Глава 5
Серые кардиналы. Римма

В жизни каждая минута

таит в себе чудо и вечную юность.

Камю А.

Симбионт перешёл в невидимый режим и скорбно притих: хозяин угрюмо молчал, сжав губы в полоску. Мартин и Олег знали, что сейчас его лучше не трогать: брат терпеть не мог подобные процедуры, но ситуация не оставляла выбора. Копаться в чужих мозгах, всё равно, что рыться в грязном белье, обязательно выплывет какая-нибудь дрянь, вроде убийства, кражи или изнасилования. Вот и сейчас Бертран видел, как девчонка вместе с матерью бултыхалась на глубине, пока у матери лёгкие не наполнились водой, и она не пошла ко дну. Мало того, эти образы будут ещё Хаос знает, сколько времени преследовать, вынося на поверхность всё новые и новые детали.

Кардинал сплюнул. Он был зол на себя, за то, что пришлось влезть в её память, но если бы не влез, может случиться кое-что похуже женской истерики.

"Нужно найти Старика и, как можно скорее. Оболочка истончается со скоростью звука, и, если её вовремя не укрепить… Нет, лучше об этом не думать…"

Месяц назад их было двенадцать. Святая дюжина… Кардинал слышал, будто древние двенадцатое число каждого месяца посвящали Старику.

Двенадцать… Осталось трое…

Бертран поднимался по беломраморным ступеням Храма, когда крик Али разорвал Чертоги. Он помнил, как вспыхнуло алым кольцо, знаменуя высочайший уровень тревоги, как мелькали по бокам расписные стены, когда он летел к тронной зале, что встретила его взволнованными кардиналами.

— Его нет, братья! — потрясённо надрывался Али, нарезая круги вокруг огромного глобуса на яшмовой подставке. — Старика нет! Он исчез! Исчез вместе с конгрегатором!

Братья возбужденно посыпали вопросами:

— Как Он мог?

— Нашёл лазейку?

— Похищение?

— Побег?

Али, смуглое иранское лицо которого от волнения пошло красными и белыми пятнами, бессильно вцепился в свою курчавую шевелюру.

— Кабы я знал! Я зашёл узнать, не надо ли Ему чего, а здесь уже было пусто.

Кардиналы тревожно переглядывались, пытаясь понять, что же произошло впервые за несколько тысяч лет.

— Это против правил, — покачал, наконец, выцветшей головой Макджи. — Мы должны найти Его и как можно быстрее вернуть. Самайн на носу.

— Как? — бросил низенький Чан, ожесточённо крутя кольцо на пальце. — Я уже минуту пытаюсь настроиться, но Его нет. Нет нигде!

Ещё несколько бесконечных минут братья мерили шагами узорчатый пол залы, изображающий создание Вселенной. Хесус и Олег о чём-то горячо спорили, Герхардт с завидной дотошностью обследовал трон, хмурый Михал задумчиво крутил глобус.

— Симбионты, — вдруг заявил Макджи, потерев белесую бровь.

Бертран мысленно поздравил флегматичного канадца с победой, сам бы он не рискнул предложить столь рискованный способ. Зато заметил, как завистливо ухмыльнулся сквозь очки лобастый Марк, мечтающий об уважении, которое все испытывали к Макджи.

— Ты уверен? — сощурился Чан. — Никто не знает всего, на что они способны.

— Вот и узнаем.

Двенадцать кардиналов окружили глобус, взялись за руки и отдали приказ обнаружить след Старика и конгрегатора (на последнем настоял Макджи). Бертран почувствовал, как симбионт пропускает сквозь себя информацию соседей, как нагреваются кольца, обжигая пальцы и ладони. Затем пронеслась первая горячая волна, активизирующая способности мозга. Вторая заставила изо всех сил сосредоточиться на объекте и стиснуть дребезжащие от напряжения зубы. Третья запустила поиск прямо в глобус, перелистывая увалы, моря и глубокие ущелья, словно страницы сказочного сборника. Руки, что сдавили с обеих сторон Хесус и Джамал, онемели, а по лицу, казалось, хлестали острые сучья, чьё-то мокрое бельё, вороны, осы. Голова умножилась в двенадцать раз, вспыхнула ярким светом и тупой болью, разрываясь на части.

