"The Gathering Storm" - читать интересную книгу автора (Джордан Роберт)

Глава 21

Угли и пепел

Открыв глаза, Перрин обнаружил, что висит в воздухе. Барахтаясь в небе, он испытал вспышку ужаса. Над головой бурлили черные тучи, темные и зловещие. А внизу была равнина, покрытая дикой бурой травой, покачивающейся на ветру, и никаких признаков человека. Ни шатров, ни дорог, даже следов не было.

Перрин не падал, он просто висел. Паникуя, он машинально принялся грести руками, в то время как его разум пытался сообразить, что происходит.

«Волчий сон, – подумал он. – Я в волчьем сне. Я лег спать, надеясь попасть сюда».

Он заставил себя вдохнуть, выдохнул и прекратил размахивать руками, несмотря на то, что было трудно сохранять спокойствие, вися в небе в сотнях футов над землей. Внезапно перед ним прыжками пронеслась серая, покрытая мехом фигура. Волк устремился вниз, к равнине, и легко приземлился.

– Прыгун!

«Спрыгивай, Юный Бык. Прыгай. Это безопасно». Как всегда, послание от волка пришло в виде смеси запахов и образов. Перрин становился все искуснее в их толковании: мягкая земля означала почву; порыв ветра – образ прыжка; запах отдыха и спокойствия указывал на то, что нет необходимости бояться.

– Но как?

«Раньше ты всегда слишком торопился, как недавно отлученный от матери щенок. Прыгай. Спрыгивай!» Далеко внизу, в поле, скалясь на Перрина, сидел Прыгун.

Перрин скрипнул зубами и проворчал парочку проклятий про упрямых волков – похоже, что мертвые волки были самыми упрямыми из них. Тем не менее, Прыгун говорил дело. Перрин уже передвигался здесь прыжками раньше, пусть даже и не с самих небес.

Он сделал глубокий вдох, затем закрыл глаза и вообразил себя прыгающим. Воздух закружился вокруг него во внезапном порыве, а затем ноги ударились о мягкую землю. Он открыл глаза. Большущий серый волк, покрытый шрамами от многих драк, сидел подле него, а вокруг широко простиралось поле дикорастущего проса, обильно перемешанного с тянущейся вверх длинной тонкой травой. Царапающиеся стебли, вызывая зуд, терлись на ветру о руку Перрина. Запах от травы шел очень сухой, словно от оставленного на зиму в хлеву сена.

Некоторые вещи в Волчьем Сне были мимолётны. Одно мгновение листья лежали грудой возле его ног, а в другое – уже исчезли. Запахи словно немного выдохлись, как будто все было не совсем здесь.

Он посмотрел вверх. Небо было грозовым. Обычно облака в этом месте были также мимолетны, как и другие вещи. Небо могло быть полностью затянуто тучами, а затем, в один миг, внезапно проясниться. Но сейчас тёмные грозовые тучи и не думали исчезать. Они бурлили, вращались, а между облаками проносились разряды молний. Пока что молнии еще ни разу не ударили в землю и не издали ни звука.

Равнина была странно тихой. Тучи зловеще затянули всё небо. И они не уходили.

«Последняя Охота наступает. – Прыгун посмотрел вверх на небо. – И тогда мы побежим вместе. Если только не уснем вместо этого».

– Уснем? – спросил Перрин. – А как же Последняя Охота?

«Она наступает, – согласился Прыгун. – Если Убийца Тени падет перед бурей, всё заснет вечным сном. Если он будет жить, тогда мы поохотимся вместе. Ты и мы».

Перрин потер свой подбородок, пытаясь разобраться в полученных образах, запахах, звуках, ощущениях. Он мало что понял.

Ну и ладно, в конце концов, сейчас он был здесь. Он хотел прийти и решил добиться, если сможет, кое-каких ответов от Прыгуна. Было приятно снова его видеть.

«Бежим, – передал Прыгун. Его послание не было сигналом тревоги. Это было предложение. – Давай побежим вместе».

