес своих начальников такой роскошный оборот, что насмешка в Серегиных глазах сменилась восхищением.

— О, брат, да ты поэт! Музыкант у нас уже есть, — Серега шутливо подтолкнул Шопена, — твои слова да на его музыку… Вот это песенка получится!

— Да… — протянул Шопен. — Будут сегодня песенки, будет и музыка. Хотел я коменданта попросить, чтобы нам в последнюю ночь перед дорогой отдохнуть дали…

— Какой тут отдых? — понимающе усмехнулся собровец. — Эти орлы сегодня все, что шелестит, блестит и «кажется», перестреляют. Через пятнадцать минут после наступления темноты весь боекомплект рассадят.

— Патроны не проблема, — махнул рукой Шопен, — запас есть, поделимся. Тут снайперы по ночам постоянно лазят. А сегодня могут специально собраться: поохотиться на свежачка. Слышь, командир, хлопнул он бамовца по плечу, — тебя как зовут-то?

— Володя.

— Игорь. А Душман Серегой крещен… Володя, ты на посты сегодня офицеров старшими ставь. А где не хватит, мы с Серегой своих ребят дадим. Чтобы твои дуриком не стреляли. А то стемнеть не успеет, как получишь «груз-двести».

Тот благодарно кивнул и отправился хлопотать о размещении своего батальона.

НЕПОДАЛЕКУ от омоновского поста, под стенкой комендатуры, несколько офицеров курили, сидя на корточках, и весело смеялись над какими-то байками жизнерадостного помощника коменданта по работе с населением. Шопен перевел взгляд на частные дома, окружавшие комендатуру. Улица была пуста. Исчезли вездесущие пацаны. Будто испарились постоянно сидевшие на корточках у домов мужчины. Опустели дворы. В переулке мелькнула женщина. Таща за руки двоих ребятишек, она опасливо оглянулась в сторону комендатуры и, прибавив шагу, скрылась за поворотом…

Серия разрывов легла перед сидящими на улице офицерами комендатуры, расшвыряла их в стороны. Совсем близко, из кустов, из-за стоящей метрах в ста старой, разбитой кочегарки хлестанули автоматные очереди.

Находившиеся на постах омоновцы и собровцы среагировали почти мгновенно, из всех стволов ударили по краю «зеленки». Небольшая группа под прикрытием огня товарищей кинулась к упавшим, выхватила их из-под очередной серии разрывов. Кого на спине, кого волоком — вбросили в коридоры комендатуры, тяжко дыша, подперли спинами стены.

Мимо них, грохоча тяжелыми ботинками, пронеслась группа резерва. В руках — автоматы, пулеметы, коробки с запасными лентами. За спинами — по две-три «Мухи». Разгрузки до отказа набиты боеприпасами для себя и для тех, кто только что по «зеленке» отстрелялся. Через запасной вход, прикрытый стеной мешков с землей, вынырнули на улицу. Сквозь черные султаны, сквозь струи трассеров рванули врассыпную, к постам. К братишкам.

И пошла бойня!

В ОДНОЙ из комнат комендатуры — телевизионщики.

Молодой, коротко стриженный крепыш в туго натянутой на груди камуфляжной футболке, сидя на ящике из-под патронов и держа в руке микрофон, под аккомпанемент автоматных очередей пытается начать репортаж:

— Наша съе…

Грохот разрывов, сверху сыплется что-то, репортер вжимает голову, снова начинает:

— Наша съемочная группа находится в одной из комендатур города Грозного. Вот уже три дня, как действует подписанное командованием федеральных войск и Асланом Масхадовым соглашение о прекращении огня. Но вопреки законам жанра нам сегодня не придется сказать ни слова. За нас говорят автоматы…

— Готово!

Облегченно вздохнув, журналист встает с патронного ящика, нервно закуривает и говорит оператору:

— Володя, поснимай еще раненых… Перемирие, блин!

НОЧЬ. На дне широкого окопа, полукругом обложенного мешками с землей и накрытого досками с дерном, два матерых омоновца. Один — с автоматом. Дав короткую очередь, он быстро отходит в сторону, за мешки, а потом неспешно передвигается к соседней амбразуре. Второй — с бесшумной снайперской винтовкой — не столько стреляет, сколько разглядывает что-то в ночной прицел.

