"Агония 4. Предчувствие беды" - читать интересную книгу автора (Маркьянов Александр В.)

Кабул, базар Шар Шатта

У каждого города есть сердце. Нечто такое, что не обязательно является официальным символом города, но то что выражает самую его суть. Нечто такое вокруг чего крутится городская жизнь. В Москве это Кремль. В Кабуле — это конечно же базар. Восточный базар…

Базар для восточного человека это больше чем место, где покупают необходимое для жизни. Советский человек, попадая на базар обычно испытывает шок. Это тебе не магазин, где твердая цена и скудный (тогда уже оскудевающий) ассортимент Восточный базар — это изобилии вкуса, ароматов, цвета, кричащие, хватающие тебя зазывалы. Это место, где кипит общественная жизнь афганского города, где мужчины могут неспешно потолковать обо всем, узнать последние новости выпить чашечку немилосердно горячего чая с бараньим жиром. Базар — это место где зарождаются слухи и мятежи, это место опасное для любой власти. Это место где цены больше чем реальная в три раза — причем афганцы, если ты с ними не поторгуешься как следует, просто на тебя обидятся. Наконец это место, где можно запросто оторваться от слежки, если следить будут советские, и потруднее, но все же возможно — если следить будут афганцы. Равновероятен был как тот так и другой вариант…

В один из дней, я съездил на базар якобы за продуктами — но на самом деле я, проверившись что за мной никто не следит, купил афганскую национальную одежду — широкие, из грубой ткани штаны-шаровары, что-то типа рубахи с вышивкой и черную безрукавку. Купил так же материал для чалмы, причем афганский торговец тут же, довольно примитивно, но научил меня, как надо наворачивать материал на голову, чтобы получилась чалма. Тогда же я заметил, что рядом с белой тканью для чалмы, лежит черная. Удивился. Солнце на Востоке печет немилосердно, поэтому на голове должно быть что-то белое, чтобы не притягивать еще больше солнечные лучи. Значения увиденному я тогда не придал — вообще мы многому тогда значения не придавали*…

На базаре же я тогда присмотрел несколько местечек между лавками, в которые в случае чего можно было прошмыгнуть чтобы оторваться от наблюдения. Возможно, меня приняли за воришку, но ничего не сказали. Тогда шурави не воровали, не то что при выводе — а я был шурави…

На то, чтобы связаться с коммутатором МВД и поговорить с полковником Глазко, у Сергея Витальевича ушло два дня, видимо любопытство мужика разобрало и решил все таки выяснить. Потом пришел под вечер ко мне, поговорили — на балконе, причем оба отнеслись в такой мере предосторожности с пониманием. Полковник Глазко ручался за меня головой, что никакой я не васильковый, а самый что ни на есть свой, от плоти и крови и дело со мной иметь можно. И даже нужно. Тогда я изложил просьбу — передать кое-то на словах высокопоставленному офицеру Царандоя. На следующий день мне передали согласие на встречу…

На базар я пошел пешком — вышел заранее, и пошел через весь город. Общественного транспорта в Кабуле было мало, а любое такси могло быть подставным. В укромном месте, за какой-то стеной прямо на советскую одежду быстро натянул афганскую — благо ее размерность это позволяла. Афганцы носят мешковатую, бесформенную одежду. На улицах пару раз проверился — ничего не заметил, хотя мог и ошибиться. Центр, народа полно, все шумят, толкаются тротуар от дороги ничего не отделяет, машины как попало едут…

Точкой встречи была лавка торговца — хазарейца по имени Тавун, торговца часами и посудой. Была у него и бытовая техника — как же без нее. Керосиновые лампы — для освещения жилищ, тут же и керосин к ней продается. Какая то ребристая доска — на ней стирают одежду в реке Кабул, отчего та становится еще грязнее. Еще какой-то аппарат, на вид самодельный, наполовину из деревянных деталей, наполовину из металлических. Суть и смысл этого аппарата я так и не понял.

