"Песнь песков" - читать интересную книгу автора (Обер Брижит)

ГЛАВА 5

Пока Омар, Уул, Влад и Ли суетились вокруг трейлера, Ян и Татьяна вернулись в дом, где погибли дети. Стоя возле автобуса, Роман слышал глухие, взволнованные голоса. Маттео Сальвани, сидя возле своего рюкзака, гладил щенка. Антуан Д'Анкосс с мрачным видом курил трубку. Лейла продолжала фотографировать, медленно передвигаясь от одного тела к другому.

Место преступления. Уже столько лет прошло, но как помешать нахлынувшим воспоминаниям? Безжизненное тело полицейского, его молодое неподвижное лицо и дырка в груди, из которой сочится кровь. Такая маленькая, до смешного маленькая дырочка, неужели она может быть смертельной? И винтовка в руках, в его, Романа, руках. Как мог он держать оружие? Как мог он нажать на спуск, он, студент исторического факультета, с которым никогда не случалось никаких историй, будущий преподаватель… Будущий осужденный. А сейчас убийца. Удары, ярость копов, ярость Антонии, его любовницы, его тайной советчицы, вечно растрепанной, истеричной, сопротивлявшейся до конца, пока полицейские дубинки не заставили ее замолчать, ярость копов при виде тела их молодого собрата, так глупо погибшего от руки какого-то налетчика, самого до смерти напуганного и неопытного, налетчика, который поверил мечтам Антонии, поверил в ее революцию, в ее право брать деньги капиталистов, чтобы раздавать их другим, чтобы насытить неутолимый голод: в оружии, конспиративных квартирах, фальшивых документах и настоящих преступлениях во имя Богини Революции.

Роман-налетчик, Роман-убийца. В девятнадцать лет. Убийца. Которому грозила смертная казнь. И которому повезло. Пятнадцать лет заключения. Он не хотел стрелять, он просто давал отпор безумным выстрелам молодого полицейского. Он даже не прицеливался. Пуля убила сама. Она пробила широкую грудь мужчины — Люк Жубер, двадцати восьми лет, женат, двое детей — и вонзилась в борт припаркованной у тротуара машины, серого «Пежо-404».

Его жена Катрин, маленькая брюнетка, сломленная горем, с ненавистью рассматривала его в зале судебного заседания. Он не мог выдержать ее взгляда, но опустить глаза он тоже не мог, не имел права, он должен был выдержать ее ненависть, потому что все произошло по его вине. По его вине две маленькие девочки, восьмилетняя Стефани и четырехлетняя Натали, лишились отца.

Блок для особо опасных преступников. Тишина. Вместо горизонта — восемьдесят квадратных сантиметров неба. Иногда там пролетала птица. Иногда целая стая воробьев. Иногда он позволял себе мечтать, что придет письмо. Письмо от маленькой Стефани, которой сейчас должно было уже исполниться девятнадцать, совсем простое письмо, в котором она бы написала: «Месье, я вас прощаю…» Разумеется, никакого письма не пришло. Чтобы получить отпущение грехов, недостаточно просто сожалеть о содеянном.

Его отец, который не пришел к нему ни разу за все пятнадцать лет, в каком-то смысле это подтвердил. Его отец, этот холодный и суровый человек, так никогда и не утешился после смерти жены от рака, он затворился в башне из слоновой кости, откуда выходил только для того, чтобы давать уроки старофранцузского языка в университете. Отец, которого он так больше никогда и не увидел. Он умер за полгода до его освобождения. Инфаркт. Возможно, он боялся его возвращения?

— Там что-то странное на телах…

Он чуть не подскочил от неожиданности, быстро обернулся. На лице Яна читалось недоумение.

— Иди взгляни…

Татьяна стояла, склонившись над одной из женщин. Она завернула ее длинное черное платье почти до самой шеи.