— Вот ты, сука, где затаился! Наглый, тварь! — цедит сквозь зубы снайпер и чуть погромче бросает напарнику: — Витек, дай-ка длинную. Только рядом с ними положи, на вспышки, чтоб поверили.

Тот высовывает автомат в амбразуру, куда-то целится, а затем, убрав голову за мешки, дает длинную очередь. Тут же в автоматную трескотню со стороны «зеленки» врывается хлесткий выстрел снайперской винтовки, и автомат омоновца, вылетев назад из амбразуры, ударяется в заднюю стенку окопа. Практически синхронно с ударом чеченской пули звучит хлопок бесшумки, и снайпер, быстро сменив позицию, снова прилипает к прицелу. Хозяин автомата, сидя на корточках и шипя от боли, трясет рукой.

— Ранило?

— Нет, зашиб сильно.

— Ну ты, как пацан, чо не убрался вовремя?

— Чо-чо! — передразнивает напарник. — Не успел. Откуда он стрелял? Как будто в амбразуру ствол засунул…

— Почти. Я его, козла, по краю «зеленки» ищу, а он — сто метров, на свалке за кирпичами устроился.

— Завалил хоть?

— Лежит, родной, ствол задрал. Был бы живой, уполз…

— О, сейчас пойдет охота! Полезут доставать.

— Ага, только для начала нам просраться дадут со всех стволов… Как рука?

— Отходит.

Омоновец, покряхтывая, поднимает автомат и, разглядывая его в отсветах, проникающих в амбразуры, удивленно говорит:

— Мушку срубил! Во артист!

Дум! Дум! Дум! Разрывы подствольников обкладывают окоп. Сразу несколько автоматов слитным треском аккомпанируют разрывам, и пули, противно чмокая, вгрызаются в мешки.

— Ага, прижимают нас, сейчас за своими полезут! — азартно говорит омоновец. — Как по сценарию.

.

НА другом посту двумя солдатиками командует молоденький лейтенант-бамовец

— Вот они, — оторвавшись от амбразуры, говорит лейтенант. — Человек пять.

— Замолотим?! — горячится один из бойцов.

— Да проскочили уже, влево в «зеленку», к кочегарке. А что, если… Смотрите, если между кучами проскочить, а дальше под заборчиком, можно им в тыл выйти.

— А нас свои не завалят?

— Там мертвая зона. Наши туда не достают, вот они и лазят. А мы им в задницу засадим. Пошли!

И офицер, пригнувшись, первым направляется к выходу. Стараясь как можно меньше шуметь, они пробираются между завалами мусора. Прокравшись вдоль старого, покосившегося забора, углубляются в заросли кустов.

Из кустов чуть в стороне, пропуская азартных героев еще глубже в «зеленку», вслед им спокойно смотрят два боевика — фланговое охранение. Один из «духов» под треск недалекой стрельбы что-то негромко говорит в рацию.

Группа проходит еще метров двадцать, и из-за поросших высокой травой бугров, из-за деревьев на них выпрыгивают шесть боевиков — по два на каждого. Один из солдат, сбитый ударом приклада автомата, падает как подкошенный. Второй успевает увернуться от нападавших, но его валят ловкой подсечкой и прижимают к земле. Сильный, вымуштрованный в училище лейтенант реагирует мгновенно. Кинув одного из нападавших через спину, рукоятью автомата разваливает ему висок и, уйдя кувырком в сторону, длинной очередью сваливает сразу двоих боевиков. Ответная очередь осаживает его на траву…

…КОМАНДИРЫ, собравшись в комендатуре, устало перебрасываются словами.

— Похоже, сдыхают?

— Рассветет скоро. Им смываться пора.

— Да, мужики, — качает головой комбат, — весело тут у вас.

— Это что — ерунда. По сравнению с тем, что здесь раньше творилось, курорт. Как майкопской бригаде досталось или десантуре с вэвэшниками, которых в декабре — январе вводили, нам и в страшном сне не приснится, — серьезно отвечает Шопен.

Серега, что-то вспоминая, печально качает головой.

Из рации Шопена чужой голос возник.

— Э, Шопен! Как здоровье у твоих друзей! Хорошо мы вас сегодня потрепали?

— Нашел чем гордиться! Крутых из себя строите, а сами только из-за угла убивать умеете. Какой идиот эти перемирия выдумывает?! Давно бы уже вас задавили.