Тавуна я нашел довольно быстро — у него над лавкой, сделанной, похоже, из досок снарядных ящиков, была самодельная надпись "Тавун" на русском. На русском вывески на базаре уже были — базар легко перестраивается, легко приспосабливается. У кого есть деньги — тот и прав…

Конечно же сразу к лавке я не подошел — равнодушно мазнул взглядом по лавке, медленно прошел мимо. Еще одна предосторожность — если за мной хвост то агент, пришедший на встречу его увидит и сумеет уйти. Лучше сорвать встречу, потерять канал связи — все это можно восстановить — нежели потерять самого агента. Агента уже не восстановишь…

Прошел дальше, купил небольшую лепешку с подливой, съел ее прямо там, руками, макая в подливу и откусывая по кусочку. Огляделся. Купил зелени — якобы для своего стола, сунул в небольшую сумку, пошел на второй круг…

На втором круге на меня обратили внимание — подскочил бача, как и все чумазый, рваный, шумный, схватился за руку, затараторил. На его лице выделялись черные, блестящие, хитрые глаза монголоидного разреза — хазарейцы все монголоиды, ходят легенды, что это потомки воинов Чингисхана, прошедшего через эти земли. Нехотя, почти не отбиваясь, я дал себя подвести к лавке — это была лавка Тавуна…

Тавун — среднего роста, худой, с темным морщинистым лицом, поднялся со своего места…

— Уважаемому господину потребно что-то…

У поляков что ли учился?

— Мне нужен ковер — наобум сказал я — хороший

Ковров среди товара не было.

Тавун улыбнулся, показав желтые зубы…

— Есть хороший ковер. Но он находится в лавке. Если уважаемому господину будет потребно пройти и посмотреть…

— Давайте, посмотрим…

Стоило только шагнуть с шумной, пропахшей пряностями улицы — и мне в бок уперся ствол.

— Рафик! Шурави! — сказал я, потому что это было первое что надо сказать в таких случаях. Похищать тогда еще не похищали и за советскими целенаправленно не охотились — наоборот, все стороны хотели привлечь на свою сторону советских во внутриафганском противостоянии.

В ответ меня обшарили и забрали пистолет. Затем подтолкнули стволом — как я понял, предлагают идти вперед. Делать нечего — пошел, продираясь среди тюков с товаром, которыми была заложена вся лавка. Можно было бы конечно… ну да ладно. И без этого хреново…

Дорога, петляющая среди тюков с товаром, вывела нас в убогую, с глинобитными стенами, освещенную керосинкой комнату. Невысокий человек в чем-то напоминающем грязный свитер, сторожко вскинулся, подхватил лежащий на коленях АКС.

— Рафик! Шурави! — громко повторил я, потому что как общаться с не понимающим русский афганцем не представлял.

Человек опустил автомат, произнес несколько слов на своем языке, гортанном и непонятном. Ствол, упиравшийся в меня, исчез.

— Здравствуй, рафик Сергей!

Полковник Хашим изменился и сильно. Нет, он и раньше одевался не слишком то… модно и не как советский человек. И не как офицер, даже афганский офицер. Он не походил на полковника в том виде, в каком его принято было представлять. Скорее его можно было принять за помощника торговца, дуканщика, что таскают товары. Это было скорее хорошо учитывая чем занимался полковник Хашим.

— Здравствуйте, рафик Хашим. Как говорится у нас у русских — гора с горой не сойдутся, а два человека обязательно свидятся.

— У советских много поговорок, намного больше чем у нас, афганцев.

— Это потому, что нас, советских, больше. Вот и поговорок у нас больше.

Полковник Хашим утвердительно кивнул головой

— Ты присядь, рафик Сергей. Вон там… есть где присесть. Извини, что в таком месте и с такими мерами предосторожности.

— Они нужны? — поинтересовался я

— Еще как… Помните, рафик Сергей, как в нас тогда на склоне стреляли? Тогда, когда мы выехали на машинах…

— Помню. Это были бандиты, ведь так?

— Может и бандиты. А может быть и не бандиты. Сейчас иногда свои — опаснее бандитов.

