"Юрьев день" - читать интересную книгу автора (Прашкевич Геннадий Мартович, Гребенников...)

Крутые приходы

Веселую книгу писать не просто, особенно когда моросит дождь и выпестыши Анара за окном пытаются перекричать кукушку. Калифорния горела, Францию и Германию заливало, в Чехии не хватало рабочих рук, Латвия экономила на русских школах, отечественный Минздрав пугал граждан свиным гриппом, советовал сидеть по домам, видимо, там забыли про закрытые границы. А я никак не мог дозвониться до Алекса.

В веселой книге, которую мы задумали еще в Новосибирске, сказочный старичок (по северному – чулэни-полут) никак не мог поймать третью рыбу. Две поймал, а третья не шла. Поймай он ее, трындец миру. Вот я и искал убедительный способ отогнать от удочки стремящихся к крючку рыб.

А как отогнать? Может, напустить злых духов?

Гамулы, злые духи, сперва обрисовались в воздухе, как смутное, бесформенное облако, потом раскрутились гибким вибрирующим веретеном. «Превед, падонак! – весело кричали они. – Твой вид рождает в наших душах скандальные противоречия». «А это почему?» – удивился сказочный веселый старичок. «А потому что у тебя проблемы с вышестоящим сервисом». Самый наглый гамул, байтов на тысячу, чувствуя недопонимание, подлетел совсем близко: «Чмок тя! Бросай удочку! Или дать по заднице?» – «А зачем?» – «А затем, что задница есть универсальный интерфейс, – гордо объяснил наглый гамул. – Через задницу можно делать всё».

«Универсальный интерфейс…» Мне показалось, что это прозвучало вслух.

Вот тебе и чмок тя! Телевизор выключен, радиоточки не наблюдается. «…Хотелось сесть напротив Айи, как когда-то на темном подземном складе, загадочном от прыгающих отсветов кочегарки. Там фотожаба на ящиках – подмигивает сладкая Айя. Там бегущая строка разрывает тьму: «Превед кросавчег! ты папал на наш сайтец! для души падонга тут найдетсо фсо картинки всякие и прикольные и эротические бугагага…» Я готов был поклясться, что не говорил этого вслух, но в комнате звучали слова. «…Теперь ясно, что погодный спутник поменял орбиту на более высокую, хотя НАСА не подтверждает факта корректировки…»

До меня наконец дошло: вещал мини-бар.

Ну ладно, ночные звонки. Ну ладно, кукушка орет, мозг у нее некрупный.

Но мини-бар! Но не высказанные вслух мысли! Я слегка приоткрыл дверцу мини-бара – звуки исчезли. Я открыл дверцу шире, достал банку пива, захлопнул дверцу. Вслух ничего я не говорил, но в комнате слышалось все, что я думал. «Блин, почему Алекс не отвечает?» И диктор из отсутствующего приемника выводил с упоением: «…Испанское правительство окончательно закрыло границы со своими непосредственными соседями…» Я снова открыл дверцу, осмотрел ряды безмолвных бутылочек, снова закрыл. «…Физики девяти стран отправили протестные письма в Совет безопасности ООН, призывая оставить воздушный коридор до Церна открытым…»

«Абонент недоступен».

Пришлось все-таки встать.

Ковер в коридоре гасил шаги. Узкая арка. Деревянная лестница. Конечно, телефон Алекса был отключен. А сам Алекс в компании с Буковским приканчивал содержимое своего мини-бара. Орлиный нос Буковского багровел, на губах Алекса тлела многозначительная улыбка. По скале, обляпанной лепешками седых лишайников, деловито бежал муравей. Ничего в общем особенного, но попахивало, попахивало концом света. И в дверь постучали, чуть ли не вслед за мной.

Буковский прохрипел: «Какого хрена?» Может, решил, что находится в своем номере. Ну Анька вышла, может, решил, а мы набежали. А у Аньки по гороскопу, как всегда, нелегкий день, скажем, велика опасность мгновенного зачатия.

В дверь снова негромко постучали.

