Глава 1 Разговор с мертвецом

Лондон, 1887 г. Булыжные мостовые и узкие, извилистые улочки. Звук громыхающих двухколесных экипажей, посланных по неотложным поручениям, переплетается с шумом гостиниц и постоялых дворов. Бородатые мужчины в плащах, небрежно постукивающие прогулочными тростями с серебряными набалдашниками. Многочисленные музеи, в которых демонстрируют огромное количество заморских диковинок. Сюда частенько заходят важные дамы в мехах, окутанные шлейфами сдержанного аромата лаванды. Их лица скрывают вуали, а строгая осанка так или иначе говорит о том, что мужья обнимают их редко и благочестиво, зато корсеты – крепко и постоянно.

Лица уличных женщин красны от выпитого джина. Бездомные и калеки, замученные вшами, тащат на себе все свои нехитрые пожитки и тяжело бредут по направлению к трактирам, ночлежкам, работным домам, реке…

А река – это медленно ползущая Темза. Ее бурое из-за сильного течения, перемешивающего придонную грязь, русло пронизывает весь город. Могучая сила реки несет на себе плоскодонки, перевозящие жизненно необходимый черный уголь. Берега Темзы просто кишат уличными мальчишками, роющимися среди мусора в поисках чего-нибудь полезного — дерева, угля, монет. Часто в награду они получают холеру, причиной которой становятся потоки нечистот, вливающиеся в большую реку.

Город изобилует уличными торговцами и возницами, лошадями и карманниками, трубочистами и горничными, богатыми и нищими. Лондон – это город роскошных парков и зловонных скотобоен, съемных квартир и величественных особняков, окутанных комьями густого тумана и освещенных газовыми лампами.

А еще Лондон – это родина великих госпиталей – Святой Марии, Гая, Святого Барта. Их лекционные залы и лаборатории, в которых иногда проводятся жуткие исследования, скрыты от посторонних глаз тяжелыми шторами. В первой истории про Шерлока Холмса, повести «Этюд в багровых тонах», мы оказываемся за этими завесами и наблюдаем за Стэмфордом, старым знакомым Ватсона, ведущим своего друга в лабораторию, где суждено зародиться самой знаменитой дружбе детективной литературы всех времен и народов:

Мы свернули в узкий закоулок двора и через маленькую дверь вошли во флигель, примыкающий к огромному больничному зданию. Здесь все было знакомо, и мне не нужно было указывать дорогу, когда мы поднялись по темноватой каменной лестнице и пошли по длинному коридору вдоль бесконечных выбеленных стен с коричневыми дверями по обе стороны. Почти в самом конце в сторону отходил низенький сводчатый коридорчик – он вел в химическую лабораторию.

В этой высокой комнате на полках и где попало поблескивали бесчисленные бутыли и пузырьки. Всюду стояли низкие широкие столы, густо уставленные ретортами, пробирками и бунзеновскими горелками с трепещущими язычками синего пламени. Лаборатория пустовала, и лишь в дальнем углу, пригнувшись к столу, с чем-то сосредоточенно возился какой-то молодой человек.

Стэмфорд уже предупредил Ватсона о многих причудах его будущего соседа, к примеру, иногда он в анатомичке колотит трупы палками, чтобы проверить, появляются ли кровоподтеки после смерти, и увлекается ядами:

"На мой вкус, Холмс слишком одержим наукой [рассказывает Стэмфорд Ватсону] – это у него уже граничит с бездушием. Легко могу себе представить, что он вспрыснет своему другу небольшую дозу какого-нибудь новооткрытого растительного алкалоида, не по злобе, конечно, а просто из любопытства, чтобы иметь наглядное представление о его действии. Впрочем, надо отдать ему должное, я уверен, что он так же охотно сделает этот укол и себе. У него страсть к точным и достоверным знаниям."

И сам Холмс, когда они, наконец, встречаются, не обманывает их ожидания:

"— Доктор Ватсон, мистер Шерлок Холмс, — представил нас друг другу Стэмфорд.

— Здравствуйте! — приветливо сказал Холмс, пожимая мне руку с силой, которую я никак не мог в нем заподозрить. — Я вижу, вы жили в Афганистане.

— Как вы догадались? — изумился я.

