"The Gathering Storm" - читать интересную книгу автора (Джордан Роберт)

Глава 6

Когда железо тает

Родел Итуралде повидал много полей боя. Кое-что остается неизменным. Мертвецы, лежащие грудами, как кучи тряпья. Торопящиеся поживиться вороны. Стоны, крики, всхлипы и бормотание тех, кому не повезло умереть сразу.

Но каждое поле боя имело и свой собственный образ. Битву можно читать, как след пробежавшей дичи. Трупы, лежащие необычно ровными рядами, указывали на пехотинцев, попавших во время атаки под залпы стрелков. Разбросанные и растоптанные тела говорили о пехоте, разбежавшейся от атаки тяжелой кавалерии. Эта битва видела массу Шончан, раздавленных о стены Дарлуны, подле которых они отчаянно бились. И были расплющены о ее камни. Одна часть стены там, где дамани пытались прорваться в город, была полностью разрушена. Уличные бои были бы выгодны для Шончан. Но они не успели.

Итуралде ехал через этот беспорядок на своем чалом мерине. Битва – это всегда беспорядок. Аккуратные битвы встречаются только в сказках или в исторических книгах. В них они отчищены и отскоблены шершавыми руками ученых, ищущих краткости. "Нападавшие победили, пятьдесят три тысячи погибших" или "Оборонявшиеся устояли, двадцать тысяч павших".

Что напишут об этой битве? Это зависит от того, кто будет писать. Они не станут описывать кровь, пропитавшую превратившуюся в грязь землю. Или тела – разломанные, продырявленные и искалеченные. Изуродованную разбушевавшимися дамани местность. Возможно, они запомнят числа; это часто кажется важным книжникам. Здесь полегла половина стотысячной армии Итуралде. На любом другом поле боя потеря пятидесяти тысяч разозлила бы его и покрыла позором. Но он противостоял превосходящей его втрое армии, да еще и поддерживаемой дамани.

Он последовал за разыскавшим его юным посыльным, мальчиком лет двенадцати, в красно-зеленой шончанской форме. Они миновали упавшее знамя, свисающее со сломанного, торчащего из грязи древка. На нем были изображены шесть чаек на фоне солнца. Итуралде ненавидел незнание Домов и имен своих противников, но с заморскими Шончан узнать их не представлялось возможным.

Тени, отбрасываемые заходящим вечерним солнцем, располосовали землю. Скоро покрывало тьмы укроет тела, и выжившие смогут на время сделать вид, что поле стало братской могилой для их друзей. И для тех, кого их друзья убили. Он обогнул небольшой холмик, выехав к россыпи тел шончанской элиты. Большинство погибших носили похожие на головы жуков шлемы. Побитые, сломанные или пробитые. Мертвые глаза пусто смотрели из отверстий за искривленными жвалами.

Шончанский генерал был жив, пусть жизнь и едва в нем теплилась. Он был без шлема, на губах выступала кровь. Он прислонился к большому, покрытому мхом валуну, опершись на свернутый плащ, словно в ожидании трапезы. Конечно, этот образ портили его вывернутая нога и обломок копья, торчащий из живота.

Итуралде спешился. Как и большинство его подчиненных, он был одет в рабочую одежду – простые штаны и куртку коричневого цвета, позаимствованные у тех, кто, устроив ловушку, переоделся в его военную форму.

Без формы он чувствовал себя неправильно. Такой человек, как этот генерал Туран, не заслуживал солдата в лохмотьях. Итуралде жестом приказал посыльному остаться за пределом слышимости, и подошел к шончанину в одиночестве.

– Так значит, это ты. – Сказал Туран, глядя на него снизу вверх, с протяжным шончанским акцентом. Он был плотного сложения, совсем невысоким, с горбатым носом. Его коротко стриженные черные волосы были выбриты на два пальца в ширину с каждой стороны головы. Его шлем с тремя белыми перьями лежал рядом с ним на земле. Он с трудом поднял руку в черной перчатке и стер кровь с края рта.

– Я. – Ответил Итуралде.

