Хозяин "Счастливой долины"

Бэрман не любил надолго покидать свою ферму. Причин на то имелось превеликое множество, начиная собственной патологической нелюдимости, заканчивая сомнительным прошлым управляющего. Нельзя сказать, чтобы он так сильно не доверял Рэдклиффу, просто для человека еще в юности не отличавшегося мирным нравом, тот слишком уж преданно смотрел хозяину в глаза. Впрочем, Бэрман никому до конца не верил ни женщинам, ни мужчинам, ни детям. Как известно, дети начинают врать раньше, чем говорить. Что же касается женщин… Здесь ранчмен полностью разделял мнение бродячих проповедников, твердивших о греховной природе обладательниц длинных волос, узких талий и алых губ. Собственно говоря, стриженные, полные и бледные являлись такими же прирожденными предательницами и обманщицами. Дело ведь не в тонких талиях, верно?

Отбывая в Морендо, Бэрман составил для управляющего целый список "самых важных дел" о пятидесяти трех пунктах, посулив спросить за каждый в отдельности по всей строгости. А все потому, что ехать в город ему не хотелось до зубной боли. Не радовала ранчмена возможность встретиться со старыми друзьями по армейской службе, не прельщала перспектива развлечься с девушками из дома терпимости. Словно, какая-то потустороння сила удерживала Бэрмана в "Счастливой долине" и упорно препятствовала его отъезду. То волк задрал жеребенка, то попытался сбежать один из пастухов, прихватив с собой хозяйский скот, то ветер сорвал черепицу с крыши дома. Даже сон накануне отъезда приснился настолько паршивый, что не намечайся в Морендо важной встречи с серьезными людьми, Бэрман и думать бы забыл о путешествии в город.

Однако ни в дороге, занявшей четверо суток, ни в придорожных гостиницах, ни даже по прибытии на место ничего плохого с подозрительным ранчменом не приключилось. Самая обыденная поездка, в чем-то даже удачная, если считать удачей своевременно оплаченный карточный долг. За три дня Бэрман разобрался со всеми делами: заключил выгодную сделку на поставку скота, встретился с армейскими друзьями, покутил с проститутками, положил на свой счет в банке кругленькую сумму, прикупил кое-что из дорогого заграничного спиртного для личного бара. И если бы все происходило не в Морендо, а в любом другом городе Новых Территорий, то, пожалуй, стоило задержаться еще на пару деньков. Отдохнуть и развеяться. Тем более, что в день запланированного отъезда как раз открывалась весенняя ярмарка.

Но каждый вечер, глядя из окна гостиницы, как огненный, раскаленный от вселенского гнева, солнечный диск медленно опускается в мутные желто-оранжевые воды Рия-Браны, Бэрману хотелось сию секунду приказать заложить двуколку и убраться из проклятого городишки как можно дальше. Десять лет назад пограничная река несколько недель была красной от крови. Примерно столько продолжалась резня в Грифонне, и когда армия генерала Росско, под чьим командованием сражался Бэрман, выбила оттуда нелюдей, в городе не осталось ни единой живой души. Беда в том, что переправиться через Рия-Брану можно только в Морендо. А на той стороне армию Росско уже ждал лер Эриманн со своими безумными головорезами…

Словом, теперь Бэрмана с души воротило, когда по улицам Морендо как ни в чем не бывало бродили нелюди — его вчерашние враги. Десять лет — большой срок. Особенно для людей, которые быстро забывают про кровь соплеменников, когда речь идет о полновесных таллерах. А Морендо, как назло, богател с каждым днем, зарабатывая на бойкой торговле с противоположным берегом кровавой Рия-Браны. Добавьте к этому контрабанду оружием, серебром и дурман-травой. И вот буквально на глазах бывшего солдата, а ныне вольного ранчмена, Морендо из скромной деревушки превратился в насосавшегося кровью москита на теле Новых Территорий, чья свобода и независимость досталась дорогой ценой.

