"The Gathering Storm" - читать интересную книгу автора (Джордан Роберт)

Глава 16

– Было бы любопытно узнать, что думает послушница. Скажи мне, Эгвейн ал’Вир, как бы поступила ты в этой ситуации?

Эгвейн оторвала взгляд от чаши со скорлупой. В одной руке её были стальные щипцы, в другой – похожий на луковицу орех. Впервые одна из присутствовавших Айз Седай обратилась к ней лично. Она уже начинала думать, что время на визит к трём Белым сестрам окажется в очередной раз потраченным впустую.

Местом её сегодняшнего урока была маленькая лоджия на третьем этаже Белой Башни. Восседающие имели право на комнаты не только с нормальными окнами, но и с лоджией – необычно для простых сестер, но нельзя сказать, что неслыханно. Эта лоджия имела форму крохотной башенки, с крепкой каменной стеной, вроде бортика, обегающего выступ по дуге, и второго точно такого же, нависающего с потолка. Между ними было достаточно места, и открывался довольно красивый вид на восток, на холмы, поднимающиеся к Кинжалу Убийцы Родичей, который можно было разглядеть вдалеке в ясный день.

Лоджию продувал прохладный ветерок, на такой высоте он был свежим, не испорченным вонью находящегося внизу города. По паре изогнутых лиан-колючек – с листьями в форме трезубцев и с цепкими плетями – росло по бокам лоджии; их ползучие усы заполнили всю внутреннюю кладку, сделав её похожей на заброшенные в дремучем лесу руины. Растения в покоях Белой оказались неожиданным для Эгвейн украшением, но было известно, что Феране немного тщеславна. Возможно, ей нравилось, что её лоджия выглядела так необычно, пусть протокол и требовал, чтобы она подстригала свои растения, чтобы те не портили блестящий внешний вид Башни.

Три Белых сестры расположились в плетёных креслах за низким столом. Эгвейн сидела перед ними на плетёной табуретке спиной к улице, не имея возможности любоваться пейзажем, и колола для них орехи. Для этого можно было вызвать сколько угодно кухонной прислуги. Но сёстры всегда поручали такую работу тем послушницам, которые, как они считали, слишком много болтались без дела.

Сначала Эгвейн решила, что колка орехов была только предлогом. Час спустя, когда про нее, казалось, забыли, она начала в этом сомневаться, но теперь все трое смотрели на неё. Следует доверять своей интуиции.

У Феране, как у каждой доманийки, была медного оттенка кожа и доманийский же, несвойственный Белым, темперамент. Она была невысокой, с тёмными блестящими волосами, ее лицо по форме напоминало яблоко. Её платье каштанового цвета было просвечивающим, но в рамках приличий, с широким белым поясом на талии, под цвет накинутой на плечи шали. На платье было довольно много вышивки, и ткань выдавала, возможно, преднамеренно, доманийское происхождение Сестры.

Остальные двое, Мийаси и Тезан, обе были одеты в белое, словно опасались, что платья другого цвета будут предательством их Айя. Подобная точка зрения становилась всё более распространённой среди Айз Седай. Тезан была тарабонкой; её тёмные волосы были заплетены в украшенные белым и золотым бисером косички, которые обрамляли узкое лицо, выглядевшее так, будто его ухватили сверху и снизу и потянули. Она вечно выглядела обеспокоенной. Хотя, возможно, дело было в нынешних временах. Свет свидетель, у них у всех были серьёзные основания для беспокойства.

Мийаси была спокойней. На ее макушке был собран серо-стальной пучок волос. Её лицо Айз Седай не выдавало того преклонного возраста, на который указывали сильно поседевшие волосы. Она была высокой и пухлой и предпочитала тщательно очищенные орехи. Никаких осколков или поврежденных ядрышек ореха, только целые половинки. Эгвейн аккуратно извлекла половинку ореха из только что расколотой скорлупы и отдала. Маленькое коричневое ядрышко было сморщено и усеяно бороздками, словно мозг крохотного животного.

– О чём именно ты спрашиваешь, Феране? – спросила Эгвейн, раскалывая следующий орех и выбрасывая скорлупу в ведро около ног.

Белая только немного нахмурилась, услышав непочтительное обращение Эгвейн. Они все постепенно привыкали к тому, что эта «послушница» редко ведет себя подобающим образом.

– Я спросила,- холодно ответила Феране,- что бы ты предприняла, будь ты на месте Амерлин. Считай это частью своего обучения. Ты знаешь, что Дракон возродился, и ты знаешь, что Башня должна контролировать его в преддверии Последней Битвы. Как бы обращалась с ним ты?

Любопытный вопрос. Не очень-то он похож на «обучение». Но в тоне Феране также не было намёка и на недовольство Элайдой. Зато её голос был переполнен презрением к Эгвейн.

Другие две Белые молчали. Феране была Восседающей, и они подчинялись ей.

«Она слышала, как часто я упоминаю провал Элайды с Рандом, – глядя в твёрдые чёрные глаза Феране, подумала Эгвейн. – Значит, это проверка?» Нужно быть очень аккуратной.

Эгвейн взяла очередной орех:

– Прежде всего, я бы направила группу сестёр в его родную деревню.

Феране приподняла бровь:

– Для того, чтобы запугать его семью?

– Конечно, нет,- сказала Эгвейн,- чтобы распросить их. Каков Дракон Возрождённый? Является ли он человеком настроения, человеком страсти? Или он спокойный мужчина, аккуратный и предусмотрительный? Часто ли он проводил время в одиночестве в поле или легко заводил друзей среди молодёжи? Где бы вы с большей вероятностью встретили его – в таверне или в мастерской?

– Но ты и так его знаешь,- вставила Тезан.

– Я – знаю,- ответила Эгвейн, раскалывая орех,- Но мы говорим о гипотетической ситуации.

Хорошо бы вам не забывать, что в реальном мире я знаю Возрождённого Дракона. Так, как никто другой в Башне.

– Предположим, что ты – это ты,- сказала Феране,- И что он – Ранд ал’Тор, твой друг детства.

– Замечательно.

– Скажи мне,- произнесла Феране, подавшись вперёд,- Какому из названных тобой типов людей больше всего соответствует Ранд ал’Тор?

Эгвейн поколебалась.

– Всем сразу,- сказала она, бросив разбитое на куски ядро в небольшую миску к другим таким же. Мийаси их есть не станет, но прочие не настолько щепетильны. – Если предположить, что я – это я, а Дракон – это Ранд, то я знаю его как разумного, хотя временами и слегка упрямого человека. Ну, может, большую часть времени. Важнее то, что я знаю, что в глубине души он хороший. Поэтому следующим моим шагом было бы послать к нему Сестёр, чтобы предложить ему руководство.

– А если бы он не принял их? – поинтересовалась Феране.

– Тогда я послала бы шпионов,- ответила Эгвейн,- и наблюдала бы, не изменился ли он по сравнению с тем, которого я когда-то знала.

– И пока ты ждёшь и шпионишь, он будет вселять ужас в сельское население, принося опустошения и собирая армии под свои знамёна.

– Разве это не то, чего мы от него хотим? – спросила Эгвейн. – Я не верю, что ему могли помешать взять Калландор, даже если бы мы этого захотели. Он восстановил порядок в Кайриэне, объединил под властью единого правителя Тир и Иллиан и, вероятно, также завоевал расположение Андора.

– Не говоря уже о покорении этих Айил,- сказала Мийаси, потянувшись за пригоршней орехов.

Эгвейн одарила её жёстким взглядом.

– Никто не может покорить Айил. Ранд завоевал их уважение. Я была с ним в то самое время.

Мийаси застыла с протянутой к миске, где находились очищенные орехи, рукой. Она встрепенулась, отведя взгляд от Эгвейн, схватила миску и отклонилась обратно на спинку кресла. Через лоджию подул холодный ветер, зашелестев в листьях растений, которые, как пожаловалась Феране, этой весной росли хуже, чем обычно. Эгвейн вернулась к своим орехам.

– Похоже, ты просто позволишь ему сеять хаос, как ему вздумается,- отметила Феране.

