"Классичексие случаи в психологии" - читать интересную книгу автора (Роллс Джефф)

Дикий мальчик из Авейрона: история Виктора

Девятого января 1800 года из леса вблизи деревни Сен-Сернен, расположенной на юге Франции, вышел мальчик в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Он передвигался в вертикальном положении, но не мог говорить и издавал лишь бессмысленные звуки. Он был одет в превратившуюся в лохмотья рубашку и совершенно не стеснялся своей наготы. Его схватили, когда он проник в огород местного дубильщика кож, чтобы накопать там овощей для еды. Как часто бывает в таких небольших деревнях, молва быстро разнесла новость о поимке «дикаря». Так началась история дикого мальчика из Авейрона,[64] как его стали с тех пор называть, — дикого ребенка, о котором вскоре заговорила вся Европа.

История обнаружения

По сохранившимся описаниям, мальчик имел рост примерно метр сорок, белую (но слегка смугловатую) кожу, круглое лицо, острый нос, спутанные темно-каштановые волосы и сотни маленьких шрамов, покрывавших все его тело. Кроме того, у него на горле был еще один шрам длиной 41 мм. Эти шрамы породили спекуляции о том, что в какой-то период времени с ним плохо обращались и перерезали ему горло, прежде чем оставить одного. Его правая нога была слегка подогнута вовнутрь, так что при ходьбе он немного прихрамывал. Было быстро установлено, что он не получил «домашнего» воспитания: он мочился и испражнялся в любом месте, где испытывал в этом потребность. Он предпочитал есть только картофель, который сначала бросал в костер, а затем, обжигаясь, быстро запихивал себе в рот. Всем, увидевшим его в первые дни (а среди них было много просто любопытных людей), было ясно, что он в течение какого-то времени жил в лесу один и был полностью лишен каких-либо социальных контактов. Через два дня мальчика поместили в сиротский приют в местечке Сент-Африк и дали ему имя Жозеф.

В приюте Жозеф сразу замкнулся в себе и начал испытывать своего рода депрессию; по сообщениям очевидцев, он не издал ни единого звука в течение двух недель. Он отказывался практически от любой еды, за исключением картофеля, и пил только воду. Он разрывал любую одежду, которую на него надевали, и спал только на полу. Все его органы чувств были в полном порядке, но он уделял внимание только еде и сну. Директор приюта быстро понял, что у него появился уникальный индивид, который заинтересует в равной степени и ученых, и дилетантов. Он назвал мальчика «феноменом» и разослал письма в парижские газеты с предложением о том, чтобы обследованием ребенка занялось государство. История о «enfant sauvage de L'Aveyron» — «диком ребенке из Авейрона» стала в Париже главной темой разговоров. Наконец-то появилась возможность проверить на практике философские идеи Жан-Жака Руссо...

В своих ранних сочинениях Руссо утверждал, что человек является, в сущности, хорошим, «благородным дикарем», пока он пребывает в «природном состоянии» (состоянии, в котором находятся все другие животные и в котором он находился до возникновения цивилизации и общества), и что «хорошие» люди сделались несчастными и испорченными в результате своего опыта жизни в обществе. Он считал общество «неестественным» и «развращенным» и был уверен в том, что его дальнейшее развитие принесет человеку еще больше несчастий. Обнаружение «дикого ребенка» давало людям возможность проверить эти взгляды и подробно изучить ребенка, который вырос таким, каким его создала природа, и не испытал «противоестественных» влияний общества.

В то время в Париже существовал знаменитый институт для глухонемых, директором которого был Рош-Амбруаз Кукуррон Сикар (Roche-Ambrois Cucurron Sicard), уважаемый ученый и общепризнанный эксперт в области обучения глухих. Прочитав об этом случае, Сикар написал два письма с просьбой о взятии ребенка под опеку государства с целью проведения научных исследований. Одно из писем было направлено Люсьену Бонапарту, брату Наполеона и министру внутренних дел молодой республики. При наличии таких влиятельных друзей казалось неизбежным, что ребенок окажется объектом пристальных исследований в Париже.

Однако местный комиссар правительства заявил, что мальчик останется в приюте на какое-то время, чтобы власти могли проверить правдивость этой истории (существовали опасения, что это мистификация), и что родители из окрестных мест, дети которых пропали и не были найдены, могли бы прийти и выяснить, не является ли этот мальчик их сыном. В этот период Жозеф начал постепенно делать свою диету более разнообразной: он стал есть горох, зеленые бобы, грецкие орехи и ржаной хлеб. Через четыре месяца он уже ел мясо, но, по-видимому, ему было безразлично, является ли оно вареным или сырым. Он имел обыкновение собирать остатки еды и закапывать их в саду, возможно, для того, чтобы съесть их позднее.

Годы изоляции

Были предприняты попытки выяснить подробности этой истории. Необходимо было найти ответы на многие интригующие вопросы. Был ли мальчик «дитем природы»? Был ли он действительно диким ребенком или же просто слабоумным, оставленным в лесу за несколько недель до его обнаружения? Мог ли он сам заботиться о себе в условиях дикой природы? Как долго мальчик жил в одиночестве? Где и как он жил?