"Сейчас… сейчас…"

Симбионты и хозяева слились в единый мощный организм, раздирающий время и пространство в неистовом желании отыскать цель. Он летел по Земле, жадно вглядываясь во всякую подозрительную точку, но на каждое движение нужно столько сил, столько сил…

Бертран помнил, что челюсти свело судорогой, а кисти закололо: Хесус и Джамал, не выдержав, упали в корчах. Кардинал почувствовал металлический привкус крови на языке и увидел сквозь слепящий свет две длинные серебристые нити, указующие куда-то в глобус.

Фома обрюзг, разжирел. Потерял былые навыки и стал брать в два раза больше "за вредность". Когда-то он мог за пару минут определить, о ком идёт речь, но Валентину понадобился час, чтобы описать внешность девушки, и ещё час, чтобы "архивариус" назвал имя и координаты.

Иветта Ивановна Маркина, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения, незамужем, детей нет. Живёт в съёмной квартире одна, на Карла Маркса, первый подъезд, третий этаж налево.

Валентин шагал во дворах по усыпанному листьями тротуару, засунув руки в карманы. Его всё ещё грызла злость, которая требовала выхода. Возвращаться к прежнему ремеслу неудачливый вор не желал, памятуя о том, что Харя и Прыщ загремели по статье 162 УК РФ, а для "щипача" у него слишком грубые руки.

"Карманник — музыкант, дирижёр, — любил повторять Колпак. — А ты, Валет, разве играешь? С клиентом надо работать нежно, как с женщиной (здесь Лом и Герыч всегда хихикали, вспоминая, как Колпак насмерть забил битой свою жену, заставшую его с любовницей)".

"Музыкант", — презрительно хмыкнул Валентин и снова расстроился.

Нечто волнующее таилось для него в этом слове, нечто грустное и одновременно радостное, дорогое. Но что именно — он вспомнить не мог.

Ночной город давно уснул, зевая свистом прибывающих к вокзалу поездов дальнего следования. Фонари сеяли неверным светом, рассыпающимся в подступившем тумане. Мужчина вышел к пересечению двух главных улиц, подслеповато щурясь на вывески круглосуточных магазинов, плотные ряды таксистов и редких прохожих.

"Город работяг-металлургов… Не для честного вора…"

Изредка мимо проносились оголтелые лихачи. Светофор подмигивал жёлтым глазом, табло под ним сообщало, что сейчас один градус тепла и полтретьего ночи. С пруда задуло осенней стынью и Валентин поспешил к одному из автомобилей с шашечками.

Он устроился на заднем сиденье чёрной "Сузуки" и приказал:

— Вези в "Ермак".

Идя на дело, он решил выпить для храбрости.

Занималось субботнее утро. Смеженные веки Веты трепетали, на лице цвела безмятежная улыбка. Ей снилась та самая музыка. Живая, настоящая…

И вдруг в колдовские грёзы ворвался звук, короткий и резкий, как жужжание осы, пролетевшей над ухом. Девушка перевернулась на другой бок, но назойливое "бзз! Бзззз!" не отставало. Издав стон разочарования, Иветта открыла глаза.

"Кого там черти принесли? Катерина Петровна вроде уже приходила за деньгами…"

Думать о "серых" не хотелось совсем. Набросив зелёный махровый халат, она влезла в тапочки и прошлёпала в прихожую. Глазок показывал нечто невысокое и расплывчатое. Девушка вздохнула и открыла дверь.

На площадке, чёрно-жёлтой от тусклой лампочки, сгорбилась полуголая девочка лет десяти, завёрнутая в простыню. Подростка трясло от холода, и светлые пряди мелко дрожали в унисон с телом, напоминая золотистый шафран под ветром.

— Чё надо? — грубо рявкнула Вета. — Иди к родителям.