— Я хотела посмотреть, не подверглась ли она насилию или что-то в этом роде, — объяснила она. — И вот что я нашла, посмотри-ка, Роман…

Татуировка. Она тянулась от лобковой кости до пупка. Похоже на стрелу с оперением…

Только потом он сообразил, что это вовсе не рисунок, а что-то вроде насечек, острых надрезов. Тонкие, симметричные, совсем недавние. Напрасно он решил поначалу, что здесь никого не пытали.

— У пожилой женщины то же самое, — пояснила Татьяна. — А у мужчин нет. Я бы сказала, что это сделано после смерти. Крови почти нет. И очень тонким лезвием, похоже на скальпель.

— Ритуальное убийство?

— Ты ничего не замечаешь?

Ян показал ему на надрезы:

— Тебе это ничего не напоминает?!

Роман наклонился ниже, осознавая, что он разглядывает человеческий труп, который начал уже остывать. Он узнал орнамент, «выгравированный» внизу живота молодой женщины. Этот узор он видел накануне и еще сегодня утром… Неужели только этим утром? Оно казалось таким далеким! Насечки по диагонали по ту и другую сторону прямой линии, зарубки на камнях, найденных в пещере! От этой находки он почувствовал головокружение.

Какой-то бред!

Роман поднял голову и увидел, что Ян так же потрясен, как и он, его волосы были взлохмачены еще сильнее, чем обычно, скулы лихорадочно алели.

— Просто невероятно, правда?! Кто-то написал это на животе женщины, точно так же, как на камнях, которые ты нашел! — воскликнул молодой человек.

Татьяна тоже выпрямилась, ее запачканная кровью повязка, уже ослабшая, сползала ей на глаза, но она, казалось, этого даже не замечает.

— Та же графическая система, — подтвердила она. — И какова же, по-твоему, вероятность, что это простое совпадение, дорогой мой Роман?

Никакой, подумал он. Это никак не может быть совпадением. В какое осиное гнездо угодила их маленькая экспедиция?

— А женщины из соседнего дома? — спросил он, и не только потому, что действительно хотел это знать, но и просто чтобы не молчать.

— Сейчас пойдем и посмотрим, — отозвался Ян.

— Нужно, чтобы Лейла сфотографировала эти… раны, — выходя, пробормотал Роман.

Оказавшись снаружи, он закурил и глубоко вдохнул сигаретный дым, словно пытаясь прогнать запах крови и мертвых тел. Он увидел, как Ян и Татьяна входят в соседний домик, и выпустил еще несколько колечек дыма, прежде чем решился за ними последовать. Д'Анкосс окликнул его.

— Я ходил смотреть хлев, — сказал он ему. — Старая постройка, типичная для сельской архитектуры династии Сефевидов [16].

Роман не смог сдержать вздох: в эту самую минуту ему было совершенно наплевать на сельскую архитектуру, да и, по правде сказать, на искусство вообще.

— Я обнаружил там удивительные образцы клеймения ослов и верблюдов.

Очень впечатляет. В пяти метрах отсюда одиннадцать трупов, а тут клеймение ослов…

— На них клейма скифских кочевников, точно такие, какие можно встретить на редких экземплярах посуды, которые удавалось найти. Вы представляете?! Никогда не думал, что доведется увидеть живое животное, отмеченное таким клеймом!

Казалось, Д'Анкосс вот-вот вцепится ему в воротник, Роман даже отступил на шаг, прежде чем слова антрополога начали доходить до его сознания. Скифские кочевники. Всадник, появившийся ниоткуда, старинное клеймо, рунические насечки на тысячелетних камнях и на телах этих убитых женщин… Он последний раз затянулся, очень глубоко, так что почувствовал приятное тепло в пищеводе, затем загасил окурок о подошву ботинка. Сколь бы ни было сильно желание оказаться как можно дальше отсюда, выбора не было, придется столкнуться лицом к лицу с реальностью, какой бы странной и тревожной она ни оказалась.

Он не слишком удивился, узнав, что на телах всех убитых женщин имелись такие же отметины. Лейла с непроницаемым лицом заявила, что сейчас будет проявлять фотографии, которые только что сделала, и забралась в трейлер, вокруг которого по-прежнему суетились Ли, Влад, Омар и Уул. Сальвани, который казался немного потерянным, поплелся в хлев вслед за Романом и Д'Анкоссом.