В полученных рапортах сообщалось, что голого мальчика видели примерно два-три года тому назад в окрестностях деревни Лакон (Lacaune), расположенной примерно в семидесяти милях к югу от Сен-Сернена. Он питался корнями и желудями и убегал от всякого, кто пытался к нему приблизиться. Иногда замечали, что он передвигается на четвереньках, но позднее выяснили, что он делал это только в состоянии крайней усталости. Отсутствие на его коленях мозолей указывало на то, что он ходил в вертикальном положении. По-видимому, крестьяне из окрестных деревень знали о его существовании и относились к нему просто как к какой-то диковинке, не заслуживающей особого внимания. Имелись сообщения о том, что однажды, в 1798 году, его поймали и выставили напоказ на деревенской площади, однако он сумел убежать и пропал из поля зрения примерно на один год. Затем в июне 1799 года на него случайно наткнулись три охотника и взяли его в качестве трофея. Одна местная вдова присматривала за ним в течение нескольких недель; она научила его готовить картофель и дала ему рубашку, в которой его и увидели несколько месяцев спустя. Благодаря доброте, проявленной вдовой, мальчик, по-видимому, начал охотнее идти на контакты с людьми и стал часто попадаться на глаза местным крестьянам. Иногда он подходил к отдельно стоящим крестьянским домам и садился поблизости, ожидая, пока ему вынесут какую-нибудь еду. Один крестьянин регулярно давал мальчику картофель, который тот пек на костре и поедал горячим. Насытившись, он снова исчезал среди окрестных холмов, чтобы спрятаться там от посторонних глаз.

По сути, крестьяне относились к нему как к дикому животному, регулярно появляющемуся у их домов. Хотя они видели в нем человеческое существо, но не считали себя обязанными попытаться поймать его или дать ему одежду. В те дни людям нередко приходилось видеть «деревенских дурачков», живших рядом с ними, и поэтому дикий мальчик был отнесен крестьянами к той же категории. Мальчик вполне мог продолжать вести подобный образ жизни, но по какой-то причине он решил двинуться на север и дошел до Сен-Сернена. Местный комиссар в течение нескольких недель пытался выяснить, что произошло с мальчиком в прошлом, но не нашел каких-либо надежных сведений, позволяющих объяснить, как ребенок оказался совершенно один в лесу. Впоследствии появилось множество выдуманных историй о ребенке, брошенном на съедение волкам, и других подобных ужасах.

Чтобы проверить, не является ли данный случай мистификацией, Жозефа подвергли нескольким довольно примитивным испытаниям. Например, ему дали зеркало, чтобы оценить его реакцию. Он не узнал себя и даже попытался протянуть руку, чтобы схватить картофель, увиденный им в зеркале. Имелись также сомнения относительно того, как он сумел пережить относительно суровые зимы, характерные для этой области Франции. К тому же мальчик предпочитал подолгу сидеть около огня. Чтобы проверить его способность переносить холод, его раздели и вывели морозным вечером на улицу. Он этому никак не сопротивлялся и, по-видимому, даже получил удовольствие от такой прогулки на свежем воздухе. Отсюда был сделан вывод о том, что он, подобно кошкам и собакам, был довольно нечувствительным к холоду, но при любой возможности предпочитал располагаться поближе к теплу.

Дальнейшее обследование в Париже

После пяти месяцев пребывания в местном приюте мальчик продемонстрировал слабый прогресс. Люди, отвечавшие за его воспитание, испытывали разочарование и утверждали, что он по-прежнему больше похож на животное, чем на человека. Было решено, что лучше всего отправить его для дальнейшего обучения в Париж. К сожалению, по дороге в столицу он заболел оспой, что серьезно задержало его в пути. Тем не менее, 6 августа 1800 года на почтовой карете он был доставлен в институт для глухонемых, который располагался в Люксембургском саду. Жозефа немедленно передали в руки Сикара. В первые две недели Сикар был настолько занят другими делами, что Жозеф оказался фактически брошенным еще раз. Он к тому времени заметно растолстел, ему стало нравиться, когда его щекочут, и довольно часто его видели смеющимся, хотя никто с уверенностью не знал, над чем же он смеется на самом деле. Однако эти видимые признаки прогресса наблюдались на фоне удручающего поведения. Жозеф по-прежнему не пользовался туалетом и совершенно открыто демонстрировал все проявления естественных функций своего организма. Его не интересовало практически ничего, кроме пищи и сна. Действительно, как отмечалось в отчетах, «вся его суть была сконцентрирована в желудке». Он практически не уделял никакого внимания происходящему вокруг него и ничем не интересовался. Он стал равнодушным практически ко всему, избегал других детей, находившихся в институте, но никогда не вел себя нечестно или подло по отношению к другим людям.