Утро в день отъезда выдалось довольно прохладное, если не сказать холодное и промозглое. Откуда-то с океана налетел ветер и напомнил местным жителям, что на дворе ранняя весна, и одеваться следует по сезону. Поэтому ранчмен, не долго думая, отправился на ярмарку. Ему давно хотелось прикупить добротную кожаную куртку с длинной бахромой, а тут появился повод для незапланированного транжирства. Тут-то и повстречался Бэрману судья Ролл.

Мужчины вежливо приподняли шляпы, обмениваясь приветствиями.

— Утро доброе, ваша честь.

— Взаимно, Бэрман, — улыбнулся судья. — Рад вас видеть. Какими судьбами?

— Дела, — меланхолично ответствовал ранчмен. — Только дела могут заставить меня приехать в Морендо, вы же знаете. И я уже уезжаю

— А зря, друг мой, очень зря. Весенняя ярмарка обещает быть совершенно грандиозной.

Ранчмен мрачно покосился на шумную толпу, стоящую вокруг невысокого помоста.

— Да уж… Могу себе представить.

Ему всегда претили эти дешевые представления, якобы демонстрирующие торжество правосудия. Кого-то из оборванцев, которые топтались на помосте, в полдень собирались повесить. Остальные еще неделю просидят в колодках и будут отправлены на рудники. В предвкушении долгожданного развлечения обыватели от души развлекались, швыряя в преступников камнями и грязью.

— Женщину тоже казнят? — поинтересовался Бэрман, кивнув в сторону осужденных.

— Нет, — покачал головой судья. — Даже не знаю, что с ней делать.

— Почему? Она — ведьма?

В последние годы закон смягчился в отношении колдунов, их уже не сжигали публично, а выбор способа наказания оставили за местными властями. Теперь судьям на местах приходилось ломать головы над достойной карой для богохульников-магов.

— Вовсе нет. Даже не метиска. Обычная воровка. Украла башмаки в магазине у Куртса, — пояснил законник. — Для рудников Сьена слишком молоденькая, но ворует не первый раз. Я уже предупреждал её, что не потерплю безобразий.

Бэрман присмотрелся к преступнице повнимательнее.

— Сколько ей лет?

— Не больше двадцати. То ли сама не знает, то ли темнит.

На вид девчонке было и того меньше. Высокая, тощая, вернее тонкокостная и исхудавшая, она равнодушно глядела перед собой в пространство. Застиранное до полной потери цвета платье болталось на девушке, как на вешалке. И нет, она не была метиской. Ни капли нелюдской крови. Что-что, а такие вещи бывший солдат определял мгновенно. А еще у воровки была красивая высокая грудь.

— На рудниках ей не место, — заявил ранчмен.

— А куда деваться? — вздохнул судья и ни с того ни с сего добавил: — Я смотрю, Бэрман, девка тебе приглянулась. Забирай. Пусть годик у тебя побатрачит. Заодно честно работать научится.

И тот неожиданно для самого себя согласился. Вернее сказать, ранчмен машинально кивнул головой в знак согласия, не в силах оторвать взгляда от затвердевших на холодном ветру сосков, отчетливо выделавшихся на обтянутой тонкой тканью груди, девушки по имени Сьена.

Сьена никогда не обольщалась относительно собственной участи, не без оснований подозревая, что рано или поздно закончит жизнь в придорожной канаве с перерезанным горлом, как её мамаша. Однажды какой-нибудь бедовый парень приревнует её к другому негодяю, и сначала изобьет ногами до полусмерти, а потом чиркнет ножом. Короче, что-то в этом роде. Поэтому грядущую отправку на рудники Сьена восприняла как должное и неизбежное. Покорно поднялась на помост и стала терпеливо ждать, когда закончатся издевательства. Сидеть в колодках девушке уже доводилось неоднократно, потому что воровала она столько, сколько себя помнила. По малолетству наказания ограничивались поркой, а затем настал черед позорного столба и колодок. Ничего страшного, если вести себя тихо и не привлекать к себе лишнего внимания. Кто знал, что в Морендо такие строгие законы? Чуть что — сразу либо на виселицу, либо на каторжные работы. Если кто предупредил, то Сьена обошла бы приграничный городишко сторонкой. Так нет же!