Войдя, они задохнулись от запаха овечьего выпота, два верблюда, заметив незнакомцев, принялись кричать, а четыре маленьких ослика стали беспокойно перебирать ногами.

— Вот здесь, посмотрите! У них на боках! — показал Д'Анкосс, водрузив на нос тонкие очки в черепаховой оправе. — Видите, Маттео?

— Вижу, — ответил тот, уткнув нос в рукав своего красного свитера. — Выйдем отсюда поскорее, тут гак воняет!

— Все-таки это чертовски интересно! — настаивал Д'Анкосс, плетясь за коллегами на свежий воздух.

Чертовски тревожно, да, как и все остальное, сказал себе Роман. Кто были эти люди, что жили здесь, люди, которые клеймили своих животных, как кочевники железного века? Кто были те, кто явился сюда их убить, перерезав горло, как самим животным? Какой конфликт стал причиной этой бойни? Зачем все это было сделано?

Он встряхнулся: задавать без конца одни и те же вопросы не имело смысла. Главное было покинуть эти места, пропитанные жестокостью и смертью, увести группу в безопасное место. Сколько тысяч километров преодолел он с тех пор, как вышел из тюрьмы? Сколько шагов вперед и назад сделал он в своем бетонном саркофаге? Он сделался неутомимым ходоком и намеревался продолжить свой путь, потому что эти преступления, какими бы они ужасными ни были, не имели к нему отношения. Он уже заплатил за пролитую кровь.

Он решительным шагом направился к «Серебряному Рейнджеру», по-прежнему не подававшему признаков жизни. Омар, в своей заляпанной пятнами белой тунике, улыбнулся ему:

— Сейчас все сделаем. Ли настоящий волшебник!

Ли что-то бормотал себе в бороду, наполовину зарывшись в старые железки, не выпуская изо рта потухшей сигареты. Влад нервно хрустнул суставами:

— Роман, Уул проверил: сахар взят из нашего провианта. Не хватает четырех пачек.

Гвозди, сахар. Запасы, хранившиеся в трейлере. Ну как тут не заподозрить его обитателей!

— Где Лейла?

— Я здесь, внутри! Иди сюда.

Роман вошел. Там, где в роскошном автомобиле предполагался встроенный шкаф, она соорудила фотолабораторию, с красной лампой, устройством для проявки, небольшим резервуаром и увеличителем, старой моделью «Дерст Ф-30», которую она очень любила. Он просунул голову и увидел, как она гордо размахивает в воздухе проявленной пленкой. Он пристроил ее перед лампой, чтобы рассмотреть негативы. На них четко был виден таинственный всадник верхом на коне, маленькой черной лошадке, которую он пришпоривал, несясь среди обломков скал. Лейла пользовалась аккумуляторным блоком МБ-15, который позволял ее «Никону» делать пять снимков в секунду, и у Романа было впечатление, что он смотрит фильм в замедленной проекции. На одном из планов тонкая металлическая сеточка вуали чуть приподнялась от порыва ветра и открылось крупное лицо, с глубоко посаженными глазами, сильно выступающим носом и длинными черными усами, не имеющее ничего общего с монголоидным профилем кочевников. Лейла показала ему две другие пленки.

— Это фотографии убитых, — сказала она. — Не думаю, что тебе захочется снова на это смотреть.

— И правда, не стоит. Что ты об этом думаешь?

— О чем? Об убийствах? Какое-нибудь сведение счетов между живущими в пустыне, непонятная застарелая вендетта… Здесь соседствует столько этносов, никогда не знаешь, что может развязать племенную войну…

— Иран — спокойная страна, — возразил Роман. — Ты лучше меня знаешь, насколько здесь уважают законы и обычаи.

— Пустыня не подчиняется никаким человеческим законам. Законы у нее свои, законы чрезвычайного положения, — заметила она.