— Почему?

Полковник не ответил.

— Как поживает рафик Вячеслав?

Рафика Вячеслава, то есть Вячеслава Александровича Глазко, полковника и старшего опера Московского уголовного розыска я не видел уже очень давно. Слышал про него — но не видел. ЧС недавних пор я стал чужим в собственной стране, человеком вынужденным жить под псевдонимом, а полулегальном положении. Насчет того, знает ли про меня КГБ я не питал иллюзий — знает. Не может не знать — но ничего не делает. Отчасти потому, что изъять меня означает поссориться и с ГРУ и с МВД, чего пока невозможно себе позволить. Отчасти потому что я им видимо не очень и нужен. Пока.

— У Вячеслава Александровича все в порядке — сказал я — он работает в Москве, борется с преступностью.

— Если бы у нас было несколько так как рафик Вячеслав — нам было бы проще. У меня в управлении люди — вчера или в армии служили или вообще студентами были.

— А как же старые кадры национальной полиции?

— Старые кадры. Кто сбежал. Кого расстреляли. Здесь много чего произошло…

Меня послал генерал Горин. Послал как передаточное звено, как живой почтовый ящик. Но у меня всегда был… зуд какой-то. Хотелось всегда знать больше. Роль живого почтового ящика меня никак не устраивала…

— Что же произошло, рафик Хашим?

И полковнику Хашиму, как и любому другому нормальному человеку хотелось просто… выговориться, поделиться бедой, излить ее, выплеснуть копящуюся в душе отраву…

— Много чего здесь происходит, рафик. Ты извини, что я так… мы здесь вместе были, вместе революцию делали, а теперь… друг друга убиваем. У нас не как у вас, у нас человека не должность обозначает. Вот, например, мой заместитель — аминист. Он у Амина учился**. Он пуштун, а я — таджик*** наполовину. Он управление возглавляет, не я — я только должность занимаю. А Амин не социалист, нет. Он страшный человек.

— Но Амин ведь в Хальк и вы тоже…

Про размежевание НДПА на Хальк и Парчам я уже знал.

— Хальк… Нет больше у нас единой партии. Да и не было никогда. Каждый афганец мечтает о своей партии. Знаешь, рафик Сергей я ведь радовался, когда из страны изгнали Бабрака и его людей. Думал, что он предает Апрель. Амин и его люди тогда говорили, что восстание получилось только потому, что Кармаль не знал о партийных ячейках в армии. Этому все поверили. И изгнали Амина. Потом Амин начал изгонять тех, кто был привержен делу революции в целом, а не лично ему. И тут он нашел тех, кто поверил ему и готов идти за ним. Теперь он убирает остальных. Следом будут Ватанджар, Маздурьяр, Сарвари а потом — и сам Амин.

То, что я слышал, мне не нравилось. Крайне. Хот бы потому, что я как добывающий офицер мог и должен был оценивать на месте — насколько можно доверять переданной информации и самому источнику. Потом эта оценка должна будет уйти вместе с самой информацией генералу Горину. Некоторые добывающие офицеры, для того, чтобы придать весомость и значимость собственной работе сознательно завышали оценку и самой информации и агента. Но мне этого делать не пристало — слишком многое стоит на кону и слишком серьезны последствия такого завышения — теперь я это отчетливо понимал, намного отчетливее чем в Ленинграде. Поэтому, вместе с информацией уйдет и моя оценка — агент пристрастен, психически нестабилен, чем то подавлен и находится на грани нервного срыва. Переданной информации безоговорочно доверять нельзя, это может быть банальное сведение счетов между двумя конкурирующими политическими группировками с попыткой втянуть сюда советскую сторону.

— Товарищ Хашим — твердо начал я, отсекая дальнейшие слезливые рассказы о тяжелой жизни — что я должен передать в Москву?