— Почему идиот? Умные люди придумывают. Деньги хорошие зарабатывают…

— А чего ты сегодня так поздно на нашу волну влез? Раньше слово сказать не давали…

— Да так, послушать хотелось, как ты своими командуешь. Ничего, маленько умеешь воевать. Только людей своих не жалеешь. Зачем на такие серьезные дела пацанов посылать, а? Как теперь их трупы забирать будешь? Или собакам оставишь? Мы своих не бросаем…

— Ты о чем? Мои все на месте.

— Э-э-э, командир называется… А трое, которых ты мне в тыл посылал? Или это не твои, забрели откуда-то?

— Кто? — Шопен обвел взглядом братишек-командиров.

Снова рация ожила:

— Лейтенант Горяченко Николай Иванович… Храбрый был лейтенант, уважаю. Так, — шелест рации, — рядовой Тюрин…

Грохот возле стола: комбат, побледнев, вскочил, стул уронил.

— Седьмой пост! Угловой. Как же они так?! Куда их понесло? Колька, вот пацан, а!

— Где они? — Шопен продолжает разговор так, будто речь идет о вещах вполне заурядных.

— Да тут, недалеко. Дачный поселок знаешь? Угловой домик, прямо на повороте, зеленый такой…

— А чего это ты так раздобрился?

— Хорошо умирали твои ребята. Похорони как следует. Ну, до следующей встречи. — Голос полон ненависти и яда. — Только долго их не оставляй, тепло. Пока бояться будешь, протухнут.

КОМЕНДАНТ, в очередной раз пробежавшись карандашом по двухверстке, задумчиво говорит собравшимся вокруг стола командирам:

— Непонятно, чего их туда занесло. Ну хорошо, решили в тыл боевикам зайти. Но те в основном в полосе от дороги до Сунжи ошивались. А шлепать еще чуть не километр, через «зеленку», через просеку…

— Рупь за сто: их в этот домик специально перетащили. Какую-то подлянку готовят. Кто этот район знает? — Серега обвел товарищей вопросительным взглядом.

— В этот дачный поселок так просто не войдешь. Со всех сторон лес настоящий. Целый полк растянуть можно. И на стрельбу друг по другу спровоцировать.

— Пионер, бери машину, группу прикрытия, гони за Эльдаром и его ребятами, — говорит Шопен одному из своих офицеров. — Найди их. Хоть из-под земли достань. Пусть он всем любопытным скажет, что его на другой конец города вызывают. Куда-нибудь в Старые Промыслы. В нашу комендатуру провезете их скрытно. Боевики не должны знать, что они здесь…

— Кто такой? — спрашивает Серега.

— Эльдар?.. Чеченский ОМОН.

— На хрена он тут нужен? Ты что, с «чехами» в «зеленку» собрался? Они нас проведут… как Иван Сусанин.

— Эльдар здесь, в Ленинском РОВД, начальником розыска был. Давил бандоту как положено. А когда Дудаев стал из уголовщины личную гвардию набирать, они с Эльдаром в числе первых посчитались. Сына убили. Жена и дочка у друзей с ручным пулеметом в обнимку ночевали, пока он их не сумел в родовое село отправить. Сам он дудаевцами заочно к смерти приговорен. И вся команда у него такая же. Так что эти… «чехи»… понадежней нас с тобой будут. Их только придерживать надо. Горячие очень…

Через час собрались в новом составе. Худощавый, порывистый, с небольшой черной бородкой, весь обвешанный оружием, Эльдар увлеченно рассказывал, черкая карандашом по карте:

— Правильно понимаешь. Тут очень хитрое место. Они знают, мы знаем. А из федералов никто не знает. И на картах ваших ничего нет. Тут дренаж мощный. Во-от такие трубы бетонные, целые тоннели. И выходят колодцами: вот здесь, здесь и здесь. Они запустят вас, потом спереди стрелять начнут. Вам придется здесь залечь, на насыпи. И будете к колодцам спиной. Расстреляют вас, как в тире, и уйдут спокойно.

— Так вот почему он вдруг вздумал о наших позаботиться! — недобро улыбнулся Шопен.

— Это Ильяс-то, который у вас здесь в районе орудует? Этот позаботится! Он вообще никого, кроме своих, за людей не считает. Да и с теми себя как князь держит. Видно, хорошо вы их потрепали. Им теперь с вас надо много крови взять. Иначе Ильяс у своих уважение потеряет, а значит, и власть.