— Ну, это пустяки, — бросил он, усмехнувшись. — Вот гемоглобин – это другое дело."

Ватсон – врач, привыкший к анатомичкам и их резкому запаху. Он начитан, бывал в разных странах и наверняка знает, что многие важные достижения, открывшие новую эру в судебной медицине, были сделаны в результате экспериментов на трупах, поэтому интересы Холмса ему не чужды. Именно поэтому их дружба и сплоченность стала столь тесной и позволила с успехом провести ряд увлекательнейших расследований в эпоху правления королевы Виктории.

В 1887 г. судебно-медицинская экспертиза относилась, большей частью, к медицине, и ее часто называли «медицинской юриспруденцией» или «судебной медициной». Точное исследование отпечатков пальцев и трасеологи- ческих доказательств было еще впереди, но некоторые смелые медики уже начали использовать свои знания анатомии, фармацевтики и микроскопии для изучения внезапной смерти при невыясненных обстоятельствах.

Поначалу развитие нового направления деятельности происходило на европейском континенте. По другую сторону пролива, отделяющего Британские острова от материка, традиция анатомических исследований существовала давно. Еще в Средние века прогрессивные художники- анатомы, такие как Андреас Везалий и Леонардо да Винчи, изучали и зарисовывали мертвые тела. За это Везалию пришлось отвечать перед инквизицией, а да Винчи не мог опубликовать свои анатомические труды на протяжении всей жизни. Однако со временем церковь отменила свой запрет на вскрытие, и анатомическими исследованиями начало заниматься все больше людей.

В начале XVIII века великий итальянский врач Джованни Батиста Морганьи решил изменить направленность анатомического препарирования и предложил изучать не только строение человеческого тела, но и пытаться обнаружить изменения трупа, соответствующие клиническим симптомам зафиксированной ранее болезни. От этой догадки легко было перейти к идее о вскрытии тел для поиска изменений, вызванных преступлениями.

В 1794 г. известный шотландский анатом и хирург Джон Белл настаивал на главенствующей роли вскрытия как способа изучения медицины и анатомии. В своей работе «Гравюры, поясняющие анатомию костей, мышц и суставов» он писал: «Анатомию можно изучать только с помощью вскрытия. Вскрытие – это первоочередная задача любого учащегося». Гравюры Белла были уникальны в своей подробности и поучительности, но они не давали ответов на вопрос о получении объектов для исследований.

Во Франции и Германии XIX века найти мертвые тела для изучения было легко, поскольку все лица, погибшие при невыясненных обстоятельствах, автоматически передавались в полицию для проведения следствия. Условия работы были ужасающими, покойницкие плохо проветривались и кишели инфекциями. Смрад моргов въедался в волосы, кожу и одежду врачей. Их работа неминуемо подвергалась всеобщему презрению.

Несмотря на все преграды, исследования захватывали ученых, и два парижских медика, Поль Бруардель и Амбруаз Тардье, кропотливо изучали признаки смерти от удушья и повешения. Тардье издал брошюру под названием «Смерть от удушения, странгуляции, повешения», в которой описал крошечные кровоизлияния на поверхности легких или между их долями, под эпикардом, слизистой оболочкой рта и верхних дыхательных путей у людей, которые были быстро задушены. Впоследствии они получили название «пятна Тардье». В 1897 г. в своей книге «Смерть вследствие удушения, повешения, странгуляции, утопления» Бруардель описал следы, остающиеся на шее в результате повешения, и повреждения подъязычной кости, вызванные насильственным удушением.

В Лионе доктор Александр Лакассан представил подробное исследование признаков смерти, в результате чего появилось новое понимание физиологических изменений, происходящих после окончания жизни. Он первым описал процесс застывания мышц, названный трупным окоченением, который начинается с челюстей в течение нескольких первых часов после смерти, а затем распространяется по всему телу и, в конце концов, исчезает в том же порядке, что и появлялся.

Лакассан обнаружил появление трупных пятен, т. е. областей обесцвечивания кожи в результате смерти, которые образуются в местах остановки кровообращения. Он наблюдал предсмертный озноб, остывание тела и зафиксировал средний интервал времени, в течение которого оно достигает температуры окружающей среды.

