"Стихи" - читать интересную книгу автора (Друнина Юлия Владимировна)

Юлия Друнина СТИХИ

СЛАЛОМ

Искры солнца и снега, Спуск извилист и крут. Темп, что надо, с разбега Наши лыжи берут. Вновь судьба мне послала Страсть, сиянье, полёт. А не поздно ли — слалом? А не страшно — о лёд?.. Напружинено тело, Каждый мускул — стальной. И плевать я хотела, Что стрясется со мной!

Русская советская поэзия 50–70-х годов. Хрестоматия. Составитель И. И. Розанов. Минск, «Вышэйшая школа», 1982.

ЛЮБОВЬ

Опять лежишь в ночи, глаза открыв, И старый спор сама с собой ведёшь. Ты говоришь: — Не так уж он красив! А сердце отвечает: — Ну и что ж! Всё не идёт к тебе проклятый сон, Всё думаешь, где истина, где ложь… Ты говоришь: — Не так уж он умён! А сердце отвечает: — Ну и что ж! Тогда в тебе рождается испуг, Всё падает, всё рушится вокруг. И говоришь ты сердцу: — Пропадёшь! А сердце отвечает: — Ну и что ж!

Русская советская поэзия 50–70-х годов. Хрестоматия. Составитель И. И. Розанов. Минск, «Вышэйшая школа», 1982.

ДВА ВЕЧЕРА

Мы стояли у Москвы-реки, Тёплый ветер платьем шелестел. Почему-то вдруг из-под руки На меня ты странно посмотрел Так порою на чужих глядят. Посмотрел и улыбнулся мне: — Ну, какой же из тебя солдат? Как была ты, право, на войне? Неужель спала ты на снегу, Автомат пристроив в головах? Понимаешь, просто не могу Я тебя представить в сапогах!.. Я же вечер вспомнила другой: Миномёты били, падал снег. И сказал мне тихо дорогой, На тебя похожий человек: — Вот, лежим и мерзнем на снегу, Будто и не жили в городах… Я тебя представить не могу В туфлях на высоких каблуках!..

Советская поэзия 50–70-х годов. Москва, «Русский язык», 1987.

ПЕРЕД ЗАКАТОМ

Пиджак накинул мне на плечи Кивком его благодарю. «Ещё не вечер, нет, не вечер!» Чуть усмехаясь, говорю. А сердце замирает снова, Вновь плакать хочется и петь. …Гремит оркестра духового Всегда пылающая медь. И больше ничего не надо Для счастья в предзакатный час, Чем эта летняя эстрада, Что в молодость уводит нас. Уже скользит прозрачный месяц, Уже ползут туманы с гор. Хорош усатый капельмейстер, А если проще — дирижер. А если проще, если проще: Прекрасен предзакатный мир! И в небе самолета росчерк, И в море кораблей пунктир. И гром оркестра духового, Его пылающая медь. …Ещё прекрасно то, что снова Мне плакать хочется и петь. Ещё мой взгляд кого-то греет И сердце молодо стучит. Но вечереет, вечереет Ловлю последние лучи…

Русская советская поэзия 50–70-х годов. Хрестоматия. Составитель И. И. Розанов. Минск, «Вышэйшая школа», 1982.

* * *

Всё грущу о шинели, Вижу дымные сны, Нет, меня не сумели Возвратить из Войны. Дни летят, словно пули, Как снаряды — года… До сих пор не вернули, Не вернут никогда. И куда же мне деться? Друг убит на войне. А замолкшее сердце Стало биться во мне.

Русская советская поэзия 50–70-х годов. Хрестоматия. Составитель И. И. Розанов. Минск, «Вышэйшая школа», 1982.

* * *

Я не привыкла, Чтоб меня жалели, Я тем гордилась, что среди огня Мужчины в окровавленных шинелях На помощь звали девушку — Меня… Но в этот вечер, Мирный, зимний, белый, Припоминать былое не хочу, И женщиной Растерянной, несмелой Я припадаю к твому плечу.

Юлия Друнина. Мир до невозможности запутан. Стихотворения и поэмы. Сер.: Поэтическая Россия. Москва: Русская книга, 1997.

* * *

Я столько раз видала рукопашный, Раз наяву. И тысячу — во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне.

1943

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко. Минск–Москва, «Полифакт», 1995.