Перрин кивнул и неторопливо побежал по полю. Прыгун бежал вприпрыжку рядом с ним, посылая удивление. «Две ноги, Юный Бык? Две ноги – это медленно!» Это послание было образом людей, спотыкающихся на ровном месте, падающих из-за своих вытянутых жалких ног.

Перрин заколебался.

– Я должен сохранять контроль, Прыгун, – сказал он. – Когда я позволяю волку брать верх… ну, я творю страшные вещи.

Задрав голову, волк трусил рядом с Перрином через покрытое травой поле. Под хруст ломающихся под ногами стеблей они отыскали небольшую звериную тропу и свернули на нее.

«Беги», – настаивал Прыгун, явно сбитый с толку нежеланием Перрина.

– Я не могу, – останавливаясь, ответил Перрин. Прыгун развернулся и сделал несколько прыжков ему навстречу. От него пахло замешательством.

– Прыгун, я страшусь себя, когда теряю контроль над собой, – сказал Перрин, – Впервые это случилось со мной сразу после того, как я встретил волков. Ты должен помочь мне разобраться.

Прыгун просто продолжал пристально смотреть, слегка свесив язык из открытой пасти.

«Зачем я это делаю? - подумал Перрин, качая головой. Волки не мыслили так, как люди. – Не все ли равно, что думает обо всем этом Прыгун?»

«Мы будем охотиться вместе», – передал Прыгун.

– А что, если я не хочу охотиться с вами? – спросил Перрин. Эти слова заставили его сердце сжаться. Ему нравилось это место – волчий сон – несмотря на то, каким оно могло быть опасным. Все же с ним случились удивительные вещи после того, как он покинул Двуречье.

Но Перрин не мог и дальше терять контроль над собой. Ему нужно найти равновесие. То, что он выбросил топор, было важно. Топор и молот были разным оружием – одно могло использоваться только для убийства, тогда как другое предлагало ему выбор.

Но этот выбор должен быть правильным. Перрин должен управлять собой. И, видимо, первый шаг к этому – научиться управлять волком внутри себя.

«Побежали со мной, Юный Бык, – послал Прыгун. – Забудь эти мысли. Беги как волк».

– Я не могу, – ответил Перрин. Он повернулся, изучая равнину. – Но мне нужно узнать про это место, Прыгун. Мне нужно научиться использовать его, контролировать его.

«Люди, – подумал Прыгун, посылая запахи пренебрежения и гнева. – Контроль. Всегда контроль».

– Я хочу, чтобы ты меня научил, – сказал Перрин, оборачиваясь к волку. – Я хочу управлять этим местом. Ты покажешь мне, как?

Прыгун снова уселся.

– Хорошо, – сказал Перрин, – Я разыщу других волков, которые покажут.

Он развернулся, сойдя со звериной тропы. Перрин не узнавал это место, но он усвоил, что волчий сон был непредсказуем. Этот луг с доходящей до пояса травой и тисовыми деревьями мог быть где угодно. Где он найдет волков? Он попробовал искать мысленно, но обнаружил, что здесь это делать гораздо труднее.

«Ты не хочешь бегать. Но ты ищешь волков. Почему ты такой сложный, щенок?» – Прыгун снова сидел напротив него.

Перрин заворчал, потом сделал прыжок, который перенес его на сто ярдов. Он приземлился, его ноги опустились на траву, словно это был обычный шаг.

А Прыгун опять оказался перед ним. Перрин не видел прыжка волка. Тот находился в одном месте, а теперь в другом. Перрин заскрежетал зубами. Поискав снова других волков, он почувствовал что-то отдаленное. Нужно стараться лучше. Он сконцентрировался, каким-то образом втягивая в себя больше силы, и ухитрился послать свой мысленный призыв дальше.

«Это опасно, Юный Бык, – передал Прыгун. – Ты вошел сюда слишком сильно. Ты умрешь».

– Ты всегда так говоришь, – ответил Перрин. – Скажи мне то, что я хочу знать. Покажи мне, как научиться.

«Упрямый щенок, – передал Прыгун. – Возвращайся, когда решишь не совать морду в логово огненной гадюки».

Затем что-то ударило Перрина, придавило его разум. Все исчезло, и он был выброшен из волчьего сна, словно попавший в бурю листок.


