"Айболит из Алабамы. Героические будни сельского ветеринара" - читать интересную книгу автора (МакКормак Джон)

Глава 3

Это случилось в самом начале пятницы 27 августа 1965 года, в первом часу ночи, когда мы с Диком приехали домой из Ливингстона совершенно без сил. Там проходил животноводческий аукцион, а мы тридцать часов кряду осматривали коров, делали прививки свиньям, обрабатывали телят и вели бесконечные споры с перегонщиками скота по поводу ветеринарных сертификатов. Начинался сезон продаж, и теперь вплоть до самой зимы меня ожидали такие же бесконечные четверги.

Я понимал, насколько опасно в конце долгого рабочего дня садиться за руль и в кромешной темноте катить сорок пять миль до дома по извилистым дорогам, но выбора у меня не было. Именно за эту работу Департамент сельского хозяйства платил мне жалованье. Поэтому помощь такого крепкого парня, как Дик, в то лето была для меня истинным благословением.

Дик изучал искусствоведение в колледже Алабамского университета, а, поскольку мы с Ян закончили Обурнский университет, считавшийся его основным конкурентом, язвительные шутки на эту тему не прекращались. Помню, как однажды утром я вошел в комнату Тома, служившую Дику спальней, чтобы сообщить ему последние новости о его альма-матер.

— Дик! Проснись! — громко прошептал я.

— В чем дело?

— Только что передали по радио, вчера ночью на университет Алабамы обрушился торнадо.

— О, нет! Что сообщают о разрушениях? — спросил он, садясь в постели.

— Говорят, на восстановление потребуется два миллиона долларов! — объявил я и вышел из комнаты, зажимая руками рот и изо всех сил пытаясь сдержать хохот, чтобы не разбудить детей.

Я понимал, рано или поздно Дик отыграется, но пока что от души наслаждался произведенным эффектом.

Не могу забыть первый визит Дика в парикмахерскую Чэппела — он доставил мне истинное наслаждение. Сначала оба парикмахера, Чэппел и Миатт, приняли его за моего брата — оба мы были высокими, носили очки и комбинезоны с зелеными пятнами, оставленными коровьими экскрементами.

— Вы учитесь в колледже? — поинтересовался Миатт.

— Да, сэр, — ответил Дик.

— И за что собираетесь приняться?

— Сэр? — Дик явно не понимал, что имеет в виду Миатт.

— Он спрашивает, какой предмет у вас считается основным.

— Искусство. Я изучаю искусствоведение, — с гордостью сообщил Дик.

В комнате повисла тишина, которую нарушало лишь пощелкивание ножниц Чэппела и мурлыканье радиоприемника. Посетители, ожидавшие своей очереди на стрижку, отложили журналы и уставились на нас.

— Что он сказал? — переспросил туговатый на ухо Чэппел.

— Сказал, что изучает искусство, — проорал Миатт.

— Искусство? Как писать картины и все такое?

— Ну да. Больше всего мне нравятся модерн и современное искусство, а еще керамика, — пояснил Дик.

Все молчали. Безмолвствовала очередь, никто из присутствующих не проронил ни слова.

— Спросите его, где он учится, — предложил я, просто чтобы что-то сказать.

— И где же? — спросил Миатт.

— В университете штата Алабама, — с гордостью ответил Дик.

Я почувствовал приступ тошноты. Если что-нибудь и раздражает местных жителей, так это когда название их университета произносят с подобным придыханием.

— Ну да, я слышал, у них там первоклассный факультет искусства, — объявил один из посетителей, сидевший справа от меня. — Разве мы против современного искусства?

Остальные одобрительно закивали головами.

— Точно, он котируется наравне с самыми привилегированными колледжами, — заявил парень слева от меня, придвигаясь ближе, чтобы лучше рассмотреть новую «звезду» парикмахерской.

— Вы имеете в виду… — но никто не обратил на меня внимания.

Все глаза были устремлены на моего названного брата, а до остального им не было никакого дела.

