"Западня" - читать интересную книгу автора (Воинов Александр)

Глава четвертая

Лежали молча, изредка переговариваясь. Федор Михайлович заметно нервничал и тихо бранил Бондаренко, которому не терпелось влезть на насыпь, чтобы, прижавшись ухом к рельсу, послушать, не приближается ли поезд.

Они пропустили уже три тяжелых состава, и всякий раз, когда нарастал шум, Бондаренко клялся, что это их поезд и нельзя терять ни минуты. Если бы не твердая рука Федора Михайловича, удерживавшая его на месте, он бы натворил дел. Конечно, эшелон с ранеными немецкими солдатами полетел бы под откос, но группе пришлось бы убираться поскорее в глубь плавней, потеряв всякую надежду осуществить то, ради чего они с дьявольским риском три дня и три ночи тащили на дне своих рюкзаков мины и взрывчатку, обходя немецкие заставы. Конечно, немцы наверняка всполошились — исчезновение нескольких солдат не может остаться незамеченным.

А теперь, когда они добрались до плавней, главная опасность — потерять выдержку.

Федор Михайлович считал, что эшелон, вышедший из Одессы часов в одиннадцать-двенадцать дня, может достигнуть участка, который они избрали, не ранее десяти вечера. В первую очередь немцы пропускают военные составы, а вагоны с живым грузом загоняют на полустанки в тупики, чтобы освободить путь для более важных поездов.

Бондаренко может тащить на спине десять километров двухпудовый мешок и не свалиться от усталости, а вот терпеливо выдержать несколько часов бездействия ему не по силам.

— Лежи, чертов сын! — покрикивал на него Федор Михайлович всякий раз, когда чувствовал, как напрягаются мышцы Бондаренко под узкой в плечах курткой с серыми бляхами засохшей грязи на рукавах.

— Стучит! — то и дело шептал Бондаренко запекшимися пухлыми губами.

Ему было уже далеко за тридцать, но жило в нем еще что-то наивное, детское.

Климов, слесарь с судоремонтного завода, человек в летах, собрался в дорогу обстоятельно: надел две шерстяные фуфайки, и теперь, несмотря на то что уже несколько часов лежал на холодной земле, страдал от жары. Время от времени он снимал кепку, подставляя ветру вспотевшую лысину.

— Не демаскируй! — покрикивал на него Яша Голубков. — Твоя плешь на всю округу сияет!

От отправки в Германию Яшу, самого молодого в группе, спасла хромота — в раннем детстве он сломал правую ногу, и кости срослись неправильно.

Федор Зубков и Кирилл Ефремов, которого за его младенческую пухлость все называли Кирюшей, сумели пронести с собою рацию, немецкий автомат, который захватили у убитого солдата, и два револьвера.

Конечно, оружия было маловато, даже с учетом трех ручных гранат, рассованных по карманам. С таким оружием серьезный бой они принять не смогут. Но Федор Михайлович и не намеревался вступать в длительную перестрелку. Главное — не упустить первых минут шока, который безусловно испытает охрана, когда паровоз подорвется. Несколько очередей по классным вагонам наверняка испугают солдат, они побоятся сразу выскочить на насыпь.

Самая сложная проблема возникает потом: что делать с молодежью? Если вовремя не подоспеет помощь из-за линии фронта, то, блокируя плавни, немцы возьмут ребят измором. И когда, спасшись от вражеской неволи, они погибнут от холода и голода, их смерть будет на его совести.

— Кирюша, — обернулся он к толстяку, сидевшему за кустами у рации, — поменьше разговаривай!.. Зубков! Ты умеешь молчать?

На узком лице Зубкова появилась виноватая улыбка. Он отодвинулся от Киры и стал подчеркнуто пристально смотреть вдоль насыпи. Издалека нарастал лязг — привычные резкие металлические звуки. Возвращалась патрульная дрезина с охраной. Каждый час она стремительно проносилась мимо то в одну, то в другую сторону.

Вот она, платформа с застекленной кабиной, в которой сидит водитель. За кабиной солдаты, по двое спинами друг к другу, одинаковые под касками лица, руки сжимают пулеметы.

Стук давит на уши, уже привыкшие к тишине, взвинчивает и без того напряженные нервы. «Дать бы по ним пару очередей из автомата, — думает Федор Михайлович, — и пулеметы наши. Ах, как нужны пулеметы!»

Все прижались к земле, хотя выем, в котором они укрылись, и не был виден с насыпи.

Когда лязг постепенно замер, Федор Михайлович вытащил из пачки последнюю сигарету, хотел закурить, но тут же сунул обратно в пачку. Быстро сгущаются сумерки. В десять совсем стемнеет.

Над плавнями повис сырой слоистый туман. Камышовые джунгли!

