Яна Алексеева Караванщица

Восточный базар… Что может быть интереснее? Протяжные крики зазывал, густые ароматы благовоний, мешающиеся с запахами сластей и деликатесов. Маленькие жаровни, на которых бродячие торговцы грели напитки… И ряды, бесконечные ряды тряпичных палаток. Торговля процветала, между разноцветных, увешанных лохмотьями и блестками лавок сновали люди. То тут, то там мелькали легкие кафтаны, модные в княжествах, строгие, формальные сигизийские наряды, инсолийские и индолийские туники и ронийские камзолы. Но больше всего было длинных, многослойных, то лежащих на плечах тяжелыми складками, то стремительно летящих следом за хозяевами тонких палетт. В конце концов, эта ярмарка была раскинута на перекрестке шести дорог, в оазисе Медал, принадлежащем каганату Рани, одному из десятков мелких государств, служащих буфером между Индолой и Аланией, весьма варварской империей.

Из толпы на краю базара вынырнула женщина лет тридцати пяти, в короткой, до середины лодыжек, юбке из-под которой виднелись узкие кожаные штаны и легкой цветастой рубашке. Обернувшись, она махнула кому-то рукой, звонко пожелав удачи, отбросила с лица пряди вьющихся каштановых волос и целеустремленно двинулась вдоль ряда выставленных на продажу лошадей. Она очень походила на местных жителей плотным телосложением и лицом. Раскосые узкие глаза под тяжелыми веками внимательно обшаривали торговые ряды, полные губы кривились в довольной улыбке. На широких скулах пылал румянец, перекрывая даже загар.

– Э, красавица, купи лошадку! – крикнул один из торговцев.

– Благодарю покорнейше, почтенный Седаэ, своих хватает, – женщина приветливо кивнула седому морщинистому старику, расположившемуся под навесом в компании трех тонконогих изящных животных. Он сам походил на одну из них. Поджарый, сухой, загорелый едва ли не до черноты, даже волосы кучерявились, как гривы его животных. Женщина остановилась, поправляя ворот, на котором висела тяжелая гильдейская бляха с гравировкой в виде колеса. Такая же украшала столб, поддерживающий тряпичный полог.

– Дела идут неплохо, Нирина? – голос торговца похож на скрип несмазанных рессор.

– О, да, – она вежливо кивнула, присев рядом на корточки, почесывая за ушами вынырнувшую из сумрака кошку.

– Три каравана, э? А никто не верил, что ты справишься. Молодец. Хвалю, вот только…

– Спасибо, дядюшка Сэ, – серьезно кивает женщина, – только давайте без этих ваших «вот только…».

– А ты повежливей, щеголиха, – собеседник, прищурив и без того узкие глаза, дернул женщину за прядь волос.

– Дядюшка! – возмущенно возопила Нирина, вставая. – Моя репутация!

– Беги, работай. И если что необычное произойдет, не спеши… – старик серьезно глянул на бывшую свою ученицу. – Не спеши.

Та не менее серьезно кивнула в ответ и задумчиво побрела к своей стоянке.

Седае Нэрин, старейшина караванщиков, только головой покачал, поджав губы.

– Пора бы тебе и замуж, девочка, а то все одна да одна, нехорошо. Ну да ладно, судьба видать, такая…

Нирина Вирин задумчиво добрела до уютной зеленой стоянки. Пожалуй, не скажи старик на прощание свое «не спеши», она бы отдала должное и извивающимся на помосте в ритме скорпионьей свадьбы под тягучую мелодию танцовщицам. Да и продавца сластей, зазывно вертящего звонкие трещотки, не миновала бы. Но… не спеши! Где, когда и зачем?

Ох уж эти караванщики! Женщина закатила глаза, устало присаживаясь в тени своего фургона. Немного лицемерно посетовав на своих соратников по гильдии, погрязших в местечковой политике, потом порадовавшись тому, что ее основные капиталы благополучно лежат в гномьем банке, достала из кармана пергаменты.

Ну и каков баланс на нынешний год? Сигизийский Торговый дом Вирин собрал три каравана, по обычному маршруту. Сигизия-Индола-Рония, Княжества-Сигизия-Каганат и Герония-Инсола-Рония-Мерония. А сама владелица традиционно наведалась в оазис Перекресток шести дорог, на весеннюю ярмарку. А потом собиралась сделать Большой летний круг по дорогам континента. Вовсе не обязательно то делать самой владелице, но… но в этом и есть суть ее успеха. Она знает, где и что нужно купить или продать. К тому же Нирина любила все это. Вечное движение, новые старые места, бесконечный водоворот людских судеб. Движение это жизнь, как говорила мать.

Так вообще-то многие торговцы поступают. Или сами ездят со сборными караванами, разведывают пути и спрос, или наследников с приказчиками верными отправляют. Только вот ей послать некого, она сама – наследница. Единственная на всю Сигизию женщина – владелица торгового дома, да немаленького, занимающегося не только караванной торговлей, но и крупными сделками с землей, драгоценностями и магией…

Ах, как злилась вся гильдейская община, когда Рикель Вирин назвал наследницей дела ни партнера, ни друга, ни родственницу, а дочь чужестранки, привезенной из дальнего вояжа. Даже не родную кровь, вроде двоюродного племянника, а узкоглазую дикую варварку! И как ей после скорой смерти названного отца самой пришлось вытаскивать торговый дом из ямы, куда он скатился усилиями «верных» друзей и партнеров. И что с ней случилось бы, если б молодую растерянную девушку не взял под крыло старейшина Седаэ…

Да уж.

Женщина отложила в сторону пергаменты, вскинула голову, не щурясь, всмотрелась в пронзительно-голубое небо, проглядывающее сквозь редкую и пыльную зелень. Здесь, на окраине оазиса душно, жарко и тихо. Большие фургоны, похожие на дома, двухъярусные, крытые тканью или плетеными циновками, стоят полукругом, уже практически готовые отправиться в дорогу. Мохноногие тяжеловозы, уже вернувшиеся с водопоя, перебирают копытами. Встав, Нирина погладила мягкие морды, пробежалась пальцами по заплетенным гривам. Завтра в путь. Не торопясь, как и просил старый учитель.

Караван вышел затемно. Чтобы к полудню, когда на исходящем жаром песке можно будет испечь яйцо гигантской наседки, достичь маршрутного колодца. Большой двухъярусный фургон Нирины шел последним, чуть отставая, чтобы небольшие пока еще клубы пыли, поднимающиеся из-под колес первых, не мешали дышать. Вообще-то, по жребию ее место было в середине, но Кэраэ Арвет был так мил, когда пришел просить об одолжении. А его новорожденной дочери действительно не стоило глотать пыль, поднятую всем двухдюжинным караваном.

Женщина цокнула и, щелкнув поводьями, заставила тяжеловозов прибавить шагу. Те фыркнули. Чисто драконы, восхитилась Нирина, такие же громкие. А выносливые…

Фургон, скрипнув, вошел в колею, проложенную за десятки лет. Мимо проплыли последние деревья, раскинувшие широкие, изрезанные как кружево листья над дорогой, и караван выехал на залитое предутренними зарницами пространство. Несколько разлапистых, полуголых кустов, ветки которых были усеяны мелкими серыми листочками и колючками, ограждали границы оазиса, защищая их от наступающих барханов. Они переплетались, цепляясь в землю, запутываясь между мохнатых стволов местных Дарующих жизнь[1]. Песчаные волны, в дрожащем мареве, слегка подсвеченном на далеком горизонте розоватыми огнями, казались серыми. На темном небе еще не все звезды угасли. Острые серебряные искры недовольно мигали, провожая пристальным взглядом длинную цепочку фургонов.

Нирина глубоко вдохнула. Воздух все еще был восхитительно свеж и прохладен. Хотя буквально через пару часов пустыня превратится в пекло. Обвязав лицо плотным шарфом, женщина еще раз поторопила лошадей.

Утоптанная дорога неспешно вилась между песчаных холмов, небо светлело, наливаясь жаром. Когда резкие и глубокие черные тени бархатными полосами исчертили пустыню, последние гигантские деревья оазиса Медал скрылись за горизонтом. Нирина же, щуря и без того узкие глаза, мрачно глотала пыль и ругала бывшего учителя. Ну и зачем было «не спешить»?

Рассеянно озирая обочины, поросшие невысокими, но мясистыми и весьма разлапистыми кактусами и перекрикиваясь с первыми возницами, женщина едва не пропустила, как зашевелился один из барханов. Две невысокие фигуры, смахивая песок, служивший им маскировкой, метнулись следом за последним фургоном, одна из них на миг вцепилась в колесо, едва ли ни с нее ростом и подсадила вторую. Затем так же ловко и бесшумно поднырнула под полог, прикрывающий борта.

Удовлетворенно кивнув, Нирина обернулась на конский топот, кивнула догнавшему караван всаднику в серой дорожной палетте и широкополой шляпе, на невысокой мохноногой лошадке. Один из старших охранников, кареглазый рониец Реваз, который шел в дальнем охранении.

– Все нормально? Мне показалось, кто-то тут бродит…

– Тихо, как в склепе древних, – уверенно заявила женщина.

С сомнением покачав головой, мужчина отстал, замер, настороженно озираясь и перебирая наборные звенья поводьев.

До самого колодца новые пассажиры не подавали признаков жизни. Будто и нет их там. Как бы не задохнулись в подполье, подумала Нирина. Там же склад, а сундукам ветерок не нужен, да и нет его там. Если уж снаружи как на сковороде… Ну ладно, в конце концов, их сюда никто не звал. Сами напросились, значит, должны соображать, как должно в пустыне выживать. Смочив край платка из большой плетеной фляги, она отерла лицо от пыли. Глотнула теплой солоноватой воды.

Пот стекал по шее, спине, нижняя рубаха неприятно липла к коже, но в целом, многослойная одежда из легкой невесомой ткани спасала от нестерпимой жары. Солнце палило, отражаясь от вершин барханов, ветер гулял по пустыне, гоняя колючих бегунков и мелкий песок, раздражающий даже зажмуренные глаза.

Лошади привычно брели вслепую, тяжело, но неустанно переставляя ноги, больше ориентируясь на звук и движение поводьев, их глаза прикрывали плотные шоры. Все знакомо, и ничуть не неприятно. То есть погода, конечно, неудобство доставляла, но бывало и хуже. Да и красиво. Пусть и выучено до последней песчинки. Все оттенки золотого внизу, голубого наверху и алые, синие и зеленые полотнища фургонов, виляющих между песчаных гор.

Наконец показался высокий колодезный шпиль. Спустя пару менок свечи, караван втянулся на утоптанную глиняную площадку, встал полукругом у большого каменного желоба, прикрытого навесом. Первый караванщик соскочил со скамьи, подошел к собранной из валунов приземистой бочке, сбоку которой торчал рычаг, и с усилием отомкнул скобу. Пара помощников, отирая пот, принялись поднимать и опускать немного ржавую железку, и в желоб спустя миг или два полилась чистая, прохладная вода. От одного ее вида стало прохладнее.

Нирина облегченно откинулась в тень, скидывая пропыленную палетту, оставаясь в мгновенно подсыхающей тонкой шелковой рубахе, прикрыла глаза. Потом все же собралась и направилась к колодцу, прихватив бурдюки. Надо проведать гостей, пока солнце в зените и караван отдыхает. Но сначала лошади.

Весело перекликаясь с возницами и перешучиваясь со сменившимися стражниками охранения, в свою очередь наполнила кожаные мешки. Парочка подростков, расшалившись, принялась брызгать на подходящих людей, но быстро была поймана матерью и водворена за уши в синий фургон. Вот спасибо мальцам, даже и обливаться не пришлось, весь пот смыли. Мокрая, как мышь, Нирина, взобралась на скамью, затем, отогнув край зашнурованного полога, нырнула внутрь. В душном сумраке мгновенно споткнулась об один из сундуков, выругалась и попыталась вспомнить, что куда клала. Вот ведь незадача. Какой груз с каким караваном отправила, помнила до сундучка, все договора могла процитировать дословно, а в собственном фургоне навести порядок… Никак не получается!

Ощупью миновав лежанку и полки, на одной из которых стояла клетка с вестником, сияющим в темноте белым оперением, добралась до расставленных в ряд сундуков. Нашарила в единственном открытом, третьем по счету, огарок свечи и огниво. Неловко развернувшись, задела крышку и та, с гулким ударом рухнула вниз, едва не придавив женщине пальцы. Шипя и костеря собственную неуклюжесть, Нирина сунула свечу в фонарик, свисающий с потолка.

Тусклый огонек осветил просторное, но заставленное ларями и завешанное тканью почти под самый полотняный потолок помещение. Нагнувшись, женщина потянула за кольцо, вделанное в гладкие деревянные доски. Приоткрыв люк, нырнула в подпол. На корточках проползла между рядов длинных деревянных сундуков, и, протянув руку, нащупала у одной из стен что-то мягкое. Раздался испуганный всхлип, шуршание и на караванщицу уставились темные глаза.

Метнувшись вперед, Нирина зажала приоткрывшийся рот. Скуластый мальчишка лет десяти захлебнулся испуганным криком.

– Тшшш, – прошипела женщина, нащупывая фляжку. Скрутив крышку, поднесла к растрескавшимся губам пассажира. Тот сделал пару глотков, потом молча схватил ее за руки тонкими полупрозрачными пальцами. Худой какой… Потянул в сторону, заставляя коснуться лохматой ткани, прикрывающей второго пассажира. Нирина послушно откинула маскировочный пустынник, и ей снова захотелось выругаться. Второй гость был без сознания. Притиснув ребенка к сундукам и всучив ему флягу, женщина распотрошила кокон. В темноте не очень понятно было, что с мужчиной, но пульс на бледной даже в сумраке шее был прерывистый, редкий, а дыхание еле заметное. Нащупав заскорузлую повязку на груди, караванщица только вздохнула. Вот за что ей такое наказание?

– Вы куда? – шепотом спросила у мальчишки, затаившего дыхание рядом. Потом, сообразив, повторила вопрос на местном наречии.

– В Перани, оазис Аран.

– Больше шести дней. Этот не доедет, – заметила Нирина, – он тебе кто?

– Учитель… – тихо и невнятно, прикусив губу, ответил мальчишка.

– Хмм, – вынырнув из подполья, женщина открыла маленький сундучок. Вытянув оттуда несколько мешочков, миску и моток чистого холста, захватила бурдюк со свежей водой и спустилась вниз.

– Отпаивай его, – отдала указание пассажиру. – Вы что, воды вообще с собой не взяли?

Мальчишка только головой помотал, подползая ближе.

Ну просто слов нет!

Прислушиваясь к веселой перекличке молодежи у колодца и шуршащим шагам стражников, она принялась за работу. Отмочить, не жалея воды, пропитанные кровью бинты, вспороть тонкую рубаху из дорогой ткани. Обмыть воспаленную кожу вокруг длинных рваных порезов, смешать в миске травы с водой и белой глиной до консистенции мази, нанести на раны, перебинтовать.

Шепотом отругав неумеху, едва не утопившего своего спутника, Нирина сама принялась вливать воду тонкой струйкой в приоткрытые губы, с удовлетворением заметив, что дыхание пациента стало более глубоким.

– Ну вот, – прошептала она, – лежи здесь, обтирай ему лицо и смачивай губы. Это-то сможешь?

Мальчишка покивал, и женщина, потирая поясницу, вылезла наружу. Присев на сундук, задумалась. Вот так гости… И раскосоглазый мальчик вовсе не худощавый, а просто очень изящный и красивый. Той красотой, которой славятся многие старые аланийские семейства. Тонкокостный, белокожий, с темными, густыми, сейчас пропыленными и слипшимися от пота волосами. Глаза, насколько можно разобрать в душном сумраке, темно-темно-синие. Не то чтобы она много коренных аланийцев видела, на свое высокогорье они чужаков не пускали, но в прилегающем к основанию плато оазисе, где обычно принимали торговые караваны, жили изгои и слуги низшей касты. А мужчина… на ощупь, хм, придворный. Кожа мягкая, бледная, незнающая солнца, мышцы плотные, черты лица… Ну, резкие и острые, не столь аристократичные, как у мальчишки, но, опять же, не закаленные ветром пустыни. Мозоли на ладонях плотные, только от рукояти клинка и пера, пальцы не заскорузлые, изящные.

Учитель? Ну да, наемный дворцовый работник. А из чьего дворца, уточнять себе дороже. Просто довезем живыми обоих, раз просили.

Нирина откинулась на спину, упершись лопатками в бортик, взмахнула рукой, разгоняя легкий горьковатый аромат лекарственных мазей. Прикрыв глаза, женщина задремала. Жаркое душноватое нутро фургона не доставляло неудобств. Дом ведь, единственный настоящий. Особняк в столице не в счет.

Протяжно перекрикиваясь, возницы начали рассаживаться по фургонам. Глава каравана, хмуро щурясь, заглянул к Нирине, спросил:

– Все так же в конце? Не надоело?

Женщина встала, потянулась, качая головой и приглаживая встрепанные кудри.

– Иногда нужно и разнообразие.

– Пыль глотать? То еще разнообразие, – широкоплечий индолиец, владелец десяти фургонов, хрустнул пальцами. Сощурил темно-серые глаза.

– Я добра сегодня.

– О, так может, тогда согласитесь разделить со мной дорогу?

Нирина возмущенно фыркнула, выпихивая черноволосого наглеца из проема и выбираясь на палящее солнце.

– Релат, мы же уже все обсудили! Ты слишком хорош для меня, да и я не останусь молча ждать на женской половине.

Мужчина только чуть поклонился.

– Я должен был попробовать, – тихо пророкотал на ухо караванщице, улыбнувшись. И зычно, так, что эхо трижды вернулось от барханов, рыкнул:

– Отправляемся!

Закутавшись в палетту, женщина уселась на высокую скамью и щелкнула поводьями.

И снова была пустыня. Жаркая, испепеляющая и величественная. Золотисто-желтое бесконечное море тянулось от горизонта до горизонта, сверху его накрывал выцветший почти до белизны голубой купол неба. Втянувшись в монотонное дорожное настроение, Нирина под скрип колес принялась мысленно выстраивать маршрут.

К ночи караван достигнет оазиса Марук, потом минует развалины древнего города у колодезной стоянки, переночует в Нари, первом городе-оазисе каганата Перани. Затем две ночевки в пустыне, оазис Сенин, а уж потом Аран. Дальше караванные пути разветвляются, и гости свернут на север, к Энгизу, крупному свободному городу на границе пустыни и лесов, близ Сигизийского королевства. Это простая логика. Раз гости сходят в Аране, а караван Релата идет в Индолу и Ронию, другого пути для них нет. Не прямиком через пустыню же? Это местные кочевники еще могут проторить новый песчаный путь, а не изнеженные дворцовые обитатели. Этим нарушителям границ придется воспользоваться потайными дорогами.

Нирина, натянув поводья и зацепив их за крюк, торчащий слева, поднялась со скамьи. Лошади, тряхнув головами, слегка замедлили шаг. Помахивая хвостами, продолжили движение. Из-под широких копыт вздымались маленькие песочные вулканчики. На миг задержав взгляд на серых лоснящихся шкурах, удовлетворенно кивнула. Эта магическая порода стоила отданных за них денег.

Нырнула внутрь, в тусклом свете лампы в ближнем сундуке, используемом как продуктовый ларь, нашла завернутые в плотную ткань лепешки и бутыль легкого вина. Откинув люк, заглянула вниз.

– Эй, вы там живы?

Тихое согласное шипение ее порадовало.

– Еда. И покорми своего… учителя, если он очнулся. Размачивай сначала только. Вечером будет посущественнее.

Выбравшись наружу, Нирина облегченно выдохнула. Она десять раз предпочитала жаркое, но вольное пекло спертому воздуху внутри фургона. Хорошо хоть вниз песок не забивается, а то бы эти гости вообще задохнулись. Отличный, отличный у нее фургон.

До вечера она еще раза три заглядывала в подполье, каждый раз во все большей тревоге. Мужчина все никак не приходил в сознание. Лежал, тяжело дыша, разметавшись по свободному пространству и бредил на незнакомом женщине языке. Мальчишка выглядел все хуже и хуже. Он в отчаянии кривил дрожащие губы, кусал ногти и почти плакал. В глазах его стояли прозрачные слезы.

Когда из-за барханов появился первый ряд низкорослых кустистых колючек оазиса Марук и жаркий ветер донес до каравана перекличку стражников, Нирина заглянула в подпол, наткнулась на умоляющий взгляд высокородного пассажира и спросила:

– Все еще нет?

Тот головой покачал, размазывая по щекам слезы. Встрепанные волосы потными завитками торчали в разные стороны, мятая палетта пропылилась.

– Потерпи. Кстати, – припомнив, как легко и ловко оба гостя заскочили в фургон, спросила, – вы что-то кроме воды пили?

– А… – мальчишка растерялся, глядя ей в лицо. – Да… такое, горькое.

– Из чего пили, сохранилось?

Пассажир молча нырнул вниз, до Нирины донеслось торопливое шуршание. Наконец тонкие пальчики втиснули ее протянутую вниз ладонь бутылек тонкого стекла.

– Я посмотрю. Жди до ночи. И – тише мыши. Кордоны, как бы не по ваши души, любезный алани.

Мальчишка помотал головой в испуге.

– Аааа…

– Успокойся, гость, вы, на самый крайний случай, под защитой каравана и Гильдии.

Нирина вновь уселась на скамью, подхватив поводья одной рукой. Повертела пузырек, вцепившись в нее зубами, выдернула пробку и принялась судорожно отплевываться от горечи, разлившейся во рту. Терпкий, вяжущий вкус лучшего местного эликсира на семи травах, пробуждающего скрытые силы, ни с чем не спутаешь. Женщина понятливо кивнула. Неудивительно, что этот учитель не в себе. Такие ранения, да суточное, не менее, бдение в пустыне в ожидании каравана…

Фургоны один за другим переваливали через последний бархан. На залитый закатным светом песок, будто политый кровью, выскочили всадники на великолепных пустынных каркаралах. Замерли бронзовыми статуями в белых костяных доспехах, окутанные тонкой, полупрозрачной магической тканью. Затем с гортанными криками скатились вниз, поднимая столбы бронзово-золотой пыли, пронеслись мимо… развернувшись, промчались обратно.

И что это было? Нирина философски пожала плечами, въезжая под тенистые своды оазиса. То ли бесятся со скуки, то ли проверяют. Только бессмысленно это все. Обережные руны мастера, не чета здешним, накладывали и на борта, и на пологи фургона.

Протащившись по узкой дорожке, повозки, очищенные от пыли густой листвой, подступающей вплотную к колее, вернули на развилке влево, к стоянке. Правая дорога вела в центр оазиса, к дворцам и лачугам местных жителей и главному колодцу.