* * *

Фэйли почувствовала, как ее муж заворочался во сне. Она взглянула на него в сумраке комнаты. Она не спала, хоть и лежала возле Перрина на соломенном тюфяке. Она ждала, прислушиваясь к его дыханию. Он перевернулся на спину, что-то бормоча во сне.

«Ну почему ему плохо спится именно этой ночью…» – подумала Фэйли с раздражением.

Прошла неделя, как они ушли от Малдена. Беженцы разбили лагерь – или, скорее, лагеря – возле реки, что вела прямо к находившемуся неподалеку Джеханнахскому тракту.

Последние несколько дней всё шло гладко, хотя Перрин по-прежнему считал Аша’манов слишком уставшими для открытия Врат. Она провела вечер с мужем, напомнив ему несколько важных причин, из-за которых он, в первую очередь, на ней женился. Он, несомненно, был полон энтузиазма, и все-таки у него в глазах было что-то странное. Не опасное, а скорее печальное. Пока они были порознь, он стал беспокойнее. Она могла это понять. Ее так же преследовали тени прошлого. Никто не ждет, что всё будет как прежде, но она видела, что он по-прежнему любил ее – любил неистово. Этого было достаточно, и потому она более не беспокоилась.

Но Фэйли планировала ссору, чтобы вытянуть из Перрина его секреты. Она выждет еще несколько дней. Было полезно напоминать мужу, что не стоит почивать на лаврах, но это не значит, что она не ценит того, что он опять рядом с ней.

Совсем наоборот. Повернувшись, она положила руку на его волосатую грудь, а голову – на обнаженное плечо. Она любила этого крепкого, подобного сходящей лавине, мужчину. Воссоединение с ним было даже слаще, чем торжество избавления от Шайдо.

Его глаза распахнулись, и она вздохнула. Пусть Фэйли и любила его, но этой ночью она желала, чтобы он оставался спящим! Неужели она недостаточно его утомила?

Он посмотрел на нее; его золотые глаза, казалось, слабо светились в темноте, но она знала, что это только игра света. Затем он притянул ее немного ближе.

– Я не спал с Берелейн, – сказал он мрачным голосом. – Неважно, что твердят слухи.

Дорогой, милый, глупый Перрин.

– Я знаю, – сказала она утешающе. Фэйли слышала сплетни. Практически каждая женщина в лагере, с кем ей приходилось беседовать – от Айз Седай до служанки – притворяясь, что пытается держать свой язык за зубами, рассказывала об одной и той же новости. Перрин провел ночь в шатре Первенствующей Майена.

– Нет, правда, нет, – сказал Перрин, в его голосе появились умоляющие нотки. – Я не делал этого, Фэйли. Пожалуйста.

– Я же сказала, что верю тебе.

– Мне показалась… не знаю. Сгори оно все, женщина, но мне показалось, ты ревнуешь.

«Неужели он никогда не поймет?»

– Перрин, – решительно ответила она. – Мне потребовался почти год, не говоря уже о преодолении множества сложностей, чтобы тебя покорить, и даже при этом, все получилось только потому, что была назначена свадьба! У Берелейн не хватит мастерства, чтобы прибрать тебя к рукам.

Видимо в растерянности, Перрин поднял правую руку, чтобы почесать бороду. Затем просто улыбнулся.

– К тому же, – добавила она, прижимаясь сильнее, – ты ведь рассказал мне. И я тебе верю.

– Значит, ты не ревнуешь?

– Конечно же, я ревную, – ответила она, шлепнув его по груди. – Перрин, неужели я этого не объясняла? Муж должен знать, что жена ревнует, иначе он не поймет, насколько она его любит. Ты охраняешь самое ценное, что у тебя есть. Честно, если ты и дальше будешь заставлять меня объяснять подобные вещи, то у меня не останется никаких секретов!

Он тихонько фыркнул, услышав последнее заявление.

– Сомневаюсь, что это возможно.