Имеются противоречивые сведения о свободе, которой пользовался Жозеф в институте. В одних отчетах утверждается, что он был полностью предоставлен сам себе и никогда не пытался сбежать (что было для него вполне возможным); в других же отчетах сообщается, что его часто сажали на цепь, чтобы предотвратить попытки бегства. Но в любом случае, для Жозефа в эти три месяца, по-видимому, не было сделано ничего, и, в результате, его состояние стало ухудшаться. Он начал пачкать свою постель и наносить себе различные повреждения, а также бить и царапать тех, кто за ним ухаживал. Его часто посещали любопытные люди, которые за определенную мзду получали от смотрителей возможность увидеть «дикого ребенка». Эти посетители постоянно докучали Жозефу, который бесцельно слонялся по коридорам здания и институтскому саду в самом жалком состоянии. Сикар, этот «великий воспитатель», в данном случае, по-видимому, полностью игнорировал свои обязанности. Жозеф, о котором недавно говорила вся страна, вновь стал всеми забытым и покинутым ребенком. Есть подозрение, что Сикар счел этот случай безнадежным и решил вовсе не браться за него, чтобы не рисковать своей репутацией. Позднее была создана еще одна комиссия для систематического измерения и уточнения способностей Жозефа. Ее выводы совпали с выводами Сикара: Жозеф является «идиотом», обладающим исключительно животными инстинктами, развившимися у него в период пребывания в лесу, и поэтому ему ничем нельзя помочь.

Если бы такой ребенок был обнаружен сегодня (как в случае Джини, описанном в главе 1), его подвергли бы множеству психологических тестов для выяснения недостатков его развития и причин их возникновения. В числе последних, возможно, обнаружилась бы «органическая» причина, т. е. недостаток мог иметь физическое происхождение (например, травма мозга) или «функциональная» причина, имеющая не физическое происхождение. Функциональное объяснение недостатка предполагает, что он вызван внешними обстоятельствами, в то время как органическое объяснение предполагает, что недостаток является врожденным. Во многих отношениях эти различия соответствуют предмету спора о соотношении ролей природы и воспитания, возникшего в связи со случаем Джини. Был ли Жозеф рожден с «органической» проблемой или же его проблемы стали следствием его ограниченного воспитания? С учетом дефицита надежной информации по данному случаю дать однозначный ответ на этот вопрос невозможно. Однако, помимо шрама на горле, который мог появиться у него вследствие травмы, полученной во время «дикой» жизни, или в результате попытки другого человека перерезать мальчику горло, прежде чем бросить его в лесу, у Жозефа нельзя было найти никаких следов других физических повреждений. В 1967 году Бруно Беттельгейм (Bruno Bettelheim)[65] исследовал этот случай и пришел к выводу, что, возможно, Жозеф страдал одной из форм аутизма, хотя невозможно узнать, был ли он рожден с этой аномалией (способствовавшей тому, что он был брошен взрослыми) или же она развилась у него за годы одиночества. Однако другие эксперты в этой области считают маловероятным то, что страдающий аутизмом мальчик или просто «идиот» сумел бы прожить в одиночку в лесу в течение пяти или шести лет. Действительно, можно утверждать, что мальчик в раннем подростковом возрасте, сумевший выжить в период многолетнего пребывания в лесу, должен был бы обладать замечательно высоким уровнем интеллекта (однако общепризнано, что страдающие аутизмом также могут быть очень умны).

Надежда

Жизнь Жозефа катилась в никуда, но осенью 1800 года в ней наконец-то забрезжила надежда после прихода в институт нового доктора по имени Жан-Марк Гаспар Итар (Jean-Marc Gaspard Itard). Итар заинтересовался Жозефом и начал пристально наблюдать за его поведением. Он подметил в мальчике некоторые обнадеживающие моменты, на которые не обратили внимание другие ученые, и начал осуществлять программу оценки и развития его способностей. Итар получил специальное помещение в институте, в котором он мог без помех работать с Жозефом. Он был молодым доктором, преисполненным энтузиазма и открытым новым идеям и новаторским методам лечения. Не имея собственной семьи, он посвятил всю жизнь работе и завещал все свое состояние на цели улучшения условий жизни глухонемых воспитанников института. Итар неофициально стал временным приемным отцом Жозефа и начал уделять мальчику все больше и больше времени. В некотором смысле, он бросил вызов своим наставникам. Итар, в отличие от Сикара, верил, что для Жозефа существует надежда, но к чести Сикара следует признать, что он согласился дать Итару шанс доказать это. Итар считал, что люди являются продуктом их окружения, и поэтому верил в возможность перевоспитания Жозефа при создании для этого соответствующих условий. Если бы это ему удалось, то теория развития человека «с чистого листа» (tabula rasa) получила бы явное подкрепление. Эта теория предполагает, что дети появляются на свет с немногими врожденными способностями и что развитие ребенка происходит в результате внешних воздействий. Эта точка зрения во многом соответствует «воспитательному» аргументу в споре о соотношении ролей природы и воспитания.

Итар понимал, что он не может посвящать все свое время Жозефу, но мальчику необходимо получать помощь от другого взрослого человека. Мадам Гуерен (Guerin) жила при институте вместе со своим мужем-садовником, супруги занимали маленькую комнату возле институтской кухни непосредственно под той комнатой, которая была выделена для занятий с Жозефом. У четы Гуеренов были взрослые дети, жившие отдельно от них. Мадам Гуерен была доброй и сострадательной женщиной, ее совершенно не пугало странное поведение Жозефа. Она посвятила Жозефу следующие двадцать семь лет своей жизни. Жозеф начал проводить большую часть своего времени с мадам Гуерен: она его кормила, одевала, водила на прогулки за пределы института и заботилась об удовлетворении его необычных потребностей. С учетом возникновения таких тесных отношений, заслуги в улучшении поведения Жозефа следует поделить между Итаром и мадам Гуерен.