Буковский выпрямился, как орангутанг, и открыл дверь.

И ошеломленно отступил, потому что красная юбка на Карине полыхала, как флаг. Конечно, мы несколько позже узнали ее имя. Но красная юбка на Карине правда полыхала как флаг. Ткань, робко подумал я, не должна быть такой прозрачной. Но пусть будет. Пусть всегда будет прозрачной. Карина стояла в дверях чуть боком, отставив левую ногу, и Буковский сразу вспомнил парковку у торгового центра в Бийске. Это он тоже нам потом рассказал. Там, у торгового центра, стояла новенькая «вольво», и эта невероятная девушка подняла руку с брелоком. Зеленая «вольво» ласково откликнулась, длинная нога втянулась в панцирь машины.

– Меня кукушка достала…

Буковский смотрел на Карину.

– А потом я Аньку встретила, – сказала она. – Аньке хорошо, она давно спит, а меня кукушка задолбала.

Мы с Алексом с наслаждением наблюдали разыгрывающуюся перед нами сцену.

– Анька сказала, что ее дружок ушел на мальчишник. Это ведь вы ее дружок, да, Буковский? Анька пыталась пойти искать вас. Я ей говорю: ты поспи, у них же мальчишник. А она говорит, ой нет, пойду, боюсь за Буковского, на этих мальчишниках всегда куча блядей. Я говорю: Анька, ты что? Какие бляди? Это же мальчишник, туда девок не берут. А она говорит: ага, думаешь, я никогда на мальчишниках не бывала?

Буковский ничего не понимал. Он одно видел мысленно: втягивающуюся в «вольво» длинную ногу. Он одного хотел: потрогать Карину, коснуться ее плеча. И, поняв, что Буковский приручен, Карина вошла наконец и притворила за собой дверь. От скалы, составлявшей немалую часть номера, понесло прохладой. Карина с интересом ощупала выступы гнейсов. От нее исходила возбуждающая волна. Она подошла к окну, выходящему на реку и на горы, и на свету мы увидели каждый изгиб ее тела. Слишком, слишком прозрачная ткань, но пускай всегда будет такая. Отсвечивала внизу вода, солнечные лучи преломлялись, ничего в общем странного, просто красивая девушка на фоне открытого окна; но Карина стояла не просто так, она стояла в облаке особенного света, и в очистившемся небе над ней, как корона, вырастали белые особенные облака.

– Идемте, Буковский. Вы ведь меня искали?

И они свалили. И провели вместе день. Когда я увидел их вечером, Буковский был трезв, глаза ввалились, а топик на Карине в трех местах испачкан малиной. «Я как гламурная сучка, – пожаловалась она. – Гардероб ломится от шмоток, а не знаю, что надеть». Буковский смотрел на Карину жадными трезвыми глазами. Он еще не привык к мысли, что его жизнь резко изменилась.

«Если кукушка выкрикивает только одно ку-ку в минуту, – спросил он меня, – то сколько она уже накричала этому придурку?»

Он имел в виду Смирнова.

А они с Кариной попали на остров.

Сперва бродили по западному берегу водохранилища Чемальской ГЭС, поднимались по узким тропкам, разыскивали уютные уголки, дорогу указывала Карина. Она казалось Буковскому сказочным следопытом. Или следопытшей. Она бывала здесь, когда писала книжку про Катерину Калинину. Сидели под лиственницами, прятались от моросящего нежного дождя, снова возвращались к реке. Когда опять появилось солнце, на остров перебрались вброд, Анар собирался ставить там еще один корпус «Дарьиного сада», может, с самым большим на весь Алтай рестораном. «Когда железный занавес окончательно опустят, – сказал Буковский Карине, – к Анару поедут все. В самый крупный ресторан, в самое чудесное место мира, где можно слышать вечную, заведенную Смирновым кукушку».