Лакассан предвидел, что все эти признаки будут очень удобны для оценки приблизительного времени смерти, но он также обнаружил возможность многих исключений из правил. Температура окружающей среды, обстоятельства смерти, возраст и физическое здоровье покойника — все эти факторы способны влиять на внешние проявления данных признаков. Доктор резко выступал против слишком поспешных выводов и убеждал своих учеников в том, что «человек обязан уметь сомневаться». Ему вторили и другие ученые. Так, патологоанатом Чарльз Меймотт Тайди утверждал: «Существует научная достоверность, которую лишь трус считает-неопределенностью, и неопределенность, которую может отрицать только воинствующий невежда».

В разгаре исследований появлялись новые методики вскрытия, и они становились предметом оживленных дискуссий. Венский медик Карл Рокитанский, получавший для исследований тела людей, умерших в больнице, и ежедневно в течение сорока пяти лет вскрывавший по два покойника в день, обучал своих студентов разработанной им самим технике аутопсии. Согласно ей внутренние органы вскрывались, а затем разрезались и изучались непосредственно в теле.

Эту методику немного видоизменил чешский патологоанатом Антон Гон, разработавший способ извлечения одновременно нескольких органов. Сейчас такой вариант учебных вскрытий встречается наиболее часто.

Морис Летуаль предпочитал использовать методику, при которой содержимое грудной клетки и брюшной полости извлекалось как единое целое. Работающий в Берлине Рудольф Вирхов пропагандировал собственную методику, согласно которой органы вырезались и исследовались индивидуально. В наше время этот способ чаще всего применяется при судебно-медицинских вскрытиях. Подобная процедура является более тонкой, и поэтому именно ее выбирают патологоанатомы, считающие, что таким образом снижается вероятность ошибок.

В то время как на континенте бурлил океан новых открытий, на Британских островах дела обстояли совсем иначе. Англия традиционно полагалась на систему, согласно которой все подозрительные смерти передавались коронеру, т. е. государственному чиновнику, не обязанному обладать никакими научными или медицинскими навыками. При необходимости он мог затребовать мнение врача, но этот медик мог не владеть необходимым опытом и знаниями в области судебной медицины. Вплоть до конца XIX века не существовало даже реестра смертей, поэтому тела многих людей, которые необходимо было вскрыть и исследовать, просто оставались на руках у ближайших родственников.

Обращение с человеческими останками долгое время было слабым местом старой Англии. Смесь религиозных убеждений, предрассудков и эмоциональной предвзятости к умершим делала гнусной саму мысль о вскрытии мертвых человеческих тел.

Исторически сложилось, что вскрытие трупов проводилось в Англии либо в целях анатомических исследований, либо для осквернения тела. Эта процедура считалась позорной. Веками тела казненных преступников оставляли в руках палачей, которые демонстрировали разлагающиеся трупы на виселицах или же потрошили их перед зеваками в качестве дополнительного наказания.

Первопроходцем в области хирургии стала Шотландия, но ее медицинские школы испытывали трудности при поиске подходящих объектов для исследований. Согласно английским законам ежегодно хирургам предоставлялось для изучения определенное количество тел казненных. Но их никогда не хватало. Потребности медицинских школ удовлетворялись за счет незаконно полученных трупов из недавних захоронений.

Родственники состоятельных покойников старались хоть как-то защитить тела своих близких, нанимая вооруженную охрану. За большую плату на новые могилы в качестве дополнительной меры предосторожности клали железные решетки, так называемые сейфы смерти. Чтобы усложнить жизнь могильным ворам, на участках захоронений создавали аккуратные композиции из цветов и камней. Но часто «разбойники с большой дороги» легко обходили подобные ловушки. Тела бедных людей, чьи родственники вряд ли могли себе позволить такие способы защиты, подвергались огромному риску. Общественное мнение еще более усугубилось после гнусных злодеяний Барка и Хэйра — предприимчивых преступников, убивших шестнадцать человек и продавших их тела хирургам, которые не хотели самостоятельно возиться с эксгумацией.

Английская общественность была резко настроена против вскрытия; те же настроения преобладали и в Америке. С одной стороны, если требовалось немедленное лечение какого-либо внутреннего органа, то само собой подразумевалось, что хирург обязан знать, где он расположен. С другой стороны, никто не хотел, чтобы останки близких людей использовались в качестве учебного пособия.