ЗИНКА

1 Мы легли у разбитой ели. Ждём, когда же начнёт светлеть. Под шинелью вдвоём теплее На продрогшей, гнилой земле. — Знаешь, Юлька, я — против грусти, Но сегодня она не в счёт. Дома, в яблочном захолустье, Мама, мамка моя живёт. У тебя есть друзья, любимый, У меня — лишь она одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом бурлит весна. Старой кажется: каждый кустик Беспокойную дочку ждёт… Знаешь, Юлька, я — против грусти, Но сегодня она не в счёт. Отогрелись мы еле-еле. Вдруг приказ: «Выступать вперёд!» Снова рядом, в сырой шинели Светлокосый солдат идёт. 2 С каждым днем становилось горше. Шли без митингов и знамён. В окруженье попал под Оршей Наш потрёпанный батальон. Зинка нас повела в атаку. Мы пробились по чёрной ржи, По воронкам и буеракам Через смертные рубежи. Мы не ждали посмертной славы. Мы хотели со славой жить. …Почему же в бинтах кровавых Светлокосый солдат лежит? Её тело своей шинелью Укрывала я, зубы сжав… Белорусские ветры пели О рязанских глухих садах. 3 — Знаешь, Зинка, я против грусти, Но сегодня она не в счёт. Где-то, в яблочном захолустье, Мама, мамка твоя живёт. У меня есть друзья, любимый, У неё ты была одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом стоит весна. И старушка в цветастом платье У иконы свечу зажгла. …Я не знаю, как написать ей, Чтоб тебя она не ждала?!

1944

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко. Минск–Москва, «Полифакт», 1995.

* * *

Целовались. Плакали и пели. Шли в штыки. И прямо на бегу Девочка в заштопанной шинели Разбросала руки на снегу. Мама! Мама! Я дошла до цели… Но в степи, на волжском берегу, Девочка в заштопанной шинели Разбросала руки на снегу.

ПОЗОВИ МЕНЯ

Позови меня! Я всё заброшу. Январем горячим, молодым Заметёт тяжелая пороша Лёгкие следы. Свежие пушистые поляны. Губы. Тяжесть ослабевших рук. Даже сосны, от метели пьяные, Закружились с нами на ветру. На моих губах снежинки тают. Ноги разъезжаются на льду. Бойкий ветер, тучи разметая, Покачнул веселую звезду. Хорошо, что звезды покачнулись, Хорошо по жизни пронести Счастье, не затронутое пулей, Верность, не забытую в пути.

* * *

Теперь не умирают от любви Насмешливая трезвая эпоха. Лишь падает гемоглобин в крови, Лишь без причины человеку плохо. Теперь не умирают от любви Лишь сердце что-то барахлит ночами. Но «неотложку», мама, не зови, Врачи пожмут беспомощно плечами: «Теперь не умирают от любви…»

* * *

Качается рожь несжатая. Шагают бойцы по ней. Шагаем и мы — девчата, Похожие на парней. Нет, это горят не хаты То юность моя в огне… Идут по войне девчата, Похожие на парней.

1942

Русская советская поэзия. Под ред. Л. П. Кременцова. Ленинград: Просвещение, 1988.

* * *

Порой мне хочется назад В звон стрекозиных крыл. Но зимний ливень — снегопад Все тропки перекрыл. И мухи белые жужжат Безмолвно мне вослед: — Тебе никак нельзя назад, Дороги в юность нет… О зимний ливень — снегопад! Мороза крепкий хмель. Пора потерь, пора утрат, Последняя метель…

* * *

И опять казнит меня бессонница, И опять сквозь годы и сквозь тьму Пролетает огненная конница По судьбе, по сердцу моему. Больно в грудь ударили копыта, А потом лишь цоканье копыт. Думала, душа моя убита, А она, проклятая, горит…

* * *

И не было встреч, а разлука Как лезвие в сердце вошла. Без зова вошла и без стука Умна, осторожна и зла. Сказала я: «Сделай мне милость, Исчезни! Так больно с тобой…» «Нет, я навсегда поселилась, Я стала твоею судьбой».

* * *

Старая лента — обугленный лес. Юный Алейников, юный Бернес. Дочь говорит: «Примитив!» Может быть, правда в словах этих есть, Только отвага, и верность, и честь — Непреходящий мотив. Их проявила на плёнке война… Как надоели мне полутона Словно боимся мы сильных страстей Так, как боятся незваных гостей… Старая лента — обугленный лес, «Темную ночь» напевает Бернес. Ах, как волнует нехитрый мотив, Как покоряет сердца «примитив»!

* * *

Легка. По-цыгански гордо Откинута голова. «Техасы» на узких бёдрах, Очерчена грудь едва. Девчонка, почти подросток, Но этот зёленый взгляд! Поставлены чуть косо, По-женски глаза глядят. В них глубь и угроза моря, В них отблеск грядущих гроз… Со смуглою кожей спорит Пшеничный отлив волос. Легка, за спиною крылья Вот-вот над землей вспорхнёт… Неужто такими были И мы в сорок первый год?..