— А знаки? Похожие на те самые петроглифы…

— Какой-нибудь старинный язык, которым до сих пор пользуются убийцы. Я часто видела обезображенные трупы, брошенные на перекрестках дорог или прибитые гвоздями к дверям овинов в знак предупреждения.

— Это предполагает, что кто-нибудь сумеет расшифровать то, что они хотели сказать!

— Ничего это не предполагает, Роман. Ты уж чересчур картезианец. Здесь вещи могут быть просто обозначены, совсем не обязательно, чтобы их кто-нибудь прочел, гораздо важнее сам факт наличия, нежели буквальный смысл.

Роман с удивлением смотрел на нее: она очень редко высказывала свои мысли, он привык считать ее человеком куда более прозаическим. Она улыбнулась, довольная его удивлением.

— Если я мало говорю, это вовсе не значит, что я не думаю. Вы, европейцы, ошибаетесь, полагая, будто все, что понимаешь в душе, должно быть высказано! Знаешь, моя мать общалась с духами, а сама я анималистка. Я никогда об этом не говорила, потому что сегодня это может показаться смешным, но это моя культура. И я не могу от этого отрешиться, как и ты не в силах отказаться от своих рассуждений.

Стук в дверь прервал их разговор, в помещение просунулась голова Влада.

— Мы все отремонтируем. Каждую деталь пришлось протирать вручную! Попадись мне только сука, которая все это проделала! Думаю, часа через два-три все будет готово.

Роман кивнул, бросил взгляд на часы, «Таймекс экспедишн» на браслете из потрескавшейся коричневой кожи, они сопровождали его во всех странствиях. Два часа ночи. Значит, выехать они смогут рано утром. Усталым жестом он провел ладонью по заросшей щеке. Если немного повезет, больше ничего не произойдет.

Он вышел наружу, наглухо застегнул молнию куртки, чтобы защититься от резкого ночного холода. Луна, яркая, равнодушная, ласкала серебряным светом лачуги, собак и разложенные на земле детали мотора, отбрасывая фосфоресцирующие блики на глаза и зубы, белоснежные зубы Омара, который вежливо смеялся какой-то шутке Ли, острые зубы Влада, покусывающего травинку, крепкие зубы Уула… Кто, кто же из них взял сахар, чтобы высыпать его в мотор?

Он поискал глазами остальных членов группы. Маттео и Д'Анкосс забрались в микроавтобус и, пристроившись на сиденьях, казалось, пытались уснуть. Ян и Татьяна сидели на краю колодца, уткнувшись в листочки, на которые он скопировал надписи, тихо о чем-то переговаривались, из их губ вылетали облачка пара.

Трудно было поверить, что в этой мирной тишине, пронизанной мягким лунным светом, лежат одиннадцать трупов со зверски перерезанными глотками.

Чтобы хоть немного расслабиться, он заставил себя идти медленным шагом и глубоко дыша. Вдох, выдох. Сколько времени провел он в камере, вот так дыша, просто дыша, чтобы напомнить самому себе, что он еще жив, чтобы через это дыхание сконцентрироваться на самом себе, воспринимая его как доказательство своей телесной целостности.

Сто пятьдесят, сто пятьдесят один… вопросы стирались, покой возвращался, тело успокаивалось. Не отдавая себе в этом отчета, он отошел от поселка довольно далеко и внезапно оказался в полной темноте, куда не доставал свет ветрозащитных ламп, включенных Ли. Луна исчезла за скалистым гребнем. Он остановился и собирался было повернуть обратно, когда вдруг услышал шум.

Совсем слабый щелчок. Там, слева, в горах.

Варан выпустил когти? Или звякнул курок ружья?

Роман почувствовал, как заколотилось сердце. Никакой расслабленности, всплеск адреналина, но нет, не будь дураком, никто же не знал, что ты собираешься здесь прогуливаться.

Ну и что?

Вот именно! Возможно, он перепутал дорогу, пошел по дороге в Великое Никуда. Он медленно повернулся и пошел назад. Шаг, другой, спокойно. За его спиной покатился камешек, покатился с негромким звонким гулом. Не ускорять шагов. Он сделал вид, будто ищет сигареты, и положил руку на рукоятку «Ворден Тактикал», пытаясь осторожно вытянуть его из чехла.

