"Приключения 1969" - читать интересную книгу автора

VI

На вокзале в Берне Вальтера Шульца и Анну ожидал «фольксваген». За рулем сидел Линденблатт, чиновник германского посольства в Берне, которому это поручил Шелленберг. В черном костюме из глянцевитой ткани, с волосами, смазанными бриллиантином, и с угодливой улыбкой на тщательно выбритом лице Линденблатт казался гладеньким до блеска.

— Приветствую вас, герр и фрау Зульцер. Ваши документы в полном порядке. Правда, пришлось трудновато, знаете, когда такая спешка... Но дело есть дело.

Он вынул из кармана швейцарские паспорта и с заискивающей улыбкой передал их Светлову.

— Визы на выезд в Иран поставлены. Желаю успеха, — и перейдя на шепот: — Хайль Гитлер!

Линденблатт, майор немецкой разведки, подвизавшийся в Берне под видом чиновника германского посольства, занимал солидное положение на службе, был на хорошем счету, но держал себя с приезжими подобострастно. Кто знает, что это за птицы? О них беспокоился сам Шелленберг.

— Когда самолет? — спросил Вальтер.

— Через три часа. Я высажу вас неподалеку от центра города. Погуляйте, а затем на аэродром. Билеты вам заказаны еще вчера.

— Надо ли заходить в фирму «Барони», представителем которой я буду в Тегеране?

— Нет. Директор в курсе дела, а служащие не приучены проявлять любопытство. Ну вот, мы приехали, — Линденблатт остановил машину. — Есть еще вопросы? Да, чуть не забыл — деньги. Фирма переведет вам нужную сумму в Тегеран, а это на мелкие расходы. — И все с той же улыбкой Линденблатт передал Шульцу — Светлову конверт. — Надеюсь, город вы знаете?

— Да.

«Супруги Зульцер» вышли из машины.

«Последнее официальное лицо нацистской Германии, с которым мне пришлось столкнуться, — подумал Светлов о Линденблатте. — Неужели я избавлен на долгое время от необходимости восхвалять фюрера, жать его приспешникам руки? Как я рад, что не услышу бесконечных маршей, барабанной дроби и тупых выкриков: «Хайль Гитлер!»

Каждый раз, когда он приезжал в Берн, ему казалось, что он заснул и перенесся на век назад. Анна, с изумлением поглядывая на старинные дома, башни, магазины с надписями на вывесках готическим шрифтом, на фонтан посредине площади с фантастическими украшениями, заметила:

— Словно в сказке из времен Вильгельма Телля.

Вышли на Бундесплац. Здесь возвышалось внушительное здание швейцарского парламента и правительства. Анна, несколько лет не выезжавшая из Германии, с интересом глядела на витрины магазинов, поражаясь обилию продуктов и товаров, которых в Берлине она давно не видела.

— Вот что значит не участвовать в войне, — глубокомысленно заключила она.

Анна Штайнер, против ожиданий, оказалась довольно умной и сговорчивой, но чувствовалось, что при необходимости она не остановится перед тем, чтобы пустить пулю в лоб «муженька». По ее инициативе договорились, что не будут вести между собой никаких лишних разговоров, чтобы предотвратить случайности и как-нибудь не обнаружить, что они немцы.

Вальтер Шульц сразу понравился Анне. Своим тактом и корректностью он резко отличался от пошляков офицеров разведки, с которыми ей приходилось общаться. Но Анна была не из тех, кто дает волю своим чувствам: она приняла дружеский тон, предложенный ей «супругом», но чувствовалось, что она постоянно настороже. Светлов не раз замечал, что она разглядывает его исподтишка, старается в нем разобраться.

С швейцарским паспортом в кармане он чувствовал себя почти счастливым. Ему хотелось побыть одному, поразмыслить о всех событиях, развернувшихся с такой головокружительной быстротой. Но как уйти от Анны?

— На аэродром нам еще не скоро, зайдем в кафе, — предложил он.