– Ранд ал’Тор – как река,- сказала Эгвейн. – Спокойная и безмятежная, если ее не трогать, и неистовый смертельный поток, если нажать слишком сильно. То, что сделала с ним Элайда, равносильно попытке втиснуть Манетерендрелле в каньон два фута в ширину. Выжидание с целью выяснить характер человека – не глупость и не слабость. Действие без информации – безумие, и Белая Башня заслужила бурю, которую сама вызвала.

– Возможно,- произнесла Феране,- но ты так и не ответила мне, как бы ты поступила, когда вся информация была бы собрана, и время ожиданий прошло. – Феране славилась своей вспыльчивостью, но сейчас её голос был холоден, как у любой Белой. С таким холодком говорят без эмоций, думая лишь о логике и не допуская посторонних влияний.

Не лучший подход к проблемам. Люди устроены гораздо сложнее – они не набор правил или чисел. Иногда логика нужна, это верно, но порой нужны чувства.

Она не позволяла себе зацикливаться на проблеме Ранда – нужно решать только одну задачу за раз. Но ей было что сказать на счет планов. Если не думать о том, что делать с Возрождённым Драконом, то в результате она окажется в столь же плачевном положении, что и Элайда.

Он изменился по сравнению с тем, которого Эгвейн когда-то знала. И, несмотря на это, основа личности в нём должна остаться прежней. Она видела его гнев, когда они вместе месяцами путешествовали по Айильской пустыне. Он нечасто проявлялся в детстве, но теперь она понимала, что он, должно быть, скрывался внутри. Это была не внезапная вспыльчивость, просто в Двуречье его ничто не огорчало.

За месяцы совместного путешествия, он, казалось, с каждым шагом становился твёрже. На нём лежало чрезмерное бремя. Как иметь дело с подобным человеком? Она не имела понятия.

Но их беседа на самом деле была не о том, что делать с Рандом. Феране пыталась определить, что представляет собой Эгвейн.

– Ранд ал’Тор считает себя императором, – сказала Эгвейн, – И я полагаю, что сейчас он таковым является. Если он узнает, что его подталкивают в определённом направлении, его реакция будет плохой. Если бы мне пришлось с ним разбираться, я бы направила к нему делегацию, чтобы оказать ему честь.

– Пышную процессию? – спросила Феране.

– Нет,- сказала Эгвейн,- но и не бедную. Группу из трёх Айз Седай под руководством Серой, дополненную Зелёной и Голубой. Благодаря старым связям, он настроен благожелательно к Голубым. Зелёные всегда воспринимались как противоположность Красным, тонкий намёк, что мы собираемся работать с ним, а не укрощать. А Серая – потому что это ожидаемо, а также потому, что это означает переговоры, а не войну и всё остальное.

– Хорошая логика,- кивнула Тезан.

Однако Феране было не так просто убедить.

– Подобные делегации проваливались в прошлом. Уверена, что делегация Элайды находилась под руководством Серой.

– Да, но делегация Элайды имела коренной изъян,- возразила Эгвейн.

– Почему это?

– Конечно потому, что ее направила Красная, – ответила Эгвейн, расколов орех. – Не могу понять логики в избрании Амерлин из Красной Айя в дни, когда возродился Дракон. Разве одно это не предрешило вражду между ним и Башней?

– Некоторые считают, – возразила Феране,- что в эти беспокойные дни Красная необходима, поскольку они наиболее опытны в обращении с мужчинами, способными направлять.

– ‘Обращаться’ и ‘работать’ – разные вещи,- сказала Эгвейн. – Возрождённому Дракону не следовало предоставлять полную свободу, но с каких это пор Белая Башня похищает людей и насильно подчиняет их своей воле? Разве мы не известны, как самые тонкие и осторожные дипломаты? Разве мы не гордимся тем, что можем убедить других поступать, как следует, с мыслью, что это их собственная идея? Разве мы когда-то раньше запирали королей в ящиках и били за неповиновение? Почему теперь – впервые за всю историю – мы отреклись от собственных методов и стали простыми разбойниками?

Феране выбрала орех. Остальные Белые выглядели выбитыми из колеи.

– В том, что ты говоришь, есть смысл, – в итоге признала Восседающая.

Эгвейн отложила в сторону щипцы для орехов.

– В глубине души Ранд ал’Тор -хороший человек, но ему нужно руководство. В такое время мы должны применять всю свою ловкость. Следовало добиться того, чтобы он доверял Айз Седай больше, чем кому бы то ни было, и полагался на наши советы. Необходимо было показать ему нашу мудрость. Вместо этого ему показали, что мы будем обращаться с ним как с непослушным ребёнком. Даже если это так, нельзя было давать ему понять, что мы так считаем. Из-за нашей неуклюжести несколько Айз Седай оказались в плену, а других он разрешил связать узами своим Аша’манам.

Феране выпрямилась, её спина как будто задеревенела.

– Лучше не упоминать об этом провале.

– О чём это ты? – спросила поражённая Тезан, её рука приподнялась к груди. Некоторые Белые, похоже, не замечали происходящего вокруг них. – Феране? Ты знала об этом?

Феране не ответила.

– До меня… доходил этот слух, – ответила полная Мийаси. – Если это правда, надо что-то делать.

– Да, – согласилась Эгвейн, – К сожалению, мы не можем сейчас заниматься ал’Тором.

– Он – самая большая проблема, с которой сталкивался мир, – сказала узколицая Тезан, подавшись вперёд. – Прежде всего, надо разобраться с ним.

– Нет, – возразила Эгвейн, – сейчас есть другие проблемы.

Мийаси нахмурилась.

– Грядёт Последняя Битва, и я не вижу более важных проблем.

Эгвейн тряхнула головой.

– Пытаясь договориться с Рандом сейчас, мы будем как фермер, который, глядя на свой фургон, расстраивается, что внутри нет ничего ценного, что можно продать, не обращая внимания на то, что ось треснула. Нагрузив неисправный фургон, вы его доломаете и окажетесь в ещё худшем положении, чем были в начале.

– Что конкретно ты имеешь в виду? – потребовала разъяснения Тезан.

Эгвейн взглянула на Феране.

– Я понимаю, – сказала Феране, – Ты говоришь о расколе Белой Башни.

– Может треснутый камень быть хорошим фундаментом для здания? – спросила Эгвейн. – Может истёртая верёвка удержать взбесившуюся лошадь? Так как можем мы, в нашем нынешнем состоянии, надеяться управлять самим Возрождённым Драконом?

– Почему тогда ты поддерживаешь этот раскол, настаивая на том, что ты Престол Амерлин? – сказала Феране. – Ты противоречишь собственным рассуждениям.

– Если бы я отказалась от претензий на Престол Амерлин, воссоединило бы это Башню? – спросила Эгвейн.

– Это помогло бы.

Эгвейн вздернула бровь.

– Давайте предположим на минутку, что, отказавшись от своих претензий, я смогу убедить мятежниц вернуться в Белую Башню и принять Элайду. – Её бровь поднялась ещё выше, показав, насколько маловероятным она считала подобный исход. – Разве раскол был бы исцелен?

– Ты только что сказала, что был бы, – нахмурившись, сказала Тезан.

– Правда? – возразила Эгвейн. – Разве сёстры перестали бы передвигаться по Башне бегом, бояться остаться одни? Разве разные Айя, встречаясь в коридорах, перестали бы смотреть друг на друга враждебно? При всём уважении, разве мы перестали бы чувствовать необходимость всё время носить шали, чтобы напомнить, кто мы и кому преданны?

Феране бросила мимолётный взгляд на свою шаль с белой бахромой.

Продолжая, Эгвейн подалась вперёд:

– Конечно, вы больше, чем кто-либо в Белой Башне, понимаете важность сотрудничества Айя. Нам нужно, чтобы женщины с разными способностями и интересами собирались в различных Айя. Но разве есть смысл в том, чтобы отказываться от совместной работы?

– Не Белые были причиной этого… досадного конфликта. – негромко фыркнув, сказала Мийаси. – Причина в других, действующих слишком эмоционально.