Женщина покосилась на небо. Последние лучи солнца, пробивающиеся через плотные кроны, прорезали дорогу. Сзади глухо постукивали копыта лошадок охраны. В синеющих провалах теней скапливалась желанная прохлада. Ночь в пустыне обрушивается на пески очень быстро. И вряд ли засветло получится добраться до лавки местного травника. Ну, ничего…

На вытоптанной площадке выстраивающийся привычным полукругом караван уже ждали. Официальные лица в расшитых палеттах, прячущие лица под глубокими капюшонами, хмурые солдаты в светлых костяных доспехах.

– Дополнительный досмотр, – объявляет распорядитель. Релат, спрыгнув с сиденья головного фургона, энергично взмахивая руками, раздраженно доказывает что-то сухощавому, сгорбленному старичку.

Нирине это прекрасно видно, и можно даже разобрать, что так возмутило главу каравана. Наконец тот махнул рукой, и отдал приказание зажигать общий костер. Десяток солдат под предводительством кутающегося в синее одеяние старшего начали обходить торговцев.

– Да как вы смеете…

– Тихо, дети спят…

– …хорошо, вот мои доверенности… понимаю.

– Ситуация такова… жаловаться вашему кагану!

Неразборчивый тихий шум над поляной не превышал определенного порога. Он был деловит и аккуратен. Но под причитания женщин и возмущенный ропот возниц расшнуровывались пологи, вскрывались запечатанные подполья, ворошилась одежда. Причем хозяева безжалостно выдворялись в круг, к пылающему костру, над которым уже во всю дымился котел с горячим вином.

Нирина, сбросив палетту и платок, прикрывающий лицо, прищурилась навстречу досмотрщикам. Встала, упираясь одной ногой в сиденье:

– И не думайте даже, что разрешу вам лазать по моим подпольям… без присмотра.

Мгновенно нахмурившийся старший расслабился.

А женщина задумалась, насколько хватит самообладания у пассажиров. И вообще, предупредила ли она мальчишку о заговоренных оберегах? Нет, точно нет.

Спрыгнув вниз, она вручила старшему пергаментный свиток с большой алой печатью.

– Дело в том, шаер, – уважительно поклонившись, продолжила она, – у меня контракт на поставку огненного камня…

У мужчины удивленно-уважительно округлились глаза. Он поддернул пышные рукава, изучая документы, снаружи, даже и не пытаясь их вскрывать.

– Да, – кивнул, – дом Вирин, со всем моим уважением… Разумеется, проследите, дабы мои люди не нарушали печати.

Нирина кивнула, вспрыгнула на козлы и дернула веревки, раздергивая плотную ткань.

– Прошу, – и нырнула внутрь первой, раздвигая внутренние занавеси. Тройка стражников послушно дождалась разрешения. Прищурив и без того узкие глаза, они осматривали фургон. Один поворошил кучу одеяний, небрежно висящую на крюке. Второй, взглядом испросив разрешения, залез в окованный полированными заклепками спальный ларь.

Ну да, в него как раз может поместиться человек. Отступив на шаг, Нирина нагнулась и невозмутимо подняла лючок, взмахнула рукой.

– Побыстрее, сай шаери, будьте любезны. У меня еще есть дела.

Двое, стукаясь мягкими шлемами, нагнулись над темным проемом, караванщица услужливо подала лампадку. Обшарив взглядом заставленное сундуками пространство, они выпрямились.

– Все?

– Со всем уважением, – кивнул один из дознатчиков. – Все печати в сохранности.

С силой захлопнув лючок, Нирина выпроводила незваных гостей.

Лавка травника, точнее ариш-шаери, была, конечно же, уже заперта. В конце концов, ночь на дворе. Но сквозь задернутые тонкой тканью окна просачивался свет, обрисовывая смутные очертания деревьев, черепа какой-то ящерицы на высоком шесте, и соседних, немного кособоких, глиняных лачуг. Прохладно, издалека доносился вой сторожевых шакалов, выпущенных на охоту.

Пнув ногой калитку, Нирина вздрогнула. Забор пошатнулся, а над ухом раздался раздраженный рык.

– Ариш-шаери, нариэш рассит! – раздраженно выдала женщина невежливый приказ, когда после еще одного удара никто так и не соизволил ответить. В конце концов, покупатель пришел, и явно стоящий выше по положению. Дверь приоткрылась:

– За чем пожаловали? – голос старческий, скрипучий.

– Эликсир очищения, ариш-шаери, – выдохнув, сказала женщина.

– Чужачка, ты знаешь, что его запрещено продавать? – силуэт старика, закутанного уже, похоже, в ночное одеяние, обрисовался на пороге домика.

– Какая я тебе чужачка! Баш на баш!

– У тебя есть огненный камень? – травник явно заинтересовался. Еще бы, эликсир этот готовят на настоянной на огненном камне воде, а эти драгоценности редки и дороги.

– Так и будешь на пороге держать? Придержи свою псину.

– Шарки! Место!

Рыча, сизый зубастый меховой ком удалился в дальний угол. А старик, дрожа от нетерпения, скатился по скрипучим ступеням, жадно глядя на сложенные лодочкой руки караванщицы. В ладонях тускло светятся, разбрасывая радужные искорки, мелкие осколки солнца. Нирина, шагнув вперед, едва не тыкает ими в нос похожему на стручок фасоли лекарю.

– Мне – полную бутыль, – высказав пожелание, она выжидающе уставилась на старика. Тот покивал и торопливо вернулся внутрь. Что-то громыхнуло, звякнуло.

Звуки в ночи далеко разносятся. Нирина поморщилась. Скорее бы он там… Наконец лекарь выбрался наружу. В руках его была большая бутыль, полная поблескивающей в бархатной тьме жидкости.

Обменяв ее на горсть второсортных камушков, женщина поспешила к стоянке. Хотелось поговорить с нормальным, взрослым человеком, способным четко обрисовать ситуацию. Хотя бы уточнить маршрут.

Завернув бутыль в захваченную запасную рубаху, чтобы не сверкал в темноте, прокралась по узкой тропе до главного колодца, проскочила площадь и нырнула в заросли. Поругиваясь, пробралась через колючие заросли цветущей, одуряюще пахнущей ночной мирозы. Облегченно выдохнула, выбравшись на площадку, где стоял спящий караван. Вдоль ряда деревьев добралась до фургона, пристроила увесистый груз на скамью. И обернулась на тихий окрик, донесшийся от прогоревшего костра:

– Шаери Вирин? Ваша доля… – это один из ночных дежурных.

Женщина подошла, благодарно кивнула, приняв в ладони еще теплый кубок. От подогретого вина поднимался ароматный парок.

– Не спится? – парень поворошил угли.

– Увы, возраст, – она пожала плечами, вглядываясь в молодое лицо. – Каррин?

Тот кивнул.

– Да… возраст. А с твоим братом все в порядке. Я недавно получила письмо от моего управляющего. Мальчика пристроили в Геронийской столице, в одном из торговых домов конюшим.

– Благодарю вас.

– Не стоит. Мы – Гильдия. Где бы я была сейчас, если бы мне в свое время не помогли? Я просто отдаю долги молодым.

– Не прибедняйтесь, шаери, вы великолепны. Ваш возраст, ваше богатство…

– Ну уж… доброй ночи.

– Доброй, – парень кивнул, погружаясь в созерцание костровища, медленно мерцающего алыми угольями.

Нирина хмыкнула. Вот здесь и сейчас это дежурство – простая формальность. Но на предстоящих еще пустынных ночевках… Это далеко не так.

Мальчишка-аланиец сидел в подполье тише мыши. Заглянувшие вниз стражники его напугали едва ли не до икоты, но он похвально удержался от паники, поняв, что его даже не заметили. Вот бы и дальше так. А его спутник и наставник все еще без сознания. И это плохо.

Нирина, зевая, сползла вниз, откинула задний бортик, давая больше доступа свежему ночному воздуху.

– Ну-с… будем лечить.

Мальчик, приглаживая встопорщенные волосы, воззрился на женщину с надеждой.

– Так, – поставив бутыль и фонарь, велела караванщица, – раздеваем его.

С трудом ворочая бессознательное тело, удалось снять большую часть одежды. Осталась только повязка и нательное белье. Нирина задумчиво очертила мышцы руки. Покачав головой, вздохнула. Таким неподготовленным путешествовать по пустыне смерти подобно. Мужчина, похоже, просто усох от жажды и того эликсира, что принял для укрепления сил.

– Ты его поил?

– Всю дорогу, – подал голос мальчишка, выглядывая из-за плеча.

– А сам?

– Угу, – расстроен видом спутника, не иначе. Дышит тяжело, вздыхает виновато.

– Благородный алани. Не вздумай терпеть жажду. Сейчас мы его этим напоим, – Нирина коснулась бутыля, – потом разотрем. А дальше, извини, тебе придется самому… он… кстати, имя у него есть?

– Э… Рилисэ.

– Хорошо. Рилисэ твой начнет сильно потеть. Будешь поить подсоленной водой и обтирать. Начнет замерзать, – женщина рукой пошарила наверху, прихватила за кончик плотное покрывало – укроешь. А я – спать.

– Но я…

– Лечить будешь своего Рилисэ. Мне – вести фургон. Днем отоспишься.

Осторожно, массируя горло, караванщица влила питье в мужчину. И еще раз, и еще. Пока он не задышал ровно и глубоко. Перелив остатки в широкую миску, на миг залюбовалась поблескивающими в свете фонарика серебряными искорками. Смочила тряпку и душераздирающе зевнула.

– О, нет, давай сам, маленький принц.

Сунув в руки опешившему и какому-то испуганному мальчишке влажную ткань, вылезла наверх. Зашнуровала полог, добралась до постели и, сбросив одежду, мгновенно провалилась в глубокий сон.

Несмотря ни на что, Нирина выспалась. И очередной пустынный переход начала во вполне бодром настроении. Заглянув в подполье, она убедилась, что мужчине заметно лучше. Оставив осоловелому мальчишке запас воды и пару лепешек, вернулась на место. Лошади, весело помахивая хвостами, выбрались на жаркие просторы.

В этот раз охранение шло в виду фургонов. Два десятка закутанных в серые палетты стражников на мохноногих лошадках, неспешно следовали по вершинам становившихся более пологими барханов. К полудню, когда все, и люди, и лошади изнывали от жары, караван двигался по равнине, покрытой растрескавшейся коростой. Воздух над ней дрожал от жара, вырисовывая еле заметные глазу призрачные фигуры. На горизонте, проступая сквозь марево, зубьями вырастали древние развалины из серо-алого, осыпающегося камня.

Нахмурившись, Нирина сдернула с лица платок и всмотрелась в неровный горизонт. Затем зацепила поводья и нырнула внутрь фургона. Мальчишка, подложив под голову скомканную одежду, обессилено спал, сжимая в руках пустую бутыль. Мужчина ровно дышал, вольно раскинувшись на всем свободном пространстве подполья. Похоже, скоро придет в себя. Вот уж не вовремя так не вовремя это будет.

Подхватив мешочек заговоренных голышей и пращу, Нирина выбралась наружу. Стражники подобрались ближе и теперь трое скакали ровно за ее фургоном, настороженно готовя к бою дальнобойные арбалеты. Обеспокоено зафыркали лошади, от головного фургона донесся звук рожка, проигрывающего «внимание, опасность»

В жарком дрожащем сине-коричневом мареве было видно, от острозубых развалин отделились черные точки. Все, кто не умел обращаться с оружием, кроме возниц и дети скрылись в фургонах. Релат на головном выпрямился, настороженно наблюдая за полетом… уже стало видно, огромных черных птиц.

Лошади прибавили шагу, подчиняясь легкому цоканью. А Нирина, утвердившись на скамье и прижав коленом поводья, расправила длинные ремни пращи. Реваз, готовивший болты, уважительно кивнул.

– …товсь… – разнеслось по пустыне.

Караванщица вложила камешек в кармашек и раскрутила пращу.

Черная стая, свистя и клокоча, налетела гигантской грозовой тучей. Хищные загнутые клювы, когтистые лапы, желтые глаза… крылья размахом в рост человека подняли ветер, вздымающий с растрескавшейся земли мелкую пыль, забивающую глаза.

– …онь!

Приближающихся птиц встретил слитный хлесткий залп. Заговоренный голыш Нирины вспух в самой середине стаи резким разрывом, разметав в клочья пару атакующих. Дождем посыпались черные перья, тихими хлопками истаяла плоть.

Женщина поморщилась. Каждый раз одно и тоже, эти брошенные на произвол судьбы стражи развалин нападают…

Руки стремительно раскрутили еще один голыш. Еще один залп, гортанные крики радости, от которых прижимают чуткие уши терпеливые лошади.

… и отступают, потеряв полдюжины товарищей. Сделав большой круг над караваном, на миг закрыв широкими крыльями солнце и яростно клекоча, остатки стаи стремительно унеслись к горизонту. Караван все так же продолжал мерное движение.

– Все в порядке? Что-то они сегодня быстро, – заметил, приближаясь, Реваз.

– Возможно, чары рассеиваются, – садясь и складывая пращу, заметила женщина. Прикрыв лицо, подобрала поводья. Хмыкнув, приняла протянутое ей синевато-черное плотное перо, – Благодарю.

– Всегда рад сделать приятное, и со всем уважением. И на счет чар… Шесть веков прошло, пора бы уж… И вы лучшая замыкающая, какая вообще может быть, шаери, – невпопад заметил мужчина.

– Ну, уж не лучше Релата, – покачав головой, женщина щелкнула поводьями, замедляя ход. А Реваз, пришпорив конька, вернулся к своим ребятам.

Ничего опасного в таком налете не было. Для тех, кто годами ходит по этому маршруту. Новички, конечно, пугаются. Но что бы отразить атаку, достаточно трех-четырех залпов из луков и арбалетов. А из пращи даже целиться особенно не надо, просто взорвать пару голышей в самой стае…

На короткой стоянке у колодезной колонны, украшенной множеством предупреждающих барельефов Нирина заглянула вниз. И наткнулась на суровый, встревоженный взгляд очнувшегося пассажира. Глаза у него желто-карие, невольно отметила женщина. И очень гневные. Приподнявшись на локте, он пытался поудобнее устроить сомлевшего мальчишку.

– Да как вы посмели, – шипел он на хорошем дворцовом аланийском, – довести его до такого состояния!

Действительно заботится о парнишке. Точно, учитель. И весьма ревностный.

– Здесь вам не дворец, а я не прислуга, – швырнув мужчине чистую рубашку, – так же тихо прошипела караванщица на просторечном, – шаер Рилисэ. Думать надо было головой, готовясь к путешествию и не доводить себя до полусмерти укрепляющими эликсирами. И я вам не прислуга, посторонних детей выхаживать. Мое дело – доставить куда надо кого попросят.

Мужчина сник, перевернулся на живот с тихим стоном и уткнулся взглядом как раз в колени женщины, снявшей для разнообразия даже юбку и оставшейся только в тонкой нижней палетте.

Подавив желание гневно вышвырнуть человека на черепитчатое пекло глинистой пустыни, караващица только недовольно поджала губы.

– Очнется ваш мальчишка, только отпаивайте. В конце концов, он для вас ту же услугу оказывал. Устал за ночь.

Пассажир отвел взгляд с видом побитого шакала.

– Со всем уважением, мы никогда не сможем расплатиться за вашу доброту. Примите нижайшие извинения, шаери…?

– Вирин, Нирина Вирин. Принимаю. А насчет оплаты… мне компенсируют. И оставьте этикет, мы довольно далеко от дворцов находимся.

Поставив перед гостем глиняную тарелку с лепешками и флягу подсоленной воды, добавила:

– Вечером будет горячее. И разговор о вашей дороге. Отдыхайте. Пустынная ночевка послезавтра, – рожок Релата разнес по стоянке переливчатую мелодию, – пора отправляться.

И она выбралась из душного, жаркого подполья, задумавшись, а понял ли он из нескольких коротких фраз, что именно ожидает его вскоре?

Рутина, она рутина и есть, даже если это путешествие. Особенно если долгая дорога по насквозь знакомым местам. Солнце, золотые пески, жара, раздраженная стража, нелепые досмотры… И только первое доставляет радость.

А вот торговые традиции – наиважнейшее дело. И тихие, неторопливые разговоры у огня, обмен новостями, знакомства и встречи – неотъемлемая часть путешествия. Вот потому Нирина, сидя у вечернего костра на караванной площади оазиса Нари, неспешно тянула вторую кружку легкого, ароматного чая и не торопилась к своему фургону. Не стоит нарушать вековые обычаи. На сей раз на ночевке встретились три каравана, и Старшие, опытнейшие и богатейшие, собравшись, грелись в круге алого света, отбрасываемого пламенем и обмениваясь новостями. Разговор тянулся долго, зажигающиеся на черном бархате неба звезды отмечали движущуюся к новому утру ночь.

Почему вновь подешевел морийский жемчуг, с каких пор так возросли продажи эльфийского шелка, где сейчас находится глава Ронийской Торговой Гильдии и о чем договорились Великий Князь и геронийский банковский дом Бейгъерр…

Длиннобородый старик, старший каравана, идущего старой восточной дорогой, в Перани Кимир, где добывали соль со дна высохшего пару стен лет назад озера, заметил, возвращая разговор, обежавший полмира, в пустыню:

– А в Алани, судя по слухам, беспокойно. Династии меняются…

– Да они там раз в десять лет меняются, – пробормотал Релат, – не успеваем отслеживать…

Полуголый, с грудью, перетянутой десятком кожаных ремней, инсолиец Синиз, немного знакомый караванщице по паре совместных путешествий, скривил полные губы:

– Так что же, товаров не будет?

– Ну почему, – рассудительно продолжил старик,– будет, но меньше. И другой.

– Хо, – раздраженно фыркнул инсолиец, – мои контракты!

– Хочешь жить, выкручивайся, – философски отметил Релат. – Со всем уважением. Доброй ночи.

Он встал, кивнул и направился к своему фургону, стягивая на ходу верхнюю тунику. Ему во след понеслись пожелания хорошей дороги. Нирина приняла еще одну кружку чая, вдохнула ароматный дым. Прикрыв глаза, вслушалась в далекий вой шакалов, шелест листвы, треск костра… Вздрогнула, когда разливавший чай узкоглазый кочевник-перани спросил:

– Ваши дела, шаери, великолепны, я слышал?

Выпрямив спину, женщина задумчиво кивнула. Вот сколько лет ее приглашают к большому костру, а раздражающе покровительственных интонаций ни один собеседник удержать не может.

– Отлично… шаер Аранэ?

Тот одернул расшитый золотом кафтан и расчетливо прищурил глаза. На миг в свете костра он стал похож на хищного идола, из тех, которым поклоняются дикари из старых развалин.

– Да?

– Вас будет ждать мастер Синиэ, у него есть кое-что, что меня не заинтересовало…

Пустынник этот занимался камнями и только камнями. А Нирина, в этот раз забрав все контракты на Огненные, Речные оставила именно Аранэ, в счет одной небольшой услуги, оказанной дому Вирин лет пять назад.

Но уже достаточно поздно, и это – последняя ночь перед большой пустыней.

Поднявшись, женщина расправила пышную юбку, церемонно поклонилась каждому из трех человек, остающихся у ночного костра, и с улыбкой, медленно превращающейся в хищный оскал, скользнула к фургону. Перед сном стоит поговорить с пассажирами.

В подполье царила тишина. Мальчик и мужчина, наблюдая за пляшущим в маленькой лампадке огоньком, молча сидели, опершись об обитый широкими железными полосами сундук. Оба настороженно вслушивались в шум за границами их убежища. Разговоры, шаги, треск костра, звяканье соприкасающихся клинков тренирующихся неподалеку стражников, журчание родника в отдаленной роще, шелест листвы, тихое тявканье сторожевых шакалов. В ночи звуки разносились далеко, и обрывки слов, услышанные незапланированными пассажирам, заставили их занервничать. Их ищут. Но что они двое могут сделать? Только надеяться на женщину,

Когда Нирина заглянула вниз, придерживая широкую дымящуюся пиалу, снятую с походной жаровни, гости почти дремали. Но оба мгновенно вскинулись. Мужчина при этом ударился головой о низкий потолок.

– Та-ак, – протянула женщина, – я вижу, вы оба вполне пришли в себя.

Ее взгляд остановился на пустой посуде, сдвинутой в угол.

– И поели. Значит, теперь можно и поговорить.

И вдруг куда-то исчезла караванщица и торговка, всегда безупречно вежливая и спокойная, оставив вместо себя ту, что воспитала сбежавшая много лет назад из этих мест наследница благородного рода. Глава торгового дома Вирин сощурилась:

– Мне хотелось бы услышать от вас двоих, кто именно порекомендовал вам такой способ путешествия?

Мальчишка вскинулся:

– Кто дал вам право…

На его худое плечо легла широкая ладонь учителя.

– Тише, говорить буду я, Жильвэ.

– Но…

– Какое интересное имя, – заметила Нирина. Она присела, скрестив ноги, и протянула мужчине пиалу с настоявшимся за вечер горьким травяным напитком. – Так рассказывайте.

Мужчина на миг прикрыл глаза и расслабился. На его лицо, белеющее в сумраке подполья, легла странная подвижная маска. В желто-карих глазах разом заиграли сотни оттенков эмоций, сменяя друг друга промелькнули злость и раздражение, ненависть и ярость. Горе и счастье, любовь и страсть…

Женщина с любопытством склонила голову, всматриваясь. Смена эмоций на тонком лице завораживала. Как полноценная, очнувшаяся личность наполняла собой не самые приятные черты лица… красиво! Что же, дворцовая маска не хуже демонстрируемого главой торгового Дома полного спокойствия. Пойди догадайся, какое чувство – настоящее? Вот только Нирине овладеть этим искусством в совершенстве было не дано, потому что она изначально никогда не была слишком уж эмоциональна. Как можно достоверно изобразить что-то, что и не испытывал никогда?

– Внук сестры матери моей матери – изгой, имя его Эран Нираэ. Его связи помогли нам добраться до вас.

Караванщица кивнула. Нираэ, младший партнер торгового Дома Седаэ. Конечно же.

– Пейте, Рилисэ…

– Рилисэ Хедани, мастер Слова. Благодарю вас, шаери.

Придворная речь в устах измученного, полуголого, закутанного в плотный, черный плащ мужчины звучала немного смешно. Он подул на пиалу, вдыхая целебный аромат.

– А вы, молодой человек?

– Жильвэ-э-Ри… – начал было мальчишка, блеснув глазами и горделиво выпрямившись.

– Молчи! – мгновенно отозвался Рилисэ, прикрывая губы ребенка.

Поморщившись, коснулся груди, на повязке расплылось алое пятно.

– Отвратительно, но это – мелочи. Мне бы хотелось услышать полное имя вашего ребенка. Да?