"В Моренде не пропадешь! В Моренде раздолье! Только, знай себе, режь кошельки", — верещала Олиси. И доверещалась. Всплыла кверху брюхом в Рия-Бране, вся раздутая и обезображенная. Только по серебряному колечку на мизинце и узнали. Теперь того, кто утопил девку-воровку ждет веревка. И поделом!

Сьена не сразу сообразила, зачем её развязали и отвели в здание суда. Обрадовалась было, что сейчас отпустят на все четыре стороны, но все оказалось не совсем так. Разумеется, девушка сразу приметила высокого крепкого парня в широкополой шляпе и шикарной куртке, сидевшего на лавке возле двери, но когда судья (с третьего раза, между прочим) объяснил, что теперь она будет целый год работать у фермера на ранчо, Сьена окончательно растерялась.

— А что я там буду делать, ваша честь? — робко спросила она.

— Это на усмотрение господина Бэрмана, — усмехнулся в седые усы судья и указал на парня в шляпе.

Новый хозяин, не удостоив воровку взглядом, подписал все необходимые бумажки, и тут же увел её к поджидающей у крыльца запряженной двуколке. Глаза у него были красивые, темно-карие, успела отметить про себя Сьена, усаживаясь рядом с Бэрманем.

Заговорить с фермером она решилась только к вечеру, когда они добрались до постоялого двора.

— Скажите, а можно мне умыться?

— Можно, — рыкнул тот, толкнув в спину в направлении лошадиной поилки.

Сьена насколько смогла тщательно отмыла лицо, хотя, видит Бог, сделать это под суровым надзором господина Бэрмана было нелегкой задачей. Он навис над девушкой суровым изваянием и бдительно следил за каждым движением. Словно она могла украсть воду. То же самое случилось за ужином. Пока Сьена давилась кашей, фермер, казалось, считал каждую ложку, отправленную в рот. Спать пришлось на полу, привязанной бечевкой за кисть к ножке кровати, на которой почивал Бэрман.

Интересно, куда бы Сьена могла сбежать без денег и документов? За Рия-Брану, что ли?

Еще больше девушка дивилась местам, по которым они ехали. Более унылого пейзажа видеть ей раньше не доводилось. Насколько хватало обзора, до самого горизонта, раскинулась каменистая пустыня, усеянная маленькими пыльными кустиками. Ни деревьев, ни птиц, ни ручьев. Лишь свист ветра и стук лошадиных копыт.

Господин Бэрман тоже говорливостью не отличался. Мрачный, насупленный, с крайне недовольным выражением на суровом лице, он казался неприступной скалой, о которую разобьется любое слово. Если бы Сьена увидела такого парня где-нибудь в трактире за кружкой пива, то, скорее всего, он бы ей понравился. Аккуратная стрижка, чисто выбрит, не рябой, одежда потом не смердит — почти идеальный мужчина. Точнее слов и не подберешь. А главное, не приставал во время ночевки совершенно. Даже лапать не пытался.

— Не пялься на меня, — жестко приказал Бэрман. — До дырки проглядишь.

Сьена вжала голову в плечи и больше не пыталась даже голову в его сторону повернуть. Смотрела исключительно на носки собственных рваных ботинок, как учили когда-то в приюте, куда она ненадолго попала после смерти матери. Там девушку много чему научили. Научили читать и писать, нескольким молитвам и пользоваться ложкой. Мамаша, между прочим, и того не умела.

Кстати сказать, ферма под названием "Счастливая долина" Сьене сначала очень даже понравилась. Дом был каменный, добротный, построенный для большой семьи, с кучей хозяйственных пристроек. Тут тебе и конюшни, и кузня, и сыроварня. А посредине двора, напротив главного входа девушка увидела всамделишный фонтан. Такого даже в Моренде нету. Бэрмана воровка сразу зауважала как крепкого хозяина и богатого человека. Прислуга и работники во главе с управляющим — рыжим дядькой с пышными бакенбардами, выбежали его встречать чуть ли не с поясными поклонами. Стало быть, ценят и любят, решила девушка.

