9. Ода российскому флоту

Это было на юге, на заливе Аденском, где бомжует в кораллах разноцветный минтай. Русский танкер гражданский плыл в потоке вселенском, перегруженный нефтью для продажи в Китай. Ходовые моторы капучинили воду. Выхлопные надстройки извергали озон. И динамик на мачте благородил природу, исполняя российский современный шансон. Колосились на солнце полосатые майки, экипаж среди палуб совершал променад. И бросали приветы дружелюбные чайки на отмытый до блеска заводской ламинат. Море мялось волнами, как меха у гармошки, копошились под килем килобайты плотвы. И под пальцами кока создавалась окрошка из российского кваса и суданской ботвы.

Вдруг исчезло блаженство и растаяла нега, и попрятались в иле стайки маленьких шпрот. И удушливый запах сомалийского негра появился в пространстве, заменив кислород. На дощатом баркасе, расчехлив пулеметы, приготовив опасный бронебойный патрон, с нецензурною бранью в адрес русского флота, подплывал сомалийский воровской гегемон. Затрещали затворы, заскрипели канаты, над спокойным заливом потянуло войной. Так российское судно захватили пираты, чтобы требовать выкуп по привычке дурной. Неопрятные, злые, и тупые, как ложка, разбрелись по каютам, у бортов залегли. И руками как звери стали кушать окрошку, будто в жизни не ели ничего в Сомали.

Но недолго резвилась темнокожая раса, сотворив беззаконье и устроив пальбу: ощутив диарею от российского кваса, заметались по судну, проклиная судьбу. А тем временем с видом неземного укора, разрезая пространство, как ножовка картон, из седого тумана вышел крейсер «Аврора», что как раз недалече совершал моцион. И с таким зарядил угрожающим видом в колоссальную пушку мегатонный тротил, словно ею намедни утопил Атлантиду и Венецию следом ни за что опустил.

Побледнели пираты, став предательски серы. Побросали патроны и на пол залегли. И связали пиратов господа офицеры, объяснив, что Россия — это не Сомали. В многоместной каюте без удобств и окошка повезут их по морю в те края, где Москва. И кормить всю дорогу будут только окрошкой, и учить просыпаться по команде «раз-два».

Стрекот аэропланов, звуки автомобилей, и огромные джипы — городской экипаж. Будет счастье пиратам, что их всех не убили, а напротив, свозили, в кругосветный вояж. И в Басманном суде, в зале слушаний прямо, где мундиры конвоя золотит эполет, пожилая судья — престарелая дама — с интонацией МХАТа даст четырнадцать лет. А затем подо Ржевом, в безымянном болоте, в исправительной зоне, в мастерских трудовых, старшина по бараку их научит работе, и за годы обучит русской грамоте их.

Но никто не забыт и ничто не забыто, и вернутся пираты, словно в хлев короли: исполинами духа и культурной элитой, и прослойкой эстетов посреди Сомали. Это будет у моря, где ажурная лента, где резвятся омары, где кораллы вокруг: прекратятся разбои, и почти без акцента зазвучат Розенбаум, Шуфутинский и Круг.

На газетных страницах, в шумном обществе дамском, я мечтою заветной поделился в письме: век бы так у России — ананасы в шампанском, ананасы в шампанском, пидарасы — в тюрьме.