Роман не успел его вытащить, у него с головы слетела фетровая шляпа. Она промелькнула перед его глазами и покатилась по земле. Удивленный, он машинально наклонился и поднял ее. В ткань, как раз над полоской кожаной обшивки, был вонзен нож. Он медленно вытянул вперед руку, как будто нож собирался его укусить, и вытащил его из подкладки, на которой явственно виднелся белесый ободок от пота, ожидая увидеть какой-нибудь старинный кинжал с нанесенным на него никому не ведомым клеймом. Но нет, оружие было вполне современным и страшным. Нож для метания. «Хербетц» из нержавеющей стали, с семнадцатисантиметровым лезвием.

Роман задал себе глупый вопрос, обернуться или нет, как будто существовало руководство, которому полагалось следовать в подобных ситуациях.

Он обернулся. Не было видно ни зги. Может быть, вон там, какая-то тень, еще темнее, чем чернота вокруг?

Вытянув руки вдоль тела, он внимательно вглядывался в ночь. Он был убежден, что в этот раз его убивать не хотели. Тот, кто метнул нож, умел целиться в почти непроглядной темноте, и, если бы действительно намеревался его убить, он бы не промахнулся.

Роман еще колебался, когда внезапно вновь выглянула луна и он увидел его.

Человек стоял абсолютно неподвижно, на нем были брюки с напуском, заправленные в сапоги, и заплатанная туника, на голове шапочка, из-под которой выбивались густые черные завитки, на ремне через плечо продолговатый чехол, в руке охотничье ружье.

— Shab bekhyer, добрый вечер, — негромко произнес Роман.

Тот не ответил.

Его внешность напомнила Роману туркменских кочевников. Возможно, он не говорил на фарси?

— Shoma ingilisi baladin? Ingilizce? — попробовал он заговорить по-турецки.

Никакого ответа. Только жест, призывающий молчать. Роман замолчал. Ему не было страшно. Интуиция подсказывала, что незнакомец не желает ему зла. Внезапно луна спряталась снова, а когда вернулась опять, человек уже исчез. Роман подбежал к месту, где тот только что стоял, но там уже никого не было. Только лоскут ткани, на который он чуть не наступил. Он поднял его. Хлопчатобумажный квадрат. По диагонали вдоль линии посредине изображены какие-то черточки. Он сжал кулак, смяв лоскуток в ладони. Неужели незнакомец — из числа убийц, уничтоживших деревню?

Вдали раздался негромкий гул мотора. Мотоцикл! Было слышно, как мотоцикл трогается с места и шум теряется где-то в горах. Роман попытался определить, откуда доносится звук, но ему казалось, что он слышится одновременно из нескольких разных мест. Утром скифский всадник, вечером туркменский мотоциклист…

Еще более встревоженный, чем прежде, Роман медленным шагом вернулся к поселку, по-прежнему погруженному в зловещую тишину. Собаки сбились в стаю вокруг машин в ожидании неизвестно чего — может, еды, может, какого-то приказа хозяев, их желтые глаза неотрывно смотрели на людей.

Татьяна, у которой ныла рана, решила полежать в микроавтобусе. Ян нервно ходил туда-сюда, запустив пальцы в шевелюру, которая казалась еще более взъерошенной, чем обычно.

— Эти проклятые надписи имеют какой-то смысл! — воскликнул он, заметив Романа.

Еще не оправившись от шока после случившегося, тот молча согласился. Как ни странно, ему совершенно не хотелось никому рассказывать о своей таинственной встрече. Он ощущал в кармане квадратный лоскут ткани, а за поясом нож и не мог решиться заговорить. Ян продолжал что-то бормотать на ходу. Роман открыл было рот, но опять его закрыл, удивляясь и досадуя на самого себя. Какого черта он молчит?

Как будто он не мог поступить иначе.