Сели за столик. Анна заказала кофе, Светлов — рюмку коньяку и развернул перед собой газету. Анна быстро выпила кофе.

— Вальтер, а что, если я зайду в несколько магазинов? Мне нужна кое-какая мелочь.

— Ну что ж, иди, время у нас есть. Далеко от кафе не отходи, — Светлов был доволен, ему так хотелось побыть одному. Когда Анна ушла, он задумался.

В Иране он наверняка встретится с советскими людьми. Какой будет эта встреча? Как оценят его работу? Может быть, сумеет побывать на Родине? От одной этой мысли сердце забилось сильней. Скорее, скорее в Иран!

Он пробыл в Иране около трех лет — до августа 1941 года — и всегда с удовольствием вспоминал это время. Когда он окончил восточный факультет университета, специализировавшись по персидскому языку, Ганс Шульц сумел устроить его в абвере. Знающих персидский язык было довольно мало, и в абвере нуждались в таком специалисте. Вальтер окончил разведывательную школу, ему присвоили офицерский чин и назначили в отдел, который занимался Ираном. Вскоре его командировали на практическую разведывательную работу в Иран. Обстановка там была в то время сложной. Немцы делали на Иран большую ставку. Укрепляя свои позиции в его экономике, они рассчитывали, утвердившись в стране, завладеть тамошней нефтью и использовать страну как плацдарм для продвижения на Кавказ, в Индию и Ирак.

После нападения на Советский Союз гитлеровцы стали склонять иранское правительство на военный союз, но иранцы медлили с таким решением. Тогда в августе 1941 года в Иран под видом коммерсанта прибыл адмирал Канарис. В его задачу входило организовать в стране военный переворот, чтобы поставить у власти более сговорчивых деятелей. Одновременно Канарис должен был подготовить диверсии на дорогах Ирана на случай вступления советских войск.

Узнав, что местный резидент абвера Миллер поручил организацию диверсий майору Югансону, подвизавшемуся в Иране под видом датского коммерсанта, и русскому эмигранту Кирееву, Канарис остался недоволен. Югансона он считал нерадивым работником, а Кирееву не доверял, да к тому же его охарактеризовали как медлительного человека. Канарис распорядился включить в подготовку диверсии Вальтера Шульца, о котором был очень хорошего мнения.

Воспоминания нахлынули с такой силой, что Светлов забыл о кафе, о газете, хотя не выпускал ее из рук. Со стороны можно было подумать, что он углубился в чтение. Ему вспомнилось, как он начинал подготовку диверсии, о чем сейчас же поставил в известность Москву. Один эпизод особенно ясно предстал в его памяти. Это поездка на север Ирана, в имение Дехуды, участника диверсии.

Выехали после завтрака. Серый «опель» поднимался по узкому шоссе, которое несколько раз опоясало высокую покрытую редким кустарником гору. Справа уходили под облака крутые склоны, а слева тянулся отвесный обрыв. На дне темного ущелья глухо шумела река.

«Опелем» правил Киреев; Светлов сидел рядом, а Югансон на заднем сиденье; коверкая персидские слова, он инструктировал подрывников. Звали их Курбан и Реза.

У Курбана было длинное лицо, плоское и неподвижное. Тонкий продолговатый нос, узкая полоска бесцветных губ, торчащие в стороны скулы. Правую щеку Резы наискось пересекал широкий багровый шрам. Со своим уродливым лицом Реза производил отталкивающее впечатление. Загорелые дочерна, в пыльных обтрепанных костюмах, подрывники косились на Шульца и Югансона, переглядывались друг с другом.

Югансон тронул Светлова за плечо, проговорил по-немецки:

— Погляди, что за типы! Они похожи на пиратов из романа Стивенсона.

— Если кто-нибудь заплатит им больше и прикажет прирезать нас, они это сделают немедленно, — откликнулся Светлов.

— Ты прав, черт побери!