Реабилитация

Итар разработал для Жозефа программу терапии с первоочередной целью улучшения его способности говорить, думать и взаимодействовать с другими людьми. Вместе с мадам Гуерен они позаботились об условиях, в которых находился Жозеф с момента поступления в институт. Они предоставили ему больше свободы. Ему нравилось гулять по окрестным полям, особенно в плохую погоду, и он всегда ложился в постель с наступлением полной темноты. В периоды полнолуния он часто просыпался по ночам и часами смотрел во двор через окно своей спальной комнаты. Подобно многим так называемым диким детям, он также радовался снегу.

Во время своих первых, самых трудных месяцев пребывания в институте Жозеф проявлял мало интереса к чему-нибудь, кроме еды, никогда не реагировал ни на один звук, за исключением сигнала на завтрак или обед и, несмотря на свою несчастную жизнь, никогда не плакал. Итар решил, что поскольку маленькие дети получают удовольствие от игр во время купания, то Жозеф также каждый день должен принимать горячую ванну. Такой порядок немедленно дал положительный эффект: Жозеф с нетерпением ждал купания и с удовольствием плескался в воде. Постепенно он привык только к теплой воде. Это имело два последствия: во-первых, он перестал мочиться в постели и, во-вторых, начал носить теплую одежду, чтобы не мерзнуть во время парижской зимы. В его поведении наметились и другие улучшения: он стал сам одеваться и использовать ложку для того, чтобы доставать из кастрюли свою любимую еду — горячую картошку. Итар предположил, что чувство обоняния Жозефа стало развиваться, а однажды он увидел, как мальчик чихнул, по-видимому, в первый раз в своей жизни. Хотя Итар и не был абсолютно в этом уверен, но испуганная реакция Жозефа на свое чихание подкрепила представление о том, что он никогда не чихал прежде. Жозеф становился все более привередливым в еде и начал проявлять заботу о чистоте. Он отказывался брать тарелку с едой, если ему казалось, что с ней что-то не в порядке. Когда же Жозеф начал простужаться и испытывать прочие легкие недомогания, Итар иронично заявил, что цивилизационный процесс начался!

Итар приступил также к развитию ментальных способностей Жозефа. Подобно Вирджинии Экслайн, занимавшейся лечением мальчика Дибса почти двести лет спустя (см. главу 5), Итар придавал большое значение играм в развитии интеллекта Жозефа. Однако он был разочарован отсутствием у мальчика интереса ко многим предлагавшимся ему игрушкам; Жозеф часто прятал или ломал их при первом удобном случае. Одна игра, которая действительно ему нравилась, заключалась в следующем: один играющий прятал под перевернутыми чашками какой-то предмет и затем «перемешивал» чашки, а второй играющий должен был отгадать, под какой чашкой находится спрятанный предмет. Первоначально для привлечения интереса Итар прятал под чашкой жареный каштан, который затем съедал Жозеф. Вскоре мальчик научился внимательно следить за перемещениями чашек, что указывало на скрытые возможности его интеллекта.

Однажды Итар отправился с Жозефом в двухдневную загородную прогулку. Жозеф был в полном восторге от возможности вновь оказаться среди лесов и полей. Он метался от одного окна кареты к другому, восторженно рассматривая проплывающие мимо пейзажи. Итар был настолько обеспокоен этим пробудившимся интересом к природе, что принял дополнительные меры против возможного бегства Жозефа в лес. По возвращении в институт Жозеф какое-то время выглядел необычайно взволнованным, и Итар поклялся больше никогда не совершать с ним загородных прогулок. Мадам Гуерен продолжала ежедневно гулять с ним в соседнем саду парижской обсерватории, и жизнь Жозефа постепенно снова вошла в прежнее спокойное русло. Мадам Гуерен сообщала, что ее воспитанник обычно был всем доволен.

Обучение коммуникациям

Жозеф по-прежнему ни с кем не общался. Хотя у него был нормальный слух, он не уделял заметного внимания никаким звукам, не считая его редких реакций на неожиданный шум или необычный тон голоса. Сам он также не издавал никаких звуков, кроме отдельных сдавленных криков, но зато умел смеяться. Итар знал, что Жозеф не глухой, потому что когда тот слышал какие-то голоса, то быстро соображал, откуда они исходят, и бросался в противоположном направлении, чтобы спрятаться. Он также, по-видимому, лучше всего реагировал на звук «о». По этой причине Итар предложил дать Жозефу другое имя, которое бы оканчивалось на этот звук. Мальчика решили назвать Виктор (по-французски это имя произносится с ударением на последнем слоге), и с тех пор всякий раз, когда его называли этим именем, он его понимал.