– Рилисэ Жильвэ, – выдохнул мужчина. А на лице – все та же скользящая маска, только теперь через нее изредка проступала боль.

Мальчик, стиснув зубы, прижимал руки к груди и тяжело дышал. Даже встопорщенные волосы его, казалось, выражали негодование подобным пренебрежительным обращением.

Привыкай, мальчик, подумала Нирина и неожиданно рассмеялась. Сидеть вот так, в подполье, ночью, при единственном фонарике, и переговариваться тихим шепотом с соблюдением всех норм и правил поведения, оказалось неожиданно уютно. Мирно…

– Мое имя вы знаете. А теперь хотелось бы уточнить, шаер Рилисэ, ваш маршрут. И чем вы планируете расплачиваться?

– Два открытых королевских контракта и один договор с торговым домом Крийон.

– И как вы собираетесь мне их обеспечить? – облизнув губы, подалась вперед женщина. Собеседник отшатнулся, задев рукой фонарик. Тени заплясали, разрезая пространство

– По слову благородного торгового Дома Седаэ, в Роне вам будут отданы бумаги, подтверждающие… сделку.

– Отлично. Бумаги, разумеется, будут переданы только в присутствии вас двоих?

Мужчина кивнул.

– Разумная предосторожность, – Нирина ничуть не была удивлена. Подобная практика гарантировала безопасность для всех, и добавляла желания перевозчику довезти тайных пассажиров в целости и сохранности.

– Я тоже уверен в мудрости подобного решения, – кивнул Рилисэ и закашлялся.

– Тиш-ше, – прошипела Нирина, забирая из вздрогнувших рук мужчины пиалу. – Но это слегка меняет маршрут вашего путешествия, вам так не кажется, молодой человек?

Она повернулась к мальчишке.

– Но мне надо в Энгиз! – Неожиданно возмутился тот.

– А придется отправиться в Ронию. В данный момент, вы, шаер Жильве, не имеете права голоса, как самый младший из присутствующих, – спокойно заметила Нирина, и непререкаемо приказала, – ложитесь спать. Немедленно.

Под ее пристальным взглядом мальчишка, гордо вздернув подбородок, поднялся, укутался в плотный плащ и улегся в углу между двумя сундуками. Воцарилось молчание. В тишине было слышно, как ребенок, нервно сопя, ворочается на выструганных досках, всхлипывает и зло шипит что-то через стиснутые зубы. Наконец он затих, дыхание выровнялось, многодневная усталость навалилась тяжелым покрывалом и погрузила его в тяжелый сон. Мужчина дождался, пока утихла нервная дрожь, пробегающая по хрупкому телу, прикрыл подопечного еще одним покрывалом, и обернулся к Нирине:

– Простите его, он слишком избалован.

– Что есть совершенно нормальное явление для высокородных алани, – женщина сцепила пальцы на коленях, выжидательно рассматривая пассажира.

У мужчины хватило смелости не отрицать очевидного. Он осторожно коснулся спутанных грязных волос, тонкого, молочно-белого плеча. Кивнул огорченно.

– Он еще не привык к тому, что его статус так резко сменился. К тому же смерть родственников… сильно на него повлияла.

Глава торгового дома продолжила:

– Нам следует поговорить о времени, когда мы доберемся до границы с Индолой. У вас есть что-то, что может обозначить ваши личности?

Мужчина покачал головой:

– Откуда? Мы уходили в большой спешке, – и замолчал. А что еще он мог сказать? Только просить милости, но для этого он слишком горд.

Караванщица хмыкнула. Вот как теперь называют поспешное бегство! Откинувшись, вновь залюбовалась текучей маской, скользящей по усталому лицу. Машинально отпив настоя и сморщившись от вяжущей горечи напитка, заметила:

– Вы не горите желанием остаться на границе, с этой стороны… Где вас ждут слишком многие?

– О, да, – пробормотал мужчина, в его желто-карих глазах воцарилось обреченное спокойствие.

Нирина потянулась. В спине что-то щелкнуло. О, бесконечные пески, она уже не столь молода, чтобы так долго сидеть в подполье.

– Это вопрос вполне решаем, но сделает вас должниками уже лично моими. Вы готовы пойти на это? Признаете ли за собой долг?

Мужчина, прижав руку к груди, склонил голову, спутанные волосы прикрыли лицо.

– Я признаю за вами право распоряжаться мною в счет оплаты услуг, шаери Вирин.

– В таком случае, добро пожаловать, Рилисэ Хедани, мой новый младший приказчик.

Очень хорошая сделка. Заполучить себе настоящего аланийского мастера Слова редко кому удается. Они слишком умны, а этот просто измучен и загнан в угол, иначе бы вывернулся.

– А…

– А ваш сын, несомненно, весьма приятный молодой человек, хотя и невоспитанный, – щелкнув пальцами, Нирина улыбнулась. – Не переживайте, стандартный трехлетний договор отработаете, и свободны, как ветер в песках.

Мужчина только устало покачал головой.

– Вряд ли я смогу вам быть полезен в таком качестве, – по лицу его скользили тени неуверенности и страха, скрывая раздражение, наверное.

– Об этом позвольте судить мне, мастер Слова. Теперь же давайте займемся вашими ранами. Кровь может приманить хищников, а это не то соседство в Большой пустыне, которым можно пренебречь.

Караванщица решительно уложила гостя на доски, принялась снимать бинты. Присохшая ткань отходила с трудом, под пальцами крошились хлопья крови, и остатки целебной мази вздымались пыльными облачками. Кожа под тонким слоем белой глины была теплой, гладкой, края ран начали смыкаться, опасная краснота спала. Капли крови из самого глубокого пореза, потревоженного неловким движением, густыми струйками медленно сползали по груди вниз.

– Хорошо, – огладив пальцами края разорванной плоти, Нирина смочила кусок ткани и осторожно, так, чтобы ни единая капля не попала на доски. Чуть приподнявшись на локтях, Рилисэ внимательно наблюдал за лечением. Стиснув зубы, он перетерпел перевязку, натянул чистую рубаху, бессильно откинулся на обитый железом ящик. Отдышался, переждав, пока перестанет тянуть и пощипывать открытую рану очищающая мазь. И спросил:

– Почему вы так опасаетесь чистой крови?

Нирина хмыкнула. Мастера Слова любознательны, и способны воспринимать информацию практически в любом состоянии. Просто этот – очень изнеженный.

– Дикие ее чуют и, так как они обычно очень, очень голодны… – она аккуратно свернула старую одежду и лохмотья, упаковала в мешок.

– Интересно… Где же они живут, эти Дикие?

– В пустыне, – Нирина пожала плечами, – в старых развалинах, заброшенных оазисах, высохших руслах, пещерах. Спите, Рилисэ, завтра будет тяжелый день.

Это снова был приказ, теперь уже от хозяина подчиненному. И гость подчинился. Попробовал бы он поспорить!

Призрачный рассвет окрасил листву в золото и огонь, призрачный молочно-белый туман, поднимаясь от усыпанной росой земли, медленно растворялся под первыми, еще не палящими лучами солнца. Нирина еще раз обошла фургон, похлопывая по поднятым вверх до половины высоты полога прочным деревянным бортам. Огладила одну из лошадей по морде, скормила второй последнюю корку хлеба. Те дружно помотали гривами, разгоняя стелющуюся по земле пелену, похожую на мягкое пушистое снежное покрывало. Еще раз проверив упряжь, женщина заняла место на скамье. И по протяжному сигналу рожка Релата, щелкнула поводьями.

На сей раз предстояло двигаться по пескам совсем по-другому. Под плотной опекой охраны, не растягиваясь в цепочку, а выстроившись парами. Покинув укрывающий от беспощадного солнца густой темно-зеленый полог, караван вытянулся в узкой колее среди низких, темно-бронзовых, будто слежавшихся барханов. Песок до самого горизонта покрывали низкие, корявые, ввинчивающиеся корнями с самые глубины колючки. Серо-зеленые стволики и мелкие, мясистые листочки стелились по поверхности, не давая глазу отдыха. Но все же было в этой картине что-то притягательное. Отвратительно неестественная жизнь, но единственно возможная под спекающим кровь в густую кашу солнцем.

Едва колея расширилась так, что два фургона смогли бы разойтись на дороге, не задевая друг друга колесами, прозвучал еще один сигнал. Оглянувшись, женщина отметила, как слаженно подтягиваются сзади охранники. Прищелкнув языком, она поторопила коней. Те прибавили шагу, выдвигаясь вперед и равняясь с парой таких же мощных возчиков, чьи шкуры лоснились, отливая рыжиной. Оглянулась на возницу, приветливо кивнула вальяжно рассевшемуся на скамье детинушке. Молодой парень, выше Нирины на голову, светловолосый и голубоглазый, выглядел обманчиво добродушно. Выходец из Лесного княжества уже с дюжину лет колесил по пустынному краю, сначала охранником, потом просто возничим, а сейчас младшим партнером в малом Торговом Доме.

Из-под темно-желтого полога выглянула женщина, такая же светловолосая.

– С кем мы соседи сегодня? – спросила тихо, но чистый сильный голос все же прозвучал слишком звонко.

Нирина приветственно кивнула:

– – Со мною, разумеется, – ответила на сигизийском. Странно было бы еще раз здороваться с людьми, с которыми едва ли пару свечей назад делила трапезу. – Вяз, Смеяна, мое почтение еще раз.

– – Право, – рассмеялась женщина, садясь рядом с молчаливым мужем и отбирая у него поводья, – ваша вежливость очень часто избыточна, шаери Вирин.

– – Воспитание, – пожала плечами Нирина.

Разговор через расстояние в пять шагов не мешал никому следить за скользящим мимо мрачноватым пейзажем, машинально отмечая и чистый горизонт и стремительно наливающиеся на солнце белизной ветви кустарника. По самом краю сознания скользнул Реваз, объезжающий посты.

– – О, позволь же мне поинтересоваться, – неожиданно подал голос Вяз, – давно хотел спросить.

Уловив в голосе мужчины легкую неуверенность, караванщица стянула прикрывающий лицо платок и искоса глянула на соседей. Светловолосые северяне дружно, обезоруживающе улыбнулись.

– – Ну же, что такого вы хотите спросить?

– – Мы со Смеяной поспорили… Она утверждает, что вы из местных, я –– что из Энгиза.

Нирина нахмурилась, потом отложила поводья. Она прекрасно знала это доброжелательное любопытство, быстро сменяющееся упрямым желанием докопаться до истины. Так что лучше рассказать, чтобы то, что не следует никому знать, осталось тайной.

– – А вы оба правы. Я родилась здесь, в одном из Оазисов, потом долго жила в Энгизе… И вот, – она развела руками, – сами видите, что из меня выросло трудами отчима.

– – Отличного наследника вырастил Глава Дома Вирин, – уверенно сказал мужчина. – Хоть и не кровного.

– – Если вы так считаете, – хмыкнула Нирина.

– – Конечно же, как можно сомневаться! – Смеяна лучезарно улыбнулась, потом ойкнула и исчезла за пологом.

– – А что ваши новые родственники? Как они отнеслись к вам? А старые? – продолжил любопытствовать Вяз.

– – Я не поддерживаю с ними отношений. Ни с теми, ни с другими, – спокойно заметила женщина. – Из кровных у меня была мать. Она умерла, и общаться с ней можно только с помощью темного мага. А приемные… Они бросили меня наедине с огромным количеством проблем и больной матерью на руках. Увы и ах, теперь даже по Торговому кодексу они не имеют ко мне никакого отношения. Вот разве что сводная племянница…

– – Да?

– – Волшебница, она училась в Ронии. Милая девочка. В Сигизии ее дар бы загубили.

Женщина возмущенно фыркнула. Ее до сих пор возмущало отношение к магам со стороны жрецов Единого. Всех без разбора – сначала на дознания, а потом на костер или лишить магии. Да если еще, с превеликим удовольствием, и по навету родственников, пришедших с просьбой облагочестить семью! И ладно бы темных каких магов жгли, целителей тоже не жалели! Но все обошлось, и сейчас Нирина везла подарок своему внучатому племяннику, получается. Мальчишке будет два года летом.

Она прекрасно помнила, как несколько лет назад, девчонкой еще, Вирина притащила приятеля, знакомиться. От караванщицы требовалось одобрение. От нее, подумать только, не от матери, не от отца… От неродной тетки!

Вяз не прерывал раздумий замолкшей женщины. Та мечтательно улыбалась, прищуренные глаза всматривались в линию горизонта, туда, где песок менял цвет на алый.

– Так что же с племянницей?

– А? – женщина встрепенулась, поправила смявшуюся палетту, оглянулась. Улыбнулась в ответ на насмешливый взгляд, подаренный ей караванщиком с севера. При этом одной рукой она уверенно контролировала поводья. – С племянницей все в порядке. Вирина очень талантлива.

– – Вы ею гордитесь.

– – Равно как и вы своими детьми, не так ли?

– – О, да. Кстати, Кленовичка передавала вам наилучшие пожелания и благодарности. Ей безумно понравились браслеты. Как вам удалось достать камни такой чистой воды?

– – Повезло. Пару лет назад мне довелось познакомиться с Лириной Дарин, ронийским мастером Ремесел. Она как раз занималась колодцами ближних к Аланийскому плоскогорью оазисов. Копали их весьма глубоко, наткнулись на отличную скальную гроздь… Это был один из самых удачных моих контрактов. И подарков хватило не только вашей красавице. Вирина получила к свадьбе полный комплект, правда, из мелкой крошки, старый мастер Дерейенн очень удачно все собрал… Но, – оглядевшись в очередной раз, заметила Нирина, – хватит разговоров. Красные пески.

Красные пески, вотчина Диких, вполне оправдывали свое название. Пурпурный гранит, будто искрошенные в мелкое крошево рубины, мелкой пылью покрывал шелестящие пески на два дня пути вперед. Под копытами лошадей похрустывали камушки, заглушая разговоры. Один из фургонов остановился, задерживая караван, пока ведущему тягловому коню поправляли подкову, под которую забились острые, режущие кожу до крови осколки.

К Нирине, вновь доставшей пращу и заговоренный галечник, прямо на ходу подсел один из охранников. Женщина подвинулась, приветливо кивнув одетому в легкий доспех воину. Тот, привязав к одной из продольных жердин свою лошадь, снял с седла арбалет. Отстегнув с пояса короткий клинок, устроил его в ногах. Поправил шлем с брамицей и замер светло-серой статуей, прикрывая караванщицу со стороны окаменевших дюн. Замыкающими шли с дюжину верховых, облаченных в полный кожаный доспех, усиленный железными пластинами, скрытый легкими палеттами. Жарко, конечно, но жизнь дороже. На скамью к Вязу подсел Реваз, мрачно хмурящийся под прикрывающей лицо тканью.

Разговоры затихли, только мелодично перекликались рожки верховых стражей.

В такие сборные караваны старались не брать новичков, а только опытных, не раз хаживавших через пустыню торговцев, потому что от слаженной работы защитников и возниц в случае нападения зависели жизни. Особенно в Красных песках.

Жаль, но не было никакой возможности обойти это место. Россыпь рубиново-алого щебня и мелкой каменной крошки тянулась широкой полосой более чем на двадцать дневных переходов в обе стороны от основного пути. Огромная потеря времени на куда более опасном для жизни пути, ибо не только Дикие угрожали бы жизни путников, но и жажда, неутолимая среди песков, где не было ни единого колодца. Сколько бы ни взяли с собой воды, все равно не хватит.

Но в этот раз долгий путь до ночной стоянки у источника прошел благополучно. Усталые лошади, понуро склонив головы, медленно прошли внутрь широкого круга, ограниченного практически крепостной стеной. Красный камень поднимался до высоты в полтора человеческих роста, через каждые двадцать шагов еще выше поднимались наблюдательные башенки. Это была почти крепость.

Заехавшие последними стражи заложили широкий проход длинными жердинами из каменного дерева, и усталые люди принялись готовиться к ночлегу. Не слышно было ни веселого пения, ни радостного гомона младших, стоянку оживляла только деловитая, стремительная суета под разгорающимися в быстро набирающих силу сумерках Дневными кристаллами.

По щербатым ступеням на башни, к сияющим ровным белым светом огням, поднялась первая стража. Нирина тяжело сползла со скамьи, подошла к Релату:

– Мое время? – выдавила через силу. Ох, иногда преимущества сборных караванов перевешиваются недостатками. Сломанную когда-то ногу после полного дня в полусогнутом состоянии, сводило судорогой.

Релат обернулся, обрывая разговор с ворочающим водяное колесо парнем, как-то уж очень сочувственно покосился на перекошенное лицо женщины и заметил:

– Как обычно. От полуночи до второй свечи.

Резко кивнув, караванщица развернулась и направилась к себе. Есть, дремать и писать письмо. Ах ты, демоны! Пассажиры! Нирина прибавила шагу, огибая полукруг фургонов.

Почти влетела внутрь, торопливо задернула полог и спустилась вниз. Мужчина и ребенок спали крепко, обнявшись. Тонкие полупрозрачные пальцы мальчишки судорожно цеплялись за перевитую бинтами грудь, рука старшего лежала на рукояти длинного тонкого клинка. Нирина хмыкнула. Вот чем она пользоваться не умела. Зато торговать этим было тоже весьма прибыльно. Конкретно данный образчик простой послойной ковки из Пального оазиса хорошо разбирался в Сигизии. Горные гномы эту страну традиционно игнорировали.

Мысленные рассуждения о спросе и предложении не помешали женщине тихо собрать опустевшие миски и бутыли. Наполнив свежей водой флягу, разболтала в ней ложку соли и пристроила под рукой гостя. Рядом стопку чистой ткани. Присела ненадолго, натягивая на гостей покрывало. Ночи в пустыне прохладные… Поймав себя на незнакомом прежде ощущении, задумалась.

Странно о ком-то заботиться, решила караванщица. Непонятное чувство. Ведь вроде и раньше приходилось… О делах Дома, работе, контрактах, репутации. А вот о людях, как о личностях, что ли, никогда. Нет, не обижала никого, поддерживала со всеми ровные отношения, знала все о семьях, родичах и их проблемах, разрешить которые было в ее силах, даже, наверное, дружила с парой приказчиков, но заботиться? Нет, не было такого. А тут уже для себя все решила. Довезет в целости, поможет на первое время с работой и обустройством… Потом этот Рилисэ, сбросив шкуру жителя закрытой территории, легко в Школу Ремесел устроится.

Еще раз поправив покрывало, Нирина выбралась из подполья. Теперь – письмо.

В том же ларе, на котором была расстелена постель, хранились и принадлежности для письма. Достав со дна аккуратную, инкрустированную разноцветными эмалями коробку, женщина разложила давний подарок отчима под тусклым огоньком лампы. Капнув в коробочку с тушью воды, подцепила тонкое стило, расстелила на выдвижной доске лист отбеленного пергамента. Задумалась, занеся над ним палочку. А потом затейливая вязь скорописи стремительным узором легла на почти светящуюся в сумраке поверхность.

«Дражайший мой друг, Лирн! Пишу тебе из самой глухой дыры, какая только есть в Большой пустыне. Красные пески – мерзейшее место. Здесь можно потерять безвозвратно не только жизнь… Так вот, друг мой, не будешь ли ты столь любезен выслать мне копии доверенностей на имя Рилисэ Хедани? Бумаги его не подлежат восстановлению, увы. Знаешь, у Рилисэ отличный сын, талантливый ребенок. Жаль, что его мать скончалась так неожиданно. Я хотела, чтобы ты с ней познакомился, великолепная была женщина. Мое намерение взять на работу обоих, к сожалению, невозможно теперь. Но хоть одного мастера Слова я заполучила. Жду ответа. Нирина Вирин-Шаэл, глава Торгового Дома Вирин».

И четкая роспись.

Отложила стило. Подула на слова, высушивая, чему-то улыбнулась. Свернула лист затейливым способом, прижала печать, покоившуюся на бархатной подушечке. Затейливый узор из перевивающихся колючих лоз оплел бумагу, запечатывая лепестки. Сверху Нирина приложила испачканный в черной краске указательный палец. Надписала адрес: «Торговый Дом Вирин, Сигизия, пригород Мероль. Лирну Арелью, младшему управляющему, в собственные руки».

Вскрыв замочек золотистой клетки, запустила руку внутрь, вытаскивая курлыкающего голубя. Белоперая птичка спокойно сидела в ладони, вертя головой с темными бусинами глазок. На тонких лапках надеты колечки, к одному был прикручен тонкий берестяной цилиндрик. Скатав послание, Нирина ловко впихнула его туда, запечатала каплей мягкого воска. Зевнув, захлопнула клетку, выглянула наружу, откинув полог. Прислушалась. На башнях перекликались сторожа, шелестел под ногами сидящих у костра людей мелкий алый гравий.

Выдохнув в ухо посланнику:

– Мероль, Арелю, – резко подбросила его вверх. Птица стремительно забила крыльями.

Спустя всего пару мгновений белая точка, вылетев за пределы освещенного круга, –затерялась в темноте.

Вот так… Тот, кому письмо предназначено, все поймет правильно, а прочие, если письмо попадет в чужие руки, ничего особенного в послании главы Торгового Дома приказчику не узрят. Теперь отдыхать.

Утром, когда кристаллы уже погасли, а солнце еще только карабкалось из-за горизонта, желая как следует прожарить караван, Нирина заглянула в подполье. Собственно, она нервно скатилась с сундука, на котором мирно дремала, когда что-то довольно громко стукнуло в пол. Как была, в тонкой сорочке, караванщица, волнуясь, нырнула вниз. И тихо захихикала, зажимая руками рот и присаживаясь на корточки.

Рилисэ Хедани попытался размяться. И сейчас лежал на животе, одной рукой подпирая подбородок, а второй потирая затылок. На скулах цвел смущенный румянец, глаза зло посверкивали.

– Ну и в каком состоянии я буду, когда придет время выбираться отсюда? – мрачно вопросил мужчина ошкуренные до блеска светлые доски.

– Издержки подобных путешествий именно таковы, – пожала плечами Нирина, поднимаясь, и забирая сверху полную флягу воды. – А где ребенок?

– Спит еще. Шаери Вирин… – через силу уважительно добавил гость, а точнее, уже почти наемный работник, вновь надевая на бледное лицо подвижную, эмоциональную маску. Гнев, раздражение, усталость…

– Пусть его. А с разминкой мы что-нибудь придумаем. Например, есть такая замечательная вещь, как массаж. Но – вечером. Подождете? Мы и о прочем подумаем…

Рилисэ мрачно кивнул, перекатился на спину, потирая перетянутую бинтами грудь.

– Вежливость – это приятно. И просто-таки восхитительно, – добавила караванщица, – но не стоит перебарщивать. Здесь все же не Алани.