Дорога петляла. Гора вдруг оказалась не сбоку, а впереди. Казалось, асфальтовая полоса шоссе уперлась в нее и ехать дальше некуда. Машина остановилась. В горе зияло темное отверстие — вход в туннель, выложенный каменными плитами. Охраны около него не было. Туннель не освещался.

Светлов спросил Киреева:

— Ну что, займемся делом?

Киреев достал из машины ручные электрические фонари:

— Берите. Без них нечего соваться.

Туннель тянулся почти на километр. Киреев показал Резе и Курбану места, где надо заложить взрывчатку. Светлов мысленно представил, что получится, если при взрыве произойдет обвал.

— М-да, — вырвалось у него невольно.

Киреев услужливо подскочил к нему:

— Что вы сказали?

— Чтобы восстановить дорогу, русским придется прокладывать новый туннель.

— О да.

Киреев подозвал Резу и Курбана.

— Не подведете?

— С помощью аллаха будем стараться; но кто знает, и знаменитый силач падает на землю, поскользнувшись о корку дыни, — уклончиво сказал Реза.

— Что он болтает? — недовольно пробасил Югансон.

— Не обращайте внимания на их поговорки. Вы же знаете, иранец никогда не ответит прямо, — заметил Киреев. — Они, конечно, сделают все как надо.

В Тегеран Светлов возвращался один: Югансон уехал днем раньше, а Киреев остался, чтобы еще раз проинструктировать своих людей.

Светлов думал о том, что ему довелось увидеть... Если взорвут несколько туннелей на трассе, проложенной через хребет, идущий от северных границ Ирана в глубь страны, то дороги окажутся перерезанными не на один месяц. Переправка военных грузов через высокие и крутые горы станет почти безнадежным делом...

...Когда Светлов в тот день подъезжал к пригороду Тегерана, уже стемнело. По сторонам замелькали узкие кривые улочки. В центре города было безлюдно; жизнь в столице замирала рано.

Поставив машину в гараж, он вошел в дом. Слуга Али засуетился, загремел посудой, готовя ужин. Когда Светлов умылся и переоделся, Али, ставя перед ним вместе с едой бутылку вина, заметил:

— Арбаб[3], я вижу, очень устал, наверно, поездка была тяжелая. Пусть арбаб выпьет вина. Ржавчину горя с души снимает рубиновый хмель.

«О, он знает Хафиза», — отметил мысленно Светлов и сказал:

— Иди. Завтра пораньше принеси утренние газеты.

— Будет исполнено, арбаб, — слуга без стука притворил за собой дверь.

Али беспокоился за хозяина. Куда-то уходит, а возвращаясь, долго сидит молча. Али убежден, что за всем этим кроется женщина. Наверно, арбаб скоро женится. На ком же? Али вспомнил, что господин Зульцер часто посылал цветы в дом Сафари. Все понятно — у Сафари красивая дочь. Али взгрустнулось. Как-то отнесется к нему хозяйка? А вдруг придется уходить от агаи Зульцера? Где он еще найдет такого хозяина? Агаи Зульцер видит в слуге человека, не унижает его. Уж кто-кто, а он, Али, достаточно повидал на своем веку господ. Такого на его памяти не было. Агаи Зульцер хорошо платит. А когда жена Али заболела, он помог ему; помог арбаб и тогда, когда Али выдавал дочь замуж. Не будет больше такого хорошего места... Чем больше думал Али, тем становилось ему грустнее...

На следующий день, 25 августа 1941 года, утром — Светлов был еще в постели — вбежал взволнованный Али:

— Арбаб, Иран... Москва... Там что-то передают по радио!