Широко распространенными были слухи о деловых связях хирургов и могильных воров, и, поскольку судебные вскрытия и рассечения имели сходную природу, судебная медицина не пользовалась общественной поддержкой. Ситуация начала меняться в середине XIX века, когда на должность преподавателя судебной медицины был назначен молодой британский патологоанатом Альфред Свайн Тейлор, учившийся в Париже. Он привнес новый вклад в исследование насильственной смерти и представил свои идеи в тщательно обоснованной, изобилующей примерами книге. Первая изданная на английском языке подробная работа Тейлора по токсикологии и патологии оказала огромное влияние на уголовные расследования во времена Холмса и Ватсона.

Вспомните описание доктора Ватсона в повести «Этюд в багровых тонах», где Холмс осматривает не только тело, но и все место преступления: «Его чуткие пальцы в это время беспрерывно летали по мертвому телу, ощупывали, нажимали, расстегивали, исследовали». Здесь отчетливо слышится эхо убеждений Тейлора, обнародованных в 1873 г. в книге «Руководство по судебной медицине»:

Овладение даром минутного наблюдения – это первейшая обязанность юриста-медика…

Врач, осматривающий мертвое тело, должен замечать все. Ему следует исследовать все, что способно пролить свет на происхождение ран или других повреждений, обнаруженных на трупе. Не нужно оставлять на попечение полицейского поиски информации о том, имеются ли следы крови на одежде или теле убитого и на обстановке комнаты. Одежда покойного должна быть исследована медиком на месте так же тщательно, как и тело.

Когда на месте преступления не оказывается квалифицированного специалиста по судебной медицине, Холмс с легкостью выполняет его обязанности. Он отталкивается от принципов Тейлора, принимая мнение Лестрейда об отсутствии раны на теле, но после этого Холмс более не подражает никому. Он черпает от новой науки все, что ему подходит, а остальное придумывает сам.

В рассказе «Постоянный пациент» мы видим заинтересованность доктора Ватсона в судебной медицине, когда он высказывает суждение о времени смерти, основываясь на степени окоченения повесившегося. Правда, доктор не учитывает все возможные варианты, но он определенно осведомлен о ее принципах.

Многие книги по судебной медицине представляли собой смесь фактов и мифов, и наверняка Ватсон слишком сильно полагается на них. В «Этюде в багровых тонах» он дает такое описание покойника: «На лице застыло выражение ужаса и, как мне показалось, ненависти — такого выражения я никогда еще не видел на человеческом лице». За исключением очень редких случаев трупного окоченения, т. е. мгновенного оцепенения, мышцы, в том числе и мышцы лица, расслабляются в момент смерти. Те гримасы, которые иногда расценивались как выражения ужаса или страха, на самом деле являлись результатом либо физических изменений и повреждений, вызванных применением оружия, воздействием едкого вещества, укусом животного или насекомого, либо обесцвечиванием вследствие асфиксии, цианоза или разложения тканей. Многие врачи видели и исследовали подобные случаи, но на тот момент они еще не были полностью изучены.

Теперь поговорим собственно об анатомичках, в которых мы так долго удерживали Холмса. Какие секреты они таят?

Из тел, которые использовались для вскрытия, как правило, выпускали кровь, после чего в них вводились консерванты, позволявшие повторно использовать необходимые части тел. Холмс отмечает этот факт в рассказе «Картонная коробка», когда развенчивает предположение о том, что отрезанные уши, которые прислали почтенной даме, — это сувенир из анатомического театра. Он также обращает внимание на то, что уши были засыпаны солью — а это, по мнению Холмса, совсем не то, что придет на ум студенту-медику. (Упоминание об отрезанных ушах в рассказе, изданном в 1893 г., не могло не всколыхнуть волнения среди лондонцев, поскольку оно тесно перекликалось с письмом, посланным властям в период совершения серии садистских убийств несколькими годами ранее. Записка с угрозой отрезать ухо женщины и отправить его в полицию просто для развлечения была подписана именем «Джек-потрошитель».)