– В Тарабоне тебя зовут «Великим Генералом».

– Зовут.

– И заслуженно. – Закашлявшись, подтвердил Туран. – Как у тебя это получилось? Наши разведчики… – он зашелся в кашле.

– Ракены. – сказал Итуралде, как только стих кашель. Он опустился на корточки рядом со своим врагом. Заходящее солнце медленно опускалось за горизонт, освещая поле боя проблеском красно-золотого света.

– А армия позади нас?

– В основном, женщины и подростки. – Сказал Итуралде. – Ну и изрядное количество фермеров. В форме, позаимствованной у моих солдат.

– А что, если бы мы развернулись и атаковали?

– Вы бы не стали. Ваши ракены доложили, что та армия больше вашей. Лучше преследовать меньшие силы впереди вас. Еще лучше идти к городу, который, согласно докладам ваших разведчиков, почти незащищен, даже если это означало заставлять ваши войска двигаться маршем почти до полного изнеможения.

Туран закашлялся опять, кивая.

– Да. Да, но город был пуст. Как ты сумел поместить туда войска?

– Разведчики в воздухе, – сказал Итуралде, – не могут заглянуть внутрь домов.

– Вы приказали, чтобы Ваши войска так долго прятались внутри зданий?

– Верно. – Ответил Итуралде. – Ежедневно чередуясь, небольшая часть могла выходить для работы на полях.

Туран недоверчиво покачал головой.

– Ты понимаешь, что ты сделал. – В его голосе не было угрозы. На самом деле, там была изрядная доля восхищения. – Верховная Леди Сюрот никогда не смирится с этим поражением. Теперь, она должна будет разгромить вас, хотя бы для того, чтобы сохранить лицо.

– Я знаю. – Сказал Итуралде, поднимаясь. – Но я не могу победить, атакуя вас в ваших крепостях. Нужно было, чтобы вы пришли ко мне сами.

– Ты не понимаешь, какой численностью мы располагаем… – сказал Туран. – Те, кого ты разбил сегодня, это лишь ветерок по сравнению с тем штормом, который ты поднял. Сегодня спаслось достаточно моих людей, чтобы рассказать о твоей хитрости. Больше она не сработает.Он был прав. Шончан быстро учились. Итуралде вынужден был прекратить свои набеги в Тарабоне из-за быстрой реакции Шончан.

– Ты знаешь, что не можешь нас победить. – тихо сказал Туран. – Я вижу это в твоих глазах, Великий Генерал.Итуралде кивнул.

– Тогда почему? – спросил Туран.

– Почему ворона летает? – спросил Итуралде.

Туран слабо кашлянул.

Итуралде и вправду знал, что не может выиграть войну с Шончан. Как ни странно, каждая из его побед все более убеждала его в конечном поражении. Шончан были умны, хорошо укомплектованы и очень дисциплинированы. Более того, они были настойчивы.

Туран должен был понять, что обречен, как только открылись ворота. Но он не сдался; он сражался до тех пор, пока его армия не была рассеяна, разбежавшись во всех направлениях, так, что уставшие войска Итуралде не сумели их догнать. Туран понимал. Иногда капитуляция обходится слишком дорого. Никто не радуется смерти, но для солдата бывают намного худшие исходы. Оставить свою родину захватчикам… нет, Итуралде не мог так поступить. Даже если победить невозможно.

Он делал то, что необходимо, и тогда, когда необходимо. И прямо сейчас Арад Доману нужно было сражаться. Они проиграют, но их дети будут помнить, что их отцы сражались. И их сопротивление будет важно через сотню лет, когда начнется восстание. Если оно начнется.

Итуралде встал, намереваясь вернуться к ожидавшим его солдатам.

Туран напрягся, потянувшись за мечом. Итуралде приостановился, повернувшись обратно.

– Ты сделаешь это? – спросил Туран.

Итуралде кивнул, вынув свой собственный меч из ножен.