– Прошу прощения, – прикрыв глаза, бывший придворный скривился. – Кастовое общество не способствует развитию свободного мышления и вольных манер. Я предпочитаю формальное общение. И обращение. Особенно имея в виду наше положение.

Нирина только головой покачала. Аланиец!

Из дальнего угла выполз помятый мальчишка. Потное лицо облепили волосы, в сухом душном воздухе он резко и коротко дышал, облизывая обметанные чем-то белесым губы.

Расслышав приближающиеся шаги, женщина буркнула торопливо, отдавая кувшин:

– Больше пейте, – и, отложив разговор, выбралась наружу.

– Шаери Нирина!

– Да? – она отодвинула полог, озирая сумрачное еще алое пекло.

– Все в порядке? Я слышал шум, – Релат внимательно оглядел женщину от встрепанных волос до пяток, выглядывающих из-под подола тонкой расшитой цветастым узором сорочки.

– Дурной сон, – скривив губы, ответила та, – упала с кровати. Вот и шум.

Вранье со спокойным лицом есть признак принадлежности к торговой Гильдии. А фантазия с выдумкой – материно наследие.

– Не вещий?

– Ни в коем случае, шаер Релат!

Тот прищурился, поправляя перевязь меча. Кивнул.

– Скоро отправляемся, шаери…

– Я буду готова.

А вот теперь – быстрее. Поболтав рукой в ведре, выгнала на воздух пузырьки, скопившиеся на дне. Кожу приятно пощипывало. Стремительный душ из чуть тепловатой, добытой из колодца воды, освежил тело. Ароматное масло сняло сухость. Нижняя сорочка, верхняя туника, штаны, свободная юбка, тяжелый кожаный жилет, палетта с пышным, складчатым капюшоном.

Теперь животные. Отдохнувшие за ночь лошади почти с удовольствием впряглись в работу. Фыркая и помахивая хвостами, они переступали огромными копытами, хватали мягким губами за пальцы.

Поглаживая шерстку и приговаривая что-то ласковое, угостила обоих тружеников. Тому, что был с узкой белой полоской-стрелкой на морде, досталось отмоченное в воде яблоко, а тому, чьи уши украшали ярко-рыжие кисточки – горбушка ржаного хлеба, завалявшаяся в дальнем углу продуктового ларя. Это помимо сытной овсяной болтушки и аппетитного, подслащенного питья.

И опустилась на скамью, прикрыв лицо и подобрав поводья ровно в тот момент, когда по алым пескам пустыни разлился тревожный звук рога Релата. Пора в путь.

И снова пустыня. От горизонта до горизонта стелилось будто залитое кровью пространство, безжалостное пекло, будто пригибающее к земле, напряженное внимание, заставляющее щуриться. Тонкая ткань, прикрывающая лицо, не спасала от жара, от которого густела в жилах кровь.

Тихие разговоры, напряженные охранники, алая пыль под копытами лошадей, хруст и скрип колес…

И когда солнце перевалило за полдень, начав путь к горизонту, на котором уже показалась линия желто-серого песка, Нирина начала надеяться, что в этот раз обойдется без нападения. Перехватив поводья, она отпила воды из нагревшейся фляги. Почти кипяток… обернувшись, подарила ободряющий взгляд Ревазу, сегодня лично составившему ей компанию. Тот только плечами передернул, продолжая озирать неровные, изрезанные ущельями песчаные горы. Дорога еще не кончилась…

Вяз, как и вчера, уверенно ведущий фургон справа, и только разговорами не развлекавший, с надеждой глянул на неспешно приближающийся край алых осколков. Супруга его, одетая в такой же кожаный жилет, как и Нирина, не убирала рук с малых арбалетов. В ее синих глазах царила уверенная, спокойная настороженность. Она ждала… Не бывало такого, чтобы дорога через Красные пески обходилась без атаки Диких.

Неожиданно женщину затопило предчувствие. По спине снизу пробежали мурашки, задержавшись на шее, тонкие волоски на затылке встали дыбом, как у злящейся кошки. Настороженно вслушавшись в тишину, караванщица нащупала ремни лежащей рядом пращи.

– Послушай, Реваз, – начала она, вновь оборачиваясь к мужчине. Но закончить не успела.

По обочинам утоптанной дороги, среди конных стражников, неспешно сопровождавших фургоны, взметнулись столбы гравия и песка. Клубы алой пыли скрыли от Нирины всадников. Реваз, откинув полы палетты, выдернул из ножен клинок, напряженно всматриваясь в закрывающую обзор пелену, в которой мельтешили смутные тени.

Лошади продолжили мерно шагать, подчиняясь натянутым, дрожащим поводьям, и не обращая внимания на шум. Крики, звон металла, хруст и хлюпанье не давали точной картины происходящего. Переглянувшись с Вязом, караванщица зацепила поводья за крюк, вытягивая ремни пращи. Запустила руку в мешочек с заговоренной галькой.

Пыль начала медленно оседать.

Над караваном, движущимся в поднимающихся над дорогой алых песчаных тучах, разнесся звук рога. «Продолжать движение. Оборона по обстоятельствам».

Перед мордами лошадей возникла неопределенная, темная, будто размазанная в воздухе фигура. Щелчок тетивы. Животные всхрапнули, подминая широченными копытами пронзенное стрелой Смеяны тело.

Видно было только верхние части фургонов, и головы всадников, присыпанных красным песком. Резкие взмахи клинков, взблескивающих на безжалостном солнце.

Уловив движение рядом, Нирина вздрогнула. Это Реваз прямо на ходу перескочил на лошадь, и стремительно врезался в возникший из пыли серый клубок. Там уже было не разобрать, где Дикие, где стражи.

Выдохнув, женщина начала раскручивать пращу. Справа раздался еще один щелчок тетивы, смачный хруст. И кажется, хлюпанье крови, обильно проливающейся на песок и стремительно впитывающееся в незнающую воды поверхность.

Ремень с визгом врезался в воздух. Заговоренный камешек искал достойную цель. Неопрятная куча обряженных в лохмотья Диких, размахивающих дубинками и короткими кинжалами, откатилась, оставляя пару неподвижных лошадей и выстроившихся полукругом охранников.

Фургон, последний в длинной цепи, катился мимо, чуть вздрагивая на неровностях дороги. Голыш со свистом сорвался с ложа, прочертил короткую дугу и ослепительно вспыхнул в самой гуще снова усиливших напор дикарей. Многоголосый вой обожженных и пораненных осколками тварей ударил по ушам. Лошади сбились с шага.

Нирина запустила еще одну галечку, исписанную знаками льда, в ответ десятки мелких стрелок ударили в поднятый борт отстающего фургона, раздирая ткань полога.

Еще один заряд в уцелевших. И слаженный залп больших арбалетов и луков подоспевшего авангарда.

Вяз, обернувшись, крикнул:

– Догоняй!

Подхватив поводья, женщина прищелкнула языком, понукая животных. Те тяжело и нервно дышали, втягивая пахнущий кровью воздух, но прибавили шагу, оставляя позади неподвижные тела. Догнав фургон Вяза, Нирина огляделась. По обочинам песчаные холмы были взрыты. Черно-серые ошметки, утыканные стрелами, опаленные и перекореженные, валялись даже на дальних барханах.

На третьем десятке тел женщина сбилась со счета и решила, что это было самое крупное нападение за последние полдюжины лет.

Есть ли убитые?

Мимолетно заметив Реваза, со сосредоточенным лицом проскакавшего во главу каравана, Нирина решила, что обошлось. Раненые есть, и, скорее всего, довольно много, из авангарда, первым попавшего под секущий удар каменных волн. Но никто не убит, и опасных, тяжелых ран ни у кого нет. Для пустыни опасных… Не был бы мужчина тогда столь деловит и в то же время расслаблен, он о своих людях заботится.

Точно… вот один, отстает, на ходу бинтуя руку обрывками палетты. Не годится! Нирина покачала головой, свистнула, подзывая совсем молодого воина. И перекинула ему полупустую флягу.

– Промой как следует, нам еще не меньше трех свечей идти. Опухнет.

Парень благодарно кивнул, аккуратно стягивая остатки верхней одежды. А караванщица задумалась о пассажирах. Задело их вряд ли, все дротики ушли вверх. Мальчишка, наверное, до жути перепугался. Рилисэ его придержал, конечно, и просветил, чем чревато выпрыгивание на ходу из фургона в пылу сражения. Как минимум, стрелой в спину, а в случае этого дворцового цветочка еще и растаптыванием копытами среди поднятой пыли. Сам новый управляющий быстро адаптирует огромные теоретические знания под нынешнюю ситуацию. У него ведь проблемы только со свободным, не ограниченным кастовыми рамками общением, а не с разумом.

Все с ними в порядке. И женщина начала подсчитывать ущерб. Зашить или сменить полог, обновить руны на досках, снять пробитые…

Наконец копыта лошадей ступили на желто-серый, черепитчатый песок древней, проложенной еще до нисхождения Огня, дорожной колеи.

Ранняя стоянка была почти полностью посвящена раненым. Столько раз воины заботились о путешественниках, прикрывая и защищая едва ли не собой, теперь же наступило время помочь страже. И ездовым животным. Наименее утомленные мужчины заняли две приземистые наблюдательные башенки и вышли в круговой дозор, кто-то занялся обихаживанием раненых лошадей, ну а женщинам пришлось заняться исконным делом. И если у кого-то это не вызвало затруднений, то у некоторых… Так Нирина после того, как зашила почти дюжину рваных порезов, извела большую часть запасов трав на очищающие настои и наготовила, к счастью для всех, под руководством одной из караванщиц, полный котел каши, с закатом солнца заползла в фургон и, не раздеваясь, рухнула на лежанку.

Блаженно прикрыла глаза. Болела нога, ныла спина, руки и плечи. Стояние на коленях даром для ноги не прошло, да и непривычная работа… Найти отличного лекаря для больного работника – сколько угодно, но самой этим заниматься! Крови она не боялась, да и обработать рану не затруднилась. Но столько! Как тяжела доля женщины-хозяйки! Да чтобы она когда-нибудь на это согласилась! Супружество… дети… Лучше еще раз поспорить с гномьим Торговым Домом за выгодный контракт!

Шорох, шепот, тихий хлопок осторожно прикрытого люка, звяканье посуды и треск огня в переносной жаровне прошли мимо ее сознания. Только когда по пропыленным внутренностям фургона поплыл аромат целебного чая, женщина приоткрыла глаза. И обнаружила у себя под носом полную, дымящуюся пиалу.

Приподнявшись, она огляделась. Чашу держал в ладонях держал Рилисэ. Он сидел на полу, прислонившись к сундуку напротив, позаботившись, чтобы отбрасываемая им тень не мельтешила по пологу. Тусклый красноватый огонек жаровни добавлял тонкому, с резкими чертами лицу кровожадности, а мальчишка, устроившийся рядом с ним, почему-то еще больше походил на призрака.

– Шаери Вирин, испейте, – криво улыбнулся пассажир.

– Вы с ума… сошли, – но рука, не слушая гласа встревоженного сознания, приняла пиалу. Присев, Нирина едва не застонала от удовольствия, когда горячая, процеженная именно так, как ей нравится, жидкость пролилась в пустой живот. Удивленно взглянув на мужчину, она вздернула бровь.

– Отрабатываем дорогу. Это ведь в наших интересах, – заметил бывший придворный. – Нас никто не видел. Не волнуйтесь. Пейте, отдыхайте… только поешьте!

Он чуть повысил голос, примерно до змеиного шепота, когда Нирина начала клониться к подушке. Женщина встрепенулась, потянулась вперед, касаясь бинтов, перетягивающих грудь старшего пассажира.

– Повязку, – отпихнув назад едва не свалившуюся на пол караванщицу, – мне поменял Жильве.

Мальчишка кивнул. И молча нырнул в подполье.

– Исправляется?

– Привыкает… – мужчина кивнул. – Идите к костру. У вас сегодня был день… тяжелый.

– О, да. С вами, я вижу, все в порядке. До завтра. И извини, с разминкой сегодня не складывается.

Мужчина пожал плечами.

Проводив взглядом исчезающую в люке фигуру и отметив рваную грацию, проступающую сквозь застоявшуюся неподвижность тела, Нирина встала. Рилисэ Хедани прав, надо привести себя в порядок.

Странная, но приятная забота. Поглощенная сим незнакомым ощущением, она отсидела у костра положенное время, вслушиваясь в тягучее заунывное пение перебирающего струны Релата. В огненных всполохах ей виделись странные картины чужой жизни. Совсем чужой. Без путешествий, долгих бдений под черно-бархатным небом, усыпанным серебром звезд, без алеющих закатов и ранних зорь, украшенных росой, без жарких споров на рынке и степенных собраний конкурентов, интриг и опасных соглашений.

Без этого она себя уже не представляла, но так забавно иногда помечтать.

И события нынешние дали Нирине такую возможность.

А утро принесло привычные заботы. Напоить, накормить, запрячь лошадей, помочь с перевязкой раненых, привести себя в порядок, проверить гостей…

И на миг замереть, созерцая странно-обыденную картину. Тонколицый мальчишка, закутавшись в легкую ткань, лежал, подперев лицо руками, и с горящими глазами слушал неспешный рассказ. Рилисэ сидел, скрестив ноги, и с губ его слетали чеканные слова дворцового алани. На подвижном, живом лице застыло торжественное, строгое выражение. Вслушавшись, Нирина узнала старинную ронийскую рыцарскую балладу. Построчный рифмованный перевод приключений незабвенного рыцаря Элмара, кои впечатляли не столько героикой, сколько невообразимой несоразмерностью, был великолепен. Но вряд ли ребенок смог бы это оценить. А вот караванщица могла. Потому что как-то пыталась перевести на дворцовый простой договор купли-продажи. А тут стихи.

Женщина замерла, погрузившись в мир склонений и преобразований, затем встряхнулась. Он же мастер Слова, этот учитель.

– Только не воспринимайте эту историю так уж всерьез, молодой человек, – заметила она тихо, ставя рядом с гостями кувшин, – отправляемся через пару искр.

Мальчишка кивнул, мимолетно улыбнувшись, прикусил губу. Хмыкнув, караванщица взъерошила его грязные спутанные волосы, и выскользнула в проем.

Дневной переход до оазиса Сенин, занимающий три четверти от обычного, пролетает быстро, как магический вестник, полученный Нириной во время короткого привала. Белокрылая птица принесла тяжелый свиток пергамента, перевязанный трехцветной шелковой нитью. Сбросив письмо на руки женщине, задумчиво сидящей в тени фургона, он сделал пару кругов и растворился в воздухе, чтобы вновь возникнуть внутри золоченой клетки.

Отлично. Отложив оклеенные перышками дротики, повредившие борта, она развернула плотный сверток.

Подорожная, копия работного договора и удостоверяющая личность Рилисэ грамота, с пропуском на строчке, где должен быть отмечен оазис проживания. Хм… на миг задумавшись, женщина прищурилась, глядя на серую, усыпанную мелкими камнями равнину. Пусть это будет Шегрет, что в двух днях пути на юг от Алани. Золотая мера получится. И от плоскогорья весьма близко, что объяснит, отчего отец с ребенком из высокорожденных полукровок, решил покинуть неспокойные места, и достаточно далеко, чтобы на пограничье поверили этим документам. Они ведь настоящие…

Сейчас станут.

Достать перо, растереть каплю туши – дело одной искры. И аккуратно вывести название оазиса, подражая вычурному почерку письмоводителей каганатов. Цветом мгновенно просохшие чернила даже на самый придирчивый взгляд не отличались от тех, какими были заполнены остальные строчки.

Заглянув в подполье, Нирина вручила кипу бумаг пассажирам.

– Ознакомьтесь, шегретцы. И продумайте историю.

Подавив неожиданное желание остаться и послушать, о чем сейчас Рилисэ Хедани тихо рассказывает своему мальчишке, она выбралась наружу. Протяжный звук рога вновь позвал караван в дорогу.

Оазис Сенин еще называют Горным. Не то чтобы среди пустыни были высокие горы, просто из земли выпирала небольшая гряда. Четыре низких длинных обрывистых скалы, осыпающиеся мелкой каменной крошкой, завивались петлями, образуя чаши, пещерки и колодцы. Самое же чудесное было в том, что все они были заполнены водой из сотен ключей, бьющих из трещин в камнях. Потому здесь и процветала жизнь. Озерки и ручейки, каналы и акведуки обеспечивали водой огромную территорию.

При приближении к Сенину на горизонте воздвиглась огромная кучерявая зеленая гряда. На сером крупнозернистом песке появились кусты и жесткая, похожая на иглы трава, украшенная яркими, бело-желтыми цветочками. Под копытами лошадей уже не вздымалась пыль, и в воздухе отчетливо пахло свежестью.

Здесь караваны, бывало, задерживались на несколько дней, устраивались небольшие ярмарки, люди обменивались новостями, а некоторые путешественники меняли направление движения.

Неназойливая стража проводила караван до малой стоянки. Под сенью оплетенных лианами колючих акаций уже стояли более двух дюжин фургонов. На одном из пологов висел почти потерявший цвета вымпел северной дороги. Такие используют обычно главы караванов, принадлежащих какому-либо каганату. Этот шел длинной дорогой, заходя во все мало-мальски крупные оазисы к югу от Энгиза. Вокруг легких повозок и тонконогих каркаралов суетились караванщики и местные жители, в лицах которых было куда меньше обреченности познавших жажду обитателей пустыни.

Жителей Сенина всегда можно отличить от прочих по чуть более светлому оттенку загара. Под куполами, смыкающимися над головами, даже в самый жаркий полдень царил мрачноватый сумрак, открыты палящему солнцу только вершины гряды да несколько площадей, расчищенных под нужды правителей. Дома состоятельных пустынников и хижины бедняков одинаково ловко прятались среди зарослей, тропинок и звонких ручейков.

Спешившись, Нирина поспешила к одному из них, набрала полные ладони и плеснула в лицо, смывая дорожную пыль.

Как удачно, что этот караван стоит именно здесь. Надо обойти и проверить прочие. Если чужаков достаточно… Женщина поднялась, расправляя палетту.

Посмотрим.

До самого заката у нее было полно дел. Рутина, рутина, рутина, а кроме того… Надо успеть сделать круг у Караванного озера, посетив все пять стоянок, раскланяться со знакомыми, заглянуть под тенты и покрутиться среди шатров кочевого рынка, посетить центральные акведуки.

Наконец-то у управителя оазиса нашлось золото на обновление и перестройку осыпающихся развалин с растрескавшимися глиняными трубами. Заставленные лесами и обвешанные разноцветными фонариками столбы и арки, тянущиеся от скалистой развилки до двухэтажной, облупленной постройки, напоминали о роскошных ронийских праздниках. Цвета огней, по крайней мере, были самые похожие. Алые, серебряные и зеленые.

Полюбовавшись на обретающее новую жизнь строение, она вернулась к каравану. Неслышно миновала дремлющих стражей, приласкала и угостила куском пирога местного облезлого песчаного кошака, который вместо того чтобы истеричным мявом поднять тревогу только довольно заурчал.

Беззаботные они здесь, в Сенине. Ведь Дикие никогда не покидают Красных песков, а могущественная Алания так далеко! Костровые караванов и то бдительнее. С ними пришлось и поговорить, и выпить горячего вина. У Реваза – поинтересоваться ранеными и выслушать восхваления собственных ловких пальцев. Он был один из тех, кому понадобилась помощь…

Добравшись до фургона и откинув полог, она недовольно поморщилась. Рилисэ Хедани, потягиваясь, сидел на краю люка. Нирина прикрыла ткань, затянула шнуровку, выдохнула и повернулась. Успокаивающе протянув руку, гость заметил:

– Шаери Вирин… Я так понял, что здесь не принято в отсутствие хозяина заглядывать под полог.

– Вы не вполне представляете, какие длинные порой руки у аланийских служителей. Эти – заглянут.

– Но для них у нас имеется, – мужчина погладил рукоять лежащего рядом клинка, – неплохая сталь.

– Вы так уверены в том, что справитесь с ними? – взгляд женщины уперся в бинты, все еще прикрывающие грудь Хедани.

– Вполне.

– Что же, ваше право. Но у меня другое дело. Вы продумали историю?

Мужчина кивнул. Нирина присела на сундук, перебирая висящую рядом ткань.

– Ну так… расскажите?

– О чем вам рассказать, шаери? – устало вздохнул мужчина. – Мать моего сына была изгойкой благородных кровей, и я не смог ее спасти, когда в наш дом явились две дюжины служителей меча. Мы сбежали…

– И присоединились к каравану Шарана. Он стоит на третьей стоянке, если считать от нашей.

Аланиец кивнул.

– Мальчишка спит?

– Нет.

– Отлично. Тогда идем к озеру. Я обещала вам разминку.

И Нирина кинула в руки гостя пару тонких дорожных палетт.

Маленькое озеро, к которому по узкой скалистой тропе вывела своих подопечных Нирина, встретило их черным бархатным отражением неба, расшитым серебряными строчками звезд. Плотные кожистые листья кустов приникли к воде, открывая колючие стволы и тонкие стебельки, усыпанные мелкими полупрозрачными бутонами. Раскрываясь миниатюрными чашечками, пушистые изнутри листочки, испускали сладкий аромат.

Нарушив безупречную картину отражения касанием пальцев, женщина с удовольствием проследила за расходящимися по чаше кругами.

– Прошу, – полуобернувшись к закутанным фигурам, опасающимся выступить на крутой берег из-под арки, сплетенной из дюжины лиан, цепляющихся за почти отвесные скалистые стены.

Больших трудов стоило добраться сюда незамеченными, и совершить ошибку именно сейчас было бы просто обидно. Потому Рилисэ осторожничал. Наконец, убедившись, что на противоположном берегу никого нет, он осторожно ступил на скользкую гальку. Вытащил мальчишку, стащил с него палетту и прямо в рубахе и штанах столкнул в воду. Тот только и успел возмущенно что-то булькнуть, прежде чем ушел в воду с головой. Забил руками так, что разлетающиеся холодные брызги осели на лице застывшей от удивления Нирины. Вынырнул, отфыркиваясь, заполошно бултыхаясь, выдохнул:

– Рилисэ, холодно… – и вновь ушел под воду.

Поплотнее закутавшись в плащ, женщина покосилась на аккуратно развешивающего на кусте одежду бывшего учителя. Тот пояснил, не дожидаясь вопроса:

– Иначе бы он полночи просидел, боясь ноги замочить.

И почти беззвучно, с места, нырнул в воду. Ровно тогда, когда потребовалось подхватить мальчишку за шиворот и вышвырнуть на берег, как дикого шакаленка.

– Ну и методы у твоего родителя, – заметила караванщица, обертывая стучащего зубами мальчишку в сухое одеяние. Ночь была холодная, а вода так просто ледяная!