— В Москву. В Москву ты, рафик Сергей должен передать следующее. Позавчера меня вызвал товарищ Ватанджар, министр внутренних дел и непосредственный начальник. Дал ознакомиться с документом — материалами объединительного съезда партии, где избиралось ЦК. Не с резолютивной частью а с самой стенограммой прений товарищей при избрании объединенного ЦК партии. Там было то, что сам товарищ Амин признается, что во время обучения в США получал деньги от ЦРУ США****. Потом товарищ Ватанджар сказал, что сам товарищ Амин до сих пор получает деньги от ЦРУ и предает дело Апрельской революции. Потом он сказал — готов ли я выполнить то, что нужно для продолжения дела Апреля. Я сказал, что готов. Тогда товарищ Ватанджар приказал мне найти еще четвертых таких же преданных делу Апреля людей, как и он сам, как и я. Он сказал, что его могут арестовать в любой момент — но мы должны довести дело до конца и казнить агента американского империализма Амина чего бы это не стоило, что это надо сделать для сохранения завоеваний Саурской революции. Я сказал, что сделаю это и он может быть спокоен.

— То есть товарищ Ватанджар приказал вам убить Амина?

— Именно так, рафик Сергей. Ватанджар приказал мне подготовить убийство Амина.

Если честно — то у меня глаза на лоб полезли. Вот только сейчас я себя читал настоящим добывающим офицером ГРУ — а теперь, когда передо мной во всей своей неприглядной красе стал вопрос: что делать — ответ у меня один. Я не знаю, что мне делать. Просто — не знаю. Представить себе не могу.

— Рафик Хашим — я старался говорить максимально спокойно — как офицер и как коммунист вы должны понимать, что убийство одного из руководителей государства является преступлением, какими бы обстоятельствами оно не оправдывалось. Если товарищ Амин и впрямь сотрудничает с ЦРУ — то его надо разоблачить и судить, чтобы весь афганский народ знал про суровую кару, постигшую предателя. Именно так. Разоблачить и судить — но никак не убить. Вы это понимаете?

Хашим смотрел на меня. И молчал.

— Товарищ Хашим, вы это понимаете? — переспросил я

— Понимаю. Вот только товарищ Амин и его люди — не понимают. Их никогда не останавливало убийство.

— Мы должны поступать по-коммунистически. Даже если агент ЦРУ совершает убийство — мы не должны ему уподобляться. Сделаем так. Я немедленно доложу информацию… в Москву. До того, как придет обратная информация из Москвы — дайте мне честное слово коммуниста и офицера ничего не предпринимать. Ничего, товарищ Хашим! Вы можете мне это пообещать? Сколько времени вам дал на подготовку Ватанджар?

Хашим подумал

— Несколько суток.

— Несколько суток. Скажите, что людей найти не так то просто. Что это требует времени. Что любой может оказаться человеком Амина и вы не можете просто так подойти к нему с предложением. Любой ценой тяните время. Когда придут инструкции из Москвы — тогда и решим как быть дальше. Вы меня понимаете?

Полковник кивнул.

— Понимаю. Понимаю, рафик Сергей. Но я бы хотел в ответ вашего слова.

— Какого?

— Что если все пойдет не так — вы поможете мне укрыться в посольстве СССР, а потом вывезете меня в Советский союз. И мою семью тоже. Иначе меня просто убьют.

Таких обещаний я не имел права давать — потому что даже не был официально приписан к резидентуре, я был чужим среди чужих.

— Обещаю, товарищ Хашим — сказал я — честное слово советского офицера и гражданина, что в случае чего я позабочусь об укрытии для вас и вашей семьи.

Потом я долго буду вспоминать данное мне обещание. И проклинать себя за него. Но все это будет потом.

— Хорошо… — сказал Хашим после долгого молчания — я верю тебе, товарищ Сергей. Верю.

— Когда мы сможем встретиться?

Хашим подумал

— Часто нельзя. За мной следят, за тобой наверное, тоже. Через пять дней. Здесь же. Ты получишь ответ из Москвы к этому времени?

— Думаю что да.

— Хорошо. Если хочешь меня найти — передай записку через Тавуна. Он передаст, он — свой человек. И иди осторожнее, чтобы тебя не заметили. Купи что-нибудь.