И хотя ранчмен лишь деловито пожал руку дядьке, а остальных удостоил легким кивком головы, но радость при его появлении в людях видна была неподдельная. Заждались хозяина-то.

Работники были, к слову сказать, под стать Бэрману. Такие же хмурые мужчины в грубой рабочей одежде. А из женщин наличествовала только пожилая толстуха в накрахмаленном чепце поварихи.

Сьену же рассматривали, точно заморский фрукт — крайне недоуменно. Мол, что за диво такое нездешнее.

— Девушку зовут Сьена, — представил её Бэрман.

Спорить с ним никто не стал. Задавать вопросы, кстати, тоже. Видимо, не принято в "Счастливой долине" вопросы задавать хозяину.

— Моя новая работница, — добавил он чеканно.

Работники согласно, но абсолютно молча закивали головами.

"Боже, чтобы я тут не делала, но говорить я разучусь точно", — подумала Сьена и с невольным страхом покосилась на Бэрмана.

Бэрман первым дело решил переговорить с Рэдклиффом. Они закрылись в кабинете и управляющему пришлось полностью отчитаться о работе, проделанной в отсутствии хозяина. Придраться при всем желании тот не смог, как бы ему не хотелось, но преданный взгляд помощника по-прежнему внушал смутные подозрения.

— Я потом все еще раз перепроверю, — предупредил Бэрман на всякий случай.

— Как пожелаете, — безропотно согласился Рэдклифф.

— Девчонку определи в свинарник, — распорядился хозяин. — И чтобы пальцем её никто не трогал. Узнаю — убью!

— Не извольте беспокоиться, всех предупрежу.

Вот тут ранчмен ни на миг не сомневался в словах работника. Рэдклифф донесет до сознания каждого, достучится до самой дубовой башки, суток не пройдет — все пастухи на на самых дальних пастбищах буду знать о распоряжении Бэрмана.

Когда он вышел из кабинета, девушка все еще ждала на открытой веранде. От духоты она вспотела, темные круги расплылись подмышками на одежде, бисеринки пота блестели над верхней губой.

— Иди к Марле на кухню и скажи, чтоб воды согрела — помыться. Пусть даст тебе мыла постираться и чистую одежду на смену. Потом придешь в гостинную.

— Спасибо, — пролепетала воровка и попыталась изобразить нечто вроде поклона. — Я так вам благодарна. Если бы не вы…

— Пошла вон, — сказал Бэрман и ушел к себе в спальню.

Ему тоже не мешало смыть дорожную грязь и переодеться. Его ванна давно готова и вода подогрета в самый раз, чтобы можно было получать от купания максимум удовольствия. Смыть с себя наконец-то пыль проклятой Моренды — разве это не блаженство?

Лежа в ванне Бэрман с наслаждением выкурил сигару, настроение у него было отличное. Просто великолепное, сказать по правде.

Но показывать его своим работникам, а тем более новенькой, суровый ранчмен не стал.

Надо признать, после купания смотреть на девушку стало гораздо приятнее. Волосы у неё оказались золотисто каштановыми и вьющимися, а не серыми от въевшейся пыли и торчащими в разные стороны неопрятной паклей, кожа — нетронутой загаром, белой, с рассыпанными по переносице крошечными веснушками, даже, кажется, глаза отмылись до небесной синевы из блекло-голубых. Рабочие штаны оказались чересчур длинными и широкими, потому сидели на Сьене мешковато, зато рубашка очень соблазнительно обрисовывала её грудь.

— Это твоя рабочая одежда. После работы ты будешь переодеваться в платье, но штаны и рубаху будешь стирать через два дня на третий. Поняла?

— Поняла.

— Пошли я покажу, где ты будешь жить, — сказал Бэрман.