Но заметных улучшений в речи Виктора не наблюдалось. После нескольких экспериментов был сделан вывод о том, что он способен говорить и что повреждение его горла не затронуло голосовые связки. Итар потратил много месяцев на то, чтобы побудить Виктора заговорить. Виктор пил только воду и молоко («lait»), и каждый раз, когда ему их давали, Итар несколько раз произносил соответствующее слово в надежде, что Виктор станет ассоциировать один из своих любимых звуков с предлагаемой ему жидкостью. После нескольких сотен таких попыток Виктор действительно стал произносить слово «lait», когда ему наливали молоко, но, несмотря на все усилия Итара, он произносил это слово только после того, как получал наполненную молоком кружку, и никогда — до этого момента. Итар пришел к выводу, что Виктор никогда не понимал истинного значения этого слова, а просто ассоциировал соответствующий звук с получением молока. Но несмотря на огорчения Итара, Виктор все же демонстрировал какой-то прогресс в развитии навыков речи. Например, он начал довольно различимо повторять вслед за мадам Гуерен восклицание «О, Боже» («О, Dieu»). Итар также предположил, что действия Виктора были настолько выразительными, что ему не нужно было ничего говорить. Виктор не испытывал проблем с выражением своих желаний: жест рукой в сторону улицы означал, что он хочет идти гулять, а указание на пустую кружку означало, что он хочет молока. Когда посетители слишком ему надоедали, он приносил им перчатки и шляпы, чтобы ускорить их уход. Какие слова могли быть понятнее этих действий!

Несмотря на то, что в институте было около сотни глухонемых, которые ежедневно общались между собой на языке жестов, нет никаких свидетельств того, что Виктора также учили этому языку. Современные логопеды утверждают, что Виктор бы мог быстро отозваться на такое обучение. Итар не оставил никаких объяснений причин, по которым этот путь был им отвергнут, но зато он разработал собственный метод обучения, предусматривавший развешивание в комнате карандашных рисунков различных предметов. Затем Итар по одному убирал рисунки и просил заменить их соответствующими предметами. Виктор быстро сообразил, что от него требуется, даже если предметы были рассредоточены по комнате. У него, безусловно, стала развиваться способность «сравнивать и противопоставлять» предметы и рисунки.

Следующий этап заключался в том, чтобы научить его различать цвета и формы с использованием простой процедуры, предусматривавшей развешивание в его спальне кусков раскрашенной бумаги разных форм. И вновь Виктор быстро научился группировать куски бумаги одинаковой формы и цвета. Итар с каждым днем делал задания все более трудными. Но вместо того, чтобы воспринимать их как новые вызовы, требующие мобилизации усилий, Виктор выглядел все более удрученным. Между ними возникло очевидное противостояние: Итар предлагал все более трудные задания, а Виктор проявлял все большее недовольство, когда его просили выполнить задания, сложность которых превышала его возможности. Обычная реакция Виктора заключалась в том, что он приходил в ярость и расшвыривал предметы по комнате. Однажды Виктор пришел в такое раздражение от задания, что раскидал по комнате горячие угли из камина и, потеряв сознание, забился в эпилептическом припадке. С этого дня Итар отказался от подобных заданий, но с тех пор, когда Виктор испытывал фрустрацию, припадки у него стали случаться заметно чаще. Итар начал тревожиться за судьбу Виктора; он хотел выяснить, были ли припадки лекарством от фрустрации, т. е. становились ли они приобретенной привычкой, служащей некой формой самозащиты. Итар решился на радикальные меры. Однажды, когда Виктор только начинал демонстрировать начальные признаки «припадка», Итар схватил его за ноги и свесил вниз головой из окна пятого этажа. Через несколько секунд он втащил Виктора в комнату — бледного, дрожащего и покрытого холодным потом. Итар велел ему собрать предметы, которые тот разбросал по комнате. Выполнив приказание, Виктор лег на кровать и заплакал. Итар увидел его плачущим в первый раз. Эта угроза со стороны Итара оказала замечательный эффект, и с тех пор «прирученный» Виктор стал меньше противиться выполнению заданий, а его неконтролируемые вспышки гнева больше не повторялись.

В течение нескольких следующих месяцев Итар сообщал о том, что Виктор научился произносить простые слова и понимать, что эти слова обозначают «предметы». Иногда он даже использовал буквы для выражения своих потребностей. Например, однажды он взял буквы L, А, I, Т и разложил их на столе, чтобы получить стакан молока. Итар пришел в восторг от такого прогресса. Он придумал собственную мантру «воспитание — это все», доказывая таким образом, что с помощью любви, терпения, понимания и систематического использования вознаграждений и наказаний от человека можно добиться замечательных результатов. Психологи могут сравнить некоторые методы Итара с методами «выработки инструментальных условных рефлексов» (которые, по сути, просто означают «научение через последствия действий индивида»). Но Итар использовал, главным образом, гуманистический, сочувственный подход, который учитывал индивидуальные потребности Виктора. Возможно, что его индивидуально подбираемые методы научения правильнее будет сравнивать с тем, что теперь мы называем «специальным обучением».

Очевидно, что Виктор дорожил отношениями и с мадам Гуерен, и с Итаром, хотя с последним, возможно, в меньшей степени. Известны истории о том, что Виктор подолгу плакал, когда знал, что огорчил мадам своим поведением. Итар также сообщает, что когда он приходил попрощаться с Виктором перед сном, тот обнимал, целовал его и приглашал посидеть на его кровати. Итару потребовалось девять месяцев упорного труда, чтобы довести отношения до такого уровня, он, безусловно, добился заметного прогресса с Виктором, вопреки традиционным воззрениям той эпохи.