– Конфликт спровоцирован существующей ныне властью, – сказала Эгвейн, – властью, которая учит, что в порядке вещей тайно усмирять сестёр, казнить Стражей до суда над их Айз Седай. Что можно отбирать у Сестры шаль, понизив её до Принятой, что можно расформировать целую Айя. А как насчёт воплощения в жизнь такого опасного плана, как похищение Возрождённого Дракона, без решения Совета? Не удивительно, что сёстры обеспокоены и напуганы. Разве всё, что произошло с нами, не является логичным?

Трое Белых молчали.

– Я не сдамся, – сказала Эгвейн – По крайней мере, до тех пор, пока все происходящее продолжает нас разделять. Я буду продолжать заявлять, что Элайда – не Амерлин. Её действия это доказали. Хотите помочь в битве с Тёмным? Тогда первый ваш шаг – не разбираться с Возрождённым Драконом; первым вашим действием должно быть установление связей с сёстрами из других Айя.

– Почему мы? – спросила Тезан. – Мы не отвечаем за остальных.

– Разве вас совсем не в чем упрекнуть? – поинтересовалась Эгвейн, позволив капле своей злости просочиться наружу. Неужели ни одна из сестёр не признает и крупицы вины? – Вы, Белые, должны были понять, к чему всё это приведёт. Действительно, Суан и Голубые не были безгрешны – но вы должны были увидеть ошибку в её низложении, а потом и в позволении Элайде расформировать Голубую Айя. Более того, я уверена, что несколько членов вашей Айя участвовали в возведении Элайды на Престол Амерлин.

Мийаси немного отпрянула. Белые не любили, когда им напоминали о провале Алвиарин на посту Хранительницы Элайды. Вместо того, чтобы восстать против Элайды за то, что она выгнала Белую, они, казалось, обратились против члена собственной Айя за тот позор, который она на них навлекла.

– Всё-таки я думаю, что это работа для Серых, – сказала Тезан, но голос её звучал менее уверенно, чем за мгновение до этого. – Тебе следует поговорить с ними.

– Я пробовала, – сказала Эгвейн. Её терпение подходило к концу. – Некоторые не захотели со мной разговаривать и назначали мне новые наказания. Остальные считали, что эти трещины – не их вина, но после уговоров соглашались сделать что смогут. Жёлтые проявили разумность, и мне кажется, они теперь смотрят на проблему в Башне как на рану, которую необходимо исцелить. Я до сих пор работаю с некоторыми Коричневыми сёстрами – похоже, они больше очарованы проблемой, чем обеспокоены. Я отправила нескольких из них на поиски расколов в прошлом, надеясь, что они наткнутся на историю Реналы Мерлон. Будет нетрудно найти связь, и может быть, они увидят, что наши проблемы можно решить.

– Зелёные, как ни смешно это звучит, были самыми упрямыми. Во многих аспектах они похожи на Красных, что не может не выводить из себя, поскольку они должны были бы хотеть, чтобы я оказалась среди них. Остаются только Голубые, которые были изгнаны, и Красные. Сомневаюсь, что последние станут прислушиваться к моим советам.

Феране в задумчивости подалась назад, а Тезан сидела, уставившись на Эгвейн, забыв об орехах в руке. Мийаси, выпучив от удивления глаза, вцепилась в свои седые волосы.

Может быть, Эгвейн наговорила слишком много? Айз Седай были в значительной мере похожи на Ранда ал’Тора. Они не любили знать о том, что ими манипулируют.

– Вы потрясены, – сказала девушка. – Вы считаете, что я, как остальные, должна была просто сидеть и ничего не делать, пока рушится Башня? Эта белая одежда была надета на меня силой, я не признаю того, что она означает, но я буду её использовать. Женщина в белом платье послушницы – одна из немногих, кто в наше время может свободно перемещаться между покоями Айя. Кто-то должен воссоединить Башню, и я для этого подхожу лучше всего. Кроме того, это – моя обязанность.

– Как… разумно с твоей стороны, – сказала Феране, нахмурившись.

– Спасибо, – ответила Эгвейн. Были ли они обеспокоены тем, что она переступила границы дозволенного? Разозлены, что она манипулировала Айз Седай? Полны холодной решимости снова подвергнуть её наказанию?

Феране подалась вперёд.

– Предположим, что мы хотим что-то предпринять, чтобы восстановить Башню. Какие действия ты бы порекомендовала?

На Эгвейн нахлынула волна возбуждения. В последние несколько дней её преследовали одни неудачи. Тупоголовые Зелёные! Как глупо они будут себя чувствовать, когда её признают Амерлин.

– Суана, из Жёлтой Айя, скоро пригласит вас разделить с ней трапезу, – сказала Эгвейн. По крайней мере, Суана пообещала, когда Эгвейн её подтолкнула. – Примите это предложение и встретьтесь в общественном месте, например, в одном из садов Башни. Сделайте так, чтобы вас увидели приятно проводящими время в компании друг друга. Я постараюсь убедить одну из Коричневых сестёр позже снова вас пригласить. Старайтесь, чтобы вас чаще видели в обществе женщин из других Айя.

– Это довольно просто, – сказала Мийаси. – Усилий почти не требуется, но есть великолепная возможность достичь результата.

– Посмотрим, – сказала Феране. – Ты можешь идти, Эгвейн.

Она не любила, когда её отпускали подобным образом, но выбора не было. К тому же, женщина показала своё уважение к Эгвейн, назвав её по имени. Девушка встала и – очень осторожно – кивнула Феране. Хотя реакция Тезан и Мийаси не была бурной, глаза обеих слегка расширились. К настоящему моменту в Башне было хорошо известно, что Эгвейн никогда не делала реверансы. К ее удивлению, Феране склонила голову, совсем немного, в ответном жесте.

– Если ты решишь выбрать Белую Айя, Эгвейн ал’Вир, – произнесла женщина, – знай, что здесь тебе будут рады. Твоя логика, продемонстрированная сегодня, была выдающейся для столь юной девушки.

Эгвейн спрятала улыбку. Всего четыре дня назад Бенней Налсад почти что предложила ей место в Коричневой Айя, и Эгвейн была удивлена, с какой настойчивостью Суана рекомендовала ей Жёлтую. Они почти убедили её изменить своё мнение – в основном из-за разочарования Зелеными на данный момент.

– Спасибо, – сказала девушка. – Но вы должны помнить, что Амерлин представляет все Айя. Наша дискуссия доставила мне удовольствие. Я надеюсь, вы дадите мне возможность присоединиться к вам когда-нибудь ещё раз.

С этими словами Эгвейн удалилась, позволив себе широко улыбнуться, кивнув крепкому кривоногому стражу Феране, который стоял на страже у выхода на лоджию. Она продолжала улыбаться до тех пор, пока не покинула сектор Белых и не обнаружила поджидавшую ее в коридоре Кэтрин. Красную в этот день не назначали следить за Эгвейн, а слухи в Башне твердили, что Элайда всё больше и больше полагалась на Кэтрин сейчас, когда её Хранительница исчезла с загадочным заданием.

На суровом лице Кэтрин тоже была улыбка. Это был плохой знак.

– Вот, – сказала женщина, протягивая деревянную чашку с прозрачной жидкостью. Пришло время дневной дозы корня вилочника.

Эгвейн поморщилась, но взяла чашку и выпила содержимое. Она вытерла рот носовым платком и начала идти по коридору.

– Куда это ты собралась? – спросила Кэтрин.

Самодовольство, звучавшее в ее голосе, заставило Эгвейн остановиться. Она повернулась, нахмурившись.

– Мое следующее занятие…

– У тебя больше не будет уроков, – ответила Кэтрин. – По крайней мере, таких, как раньше. Все согласны, что, для послушницы, твои навыки в плетениях производят впечатление.

Эгвейн нахмурилась. Может, они собирались снова возвести её в Принятые? Она сомневалась, что Элайда даст ей больше свободы, и она редко находилась в своей комнате, поэтому более просторная комната ей была не нужна.

– Нет, – сказала Кэтрин, лениво играя бахромой своей шали. – Было решено, что тебе стоит научиться смирению. Амерлин слышала о твоём глупом нежелании делать реверанс перед сёстрами. Она считает это символом твоего непокорства, и поэтому твоё обучение примет другую форму.

На мгновение Эгвейн овладел страх.

– Какую форму? – спросила девушка, сохраняя тон голоса ровным.