– Он-н с-самый луч-чший, – растирая уши, категорично заметил Жильвэ, наблюдая за бесшумно рассекающим воду мужчиной. Подживающие раны на груди ему совсем не мешали, неловкость в застоявшихся мышцах, вызванная неподвижностью, стремительно исчезала и спустя пару лучин казалось, что в воде скользит хищный зубастый катул (хищная пресноводная и подземная рыба).

Пожалуй, этот мастер Слова и с оружием в руках может быть опасен, просто за счет природной ловкости. Пока он смывал усталость, Нирина успела привести в порядок мальчишку. Они даже поговорили. Наглости в нем поубавилось, как и самомнения. Ребенок, резко брошенный судьбой в непривычную обстановку, испытывал острое чувство неполноценности. Теребя край длинной заношенной туники, он спросил:

– А чем мне можно будет заняться… там? Куда мы едем… Шаери Вирин…

Вот вежливость далась ему нелегко, он даже нос от усердия наморщил. Я сочувственно фыркнула, убирая с лица кудри.

– Учиться тебе придется. В Школе Ремесел, например.

– Но… за это же надо платить? – шепотом вопросил Жильвэ.

– Да, но талантливых учеников берут и бесплатно.

– Наверное, надо доказать…

– Разумеется, – притянув ребенка поближе, карванщица накинула ему на плечи свою палетту. – Ты справишься.

Подопечный только ссутулился, качая головой. Ничего, все будет хорошо.

Кстати.

Чистая одежда, аккуратно расчесанные волосы, легшие волнами вокруг тонкого, посвежевшего лица, светящаяся в темноте белоснежная кожа… мальчик снова стал похож на высокорожденного алани. Опасно! И женщина натянула на голову ребенку капюшон. Да поглубже.

Как оказалось, вовремя. На тропе послышались острожные шаги. Золотистый огонек, пляшущий в чьей-то руке, осветил и сидящую на берегу Нирину, и прижимающегося к ее боку мальчишку, и Рилисэ, настороженно выбирающегося из воды. Обманчиво-лениво он подхватил ком одежды.

Дорожные демоны! Вот понадобилось же кому-то ночью поплавать, да еще в самом дальнем и потайном озерке. Ну что же… придется заводить разговор.

Караванщица обернулась, задирая голову и улыбнулась. Знакомая персона. Странный счастливый случай, но объяснимый. В конце концов, кому еще в пустыне взбрело ды в голову заняться акведуками, пусть и за большие деньги.

– Шаери Дарин, рада вас лицезреть! – ровно сказала Нирина, поднимаясь, и придерживая мастера Слова.

На лице высокой худой нарушительницы покоя ночного озера, кутающейся в длинный индолийский кафтан, нарисовалось искреннее удивление. Потом промелькнула досада, а следом узнавание.

– Шаери Вирин? – глуховатый приятный голос разогнал напряженную тишину.

– О, разумеется. Мы нарушили ваши планы?

– Скорее я – ваши, но прошу меня простить, ночные купания моя большая слабость.

– В одиночестве?

– Сегодня, увы, да.

– Жаль…

Сероглазая женщина поставила на выступ скалы светильник, оглядела мужчину, ответившего ей столь же внимательным взглядом.

– А вы, я вижу…

– Да, простите меня, – вставая, заметила Нирина. – Мой новый управляющий, Рилисэ Хедани, мастер Слова.

Тот кивнул, натягивая свежую рубаху, едва заметно кивнул. Руки от пояса, куда был привешен кинжал, он далеко не относил. Последние события пробудили в нем особую подозрительность, в добавление к здоровому скептицизму придворного.

– И, будь уверен, лучший мастер Ремесел в каганатах и далее, Лирина Дарин.

– Мое глубочайшее почтение, – мужчина проникся. – Вы ронийский мастер?

– Той школы, да, – женщина кивнула. Обернулась, – а это кто же?

– Мой сын, Жильвэ.

Подчинившись жесту мужчины, ребенок скинул капюшон и поклонился. Нирина отступила подальше, предоставляя право вести разговор мастеру Слова. За таким представлением можно и со стороны понаблюдать. Исходные данные у подопечного есть. Пусть попробует выйти из подполья, в конце концов, до Арана один переход остался. А там уж у Плоскогорья руки не дотянутся. А шаери Дарин весьма умна, лишнего выспрашивать не будет. Караванщица потянула растерянно стоящего в свете фонарика Жильвэ следом, вновь накидывая на него капюшон. Мальчишка кинул отчаянный взгляд на учителя. Тот ободряюще кивнул.

Лирина резко выдохнула.

– А мать?

Мужчина передернул плечами, прищурил и без того узкие глаза, надевая на лицо подвижную эмоциональную маску.

– Не выжила.

Мастер понимающе кивнула. Покосилась на замершую в тени Нирину.

– И откуда же вы?

– Из Шегрета…

– Слишком близко к Плоскогорью, – в голосе женщины появилось понимание. Она тоже, насколько поняла глава Торгового Дома, приложила все силы, чтобы оказаться подальше от родных. Ее там, правда, убить не пытались, физически. Но иногда смерть души куда страшнее, особенно если вспомнить, что ближайшие люди хотели сделать с названной племянницей, целительницей по призванию.

– Увы, – на лице мужчины проступила искренняя горечь,– но это был наш дом, да и соседство с Алании ранее нас не беспокоило.

– Так как же вы здесь оказались?

– Кружной дорогой, с караваном Шарана. Волею удачи…

– И шаери Вирин? – с улыбкой вопросила мастер Ремесел.

– О, да… некоторое время назад мы обговорили условия нашего сотрудничества, но, к сожалению, выполнять их теперь придется мне одному. Именно поэтому я благодарен богам за удачу, позволившую оказаться нам с шаери Вирин здесь в один день. Мы ушли из дома абсолютно ни с чем, даже одежда наша…

Рилисэ развел руками, демонстративно расправляя заношенную палетту.

– С чужого плеча. Мне тоже доводилось… так уходить. – Вот только лицо шаери Дарин, в отличие от сочувствующего тона было скорее мечтательным. Окинув лица волосы, она еще раз огляделась. Чуть просительно склонила голову к плечу.

– Мы уже уходим, – улыбнувшись, сказал Хедани. – Наслаждайтесь.

– Мастер, – окликнула его Лирина Дарин, – вы завтра с кем отправляетесь? С Шараном?

– Нет, конечно же. Зачем? – взгляд мужчины был безмятежен. – Шаери Вирин благородно предоставила нам место в своем фургоне.

Тут сероглазая, уже было сбросившая белую тунику, встрепенулась.

– Так вы тут с фургоном, Нирина?

Та отозвалась спокойно:

– Разумеется! Как же иначе.

– Тогда… Вы же с рассветом выходите? Я забегу, надо письмо одно передать. По тому же адресу… Не спешное, и вестником его не пошлешь.

– Всегда пожалуйста, – караванщица кивнула, в темноте блеснула широкая улыбка. – За ту же цену…

– Услуга за услугу. Мое почтение.

– Взаимно, и приятной ночи… – и женщина ступила на узкую тропу, увлекая за собой обоих Рилисэ.

Хороший разговор, отличная ночь…

– Вы так считаете? – тихо спросил Хедани.

– Я вслух? Простите, – Нирина отвела от лица назойливую ветку, сорвала бутончик и пристроила его в вьющиеся волосы, – конечно же. Совершенно случайная встреча, с человеком знакомым, умным, понимающим и нелюбопытным. Удачный разговор. За это благодарю вас.

– А это «услуга за услугу»?

– Привыкайте. Это способ ведения дел, не оформляемых на бумаге.

– То есть вас не обременит…

– Ни в коем разе, – женщина качнула головой, подхватывая Рилисэ под руку и хватая за шиворот мальчишку. – Это даже интересно. И стоило бы познакомить вас с Релатом, главой нашего каравана, но…

Но не получилось. У почти погасшего костра сидели только трое стражей. Они тихо переговаривались, шевеля алые, медленно тлеющие угли. Тихо грелся котелок, исходя пряным, терпким ароматом. Раскланявшись с мужчинами, Нирина подхватила его с держалки и направилась к фургону. Стражи проводили ее спутников внимательными взглядами, но вопросы решили оставить до утра. В конце концов, это гости почтенной караванщицы, а она не из тех, кто приводит в свой дом воров. Да и лица старший из посетителей ничуть не скрывал.

Утро…

Утро началось не с восходом солнца, а чуть раньше, в тот миг, когда чья-то бесцеремонная рука отдернула полог фургона, где ночевал Рилисэ Хедани. Впервые за много дней – на постели.

Так вот. Исчезнувшая внутри фигура немного погодя вылетела наружу. Пролетела через скамью, постромки и плюхнулась в пыль. Выругалась. Из проема, резко отдернув плотную ткань, выбрался Хедани. Мастер слова прислушался к тому, что хрипло, с присвистом и взрыкиванием высказывает поднимающаяся с земли фигура и добавил. Громко, от души, обращаясь к медленно светлеющему небу.

– Утро доброе, почтенный Лис, – раздалось из-за колеса. Это Нирина, перекатившись, выбралась из плотного кокона одеял и, подперев рукой лицо, из-под повозки с интересом наблюдала за побудкой.

– Мое почтение, шаери Вирин, – сказал посетитель и скинул капюшон плаща. – Я, собственно, с письмом к вам…

Женщина встала, сдерживая желание потянуться. Оглянулась на замершего Рилисэ, с удивлением созерцавшего раннего гостя. Невысокого, хрупкого смуглокожего блондина с раскосыми глазами ярко-синего оттенка и острыми ушами, прикрытыми, впрочем, съехавшей повязкой.

– Мой новый управляющий, Рилисэ Хедани – Лис Ранирашери шеер'нари Лирины Данир, – быстро произнесла карванщица, представляя друг другу мужчин, и протянула руку. На ладонь лег толстый, перевязанный лентами конверт, извлеченный из недр серого кафтана.

– Утро доброе, – заметил Хедани.

– И весьма, – ответил Лис, – услуга за услугу, шаери.

– Сочтемся, – Нирина прикрыла глаза. И резко развернулась к Главе карвана, неслышно возникшему из предрассветных сумерек, – приветствую, Релат. Где вы вчера ночью пропадали, друг мой? У меня для вас новости.

– И какие же, о пропустившая костер? – старший каравана был доволен, видимо тем, как поправляются раненые.

Запоздало Нирина сообразила, почему Релата ночью не было на месте. Целители!

– Да вот, – женщина раздраженно махнула рукой в сторону замершего на пороге фургона мужчину. – Мой новый управляющий с семьей. Поедут с нами дальше. Я внесу за них полагающуюся плату.

– И много той семьи? – нахмурившись, осведомился ведущий каравана.

– Только я, – из-за спины учителя выглянул заспанный мальчишка. Все пару мгновений помолчали. Ну кто из живущих за Красными песками не знает, как выглядят аланийские аристократы?

Лис фыркнул, звонким голосом разбивая напряженную тишину на серебристые осколки:

– За сим я вас оставляю, шаери, почтенный Глава, Мастер, – раскланявшись со всеми, остроухий попятился, затем вдруг театрально прищелкнул пальцами и начал охлопывать себя по карманам. – Забыл! Мастер Лирина просила передать… вам, Рилисэ!

Светловолосый вытащил тонкий пергаментный свиток, опутанный алой нитью. Кончики ее были вплавлены в темно-алую восковую печать.

– Рекомендация в Школу, – подошел ближе, осторожно, медленно, скользящим шагом, готовый в любой момент отскочить назад, из-под удара. Уж больно недовольным, а еще более раздраженным выглядел белокожий аланийский полукровка, мог бы и сорваться. Всеобщее внимание, сосредоточенное на ребенке, его абсолютно не радовало. Но… никто никого не собирается убивать. Прямо сейчас.

Рилисэ вынул руку из-под полога, выпуская из пальцев скрытый под тканью клинок и, спрыгнув вниз, с поклоном принял бумагу.

– Мои наилучшие пожелания вашей шеер, почтенный Лис. – Замялся на миг, внимаельно разглядывая синеглазого, демонстрирующего дружелюбный оскал на запыленном лице, а потом добавил, резко кивнув, – услуга за услугу.

Остроухий удивленно вздернул бровь, но согласно взмахнул рукой. И, наконец, удалился, весело что-то насвистывая. Рилисэ же, отправив за полог своего мальчишку, решительно пошел знакомиться с будущими спутниками. Главой каравана, охранниками, соседями по пути…

А стоянка тем временем оживала. Релат, уверенно дирижируя людьми, готовил караван к отходу. Водоворот лиц вокруг целенаправлен и точен, указания скупы, и, в общем-то, не так уж необходимы. Все прекрасно знают, что полагается делать ранним утром, едва забрезжит рассвет над верхушками Дарующих жизнь. Стоящий рядом Рилисэ Хедани запоминал каждого, кто проскальзывал мимо, кивал в ответ на приветствия, четко отвечал на вопросы… Самый главный – что ты умеешь, способен ли прикрыть в случае неприятностей оружием или магией? Но мастер улыбался, старательно подавляя желание сбежать, отвечая, что скорее способен убить Словом.

Заболтать до смерти, то есть.

Один из воинов весело улыбнулся, демонстрируя острую нехватку зубов.

– Тогда мы пригласим вас к нашему костру, почтенный Мастер. Ради ваших несомненно интересных историй.

– Буду рад.

Но вот звучит рожок, и Рилисэ опускается на скамью рядом с караванщицей. Нирина придирчиво изучает спутника, одетого в потрепанную дорожную палетту. Из-под коротковатых рукавов выглядывают манжеты нательной рубахи. На голову накинут глубокий капюшон, мягкие сапоги на ногах, и никакого, даже самого тонкого доспеха. Шаери Вирин вздохнула. В таком виде придется ехать до Арана, а то и далее. Где подходящий найдешь? И одолжила мужчине широкий шарф из плотного двойного плетения шелка, дабы прикрыть лицо.

Стражи на границах оазиса никого не задержали, только проводили каждую повозку внимательным взглядом, пересчитывая людей. Релат поднял вымпел, раскланялся с дорожным служителем, поставившим печать на большой подорожной, вскочил на подножку, резко свистнув. И фургоны выкатились под беспощадное солнце.

Длинный переход пролетел незаметно, за разговорами. А чем еще заниматься, когда колеса, проворачиваясь с легким скрипом, беспечно пересчитывают бесконечные шаги пути, когда солнце, нависая над головой, выжигает в глазах цвет, а руки привычно удерживают поводья? И если имеются аж два весьма благодарных слушателя?

Вот Нирина и говорила, неспешно нанизывая на нить повествования слова. Легенда о Аран Пресветлой и пуховом клубке заняла время почти до самого полуденного привала. Долог был путь прекрасной принцессы, ушедшей в пустыню в поисках возлюбленного, обманом захваченного в плен коварным ворожеем. А шла она за пуховым клубком, чародейкой зачарованным и самостоятельно катящимся. По дороге сей клубок ронял семена, ибо был скатан из тонких нитей и цеплючих головок воздушного репейника. И там, где семена прорастали, появлялись оазисы. В том же месте, где настигла принцесса ворожея и победила его умом и хитростью, клубок укоренился. Подчинившись высшей воле, принцесса и ее возлюбленный поселились там, основав город. Так появился оазис Аран.

Вот почему предвестниками этого пустынного приюта являются многочисленные рощи сухих колючек, узкими языками пересекающие пологие песчаные холмы и чередующиеся с ними проплешины растрескавшейся земли.

Так, по крайней мере, звучит сказание, объясняющее наличие огромного количества того самого воздушного репья в окрестностях источника. Из него плели циновки, строили дома, из обмятых в молотилке стеблей делали плотную ткань.

Вот так вот. Караванщица закончила как раз тогда, когда фургоны один за другим принялись втягиваться в огороженный репьем колодезный круг.

Рилисэ с интересом помял в руках клубок колючек, потом принялся задумчиво выщипывать белые пушинки. Нирина загнала фургон в полукруг стоянки, бросила поводья и заглянула за полог:

– Ребенок, пойдем, разомнемся. Поможешь воду принести. А вы… – это уже потирающему повязку бывшему учителю, – не могли бы… отвар поставить?

Мужчина кивнул согласно, и поднялся, пережидая неожиданный приступ слабости. Пальцы, легшие на одной из реек, побелели от напряжения.

А Жильвэ выглянул неохотно, поморщился на стоящее в зените солнце, но послушно выбрался наружу и поплелся следом, огибая серо-зеленые, похожие на меховые комки, но вовсе не такие мягкие, кусты. Широкие, свернутые трубочкой жесткие листья и усыпанные мелкими иголочками ветки подцепили подол палетты, отчего она сползла, мальчишка, нервно оглядываясь, одернул ее, вновь скрывая лицо под тканью.

Он сторонился людей, в особенности звонко и громко смеющихся мальчишек, наперегонки таскающих полные меха и ведра к своим фургонам. Кто-то его толкнул, он отскочил, напоролся на еще один куст, который с расстановкой, неспешно похрустывая плодам и веткаи, поедала чья-то лошадь. И все же добрался до разомкнутой колодезной башенки. Тронул за руку женщину, с трудом найдя ее в пестрой шумной толпе.

– Шаери Вирин… Я…

– Успокойся, лучше на вот, отнеси! – и Нирина всучила подопечному большой булькающий мех, отчего мальчишка едва не завалился на камни. Поправив лямку, перекинутую через худое плечо, отправила ребенка обратно, ободряюще стиснув руки. Пусть привыкает, маленький принц. Понаблюдав за его неровной, шарахающейся походкой, хмыкнула и, обернувшись к колодцу, с наслаждением погрузила руки в ледяную воду.

Строго говоря, это был не колодец, а широкий и глубокий круговой желоб из темно-серого камня, в который сейчас струилась поднимаемая воротами влага. Чуть желтоватая, сладкая и мягкая, прошедшая залегший где-то под землей глиняный пласт.

Вода оазиса Аран.

Странно, но делить путь на двоих, а точнее на троих оказалось не легче, нет. Приятнее. Нирина всегда сама прекрасно справлялась, но…

Рилисэ Хедани, отлежавший в подполье, по его собственному заявлению, все кости, прекрасно справился с лошадьми. Напоенные отъевшиеся животины, помахивая хвостами, довольно хрустели лакомством – сочными колючками, обмятыми в большом мешке так, чтобы пошел сок. Жильвэ прилежно учил ронийский по названиям трав и мазей, заваривая настой на маленькой жаровне. Смахивая капли пота, он, прикусив язык и скосив глаза, тщательно размешивал ароматную жидкость, стараясь не поднять осадок. Отложил мешалку, потянулся, вставая… И громко вскрикнул, перекрыв на миг шум и гам стоянки.

Это Нирина, подойдя сзади, ловко окатила его ледяной водой. Тряся головой и разбрызгивая с волос капли, мальчишка яростно выпалил что-то на дворцовом алани. И испуганно замер, зажав рот руками, но никто, кроме неодобрительно качающего головой Рилисэ, не обратил внимания на вспышку ребенка. Других дел хватало.

Лошади недовольно переступили копытами, лишившись внимания восхищенного пассажира, и мужчина вернулся к расчесыванию грив. Еще он раздумывал, что бы такое рассказать у вечернего костра на перекрестке путей. Приглашали его всерьез. Что, если…

Нирина тронула аланийца за плечо:

– Пора.

Над пустыней разнесся звук рога.

Приняв из рук названного сына пиалу, полную ароматного напитка и усевшись поудобнее, мужчина заметил:

– Теперь моя очередь вести рассказ. О торговой системе царства Алании не желаете ли послушать, шаери?

– С преогромным удовольствием, почтенный Мастер.

А у прощального ночного костра, в окружении более чем дюжины слушателей, свободных от работы стражей, тоже самое было изложено в виде притчи о жадном торговце и нищем выходце благородного дома. Только Нирина не слушала. Некогда. Она весь вечер проторчала на большом караванном пустыре, помогая Релату делить фургоны. Собственно, в том не было большой нужды, но проследить за тем, кто уходит, а кто решает присоединиться, диктовала простая предусмотрительность. А проще всего это сделать, заполняя перепись.

В итоге выяснилось, что количество спутников уменьшилось до дюжины повозок, из которых новыми оказалось две. Усохший тощий пустынник с семьей из двух человек на фургоне с потрепанным перештопанным пологом, желающий осесть где-то поближе к Индоле, и почтенный Саман Марис, оружейник. Вот последний был на самом деле не столь уж почтенный. Мог продать что угодно и кому угодно, например, отравленный кинжал предполагаемому убийце. Но сам бы руки пачкать не стал. И служку своего к подобным делам не подпустил. Так что высокого благообразного индолийца не стоит подозревать… А вот эти пустынники! Голенастые глазастые дети, женщина, укутанная во множество слоев полупрозрачной от старости ткани, смуглый до черноты мужчина с нервными, резкими движениями. Документы у них были в полном порядке, переселенцы из малого оазиса Сейнин, брошенного по причине гибели источника, но это – не показатель. У Рилисэ тоже в пергаментах все нужные отметки стоят.

Посмотрим. Понаблюдаем…

Скатав свиток, женщина перевязала его суровой ниткой и с коротким поклоном вручила Релату, закончившему наконец разговор с Марисом, категорически не желавшим ехать последним. Старик возмущенно топорщил голову, раздраженно одергивал полы кафтана, гонял по площади услужливого помощника. То за водой, то за пером, то за бумагой. Но все же, когда окончательно стемнело и угасли последние зарницы, ему пришлось заплатить за желание попасть в центр каравана. Ведущий только улыбнулся, стягивая горлышко мешочка, куда спрятал три больших чеканных серебряных пластинки. К правилам каравана и его казне мужчина относился трепетно, и пощипать богатого, взывающего к благородству путников и требующего почтения к собственному статусу купца никогда не отказывался. Опоздал к жребию – плати.

Нирина тоже провела это время не без пользы для кошелька. Ее названная племянница умудрилась ввести среди своих пациентов новую моду, только добавив дому необычности с помощью ярких плетеных циновок. Мягких, удобных, оригинальных, без единого повторяющегося узора. Тючок из полусотни похожих сегодня же займет место в подполье. Товар получился редкий и дорогой, пусть и не такой, как огненные камни, но многие в Серебряном кольце Роны пожелали добавить своим особнякам изысканной прелести жаркого востока. Так пусть их… развлекаются.

Старый мастер, живущий в доме, построенном из таких же разноцветных циновок и скрытом в зарослях репейника, достигающего в высоту, пожалуй, полутора человеческих ростов, никому не расскажет, что означают узоры из цветных стеблей. И если кто-то украсит спальню циновками с пожеланиями провалиться пропадом, то это только его проблемы.