Развитие других способностей

Итар решил продолжить попытки развития некоторых способностей Виктора, в том числе слуховых, речевых и вкусовых. К примеру, он завязывал Виктору глаза для определения его способности понимать различия между разными звуками и словами. Несмотря на способность Виктора улавливать такие различия и на тот факт, что его слух никак не пострадал, после месяцев занятий Итару удалось добиться лишь минимального прогресса. Виктор научился нескольким простым односложным словам, выражающим гнев или дружбу. Итар пришел в уныние и начал переоценивать успехи Виктора. Способность мальчика произносить слово «lait» (молоко) была провозглашена его наивысшим когнитивным достижением, но Итар также заметил, что он произносит это слово, только когда ему действительно давали молоко. Виктор, не умевший говорить, по-прежнему не мог использовать слово «lait» для выражения своего желания получить молоко. Итар пришел к выводу, что без этого Виктора нельзя назвать человеком, обладающим реальными речевыми навыками. Он также обнаружил, что мальчик лишен способности к подражанию. Итар поставил рядом две грифельных доски и попытался заставить Виктора повторять свои движения руки. Но для Виктора это оказалось невозможным. Эта неспособность к имитации, по-видимому, серьезно влияла на его способность к научению. Кроме того, это может кое-что сказать нам и о его способностях в целом. Многие животные умеют успешно имитировать чужое поведение, но Виктор не мог этого делать.

Но как бы ни был Итар разочарован этим недостатком, он не отказывался от попыток обучения Виктора. Он начал давать Виктору команды выйти из комнаты, чтобы принести конкретные предметы, находившиеся в других помещениях. После длительного обучения Виктор мог отправляться в другую комнату и приносить оттуда до четырех предметов, показанных ему на карточках. Сначала это было воспринято как явный признак развития когнитивных способностей, но позднее Итар попросил Виктора принести ему из другой комнаты книгу. Хотя в этой комнате было полно книг, Виктор мог связать слово «книга» не с любой, а только с какой-то конкретной книгой, с которой он первоначально ассоциировал это слово. Он мог распространять смысл слов, представленных ему на карточках, не на любой объект, а только на какой-то конкретный. И вновь Итар сообщает об этом как о невероятно удручающем результате, причем настолько удручающем, что одновременно он открыто называет Виктора «ни на что ни годным существом». Несмотря на непонимание значения услышанного слова, Виктор, должно быть, почувствовал тон послания, закрыл глаза и начал всхлипывать. Тогда Итар подошел к мальчику и обнял его, как это мог бы сделать отец ребенка. Впоследствии он рассказывал, что этот момент физического контакта между мальчиком и мужчиной помог установлению между ними хороших рабочих отношений в последующие месяцы. В конце концов, Виктор действительно научился понимать, что одно слово может соответствовать многим похожим предметам и даже начал делать слишком широкие обобщения, путая слова «щетка» и «швабра», «нож» и «бритва». Несмотря на отдельные неудачи, небольшой прогресс все же был достигнут.

Виктор стал запоминать все больше и больше существительных («комната», «человек») и начал объединять их с простыми прилагательными (такими, как «большая», «маленькая»), а также с глаголами (такими, как «коснуться», «пить»). Ему даже удавалось писать простые слова, которые были читаемыми, и Итар сообщал, что к концу 1803 года его подопечный мог осуществлять коммуникации посредством письма и чтения в самой простой форме. Итар потратил много месяцев, пытаясь научить его формировать звуки, но, в конце концов, отказался от любых таких попыток и сделал вывод о том, что Виктор никогда не сможет нормально разговаривать. Итар был вынужден признать, что никакое количество занятий не поможет исправить этот рано развившийся недостаток Виктора, и задался вопросом о том, могут ли внешние усилия (пять лет обучения, как в данном случае) справиться с влиянием природы или с воздействием внешних факторов в раннем возрасте.

Цивилизованный или дикий?

Так был ли теперь Виктор цивилизованным немым ребенком или же по-прежнему оставался диким мальчиком, который был найден несколько лет назад вблизи деревни Сен-Серен? Он никогда не терял своего восторженного отношения к красоте природы: вид полной луны в спокойный летний вечер мог привести его в неописуемый восторг, и он продолжал обожать свои ежедневные прогулки все с той же пламенной страстью. Такое поведение может быть интерпретировано по-разному: были ли такие реакции свидетельствами сохранения в нем прежнего дикого ребенка или же теперь он под воздействием цивилизации начал понимать красоту природы?