Крепкий дощатый сарай расположенный впритык к будущему месту работы закрывался на огромный висячий замок. Окон в нем, естественно, не было. Зато полным полно щелей в стенах и крыше.

— Чему лучше будешь убирать за свиньями, тем легче тебе будет дышать по ночам, — без всякого оттенка злорадства предупредил фермер, захлопнув дверь у неё перед носом и тщательно провернув ключом в замке. — Теперь отдыхай.

А накормить новую работницу в тот вечер забыли.

Поначалу едкая вонь свинячьего дерьма резала Сьене глаза, но через несколько недель девушка привыкла, принюхалась и почти перестала чувствовать запах. А может быть, и в самом деле её старательность вознаградилась сторицей. Работа была тяжелая, но несложная, да и свободного времени оставалось достаточно, чтобы помогать на кухне Марле. Особенным трудолюбием Сьена никогда не отличалась, но поварихой можно было немного поболтать. Или хотя бы послушать, как звучит человеческий голос. Марла щедро делилась сплетнями, нравоучениями и рецептами пирогов, найдя в бывшей воровке необычайно благодарного слушателя. Там же на кухне Сьена обедала и ужинала. Потому что есть в общей столовой рыжий управляющий ей категорически запретил.

— И правильно, нечего перед мужиками сиськами трусить, — поддакнула ему Марла. — Еще сбесятся. Кобели цепные.

Хозяин Бэрман, как его называли все обитатели "Счастливой долины", каждое утро сам открывал запор на дверях сарая, где обитала Сьена, но в свинарнике и на кухне появился от силы раза три. По своему обыкновению, молча окинул работницу долгим пронзительным взглядом темных глаз и ушел по своим делам.

— Хозяин любит дисциплину, — сдержанно похвалила его повариха. — И очень хорошо разбирается в людях. Но хвалит кого-то очень редко. Хозяин считает, что излишние похвалы развращают.

И то верно. Обитатели фермы не выглядели чрезмерно развращенными.

Постепенно Сьена освоилась с такой жизнью, мало помалу втянулась в работу, и не смела роптать на судьбу. Хотя все же не теряла надежду, что по истечении года сможет убраться отсюда и вернуться в Моренду. Правильно говорили монашки из сиротского приюта: "Человек привыкает ко всему".

Пожалуй, Сьена сильнее удивилась, если бы этого не случилось вовсе. Теплой ночью в самом конце весны её разбудил звук ключа, поворачивающегося в замке. Девушка не стала делать вид, будто крепко спит, и не сопротивлялась, когда Бэрман откинул в сторону тонкое одеяло, которым она укрывалась. Сквозь щели в досках сочился лунный свет, и Сьена прекрасно видела — мрачное выражение на лице ранчмена не изменилось даже, когда он снял с неё рубашку.

Нет, нельзя сказать, чтобы Бэрман был груб. Все произошло как-то само собой, без участия сознания. И если бы для Сьены этот раз не стал самым первым, то возможно, бывшей воровке понравилось бы. А вот Бэрман удивился. Ему прежде никогда не доводилось иметь дело с невинными девушками. Выразилось его удивление в одной единственной фразе:

— Я не знал. Извини.

Почти сразу он ушел, так же плотно и тщательно заперев за собой дверь.

Потом Бэрман стал приходить ночью в сарай по нескольку раз в неделю. Точнее — через день. Приходил, тяжело дыша, забирался к Сьена под одеяло, целовал без всякого стыда, даже там… хм… куда целовать по закону не полагалось, осторожно, чтобы не раздавить девушку своим весом, ложился сверху и… Это было приятно и не слишком сложно. Наверное, потому что ранчмен никогда не ругался, если Сьена делала что-то не так, как ему хотелось. Он вообще её не обижал ни словом, ни жестом. Как, если практически ничего не говорил?

— А сколько хозяину лет? — как-то спросила Сьена у поварихи.

— Тридцать шесть.

— Такой старый?! — поразилась девушка.