– Хозяйственные работы,- ответила Кэтрин.

– Я и так выполняю хозяйственные работы, как все послушницы.

– Ты не поняла меня, – сказала Кэтрин. – С настоящего момента всё, что ты будешь делать – это работать. Ты должна немедленно отправиться на кухню – дневное время ты будешь проводить, работая там. По вечерам ты будешь драить полы. По утрам – работать в саду, в полном распоряжении главного садовника.

– В этом будет состоять твоя жизнь, одни и те же три задания каждый день – по пять часов на каждое – до тех пор, пока ты не отбросишь свою глупую гордость и не научишься кланяться перед теми, кто выше тебя.

Это был конец свободы Эгвейн, даже той немногой, которая у нее была. Глаза Кэтрин были переполнены ликованием.

– А! Ты поняла, – продолжила Кэтрин. – Больше никаких посещений сестёр, пустой траты их времени на обучение плетениям, которые ты и так уже освоила. Никаких послаблений, вместо этого ты теперь будешь работать. Что скажешь?

Но не сложность работы так расстроила Эгвейн – её не беспокоила работа, которую она выполняла каждый день. Угнетало отсутствие контакта с другими сёстрами. Как без этого ей воссоединить Белую Башню? Свет! Это было катастрофой.

Стиснув зубы, она подавила чувства. Она встретилась взглядом с Кэтрин и ответила:

– Отлично. Идем.

Кэтрин захлопала глазами. Очевидно, она ожидала вспышки гнева или, как минимум, возражений. Но для этого было неподходящее время. Эгвейн отправилась на кухню, оставив покои Белых позади. Она не могла позволить им узнать, насколько эффективным было это наказание.

Пройдя по похожим на пещеры внутренним коридорам Башни, в которых были установлены сдвоенные лампы, высокие и извилистые, словно головы змей, извергающие узкие языки пламени к каменному потолку, девушка справилась с паникой. Она может справиться. Она справится. Они не сломают её.

Может быть, она должна поработать несколько дней, а потом притвориться, что смирилась. Следует ли ей делать реверанс, как того требует Элайда? Это было нетрудно. Один реверанс, и она сможет вернуться к более важной работе.

«Нет,- решила она. – Нет, на этом не закончится. Я проиграю, едва сделаю первый реверанс». Уступить – значит показать Элайде, что Эгвейн можно сломать. Реверансы станут началом поражения. Вскоре после этого Элайда решит, что Эгвейн должна выражать почтение в разговоре с Айз Седай. Лже-Амерлин отправит Эгвейн обратно на работы, зная, что это уже помогло. И тогда Эгвейн снова прогнётся? Сколько пройдёт времени прежде, чем вся убедительность, которой она добилась, забудется, затоптанная в плитки коридоров Белой Башни?

Она не может уступить. Телесные наказания не изменили её поведения, работы тоже не изменят.

Три часа работы на кухне не улучшили настроения. Ларас, пышнотелая Госпожа Кухонь, поручила Эгвейн отчистить один из похожих на духовку очагов. Это была грязная работа, не способствующая размышлениям. Кроме того, иного выхода из ситуации всё равно не было.

Стоя на коленях, Эгвейн подняла руку и вытерла лоб. Рука оказалась покрыта сажей. Эгвейн тихо вздохнула, её рот и нос были закрыты влажной тряпкой, чтобы защитить их от пепла. Её дыхание было жарким и тяжелым, а кожа – липкой от пота. Капли, стекавшие с её лица, были испачканы чёрной сажей. Сквозь тряпку она чувствовала тяжелый, раздражающий запах пепла, многократно пережженного в этой печи.

Очаг представлял собой большую прямоугольную конструкцию, сложенную из обожжённого красного кирпича. Он был открыт с обеих сторон, и места в нём было больше, чем достаточно, чтобы заползти внутрь – что Эгвейн и приходилось делать. На внутренней поверхности дымохода и камина образовалась тёмная корка, и ее нужно было отскоблить, пока она не засорила трубу или не отвалились, упав прямо в пищу. Снаружи, из обеденного зала, Эгвейн слышала голоса болтавших друг с другом и смеявшихся Кэтрин и Лирен. Красные периодически заглядывали внутрь, чтобы ее проверить, но настоящим надзирателем была Ларас, которая драила горшки на другой стороне комнаты.

Перед работой Эгвейн переоделась в другую одежду. Некогда белая, она многократно использовалась очищавшими очаги послушницами, и сажа впиталась в нити. Платье было покрыто серыми пятнами, как тенями.

Она потёрла спину, снова встала на четвереньки и заползла глубже в очаг. С помощью маленького деревянного скребка она отскабливала комья сажи из швов между кирпичей, потом собирала их в латунное ведро, края которого стали бело-серыми от покрывавшего их пепла. Первым её заданием было выгрести весь пепел и собрать его в вёдра. Её руки так почёрнели, что она опасалась, что даже самые активные попытки их оттереть не увенчаются успехом. Колени болели и казались странным дополнением зада, который по-прежнему страдал от регулярной утренней порки.

Она продолжила отскабливать почерневшую часть кирпича, при слабом освещёнии от фонаря, который она оставила в углу очага. Ее подмывало воспользоваться Единой Силой, но Красные, стоявшие снаружи, почувствовали бы это; кроме того, она выяснила, что её дневная доза корня вилочника была необычно сильной, не оставив ей возможности направить и струйку. На самом деле, доза была настолько велика, что Эгвейн стала сонной, от чего работа была ещё труднее.

И такой будет её дальнейшая жизнь? Запертая внутри очага, скоблящая кирпичи, которые никто даже не видит, отрезанная от всего мира? Она не может сопротивляться Элайде, если о ней все забудут. Девушка тихонько кашлянула, звук эхом разнёсся по очагу.

Ей нужен был план. Похоже, единственной возможностью было использовать сестёр, которые пытались вычислить Чёрных Айя. Но как с ними увидеться? Без уроков у сёстер у нее не было никакой возможности избавиться от опеки Красных, посещая другие Айя. Может ли она как-нибудь ускользнуть во время работы? Если её отсутствие обнаружится, она, наверное, окажется в ещё худшей ситуации.

Но она не может позволить, чтобы её жизнь была заполнена только черной работой! Последняя Битва приближается, Возрождённый Дракон делает что вздумается, а Престол Амерлин стоит на четвереньках и чистит очаги! Она сжала зубы, яростно работая скребком. Нагар был таким старым, что образовал на камне блестящую чёрную плёнку. Ей никогда не отчистить его полностью. Ей нужно только убедиться, что убрано всё, что могло отвалиться.

В отражении в блестящей плёнке девушка увидела тень, промелькнувшую в дальнем выходе очага. Эгвейн немедленно потянулась к Источнику – но, конечно, ничего не обнаружила из-за вилочника, затмевающего разум. Но снаружи определённо кто-то был, пригнувшийся, двигавшийся бесшумно…

Эгвейн стиснула скребок в одной руке, другой медленно потянувшись к щётке, которую она использовала, чтобы сметать пепел. Затем она резко повернулась.

В проеме очага, заглядывая внутрь, застыла Ларас. На Госпоже Кухонь был большой белый фартук, на котором красовались несколько пятен от сажи. Её пухлое круглое лицо повидало немало зим, волосы начинали седеть, и в уголках её глаз были морщины. Когда она наклонялась как сейчас, на её шее образовывались второй, третий и четвёртый подбородки; её рука с толстыми пальцами ухватила край очага.

Эгвейн успокоилась. Почему она была так уверена, что кто-то к ней подкрадывался? А это была всего лишь Ларас, которая пришла, чтобы ее проверить.

Но почему женщина двигалась так тихо? Ларас оглянулась, прищурившись, и поднесла палец к губам. Эгвейн снова почувствовала напряжёние. Что происходит?

Ларас отодвинулась от очага, взмахом руки показав Эгвейн следовать за ней. Госпожа Кухонь двигалась легко, гораздо тише, чем это казалось возможным Эгвейн. Повара и поварята гремели в других частях кухни, но ни один не находился в прямой видимости. Эгвейн вылезла из очага, заткнув скребок за пояс и вытирая руки о платье. Она сняла с лица повязку, наполняя лёгкие сладким, не содержащем сажи воздухом. Она глубоко вдохнула и вновь поймала резкий взгляд Ларас, которая снова приложила палец к губам.