Виктор продолжал жить с Гуеренами и охотно вносил свой посильный вклад в ведение домашнего хозяйства. Он выполнял такие простые задания, как колка дров и накрывание на стол. Однажды мсье Гуерен заболел и через несколько дней умер. В этот злополучный день Виктор, как обычно, поставил на стол его столовый прибор. Увидев это, мадам Гуерен разрыдалась. Поняв, что его действия заставили ее плакать, он убрал со стола прибор мсье Гуерена и больше никогда его туда не ставил. Такое поведение позволяло предположить, что у Виктора вырабатывалась эмоциональная зрелость: он мог понять состояние другого человека и выразить ему свое сочувствие. Вскоре после смерти мужа мадам Гуерен заболела и какое-то время не могла присматривать за Виктором. В результате, Виктор сбежал из института и вскоре был обнаружен в близлежащей деревне местными полицейскими. На его идентификацию и возвращение в институт ушло две недели. Оказавшись рядом с выздоровевшей мадам Гуерен, он был несказанно счастлив, о нем рассказывали как о сыне, вернувшемся к любящей матери.

Вскоре после этого инцидента Итар решил выяснить наличие у Виктора чувства справедливости. Для этого он решил несправедливо наказать его, чтобы проверить его понимание правильных и неправильных действий. Однажды после того, как Виктор какое-то время старательно поработал со своими книгами, Итар внезапно вырвал у него записи, схватил его в охапку и попытался затолкать в шкаф, в который его иногда сажали в качестве наказания. Виктор немедленно начал сопротивляться и даже больно укусил Итара за руку. Итар даже не подозревал, что Виктор может сопротивляться так отчаянно, поскольку во всех предыдущих случаях наказание было справедливым. Итар был доволен; он сообщал, что боль от укуса принесла радость в его сердце. Этот акт законного возмездия свидетельствовал о том, что Виктор понимал различие между правотой и неправотой, обладал чувством справедливости. Для Итара этот результат был свидетельством цивилизующего эффекта его усилий и признаком того, что Виктор превращается из мальчика в мужчину. Виктор был настолько уверен в своей правоте, что осмелился оспорить власть своего учителя.

В это время Виктору было около семнадцати лет, и Итар ожидал значительных изменений в его поведении, вызванных завершением полового созревания и проявлением интереса к половым вопросам. В институте Виктор рос отдельно от других детей и не имел контактов со сверстниками, которые могли бы задавать ориентиры для его полового поведения. Поскольку он не мог получать таких ориентиров от Итара или мадам Гуерен, то он не имел никакого понятия о том, что ему делать со своими усиливающимися проявлениями полового влечения. Сообщается, что иногда он поглаживал женщин, обнимал их и даже крепко прижимал к себе; эти действия казались женщинам довольно странными и приводили в смущение самого Виктора. Действительно, в результате таких контактов он часто впадал в возбужденное состояние. Итар и мадам Гуерен организовали для него специальную диету, холодные ванны и физические упражнения для ослабления эффектов полового созревания, и через какое-то время Виктор отказался от активных действий в отношении противоположного пола.

Конец обучения

В 1805 году исполнилось пять лет с тех пор, как Итар начал заниматься Виктором. Можно предположить, что к этому времени Итар и Виктор устали от предпринимавшихся ими усилий и были не прочь отдохнуть друг от друга. В 1806 году мадам Гуерен была назначена официальным опекуном Виктора и стала получать за уход по 150 франков в год. В 1810 году Сикар написал доклад о Викторе, в котором подтвердил, что первоначальный диагноз — «полный идиотизм» — был правильным и что с тех пор в данном случае не было достигнуто практически никакого прогресса. Это заявление, по-видимому, было несправедливой оценкой усилий и достижений Итара и Виктора, а кроме того, оно ускорило исключение Виктора из числа воспитанников института. В 1811 году институт стал чисто мужским заведением, и администрация решила, что мадам Гуерен следует освободить занимаемую ею комнату и найти себе жилье поблизости. Кроме того, случай Виктора был признан безнадежным и оказывающим негативное влияние на других детей. Мадам Гуерен были выданы 500 франков на организацию переезда, и, в итоге, она перебралась в небольшой домик в не имеющем сквозного прохода переулке де Фейантин (impass de Feuillantines) прямо напротив института. Отчасти это место было выбрано для того, чтобы облегчить Итару продолжение работы с Виктором, если бы он этого захотел. Однако по непонятным причинам возобновления контактов не произошло, и Виктор вновь оказался человеком, забытым обществом.

Имеется очень мало сведений о жизни Виктора и мадам Гуерен после их переезда из института. Известно, что Виктор продолжал жить у мадам Гуерен и что, по-видимому, он никогда не был для нее источником проблем или скандалов. Сообщается, что люди узнавали его по хромоте. Мы не знаем, чем он занимался в дальнейшей жизни и как добывал себе пропитание. Как и для всякого немого, эта задача была для него очень трудной, но жалованье мадам Гуерен в 150 франков в год позволяло им каким-то образом сводить концы с концами. Виктор умер в 1828 году в возрасте сорока лет — совсем не старым, даже по тем временам. Не сохранилось никаких документов о причине его смерти и месте захоронения. Виктор Гюго в течение двух лет жил в соседнем доме, но в его сочинениях нет никаких явных упоминаний о существовании дикого мальчика, что, по-видимому, указывает на замкнутый образ жизни Виктора. Тот факт, что Виктор продолжал жить на тогдашней периферии Парижа, позволяет предположить, что он не забыл о своей прежней жизни в сельской глубинке.

