"Письма (1856)" - читать интересную книгу автора (Гончаров Иван Александрович)

Е. В. ТОЛСТОЙ 20 февраля 1856. Петербург

20 февр[аля] [18]56.

Третьего дня принесли мне с почты книгу: благодарю Вас. Я убедился, что Вы способны к поспешности и внимательности, когда дело идет об исполнении желаний Ваших — чуть не сказал — друзей, бывших, спешу добавить. Иначе не смею: Ваше пятимесячное, изредка и неохотно прерываемое молчание убеждает меня, и других тоже, вполне, что мы из числа друзей Ваших выключены. Я держусь того правила, что как бы «несносны» или как бы привлекательны ни были гости, они не помешали бы уделить час утром, вечером, наконец ночью, чтоб написать к «настоящим» друзьям; к «бывшим», напротив, всё помешает, даже погода. Но об этом уже было говорено, и Вам трудно бы было опровергнуть это. — Книгу между тем успели выпросить где-то, потому что я не наверное обещал достать ее, не смея надеяться на Вашу внимательность ко мне. Извините, что потревожил Вас, на минуту вызвал, может быть из чада удовольствий, а почем знать, не счастья ли? Еще больше благодарю за гомеопатическое письмо. Вы заставляете меня веровать и в гомеопатию: такой маленький прием, а как прекрасно действует! Вот третьи сутки и аппетит, и сон хорош, и расположение духа прекрасное; хотя письмо очевидно написано потому только, что Вам казалось неучтиво (оно было бы даже враждебно) послать книгу и не написать ни слова. Письмо, несмотря на краткость и торопливость, с которою писано, так мило; оно — как будто отрывок первого, писанного тотчас после отъезда письма. Вы, должно быть, в самом деле счастливы, оттого и брызнули каплю счастья в другого, постороннего. Это признак добрых душ — поделиться радостью. Мысленно благодарю того или ту, или то, что счастливит Вас. Je ne sais qu'aimer, [1] говорите Вы, — это звучит так хорошо, хотя и не сказано «кого». Блажен верующий… Впрочем, Вы в самом деле созданы так гармонически прекрасно, наружно и внутренне, что я, без всякой arri#232;re pens#233; [2], верю в Вашу способность — только любить, прощать, словом, благоволить, но благоволить вообще: горе тому, кто бы возложил упование на Вашу исключительную дружбу. Вы любите друзей, но один друг Вас тяготил бы: Вам бы скучны показались его права. Мне так кажется — не знаю отчего. Даже не умею представить Вас ненавидящей, наконец просто гневной, хотя Вы и уверяли, что однажды швырнули чем-то в Вашу девушку, а на меня один раз, бывши у Старушки, топнули ногой. — Вам, конечно, платят вдвое: мы, например, здешние: на петербургских только слава, что они холодные эгоисты, а редкий день не вспомнят Вас «бывшие» друзья. Вот и третьего дня, у Старушки, зашла речь о Вас (она, лукавая, зная, как я поклоняюсь Вам, взяла мой портрет и поставила рядом с Вашим), я объявил положительно, что прекраснее Вас нет женщины в мире, следовательно, нет нигде: в небесах конечно есть, но то не женщины, а херувимы и серафимы; а я видел женщин в Англии, цариц создания, по словам многих, и, стало быть, мое мнение может быть авторитетным. Объявив это, я чувствовал, что походил на средневековых, осмеянных Сервантесом рыцарей, которые с копьем выходили на арену, предлагая сразиться с тем, кто станет опровергать, что дама его мыслей прекраснее всех. Присутствующие протестовали и призвали на суд одного присутствующего. Этот новый Парис засвидетельствовал, что и он не видал женщины прекраснее Вас. Тут начались толки о том, при каком освещении именно Вы прекрасны и при каком — нет. Я и слушать не стал пустяков. Я убежден в своей идее положительным доказательством: когда мне случается отрезвляться от пустой суеты и материализма, когда толщина (не физическая: я иногда толстею и умом, и духом) проходит, когда я тоньше понимаю и чувствую, когда пробуждается потребность к эстетическим наслаждениям, Вы тотчас являетесь в памяти и четырех месяцев отсутствия Вашего как не бывало! Не влюблен же я в Вас: сохрани Боже, стыд какой! «Ну, любите», — скажут мне: без всякого сомнения. Да кто ж Вас не любит? Это Ваша неотъемлемая заслуга.

Но это всё не то, что я хотел сказать, и если сказал, то, право, нехотя: простите, что отвлекаю Вас от гостиной, от посетителей, может быть от писем. Вы пишете, что на днях собираетесь отвечать на мои два письма, ответьте уж и на это третье. Да правда ли это? На днях: «перед Господом Богом, — сказано в Писании, — тысяща лет — яко един день», а у Вас, может быть, един день — яко тысяща лет: долго же, если так, придется ждать Ваших писем. Но я рад, что Вы еще тут, близко от нас, напишите, долго ли пробудете, — вот для чего. Левицкий на днях пригласил к себе многих литераторов, в том числе и меня, и просил дозволения снять портреты, для спекуляции, кажется: хочет продавать и посылать в Париж тоже, в тамошнюю «Иллюстрацию». Кроме отдельных портретов, он снял группу из шести человек: Островского, Дружинина, гр[афа] Толстого, Тургенева, Григоровича и опять-таки меня. Всё это удалось превосходно: если Вы не отказались от Вашего желания иметь его, я пришлю; если же повторите слова «je ne sais qu' aimer» и вставите между прочим vous, то есть и меня, пришлю и группу. «Зачем это Вам?» — спросите Вы: и сам не знаю, но это очень хорошо; аппетит и сон будет хорош, расположение духа еще лучше. Когда снимали группу, я думал о Вас — вовсе не нарочно: я вспомнил, что видел Вас в этой самой комнате, с кузиной.

Портреты будут готовы на первой неделе поста, на второй их отделают в рамки, а на третьей вероятно можно будет послать, если Вы напишете, куда послать. Буду ждать Вашего ответа, и, если можно, скорого.

Я чуть было не уехал в Симб[ирск], чтоб поселиться там и работать, но дня через три жду приказа об определении меня на то место, о котором писал. Конечно: мне предстоит не писать, а читать, читать.

На днях у меня обедает почти вся новейшая литература (не в квартире), а я обедал у литературы вчера, третьего дня и т. д. Мы пока только и делаем, что обедаем; некоторые еще и ужинают. Этот обед — прощальный — с литературой.

Евг[ения] П[етровна] не совсем здорова, Старушка тоже: обе шляются по гостям, одеваются, при здешнем климате, в какие-то конфектные бумажки — вот и простудились. Вы и в этом умнее всех: тепло одеваетесь.

Прощайте пока и не сердитесь на длинное письмо: гомеопатических писем не умею писать: я аллопат. Не забудьте, если можете, искренно преданного Вам Вашего друга (бывшего)

И. Гончарова.

Маменьке, тетушке, кузине — по почтительному поклону.