В промежутке между анатомическими демонстрациями тела хранились в покойницких — залах, где они висели на крюках. При необходимости переноской трупов занимались помощники патологоанатомов – лаборанты-препараторы.

Столы для вскрытия были плоскими и не имели никаких каналов или ободков для стока, псртому жидкости стекали на пол, обычно покрытый опилками, которые можно было легко вымести. Врачи предпочитали использовать естественное освещение, поскольку доступные тогда приборы искусственного света — масляные лампы, свечи и газовые светильники — искажали цвета. Во избежание посторонних взглядов праздных зевак госпитали часто строили вместе с внутренними двориками, а окна прозекторских помещений чаще выходили во двор, чем на улицу. Для обеспечения дополнительной защиты от посторонних глаз стекла иногда смазывали маслом или жиром.

Иногда рядом с покойницкими оборудовали специальные тайники на случай, когда требовалось скрыть наличие сомнительно полученного покойника от чрезмерно любопытных дознавателей. Для этой цели часто служили большие камины. Разыскиваемый труп поднимали по дымоходу с помощью лебедки, а внизу разжигали огонь. Понятно, что в результате тело становилось «подкопченным», но его вполне можно было использовать для исследований после извлечения из камина. Подобная методика была особенно распространена на северо-востоке США и в Новой Англии. Прозекторские не обогревались, в них было холодно и неприятно пахло консервантами. В самых прогрессивных учреждениях к этому «аромату» примешивался еще запах карболовой кислоты.

Демонстраторы и студенты в анатомических театрах хоть и надевали шапки и передники, но в остальном не имели никаких защитных приспособлений и работали голыми руками.

При вскрытии первым делом следовало устранить особые приметы и опознавательные знаки, чтобы разъяренные родственники, обнаружившие пустую могилу, не могли доказать свое право на обладание телом. Если на покойнике была одежда, то от нее избавлялись. По закону похищение тел считалось проступком, а вот кража одежды была уголовным преступлением, за которое назначалось строгое наказание.

Как правило, покойников, особенно если они были похищены, доставляли в мешках или бочках. Если же тела привозили издалека, то их погружали в спирт и часто предусмотрительно помечали как «говядина» или «свинина». Трупы детей обозначали надписью «ягнята».

Тело клали на спину, а голову поднимали с помощью деревянной колоды, чтобы обеспечить доступ к шее. Первичный надрез делался вниз от подбородка, через горло, вдоль грудной клетки, вокруг пупка и до лобка. Иногда, чтобы продемонстрировать, как в реальной жизни были вытянуты конечности, тело подвешивали на веревках.

Без современных мощных осцилляторных электропил проводить вскрытие было чрезвычайно трудно. Черепную коробку вскрывали с помощью ножа, пилы и долота. Различные органы, мышцы, артерии и вены вытаскивали, осматривали и изучали. Врачи зарисовывали их, делали записи, а все еще пригодные для использования части тела укладывали обратно в труп, после чего лаборанты-препараторы его зашивали и относили обратно в покойницкую.

В основе системы судебно-медицинского вскрытия трупов лежит описанная выше методика препарирования, но при этом имеется ряд важных отличий. В случае подозрительной смерти все характерные черты жертвы тщательно записывались и фиксировались с помощью рисунка или фотографии. Покойника не раздевали, а одежду внимательно изучали на предмет улик и тщательно сохраняли. Консерванты и другие химические препараты, способные «обмануть» нюх патологоанатома, не приветствовались. (Многие анатомы, добровольно жертвующие обонятельными способностями, отчаянно курили во время вскрытий, объясняя это требованиями гигиены.)

Тело вскрывали с помощью классического надреза от подбородка до лобка, но только после тщательного внешнего обследования. Фиксировались раны, их направление и глубина. Поскольку кровь не сливали Й не заменяли химикалиями, она капала и стекала, неся в себе угрозу заболеваний. Мелкие частички разбитой кости могли поранить даже самого внимательного дознавателя, работающего голыми руками в зияющих глубоких надрезах.

Прозекторские были пропитаны продуктами гниения, фекалиями и зловонием. Они кишели опасностями, но врачи и лаборанты выполняли свою работу с такой же увлеченностью, как и патологоанатомы. Подобно беспокойному рою мух, врачи пытались выпытать у убитых их последние печальные секреты.