Перрин замолчал, и она закрыла глаза, надеясь, что он опять уснет. Она слышала отдаленные голоса охранников, непринужденно беседовавших во время патрулирования, и кузнеца – Джерасида, Аймина или же Фалтона – работающего ночью над подковой или гвоздем, чтобы подготовить одну из лошадей к завтрашнему маршу. Было приятно опять слышать этот звук. Айил не умели обращаться с лошадьми, и Шайдо либо отпускали захваченных скакунов, либо превращали их в тягловую силу. Во время своего пребывания в Малдене она видела множество хороших верховых кобыл, впряженных в телеги.

Должна ли она, вернувшись, чувствовать себя странно? Она провела в плену меньше двух месяцев, но, казалось, это были годы. Годы, проведенные на побегушках у Севанны, годы наказаний ни за что. Но они не сломили ее. Удивительно, но на протяжении тех дней она чувствовала себя дворянкой в больше мере, чем до того.

Словно до Малдена она не совсем понимала, что значит быть леди. Да, у нее были победы. Ча Фэйли, народ Двуречья, Аллиандре и люди в лагере Перрина. Ее воспитание пригодилось ей, когда она помогала Перрину научиться быть лидером. Все это было важно и требовало от нее использовать то, к чему ее готовили мать с отцом.

Но Малден открыл ей глаза. Там она нашла людей, которые нуждались в ней больше, чем кто-либо прежде. При жестокой диктатуре Севанны не было времени для игр, не было места ошибкам. Ее унижали, били и даже едва не убили. И это дало ей настоящее понимание того, что значит быть сеньором. Она даже испытала угрызения совести за то, как распоряжалась Перрином, пытаясь принудить его и других подчиниться ее воле. Быть дворянкой значило во всем идти первой. Это значило быть битой, чтобы не били других. Это значило жертвовать, рисковать жизнью, чтобы защитить тех, кто от тебя зависит.

Нет, вернувшись, она не чувствовала себя странно, так как она взяла с собой ту часть Малдена, которая имела значение. Сотни гай'шайн поклялись ей в верности, и она их спасла. Она сделала это с помощью Перрина, но у нее были и свои планы. Так или иначе, она бы сбежала и привела армию, чтобы освободить присягнувших ей.

За это пришлось заплатить. Но она разберется с этим сегодня ночью, если на то будет воля Света. Она приоткрыла один глаз и взглянула на Перрина. Он, казалось, спал, но стало ли его дыхание ровным? Она высвободила руку.

– Мне безразлично, что с тобой случилось, – сказал он.

Она вздохнула. Нет, не спал.

– Что со мной случилось? – переспросила она в замешательстве.

Он открыл глаза, уставившись вверх.

– Шайдо, тот мужчина, который был с тобой, когда я спас тебя. Что бы он ни сделал… что бы ни сделала ты для того, чтобы выжить. Всё в порядке.

Так вот что беспокоило его? Свет!

– Ты – здоровый буйвол, – сказала она, ударив его кулаком в грудь и заставив его крякнуть. – О чем ты говоришь? Что мне можно быть неверной? И это сразу после твоих истовых заверений в собственной верности?

– Что? Нет, это разные вещи, Фэйли. Ты была пленницей и…

– И, значит, я не могу позаботиться о себе? Ты и есть буйвол. Никто меня и пальцем не тронул. Они Айил. Ты знаешь, что они бы не посмели навредить гай'шайн.

Это было не совсем правдой. В лагере Шайдо -переставших вести себя, как Айил – женщины часто подвергались надругательствам.

Но в лагере были и другие айильцы – которые не были Шайдо. Люди, которые отказались принять Ранда как Кар'а'карна, но и признать господство Шайдо им тоже было непросто. Безродные были людьми чести, и, хотя называли себя изгнанниками, они были единственными в Малдене, кто сохранял старые традиции. Когда женщины-гай'шайн оказались в опасности, Безродные выбрали и защитили тех, кого могли. Они ничего не просили взамен.

Ну… и это была не вся правда. Они просили много, но не требовали ничего. Для нее Ролан всегда был айильцем не на словах, а на деле. Но, как и о смерти Масимы, о ее отношениях с Роланом Перрин знать не должен. С Роланом она даже не целовалась, но при этом использовала его желание в своих целях. И подозревала, что он об этом знал.