Напряженное ожидание какого-то подвоха не доставляло удовольствия. Постоянное наблюдение за плетущимся в хвосте колонны фургоном портило все удовольствие от разговоров, от неспешно меняющегося, оживающего зеленью вида.

От горизонта до горизонта стелилась сухая степь. Пространство, заросшее сухими, сизо-золотыми вьющимися по ветру стеблями ковыля еще разрывали песчаные отмели, мимо неслись, подпрыгивая клубки репья и перекати-поля. Горячий ветер выжимал из глаз слезы, солнце пекло нещадно, пробивая насквозь редкие белые облака. Но это уже была не пустыня. И клубы забивающей горло пыли из-под колес не поднимались так высоко.

Но всю прелесть борющихся миров затмевала необходимость наблюдать. Настороженно озираться на каждое движение в придорожных кустах, проверять, насколько отстал последний фургон, не скрылся ли кто-то из оборванцев, спрыгнув с высокой скамьи. Не метнется ли из-за высокого бархана отравленный дротик? Ведь охранение вновь шло в отдалении, Реваз все чаще скрывался за узорчатой стеной растений, его дорожная палетта сливалась цветом с золтисто-бежевыми сероватыми зарослями.

А дневная стоянка? Разве возможно безмятежное наслаждение сочной, яркой зеленью оплетающих колодезные вороты вьюнов, разве доставит удовольствие плывущий над широкой котловиной свежий аромат отцветающих лаймов? И вряд ли на губах мелькнет улыбка снисхождения, если мимо пронесется стайка смуглых тощих ребят, ведь один из них может оказаться отравителем. Щепоть сухого порошка или минеральной пыли, неловкое движение, и исходящий паром настой превращается в смертоносный яд…

Жильвэ огорченно созерцал большую пиалу, в которую собирался макнуть подсохшую кукурузную лепешку. Нирина, погладив коня и позволив ему собрать мягкими губами с ладони пару просоленных корок, обернулась:

– Не уследил?

Мальчик покаянно кивнул, почти уткнувшись носом в медленно меняющую цвет с темно-коричневого на белесый жидкость. На светлом лаке, которым была покрыта глина, появился сероватый налет.

Женщина легко пригладила торчащие спутанные волосы бывшего принца. Черные завитки уныло поникли.

– Не расстраивайся. Пусть отец, – она особенно выделила это слово, – расскажет тебе о том, как следует обезопасить себя. Странно, что прежде о том не зашло речи.

Жильвэ сглотнул, перехватил горячую пиалу.

– Я… я думаю, раньше обо мне заботились… по-другому.

– Ребенок. О тебе и сейчас заботятся, – успокаивающие прикосновения заставили подопечного сдержать всхлип, – поверь, никто тебя не бросит. Просто пора уже взрослеть.

Поймав встревоженный взгляд мужчины, караванщица подозвала его. Раздраженно дернула себя за вьющуюся прядь, едва не выдрав блестящий на солнце завиток. Отойдя в тень фургона, отобрала пиалу у мальчишки и показала спутнику. Тот, тяжело оперевшись о колесо, только брови вздернул:

– Длинные руки новой власти…

И потом осторожно обнял названного сына. Тот еще раз всхлипнул, затем обреченно вгрызся в сухую лепешку.

– Все будет в порядке.

– Именно, – медленно сливая начавшую пованивать жидкость под копыта лошадям, буркнула караванщица, – не слишком удачная попытка.

– Вторая может статься успешнее, шаери.

– Хм… вот и разъясните молодому господину правила сохранения жизни в целости. В таких случаях. Видно, раньше не довелось вам этого делать, – в голосе женщины явно прозвучал упрек.

– У нас были более срочные нужды, – хмурое признание ошибки, способной добавить в будущем проблем. – Но мы все же выжили, несмотря ни на что… займемся и сим пробелом, шаери.

На эти слова замечание Нирина только плечами передернула, прихватила подвешенные на крюке фляги и торопливо направилась к источнику. Воду там никто травить бы не стал. Это серьезнейшее преступление против пустынных уложений. Тем более, что в этом маленьком становище жили люди. Было бы кому в таком случае нагнать караван или подать жалобу на суд кагана.

Две дюжины невысоких полукруглых домишек из желтоватого легкого камня, частью больше похожих на погреба, выбитые в плотном слежавшемся песке и накрытые узорчатыми мисками давали приют полусотне мужчин, женщин и детей. По неширокой тропе, мимо завешанных шкурами дверных проемов и узких, прикрытых полупрозрачными, с темными слюдяными прожилками пластинками окон, Нирина прошла к источнику. Тот встретил женщину тихим журчанием прохладной воды под сенью высокого ослепительно-белого обелиска. Это был малый колодец, влага из которого использовалась только для питья. Окруженный невысокими корявыми деревцами, цепляющимися за песок и голые камни, выложенные длинной полукруглой стеной, с наружной стороны оплетенной дикой лианой, сейчас высохшей и грозящей обрушиться на землю при малейшем прикосновении. Присев на бортик, женщина окунула фляги, почтительно склонилась перед мозаикой, видной на дне. От рук расходилась рябь и казалось, что блекло-синий дракон вот-вот оживет, взметнется ввысь, разбрызгивая капли воды и закружит в небе подобно буревестнику.

В горлышках сыто булькнуло, миг спустя полные живительной влаги емкости устроились на плече, слегка оттягивая его широкими кожаными ремнями.

Прошептав слова благодарности местному хранителю, караванщица поклонилась обелиску, оставила на чисто выметенной площадочке две перламутровые монеты.

Если вы никого не видите, это не значит, что за вами не наблюдают. Так что лучше всего соблюдать все неписанные правила оазисов. Особенно если местные жители не только охотой, но и разбоем промышляют…

А величавая степь оживала. К концу длинного утомительного дня короткая цепочка фургонов миновала полдюжину мелких оазисов и разминулась с длинным торговым караваном. Широкая дорога в две колеи позволяла разъехаться повозкам, не съезжая на обочины, не путаясь в траве или проваливаясь в канавы. На ночевку остановились посреди небольшой рощи, чуть в стороне от основного пути, среди невысоких деревьев, усыпанных мелкими темно-алыми цветочками. Плотная листва и гладкая кора отливали пурпуром, а ветки на сломе выделяли густой сок, похожий на кровь. Небольшое озеро, наполняющееся из подземного родника, не требовалось открывать, не нужно было ворочать колеса, поднимающие с глубины воду. Крутые берега заросли мелкой густой темно-зеленой, с синеватым отливом травой. И караванщики, и местные жители, обитающие в малом оазисе совсем рядом с рощей, чтобы пройти к воде, пользовались узкой тропой, выложенной крупными гладкими камнями, между щелями которых пробивалась та же трава.

Нирина стояла в тени берега, слизывая с пальцев сладкий древесный сок. В ее вьющихся волосах запутались осыпавшиеся цветочки, на рубахе расплывались разноцветные брызги, а длинная юбка была мокра до колен и неприятно облепляла ноги. Рядом, сидя на корточках, мрачно расположился мальчишка, бывший аланийский принц. Он периодически морщился, корча страдальческую физиономию и потирал спину, прикрытую длиннополой рубахой. Рилисэ только что закончил воспитательное мероприятие, именуемое поркой, и к паре ссадин на тощих коленях и голенастых лодыжках добавилось несколько алых полос на спине и ниже. Ну а как прикажете воспитывать ребенка, поддавшегося на провокацию малолетнего убийцы и ввязавшегося в драку. И это после рассказа о подозрительных пустынниках и впечатляющей лекции об осторожности, учиненной бывшим учителем, после четкого разъяснения опасности хождения в одиночку пары страшных историй о необратимых ядах пустыни!

И оказалось достаточно нескольких оскорбительных слов о покойных родственниках, чтобы он, сорвавшись, кинулся с кулаками на ровесника, закаленного борьбой за выживание в желтом безводье. Они прокатились по берегу и свалились в озеро, взбаламутив воду и подняв со дна тучу ила, да такую большую, что вода до самого заката стала непригодной для питья. Они катались по мелководью, рыча и визжа, и вроде даже Жильвэ побеждал, яростно притапливая соперника. Но в один миг все поменялось, и несдержанный паршивец оказался под водой, а вокруг горла его обвилась тонкая прочная веревка.

Мальчишка задергался, пуская пузыри, но тут подоспела Нирина. Вышвырнула из воды обоих, пинком отправила пустынника подальше, и, сняв с горла подопечного веревку, потащила того в тень.

Прутья для порки она наломала лично. Воспитывал же ребенка названный отец. А женщина добавила к портрету бывшего принца, состоящему из слов: избалован, но обучаем, следующие: очень вспыльчив и невоздержан в эмоциях. Тепличные условия произрастания сказались, разумеется.

Разглядывая как сквозь травяную сень, нависающую с обрыва, пробиваются лучи заходящего солнца и пляшут золотистыми бликами на мутной желтоватой воде, Нирина пыталась унять ярость. Десять ударов ей казалось сущей малостью. Отлупить этого мальчишку так, чтобы сидеть не мог! От злости женщина прикусила палец.

Она тут старается, о безопасности заботится, а этот мелкий аланиец даже и не собирается проникнуться проблемами! Смертей ему мало!

Так, осталось еще только Релату пожаловаться. Хм, а вот этого делать не стоит. О сохранении тайны тогда можно будет забыть. Ведь начать придется с причин, по которым один из путешественников хочет убить другого. Глава каравана имеет право знать. Ну что же, до Сагира придется поберечься, а дальше… Вопрос решится.

Направление ярости чуть сместилось, когда изменилось приложение мыслей. Теперь уже Нирина с веселой злостью принялась рассматривать варианты устранения способных принести вред людей. До того, как будет пересечена граница Индолы. Еще три ночевки. Она прикрыла глаза. Ну, например, можно сделать так…

В реальность ее вернули капли воды, брызнувшие на лицо, залившие рубашку и тонкими, извилистыми струйками сбежавшие до талии. Рилисэ Хедани, обнаружив, что его хозяйка не откликается ни на «шаери Вирин», ни на «Нирина, дорогая», набрал полную пиалу, и выплеснул содержимое прямо на задумавшуюся караванщицу.

– Эй, – возмущенно воскликнула она, встряхивая руками, – я не просила вашей помощи в умывании.

– Солнце уже зашло, – заметил мужчина, тонко улыбаясь, – пойдемте спать.

И, развернувшись, он направился вверх по тропе. Чуть прихрамывая, за ним двинулся мальчишка, похоже, весь закат просидевший у ног нынешней хозяйки.

А женщина вновь подняла лицо к небу. Уже черному, бархатному, мерцающему игольчатой вязью звезд. Как странно. Опять это чувство, будто кто-то о ней заботится. Приятно, пусть это даже выплеснутая в лицо влага. Протянув руку над озером ладонью вверх, она загадала желание. И почти успела пожалеть о том, что поддалась странному импульсу. Но спустя миг прикрывающую мир перевернутую темную чашу разделила пополам серебристая нить падающей искры. Как в зеркале, она отразилась в водной глади озера.

Да, да… загаданное под сенью ночи и благословленное звездной искрой, обязательно сбудется. Так или иначе. А пока, вздохнув, женщина развернулась и направилась к стоянке, где горит костер и греется ароматное вино с травами в большом глиняном кувшине, пристроенном на тлеющих углях. Рядом сидит страж изрядно поредевшего отряда и Хедани. Мужчины греют в руках пиалы.

Неслышно подобравшись к ним, Нирина расслышала:

– Не слишком ли сурово вы наказали своего сына?

Рилисэ, не отводя рассеянного взора от фургона, в котором путешествовал, ответил:

– Отнюдь. Не будет в следующий раз портить воду. И потом, почтенный Кир, есть у меня подозрение, что второй драчун даже встать завтра не сможет. – Обернулся, услышав, когда под ногу караванщице попался камешек, и спросил. – Шаери? Желаете вина?

– Благодарю, почтенный, – качнула головой Нирина, принимая пиалу. В три глотка выпила терпкую жидкость, приятно согревшую изнутри озябшее тело.

– Не засиживайтесь, – мягко бросила напоследок, развернулась и ушла, намереваясь потеснить мальчишку, наверняка занявшего единственный лежак. Сегодня ночью оберегать ее сон будет Рилисэ Хедани, мастер Слова.

На утро он завалился в постель, и продремал до самого полудня, пока караван не встал на стоянку у акведуков, которые протянулись стройными колоннами и арками из ниоткуда в никуда. Изъязвленные ветром и временем серые каменные столбы возвышались над лежащей пластом полусухой травой. Многочисленные кисточки и горсти мелких желтых цветочков мерно качались и рассыпали пыльцу, марая бледно-зеленые, покрытые белым пушком листья, шкуры коней, колеса и борта фургонов, одежду.

Спрыгнув в высокие, по пояс заросли, Нирина завела лошадей в тень высокой, монументальной арки. Там по малому желобу в окружающий одну из колонн мелкий бассейн стекала вода. Для животных отводилась в сторону специальная поилка. А повозки выстроили широким полукругом, и почему-то та, в которой ехали пустынники, оказалась всего через две. Женщина насторожено наблюдала за тощей оборванкой, набирающей воду в мягкие потертые меха, когда из-за полога выполз мастер Слова. Отирая с лица пот, он огляделся, оценил обстановку и вытащил наружу мальчишку. Тот уже привычно принялся разжигать жаровню, пристроив ее на скамью и водрузив на огонь лучший лакированный кувшин из тех, что хранились в дорожном ларе.

Нирина продолжила наблюдать. Теперь уже за бывшим учителем, подхватившим фляги и мехи, и направившимся к воде. Он легко перекинулся словами с кем-то из спутников, помог длиннобородому старику вынуть наполненный кувшин из бассейна, придержал коромысло у женщины-северянки.

Аланиец легко влился в сообщество, признавая правила и непринужденно придерживаясь уложений и традиций. Писаных и неписаных, выработанных за века путешествий. Как будто последние десять лет он только и делал, что ходил с караванами по степям и пустыням. Склонив голову, отдал дань благодарности богам, давшим пустыне воду. Обернулся на оклик, прикрыв глаза от солнца. Непринужденно разговаривая с Релатом об особенностях жизни изгоев плоскогорья и возможных контактах среди торговцев, обошел по широкой дуге мрачного пустынника, отпаивающего заморенных лошадей. Щелкнул по лбу ребенка, полезшего под ноги, потом легко улыбнулся его матери.

И наконец донес воду до места назначения. Размешал в ведрах овсяную болтушку, пока лошади под присмотром Нирины объедали желтые соцветия. Каждый раз, когда те тянулись к сухим стеблям или горьковатым листьям, женщина хлопала их мордам, заставляя отворачиваться. Не хватало еще лошадям желудки попортить отравой!

А вот чьи-то другие желудки… Пара листочков, незаметно сорванная стремительной рукой, спряталась в складках юбки.

И вновь под колеса легла широкая наезженная дорога, только уже не прямая, как стрела, а петляющая между низкими рощицами, высокими травами и проплешинами полей, окруженными глубокими канавами, сейчас высохшими и перекрытыми прошлогодним сухостоем. Серо-зеленые пыльные ростки торчали из земли жесткими щетками, там, где на дне канав виднелась влажноватая земля среди мелкого, дробленого камня, они казались посвежее.

Иногда навстречу попадались пыльные повозки, пустые или набитые мешками. Возницы как две капли воды походили друг на друга. Сухие, темнокожие, прожаренные беспощадным солнцем, в выцветших палеттах и коротких туниках. Даже и не поймешь, мужчина или женщина правит мосластой облезлой лошадью или тощим мулом. У тех, кто посостоятельнее, в хомуты были впряжены каркаралы. Ничуть они не напоминали своей статью тех, что скачут под стражами дальних, пустынных оазисов, но служили не менее верно.

А Нирина, даже не пытаясь сохранять безмятежное выражение лица, благо под повязкой-пыльником не видно его, пристально вглядывалась в каждого. Не стоит бросать надзор за встречными путниками, даже если точно знаешь, что главная проблема тащится сзади, поднимая длинный пыльный хвост.

Женщина оглянулась, чуть свесившись со скамьи, и хмыкнула. Действительно, длинный. А еще ход у последней повозки плохой. Ступицы расшатались и повыпадала половина спиц, отчего ободья на передних колесах перекосились, а задние начали вихлять, как пьяный моряк в горах. Ну, убийца может из возницы и опытный, но путешественник никакой.

Улыбнувшись, караванщица встала, потянулась, затем нырнула в душное нутро фургона. Сумрак чуть разгонял тонкий лучик света, просачивающийся через щелку в задней части полога. На полу, подложив под колени плетеную подстилку, сидел мальчишка и, закусив губу, сосредоточенно размешивал в глубокой миске густую темную кашицу. Вокруг были разложены баночки и мешочки, в воздухе плавала мелкая ароматная пыль от растертых в порошок трав. Пальцы Жильвэ были измазаны в белой глине, бледные щеки и лоб покрыты ей же. Это он пот с лица стирал, похоже. Раскрашенный бывший принц был похож на сверенного человека– призрака. Вот он еще раз машинально смахнул со лба, облепленного вьющимися волосами, очередную каплю. И оставил на коже очередную полосу.

Рядом, на лежанке дремал мужчина, утомленно свесив одну руку вниз. Пальцы другой комкали тонкую ткань, прикрывающую постель. Забинтованная грудь мерно вздымалась, по лицу блуждали тени мыслей.

– Ну? – шепотом спросила Нирина.

Мальчишка, послушно выполнявший монотонную работу по смешиванию, разбавлению и перетиранию, поднял голову:

– Почти готово. Только зачем вам это, шаери?

– А я не сказала? Это будет традиционное угощение, которое полагается всему каравану на границе Индолы. Там заканчивается общий путь.

Сама Нирина присела на корточки рядом, приняла миску. Прикрыв глаза, принюхалась, разбирая сложный букет ароматов. Макнула кончики пальцев в жижу, лизнула. Скривилась, когда по языку разлился непередаваемый сладкий вяжущий вкус. Челюсти свело так, что зубов не разомкнуть. С трудом сглотнув ком, вставший поперек горла, кивнула:

– Отлично. Иди, поводья подержи.

Мальчишка выскользнул наружу, кривя губы в злой усмешке. Он знал, для кого готовится угощение и сдержаться не мог. Эмоциональный. Нирина осуждающе покачала головой. И, щелкнув кремнем, разожгла свечу. В неверном подрагивающем свете слегка захламленные внутренности фургона стали походить на таинственную пещеру. Опущенный тонкой рукой полог, прикрывающий спящего от света, только усугубил ощущение того, что здесь и сейчас будет твориться таинство.

Поставив миску на пол, караванщица достала из кармашка, вшитого в юбку, белесые листочки, сорванные во время остановки. Брызнула на них воды из фляжки. Растерла между пальцами, дождалась, когда ее окутал горький аромат, и ссыпала мягкие комочки в жидкость. Размешала деревянной лопаточкой, наблюдая, как меняется цвет. С темного на чуть более светлый. Слила все в крепкую глиняную бутыль и закупорила дырчатой пробкой. Собрала все мешочки, утянув плетеными веревочками, к флаконам притерла крышки и аккуратно сложила все в ящик. Тот спрятала в один из сундуков. Отдернула занавесь, доставая из продуктового ларя лепешки, и выбралась из душного подрагивающего нутра.

Жильвэ управлялся с поводьями уже совсем уверенно. Присвистывая, он натягивал то правое, то левое, на запястьях под бледной кожей проступали жилки. Лошадки слушались, уверенно следуя изгибающейся дорогой. Впрочем, даже не направляй их бывший принц, фургон с пути бы не сбился. Животные просто приучены ходить строем.

Разделенная на двоих лепешка оказалась не так уж плоха. Да и мальчишка… тоже. Он, чуть расслабившись и сыто улыбаясь, привалился к плечу Нирины, и задремал. Она же продолжила зорко озирать окрестности. Только тяжести в ее взгляде сильно убавилось, а появилась насмешка. Над собой. Ведь очень смешно ощущать себя ястребом, охраняющим собственное гнездо и детенышей, особенно если раньше даже и мыслей таких не возникало. Хороши детеныши! Особенно тот, старший…

Разбирать собственные чувства было непривычно, и караванщица бросила это занятие, посвятив себя созерцанию дороги.

На следующий день неладное первыми заметили стражи. Один из всадников, круживших вокруг вставших на полуденную стоянку фургонов, резко остановившись, спешился. Второй, оторвавшись от наблюдения за ближними хижинами, прячущимися под развесистыми кронами деревьев с толстыми стволами, покрытыми бахромчатой корой, перевел взгляд на горизонт.

Миг спустя поросшие серебристой травой пески огласили сперва тихие, но с каждым мигом становящиеся все более пронзительными истеричные вопли сторожевых шакалов.

Нирина оторвалась от поилки, в которую осторожно доливала болтушку для своих лошадей. Взвилась вверх, отбрасывая ведро, и напряженно уставилась в сторону поселка. Остатки воды неслышно впитались в утоптанную землю. А караванщица пересчитала выстроившихся в ряд стражей, суетящихся у хижин людей, и перевела взгляд подальше.

Режущую глаз голубизну неба затянула жемчужно-серая дымка, медленно поднимающаяся к слепящему диску солнца. И на миг женщина будто оглохла. Растаяли в тишине гортанные крики местных жителей, вой шакалов, тревожные переговоры возниц, длинный, протяжный звук дорожного рога.

– Запрягай, – очень спокойно сказала она неслышно возникшему рядом аланийцу. – Быстро.

А тревожная мелодия выводила – пожар!

Вокруг поселка жители спешно возводили песчаный вал, один из закутанных в многослойное цветное одеяние мужчин подошел к дамбе, перегораживающей резервуар с водой для полей. Напрягшись, он поднял плетеную заслонку и шумный поток, пенясь, устремился по каналу, разделяющему перекопанные гряды. Еще двое, добежав до Релата, подскочили к колодезному вороту и по его кивку сменили ребят, усиленно качавших воду в каменные желоба, женщины уже бежали от хижин, таща ведерные тыквы.

Нирина вскочила в фургон уже на ходу, даже не накинув палетты, с другой стороны на сиденье взобрался аланиец. Перехватив поводья у перепуганного мальчишки, женщина подхлестнула нервно прядущих ушами лошадей. Те резко прибавили ходу, встраиваясь в выворачивающую на дорогу цепь повозок.

– Широкий пал! – посмотрев налево и оценив скорость, с которой дымка затягивала горизонт, зло выплюнула Нирина.

– Что?

– Кто-то поджег степь, и огонь идет поперек нашей дороги.

Под колесами стремительно убегала земля. Фургон вздрагивал, стонал и подпрыгивал на мелких ухабах, но хода не замедлял. Тяжеловесные лошади резво перебирали ногами, чувствуя надвигающийся ужас, и только твердые руки возниц не давали им свернуть с дороги, стремясь убежать от огня. Впрочем, доверие к хозяину тоже важно. Только во взаимодействии сейчас было спасение.