Эгвейн кивнула и последовала за Ларас через череду кухонь. Через несколько мгновений Эгвейн и Ларас стояли в кладовой, наполненной запахами крупы и созревавших сыров. Вместо плитки здесь была более долговечная кирпичная кладка. Ларас подвинула несколько мешков, потом открыла кусок пола. Это был деревянный люк, прикрытый сверху кирпичами, чтобы казалось, что это – часть пола. Он вёл в маленькую комнатку с каменными стенами, расположенную под кладовой, достаточно большой, чтобы вместить человека, хотя высокому пришлось бы сутулиться.

– Подождешь здесь до ночи, – произнесла Ларас вполголоса. – Я не могу вывести тебя наружу прямо сейчас, когда Башня переполошена как курятник, в который пробралась лиса. Но мусор вывозят поздно вечером, и я спрячу тебя среди девушек, которые его разгружают. Работник доков возьмёт тебя на лодку и перевезёт через реку. У меня есть друзья в страже, они будут смотреть в другую сторону. Как только ты переправишься через реку – тебе решать, что делать дальше. Я бы не советовала возвращаться к тем дурам, которые сделали тебя своей марионеткой. Найди какое-нибудь место, чтобы переждать, пока всё утихнет, потом вернись, и может быть, тебя примет тот, кто будет главным. Учитывая то, как идут дела, маловероятно, что это будет Элайда…

Эгвейн удивлённо моргнула.

– Так, – сказала крупная женщина, – Полезай.

– Не время болтать! – добавила Ларас, как будто не она этим занималась. Судя по тому, как она оглядывалась по сторонами и притопывала ногой было видно, что женщина нервничает. Но также было очевидно, что она и раньше проделывала подобные вещи. Почему простая повариха в Белой Башне умела так хорошо красться и подготовила такой искусный план, как вывести Эгвейн из укреплённого, находящегося в осаде города? И прежде всего, почему у неё на кухне схрон? Во имя Света! Как она его сделала?

– За меня не беспокойся, – продолжила Ларас, глядя на Эгвейн. – Я сама могу о себе позаботиться. Я буду держать всю прислугу подальше от того места, где ты работала. Айз Седай проверяют тебя только раз в полчаса или около того – и поскольку они заглядывали с минуту назад, пройдёт какое-то время, прежде чем они это сделают снова. Когда же они, наконец, проверят, я изображу полное неведение, и все решат, что ты ускользнула из кухни. Вскоре мы вывезем тебя из города, и никто не догадается.

– Да, – произнесла Эгвейн, наконец обретя речь, – но почему? – Она полагала, что после того, как Ларас помогла Мин и Суан, она не будет стремиться помочь другим беженцам.

Ларас взглянула на неё, решимость в её глазах была такой же твёрдой, как у Айз Седай. Однозначно, Эгвейн проглядела эту женщину. Кем она была на самом деле?

– Я не собираюсь помогать тем, кто ломает дух девушки. – Твёрдо заявила Ларас. – Эти побои настоящий позор! Глупые Айз Седай. Я верно служила все эти годы, но теперь они говорят мне, что ты должна работать столько, сколько я смогу тебя заставить, бесконечно. Что ж, я знаю, когда девушек перестают учить и начинают забивать. И не позволю совершаться подобному на моей кухне. Испепели Свет Элайду за то, что она считает себя в праве творить такие вещи! Пусть казнит тебя или делает послушницей, меня это не беспокоит. Но подобное унижение недопустимо!

Женщина стояла, упершись руками в бёдра, от её фартука поднималось облачко муки. Странно, но Эгвейн поймала себя на том, что обдумывает её предложение. Она отказалась от предложения о спасении от Суан, но если бы она бежала сейчас, она вернулась бы в лагерь мятежниц, освободившись самостоятельно. Это лучше, чем быть спасённой. Она могла бы избавиться от всего, от побоев, от тяжёлой работы.

Но для чего? Для того, чтобы сидеть снаружи и смотреть, как рушится Башня?

– Нет, – ответила она Ларас. – Твоё предложение очень щедрое, но я не могу принять его. Извини.

Ларас нахмурилась.

– Теперь ты послушай…

– Ларас, – прервала её Эгвейн, – Никому не позволено говорить с Айз Седай в подобном тоне, даже Госпоже Кухонь.

Ларас запнулась.

– Глупая девчонка. Ты не Айз Седай.

– Соглашаешься ты с этим или нет, я всё равно не могу бежать. Если ты, конечно, не намерена затолкать меня в эту дыру силой – связать и вставить в рот кляп, чтобы я не кричала, а потом лично перевезешь меня через реку,- тогда я советую позволить мне вернуться к работе.

– Но почему?

– Потому, – сказала Эгвейн, оглядываясь на очаг, – что кто-то должен с ней бороться.

– Ты не можешь сражаться так, – возразила Ларас.

– Каждый день это битва, – ответила Эгвейн. – Каждый день, когда я отказываюсь прогнуться, что-то значит. Даже если Элайда и Красные – единственные, кто это знает, это уже что-то. Немного, но больше, чем я могу сделать, находясь снаружи. Пойдём. Мне ещё два часа работать.

Она повернулась и пошла обратно, к очагу. Ларас неохотно закрыла люк, ведущий в её схрон, и присоединилась к ней. Теперь женщина производила гораздо больше шума, задевая полки, кирпич издавал под её ногами громкие звуки. Любопытно, как ей удавалось быть такой тихой, когда хотела.

Через кухню промелькнула вспышка красной ткани, словно кровь мёртвого кролика на снегу. Эгвейн застыла, когда её заметила Кэтрин, одетая в платье с малиновой юбкой и жёлтой отделкой. Губы Красной вытянулись в нитку, глаза прищурились. Заметила ли она, что Эгвейн с Ларас уходили?

Ларас застыла.

– Теперь я поняла, что делала неправильно, – быстро сказала Эгвейн Госпоже Кухонь, глядя на второй очаг, рядом с которым они стояли у двери кладовой. – Спасибо, что показала мне. Впредь я буду внимательнее.

– Да уж, постарайся, – сказала Ларас, стряхивая оцепенение. – Иначе ты узнаешь, что такое настоящее наказание, а не эти похлопывания вполсилы, которые устраивает Наставница Послушниц. А теперь за работу.

Эгвейн кивнула и поспешила к очагу. Кэтрин останавливая, подняла руку. Сердце Эгвейн предательски забилось в груди.

– Нет необходимости, – сказала Кэтрин. – Амерлин потребовала, чтобы эта послушница прислуживала ей сегодня за ужином. Я сказала Амерлин, что один день работы едва ли сломает такую упрямую девчонку, но она настаивала. Думаю, тебе дают первый шанс проявить покорность, дитя. Советую им воспользоваться.

Эгвейн взглянула на свои почерневшие руки и запачканное платье.

– Давай, беги, – сказала Кэтрин. – Умойся и переоденься. Амерлин не будет ждать.

Выяснилось, что отмываться не легче, чем чистить очаги. Сажа впиталась в руки Эгвейн почти так же, как в рабочую одежду. Она потратила почти час, отмываясь в ванне, наполненной чуть тёплой водой, пытаясь привести себя в приличный вид. Её ногти были поломаны во время отскабливания кирпичей, и каждый раз, когда она ополаскивала волосы, было похоже, что с водой смывалось целое ведро сажи.

Несмотря на это, она была рада представившейся возможности. У неё редко было время как следует помыться, обычно приходилось всё делать впопыхах. Моясь в маленькой выложенной серой плиткой ванной комнате, она обдумывала свой следующий шаг.

Она отвергла побег. Это означало, что ей придется иметь дело с Элайдой и Красными – единственными сёстрами, которых она может видеть. Но можно ли заставить их увидеть свои ошибки? Как жаль, что нет возможности назначить им всем епитимью и таким образом от них избавиться.

Нет. Она была Амерлин, она представляла все Айя, в том числе и Красную. Она не могла обойтись с ними также, как Элайда обошлась с Голубыми. Они были настроены к ней наиболее враждебно, но это означало только усложнение задачи. Похоже, наметился какой-то прогресс с Сильвианой, и разве Лирен Дореллин не признала, что Элайда совершала серьёзные ошибки?