— Когда закончите учебу, возвращайтесь к нам в городок, вы сможете устроить здесь студию. Что нам совершенно необходимо, так это побольше искусства, побольше культуры, — заявил Миатт, пристально глядя мне в глаза. — Бьюсь об заклад, мы сможем выделить ему местечко прямо здесь, у задней двери, правда ведь, Чэппел? Люди будут приходить к нам сделать прическу, а заодно и насладиться бархатной живописью Элвиса Пресли.

— Это будет нечто сногсшибательное.

При упоминании «бархатного Элвиса» Дик недоуменно пожал плечами.

— Честно говоря, я не занимаюсь такими вещами, — неуверенно возразил он.

Я знал, что долго обсуждать искусство они не будут, здесь любой разговор рано или поздно скатывался к обсуждению футбола. На сей раз, пожалуй, это случилось рано.

— Наверное, вы член футбольной команды?.

На западе Алабамы этот вопрос считался ключевым, а Медведь Брайант пользовался славой национального героя.

— Честно говоря, я не слишком силен в спорте, — признался Дик.

Лучше бы он соврал и сказал им, что брал уроки лично у самого Брайанта. Впрочем, этому они могли и не поверить.

— На вид ты парень крепкий. Сколько в тебе — метр девяносто пять? Из тебя вышел бы крутой игрок, — объявил Чэппел. — Док говорит, он играл в команде Обурна, а ведь ты будешь покрупнее.

Дик взглянул на меня и расхохотался.

Я никогда не утверждал, что играл в команде университета, хотя действительно увлекался футболом, пока учился в ветеринарном колледже. Правда, и не рассказывал, что меня выпустили на поле всего лишь раз, когда у трех остальных защитников случились судороги и они не могли даже ходить.

— Что ж, в нашем городке всегда рады хорошему человеку, раз вы дружите с доком, милости просим. Он неплохой ветеринар, но если бы ему удалось получить приличное образование, например, в университете штата Алабама, даже не представляю, чего бы он сумел достичь, — провозгласил Чэппел.

Все расхохотались.

Осенью Дик вернулся в колледж, а я почувствовал, как мне не хватает его помощи и шуток. Скучали и завсегдатаи парикмахерской: при встрече меня каждый раз спрашивали, не записался ли мой сообразительный братец-художник в футбольную команду.


В тот августовский вечер мы вернулись домой из Ливингстона и увидели, что Ян сидит в кресле, обеими руками поглаживая свой огромный живот. На полу посреди комнаты стоял чемодан.

— Думаю, пора, — сообщила она негромко, словно опасаясь, что схватки могут усилиться от малейшего напряжения.

Тут ее лицо исказила гримаса, она попыталась согнуться, но безуспешно. Дик застыл в дверях и уставился на нас, разинув рот, — было ясно, он впервые видел женщину, собирающуюся рожать. Я присутствовал при этом в третий раз и даже полагал, что в целом процесс родов у человека и животных мало чем различается, но тут же потерял голову. Как я ошибался, думая, что девяти месяцев более чем достаточно, чтобы морально подготовиться к этому благословенному событию.

Да и Ян эти месяцы дались нелегко. Почти ежедневно ее тошнило, а пару раз доктор Пол даже предписывал ей постельный режим, пугая нас тем, что мы можем потерять ребенка. Однажды — примерно в середине беременности — жена проезжала перекресток за рулем своего пикапа, как вдруг какая-то машина выехала на красный свет и врезалась в ее автомобиль, впечатав его в угол здания Первого национального банка. К счастью, Ян отделалась лишь испугом. Президент банка потом звонил и намекал, что наличные гораздо проще получить, подрулив к специальному окошечку для автомобилистов.

— Надо вызвать доктора Пола, — я судорожно пытался вспомнить номер его телефона.

— Не нужно, он уже ждет нас, — выдохнула Ян.

— Почему ты не позвонила мне на работу, чтобы я приехал пораньше?

— Я звонила, но девушка, которая подошла к телефону, сказала, что ты уже уехал. Я собиралась подождать до полуночи, а потом отправиться к Джейн, чтобы она помогла мне. Бери чемодан. Дик, ты останешься с Томом и Лизой.