Анатом при вскрытии трупа задавался вопросом: «Как ты сделан?». Нынешний патологоанатом вопрошает у тела, лежащего перед ним на столе для аутопсии: «Как ты умер?». Ответы не всегда были очевидны. Иногда казалось, что на каждые два шага вперед приходился один шаг назад, и поэтому судебная медицина при неправильном трактовании могла стать причиной опасных ошибок.

В XVII веке врач Иоганн Шреер придумал тест, который, по его мнению, определял, был ли ребенок рожден живым. В его основу лег более ранний труд датского врача Каспара Бартолина, в котором он утверждал, что присутствие воздуха в легких мертвого младенца означает, что тот был рожден живым. Шреер опускал легкие предположительно мертворожденного ребенка в емкость с водой. Если они всплывали, то Шреер считал это доказательством того, что ребенок родился живым.

В течение многих лет такая проверка считалась стандартной. На ее основе многих обезумевших от горя матерей обвинили в детоубийстве прежде, чем было установлено, что гниение легочных тканей способно вызывать такой же эффект. На протяжении последующих двухсот лет процедура Шреера претерпела множество усовершенствований, прежде чем стала действительно полезной, но даже тогда ее результаты служили всего лишь предположением о рождении живого либо мертвого ребенка, но не абсолютно доказанным фактом.

Новая наука медленно выкристаллизовывалась из массы мифов и неправильно трактованных наблюдений. Неоднократно доказывалось, что волосы и ногти не растут после смерти, хотя может возникнуть подобное впечатление из-за эффекта обезвоживания кожи и мускулатуры. Тем не менее в 1882 г. в работе по патологии, автором которой стал уже известный нам Чарльз Меймотт Тайди, говорилось о том, что длина и волос, и ногтей после смерти увеличивается.

Доктор Тайди счастливо поведал, что знание этого «факта» защитило группу студентов-медиков от обвинений в похищении тела. Родственники недавно умершего умственно отсталого мальчика обнаружили, что его могила пуста. По чрезвычайно длинным ногтям на руках они опознали разрезанный в анатомической школе труп как своего ребенка. На суде медицинский «эксперт» объяснил, что ногти, которые были настолько длинными, что закручивались вокруг кончиков пальцев рук и ног, выросли уже после смерти. Обвинения были отклонены, и студенты-медики вышли на свободу, чтобы продолжать свои исследования во имя знаний.

В том же году, когда Тайди опубликовал свой труд, в Центральной Европе произошел запутанный случай, расследование которого с помощью методик судебной медицины вызвало сенсацию. В маленькой венгерской деревне Тиша-Эшлар пропала четырнадцатилетняя служанка католичка Эстер Солимосси, отправившаяся по поручению своей хозяйки. Дело было ранней весной, во время католической и еврейской Пасхи, а незадолго до этого в городке возник ужасный слух о ритуальных убийствах, совершаемых евреями. Люди перешептывались, что евреи убивают детей-христиан, чтобы сделать из их крови пасхальную мацу. Очевидно, что именно евреи украли Эстер для этой жуткой цели.

Несколько еврейских детей были доставлены в тюрьму для допросов. Один из них, избитый и напуганный угрозами, «признался», что видел, как Эстер вел в синагогу один из старших представителей еврейской общины, а потом ребенок через замочную скважину подсмотрел, как девушке перерезали горло и ее кровь собрали в чашу. Но ребенок не мог рассказать, куда были спрятаны останки Эстер.

Несмотря на то что против них не было никаких объективных улик, несколько евреев арестовали. Их допрашивали и пытали до тех пор, пока подозреваемые не подписали признания. Но у несчастных людей не было никаких предположений о местонахождении трупа. Интенсивные поиски тела оставались бесплодными. Когда наступило лето, средневековый змей антисемитизма поднял голову, и по городу прокатилась волна насилия против еврейской общины. Евреев избивали, их дома обыскивали, сжигали и грабили. Но все равно никаких следов Эстер обнаружено не было.

Вскоре в соседнем городке Тиша-Дада из реки вытащили тело молодой девушки. На теле было платье, похожее на то, в которое была одета на Эстер в день пропажи. Длина тела соответствовала росту пропавшей девушки. О пропаже какой-либо другой женщины в этом районе не было заявлено. Несколько горожан настаивали, что это действительно было тело Эстер Солимосси.