Илья, вскочив, включил приемник, настроил его на Москву. Густым басом диктор читал:

«...Советское правительство, руководствуясь чувством дружбы к иранскому народу и уважением к суверенитету Ирана, всегда и неизменно осуществляет политику укрепления дружественных отношений между СССР и Ираном... Однако за последнее время, и особенно с начала вероломного нападения на СССР Германии, враждебная СССР и Ирану деятельность фашистско-германских заговорщических групп на территории Ирана приняла угрожающий характер. Пробравшись на важные официальные посты более чем в 50 иранских учреждениях, германские агенты стараются вызвать в Иране беспорядки и смуту, нарушить мирную жизнь иранского народа, вовлечь его в войну с Советским Союзом... Вследствие этого Советское правительство оказалось вынужденным принять необходимые меры и немедленно же осуществить принадлежащее Советскому Союзу в силу статьи 6-й договора 1921 года право — ввести временно в целях самообороны на территорию Ирана свои войска...»

Передавалось заявление Советского правительства.

Началось...

Илья выключил приемник, оделся. Запыхавшись, вбежал Югансон.

— Ты слышал новость? Пока я собирал сведения на побережье, большевики все-таки вторглись в Иран. Нам приказано немедленно выехать на место и приступить к операции.

Они побежали в гараж. По пути зашли к Кирееву. Серый, стального цвета «форд» помчал их всех троих на север. Навстречу, отчаянно сигналя, летели груженные чемоданами, узлами и свертками машины.

— Почуяли, чем пахнет. Бегут помещики. Все оставили. Даже собраться не успели, — ворчал Югансон.

Киреев, подавленный, забился в угол машины и молчал.

В доме помещика Дехуды тоже шли сборы. Увидев подъехавшую машину, сам Дехуда выбежал на крыльцо.

— Наконец-то! Господин Югансон! Что будем делать? Русские опередили нас.

— Надо выполнять задание, черт побери! Где Курбан и Реза?

— Здесь.

— Господин Киреев, вы едете с нами в Миане. Начинайте там операцию.

— Но возле Миане русские, — возразил Киреев.

Курбан и Реза переглянулись.

— Мы не поедем. Где вы видели баранов, которые сами идут на бойню?

— Болваны! — прошипел Югансон.

— Может, начнем с объектов, которые расположены ближе к Тегерану? — предложил Киреев. — Ведь взрывчатка по местам еще не развезена.

— Как? Вы не развезли взрывчатку?!

— Но вы не давали указаний... — ответил вконец растерявшийся Киреев.

— Это предательство! Вы сорвали операцию! — Югансон в бешенстве повернулся к Светлову. — Разоружить их и под замок!

Отобрав у всех троих пистолеты, Светлов втолкнул Киреева и контрабандистов в чулан.

— Господин Дехуда, найдите несколько машин для переброски взрывчатки, — приказал Югансон.

— А я пойду свяжусь с Тегераном, — сказал Светлов.

Но вскоре он вернулся.

— Тегеран молчит.

— Теперь попробую я.

— Не горячись, Эрих! Там, наверно, никого нет. Время очередного сеанса еще не наступило. Дехуда пригонит машины, развезем взрывчатку. Взорвем основные туннели и мосты. Тогда и доложим Миллеру.

— А кто повезет взрывчатку?

— Мы сами.

Югансон колебался.

— А может, освободим этих? Пошлем их за взрывчаткой. Она тут неподалеку, на складе бакалейной фирмы «Краузе и сын».

— Ты же сам видел — Киреев предатель, — возразил Светлов.

— Но что делать, Вальтер? Скажи, что делать? Теперь Миллер сквитается со мной за неудачу на побережье.

Югансон бросил потухшую сигарету, закурил новую. Курбан и Реза тяжело бухали в дверь сапогами.

— Э-э-эй! Выпустите нас!

— Молчать, собаки! — Югансон повернулся к Светлову. — Будь другом, сходи на дорогу, посмотри, не идут ли машины.

На перекрестке, где дорога от дома Дехуды выходила на шоссе, Светлов увидел помещика. Тот едва плелся. Вид у него был убитый.

— Машин нигде нет. — Вдруг он оживился. — Глядите! Глядите! Русские. В моем доме русские. Бежим!