– Это честь для меня. – Сказал Туран и закрыл глаза. Отмеченный цаплей меч Итуралде моментом позже срубил его голову. На мече Турана тоже была цапля, едва видная на сверкающей части клинка, что сумел вытащить шончанин. Жаль, что им не довелось скрестить клинки, хотя, в некотором смысле, они это делали на протяжении последних нескольких недель, пусть и на ином уровне.

Итуралде вытер меч, затем вложил его в ножны. В качестве последнего жеста он поднял меч Турана и вогнал его в землю рядом с павшим генералом. Затем Итуралде вновь сел на коня и, кивнув на прощание посыльному, направился обратно через погрузившееся в тень поле трупов.

Пришло время воронов.


* * *

– Я пыталась соблазнить некоторых слуг и стражников, – тихо сказала Лиане, сидя рядом с прутьями камеры – но это трудно. – Она улыбнулась, глядя на Эгвейн, которая сидела на табурете за пределами камеры. – Мне кажется, сейчас я не слишком-то привлекательна.

Эгвейн ответила ей кривой улыбкой – по-видимому, она понимала. На Лиане было то же самое платье, в котором ее схватили, и его с тех пор ни разу не стирали. Раз в три дня она полоскала его в тазу в той же воде, что ей по ведру предоставляли по утрам, после того, как обтиралась сама с помощью влажной тряпки. Но это было пределом тому, что можно добиться без мыла. Она заплела волосы в косу для того, чтобы придать им видимость аккуратности, но ничего не могла поделать с обломанными ногтями.

Лиане вздохнула, думая об утренних часах, проведенных ею в углу камеры, обнаженной, в ожидании, когда просохнут белье и платье. То, что она была доманийкой, не значило, что ей нравилось расхаживать у всех на виду без единой нитки. Правильное соблазнение требует умения и утонченности; в наготе нет ни того, ни другого.

Ее камера была не так уж и плоха в сравнении с другими. У нее была небольшая кровать, ей приносили пищу, много воды, и ежедневно меняли ночной горшок. Но не выпускали наружу и держали под надзором двух сестер, удерживающих ограждающий щит. Единственным посетителем, не считая тех, кто пытался выудить из нее информацию о Перемещении, была Эгвейн.

Амерлин сидела на табурете с задумчивым выражением лица. И она действительно была Амерлин. Было невозможно думать о ней иначе. Как могло столь юное дитя так быстро освоиться? Эта прямая спина, это самообладание. Умение управлять состояло не столько из той силы, которая у тебя есть, сколько из той, которую ты демонстрируешь людям. На самом деле это похоже на то, как следует обходиться с мужчинами.

– Ты что-нибудь… слышала? – Спросила Лиане. – О том, что они собираются со мной делать?

Эгвейн покачала головой. Две Желтые сестры сидели на лавке неподалеку, болтая при свете лампы, стоявшей на столе рядом с ними. Лиане не ответила ни на один вопрос, который ей задали ее тюремщицы, а закон Башни был весьма строг касательно допроса Сестры. Они не могли причинить ей вред, особенно с использованием Силы. Но они могли просто оставить ее гнить в одиночестве.

– Спасибо, что навещаешь меня по вечерам, – сказала Лиане, дотянувшись сквозь прутья решетки до руки Эгвейн. – Думаю, я обязана тебе тем, что не сошла с ума.

– Это доставляет мне удовольствие. – Ответила Эгвейн, хотя в ее глазах можно было заметить намек на изнеможение, которое она, несомненно, испытывала. Некоторые из Сестер, посещавших Лиане, упоминали о побоях, которые Эгвейн сносила в качестве "наказания" за свою непокорность. Странно, что находившаяся в обучении Послушница могла подвергаться побоям, а пленница, которую допрашивали, – нет. Но, несмотря на боль, Эгвейн навещала Лиане практически каждую ночь.

– Я увижу тебя свободной, – пообещала Эгвейн, продолжая держать ее за руку. – Тирания Элайды долго не продержится. Я уверена, что осталось недолго.

Лиане кивнула, отпустив руку, и поднялась. Эгвейн ухватилась за прутья решетки, помогая себе встать на ноги, слегка при этом поморщившись. Она кивнула Лиане на прощание и затем, нахмурившись, заколебалась.