Итар продолжал работать в институте и на основе своего опыта обучения Виктора разработал несколько обучающих методик, успешно применявшихся для развития глухонемых детей. Он сделал успешную карьеру и стал общепризнанным и уважаемым экспертом в области обучения глухих людей. В конце своей карьеры он работал с подававшим большие надежды молодым ученым по имени Эдуар Сегуэн (Edouard Seguin). Методы Итара произвели на Сегуэна большое впечатление, и позднее он сам разработал несколько программ для умственно отсталых людей. Итальянский психиатр Мария Монтессори, в свою очередь, испытала на себе воздействие достижений Сегуэна и основала насколько «школ Монтессори», в которых до сегодняшнего дня на занятиях используют вырезанные из бумаги геометрические фигуры и буквы — как и во времена занятий Итара с Виктором. И Монтессори, и Сегуэн признавали, что они многим обязаны Итару. Но у подхода Итара было и немало критиков. Например, Итар, хотя и в силу вынужденных обстоятельств, держал своего подопечного в изоляции от других детей. Это лишило Виктора потенциально важной возможности научения от сверстников и важных для человека форм социального взаимодействия. По-видимому, Виктор был обречен провести всю жизнь в довольно строгой социальной изоляции. Также утверждается, что Итар должен был попытаться научить его языку жестов. Остается неясным, оказалось бы это обучение успешным, но оно, безусловно, приносило положительные результаты в других, менее сложных случаях.

Постскриптум

Какой же вывод можно сделать из истории Виктора? Исследования случаев брошенных детей, подобных этому, вносят важный вклад в дискуссию о соотношении ролей природы и воспитания, но, как было установлено в ходе более поздних исследований, всегда имеется неясность относительно того, были ли недостатки ребенка врожденными или же они появились у него в период изоляции. В случае с Виктором имеются две противоположные точки зрения. Заявление о том, что Виктор родился «идиотом» (по определению Сикара), неспособным продемонстрировать реального прогресса ни в чем, выглядит неоправданно категоричным. Виктор действительно добился определенных успехов под руководством Итара, а то, что он сумел в одиночку прожить в лесу несколько лет, говорит о наличии у него определенного интеллекта. Другая точка зрения заключается в том, что Виктор, возможно, страдал от определенного психологического дефицита или проявлений насилия до того, как оказался брошенным в лесу, и его физические и психические способности пострадали в результате многолетней изоляции.

Остается неясным, какое из этих двух объяснений является более правильным. Итар придерживался второй точки зрения и потратил почти пять лет своей жизни на то, чтобы попытаться справиться с последствиям изоляции Виктора. Остается не совсем ясным, можно ли считать его усилия успешными или нет, так как мы не можем представить, а тем более доказать, какие последствия имело для маленького ребенка семилетнее пребывание в лесу. Кроме того, не имея базового уровня для оценки способностей Виктора, невозможно измерить фактически достигнутые улучшения. Имеющиеся данные говорят о том, что он не был рожден «идиотом», но что, возможно, имел какие-то особые потребности, например связанные с наличием у него определенной формы аутизма. Есть несколько форм аутизма, но обычно все они сопряжены с неспособностью к нормальному развитию, которая существенно влияет на вербальные и невербальные коммуникации и социальное взаимодействие.

Период изоляции Виктора, безусловно, оказал глубокий эффект на его физическое, эмоциональное и социальное развитие. Не вызывает сомнений, что детство является критическим периодом для развития многих навыков, в том числе и речевых, однако некоторые из недостатков развития ребенка могут быть преодолены в результате интенсивного обучения в более позднем возрасте. Случай Виктора является одним из самых известных случаев (наряду со случаем Джини, описанным в гл. 1) изоляции детей.[66] Известны и многие другие дети, найденные в условиях дикой природы, как девочки, так и мальчики, которые предоставили дальнейшие свидетельства эффектов депривации и нормальной социализации. Эти дети росли в самых разных условиях: например, в 2004 году в Сибири был найден мальчик, живший вместе с собаками, а в 1945 году исследователи обнаружили мальчика, выросшего среди страусов.[67]

Многие из этих случаев способствовали продолжению дискуссии о том, что означает быть «человеком». Хотя всех этих детей можно классифицировать как homo sapiens, все же им требуется что-то еще для того, чтобы их можно было назвать обладающими всеми характеристиками «человеческого существа». Дети рождаются с большим потенциалом, но для того, чтобы научить их быть «людьми», необходима соответствующая воспитательная среда. Детям, лишенным такой среды в результате изоляции или иных злоупотреблений со стороны взрослых, бывает очень трудно, а часто вообще невозможно преодолеть последствия воздействия этих негативных факторов на более поздних этапах своего развития. Пример Виктора доказывает это со всей очевидностью.

Постскриптум к успешной (или неудачной) истории о диком мальчике из Авейрона был написан самим Итаром через двадцать лет после ее завершения. Итар сообщал о том, что «значительная часть моего времени из тех шести лет была посвящена этому важному эксперименту. Мальчик... не получил в результате моих усилий всех тех выгод, которые я надеялся ему обеспечить. Но те многочисленные наблюдения, которые я смог сделать, те обучающие процедуры... не пропали бесследно, и позднее я использовал их с гораздо большим успехом в работе с детьми, немота которых была вызвана менее серьезными причинами».