И Ян пустилась в детальные объяснения, что приготовить детям на завтрак, периодически — во время очередной схватки — делая паузу.

Однако всего через четыре минуты мы уже стояли у дверей приемного покоя Западного регионального госпиталя Алабамы. Двери тут же распахнулись, и к нам подкатило кресло-каталка, пилотируемое юным санитаром.

— Я ждал вас, мисси, — сообщил он, запыхавшись, — доктор Пол велел мне позаботиться о вас, вам нельзя разгуливать по больнице. Док говорит, нужно поберечь силы, чтобы вытолкнуть наружу крупного младенца.

— Крупного? С чего он взял? — поинтересовался я.

— Ну, он думает, в нем будет четыре с половиной килограмма, к тому же… — новый приступ боли обрушился на Ян, словно удар грома.

Я поблагодарил Бога за то, что она сидит в кресле.

— Четыре с половиной килограмма? Таких огромных младенцев не бывает! Может быть, стоит подумать о кесаревом сечении?

— Не придумывайте, никакого кесарева сечения. Я рожу его сама.

Хорошо, что я не знал об этом раньше, не то разволновался бы не на шутку. В дверях появился доктор Пол, попыхивавший своим любимым «Честерфилдом» с некоторой нервозностью.

— Везите ее в смотровую, взглянем, как продвигается дело, — распорядился он. — Сестра, мне понадобится помощь. Соберите всю смену.

Неудивительно, что доктор так легко нашел с моей женой общий язык, — оба они любили покомандовать. Наконец его голос смолк, Ян и вместе с ней половина ночной смены скрылись в лабиринте дверей и коридоров. В последний момент я заметил руку своей жены, поднятую в прощальном приветствии. Сестра, замыкавшая процессию, распорядилась:

— Сидите здесь, молодой человек.

Мне кажется правильным, что теперь будущие отцы принимают более деятельное участие в процессе рождения ребенка, чем мы в пятидесятые и шестидесятые годы. Тогда больничный персонал видел в нас совершенно никчемных людей и гонял, словно ленивых мулов на хлопковом поле. Трижды испытав такое отношение на собственной шкуре, я не могу избавиться от подозрения, что в школе медсестер преподают специальный курс запугивания будущих отцов.

Минут через десять вернулся доктор Пол и, закурив очередную сигарету, жестом пригласил меня выйти на улицу.

— Сейчас там три-четыре сантиметра, — сообщил он, выпуская дым из ноздрей. — Думаю, в запасе у нас еще часа три, но мы все равно положим ее в родовую палату. В общем, устраивайтесь со всем комфортом, какой возможен в наших условиях, теперь от вас ничего не зависит, остается только ждать, когда все завершится. Младенец довольно крупный, так что повозиться придется.

— Да, я уже в курсе благодаря вашему помощнику. Как вы думаете, ей может понадобиться кесарево сечение? — с тревогой спросил я.

— Не исключено, хотя она настроена рожать. Но вы же понимаете, что в нужный момент я сделаю все необходимое.

И он щелчком отправил недокуренную сигарету во мрак влажной августовской ночи. Ударившись о тротуар, окурок рассыпал сотни искр, разлетевшихся, словно крошечные метеориты. Несмотря на все свое уважение и симпатию к доктору, я никогда не мог понять, зачем он так много курит да еще и разбрасывает окурки.

— Я приготовил для вас кофе в комнате отдыха. Раз уж вы здесь, можете принять душ и взять форму доктора Невилла, у вас почти одинаковые фигуры. И он снова скрылся в недрах больницы.

Оглядев себя, я понял, что в суматохе забыл снять грязный комбинезон, в котором работал на ярмарке. Сотрудникам больницы мог не понравиться мой вид, а главное, запах, потому-то доктор Пол предложил мне принять душ и переодеться. Войдя в пустую комнату отдыха, предназначенную для полудюжины врачей, и оценив ее удобство, я почувствовал себя большой шишкой. Пришлось напомнить себе, какая величайшая ответственность возложена на всех этих тружеников медицины, даже если не брать в расчет требования, часто непомерные, которые предъявляют им пациенты. Тут я в очередной раз подумал, что не ошибся с выбором профессии.