Ребёнок поднял голову на худой шее и, преодолевая озноб, радостно улыбнулся. Девушка раздражённо хмыкнула и уже потянулась, чтобы закрыть дверь, но вдруг остановилась. Девочка громко шмыгнула, суча босыми ногами. Простыня спала и на груди проступили глубокие впадины ключиц.

Вета застыла. Гостья напомнила ей саму себя лет семь назад, когда отец выпорол её и выгнал босиком на площадку за то, что она нечаянно разбила его хрустальную награду "За волю к победе". Тогда она сидела в грязном углу, сжавшись в комок, и тряслась на холодном бетоне, глотая слёзы и думая:

"Я бы никогда не выгнала свою дочь в холодный подъезд".

А мимо неодобрительно топали собаки на поводках, сапоги и ботинки соседей…

Вета подобрала простынь и набросила на узкие плечи подростка.

— Да ты вся горячая! Так… иди сюда…

Впустив гостью, хозяйка щёлкнула замком и спросила:

— Как зовут?

Девочка так дрожала, что смогла выдавить сквозь сведённые судорогой челюсти:

— Ррх… рремм…

— Римма?

Она опустила голову, тряхнув золотистыми локонами.

— Ну, Римма, так Римма. Вши, чесотка, грибок есть?

Округлив большие лазоревые глаза, Римма испуганно помотала головой и тут же пошатнулась от слабости.

— Ладно. Всё равно потом хлоркой всё мыть… Иди пока в ванную, я тебе сейчас что-нибудь подберу… И не разлёживайся там, у тебя температура…

Все они были такими разными, каждый умел нечто такое, чего не мог другой. Макджи первым выдвинул предположение, что Старик разлучён с конгрегатором. Он и возглавил группу, которая двинулась на поиски жизненно важного аппарата, назначив Бертрана командующим поимкой Хозяина Часов.

Первые сведения пришли от угрюмого Михала, он сообщал, что вор молод, быстро засёк их и ловко уходит. Братья несколько раз пытались окружить его, но грабитель будто чуял их приближение, всякий раз останавливая время, чтобы вновь ускользнуть. Определение местонахождения конвегатора здорово измотало симбионтов, приходилось рассчитывать только на себя, хорошо ещё, что кольца верно держали сигнал. Спустя пару дней, когда беглец устал, удалось окружить его в номере римского "Моргана". Вопреки приказу Макджи дождаться пяти утра, запальчивый Али подбил Чана напасть сразу, в полночь, зная, как честолюбив китаец. Вор, сильно поранившись, сбежал через окно, снова оставив их с носом, а потом начались серьёзные помехи. Голоса братьев сильно искажало какое-то поле, а затем эфир разорвал отчаянный крик Макджи, который не спутаешь ни с чьим другим.

Им же самим везло не больше: прибыв в Демидовск, весь расчерченный серыми линиями, они неделю безуспешно рыскали по подвалам и крышам. Джамал и чернокожий новичок Абдул беспрерывно вызывали Старика кольцами, Олег и Герхардт сканировали всех седых бородатых мужчин, а Мартин с Бертраном тщетно пытались выйти на связь с пропавшей группой. А драгоценное время утекало, как вода сквозь пальцы.

Первым погиб дотошный Герхардт. Он хотел выяснить, что случилось с Джамалом, который не выходил на связь вот уже два часа. Последним, что услышал командир, было:

— Untier! Untier! Main Gott!!

Прибыв на место, тело так и не нашли. Только ветер швырял в переулке картофельные очистки и пакеты от чипсов. Джамал матерился на хинди, симбионт послушно переводил, Олег что-то бубнил о вселенском заговоре, Абдул потерянно молчал. Разве мог знать ошалевший Бертран, приказавший не разъединяться, что новичок посмеет ослушаться? Кардиналы обыскивали семнадцатый квадрат и уже покинули территорию старого завода, как вдруг все кольца отчётливо передали хрип отставшего креола:

— Damballa, Damballa ivaia…

Похватав битые бутылки и куски ржавых вагонных осей, братья ринулись назад, в сумрачные заброшенные цеха. Бертран почувствовал, что сходит с ума, поднимая из лужи крови с пола темнокожий палец с серебряным кольцом в виде змеи. Больше от юного Абдула ничего не осталось.