Мимо все убыстряющейся цепочки пронесся один их охранников, поравнялся с головным фургоном, что-то крикнул.

А Нирина задумалась на миг, все ли колеса и ноги выдержат такой забег. И будет ли он удачен? Клубы пыли закрыли горизонт, видна была только дорога да ряд задников, быстро обретающих одинаково серый цвет.

Поворот. На миг показался горизонт.

Над ухом раздался голос мастера Слова:

– Мы успеем уйти? – Рилисэ-старший.

– Нет, – быстро, не оборачиваясь, не отвлекаясь от поводьев и счета хриплых вдохов, от которых быстро и резко ходят туда-сюда бока коней, следя за охранниками, скачущими опасно рядом ради страховки. Подхватить, если не выдержит дерево. Спасти хотя бы людей.

– Тогда почему не остались там, на стоянке?

– Мало места, открытое пространство, – вылетающие из-под копыт песчаные брызги секли кожу сквозь тонкую ткань туники.

– И на что надежда?

– Веду караван не я.

Она закашлялась от пыли, скребущей горло. И благодарно кивнула, когда лицо прикрыл платок, а на плечи лег плащ. Тонкие детские руки на миг сжали плечи, выдавая испуг, и исчезли.

Караванщица стиснула зубы. Некогда бояться. Но подступал суеверный первобытный ужас перед непоколебимой стихией.

Еще поворот.

И тут фургоны накрыл горький дым. Не на много горячее воздуха, он просочился в грудь, заставляя судорожно скорчиться, пережидая резкую боль от горячего пепла, обдирающего внутренности. Повозки еще раз повернули, следуя за всадниками, перевалили через песчаный гребень, чуть притормозили, когда лошади, едва не садясь на крупы, съехали вниз, поднимая вдобавок к дымной завесе, тучи песка.

Колеса подскакивали так, что, клацнув зубами, Нирина едва не прикусила язык. Канава углублялась, превращаясь в каменистый овраг, разрезающий землю до высоты в полтора человеческих роста.

Дышать стало невозможно, поверху стелился густой дым и уже, кажется слышно гудение пламени. Наконец цепь замедлила ход и остановилась. Бросив поводья, караванщица метнулась за полог, сбросила с одного из сундуков вещи, выдернув снизу большое плотное полотнище. Швырнула Рилисэ флягу:

– Поливай лошадей! И себя.

Из другого меха окатила себя и мальчишку, резко стаскивая замершего от ужаса ребенка вниз и притискивая к потному боку роняющей пену с губ лошади. Другой рукой притягивает вплотную мужчину и, широко размахнувшись, накрывает всех тканью, успев заметить, как нечто подобное проделывает возница следующего фургона.

Под пологом душно, пыльно и горячо. Кони нервно переступают ногами, мотают головами, но Нирина, отпустив ткань, крепко, до судороги вцепилась в узду. Мальчишка под боком коротко и неровно дышит, почти выкашливая воздух. Сзади, придерживая ткань, прижимается мастер, спиной женщина отчетливо чувствует, как бьется его сердце. Резко, быстро.

Сверху накатил жар, пропекая ткань насквозь. Сквозь плащ и тунику, мгновенно высушивая пот. Облизнув растрескавшиеся губы, Нирина зажмурилась еще плотнее, пригибая головы лошадей к земле. Сзади скукожился мужчина, шипя сквозь зубы незнакомые ругательства, мальчишка тихо стонет на одной ноте.

Горячо, горячо, горячо…

Над головами ревет и воет пламя…

Считая удары сердца, караванщица терпеливо ждала, когда огонь уйдет…

Искра, лучина, полная свеча…

Жар начал медленно отступать. И спустя пару мгновений после того, как ткань перестала до красноты обжигать кожу, Нирина отбросила покрывало, глубоко вдыхая и оглядываясь.

Почти кипящий воздух ожег грудь, высушивая внутренности. Но зрелище того стоит.

Крыши фургонов дымятся, на склоны ложится невесомый серебристо-серый пепел, кто-то впереди пытается затушить тлеющие опоры полога, торопливо опрокидывая на злобно шипящее дерево ведро воды. Сзади, в узком проходе, среди стоящих впритирку к откосам повозок, бьется в агонии гнедой жеребец. Спустя миг мучительное ржание прекратилось, замерли скребущие камни копыта, и воцарилась тишина, разбавляемая только потрескиванием остывающего дерева и камней.

Потом сжатое, как пружина время вновь понеслось вперед, отсчитывая потерянные мгновения. И их оказалось немало. Солнце давно перевалило за полуденную отметку. Сквозь дымку оно казалось размазанным бледно-желтым пятном, медленно скатывающимся за горизонт. Наползшая со склона тень душной черной пеленой укрывала караван от взора небес.

Рилисэ осторожно поливал шкуры понурых, опустивших к самой земле головы, лошадей. Мальчишка достал ведро и, встав на скамью, плескал на подпаленный верх остатки воды. Пара струек скатилась с покатой крыши и вылилась за шиворот Релату, протискивающемуся вдоль обрыва.

– Все в порядке? – спросил у устало привалившейся к камням женщины.

Та оторвала взгляд от неба, вдруг ощутив, как болит спина, к которой почти пришпарилась ткань туники, как першит в горле, и ноют запястья, на которых остались следы туго обмотанных поводьев.

– Да, – кивнула, поймав обеспокоенный взгляд. И уже тверже повторила, – да.

– Отлично. И, еще. Ночуем здесь.

– Вы предусмотрительны, Глава. Примите наше восхищение, – и, едва не взвыв, Нирина нагнулась за спасшей их тканью, лежащей красивыми черно-серыми волнами под копытами лошадей.

Релат помог, ободряюще кивнул и двинулся дальше, к потерянно замершему в конце стражнику, только что прирезавшему собственного коня.

До самого заката караван приводили в порядок. Самой Нирине даже времени задуматься о безопасности не хватило. Сначала, используя каждую каплю воды, оттерли от пыли и сажи лица, избавляясь от прокопченных полос, размытых выбитыми ветром слезами и застывших едкой коростой. Потом обиходили лошадей, очень неуютно чувствующих себя в узком проходе, обмазав белой глиной подпаленные шкуры и срезав ошметки грив и хвостов, пострадавших от жара. Караванщица обнаружила, что у одной из лошадей расшаталась подкова. Перековывать придется. Напоили, накормили и, не разжигая костра, забрались в фургон.

Мальчишка занялся, как уже привычно, заваркой. Женщина только добавила пару щепотей перца, чтоб крепче было. Рилисэ тяжело сполз на пол, разглядывая истончившийся полог. Сквозь ткань пробивались лучи заходящего солнца, окрашивая внутренности фургона в серо-красные тона. Серые потому, что и здесь было достаточно пепла. Даже белый вестник потерял часть блеска и, нахохлившись, сидел в углу клетки у пустой поилки. Лица утомленных людей казались залитыми кровью. А тонкие лучики света будто разрубали тела на части.

Пассажиры молча давились лепешками, запивая травяным чаем. Переглянувшись, кивнули в ответ на просьбу в уединении от женщины. Сегодня они будут спать на полу.

Натянув поперек помещения занавесь, Нирина стянула тунику. Огорченно ощупала покрасневшие плечи и зачерпнула мазь. Белая жижа ровно легла на загорелую кожу, остужая плоть. И, накинув полосу тонкого шелка, хозяйка фургона как подкошенная рухнула на сундук-лежанку. Спустя некоторое мальчишка осторожно заглянул за полог, всмотрелся в умиротворенное лицо спящей и кивнул названному отцу. Тот осторожно просочился следом и, подобрав миску, в которой высыхали остатки мази, добавил какой-то травы, отчего по фургону поплыл горьковатый освежающий аромат. Рилисэ окунул в смесь тонкую и легкую полоску ткани, используемую вместо бинта, и аккуратно обмотал израненное запястье женщины. Она даже не пошевелилась, расслабленно вытянувшись во всю длину постели. Спина медленно вздымалась в дыхании, спутанные волосы прикрывали лицо. Вытянув из-под тела вторую руку, мужчина обмотал и ее. Вздохнул озабоченно, пристроил вдоль бока и завесил лежанку.

Потрепав по голове ребенка, раскатал ему одеяло и вышел из душноватого нутра. Присев на скамью, вперил взгляд в залитое ало-фиолетовыми зарницами небо.

Утром утомленные неудобной стоянкой лошади медленно вытянули фургоны на дорогу, перед этим с трудом протащив их по медленно сужающейся канаве до разведанной стражами промоины. А уж там, вцепившись в узду и едва не выворачивая из суставов руки, удалось выбраться наверх.

И потом тихонько покатить вперед, периодически проверяя, не отвалились ли колеса, расшатанные не предназначенными им нагрузками.

Земля, по которой прокатился огонь, сменила цвет с серо-золотого и коричневого на черно-бурый. От горизонта до горизонта протянулась полоса выжженной травы, спекшегося в корку песка и плавленой, поблескивающей слюдяной чернотой глины. При каждом шаге из-под копыт лошадей вздымались клубки пепла и спустя всего свечу после рассвета и лошади фургоны, не говоря уже о людях, стали примерно одного, невзрачно-сизого цвета.

Настроения Нирине добавляло только то, что у пустынников полог сгорел целиком, и теперь последний фургон щеголял палеными ребрами и скудным набором вещей, развешиваемым на поперечинах в попытках создать тень.

Рилисэ опять дремал внутри, а мальчишка, нахохлившись и закутавшись в плащ, сидел рядом и раз за разом обтирал лицо влажной тряпкой. Иначе он начинал судорожно кашлять, отчего караванщица каждый раз вздрагивала и запястья, обмотанные бинтами, вновь начинали ныть.

Проводив взглядом обгорелую до черноты рощу, от которой остались только остовы высоких стволов и хрупкие, серебрящиеся в свете солнца кусты, бывший принц спросил:

– Скажите, и часто здесь случается… такое?

– Примерно раз в десять-пятнадцать лет. Увы… есть чему гореть.

– И кому, – сглотнув, Жильвэ отвернулся от обочины, усыпанной обгорелыми тушками. Огонь застал врасплох сурчиное пастбище и часть мелких грызунов не смогла уйти. Превратившийся в кладбище городок уже начал распространять вокруг миазмы, а в небе можно было разглядеть точки стервятников, медленно кружащих над дорогой.

– Привыкай, смерть тебе еще не раз встретится. Иди лучше отдохни. После полудня мы доберемся до стоянки. Там будет много дел. – Она многозначительно махнула рукой назад.

Парнишка понятливо кивнул.

– И еще. Спасибо вам.

– За что?

Женщина сунула под нос ребенку руку. Тот склонил голову:

– Это наш долг.

– Иди уже, спи! – дернув его за пыльную прядь, Нирина пихнула ребенка за полог. И мрачно уставилась вперед, пытаясь разглядеть среди черного великолепия хотя бы каплю зелени или золота.

До самого оазиса им на встречу не попался ни один путешественник.

И отчего бы им попадаться, если все, кто только можно застряли в оазисе Насул? Скорее это уже был не оазис, а полноценный поселок, раскинувшийся на две сотни шагов во все стороны от системы колодезных воротов, поднимающих воду с неимоверной глубины. Да еще многочисленные плодоносные рощи. На валу, перед которым, как отрезало, обрывались проплешины выгоревшей травы, караван встречал целый отряд местных, обряженных в темно-зеленые туники, жителей.

Расступившись, они пропустили подпаленные фургоны под сень Дарующих жизнь. Один из пустынников, прикрывающий лицо капюшоном белой палетты, проводил каждый фургон внимательным взглядом. Маг, скорее всего. Иначе отчего огонь так и не зашел за границу оазиса?

По широкой тенистой дороге они проехали на стоянку, полную шумного, суетящегося народа. Чуть ли не под самые копыта степенно шагавших животных кинулся верткий человечек в цветастой палетте. Распорядитель, надобность в котором возникла сейчас, когда вся свободная земля вокруг кострища была уставлена фургонами. Более двух дюжин повозок, почти полсотни животных у водопоя, длинной, выложенной плоскими камнями канаве и множество людей. Часть их – явно караван из Индолы или Инсолы. Роскошные туники и кафтаны еще не выгорели на солнце, и по подолу женских одеяний легко рассмотреть вышитые алой нитью узоры дорожных оберегов. Мужчины щеголяли яркой зеленью тюрбанов и накидок, подпоясанных пластинчатыми поясами. Их лошадей, да и каркаралов охраны обихаживали местные жители, а сами гости оазиса посиживали в тени, что-то обсуждая. Смуглая стройная девушка в желтой палетте с откинутым капюшоном, покачивая длинной, до колен, косой, ходила между ними, предлагая воду. Кувшин, прижатый к бедру, своей формой повторяет очертания изящной фигуры, ничуть не напоминающей изможденные тела коренных пустынников.

А старик-распорядитель, подхватив под узду головного коня, повел фургоны в сторону. Нирина привычно встроилась в полукруг на краю вытоптанной площадки, зацепила поводья за крюк, и устало сгорбилась на скамье.

– Все, приехали.

Вокруг закружились торговцы, цепко оглядывая потрепанных караванщиков. Спрыгнув, женщина взмахом руки отогнала хищно щурящихся тряпичников и принялась за рутину.

Расседлать, отпоить, накормить лошадей, первой поймать местного кузнеца, который оказался совсем не местный, а степенный северянин, высокий и светловолосый, за десять лет так и не потерявший румянца на чуть тронутых загаром щеках. Правильно, ведь больше времени он проводит в кузне, среди железных заготовок и огненных домен.

– А железо здесь неплохое, – солидным басом вещал тот, присев и зажав между колен копыто ошарашенной лошади. Нирина, придерживая животное за узду, внимала.

– Только добывать его трудновато, зато уж каление на славу, да из песка можно выплавить кое-что, чтоб крепче было, – мужчина аккуратно потрогал подкову, приложил ладонь, подковырнул, – ну ништо, приводи на закате, на лучину работы.

И отпустил копыто. Мимоходом простучал втулку переднего колеса, вдумчиво прислушался к звону и хмыкнул:

– Хорошая работа.

– Шипа Озерного работа, – подала голос Нирина. Кузнец покивал одобрительно.

– Ну, прощевай, – и отошедшего мужчину тут же перехватил топчущийся рядом купец с подпаленной бородой из ехавших первым, доковылявший до стоянки с едва не отваливающимся ободом, перевязанным веревками.

А в руки шаери Вирин уже втиснули пиалу с горячим напитком, который замечательно смывал стоящую в горле горечь.

– Не отравлено, надеюсь, – буркнула она, вдыхая прочищающий сознание аромат.

– Нет, – Рилисэ усмехнулся, выбираясь из-за полога, – проследили.

Жильвэ, присев на корточки, аккуратно процеживал питье через плотную ткань, собирая взвар. Он потом пойдет в корм лошадям.

Умелый и спорый ребенок. После соответствующего внушения. Женщина хмыкнула, какое-то противоречивое мнение у нее складывается о бывшем принце. Но почему нет, люди сложные существа…

Счеты в голове закончили работу, производимую вне зависимости от сознания, и выдало результат:

– Полог менять не будем.

– Отдыхайте, шаери. До вечернего костра еще есть время, – заметил Рилисэ Хедани, наблюдая за целенаправленными перемещениями местных жителей. И пустынником, судя по рассеянному виду, пытающемуся думать одновременно о починке повозки, лечении ожогов и уничтожении заказанного смертника. Устроившись поудобнее, мужчина завернулся в палетту и принялся перебирать круглые бусины, нанизанные на суровую нить. Синие и зеленые с белыми вкраплениями, они не очень походили на его лучшие, нефритовые, потерянные на Плоскогорье, но позволяли сознанию расслабиться и течь мыслям свободно, не теряя связи с миром. Такое легкое, воздушное состояние, будто паришь над землей, раскрыв крылья. И все, что там, внизу, становится ясным и понятным, ни одна деталь не ускользает от внимательного взгляда, а лишнее знание просеивается, будто мука сквозь сито, оставляя белый легкий флер понимания.

И потому тощая, закутанная в серые лохмотья фигурка женщины, изображающей жену пустынника, крадущаяся в тени деревьев, не ускользнула от его взора. Прокралась, скрываясь за суетой, сливаясь со стволами деревьев и низким кустарником. Худые руки зашарили в складках, и спустя миг на свет была извлечена не очень длинная тростниковая трубочка. И тонкая игла.

Оглянувшись, женщина углубилась в заросли, приложила трубочку к губам и, выбрав момент, дунула.

Мужчина пригнулся, поправляя штанину. Заостренная палочка запуталась в пологе, потом упала прямо на ладонь. Кончик был измазан чем-то синеватым. Принюхавшись, Хедани узнал горько-сладкий аромат масла орехового дерева. Сильный яд, смертельный. Сложный в приготовлении, не хранящийся долго. Дворцовая жизнь способствует развитию множества особых талантов, отчего он всегда берег своего ученика.

Он перевел взгляд на убийцу. Та еще пятилась, судорожно роясь в складках одежды. Улыбнулся и вежливо ей кивнул. Женщина сглотнула и скрылась среди зарослей. Она промахнулась с полутора десятков шагов, а сделать второго выстрела не смогла, потому что место загородила группа инсолийцев, неспешно шествовавших по тропе, ведущей к местному озеру. Один, чуть пошатывающийся и раздраженно жестикулирующий, оступился и свалился в ручей на обочине. Спутники его окружили, попытались поднять, расшумелись, голоса раскатились под кронами, перекрывая неспешные разговоры. Кто-то недовольно покосился на нарушающих общее смиренное спокойствие попытками забыться в хмелю.

А мгновение спустя пронзительно-голубое небо прорезал десяток белых молний. Стремительные вестники камнем падали вниз, в руки адресатов. Один осторожно покружил над головами напряженно следящих за ним людей и присел, сложив крылья, на край повозки, на украшенную рунами, опаленную огнем верхнюю дугу полога. Вопросительно курлыкнул, поджал лапку, на которой болталась солидная, чуть не в два пальца толщиной, туба, кося темным взглядом на мужчину. Тот вздохнул и отправился будить шаери Вирин. Возможно, это что-то важное.

За спиной Рилисэ нарастал шум. Облегчение и радость в поднявшемся над стоянкой гомоне, заставили его прислушаться.

Сквозь вопли и смех пробилось:

– Остановили, остановили пал… в трех переходах на север…

Ну вот и хорошо.

До самого вечера Нирина просидела в тени фургона, перебирая тонкие листы бумаги, принесенные вестником. Не сказать, чтобы это было приятно. Ветер, поднявшись к закату, нес с собой горечь выгоревших полей, разъедающую горло и выдавливающую слезы из глаз. Но она стремительно заполняла строчки выводила цифры. Краткие указания морийскому приказчику растянулись листов на пять. Вдобавок еще пришлось объяснять маленькому принцу, почему стоимость жемчуга считают в долях ржи, а акульи шкуры идут в расчет совсем другого договора.

Зато мальчишка вовремя подавал питье и напомнил, что до заката следует сходить к кузнецу.

Караванщица отложила перо и прикрыла чернильницу. Скатав листы, перевязала нитью, прижала их каплей мягкого алого воска, обернула два раза и выдавила личную печать. Вложила в кожаную тубу, подцепила ее на лапку послушно просидевшему на плече вестнику. Погладив того по мягким перьям, прошептала:

– Хозяину, – и подкинула вверх. Птица забила крыльями, перекосившись под тяжестью груза, выровнялась и почти мгновенно исчезла в начавшем темнеть небе.

Расправив юбку, обошла вокруг фургона, хмыкнула, узрев, с каким аппетитом флегматичные лошади объедают нижние листья Дарующих жизнь, вместе с забытой кем-то на них палеттой. С трудом оторвав от пиршества ту, которую надо подковать, и утешив ее соленой коркой, повела по одной из расходящихся лучами троп.

По нужной, судя по ударам, доносящимся с виднеющейся сквозь тенистые заросли поляны.

Сложенная из песчаника кузня пряталась среди высоких трав, прибиваемых сильными порывами ветра к песчаным россыпям у корней. Серое приземистое строение окружал узкий глубокий каналец, сейчас полный воды. Благостное журчание заглушал грохот, доносящийся из темного, дышащего жаром посильнее уличного, проема. Где-то сзади дома ворочалось колесо, со скрипом подчиняющееся давлению воды.

Скрип, журчание, грохот, звон, шипение…

Нирина улыбнулась и потянула лошадь, звонко цокающую копытами по бревенчатым, но твердым, как камень, мосткам, ближе. Та дичилась, трясла головой и недовольно пыталась схватить женщину за край рукава. Заведя ее под сень плетеного навеса перед входом, женщина перехлестнула поводья через какое-то бревно и заглянула внутрь. И отскочила обратно, задыхаясь и зажимая уши.

Железная болванка размером с полчеловека врезалась в наковальню.

Шжжбум! Шшшш…

И тишина.

Спустя миг выглянул прокопченный до черноты, похожий на выходца с Нижнего мира, кузнец. Широко улыбнулся, покивал, узнавая клиентку, вытащил из ушей затычки:

– Мое почтение, шаери. Сейчас займемся вашей милочкой.

Дальше Нирине, прислонившейся к остывающей стене, только и оставалось понаблюдать за работой умельца.

Лошадь развернули, зафиксировали ногу в стойле. Кокой-то кривой железкой подцепили и выдернули подкову. Потом другой железкой, а точнее кувалдой в пять ударов, высекших сноп белых искорок, осчастливили животное новой, возникшей будто из воздуха.

Или из кармана замасленного и прожженного в нескольких местах фартука?

Поправили что-то здоровенной пилкой, со звуком, от которого заныли зубы, и вручили повод уже освобожденной лошади. Прямо в руки.

Нирина улыбнулась мастеру и, не чинясь, расплатилась. За такое дело и трех золотых не жалко. А пожеланий удачи в делах так и вовсе.

Вернулась она к разожженному костру. Правда, в этот раз, сидя у огня, растерявшего большую часть своего очарования, ведь именно огонь стал причиной, по которой на этой стоянке скопилось так много людей. Женщина все больше молчала, выслушивая новости. Далеко не благие. Потерянные урожаи, сгоревшие рощи, погибшие люди. Кого-то не дождались, кто-то потерял товар, у кого-то расстроились контракты. Оправляться от этого пала каганаты будут долго.

Малый оазис Шерн выгорел полностью. Кажется, именно оттуда пошел огонь. Стражи кагана Ордэ уже добралась до превратившегося в кладбища поселения, и прислали первых вестников. Они просили мага, ибо старшему казалось, что не просто от неосторожности полыхнул на половину пустыни смертоносный костер. Писали о гигантской оплавленной воронке на месте дома местного Главы, о высушенных до дна колодцах и пепле, покрывающем земли и пески оазиса слоем по колено.