Перрин убил Ролана. Это была еще одна причина, по которой ее мужу не стоит знать о доброте Безродных. Если он узнает, что наделал, то это ранит его душу.

Перрин расслабился, закрывая глаза. Он изменился за эти два месяца, возможно так же сильно, как она. И это хорошо. В Пограничных землях, у ее народа была пословица: «Только Тёмный остается прежним». Человек растет и совершенствуется, Тень остается неизменной – злом.

– Завтра нам нужно собраться вместе и подумать, – зевая, сказал Перрин. – Как только будут доступны Врата, придется решать, надо ли принуждать людей уйти, и кто пойдет первым. Кто-нибудь разузнал, что случилось с Масимой?

– Насколько я знаю, нет, – осторожно ответила она. – Но столько имущества пропало из его палатки…

– Масиме плевать на имущество, – тихо пробормотал Перрин с закрытыми глазами. – Хотя он мог бы забрать его для того, чтобы начать все с начала. Полагаю, он сумел сбежать, хотя странно, что никто не знает, куда и как.

– Должно быть, он ускользнул во время переполоха сразу после битвы.

– Вероятно, – согласился Перрин. – Хотел бы я знать… – он зевнул. – Хотел бы я знать, что скажет Ранд. Масима был причиной всего этого путешествия. Я должен был взять его и привести к Ранду. Думаю, я не справился.

– Ты уничтожил людей, которые грабили и убивали именем Дракона, – сказала Фэйли, – и ты подрубил сердцевину Шайдо, не говоря уже обо всем, что ты вызнал про Шончан. Думаю, Дракон решит, что твои достижения значительно перевешивают неудачу с Масимой.

– Может, ты и права, – сонно пробормотал Перрин. – Проклятые цвета… Я не хочу смотреть, как ты спишь, Ранд. Что случилось с твоей рукой? Ослепленный светом дурак, получше заботься о себе… Ты всё, что у нас есть… грядет Последняя Охота…

Она еле смогла разобрать последнюю часть. Чего ради он заговорил о руке Ранда, отправляющейся на охоту? На этот раз он действительно заснул?

Так и есть – вскоре он начал тихонько похрапывать. Она улыбнулась, с любовью покачав головой. Порой он был вылитым буйволом. Но он был ее буйволом. Она поднялась с постели и прошла через шатер, надевая халат и завязывая пояс. Затем надела сандалии и выскользнула сквозь полог палатки. Аррела и Ласиль стояли на страже вместе с двумя Девами. Девы кивнули; они сохранят ее секрет.

Фэйли оставила Дев охранять шатер и скрылась в темноте, забрав с собой Аррелу и Ласиль. Аррела была темноволосой тайренкой, выше большинства Дев, прямолинейной и резкой. Ласиль была низкорослой, бледной, очень стройной и с грациозной походкой. Пожалуй, они были разными настолько, насколько вообще возможно, но плен объединил их. Они обе состояли в Ча Фэйли, были захвачены с нею вместе и уведены в Малден как гай'шайн.

Вскоре по пути к ним присоединились две Девы – видимо их подговорили Байн и Чиад. Они выбрались из лагеря, направляясь к двум растущим рядом ивам. Там Фэйли поджидала пара женщин, до сих пор не снявших белые одежды гай'шайн. Байн и Чиад тоже были Девами, первыми сестрами, и они были дороги Фэйли. Их верность превосходила даже верность ее вассалов. И без всяких клятв – противоречие, понятное одним только Айил.

В отличие от Фэйли и остальных, для Байн и Чиад то, что их захватчиков разбили, не было достаточной причиной, чтобы снять белое. Они продолжат носить его год и день. Более того, приход сюда этой ночью означал признание прошлого, пережитого до пленения – что почти выходило за допустимые рамки их чести. Тем не менее, они признали, что жизнь гай'шайн в лагере Шайдо была какой угодно, только не нормальной.

Фэйли встретила их улыбкой, но не опозорила, поприветствовав по имени или использовав язык жестов. Однако не смогла сдержаться и не спросить:

– У вас все в порядке? – в тот момент, когда принимала из рук Чиад узелок.