– Что такое? – спросила Лиане.

Эгвейн отняла руки от решетки и поглядела на ладони. Казалось, они покрыты блестящей, похожей на воск субстанцией. Нахмурившись, Лиане поглядела на прутья и была потрясена, увидев на железе отпечатки ладоней Эгвейн.

– Что, ради Света… – сказала Лиане, ткнув в один из прутьев. Он прогнулся под ее пальцем, как теплый воск на краю подсвечника.

Неожиданно камни под ногами Лиане прогнулись, и она почувствовала, что тонет. Она закричала. Капли растопленного воска начали дождем падать с потолка, растекаясь по ее лицу. Они не были теплыми, но каким-то образом оказались жидкими. И они были цвета камня!

Запаниковав, она открыла рот, пошатнулась и заскользила, все глубже погружаясь в расплавившийся пол. Ее поймала чья-то рука; она взглянула вверх, туда, где за нее ухватилась Эгвейн. На глазах у Лиане решетка таяла, железные прутья оплавлялись по краям, а затем растекались.

– Помогайте! – Закричала Эгвейн Желтым за пределами камеры. – Чтоб вы сгорели! Хватит таращиться!

Напуганная Лиане нащупывала точку опоры, пытаясь вытянуть себя по прутьям ближе к Эгвейн, но хватала руками лишь воск. Кусок решетки остался в ее руке, растекаясь под пальцами, а пол свернулся вокруг нее, засасывая вниз.

А затем ее обхватили потоки Воздуха и выдернули наружу. Комната накренилась, когда ее отбросило на Эгвейн, сбивая девушку с ног. Две Желтые, беловолосая Мусарин и низенькая Джеларна, вскочили на ноги, окруженные сиянием саидар. Мусарин звала на помощь, глядя широко раскрытыми глазами на тающую камеру.

Лиане выпрямилась, слезая с Эгвейн, и поковыляла прочь от камеры, разглядывая свои ноги и платье, покрытые странным воском. Здесь, в коридоре, пол казался прочным. Свет, как бы ей сейчас хотелось, чтобы она могла обнять Источник сама! Но она была слишком опоена вилочником, не говоря уже о щите.

Эгвейн с помощью Лиане поднялась на ноги. В комнате стало тихо, все они вглядывались в камеру при мерцающим свете лампы. Таяние прекратилось, прутья были разорваны, верхние половинки застыли с каплями металла на кончиках, нижние прогнулись вовнутрь. Многие были буквально размазаны по камню во время спасения Лиане. Пол комнаты воронкой прогнулся внутрь – камни вытянулись. На этих камнях были заметны глубокие борозды там, где Лиане пыталась вырваться.

Лиане стояла с бешено бьющимся сердцем, осознавая, что прошло только несколько секунд. Что им делать? Бежать в страхе? Будет ли таять остальной коридор?

Эгвейн шагнула вперед и постучала носком ноги по одному из прутьев. Тот не поддался. Лиане тоже шагнула вперед, и ее платье хрустнуло, кусочки камня посыпались с него словно известка. Она нагнулась и отряхнула подол, почувствовав, что его покрывает камень, а не воск.

– Подобные события стали происходить все чаще. – Спокойно сказала Эгвейн, глянув на двоих Желтых. – Темный становится сильнее. Последняя Битва приближается. Что ваша Амерлин предпринимает по этому поводу?

Мусарин взглянула на нее. Высокая пожилая Айз Седай выглядела сильно обеспокоенной. Лиане, беря пример с Эгвейн, заставила себя стать спокойной и встала рядом с Амерлин. С ее платья продолжали сыпаться крупинки камня.

– Да, ладно. – Сказала Мусарин. – Послушница, тебе следует вернуться в свою комнату. А ты… – она взглянула сначала на Лиане, потом на остатки камеры. – Нам придется… тебя переселить.

– И, полагаю, выдать мне новое платье, – сказала Лиане, скрестив руки на груди.

Мусарин сверкнула глазами на Эгвейн.