Я поднялся, чтобы идти назад — как я пройду без провожатого в этом темном лабиринте — не знаю, но как-нибудь пройду…

Полковник Хашим догнал меня уже на выходе — когда впереди был свет, шум, улица…

— Рафик Сергей?

— Да? — я обернулся

Полковник задержал меня рукой, заговорил понизив голос

— Есть еще кое-что. Я должен сказать. Помнишь, убили здесь советника?

— Какого советника? — поначалу не понял я

— Ну того…

— Андрея Владимировича?! — изумившись вспомнил я

— Наверное. Тогда… Ты первый раз здесь был рафик Сергей…

— Что? Что тебе про это известно?!

— Немного. Ты знаешь ведь, что Тот советник… деньги и золото коллекционировал?

— Да.

— Так вот. Месяц назад на базаре задержали двух жуликов. У них золота нашли. Много. В том числе — золотые монеты старинные, русские. Они на допросе сказали, что продали их шурави — а потом эти же монеты им принес на продажу другой человек, афганец. Они их у него купили. И еще много чего купили.

— Кто этот человек. Кто этот афганец? Вы его нашли?

— Нашли. Нашли… Его зовут Мустафа Фархади, у него машина своя.

Фархади?!

— Он в министерстве обороны работает? Это он?

— Да. Он.

— Вы его допросили?! Что он вам сказал?

— Его никто не допрашивал. Никто не рискнет его допрашивать. Он человек Амина!

— Откуда вы знаете?

— Это знают все. Все без исключения. Фархади из того же племени что и Амин, а оно маленькое. Это вы, шурави не знаете кто из какого племени — а мы знаем все… без этого не выжить. Фархади никто не будет допрашивать.

— А эти торговцы с базара?

— Их у нас забрали. Приехали люди из безопасности и забрали. Вместе с делом. Сказали., что это дело государственной важности. Никто не осмелился сказать против.

— И что? Никто не будет ничего делать?

— Никто. Никто кому дорога жизнь, я зря рассказал тебе, рафик Сергей. Хотел чтобы ты знал кто такой Амин и его люди. Иди. Иди, не задерживайся. И смотри чтобы за тобой не следили.

Хашим буквально вытолкал меня из лавки, Тавун вручил какую-то сумку, я за нее расплатился — рублями, не афгани, но Тавун взял и их. По дороге я проверился — несколько раз как учили. Слежки не было, я этом был уверен. Но тогда у меня не было опыта, почти никакого и я решил, что раз слежки нет — значит все нормально. О том, что если слежки нет, когда она должна быть — это тоже сигнал опасности… я тогда еще не знал.

* прим автора — черная чалма — признак исламского экстремиста, их отличительный знак. Потом от этого пошло название "черные аисты" хотя у них и камуфляж был черный. Полицейский, американский, в Пакистан его завезли, вот и выдали этим самым Аистам.

** Одно время Хафизулла Амин был директором элитного лицея, образование у него — педагогическое.

*** В Афганистане очень силен пуштунский национализм. Этот национализм в чем-то сродни фашизму, не в последнюю очередь именно этим объясняются такие тяжкие последствия революции. Ее попытались сделать тем, чем она не была, она никогда не была ни коммунистической ни социалистической, в Афганистане не было нормальной социальной базы для социализма, она хоть какая-то появилась лишь к концу войны. Саурскую революцию правильно классифицировал востоковед из ЦК КПСС Р.А. Ульяновский — верхушечный военный переворот.

**** Прим автора — это действительно было так. Амин признался сам что получал деньги от ЦРУ, но сказал, что получал их потому что ему не на что было жить, а учебу надо было заканчивать. Потом, после штурма дворца ТаджБек в записной книжке Амина найдут запись "Резидент ЦРУ в Индии" и номер телефона. Автор в этом случае склонен верить Амину, в том что он не поддерживал отношений с ЦРУ. Подделка с телефонной книжкой и записью в ней достаточно грубая и сама по себе наводящая на размышления. Подробнее об этом — в следующей книге.