Чиад была красивой сероглазой женщиной с короткими рыжеватыми волосами, спрятанными под капюшон одеяния гай'шайн. В ответ она скривилась.

– В поисках меня Гаул перерыл весь лагерь Шайдо и, говорят, он пронзил своим копьем двенадцать алгай'д'сисвай. Возможно, когда всё это закончится, мне все же придется сплести ему свадебный венок.

Фэйли улыбнулась.

Чиад улыбнулась в ответ.

– Он не ожидал, что один из убитых им мужчин окажется тем, кто сделал Байн гай'шайн. Не думаю, что Гаул счастлив от того, что мы обе ему прислуживаем.

– Глупый мужчина,- сказала Байн, которая была выше Чиад. – Это так на него похоже – тыкать копьем не глядя. Никогда не может убить нужного человека, не поубивав случайно несколько других.

Обе женщины захихикали.

Фэйли улыбнулась и кивнула; айильский юмор был за гранью ее понимания.

– Большое спасибо за то, что все разыскали, – сказала она, держа маленький тряпичный узелок.

– Это было нетрудно, – ответила Чиад. – В тот день там было слишком много рабочих, так что это было легко. Аллиандре Марита Кигарин уже ждет тебя среди деревьев. Мы должны вернуться в лагерь.

– Да, – добавила Байн. – Возможно, Гаул захочет, чтобы ему снова потерли спинку или сходили за водой. Он так злится, когда мы спрашиваем, но, только служа, гай'шайн получают честь. Что еще нам остается делать?

Женщины снова засмеялись и побежали обратно к лагерю, шурша белыми одеяниями. Фэйли покачала головой. Она поежилась при одной только мысли о том, чтобы опять надеть такую одежду – та навевала вспоминания о днях ее службы Севанне.

Долговязая Аррела и грациозная Ласиль присоединились к ней у ив. Охраняющие их Девы держались позади, наблюдая издалека. Из тени вышла еще одна Дева и присоединилась к первым двум. Вероятно, ее направили Байн с Чиад для защиты Аллиандре. Фэйли обнаружила темноволосую королеву стоящей под деревьями. Она снова выглядела как леди – в дорогом красном платье и с украшенной золотыми цепочками прической. Все было сделано нарочито напоказ, словно она решила отвергнуть все те дни, которые провела в качестве служанки. Платье Аллиандре заставило Фэйли вспомнить про свой простенький халатик. Но она не смогла бы надеть ничего лучше, не разбудив Перрина. Аррела и Ласиль были одеты только в вышитые штаны и обычные для Ча Фэйли блузы.

Аллиандре держала небольшой фонарь с закрытыми затворками, пропускавшими едва достаточно света, чтобы осветить ее юное лицо, увенчанное темными волосами.

– Они что-нибудь нашли? – спросила она. – Пожалуйста, скажи, что нашли.

Она всегда была очень благоразумной для королевы, хотя и несколько придирчивой. Время, проведенное в Малдене, казалось, смягчило эту черту.

– Да.

Фэйли приподняла узелок. Она опустилась на колени, а четверо женщин столпились вокруг. Кончики стеблей короткой травы, освещенные фонарем, сияли точно языки пламени. Фэйли развернула узелок. Внутри не было чего-то необычного. Маленький желтый платок из шелка. Ремень из выделанной кожи с вытисненным с обеих сторон узором в виде птичьих перьев. Чёрная вуаль. И тонкий кожаный шнурок с привязанным по центру камешком.

– Этот ремень принадлежал Кингуину, – сказала Аллиандре, указывая на него. – Я видела, как он носил его, прежде чем… – Она замолчала, потом опустилась на колени и подняла его.

– Эта вуаль Девы, – сказала Аррела.

– Они разные? – удивленно уточнила Аллиандре.

– Конечно, да, – ответила Аррела, взяв вуаль. Фэйли никогда не встречала ту Деву, что стала защитницей Аррелы, но та женщина пала в битве, пусть и не столь драматично, как Ролан и другие.