— Погоди, Дехуда. Это десант. Войска не могли продвинуться так быстро. Киреев — предатель. Он, наверное, сообщил обо всем русским. Они перебросили на самолете группу солдат. У нас еще будет время уехать. А пока поглядим, что будет.

И они отошли за деревья.

Югансон медленно поднимал руки. Солдаты окружили его, вывели из чулана Киреева, Курбана и Резу, повели их за реку, где приземлился самолет. Это был десант, вызванный Светловым, когда он ходил к машине, где находилась портативная рация, «связаться с Тегераном». Взревел мотор. Самолет пробежал по лугу, взмыл над рощей. Светлов вышел из-за кустов. Дехуда робко высунул голову.

— Теперь можно идти в дом?

Светлов кивнул,

— Я пойду готовиться к отъезду. А имение придется оставить на волю аллаха.

Светлов взглянул на часы. Время сеанса. Он прошел к машине и сообщил по рации Миллеру, что Киреев сорвал операцию. Югансон и его группа захвачены русским десантом, а ему и Дехуде случай помог спастись. Группу, очевидно, предал Киреев; он же, по всей вероятности, вызвал и десант. Что им с Дехудой делать? Все бросить и выезжать в Тегеран?

Утром он был уже в Тегеране. Город выглядел необычно. Многие магазины были закрыты. Группами собирались прохожие, обсуждали волновавший всех вопрос — вступление в Иран советских и английских войск.

— Что-то будет? Что будет?

— Русских мы не боимся. А вот англичане...

— Во всем виновато правительство. Оно продалось немцам.

В особняке Миллера было мрачно и пусто. Миллер указал Шульцу — Светлову на кресло.

— Садитесь и рассказывайте.

Выглядел он бледнее обычного. Под глазами мешки. Возле рта резче залегла складка. Обхватив руками колено, он сидел неподвижно. Было непонятно, верит он или не верит. Когда Светлов кончил рассказ, Миллер горестно покачал головой.

— Да, да, все это прискорбно, Шульц. Мы не проверили как следует этого человека. Кто бы мог предполагать... Дехуда говорит, он видел собственными глазами, как Киреев водил русских по складам взрывчатки. Он указал им все наши тайники.

— Дехуда приехал?

— Да, он был у меня утром.

«Они взяли с собой Киреева, чтобы отвести от меня подозрения», — подумал Светлов.

— Три дня. Всего было три дня... Через три дня состоялся бы переворот. Все пошло бы по-другому. Но русским словно черт нашептал на ухо. Теперь кабинет Али Мансура пал. Новый премьер Форуги отдал войскам приказ не сопротивляться русским и англичанам. Наша ставка бита, Шульц... — Миллер опустил седеющую голову.

— Какие будут дальнейшие указания?

— В отношении вас?

— Да. Я думаю, мне небезопасно оставаться в Иране. Киреев может выдать меня русским.

— Вы правы. Надо подумать. Знаете что?.. — Миллер прикусил губу. — Я запрошу Канариса.

— Если я нужен здесь, я, конечно, рискну...

— Нет, нет, я посоветуюсь с Канарисом. Зайдите послезавтра.

В эту ночь Светлов долго не ложился. Ходил по комнате, думал. Что ответит Канарис? Было бы хорошо, если бы он снова вызвал его в Берлин, в центральный аппарат абвера. Битва за Иран выиграна. Теперь он нужен в Германии... Через день Светлов был у Миллера. Подполковник взял его под руку, подвел к дивану. Они сели.

— Я считаю, дорогой Шульц, что вы нужны нам здесь. Но адмирал решил иначе. Отправляйтесь в Берлин. Список ваших агентов передайте мне... В Берлине вас будут, конечно, расспрашивать, как случилась эта неудача с мостами, туннелями. Адмирал выразил мне свое неудовольствие. Расскажите все, как было...

От дальнейших воспоминаний Светлова оторвала Анна. Она вернулась из магазинов довольная, с большим свертком.

Светлов встал, свернул газету и взглянул на часы.