А пока – поляна в валунах. Негде лечь, да и сесть негде – нога проваливается. Пни в хвое, лишайники цвета магния. Мхи, желтенькие, прокисшие от влажности, как птенцы в снегу. И гриб в складочках неприличных – в такой зеленой траве, что челюсти сводило. Они с Кариной излазали все поляны, потом вскрыли дверь запертого склада. На секунду Буковский вспомнил о том, что в его квартире в Новосибирске сидит какой-то Колесников и отвечает на телефонные звонки, а Анька неизвестно где, может, с Анаром, но эта мысль тут же исчезла. Позже Буковский признался, что надеялся найти на складе ортопедические матрасы, да мало ли что, хоть панцирную сетку, но на складе стояли только бильярдные столы и кии в специальных подставках. «У этого вашего Анара плохо с головой. Каждый стол – тридцать тысяч баксов, настоящие пафосные столы, а кии – по пятерке штука». На стене склада кто-то губной помадой (давно) вывел: «Я для мужа – в командировке». Карина посмотрела на Буковского: «Я не замужем». А ниже другая надпись: «Я девочка, никакого образования, блондинка, люблю готику и блэк-металл, не обижайте меня, пожалуйста, бородатые дяденьки, а то вены вскрою».

«В школе, – сказала Карина, облизнув пересохшие губы, – учительница биологии считала мой смех непристойным».

«Разве что-то изменилось?»

«А ты не чувствуешь?»

Буковский пожал плечами. Он все время врал. Он боялся упустить хоть слово.

«В детстве я хотела узнать, как правильно называется процесс размножения человека».

«А кого ты об этом спрашивала?»

«Нашего нового учителя математики».

«Хочешь, я тебе расскажу во всех подробностях?»

«Ты опять опоздал, Буковский», – произнесла Карина с каким-то особенным значением.

«А почему ты не улетела в Сеул?»

«А с чего ты взял, что я не улетела?»

«Я же ездил в аэропорт».

«Ну и что из того?»

«Рейс на Сеул ушел».

«Разве я говорила тебе, куда лечу?»

«Мне Аня подсказала, но я бы и сам догадался».

Он не успел задать вопрос, а Карина уже ответила: «В Кимхэ у меня подружка, – и сама спросила: – Хочешь договориться?»

Он ответил: «Хочу». Он еще не знал, о чем идет речь. Просто чувствовал смутно, как щемящую боль, что уже и врать нельзя. Что-то изменилось. Склад изнутри светился, далекая кукушка стучала, как вечный двигатель.

«А что ты делала в Берлине?»

Он не знал, почему спросил про Берлин. Ах да! Анька говорила, что Карина недавно попала в ДТП. Как раз в Берлине. Буковский окончательно протрезвел. Немецкий физик Курт Хеллер тоже попал в Берлине в аварию. В тот же самый день, кстати. Неопределенная опасность была растворена в воздухе. «Качественный и анонимный взлом почтовых ящиков на заказ». Романтичность Буковского сильно подтаяла. Это как описаться в хорошем обществе. Все делают вид, что ничего особенного, но штаны мокрые. А еще трахнутая кукушка. А еще пыль, бильярдные столы.

«Зачем тебе эти физики, Буковский?»

«Чо-нын росия-сарам-имнида», – ухмыльнулся он.

«Я из России», – передразнила она. – С каких пор ты стал патриотом?»

От Карины перло феромонами. Она знала, что является действительно новым словом науки в сфере человеческих взаимоотношений! Буковский горел в ответных сигналах. Он не думал об ошибочности запросов, он сходил с ума. Хемосигналы, управляющие его нейроэндокринными поведенческими реакциями, коробили плоть, как аварийное переключение персоналки. Все, о чем он раньше писал исключительно для обывателя, теперь обрушилось на него.

«Зачем ты все время врешь?»

Он не знал. Чисто профессиональное.

И Карина перестала давить. И губы у нее оказались бархатные.

«Скоро ты станешь знаменитым, Буковский, – шепот и кукование сливались в один долгий звук, в один стон. – Так всегда происходит с теми, кто знает, чего хочет. Нет, Буковский, не кино с закосом под Хичкока. Ты ведь интересуешься будущим…»