Кусок шелка принадлежал Джорадину. Ласиль помедлила, затем взяла его в руки и, переворачивая его в руках, обнаружила на нем пятно крови. Остался только кожаный шнурок. Ролан иногда носил его на шее под своим кадин’сор. Фэйли задавалась вопросом, что он значил для него, и был ли вообще важен один единственный кусочек камня, грубо обработанный кусок бирюзы. Она подняла его, потом взглянула на Ласиль. Поразительно, но, казалось, стройная женщина плакала. Ласиль так быстро забралась в постель здоровяка Безродного, что Фэйли сочла их отношения необходимостью, а не привязанностью.

– Четыре человека мертвы, – сказала Фэйли, во рту у нее внезапно пересохло… Она говорила официальным тоном, это был единственный способ сдержать эмоции в голосе. – Они защищали нас, даже заботились о нас. Несмотря на то, что они были врагами, мы скорбим о них. Помните, несмотря ни на что, они были Айил. Для айильца смерть в бою – не самый худший конец.

Остальные кивнули, но Ласиль встретилась глазами с Фэйли. Для них двоих это было по-другому. Когда Перрин выбежал из того переулка и заревел в гневе, увидев Фэйли и Ласиль, которых, очевидно, тащили Шайдо, все случилось очень быстро. В той стычке Фэйли в подходящий момент отвлекла Ролана, заставив его замешкаться. Он сделал это потому, что волновался за нее, но эта заминка позволила Перрину его убить.

Сделала ли Фэйли это умышленно? Она до сих пор не знала. Когда она увидела Перина, в ее голове пронеслось столько разных мыслей, столько эмоций. Она вскрикнула, и… Фэйли так и не смогла решить, сделала ли это, пытаясь отвлечь Ролана, чтобы дать ему умереть от руки Перрина.

У Ласиль не было подобных сомнений. Джорадин выпрыгнул вперед, закрывая ее собой и поднимая оружие против надвигающегося противника. Она всадила ему нож в спину, впервые в жизни убив человека. И им оказался тот, с кем она делила постель.

Фэйли убила Кингуина, еще одного защитившего их Безродного. Он не был первым человеком, жизнь которого она забрала, и не первым, которого убила со спины. Но он был первым убитым ею, кто видел в ней друга.

Иначе было нельзя. Перрин видел только Шайдо, а Безродные видели только нападающего врага. Этот конфликт мог закончиться лишь смертью Перрина или Безродных. Никакой крик их бы не остановил.

Но это только усиливало трагичность ситуации. Фэйли одернула себя, чтобы не расплакаться, как Ласиль. Она не любила Ролана и была рада, что в схватке выжил Перрин. Но Ролан был благородным человеком, и она чувствовала себя… некоторым образом запачканной, словно Ролан погиб по ее вине.

Этого не должно было случиться, но случилось. Ее отец часто рассказывал про ситуации, когда ты вынужден убивать тех, кто тебе нравится, только потому, что ты встретил их не на той стороне поля боя. Тогда она никак не могла понять этого. Но если б она могла вернуться и пережить это еще раз, то действовала бы так же. Она не могла бы рискнуть Перрином. Ролан должен был умереть.

Но по этой причине мир для нее казался куда печальнее.

Тихонько всхлипывая, Ласиль отвернулась. Фэйли опустилась на колени и достала из узелка, оставленного Чиад, небольшой пузырек с маслом. Она взяла кожаный ремешок, оторвала камешек и положила шнурок в центр тряпочного узелка. Она вылила на него масло и зажженной от фонаря сухой палочкой подожгла узелок.

Она смотрела, как он горит, на маленькие синие и зеленые язычки пламени с оранжевым отблеском сверху. Запах горящей кожи был поразительно схож с запахом паленой человеческой плоти. Ночь была тихой, ветер не тревожил пламя, и его язычки танцевали свободно.

Аллиандре пропитала ремень маслом и опустила в миниатюрный костер. Аррела сделала тоже самое с вуалью. В конце концов, Ласиль присоединила платок. Она все еще плакала.

Это было все, что они могли сделать. В том хаосе, в котором они покидали Малден, не было возможности позаботиться о телах. Чиад сказала, что оставить их не было бесчестьем, но Фэйли нужно было что-то сделать. Хоть как-то почтить Ролана и остальных.