— Нам пора.

Вот и аэродром. Последняя перед отлетом проверка паспортов. Пограничник долго рассматривал паспорт Анны.

— Мадам Зульцер, вам придется задержаться. Кое-что в вашем паспорте нуждается в уточнении, — сказал он.

Это было как гром с ясного неба. Светлов сдержался, чтобы не запротестовать. Так много поставлено на карту! И вот... Неужели сорвется так удачно начатая операция по предотвращению заговора?

— Надолго вы нас задержите? Неужели до следующего рейса? — с улыбкой спросил Светлов.

— Возможно. На аэродроме имеется гостиница, устраивайтесь в ней. Думаю, мы все выясним быстро.

День прошел в мучительных раздумьях. А вдруг немцы, добывая паспорта, не устранили опасности провала? Тогда швейцарцы могут арестовать и его и Анну. В Москве потеряют возможность контроля над задуманным нацистами покушением. Шелленберг может отказаться от использования в Иране предложенных Светловым кандидатур и придумает другой вариант. Светлова охватило отчаянье. Он не находил себе места. Анна была спокойна и не понимала, почему ее спутник так волнуется.

— Шефы позаботятся. В крайнем случае вернемся в Берлин, — равнодушно сказала она, когда они вышли из гостиницы.

Светлов чуть не разразился гневным восклицанием, но вовремя спохватился, понимая, что Анна в конце концов может заподозрить его.

— Нам поручено очень важное дело. Это, если хочешь знать, начало моей большой карьеры. Будет неприятно остаться в стороне, — сказал он.

Когда агент Линденблатта, наблюдавший за четой Зульцер, доложил ему, что они задержаны швейцарскими пограничниками, дипломата чуть не хватил удар. Линденблатт знал, что Зульцеры едут с очень важной миссией, и понимал, какие последствия могут быть для него лично в случае провала операции с паспортами.

Он тут же связался со своим агентом, швейцарским чиновником Рихтгофеном, который добыл паспорта для Светлова и Анны.

Рихтгофен пришел на конспиративную квартиру. Это был сухопарый шестидесятилетний старик с безжизненными глазами. Отсутствием каких-либо красок на лице он напоминал египетскую мумию.

— Все, все знаю, — не дал он раскрыть рта Линденблатту. — Этот идиот Бюрле забыл поставить на паспорте Анны Зульцер защитный знак, ну, знаете, просто условную такую галочку в определенном месте, чтобы пограничники не сомневались в подлинности паспорта. Это делается для страховки. А в документах герра Зульцера все в порядке.

— Что вы растолковываете давно известные истины! Кто не знает, что такое защитный знак! Вы скажите, как выбраться из этого положения?

— Все будет в порядке. Поставим на паспорт Анны Зульцер условную отметку и вернем его пограничникам, — Рихтгофен помедлил немного и добавил: — Придется поизрасходоваться немного.

Рихтгофен по происхождению был немцем, слыл убежденным нацистом и любил в разговорах со своими шефами похвалиться, что работает на них по идейным соображениям, тем не менее он не упускал случая сорвать каждый раз солидный куш.

— Какие еще деньги? Я заплатил вам за два швейцарских паспорта столько, сколько стоит приличная обстановка для квартиры.

— Герр Линденблатт, люди так испортились, что без платы не хотят сделать и шагу.

— Ошиблись вы, а не мы. Вы и расплачивайтесь.

— Да, это так. Но знаете, там могут тянуть несколько дней.

Линденблатт вынул бумажник и, отсчитав несколько банкнот, передал старику. Тот поспешил тщательно их запрятать.

О том, что дело может затянуться, наверное, подумал и тяжело вздохнувший Линденблатт.

Пришлось ему послать в Берлин радиограмму с сообщением о непредвиденном задержании четы Зульцер. Ответ оттуда гласил, что, если в ближайший же день Зульцеры не выедут из Швейцарии, Линденблатт поедет рядовым на Восточный фронт.