Возможно, Красные не будут единственными, на кого она смогла бы повлиять. Всегда есть шанс встретиться в коридоре с другими сёстрами. Если одна из них захочет с ней поговорить, Красные не смогут насильно её увести. Они будут до определённой степени соблюдать приличия, и это даст Эгвейн шанс немного пообщаться с другими сёстрами.

Но как поступить с самой Элайдой? Правильно ли позволять лже-Амерлин считать, что Эгвейн напугана? Или пришло время дать бой?

К концу мытья Эгвейн чувствовала себя гораздо чище и увереннее. Её положение в войне существенным образом ухудшилось, но она ещё могла сражаться. Она быстро прошлась расчёской по влажным волосам, надела новое платье послушницы и вышла к своим сопровождающим. Свет, как было приятно ощущать на коже мягкую, чистую ткань!

Они проводили её наверх, к покоям Амерлин. Эгвейн прошла мимо нескольких групп сестёр; в их присутствии она прошла с гордо поднятой головой, для их же пользы. Сопровождающие вели ее через ту часть башни, где находился сектор Красных. Плитки на полу здесь имели красный и тёмно-серый цвет. Тут ходило больше людей: женщин в шалях, слуг с Пламенем Тар Валона на груди. Никаких Стражей. Это всегда казалось Эгвейн странным – в других частях Башни они были привычным зрелищем.

Закончив длинное восхождение и преодолев несколько поворотов, они прибыли к апартаментам Элайды. Эгвейн неосознанно поправила юбку. По пути она решила, что должна вести себя с Элайдой так же, как в прошлый раз – сохранять молчание. Продолжать раздражать её означает заработать ещё больше ограничений. Эгвейн не будет унижаться, но также не станет и отступать со своего пути свержения Элайды. Пусть она думает что хочет.

Слуга открыл дверь, пропуская Эгвейн в столовую. Она была поражена тем, что увидела. Она полагала, что будет прислуживать одной Элайде, или, возможно, ещё будет Мейдани. Эгвейн даже не предполагала, что столовая будет полна женщин. Здесь были пятеро, по одной от каждой Айя, кроме Красной и Голубой. И каждая из гостей была Восседающей. Здесь была Юкири, а также Дозин, обе тайные охотницы за Чёрной Айя. Феране тоже была здесь, и казалось, что она была удивлена, увидев Эгвейн. Разве Белая не знала об этом ужине заранее?Или она просто о нем запамятовала?

Рубинде из Зелёной Айя сидела рядом с Шеван из Коричневой. С ней Эгвейн тоже хотела бы встретиться. Шеван была одной из тех, кто поддерживал переговоры с мятежными Айз Седай, и Эгвейн надеялась, что будет нетрудно убедить её помочь в объединении Белой Башни изнутри.

За столом не было Красных сестёр, за исключением Элайды. Было ли это из-за того, что все Красные Восседающие находились за пределами Башни? Или, возможно, Элайда решила, что собрание дополнено ею самой, поскольку всё ещё продолжала считать себя Красной, хотя, в качестве Амерлин, и не имела на это права.

Стол был длинным, кубки из хрусталя искрились, отражая свет, исходящий из богато украшенных бронзовых напольных светильников, расставленных вдоль стен ржавого красно-жёлтого цвета. На каждой женщине было платье цвета её Айя. Комнату наполняли запахи сочного мяса и приготовленной на пару моркови. Женщины беседовали. Дружелюбно, но натянуто. Напряжённо. Им не хотелось здесь находиться.

Дозин кивнула Эгвейн через всю комнату, почти уважительно. Это что-то значило. Как будто говорило: «Я здесь, потому что ты сказала, что подобные вещи важны». Элайда сидела во главе стола. На ней было красное платье с длинными рукавами, их и лиф платья украшали неогранённые гранаты. На лице её была удовлетворённая улыбка. Слуги сновали туда и сюда, наливая вино и разнося еду. Почему Элайда устроила ужин с Восседающими? Была ли это попытка залечить трещины в Белой Башне? Возможно, Эгвейн напрасно её осуждала?

– О, хорошо, – сказала Элайда, увидев Эгвейн. – Наконец-то ты пришла. Иди сюда, дитя.

Эгвейн так и сделала. Девушка прошла через комнату, и остальные Восседающие её заметили. Некоторые казались смущёнными, другим была любопытна причина её присутствия. Подходя, Эгвейн кое-что поняла. Один этот вечер запросто мог разрушить всё, над чем она трудилась последнее время.

Если бы находящиеся здесь Айз Седай увидели, как она покорно прислуживает Элайде, Эгвейн потеряла бы в их глазах свою принципиальность. Элайда объявила, что Эгвейн покорилась, но Эгвейн доказала обратное. Если сейчас она подчинится воле Элайды, даже немного, это будет рассматриваться как доказательство.

Испепели Свет эту женщину! Почему она пригласила так много сестёр из тех, на кого Эгвейн пыталась повлиять? Было ли это простым совпадением? Эгвейн подошла к лже-Амерлин, сидевшей во главе стола, и слуга передал ей хрустальный кувшин, наполненный искрящимся красным вином.

– Ты будешь следить, чтобы мой кубок был полон, – сказала Элайда. – Стой здесь, но не подходи слишком близко. Я бы предпочла не вдыхать исходящий от тебя запах сажи.

Эгвейн сжала зубы. Запах сажи? После целого часа мытья? Сомнительно. Со стороны она видела удовлетворение, наполнявшее глаза отпивающей вино Элайды. Та повернулась к Шеван, которая сидела на соседнем стуле справа от неё. Коричневая была худой женщиной с узловатыми руками и угловатым лицом, вся словно сделанная из шишковатых палок. Она с задумчивым видом изучала хозяйку.

– Скажи, Шеван, – произнесла Элайда. – Ты по-прежнему настаиваешь на этих глупых переговорах с мятежницами?

– Сёстры должны получить шанс помириться, – ответила Шеван.

– У них был шанс, – сказала Элайда. – Честно говоря, я ожидала большего от Коричневой. Ты ведёшь себя упрямо, ни на йоту не понимая, как устроен реальный мир. Даже Мейдани согласна со мной, а ведь она Серая! Ты знаешь, каковы они.

Шеван отвернулась. Выглядела она гораздо тревожнее, чем раньше. Зачем Элайда пригласила их на ужин, если собирается лишь оскорблять их и их Айя? Пока Эгвейн размышляла, Красная обратила своё внимание на Феране и пожаловалась ей на Рубинде, Восседающую из Зелёных, которая также сопротивлялась усилиям Элайды прекратить переговоры. За разговором, она протянула бокал Эгвейн, постукивая по нему. Элайда едва ли сделала из него несколько маленьких глотков.

Скрежеща зубами, Эгвейн наполнила бокал. Остальные и раньше видели её за работой – к примеру, она колола орехи для Феране. Это не испортит её репутацию, пока Элайда не заставит её унизить себя каким-либо образом.

Но в чём была цель ужина? Элайда, казалось, даже не пыталась что-то предпринимать, чтобы примирить Айя. Если она что-то и делала, то только расширяла трещины, унижая несогласных. Иногда она заставляла Эгвейн наполнить её кубок, но никогда не делала больше, чем один-два глотка.

Постепенно Эгвейн начала понимать. Этот ужин был организован не для того, чтобы поработать с Айя. Он имел целью запугать сестёр, чтобы они делали то, что считает нужным Элайда. А Эгвейн здесь присутствует только для демонстрации! Чтобы показать, сколько власти у Элайды – она могла взять девушку, которую другие называли Амерлин, надеть на неё платье послушницы и назначить ей ежедневные наказания.

Эгвейн снова почувствовала злость. Почему Элайде так легко удавалось влиять на её чувства? Суповые тарелки убрали и принесли морковь, приготовленную на пару со сливочным маслом. В воздухе чувствовался слабый запах корицы. Эгвейн не ужинала, но чувствовала себя слишком плохо, чтобы беспокоиться о еде.