И даже если расползающиеся слухи изрядно преувеличивали размеры беды, даже если истинна была всего лишь часть историй, разнесшихся по поселению… Что-то страшное и непонятное произошло там, в Шерне. Что-то, с чем долго будут разбираться волшебники и знахари со всей пустыни.

Будь у Нирины возможность, она бы обязательно задержалась и дождалась результатов, хотя бы тех, что привезут стражи. Но, увы, у нее другая задача.

Вон она, дремлет на скамье, завернувшись в палетту, прижимаясь боком к мужчине, сосредоточенно перебирающему самодельные четы. И что такого особенного в этих скользких бусинах, отчего на узком бледном лице мастера Слова воцарилось такое спокойное, даже благостное выражение. Несмотря на горячий, разъедающий глаза ветер.

Утро не принесло облегчения. Ветер и солнце безжалостно выдували остатки влаги из почвы, засыпали пеплом каналы и гоняли обгорелые клочья перекати-поля по выжженным квадратикам полей и рощ. Но постепенно выгоревшую траву сменила живая, а под копытами лошадей вновь зазолотились пески. Да и дорога ожила.

Вот только ветер все усиливался. Медленно, но неуклонно он догонял караван, пригибая к земле зеленеющие деревья, хлеща по траве и швыряя то навстречу, то в спину комья пустынных колючек.

И так день за днем, с утра до глубокой ночи. Да и ею тоже, просто сознание, утомленное долгими переходами и вечерними бдениями, погружалось в блаженную тьму, едва голова касалась подушки, и бренное тело не ощущало содроганий полога, трепещущего под порывами пустынного суховея.

Оазис Сагир встретил караван гамом приграничного торгового городка, которым по сути и являлся. Пережив короткий досмотр от сурового вида грубоватых воинов в кожаных, обшитых железными пластинками доспехах, Нирина направила фургон под сень огромных цветущих деревьев. Мимоходом привстав, сорвала с ветки ярко-оранжевый плод. Вот причуда природы, эти деревья сразу и цвели и плодоносили. Перекинув в руки мальчишки кожистый шар, посоветовала:

– Попробуй, только шкурку очисть.

И хмуро воззрилась вперед. Мечты о прохладном озере и спокойном ночном отдыхе затмили все проблемы. Так она, пожалуй, еще никогда не уставала. Смахнув с бровей пот, женщина сдернула платок, едва первый ряд приграничных деревьев прикрыл фургон от ветра. Раздраженно рыкнула на Кенри, одного из стражей, желавшего что-то сказать ей, потом извинилась и получила в ответ понимающую улыбку, дико смотрящуюся на покрытом едва ли черной пыльной коркой лице и пожелание хорошего отдыха.

Дорога расширилась, по обочинам появились дома, сложенные из местного белого с сине-серыми прожилками камня. Низкие кусты скрывали основания в густо-зеленой тени, усыпанные алыми цветочками лозы обвивали стены. Люди выглядели… довольными жизнью, и это… злило? Караван выехал на площадь, мощеную щебнем. По левую руку начинались торговые ряды, справа раскинулся, блестя разноцветными стеклами веранды, дом местного управителя. За ним рядами выстроились серые длинные бараки. Разнообразные повозки, выстроившись в ряд, образовывали еще один городок, в загонах флегматично жевали что-то сизые каркаралы, кто-то тянул с водопоя полдюжины гнедых, сияющих золотыми гривами на солнце, тяжеловозов.

Поставив серый от пыли фургон последним в цветастом ряду, Нирина бросила пассажирам, оглядывающимся с тщательно скрываемым интересом:

– Внимательнее, – и принялась за рутину. Быстрее сделаешь, быстрее отдохнешь! Быстрее отдохнешь – скорее уедешь! В конце концов, Сагир всего лишь первая треть пути! Распрячь лошадей, отвести на водопой, поставить в стойло, задать обильного корму, поймать местного мальчишку, вертящегося рядом, и держа за космы, пугая того злобным прищуром и соблазняя обещанием пары монет, приказать присматривать за животными. Потом, отмахнувшись от знакомого дельца и вежливо отклонив приглашение Релата заглянуть к нему буквально на искру, метнуться с кипой пергаментов к Управителю делами границ.

Рассевшегося в чуть пыльном, заставленном конторками кабинете, полного круглолицего чиновника в алом с золотым шитьем наряде, оказалось, очень легко подвигнуть на нервную, перепуганную активность. Чуть-чуть напора, кипа красочных документов, серьезный взгляд, и спустя несколько слов, человек, никогда не занимавшийся ничем труднее оттисков официальных печатей, безропотно ставит оные в три подорожные.

Полюбовавшись на расплывчатый силуэт синего каркарала на фоне резного листа Дарующего жизнь, Нирина заскочила в соседнюю комнату, где мягко намекнула пожилому седовласому господину, что его дознатчики плохо выполняют свою работу, и пригласила парочку на чай. Сегодня же. И побыстрее. Здесь пришлось добавить пару золотых, таможня каганатов во все времена славилась продажностью. Перебирая нагревшийся на солнце металл, почтенный глава Дел торговых, покивал и, поддернув длинные потертые рукава, спрятал монетки.

Улыбнувшись, женщина неспешно вышла из длинного серого здания и, потягиваясь, направилась к фургону. Навстречу ей уже спешили не столь расторопные торговцы из следующих в Индолу караванов. Пожалуй, сегодня им не повезет.

Обогнув дом управителя, наткнулась на Релата. Тот хмыкнул:

– Успешно прошло ваше общение с чиновной братией, шаери?

– Весьма, друг мой, весьма. И простите мою невежливость, выдалась не слишком легкая декада, – сожалеюще качнула головой женщина, – мое поведение…

– Объяснимо! – махнул рукой Глава. – Но вечером мы вас ждем, причем не с пустыми руками.

– Как и велит традиция, – накинув капюшон палетты, Нирина коротко поклонилась.

К закату, словно по заказу, утих ветер, оставив на губах только намек на горечь. Зубчатые язычки огня аккуратно лизали бока водруженного на распорки котла. Помешивая ароматный взвар длиной поварешкой, а другой медленно вливая из глиняного кувшина густую, тянущуюся темно-зеленую жидкость, караванщица сама себе неожиданно напомнила древнего алхимика-экспериментатора.

Кусок неба, залитый алыми и лиловыми отблесками, отражался в темной жидкости, играющей яркими искрами. Ароматный дымок тонкой струйкой поднимался к кронам деревьев. Сигизийский узвар на темном вине приманивал гостей, как аланийская лилия – пчел. С пиалами наготове вокруг крутились двое стражей, да и дознатные чины, закончившие осматривать подполье, спрятав руки в рукавах, судя по блестящим взглядам, желали получить по порции.

Прощальный костре явно удастся. Хотя главная задача – угостить пустынника. И его далеко не почтенное семейство питьем, приготовленным по старинному, но немного измененному рецепту, секрет которого тщательно хранится в недрах торгового дома Вирин. А уж способы изменений, в результате которых полезный напиток превращался в медленно действующий яд, не смертельный, просто парализующий… и противоядия… Это была главная родовая тайна.

И именно им Нирина сейчас собиралась угостить всех сидящих у костра.

– Прошу, – последний раз взболтнув поварешкой ставшую светло-зеленой жидкость в котелке, предложила она.

Густое ароматное варево полилось в первую пиалу.

– Мое почтение, Релат.

Караванщица улыбнулась теперь уже бывшему Главе. Тот поднес пиалу к губам, аккуратно попробовал.

– Вы как всегда на высоте, почтенная. Удачи вам в делах.

– И вам, друг мой.

Обмен неспешными фразами под ночным небом, в кругу костра, очерченного пляшущим огнем, потек легко и привычно. Слова прощания легкой горчинкой ложились на язык, пожелания и благословения, не церемонные, но искренние, укрывали прохладной пеленой. На миг люди словно стали ближе, подобно братьям и сестрам, надолго, если не навсегда прощающимися. Такова дорога пустыни. Она странным образом объединяет тех, кто не таит в душе подлости и обмана. Так, по крайней мере говорят легенды, взывающие к сохранению древних традиций. Завтра люди разъедутся, веер дорог разведет купцов и торговцев по разным краям, но каждый сохранит в глубине души миг единства. Со спутниками, миром, солнцем и бесконечными песчаными волнами.

И Нирина тоже. Не таила…

И травить никого не собиралась. Просто как иначе, не вызвав подозрений, угостишь ядом нужных людей, не угостив при этом всех?

– Кенри, о чем вы хотели со мной поговорить? – поправив смявшуюся юбку, женщина подняла взгляд на стражника, подошедшего к огню одним из последних.

Тот для начала заглянул в котелок, на дне которого шипели остатки узвара. И разговор начинать не спешил.

– Мне не хватит?

– Не волнуйтесь, я все равно буду варить еще, – указав на стоящую у ног вторую глиняную бутыль, заметила женщина, пристально вглядываясь в лицо седого человека. Тонкие шрамы, исчертившие худое лицо, совсем его не портили, острый взгляд черных глаз и какие-то птичьи повадки делали его похожим на пустынного ястреба.

– Так что же?

– Услуга за услугу, шаери Вирин, – стражник улыбнулся, – я просто прошу вас передать весточку. В Озерное княжество. Мне… не стоит там появляться. А магический вестник не по карману пока.

– Я сегодня письмоносица, – Нирина усмехнулась, присаживаясь рядом. Взяла пиалу и пригубила узвар. – Конечно же, передам. Берите.

И удобно устроила пиалу в ладонях собеседника.

– Но почему я? – недоуменно вопросила небо караванщица.

– Вам доверяют. Многие. Даже аланийские полукровки. Вы умны, изворотливы, удачливы. Кодексы и традиции будто оживают в ваших руках.

– Эти слова… обязуют, если истинны, – осторожно, будто ступая по осколкам камней, сказала Нирина.

И вздохнула, пригасив подозрительность. Мало ли, почему в разговоре проскочили ее пассажиры. В конце концов, они действительно аланийцы.

Помолчали, глядя на огонь. Пламя почти угасло и тонким синеватым покрывалом стелилось по углям. Мерцающие тени подступали ближе, скользя по дрожащей границе света. Приняла письмо, скатанное и спрятанное в плотный кожаный чехол. Провела пальцем по вытесненным рунам, означающим имя адресата. Саида Ивная, поселок Рудный. Интересно…

– Ну что же я могу для вас сделать? – внимательно следя за руками, неспешно прослеживающими изгибы слов, спросил воин.

Караванщица улыбнулась, заглянула в котел и подбросила охапку сушняка. Бело пламя взвилось вверх, едва не подпалив ей волосы. Длинные темные завитки затрещали, но были спасены и спрятаны под ворот.

– Пойдите, проверьте, всем ли досталось узвара, и мы в расчете, почтенный Кенри.

– Всего лишь? – он удивился, но встал.

– О, это очень ответственное задание, ведь уже ночь, а в темноте таятся страхи, подстерегая незадачливых путников! – Нирина придала голосу потусторонности. – И позовите всех на вторую порцию, а это – тому, кому не досталось, – сливая остатки напитка в пиалу и отдавая ее стражнику, женщина почти смеялась.

– А кое-кого и звать за добавкой не надо, – выступая из тени, заметил мастер Слова. В серой тунике аланиец казался тонкой монохромной тенью. Дождавшись, пока отойдет Кенри, он спросил:

– И что это было?

– Легкий яд. Паралич и сон, – почти касаясь уха, прошептала ему Нирина. – А сейчас займемся противоядием. Ведь очень подозрительно будет, если вдруг все наши спутники утром уснут так, что и пожаром не разбудишь?

Мужчина погладил рукоять клинка, с которым не расставался, и согласно кивнул.

Перед рассветом, когда солнце еще не взошло, но с нежно розовеющего у горизонта неба сошли звезды, а ветер осторожно трогал кружевную листву, Нирина выскользнула из фургона. Кутаясь в легкую, струящуюся при движении ткань, скользнула к обтрепанной, затянутой новым сизым пологом повозке. Вьющиеся волосы облаком окружали лицо, на смуглой коже играли блики масляного фонаря.

Затаив дыхание, женщина приложила руку к плотной ткани и прислушалась. Щурясь, попыталась абстрагироваться от далеких воплей запертых по клетям шакалов и музыки, доносящейся из дома управителя. Приникла ухом и только так, наконец, расслышала неровное, всхлипывающее дыхание. Все трое… на месте, спят. Тихо обходя логово пустынников, заметила безвольно свешивающуюся из-под полога тонкую мозолистую руку. Женскую. Проследив линию ладони и расслабленных, будто указующих пальцев, взглянула под колеса. Там валялся флакон темного стекла, едва заметно поблескивающий в пыли. Подобрала, приоткрыв пробку принюхалась и, скривив губы, швырнула обратно. Стекло хрустнуло под сапогом. Никого вы больше не отравите. Этой настойкой. Внутрь заглядывать не стала, только руку убрала, и поспешила к коновязи.

Когда солнце показалось из-за тонкой линии трав, врезающейся в небо, фургон был готов к отправлению. Поправив попоны на лоснящихся крупах и нервно пригладив волосы, Нирина отправилась будить Релата. Растолкав мужчину, более походящего на кокон шелковичного червя, так он закутался в одеяло, прошептала ему на ухо:

– Мы уходим. Хочу первой быть на границе…

Бывший старший каравана сонно моргнул, яростно растер лицо и выбрался из-под своего фургона.

– О? – посмотрел на алеющее небо и усмехнулся. – Умно. Кажется, поднимается ветер.

– До встречи, – Нирина встревожено проследила за взглядом Релата и невольно схватилась за плечи. Тонкая замша короткого камзола мгновенно взмокла под ладонями. За много лиг на юг воздухе клубилась желтая дымка. Не пожар, пыль.

– До встречи, шаери… – женщина резко развернулась, не дожидаясь окончания фразы, и почти бегом бросилась к ожидающим ее подопечным.

– Да что же это такое! – заскакивая на скамью и перехватывая поводья, прошипела Нирина. – Теперь буран! Не хочет вас отпускать пустыня!

И подхлестнула лошадей. Тяжеловозы легко стронулись с места.

Мастер Слова, присев рядом, пожал плечами.

– Может и такое быть. Духи Плоскогорья гневаются на нерадивых детей своих.

– Отец, – высунулся из-за полога бывший принц, – это же сказание, вовсе и не правда!

– Тиш-ше, – буркнула Нирина, выводя фургон на наружную тропу, – дознатчики.

И она безмятежно улыбнулась паре разодетых в пурпур и багрянец воинов на каркаралах, уверенно заступивших широкую дорогу. Ловко выдернув из услужливо поданной Жильвэ кипы пергаментов подорожные, протянула тому, чей плащ был украшен серебристо-черной тесьмой. Старший дозора, которому пришлось едва ли не свеситься с седла, чтобы принять свитки в руки, принялся неспешно перебирать документы, позволив горбатому скакуну прихватить край полога. Мягкие губы ловко зажевали ткань.

Нирина, привстав, щелкнула его по носу. И тут же предложила обиженному животному корку, выуженную из кармана дорожной юбки. Рилисэ, протянув руку, погладил мягкую атласную шерсть на груди второго, хозяин которого отнесся к искреннему восхищению, нарисовавшемуся на лице мужчины, весьма благосклонно. И горделиво выпрямился в седле.

– Ребенка покажите, почтенный, – попросил старший, возвращая свитки.

Мастер Слова развернулся, и вытянул из-за полога зевающего мальчишку. Тот потер лицо и вцепился в потрепанную тунику мужчины так, что вытертая ткань затрещала. Передернул плечами и еще раз зевнул. Весьма по плебейски. И слегка перекошенное и помятое со сна тонкое лицо не вызвало у стражей никаких подозрений.

– Вольной дороги, – бросил старший и освободил дорогу.

– Спокойной охоты, – махнула рукой Нирина.

И фургон выкатился на широкую, залитую розовым медом рассвета дорогу.

Усиливающийся ветер швырял в спины песок и клочья травы. Фургон поскрипывал под напором набирающей силы стихии, но среди сухого разнотравья уже поднимались башенки приграничного форта. Белый камень, разграненный резкими тенями, высокие ворота из темного, окованного железом дерева. Влево и вправо тянутся невысокие, разделяемые башенками, стены. Порой они едва достигают колена. Но в пределах видимости – стройные стелы соседних фортов, сверкающие переговорными зеркалами.

Ворота открыты. Короткий коридор выводит на широкую площадку, окруженную невысокими квадратами казарм одного из приграничных легионов. Высокий донжон узкими бойницами окон озирал заключенный в стены двор с высоты третьего этажа. Блестя амуницией, вдоль крепостных зубцов несли службу воины в темных кольчужных рубахах. Их арбалеты привычно отслеживали движения гостей.

А от центральной казармы к Нирине, спрыгнувшей вниз и поглаживающей шею своего верного тяжеловоза, спешил комендант.

Белые одежды вились на ветру, длинные свободные шаровары и кафтан скрадывали движения, и, казалось, высокий тонкий силуэт летит по серому песку мимо ряда коновязи.

– Сай шаери Вирин! Вы сегодня рано!

Караванщица склонилась в поклоне:

– Шаер нир Адлери. Со всем моим почтением, – и махнула рукой мастеру Слова и мальчишке, насторожено замершим у фургона, – Рилисэ Хедани, Рилисэ Жильвэ.

Оба продемонстрировали, что не совсем отбросили в прошлое придворные манеры.

– Мои люди, – пояснила женщина в ответ на вопросительный взгляд.

– Мое почтение, – склонил голову комендант. – Надеюсь, все бумаги в порядке.

– Разумеется, – протягивая кипу свитков, аккуратно уложенную в открытую шкатулку, – степенно ответствовала Нирина. – Когда бывало иначе?

Она приняла предложенную руку и через двор прошла в затененную пристройку, увитую светлой зеленью молодого винограда. Жестом велела следовать за собой пассажирам. Чуть передернув сведенными от напряжения плечами, Хедани твердо печатая шаги, двинулся за нею. Мальчишка нервно вздрагивал, вцепившись в рукав.

– Осторожно, порвешь! – тихо прошептал бывший учитель, расцепляя тонкие пальцы. – Все в порядке. Садись.

Его самого пугали эти люди. Стража на стенах, караулы у дверей, неспешно седлающий мохноногого коня воин в длинном сизом кафтане, подпоясанном железным наборным поясом, трое дознатчиков, нырнувшие за полог фургона.

А глава торгового дома Вирин вела неспешный разговор с нир Адлери. Погода, виды на урожай, совсем не оптимистичные после пожара, причины оного. Цены и товары, люди и встречи…

Тревога подспудно овладевала бывшим учителем, хотелось поскорее убраться отсюда, переступить черту, исчезнуть. Он покосился на мальчишку. Тот сидел, напряженно выпрямив спину, но в темных блестящих глазах его горел неподдельный интерес. Поглаживая столешницу, он нервно дергал босой ногой и вертел головой так, что темные волосы реяли вокруг него нимбом. Крепость, выбеленная солнцем, тянущаяся по степи и пескам, походила силуэтом на остов какого-то древнего чудовища, побежденного временем, но все еще внушающего суеверный страх и уважение. Ребра и позвонки, погруженные в песок, заставляли вспомнить прошлое величие, когда не один легион встречал оружием и магией накатывающиеся из пустыни дикие орды. Камни и блоки дышали древностью и дремлющей силой.

Комендант, отложив пергаменты, неожиданно спросил:

– Впервые на нашей границе?

Мальчишка вскинулся, резко обернувшись, и едва не свалился со скамьи. Нирина придержала его, схватив за узкий ворот белой рубахи.

– Д-да!

– И как вам впечатления, молодой человек? – тонко улыбнувшись, спросил мужчина.

– Еще… не знаю, – посмурнел бывший принц.

– Ну, не расстраивайтесь. У вас вся жизнь впереди, освоитесь.

Фраза эта предназначалась обоим подопечным Нирины. Мастер Слова кивнул:

– Благодарю, теперь она у нас есть… жизнь, то есть, – его стиснутые пальцы медленно расслабились, короткий решительный кивок будто подвел черту под тем этапом существования, в котором жизни не было.

А комендант захлопнул резную шкатулку, куда были уложены внимательно просмотренные документы. Поймал взгляд старшего дознатчика. Тот кивнул, спрыгивая на землю.

– Добро пожаловать в Индолу Лучезарную, господа.

Нирина улыбнулась и принялась прощаться. Церемонные поклоны сменялись высокопарными словами, за которыми скрывалось искреннее расположение. Конечно же, они были знакомы с комендантом почти семь лет, и хорошо настолько, что пару раз караванщица даже специально задерживалась на пару дней, дабы поучаствовать в празднествах по случаю дня рождения детей и супруги. Но и она, и комендант очень четко отделяли личное от работы. Долг перед государством требовалось исполнять, а кто такая Глава Торгового дома перед лицом Светлейшего короля?

А потому все документы вполне соответствовали содержимому подполья. Да и люди тоже. Зачем подводить человека, относящегося по-дружески, готового в любое время, даже неурочное, ради вас отложить личные дела. Досмотр обычно производится после полудня, а уж сам шаер нир Адлери мало кому уделяет свое время. Для того есть заместители.

Так что слова благопожеланий и прощания были произнесены искренне. И красивое расшитое покрывало, подарок старшей дочери на совершеннолетие был принят благосклонно и безо всякой задней мысли.

Подарок, просто подарок.

Выезжая с подворья через противоположные ворота, они разминулись с отрядом, возвращавшимся с ночного патрулирования. Дюжина всадников в рыже-желтых одеяниях возникла будто из ниоткуда. Они цепью просочились мимо, кутаясь в свободные плащи. Мальчишка с восторгом уставился на пограничников, но едва фургон выехал из-под защиты стены, поспешил закутаться в палетту.

Ветер набросился на них с новой силой, подгоняя, толкая, заставляя подстегивать лошадей, тоже желающих поскорее очутиться в надежном укрытии.

Нирина накинула капюшон, а Рилисэ, неожиданно привстав, обернулся. Ветер швырнул ему в лицо горсть песка, но он все равно, прищурив и без того узкие глаза, упрямо смотрел назад.

– Я был неправ, – сказал он, глядя на поднимающуюся над горизонтом пыль, – этот ветер – к удаче. Проводы и благословение, и пожелание идти вперед быстрее, не задерживаясь, не возвращаясь и не сожалея.

Он развернулся и сел, обнимая за худые плечи названного сына. Покосившись на караванщицу, добавил:

– Вперед так вперед.

– В новую жизнь, – прошептал бывший принц, и с детского лица ушло напряжение.

Женщина поторопила лошадей, заставляя их свернуть на новую дорогу. Кажется, по такой она еще не путешествовала.