Решив насладиться кофе, который якобы сварил мне доктор Пол, я обнаружил в кофеварке чуть теплую жидкость, более всего напоминающую обыкновенную воду. Штепсель аппарата был всунут в розетку, в фильтре был кофе, но поскольку он не заварился, я решил, что кофеварка не работает. Мне оставалось лишь принять душ и натянуть хирургическую робу доктора Невилла, Бог даст, нас не перепутают, и меня не попросят вместо него наложить швы на рану или помочь при сердечном приступе.

Выбравшись украдкой за дверь, я заметил знакомую медсестру, регулярно посещавшую нашу ветклинику. Она оказалась настолько любезна, что последующие два часа неутомимо подбадривала меня крепким кофе и рассказами о своих пуделях. Мы обнаружили, что доктор Пол пытался сварить кофе, налив в кофеварку кипяток вместо холодной воды.

— Все его мысли там, с роженицами. За сегодняшнюю ночь ваша уже третья, — медсестра доложила последние новости из родовой палаты и вернулась к рассказу о здоровье своих собак.

Около трех часов ночи она удалилась и вернулась с сообщением, что роды начались. Благодаря крепкому кофе я не уснул и нервничал, сидя на полу под дверью. Наконец, в комнату вошел доктор Пол, на шее у него болталась маска.

— Поздравляю, молодой человек! У вас крупный здоровый мальчик, четыре килограмма триста граммов, — объявил он.

— Как там Ян?

— Все в порядке, однако нам пришлось попотеть, пока мы вытащили младенца наружу, и под конец я решил дать ей наркоз. Можете спуститься в детскую и взглянуть на него, пока он никуда не убежал.

Через минуту я уже во все глаза разглядывал самого крупного из всех младенцев, каких мне доводилось видеть, а медицинские сестры, устроившие настоящий военный совет, охали и ахали над ним, восхищаясь нашим сходством и забрасывая меня вопросами, что ела Ян, выносившая такого крупного ребенка. Из-за лишнего килограмма он выглядел настоящим гигантом на фоне остальных младенцев, и я невольно представил себе крупного мясистого бычка, окруженного мелкими телочками джерсийской породы. Меня чуть не разорвало от гордости. Тут у меня за спиной послышалось поскрипывание колесиков каталки.

— А вот и ваша жена, — сказала одна из медсестер.

Ян лежала под грудой одеял, укутанная до самого носа. Ее волосы были растрепаны, а подбородок заметно дрожал, видно было, как тяжело дались ей роды. Мне показалось, что ее знобит.

— Как ты? — вырвалось у меня.

Ян попыталась открыть глаза, но не смогла, и лишь приподняла брови.

— Родила тебе еще одного сына, — хрипло выговорила она, выдавив слабую улыбку, и снова отключилась.

Вскоре я гордо вышел из дверей больницы и направился домой, намериваясь обзвонить друзей и родственников. В эту минуту из-за сосен на востоке выглянуло солнце, возвещая наступление нового чудесного дня, новой жизни и новых обязанностей. Утром Тому предстояло идти в первый класс, и мне нужно было одеть его как следует.

Я отвез Тома в школу. Потом вернулся в больницу и мы вместе с измученной Ян придумали имя новорожденному, назвали его Милтоном Полом — в честь отца Ян и доктора Пола. Нам казалось, что имена этих славных людей помогут нашему ребенку стать хорошим во всех отношениях человеком, у которого к тому же хватит сил самостоятельно передвинуть холодильник или пианино. В тот день мы мечтали, чтобы у нашего малыша была счастливая, яркая жизнь, чтобы он научился находить общий язык с самыми разными людьми и умел вызывать у них улыбку. Я предвкушал также, что настанет день, когда он сможет обыграть в гольф своего папашу.

Должен отметить, Пол с лихвой превзошел все наши ожидания.