— Пора!.. — прошептал Бондаренко, и на этот раз Федор Михайлович мягко коснулся ладонью его плеча:

— Ну, давай!.. Только осторожнее… Климов, иди с ним…

— Нож!.. Нож у кого?! — суетился Бондаренко, словно боясь, что Федор Михайлович отменит приказ.

Большой охотничий нож Киры шлепнулся о землю у его ног. Яша доставал из мешка взрывчатку. Федя Зубков проверял ударный механизм.

— Давайте, давайте быстрее! — торопил Бондаренко. Его бил нервный озноб. — Климов, не отставай…

Он сунул в руки Климова нож, а мешок с миной крепко сжал обеими руками, потом, пригнувшись, как солдат при перебежке на виду у противника, бросился вперед.

До насыпи — не больше ста метров, но Федору Михайловичу показалось, что Бондаренко и Климов бежали бесконечно долго, пока наконец не припали к рельсам.

Два темных силуэта… Шорох гравия… Неясный говор…

— Возьми автомат, — тихо сказал Федор Михайлович Яше. — В случае чего — прикрывай…

Звонко, будь он неладен, стукнул о камни автомат. Яша перевел дыхание и выполз на пригорок, откуда все же получше видно.

Плавни тихо шумели. Камыш шелестел, и из его глубины доносились булькающие звуки. Где-то в вышине прошли самолеты. Двойные завывающие звуки «у-у… у-у… у-у…», словно моторы на мгновение останавливаются в изнеможении, теряя силы.

Федор Михайлович прислушался. «Юнкерсы». Тяжелые бомбардировщики. Очевидно, их перегоняют на фронтовые аэродромы.

Скорее… скорее… Чего они там копаются? Федор Михайлович подавляет нетерпение. Он понимает, что его время тянется дольше, чем у тех, кто сейчас на насыпи. Он ждет, а те работают.

Послышался удар о рельсы. «Тише, черти!..» Он шепчет, а ему кажется, что кричит. За кустами притих Кира. Его полное лицо стиснуто кожаными наушниками; для него плавни — лишь маленькая точка в необъятном мире. Он живет в других измерениях. Где-то с нетерпением ждут, когда тихо запоет его рация и через долю секунды торопливая рука радиста начнет выписывать на телеграфном бланке группы цифр.

Но вот послышался приглушенный топот. Возвращаются!..

Бондаренко прыгает с невысокого выступа, за которым, привалившись к корню, полулежит Федор Михайлович.

— Все в порядочке! — почти кричит он, давая выход эмоциям, которые так долго сдерживал. — Все в порядочке, Федор Михайлович.

Климов молча присел рядом и закурил в кулак.

— Брось папиросу! — строго сказал Федор Михайлович. — Брось, говорю!.. — прикрикнул он.

Климов торопливо затянулся дымом и ткнул папироску в землю.

— Дай хотя душу немного подлечить, Федор Михайлович!

— Потом подлечишь!.. А сейчас слушайте меня! Ты, Бондаренко, останешься здесь… Вот вам с Климовым по гранате… а мы с Яшкой пойдем метров на триста дальше, к концу состава… Кира! Кира! Ты меня слышишь?

— Слышу! — не сразу отозвался хрипловатый голос из-за кустов.

— Твоя задача — оставаться у рации и в случае чего — спасать ее… Полного крушения поезда допускать нельзя: теплушки сплющатся — много народу погибнет… Взрывать, когда паровоз будет метрах в ста пятидесяти и машинист начнет тормозить. Паровоз так или иначе рухнет, но состав должен уцелеть. Классные вагоны с охраной, как всегда, в хвосте. Поэтому ты, Бондаренко, гранаты зря не трать.

— Я и не собираюсь, — обиделся Бондаренко.

— Климов, ты последи за ним! Это и для твоих нервов будет полезно… А сейчас… — Федор Михайлович замолчал на полуслове и прислушался.

— Поезд! — возбужденно прервал молчание Яша. — Федор Михайлович, это поезд!..

Дальний гул, словно исходивший из глубины земных недр, нарастал. Федор Михайлович чиркнул спичкой, поднес трепещущее пламя к часам. Ветер тут же задул синеватый язычок, но Федор Михайлович успел взглянуть на стрелки.

— Двадцать два часа сорок семь минут, — сказал он. — На сколько минут рассчитан шнур?

— На одну минуту.

— Так! Значит, надо поджигать, когда состав будет от нас в километре.

— А как измеришь? — спросил Бондаренко.

— Ну, примерно. Торопись, Бондаренко, возвращайся к насыпи, а подожжешь, когда я тебе крикну.

Гудят плавни, уже слышен перестук колес, и вдалеке светят два желтых, словно кошачьих, глаза.

— Километра два! — прикинул Федор Михайлович.