— Ну и что делать будем?

— Идите, как будто поверили им. Не совсем, но поверили. Прикрытие возьмите. Осторожность покажите. А мы в трубы пойдем…

— Уж больно риск большой. И дачный поселок, и «зеленка» — рай для снайперов. Потери будут почти наверняка, даже при самом удачном раскладе. Стоит ли живых ребят терять за тех, кому уже все равно… Вот вопросец-то!

Голос коменданта глух и горек. Что ни говори, а окончательное решение — за ним. Тяжкая ответственность.

— Шопен, а тебе я вообще приказывать не могу. Закончилась ваша командировка. Все. Нет вас здесь… В общем, так, мужики, пусть каждый еще раз подумает и окончательно решит. Двадцать минут даю…

— Мои готовы. Что мы за мужчины будем, если друзей не сможем похоронить по-человечески? — карие глаза Эльдара блестели дерзкой отвагой. — И еще: Ильяс очень хитрый. За ним — сотни трупов. Будут еще сотни. А сегодня мы можем поймать его в его же собственную ловушку. Такого случая еще сто лет не будет. Если вы не захотите рисковать, мы сами пойдем.

— Не горячись, — мягко осадил его комендант.

— Идем. Готовы все, — коротко добавил Шопен.

— Без вопросов, — поднял кулак к плечу Серега.

Командир СМВЧ подтянулся, все на него глаза вскинули.

— Вот что, мужики. Как операцию проводить — вам решать. Вы опытней, обстановку лучше знаете. Но ту группу, что впереди пойдет — я поведу. Я ребят потерял, мне их и доставать…

В КРУГУ света на выходе из бетонного кольца, прикрытого бугром и высокой травой, черные силуэты боевиков виднеются. Внутри трубы — по колено грязной воды. Но к выходу дно немного поднимается, и засада расположилась на относительно высоком и сухом участке бетона.

Если посмотреть со стороны дачного поселка, то осевшие в топкий грунт и заросшие буйной зеленью трубы выглядят просто как широкие полосы бурьяна. Трудно предположить, что в этой траве кто-то будет прятаться. Ведь упругие зеленые стебли — никакая не защита даже от слабеньких осколков подствольников. А уж от пуль и гранат потяжелее — и подавно.

Зато из труб отлично, как на ладони видна невысокая насыпь, весной и осенью спасающая домики от разливов Сунжи. До нее — метров двести. И чеченские снайперы деловито разглядывают насыпь в оптику, заранее определяя, где будут искать спасения застигнутые врасплох федералы. Позиция прекрасная, как в тире. И зелененький домик на углу виден хорошо. И три окровавленных тела в изорванной милицейской форме, лежащие вповалку у стены.

На дороге, ведущей к дачному поселку, заурчали моторы. Цепочка бамовцев и омоновцев приближалась к насыпи. За ней, настороженно поводя стволами пулеметов, двигался БТР.

Напряжение звенело, вибрировало, взвинчивало нервы доброй сотни участников этой страшной и беспощадной игры. Игры, в которой ставкой были не три безразличных ко всему трупа у веселенькой зелененькой стенки, а напряженно трепещущие сердца и вцепившиеся в них души пока еще живых людей.

ЗА СПИНОЙ у боевиков захлюпала вода. «Духи» резко развернулись. После дневного света их глаза ничего не могли различить в мрачном сумраке тоннеля. Взметнулись стволы, готовые послать смерть вдоль круглых стен, превращающих любой промах в смертельный рикошет.

— Кто?

— Свои. Ильяс еще пулемет дал, — ответил приглушенный голос по-чеченски.

— Куда его ставить? — недовольно буркнул старший. Боевики опустили оружие, стали разворачиваться к выходу.

Но один, вздрогнув от голоса Эльдара, наоборот, стал приподнимать опущенный было автомат.

— Ты откуда здесь, легавый?

В этот момент от стен тоннеля отделились еще двое. Длинные очереди пулемета и двух автоматов в замкнутом пространстве страшно ударили по перепонкам. Но еще страшнее хлестанули тяжелые пули, смяв и отшвырнув к выходу все трио засадной группы.