На её взгляд выглядел Бэрман гораздо моложе своих лет. Высокий, мускулистый, длинноногий, ни морщин, ни седины.

Марла только расхохоталась.

— Мужчина в самом соку. Не какой-нибудь сопляк худосочный! Не перебирай добром, малявка.

Сравнивать Сьене было не с кем, и выбирать тоже не из кого. Мамаша все время твердила: "От добра — добра не ищут". В конце концов, Бэрман её не насиловал и не бил. Чего еще желать от мужчины бродячей девчонке-воровке?

Один Бог ведает, чего ждал Бэрман целых два месяца. То ли присматривался к поведению своей наложницы, то ли хотел, чтобы она сама попросила его об одолжении, но только в середине лета, когда от жары в окрестностях "Счастливой долины" лопались камни, ранчмен велел Сьене перебираться в господский дом. Можно сказать, что это было своеобразное повышение по службе. Теперь девушка весь день мыла посуду. Правда, посуды оказалось много, очень-очень много. Кроме тарелок, из которых ели все работники фермы, имелись еще огромные котлы и чаны, сковородки и кастрюли. Как говорится: "Кто хорошо работает — тот хорошо ест".

Правда, комнатушка, где теперь жила Сьена, по-прежнему запиралась снаружи, а ключ хранился в кармане у Бэрмана. По сравнению с сараем, где спать приходилось на матрасе набитом соломой, комната показалась девушке дворцом. Настоящая кровать застеленная чистым бельем, туалетный столик со старинным зеркалом, плетеное кресло и кружевные шторки на окне забранном ажурной кованной решеткой.

— Спасибо! Какая прелесть! — взвизгнула Сьена, когда Бэрман привел её в дом, и попыталась обнять его и чмокнуть в щеку.

Грубо отталкивать девчонку ранчмен не стал, но постарался, как можно решительнее отстраниться от такого незапланированного проявления нежности.

— Мне и в самом деле очень понравилось, — оправдывалась Сьена. — Все такое… чистенькое, красивое.

— Очень хорошо, — проворчал явно смущенный мужчина и заторопился оставить девушку наслаждаться его благодеянием.

Все-таки странным человеком был хозяин "Счастливой долины". Не жестоким, но и не добрым. Он даже подарки делать не умел. Чего стоил тот отрез ткани, который он как-то принес Сьене в подарок. Где только взял такую — непонятно.

— Вот! Пошей себе платье, — заявил ранчмен. — Тебе пойдет такой цвет.

Слов нет, в синем Сьена сама себе казалась красавицей. Она еле дождалась, когда Бэрман уйдет и потом почти до утра крутилась перед зеркалом завернувшись в дорогую шерсть василькового веселого цвета. Все бы хорошо, но шить девушка не умела совершенно. Не знала, как иголку держать. Несколько вечеров она прорыдала над злосчастным отрезом, пока не догадалась пойти за советом к Марле.

— Если я не смогу пошить и испорчу ткань, Хозяин будет сильно ругаться?

— Будет, — согласилась толстуха.

— А что же делать? Я не умею шить, — призналась Сьена.

Марла сжалилась, сама сняла с посудомойки мерки, раскроила полотно, и показала, как управляться с иглой и ниткой.

— Никто тебя в шею не гонит, малявка. Сиди себе, шей потихонечку. Глядишь, научишься и заодно Хозяину угодишь.

Оценить старания бывшей воровки Бэрман не торопился. Он и глядеть на то, как идет шитье, не стал, когда она попыталась похвастаться своими успехами. Отодвинул рукоделие в сторону и стал медленно расстегивать пуговички на платье. Под горячими поцелуями, казалось, плавилась кожа. Теперь Бэрман старался сделать так, чтобы его юной любовнице ночные утехи приносили столько же удовольствия, сколько доставалось ему самому. Не останавливался до тех пор, пока Сьену не захлестывала обжигающая волна блаженства.