«Нет,- подумала она, успокаивая себя, – я не прерву это в зародыше, как в прошлый раз. Я буду терпеть. Я сильнее Элайды. Сильнее её безумия».

Разговор продолжался; Элайда делала обидные замечания другим, иногда намеренно, иногда с кажущимся непониманием. Остальные меняли тему разговора, переводя его с мятежниц на небо, странным образом затянутое облаками. В конце концов Шеван упомянула слух о Шончан, встретившихся с Айил на юге.

– Опять Шончан? – вздохнула Элайда. – Вам незачем о них беспокоиться.

– Мои источники говорят об обратном, Мать, – сухо сказала Шеван. – Думаю, нам следует обратить пристальное внимание на то, что они делают. Несколько моих сестёр расспросили это дитя о её длительном опыте общения с ними. Вы должны услышать о том, что они делают с Айз Седай.

Элайда рассмеялась звонким мелодичным смехом.

– Конечно, вы знаете, как это дитя склонно преувеличивать! – она бросила взгляд на Эгвейн. – Ты распространяла ложь ради своего друга, глупого ал’Тора? Что он велел тебе рассказать об этих захватчиках? Они на него работают, разве нет?

Эгвейн не ответила.

– Говори, – сказала Элайда, взмахнув бокалом. – Скажи этим женщинам, что ты солгала. Сознайся, девчонка, или я снова назначу тебе наказание.

Наказание, которое она получит за нежелание говорить, будет лучше, чем гнев Элайды, если Эгвейн посмеет ей перечить. Молчание было дорогой к победе.

Однако когда Эгвейн взглянула на длинный стол из красного дерева, уставленный ярким белым фарфором Морского народа и мерцающими красными свечами, она увидела пять пар изучающих её глаз. Она догадывалась, какие вопросы они хотели задать. Эгвейн отважно говорила с ними наедине, но будет ли она придерживаться своих слов сейчас, лицом к лицу с самой влиятельной женщиной мира? Женщиной, в руках которой была жизнь Эгвейн.

Была ли Эгвейн Амерлин? Или она была только девчонкой, которая любила воображать?

«Испепели тебя Свет, Элайда» - подумала девушка, сжав зубы, понимая, что была неправа. Молчание на глазах у этих женщин не приведёт к победе. «Вряд ли тебе понравится то, что сейчас будет».

– Шончан не работают на Ранда, – сказала Эгвейн. – И они представляют большую угрозу для Белой Башни. Я не распространяла никакой лжи. Сказать иное означало бы нарушить Три Клятвы.

– Ты не давала Трёх Клятв, – строго сказала Элайда, поворачиваясь к ней.

– Давала, – возразила Эгвейн. – Я не держала в руках Клятвенный Жезл, но не жезл делает мои слова правдивыми. Я храню слова клятвы в сердце, и мне они ещё дороже, поскольку ничто не заставляет меня их выполнять. И согласно этой клятве, я скажу ещё раз. Я Сновидица, и мне приснилось, что Шончан нападут на Белую Башню.

Глаза Элайды на мгновение вспыхнули, и она сжала вилку так сильно, что побелели костяшки пальцев. Эгвейн не отводила взгляда, и наконец Элайда снова рассмеялась.

– Ах, я смотрю, упряма, как всегда. Придётся мне сказать Кэтрин, что она была права. Ты получишь наказание за свои преувеличения, дитя.

– Эти женщины знают, что я не лгу, – спокойно ответила Эгвейн. – И каждый раз, когда ты настаиваешь, что это не так, ты роняешь себя в их глазах. Даже если ты не веришь моему сну, ты должна признать, что Шончан представляют опасность. Они надевают ошейники на женщин, которые могут направлять, используют их как оружие с помощью извращённого тер’ангриала. Я опробовала это на своей шее. Я и сейчас иногда чувствую ошейник. В своих снах, в кошмарах.

Комнату наполнила тишина.

– Ты, глупое дитя, – сказала Элайда, очевидно, пытаясь делать вид, что никакой угрозы Эгвейн не представляла. Ей стоило обернуться и посмотреть в глаза остальным. Если бы она это сделала, то поняла бы правду. – Ты меня вынуждаешь. Ты встанешь передо мной на колени, дитя, и будешь просить прощения. Прямо сейчас. Иначе я запру тебя в одиночке. Ты этого хочешь? Но не надейся, что побои прекратятся. Ты по-прежнему будешь нести ежедневное наказание, просто каждый раз после этого тебя будут бросать в твою камеру. Теперь вставай на колени и проси прощения.

Восседающие переглянулись. Пути к отступлению теперь не было. Эгвейн не хотела, чтобы до этого дошло. Но это случилось, и Элайда потребовала сражения.

Пришло время дать ей бой.

– А если я не склонюсь перед тобой? – спросила Эгвейн, глядя Элайде в глаза. – Что тогда?

– Ты преклонишь колени, так или иначе, – прорычала Элайда, обнимая Источник.

– Ты собираешься использовать на мне Единую Силу? – спросила Эгвейн спокойно. – Ты вынуждена прибегать к этому? У тебя нет никакой власти, если ты не направляешь?

Элайда помедлила.

– В мои права входит наказание тех, кто не проявляет должного уважения.

– И ты заставишь меня подчиняться? – спросила Эгвейн. – То же ты будешь делать с каждым в Башне, Элайда? Айя противостоит тебе – и ты расформировываешь её. Женщина раздражает тебя – и ты пытаешься уничтожить её право быть Айз Седай. В конце концов, ты заставишь каждую сестру прогнуться перед тобой?

– Вздор!

– Разве? – спросила Эгвейн. – А ты рассказала им про свою идею новой клятвы? Клятвы подчиняться Амерлин и поддерживать её, данной на Клятвенном Жезле каждой сестрой?

– Отрицай это, – продолжила девушка. – Опровергни это утверждение. Позволят ли тебе Клятвы?

Элайда застыла. Если бы она была Чёрной, она смогла бы отрицать это, несмотря на Клятвенный Жезл. Но в любом случае, Мейдани может подтвердить то, что сказала Эгвейн.

– Это была пустая болтовня, – сказала Элайда. – Просто размышления, мысли вслух.

– В размышлениях часто бывает истина. – Ответила Эгвейн. – Ты заперла самого Возрождённого Дракона в ящик, ты только что угрожала сделать то же со мной, перед всеми этими свидетелями. Люди называют его тираном, но ты – человек, разрушающий наши законы и правящий с помощью страха.

Глаза Элайды широко распахнулись, в них была видна её злость. Она выглядела… поражённой. Словно не могла понять, как от воспитания непокорной послушницы она перешла к спору на равных. Эгвейн увидела, как женщина начала сплетать поток Воздуха. Это необходимо было остановить; кляп из Воздуха прекратит спор.

– Продолжай, – спокойно сказала Эгвейн. – Используй Силу, чтобы заставить меня замолчать. Разве Амерлин не должна быть способна уговорить оппонента подчиниться, а не прибегать к силе?

Уголком глаза Эгвейн уловила, как миниатюрная Юкири кивнула.

Глаза Элайды расширились от злости, и она отпустила поток Воздуха.

– Мне нет необходимости спорить с какой-то послушницей, – бросила Элайда. – Амерлин не объясняет своих поступков таким, как ты.

– "Амерлин понимает самые сложные убеждения и дискуссии", – произнесла Эгвейн, цитируя по памяти. – "В конце концов, она является слугой всех, даже самых последних рабочих".

Это было сказано Балладар Арандайл, первой Амерлин, возведённой из Коричневой Айя. Она написала эти слова в одном из предсмертных писем. Эти письма были объяснением её правления и того, что она делала во время Кавартенских войн. Арандайл чувствовала, что после того, как кризис прошёл, нравственный долг Амерлин – объяснить свои поступки простым людям.

Сидящая за Элайдой Шеван довольно кивнула. Цитата была неизвестна широкой публике. Эгвейн мысленно поблагодарила Суан за тайное обучение премудрости прошлых Амерлин. Большая часть того, что она рассказывала, хранилась в секретных хрониках, но было и несколько великолепных фраз, произнесённых такими женщинами, как, например, Балладар.

– Что за ерунду ты бормочешь? – фыркнула Элайда.