В ту же секунду свинцово-стальные потоки вырвались из глубины двух других тоннелей. Приближавшиеся к выходу бойцы Эльдара били вперед, еще не видя врага, но понимая, что пулям больше некуда лететь. Только вперед. В тех, кто сам только что готовил внезапную гибель другим.

Но и в самом плотном огне бывают прорехи.

В одном из тоннелей уцелевший под смертельным ливнем боевик успел развернуться и выпустить в сверкающую вспышками темноту полный магазин автомата. А еще через секунду, уже падая, он сумел нажать на спуск подствольника. Граната черканула по верхнему своду, серебристо-черной лягушкой поскакала вглубь и рванула, выбросив сноп бенгальских огней.

Единственный из бойцов Эльдара, уцелевший в этой группе, добил в упор стрелявшего боевика, а затем бегом помчался назад и, схватив под мышки, потащил к свету, на сухое место своих товарищей, один из которых стонал, держась за бок, а второй мертво обмяк.

С ПЕРВЫМИ же выстрелами в тоннелях омоновцы упали за насыпь. Но вместо того, чтобы беспомощно раскинув руки от страшных ударов в спины скатываться один за другим по щебенчатым склонам, они открыли ураганный огонь. Он превратил в решето стены всех стоящих вдоль насыпи домиков, расщепил доски чердаков, сметая, пронзая, разрывая на куски каждого, кто не сумел укрыться, кому не повезло.

Резко сдавший назад и прикрывшийся высоким бугром БТР вертел еле видимой со стороны боевиков башней. Он то деловито постукивал из КПВТ, пробивая насквозь бетонные заборы и вырывая из тел спрятавшихся за ними боевиков куски мяса в кулак величиной, то стремительно посылал короткую очередь из ПКТ, навек успокаивая блеснувшего оптикой снайпера.

Недалеко от БТРа в обложенном мешками с землей кузове развернувшегося «Урала» спокойно, как недавно перед телевизионщиками, командовал своим расчетом Пастор. Его АГС бил короткими очередями. И редкая из них не находила цель.

Несмотря на такой оборот, «духи» дрались отчаянно. Опомнившись после первого шока, они стали отходить короткими перебежками от укрытия к укрытию. Заработали их подствольники, все ближе и злее стали взвизгивать бандитские пули.

А между двумя встречными потоками смерти, перекатившись через насыпь и пригнувшись, бежали четверо.

Длинными очередями слева и справа от них Пастор выстроил огненно-черные стены разрывов, спрятав товарищей от флангового огня за повисшими лохматыми клубами. Но он не сумел уберечь их от боевика, который, прижавшись ко дну окопчика и не поднимая головы, швырнул в сторону своих врагов зеленую, рубленную на дольки «лимонку».

Веер осколков достал бамовцев уже в спины. Трое, мертвые уже несколько часов и безжизненно висевшие на спинах выносивших их офицеров, не стали еще мертвее. Они равнодушно приняли удары доброго десятка вонзившихся в них кусков чугуна, защитив тех, кто уносил их к своим. А вот прикрывавший своих подчиненных и свалившийся с перебитой осколком ногой комбат застонал в смертном отчаянии, понимая, что жить ему осталось секунды: живая мишень в ста метрах от ближайшего автоматчика.

Но уже зазвучал во всех рациях звенящий, подстегивающий голос Шопена:

— Огня, ребята, огня! Прикрыть братишку!

И встали новые клубы разрывов от АГСа и подствольников. С утроенной яростью заполоскал свинец по позициям боевиков.

И мелькнули над насыпью тени могучих бесшабашных собровцев, подхвативших раненого и перебросивших его в безопасное место, как пушинку.

А еще через несколько минут склонившийся над ним Айболит уже убеждал женатого десять лет комбата, что такое ранение до свадьбы однозначно заживет.

РЕБЯТ Эльдара хоронили на родовом кладбище недалеко от Грозного. Тележурналист Миша со своим оператором снимал их похороны, прекрасно понимая, что этот материал в эфир не пойдет. Он не вписывался в «видение чеченской ситуации» руководством телекомпании.

На похороны своих мальчишек в родном северном городе удрал из госпиталя командир СМВЧ.

И каждый из погибших лег в могилу под рвущие небо залпы почетного караула. И мать каждого из них знала, куда прийти, чтобы побеседовать с сыном и выплакать свои беды на родном, всегда ухоженном холмике.

И сочинил Шопен свою новую песню.