Все молчали. Бондаренко уже взобрался на насыпь, и в темноте маячил его силуэт.

— Нашел шнур? — окликнул его Федор Михайлович, и, как он ни прятал свое волнение, голос его сорвался.

— Нашел! — донесся приглушенный ответ Бондаренко.

— Он уже близко… совсем близко, — горячо шептал Яша. — Федор Михайлович!.. Он близко!..

Федор Михайлович недвижно смотрел в сторону поезда.

— Федор Михайлович! — не выдержал Климов. — Опоздаем!..

Федор Михайлович шагнул вперед, прижал ладони рупором ко рту:

— Бондаренко!.. Зажигай!.. И быстрее убирайся!..

Вспышки не было видно. Но по тому, с какой скоростью Бондаренко слетел с насыпи, все поняли, что дело сделано.

— Яша, за мной!.. — Федор Михайлович выхватил из его рук автомат и устремился по кустам вдоль насыпи навстречу поезду.

Яша побежал за ним, споткнулся о камень и рухнул головой вперед на землю, выругался и, еще больше прихрамывая, стал догонять Федора Михайловича.

Темная громада поезда уже появилась из-за поворота. В неярком свете фар призрачно засветился камыш, поползли тени.

Кровь прихлынула к вискам. Федор Михайлович почувствовал, как деревенеют ноги. Почему же нет взрыва? Почему?!

Проворачиваясь, стучат колеса, тревожно постукивают поршни. Вагоны слились в одну бесконечную сумрачную полосу — она выползает из мрака и, как глухая стена, нависает над насыпью.

Удар!.. Буйный всполох огня. Молнией сверкнул вздыбившийся рельс. Просвистев в воздухе, шмякнулись о землю совсем рядом несколько камней.

Сверлящий визг тормозов. Истошные крики в кабине паровоза — это, вероятно, кричат машинист и кочегар.

Состав вздрагивает, визгливо перестукиваются тормозные колодки.

Паровоз упирался, он словно не хотел умирать, но огромная энергия только что послушного состава толкала его вперед, к гибели.

Вагоны трещали, некоторые сошли с путей, колесами врезались в шпалы.

Вот паровоз достиг роковой черты, медленно накренился вправо, качнулся и со страшным шумом повалился набок, окутанный горячим паром. Из раскрывшейся топки полилась раскаленная лава.

Тендер тоже наполовину сполз по насыпи, перегородив пути, и потянул за собой классный вагон.

Эшелон замер. Ни звука. Словно в теплушках не было ни одного живого существа.

«Неужели порожняк? — с ужасом подумал Федор Михайлович. — Тогда все кончено!»

Лихорадочно шептал Яша:

— Что же это? Федор Михайлович, что же это? — Его била мелкая дрожь.

И вдруг из вагонов, нарастая, понеслись крики. Мужские и женские голоса слились в один сплошной вопль. Бешено загромыхали наглухо закрытые двери.

Пулеметная очередь! Стреляют с той стороны, где упал паровоз, очевидно из классного вагона, и тут же на насыпи тяжело ухнула ручная граната.

Ближайший вагон совсем рядом.

— Яша! Беги за мной!.. — крикнул Федор Михайлович и тут же глухо выругался. — Ложись! Ложись! — И бросился навзничь.

Пулеметчик стрелял короткими очередями. Точнее прицелиться ему мешали края насыпи. Во всяком случае, своего он добился: не то что приблизиться к вагону, но и поднять голову нельзя без риска получить пулю.

Федор Михайлович начал отползать назад. Яша все же рванулся, хотел проскочить на насыпь, но очередь, вспоровшая землю в нескольких сантиметрах от его ног, отрезвила. Он выругался с отчаянной яростью и, пригнувшись, устремился в камыши.

— Федор Михайлович! Разрешите — пойду в обход!

— Подожди! — прикрикнул Федор Михайлович. — Слушай!..

— Чего слушать?!

— Молчи!

Яков удивленно взглянул на слипшуюся, мокрую бороду своего командира и примолк.

— Слышишь? — прошептал Федор Михайлович.

Со стороны насыпи совершенно явственно доносились быстрые, глухие удары топоров.

— Рубят! Топорами рубят! В третьем вагоне! И как будто в пятом… Черт подери! Ползи вдоль состава — стреляй по охране!.. — скомандовал Федор Михайлович Яше.

Парень мигом исчез. Федора Михайловича охватил озноб. Через десять — пятнадцать минут охрана эшелона рассредоточится, и тогда под перекрестным огнем малочисленная группа окончательно растеряет свое главное преимущество — результат внезапного нападения.

— Климов! Где ты?

— Здесь! — отозвался Климов. Он стоял всего в нескольких шагах, в гуще камыша.

— Забрось гранату в классный вагон. Подползи к паровозу… Из-за тендера. Там близко!