– Что ты намеревалась делать с Рандом ал’Тором, когда схватила его? – спросила Эгвейн, не обращая внимания на комментарий.

– Я не…

– Ты отвечаешь не мне - сказала Эгвейн, кивая в сторону стола и женщин, – а им. Ты объяснила свои действия, Элайда? Каковы были твои планы? Или ты намерена уклониться от этого вопроса так же, как ты уклонилась от моих остальных?

Лицо Элайды начало краснеть, но, не без усилий, ей удалось с собой справиться.

– Я собиралась держать его в безопасности и надёжно отрезанным от Источника здесь, в Башне, пока не пришло бы время Последней Битвы. Это предотвратило бы те страдания и хаос, которые он породил во многих странах. Это стоило риска его разозлить.

– "Как плуг рыхлит землю, разрушая ее и все живое в ней, так будут разрушены человеческие жизни, и все, что было, истребит огонь его глаз", – сказала Эгвейн. – "Трубный глас войны последует за ним по пятам, и вороны слетятся на звук его голоса, и он наденет корону мечей".

Элайда нахмурилась, застигнутая врасплох.

– Кариатонский цикл, Элайда, – сказала Эгвейн. – Когда ты заперла Ранда, чтобы сохранить его "в безопасности", он уже захватил Иллиан? Он уже носил то, что он назвал Короной Мечей?

– Что ж, нет.

– И как, ты думаешь, он бы выполнил пророчества, если бы он был спрятан в Белой Башне? – спросила Эгвейн. – Как смог бы он вызвать войны, которые должен вызвать, согласно пророчествам? Как должен он был разрушать народы и привязывать их к себе? Как смог бы он "поразить своих людей мечом мира" или "обязать девять лун служить себе", если бы он был заперт? Разве пророчества говорят, что он будет "раскован"? И разве в них не говорится о "хаосе с его приходом"? Как что-то вообще может произойти, если он закован в кандалы?

– Я…

– Твоя логика поразительна, Элайда. – холодно произнесла Эгвейн. Феране украдкой улыбнулась на это. Возможно, она снова подумала, что Эгвейн подошла бы Белая Айя.

– Пф, – сказала Элайда, – ты задаёшь не имеющие смысла вопросы. Пророчества должны были исполниться. Иначе и быть не могло.

– Значит, ты утверждаешь, что твоя попытка схватить его, была обречена на неудачу.

– Нет, совсем нет, – вновь покраснев, сказала Элайда. – Нам не следует об этом беспокоиться – и не тебе об этом думать. Нет, нам стоит поговорить о твоих мятежницах и о том, что они сделали с Белой Башней!

Хорошая смена темы, попытка заставить Эгвейн обороняться. Элайда не была полностью некомпетентна. Всего лишь высокомерна.

– Я вижу, что они пытаются исцелить трещины, возникшие между нами, – сказала Эгвейн. – Мы не можем изменить того, что случилось. Мы не можем изменить того, что ты сделала с Суан, даже несмотря на то, что мои сторонницы открыли способ Исцелить её усмирение. Мы можем только двигаться вперёд и сделать всё, что возможно, чтобы сгладить рубцы. Что делаешь ты, Элайда? Отвергаешь переговоры, пытаешься запугать Восседающих, чтобы они отступились? Оскорбляешь все Айя, кроме Красной?

Дозин, из Жёлтой, что-то тихо пробормотала в знак согласия. Это привлекло взгляд Элайды, и она на мгновение застыла, словно поняла, что потеряла контроль над спором.

– Достаточно.

– Трусиха, – сказала Эгвейн.

Глаза Элайды расширились.

– Как ты смеешь!

– Я осмелилась сказать правду, Элайда, – произнесла Эгвейн тихо. – Ты трусиха и тиран. Я бы также назвала тебя Другом Тёмного, но подозреваю, что Тёмный постыдился бы связываться с тобой.

Элайда взвизгнула и направила поток Силы, отбросив Эгвейн назад, ударив ее о стену так, что та выронила кувшин с вином. Он разбился о деревянный пол за ковром, разбросав брызги похожей на кровь жидкости на стол и на половину тех, кто за ним сидел, залив белую скатерть красными пятнами.

– Ты меня называешь Другом Тёмного? – завопила Элайда. – Это ты Друг Тёмного. Ты и твои мятежницы, которые стараются отвлечь меня от того, что должно быть сделано.

Поток Воздуха ударил Эгвейн о стену снова, и она упала на пол, на осколки разбитого кувшина, которые оставили порезы на руках. Дюжина хлыстов била её, разрывая платье. Кровь сочилась из её рук, она начала брызгать, оставляя с каждым ударом Элайды пятна на стене.

– Элайда, прекрати это! – сказала Рубинде, зашуршав зелёным платьем. – Ты сошла с ума?

Элайда, задыхаясь, повернулась.

– Не искушай меня, Зелёная!

Хлысты продолжали бить Эгвейн. Она переносила боль беззвучно. С усилием она встала. Она уже чувствовала, как распухают лицо и руки. Но продолжала спокойно смотреть на Элайду.

– Элайда! – вскрикнула Феране, вставая. – Ты нарушаешь закон Башни! Ты не имеешь права использовать Силу для наказания ученицы!

– Я и есть закон Башни! – взревела Элайда, указывая на сестер. – Вы высмеиваете меня. Я знаю, что вы делаете это. В глаза вы выказываете мне почтение, но я знаю, что вы говорите, о чем вы шепчетесь за спиной. Вы, неблагодарные глупцы! После всего, что я для вас сделала! Вы думаете, я буду терпеть вас вечно? Смотрите на это, как на пример!

Она повернулась, показывая на Эгвейн, потом отшатнулась, поражённая тем, что Эгвейн спокойно наблюдала за ней. Элайда начала задыхаться, подняла руку к груди, а хлысты продолжали бить девушку. Все они могли видеть плетение, и все они могли видеть, что Эгвейн не кричала, хотя во рту у неё и не было кляпа из Воздуха. С её рук текла кровь, тело было избито, и всё-таки она не находила оснований кричать. Вместо этого она безмолвно благословляла айильских Хранительниц Мудрости за их знания.

– И чему именно, – спокойно сказала Эгвейн, – я должна послужить примером, Элайда?

Избиения продолжались. О, как было больно! Слёзы лишь наметились в уголках глаз Эгвейн, но ей бывало и хуже. Гораздо хуже. Каждый раз, когда думала о том, что эта женщина делала с Башней. Истинная её боль была не от ран, а от того, как Элайда вела себя перед Восседающими.

– Во имя Света, – прошептала Рубинде.

– Как я хотела бы, чтобы я не была нужна, Элайда, – негромко произнесла Эгвейн. – Как я хотела бы, чтобы Башня обрела в твоём лице великую Амерлин. Я хотела бы, чтобы я могла уступить и признать твою власть. Я хотела бы, чтобы ты этого заслуживала. Я с удовольствием приняла бы казнь, если бы это означало, что я оставляю сведущую Амерлин. Белая Башня важнее, чем я. Можешь ли ты сказать то же?

– Хочешь казни? – завопила Элайда, вновь обретя дар речи. – Но ты её не получишь! Смерть – слишком хорошее наказание для тебя, Друг Тёмного! Я буду смотреть, как тебя избивают – все будут смотреть, как тебя избивают – пока я с тобой не закончу. Только после этого ты умрёшь! – Она повернулась к слугам, которые стояли в изумлении, прижавшись к стенам комнаты. – Отправьте за солдатами! Я хочу, чтобы ее бросили в самую глубокую камеру, которая только найдется в Башне! Пусть по всему городу объявят, что Эгвейн ал’Вир – Друг Тёмного, отвергший милость Амерлин!

Слуги побежали выполнить ее приказание. Хлысты продолжали бить, но тело Эгвейн начало неметь. Она закрыла глаза, чувствуя слабость – она потеряла много крови из раны на левой руке.

Как она и боялась, настала развязка. Она бросила свой жребий.

Но она не боялась за свою жизнь. Нет, она боялась за судьбу Белой Башни. Эгвейн переполняла печаль, она прислонилась к стенке и начала проваливаться во тьму.

Так или иначе, ее битва внутри Башни подходила к концу.