Он решил еще раз взглянуть на место преступления, чтобы быть уверенным, что они ничего не упустили. Он проверил белье, просунул руку под тощие матрасы, даже порылся в печной золе, но ничего особенного не обнаружил.

— Мы уже проверили их одежду, — произнес Ян, который следовал за ним, не вмешиваясь в его действия.

— Ян, если бы у тебя имелась вещь и ты бы ни за что не хотел, чтобы ее нашли, где бы ты ее спрятал?

— Здесь?

Молодой человек осмотрелся. Они находились в той комнате, где в сундуке лежал мертвец.

— Здесь или где-нибудь еще.

— Но ничего не опрокинуто и не сломано!

— А я и не говорю, что убийцы что-то искали.

— Не понимаю…

— Я тоже, если это тебя успокоит.

Ян задумчиво посмотрел на него:

— Ты что-то ищешь, сам не зная, есть ли здесь это что-то?

— Вот именно.

— Ну, если бы я должен был спрятать что-то, чего, возможно, и не существует, но что ни в коем случае не должно быть найдено, даже если бы это и не искали, я бы сказал… там!

Он театральным жестом щелкнул пальцами, направив указательный на кальян, курительную трубку с водой, которую традиционно ставили на землю, возле хлопчатобумажной циновки.

— В этом сосуде, — повторил он. — Потому что его просто наполняют водой, не открывают, не чистят.

Роман поскреб ногтем большого пальца синеватую от пробившейся щетины щеку.

— Неплохо! Посмотрим…

Он вынул трубку из керамического сосуда и, бросив быстрый взгляд в сторону Яна, резким движением разбил кальян о стенку.

Пусто.

Ян пожал плечами.

— Мимо! — произнес он, крутанувшись на каблуках. — Я сказал просто наобум…

Роман подобрал с земли один из осколков терракоты и протянул его Яну:

— Посмотри.

На осколке четко виднелся рисунок кисти руки, выполненный черным, — руки, положенной вроде бы на колено. Ян сел на корточки рядом с ним и стал помогать переворачивать черепки, подбирать их один к другому, восстанавливая обратную сторону сосуда.

Понемногу стал проявляться портрет, выполненный тонкой кистью, черным по охре, напоминающий греческие портреты, портрет подростка, стоящего возле костра, опершись одним коленом о землю. Взгляд был обращен на того, кто смотрел на этот сосуд, в левой руке он сжимал копье или посох, правая лежала на бедре. Он был полностью обнажен, на лице еще никакой растительности, короткие, заплетенные в косы волосы окружали голову, словно нимб. Широкий, мощный торс, короткие, крепкие ноги. Роман нашел его каким-то странным, непохожим на других. Может, из-за лица, скорее напоминающего мордочку? Нет скул, нижняя челюсть сильно выдается вперед. Взгляд грустный и встревоженный. Портрет выполнен замечательно, но не представляет никакого интереса, подумал, выпрямляясь, Роман.

— Иисус! Ты видел?

Ян, с лупой в руке, показывал на мускулистую лодыжку мальчика. Он передал лупу Роману. В самом деле.

Это и было то, что они искали?

На лодыжке странного подростка виднелась, нарисованная или вытатуированная, короткая серия насечек, образуя новую пиктограмму.

— Вот оно, вот! — внезапно закричал Ян, вырывая у него из рук лупу и направляя ее на кольчатый посох. — Это не копье, Роман, это сцитал! Боже мой, возможно, это код!

— Код?

— Ну да, код, который поможет расшифровать эти проклятые петроглифы! Нужно, чтобы Лейла сфотографировала это и увеличила до максимума. Сейчас ей скажу.

Он пулей вылетел из хижины, оставив Романа одного смотреть на грустное лицо мальчика. Послание-рисунок, спрятанный на обратной стороне сосуда. Сцитал в руке коленопреклоненного подростка. Сцитал. Одна из первых систем кодирования. Посох и узкий ремешок с серией знаков, расположение которых станет понятным, только если обмотать ремешок вокруг посоха.

Куда мы вляпались, в сотый раз спросил себя Роман, выпрямляясь? Во что мы ввязались?