В хвосте состава замелькали зеленоватые шинели солдат.

Федор Михайлович поднял автомат и полоснул очередью без всякой надежды в кого-нибудь попасть — слишком далеко. Но ему показалось, что двое упали.

Визгливо затрещали доски. Федор Михайлович невольно взглянул под вагоны. И вдруг он услышал скрежет железной проволоки, заменявшей на вагонах замки. Множество рук с силой раскачивали двери, стараясь сорвать кольца, в которые была продета проволока.

— Молодцы, ребята! Толкайте, толкайте дверь, сильнее!.. — закричал он.

Однако оглушительный взрыв перекрыл его голос. Из окон пассажирского вагона выплеснулось яркое пламя, окутанное светлым дымом. Это граната Климова сделала свое дело.

С грохотом откатилась дверь вагона. И тут произошло непонятное. Вместо того чтобы обрадоваться свободе, только что остервенело рвавшиеся ребята в нерешительности застыли в вагоне. Передние вцепились в боковые доски, никто не спрыгнул на землю. Слышались растерянные голоса.

— Ребята, мы в плавнях…

— Выходите! Выходите все! — закричал Федор Михайлович. — Чего вы стоите? Бегите! Девушки — в плавни! Мужчины, открывайте соседние вагоны!

Чужой уверенный голос словно вывел людей из оцепенения. На насыпь спрыгнуло несколько ребят, за ними посыпались остальные.

— Открывайте соседние вагоны! — надрывно кричал Федор Михайлович. И в этот момент заметил, что прямо на него надвигается солдат с автоматом…

— Цурюк!.. Цурюк!.. Хальт!.. — кричал солдат.

Остановившись, он прижал автомат к бедру и выпустил очередь по вагону, из которого в этот момент выскакивали девушки.

Три разом упали, одна поползла по земле с отчаянным криком.

Яша подскочил к солдату и выстрелил в упор.

Солдат повалился под колеса вагона.

Яша схватил его автомат.

— Бежим! — крикнул Федор Михайлович, увлекая парня в хвост состава.

Они попали в самую давку. Солдаты старались сдержать толпу, стреляя по бегущим. И все же только немногие не успели выскочить из вагонов.

— Стрелять осторожно! — крикнул Федор Михайлович.

Стрелять издалека по солдатам — безумие. Убив одного, он может поразить и своих. Надо как-то отвлечь внимание охраны.

Яша достиг последнего вагона, приостановился, выстрелил в солдата, который свисал с подножки, что-то крича в толпу. Солдат рухнул на гравий.

Сейчас решали мгновения.

Едва Федор Михайлович скатился по насыпи, как услышал свист пуль. Камыши замкнулись за ним, они секли лицо, а под ногами чвакала засасывающая илистая жижа.

Внезапно он провалился по пояс в холодную, обжигающую воду, охнул, выругался, чувствуя, как отяжелели сапоги и окоченели ноги.

Наконец он занял позицию, с которой можно было отвлечь внимание охраны огнем из автомата.

Он дал короткую очередь в воздух, затем быстро пробежал шагов двадцать в сторону и прострочил еще раз.

Да, расчет оказался верным. Его услышали. На насыпи замелькали силуэты солдат. Из окон вагона в сторону плавней полетели снопы огненных искр: солдаты стреляли наугад, в темноту. Они обнаруживали себя, и Федор Михайлович уже целился прямо в их вагон, посылая короткие очереди, экономя патроны и каждый раз меняя позицию. Это спасало его от пуль и в то же время создавало впечатление, что в камышах прячется большая группа.

Конечно, эта игра не могла продолжаться долго. Патроны были на исходе. Продержаться бы хоть минут пятнадцать, чтобы ребята успели укрыться в плавнях…

Федор Михайлович и сам не знал, какие силы в нем таятся. Он давно привык волочить ноги и ходить с согбенной спиной, а сейчас в этой холодной ночи, в этих враждебных, промозглых камышах ощущал в себе юношескую силу и подвижность.

Солдаты не решались входить в плавни. Ложились между рельсами, прятались за колесами вагонов. Несколько гранат, брошенных в камыши, разорвались в стороне, не причинив вреда.

Но вот остались последние патроны. Сколько же времени он продержался? Полчаса? Или больше? Сейчас надо уходить. В кармане все еще лежит граната, но бросить ее он не вправе…

Через десять минут он уже перебрался через насыпь и вновь скрылся в камышах. Искать в полной тьме людей из своей группы было совершенно бессмысленно.

«Передал ли Кира радиограмму?.. — думал Федор Михайлович. — Ведь если самолеты задержатся хоть на несколько часов, произойдет катастрофа: молодежь решит, что ее обманули. Подоспеют каратели, и начнется кровавая облава…»

Так или иначе, но остается одно — ждать рассвета.