Однако горло у женщины, найденной в реке, было нетронутым, а на теле не было повреждений. Эстер пропала несколько месяцев назад. Конечно, если бы она находилась в реке так долго, то на теле были бы видны ужасные последствия разложения. Мать девушки осмотрела труп и с яростью отвергла предположения о том, что это ее дочь.

Определить личность девушки, найденной в реке, и причину ее смерти поручили трем врачам, совершенно не обремененным каким-либо опытом в судебной патологии. Они осмотрели очень бледное женское тело с мягкими, чистыми ногтями на обеих руках и ногах. Половые органы были сильно расширены. Кишечник и внутренние органы хорошо сохранились. Тело казалось лишенным крови.

Основываясь на этих наблюдениях, медики официально обнародовали свои выводы. Мертвой девушке было по меньшей мере восемнадцать лет или, возможно, немногим больше. Она принадлежала к привилегированному сословию. Хотя она была непривыкшей к физическому труду, увеличенные гениталии говорили о том, что девушка частенько вступала в половую связь. Причиной смерти была анемия. Девушка была мертва не более десяти суток. Короче говоря, было ясно, что это не тело четырнадцатилетней Эстер Солимосси, которая привыкла ходить босиком и загорать под солнцем с непокрытой головой.

Эти выводы стали большим облегчением для отцов города. Они решили, что поскольку данное тело не является трупом Эстер, то нет смысла расследовать расхождения между признаниями евреев и трупом. Таким образом, погромы продолжились. Обвиненные евреи остались в тюрьме, а останки девушки, найденной в реке, были похоронены.

Но этот случай привлек внимание журналистов и стал предметом напряженных дискуссий в Европе. Группа хорошо образованных юристов из Будапешта, знакомых с новейшими достижениями судебной медицины и скептично относившихся к предположению о том, что кровь является ингредиентом мацы, предложили свою защиту. Они потребовали провести эксгумацию тела, чтобы его могли исследовать трое специалистов судебной патологоанатомии. Эта просьба встретила сопротивление у судьи Бари, ведущего дело, который верил в версию о ритуальном убийстве. Тем не менее государственный обвинитель поддержал данную идею, потому что чувствовал себя неуютно из-за разрозненных доказательств и решил восстановить справедливость.

В ледяном декабре тело утопленницы извлекли из могилы, и профессора из Будапешта Белки, Шантхауэр и Михалковикс провели повторную аутопсию. Их выводы разительно отличались от заключений местных докторов.

Опытная будапештская группа настаивала, что тело принадлежит женщине не старше пятнадцати лет, о чем свидетельствует незрелость ее костей. Расширение половых органов произошло скорее от долгого пребывания в воде, нежели от половых отношений, а исключительная бледность объяснялась тем, что верхний слой кожи был разрушен водой, оставившей только бледную дерму, т. е. внутренний слой кожи, через которую вытекала кровь.

По мнению врачей, необычайно чистые ногти на руках и ногах не были ногтями как таковыми, а оказались ногтевым ложем, внешние части которого вырвало речное течение. Далее, поскольку слишком холодная вода предохраняет тело от разложения, вполне возможно, что девушка находилась в ледяной могиле около трех месяцев. Одежда трупа и другие физические детали тела и пропавшей девушки совпадали. Профессора из Будапешта пришли к выводу, что это было действительно тело Эстер Солимосси, а нетронутое горло свидетельствовало о том, что все «признания» были надуманы. Сделанные выводы снимали обвинения с заключенных евреев.

Новая методика судебной аутопсии восстановила справедливость. Это было только начало. На ее пути будет еще много поворотов – суеверия и предрассудки, которые следовало преодолеть, научные истины, которые предстояло открыть. Однако это был первый прецедент применения аутопсии для установления справедливости. Постепенно общество привыкало к мысли о том, что жертва убийства должна быть тщательно осмотрена и изучена в контексте совершенного преступления. Наука становилась неотъемлемой частью законодательной системы.

Это стало первым кирпичиком в фундаменте науки Шерлока Холмса.