– Ступай. Это больше не твое дело, дитя. Мы позаботимся о заключенной.

Эгвейн стиснула зубы, но затем повернулась к Лиане.

– Будь сильной. – Сказала она и поспешила прочь по коридору.

Изнуренная, обеспокоенная плавящим камни пузырем зла, Эгвейн, шелестя подолом, шла по направлению к тому крылу Башни, где находились помещения послушниц. Что же нужно, чтобы эти глупые женщины поняли, что времени на препирания не осталось!

Час был поздним, и в коридорах только изредка встречались женщины, но послушниц среди них не было. Эгвейн миновала нескольких слуг, выполнявших ночную работу, их обутые в тапочки ноги тихо ступали по каменным плиткам. Эта часть Башни была достаточно населена, поэтому на стенах горели притушенные лампы, дававшие оранжевый отсвет. Сотни полированных плиток отражали мерцающее пламя, напоминая глаза, следившие за движением Эгвейн.

Трудно было осознать, как этот тихий вечер мог обернуться ловушкой, едва не погубившей Лиане. Если нельзя доверять даже земле, то чему можно? Эгвейн тряхнула головой, слишком уставшая, слишком измученная, чтобы в данный момент думать о решении. Она едва заметила, что плитки из серых превратились в темно-коричневые. Она просто продолжала идти вперед, углубляясь в крыло Башни, считая двери, которые прошла. Ее была седьмой…

Она замерла, хмуро уставившись на пару Коричневых сестер: Мэйнадрин, салдейку, и Нигайн. Эти двое говорили приглушенным шепотом, и нахмурились, заметив Эгвейн, когда та проходила мимо. С чего бы им быть в помещении послушниц?

Постой-ка. В помещении послушниц не было коричневых плиток. В этой части они должны бы были быть неопределенно-серыми. И двери в коридоре были расставлены слишком широко. Это совсем не похоже на помещение послушниц! Неужели она настолько устала, что шла совсем в другом направлении?

Она вернулась назад, снова миновав двух Коричневых сестер, нашла окно и выглянула наружу. Широкий белый прямоугольник крыла Башни простирался вокруг нее, как и должно было быть. Она не потерялась.

Озадаченная, она оглянулась назад на коридор. Мэйнадрин скрестила руки на груди, разглядывая Эгвейн своими темными глазами. Высокая и тонкая Нигайн приблизилась к Эгвейн.

– Что ты делаешь здесь в такое позднее время, дитя? – Потребовала ответа она. – За тобой послала Сестра? Ты должна спать у себя в комнате.

Эгвейн, не говоря ни слова, указала на окно. Нигайн, хмурясь, выглянула наружу. И замерла, тихонько охнув. Она оглянулась на коридор, затем обратно в окно, как будто не могла поверить, где она оказалась.

В считанные минуты Башня погрузилась в безумие. Всеми забытая Эгвейн стояла в сторонке в коридоре вместе с группой сонных послушниц, глядя, как сестры спорят друг с другом возбужденными голосами, пытаясь решить, что делать. Оказалось, что две части Башни поменялись местами, и спящие Коричневые сестры были перемещены с верхних уровней в это крыло. Комнаты послушниц – нетронутые – оказались в Коричневом секторе. Никто не помнил ни движения, ни вибрации в момент переноса, и никаких швов не осталось. Ряд плиток был разрезан ровно посредине и затем соединен с плитками той секции, которая была передвинута.

«Становится все хуже и хуже», – подумала Эгвейн, когда Коричневые сестры решили, что, на данный момент, им придется принять это изменение. Не могут же они, в конце концов, переселиться в крохотные комнатушки послушниц.

Это оставляло Коричневых разделенными, половина в крыле, половина на старом месте, с кучкой послушниц среди них. Разделение, хорошо отражающее менее заметные разделения, которые терпели Айя. В конце концов, вымотанная Эгвейн с остальными послушницами были отправлена спать, хотя теперь ей пришлось преодолеть множество лестничных пролетов, прежде чем она добралась до своей постели.