Когда-то в детстве (еще мать жива была) довелось ей очутиться на берегу океана, и пуще всего остального запомнились девочке приливы и отливы. Когда вслед за приливом, неизбежно наступал отлив: берег стремительно обнажался, блестел бесплодным грязно-желтым песком, а водросли, в воде казавшиеся диковинными цветами, превращались в неопрятные тряпки. Так ж точно, каждая ночь, проведенная с Бэрманем, каждый прилив наслаждения, заканчивались пустотой в кровати и в сердце.

Видит Бог, Сьена очень хотела полюбить молчаливого и нелюдимого хозяина "Счастливой долины". Скажи он хоть одно ласковое слово, приголубь, просто обними или останься в её постели до самого утра, она бы с радостью отдала Бэрману сердце и всю душу без остатка. За одну крошечную улыбку, за искреннюю шутку — всю свою нежность, любовь и заботу. Ах, как же хотелось Сьене проснуться однажды на рассвете в его крепких объятиях, прижаться щекой к широкой груди и услышать: "Я люблю тебя, малышка". Больше, в общем-то, и не нужно ничего. Лишь бы только звал по имени и не закрывал на ночь в комнате.

И какое-то время Сьена ждала и надеялась. Еще немного и чудо случится. Не сегодня, так завтра или послезавтра. Если она станет еще нежнее и покорнее его воле, вот тогда, наконец… Ждала почти до самой осени. Пока не поняла, что надеяться нет никакого смысла.

Пройдет еще какое-то время, она забеременеет, а рано или поздно это произойдет (странно, что до сих пор этого не случилось). Бэрман обязательно женится. Ведь ребенок — его наследник должен быть законнорожденным. И всю оставшуюся жизнь Сьена проведет в "Счастливой долине". И хорошо еще, если её до самой смерти не станут запирать на ночь в комнате.

Всю жизнь прожить с человеком, чудом умудрившимся привязаться, если не душой, то, определенно, телом к подневольной батрачке недостойной доброго слова! А со временем Сьене предстоит стать часть меблировки господского дома, чем-то вроде большого фамильного стола из розового дерева.

И ведь не сбежишь. Пустыня не пустит за границы "Счастливой долины". И руки на себя не наложишь. У Бэрмана чутье волчье. Едва почудится ему, будто наложница задумала что-то недозволенное, сразу троит бдительность. Станет на десять замков запирать, а может и кандалы надеть.

Оставалось только смириться, как учили монашки в приюте. Дескать, первейшая женская добродетель — смирение. А еще терпение и покорность судьбе. Черт бы их подрал эти добродетели!

Сьена терла полотенцем уже сорок вторую по счету тарелку, бездумно глядя в окно. Хозяин будет недоволен, если посуда не заблестит точно серебряная.

В это время через ворота под громкий возглас "Э-эй!" во двор въехал тарантас, запряженный парой вороных. Гнедая кобыла под седлом бежала привязанная сзади. Тарантас и лошади принадлежали достопочтенному судье Роллу из Морендо. Его пушистые белые усы Сьена узнала бы из тысячи похожих. Возможно, судья приехал специально, чтобы поглядеть на несостоявшуюся каторжанку, а возможно у него было еще какое-то важное дело к землевладельцу Бэрману. Этого Сьена не узнала. Как только мужчины удалились в кабинет, расположенный в другом крыле дома, она, повинуясь мгновенному почти бессознательному решению, сняла и швырнула на пол фартук, потом вышла во двор, спокойно отвязала гнедую, забралась в седло и ускакала прочь.

Бэрман искал девушку без остановки всю осень и зиму, но Сьена словно сквозь землю провалилась. Заглянул под каждый камушек и кустик, нанял в Грифонне трех опытных сыщиков. Безрезультатно. Её не нашли ни живой, ни мертвой.

Наступила весна. И однажды утром Рэдклифф нашел хозяина "Счастливой долины" в сарае, где раньше жила бывшая воровка. Бэрман повесился на добротной новенькой веревке. Аккуратно и качественно, как делал все в своей жизни.

Записки он не оставил.

16/01/2007