Линденблатт снова «нажал» на Рихтгофена. Тот пришел на квартиру Линденблатта совсем растерянным.

— Паспорта Зульцеров и все документы, послужившие основанием для выдачи, забрал к себе шеф паспортного стола Фортон. Я бессилен сделать что-либо. Он неподкупен.

— Чем вызвана такая проверка? — испуганно спросил Линденблатт.

— Кажется, он что-то заподозрил. Ему всюду чудятся немецкие шпионы.

— Что он имеет против немцев?

— Его зятя расстреляли в Берлине, а беременную дочь послали в концлагерь.

Линденблатт, немного подумав, обрадованно вскочил с места:

— Это очень хорошо!

Рихтгофен смотрел на него непонимающими глазами.

— Все в порядке. Пока ничего не предпринимайте. Мы вернем Фортону дочь, а он выпустит за границу чету Зульцер. Идите. Когда будет нужно, я позову вас.

Через час Шелленберг получил радиограмму Линденблатта. Прочитав ее, он вызвал адъютанта.

— Немедленно выясните, в каком лагере содержится жена Цинмана. Помните, того, который имел на Фридрихштрассе большой ювелирный магазин. Пусть начальник лагеря позвонит мне по телефону.

Начальник лагеря позвонил Шелленбергу поздней ночью, когда тот уже дремал за письменным столом. Он доложил, что Эсфирь Цинман умерла в прошлом году, вскоре после родов.

— Как умерла? — закричал Шелленберг,

Не дослушав пространных объяснений, он снова заревел:

— А ребенок?

— Сын тоже умер, — пролепетал перепуганный начальник лагеря.

— Завтра утром привезите мне дело Эсфирь. Цинман. — Не мог Шелленберг так сразу отказаться от единственной возможности воздействовать на Фортона. А вдруг документы в деле Цинман подскажут что-то другое?

Начальник лагеря хотел было объяснить, что он не успеет к утру добраться до Берлина, но Шелленберг бросил телефонную трубку. Сонливость с него как рукой сняло.

Утром начальник лагеря, неизвестно как добравшийся до Берлина, сидел в приемной. Внимательно просматривая дело Эсфирь Цинман, Шелленберг обнаружил письмо. Он сразу почувствовал, что письмо может сослужить ему службу. Брезгливо взяв в руки грязный конверт, достал сложенный вчетверо потрепанный серый листок.

«Дорогие мама и папа! Очень плохо мне, дни мои сочтены, скоро увижусь с Альбертом. Вы, наверное, уже знаете, что его нет в живых. Думаю, мое письмо тогда дошло до вас. Ничего, кроме душевного покоя, я не испытывала бы в предчувствии скорой кончины, если бы не сынок. У меня родился сын, я назвала его в честь отца Альбертом. Не нахожу покоя, что будет с ним?

Мои дорогие! Как только получите это письмо, примите меры, чтобы взять Альберта из лагеря. Мне рассказывали, что был случай, когда одного ребенка здесь отдали родным. Может быть, Альберту повезет. Не оставляйте его. Обнимаю вас, мои родные, и целую. Ваша Эсфирь».

— Почему письмо не было отправлено? — спросил Шелленберг.

— Герр бригаденфюрер, женщина, которой это письмо было передано Эсфирью Цинман для отправки, была арестована. Она поддерживала нелегальную связь с городом. Во время ареста письмо Эсфири Цинман обнаружили у нее. К тому времени Цинман и ее ребенок были уже мертвы.

— А где сейчас эта женщина?

— За нелегальную связь с городом расстреляна.

Шелленберг зло взглянул на начальника лагеря, но неожиданно его осенила какая-то мысль, и он сказал:

— Возвращайтесь в лагерь и подберите у заключенных евреев годовалого мальчишку, который может сойти за сына Эсфири Цинман. Завтра этот ребенок должен быть здесь.

Шелленберг вернул дело Эсфири начальнику лагеря, а ее письмо оставил у себя.