"Какого дьявола? Он же был в симбионте…"

Джамал вполголоса молился на хинди и урду, но и это не спасло его. Исследуя береговую полосу искусственного пруда, связь держали каждую минуту, не выпуская друг друга из виду. Внезапно бесстрастное лицо Олега изумлённо вытянулось, и Бертран проследил его взгляд. Над стылой осенней водой разверзлась беспроглядная бездна, из которой, опершись на четыре локтя сразу, выглянула полупрозрачная гигантская женщина. С каждым мгновением она наливалась объёмом и цветом: золотая диадема на длинных чёрных волосах, пустой глаз во лбу и алые ухмыляющиеся губы на невиданно красивом лице.

— Dja! Dja! — успел крикнуть Джамал, перед тем, как чудовище молниеносно схватило его и утащило в бездну. — Sundara Mata…

Тёмная дыра тут же схлопнулась со звуком пробки, вылетевшей из бутылки шампанского, и хмурое небо снова затянули свинцовые снежные тучи. Издав душераздирающий вопль, Бертран рухнул на колени и выдрал клочья жухлой травы вперемежку с влажной землёй.

И лишь сегодня вечером Олег, единственный способный отключаться от всего происходящего, заметил на светловолосой девушке большую концентрацию сизых нитей, ниспадающих с плеч полупрозрачными призраками…

В безрадостную реальность мелькания дворов, залитых тусклым желтушным светом, вернули чужие воспоминания.

"Набойки… какие набойки? Сергей Павлович — козёл?! Кто это?"

Давая симбионтам передохнуть после долгого перелёта из Европы, кардиналы бежали по асфальту неслышно, лишь под подошвами лёгких кожаных сапог хрустели сухие листья. Луна на беззвездном небе ухмылялась, как глаз чёрного Дамбалла. Достигнув перекрёстка, они разделились, тщательно обыскивая близлежащую территорию. Мартин обнаружил Старика скрюченным на лавке в полутёмном дворе, Он кутался в длинный кожаный плащ, но ночной холод донимал так, что зубы выбивали частую дробь. Подав сигнал братьям, кардинал активировал симбионта на согревание, с силой растёр ладони и положил озябшему беглецу руки на спину. Старик застонал, его скрутила крупная дрожь, свалявшаяся борода по-козлиному тряслась.

— Зачем ты бежал? И где конгрегатор? — спросил Мартин, распределяя тепло по немощному телу.

Старик хотел было что-то ответить, но, заметив приближающихся кардиналов, смолчал. Узнав Его, Бертран радостно переглянулся с Олегом, но чужое воспоминание резануло так ярко и больно, что мужчина чуть не задохнулся. Он увидел, как конгрегатор переворачивается в воздухе и разбивается… разбивается… разбивается!.. Стыд и боль капают на осколки красным и прозрачным, выжигая последние спасительные осколки, и исчезают… тают, тают…

Издав стон, кардинал бессильно опустился на бордюр. После всего пережитого мучительно захотелось умереть.

— Братья, братья… Часы разбиты… Конгрегатора больше нет…

Хранители отступили, не желая поверить в услышанное. Мартин замысловато выругался, Олег машинально затянулся сигаретой к неудовольствию своего симбионта и заглянул в опрокинутое лицо командира:

— Что ты видел?

— Они разбили его, разбили… Она и этот… этот…

Вдруг Бертран почувствовал, что воздуха не хватает, и, глотнув ночной осенней свежести, глухо закашлялся:

— Мар… тхин! Воспроизведи описание того вора, что Михал передал! Быстро!

— Рост метр восемьдесят, худощавое телосложение, волосы тёмно-русые, жидкие, — заученно чеканил кардинал. — Глаза серые, бесцветные, на левой щеке свежий шрам от осколков стекла… Одет…

— Стой! — хрипло выкрикнул пунцовый Бертран и снова взорвался кашлем. — Это он разбил Часы! Он здесь… Она видела его! Она его знает! Она пролила кровь на осколки… Мы должны вернуться! И немедленно!