– Убитые нашими руками, – сказала Фэйли, – или просто погибшие в бою, эти четверо показали нам, что такое честь. Как сказали бы айильцы, у нас к ним большой тох. Не думаю, что он может быть оплачен. Но мы можем помнить о них. Трое Безродных и одна Дева проявили к нам доброту, когда не были обязаны. Они сохранили свою честь, когда другие от нее отказались. Если существует искупление для них, и для нас, оно в этом.

– В лагере Перрина есть Безродный, – сказала Ласиль, в ее глазах отражалось пламя погребального костра. – Его имя Ниаген, он гай’шайн Сулин, Девы. Я ходила рассказать ему, что сделали для нас остальные. Он добрый человек.

Фэйли закрыла глаза. Ласиль, наверное, имела в виду, что легла с этим Ниагеном в постель. Гай’шайн это не возбранялось.

– Ты не сможешь таким образом заменить Джорадина, – сказала она, открывая глаза. – Или исправить содеянное.

– Я знаю, – ответила Ласиль защищаясь. – Но они были веселыми, несмотря на ужасное положение. Что-то в них было эдакое. Джорадин хотел забрать меня в Трехкратную землю, сделать своей женой.

«А ты никогда бы на это не согласилась, – подумала Фэйли. – Я знаю, что нет. Но теперь, когда он мертв, ты понимаешь, что потеряла».

Но кто она такая, чтобы судить? Пусть Ласиль поступает, так, как ей хочется. Если этот Ниаген был хотя бы вполовину похож на Ролана и других, тогда, пожалуй, Ласиль будет с ним хорошо.

– Кингуин только начинал присматривать за мной, – сказала Аллиандре. – Я знаю, чего он желал, но он никогда этого не требовал. Думаю, он планировал покинуть Шайдо, и помог бы нам сбежать. Даже если бы я отвергла его, он все равно бы нам помог.

– Мартэя ненавидела то, что вытворяли другие Шайдо, – сказала Аррела. – Но она осталась с ними из-за клана. Ее преданность погубила ее. Есть вещи и похуже, за которые можно умереть.

Фэйли следила, как гасли последние угли миниатюрного погребального костра.

– Думаю, Ролан действительно меня любил, – сказала она. И всё.

Все четверо встали и вернулись в лагерь. «Прошлое было полем, покрытым углями и пеплом, – гласила старая салдэйская пословица, – остатками того пламени, которое было настоящим». И эти угли уносил ветер позади нее. Но она сохранила камешек бирюзы Ролана. Не ради сожалений, а на память.


* * *

Проснувшись, Перрин лежал в ночной тишине, ощущая запах материи шатра и неповторимый запах Фэйли. Ее не было, хотя еще недавно была здесь. Он задремал, и она исчезла. Возможно, пошла в уборную.

Он всматривался в темноту, пытаясь понять Прыгуна и волчий сон. Чем больше он думал об этом, тем больше набирался решимости. Он отправится на Последнюю Битву – и когда это случится, он хотел уметь контролировать волка внутри себя. Он также хотел либо освободиться от всех следовавших за ним людей, либо научиться принимать их верность.

Ему нужно было кое-что решить. Это будет непросто, но он должен. Мужчине приходится совершать трудные поступки. Такова жизнь. Вот что было неправильно в том, как он принял пленение Фэйли. Вместо того чтобы принимать решения, он их избегал. Мастер Лухан был бы им разочарован.

И это подводило Перрина к еще одному выводу, самому трудному. Похоже, ему придется позволить Фэйли столкнуться с опасностью, возможно, рисковать ею вновь. Было ли это выходом? Мог ли он вообще принять такое решение? Его замутило при одной лишь мысли, что Фэйли может оказаться в опасности. Но он должен будет что-то сделать.

Три проблемы. Он столкнется с ними – и разберется. Но сначала он их обдумает, потому что всегда так делал. Только глупец принимает решения, не обдумав их перед этим хорошенько.

Но принятое решение посмотреть в лицо своим проблемам принесло ему немного покоя, поэтому он повернулся, возвращаясь ко сну.