* * *

А. К.

Как мы чисто, Как весело жили с тобой! Страсть стучала в виски, Словно вечный прибой. И была ты, любовь, Полыхающим летом, Пьяным маком И огненным горицветом. Ничего не могли Друг от друга таить. Разорвав повседневности Серую нить, Мы попали В надёжные цепи из роз, Бурных ссор, Примирений И радостных слёз. А ещё мы с тобой Были в стане одном В дни, когда всё, казалось, Летело вверх дном. Вместе падали в пропасть, Взлетали вдвоём. Нас пытала эпоха Мечом и огнём. Пусть давно ты лежишь Под могильной плитой. Я осталась надежным товарищем Той, Что всегда твою память И честь защитит, Потому что любовь И оружье и щит.

* * *

Октябрь в Крыму Как юности возврат. Прозрачен воздух, Небо густо-сине. Как будто в мае Дружный хор цикад, И только утром Их пугает иней. Я осень Перепутала с весной. Лишь мне понятно, Кто тому виной…

* * *

На исходе сумрачного дня Теплый луч вдруг обласкал меня. Пробежал легко по волосам, Хоть того и не заметил сам. Теплый луч, скользни по мне потом Над моим заброшенным крестом.

* * *

Забытая тетрадь. Истертые листы… Увы, давно могу я не страшиться, Что вдруг случайно забредёшь и ты На эти потаённые страницы… Я, любящая, верная жена, Всего однажды, да, всего однажды Не то что охмелела от вина, А задохнулась от смертельной жажды. Но тут рассудок приказал: «Табу! Ты не предашь единственного друга…» И лишь прорезались на гладком лбу Морщины, словно борозды от плуга…

* * *

«Невозможно! Непостижимо!» Повторяю сто раз на дню. Прикасаюсь к тебе, любимый, Как к распятью, скорей — к огню. Нет, должно быть, мне это снится (Я поверила в чудо зря), Будто вспыхнули вдруг зарницы В грустных сумерках декабря.

* * *

Я не люблю Распутывать узлы. Я их рублю Ведь боль Мгновенье длится. Терпения покорные волы, Не создана Быть вашею возницей. Нет, если надо Всё перетерплю. Но если впереди Итог единый, Одним ударом Цепь перерублю И в ночь уйду, Держать стараясь спину. Без лишних слов, Не опуская глаз… Но сколько раз сутулюсь, Сколько раз!

* * *

Есть время любить, Есть — писать о любви. Зачем же просить: «Мои письма порви»? Мне радостно Жив на земле человек, Который не видит, Что времени снег Давно с головой Ту девчонку занёс, Что вдоволь хлебнула И счастья, и слёз… Не надо просить: «Мои письма порви!» Есть время любить, Есть — читать о любви.

* * *

Любовь проходит. Боль проходит. И ненависти вянут гроздья. Лишь равнодушье Вот беда Застыло, словно глыба льда.

* * *

Я не знала измены в любви, Я её ощущала начало Лёгкий крен, ненадежность причала И себе говорила: «Порви!» Потому, вероятно, не знала Никогда я измены в любви. Я и в дружбе могла различить Первый легкий снежок охлажденья. Обрывала с улыбкою нить И шутила ещё: «До видзення!» Только гордость Мой якорь спасенья…

СУДНЫЙ ЧАС

Покрывается сердце инеем Очень холодно в судный час… А у вас глаза как у инока Я таких не встречала глаз. Ухожу, нету сил. Лишь издали (Всё ж крещеная!) Помолюсь За таких вот, как вы, За избранных Удержать над обрывом Русь. Но боюсь, что и вы бессильны. Потому выбираю смерть. Как летит под откос Россия, Не могу, не хочу смотреть!

* * *

Нет в любви виноватых и правых. Разве эта стихия — вина? Как поток раскаленной лавы Пролетает по судьбам она. Нет в любви виноватых и правых, Никого здесь нельзя винить. Жаль безумца, который лаву Попытался б остановить…

ЦАРЕВНА

Какая грусть в кремлёвском парке Октябрьским ознобным днем!.. Здесь девочка ещё за партой Счастливо думала о Нём. Не просто девочка — царевна В кремлёвском тереме жила. Там с нею сладко и напевно Аукались колокола. Ах, как глаза её мерцали, Когда ждала свою мечту!.. Но самый грозный меж отцами Сослал безумца в Воркуту. Ушел в безмолвие. С концами… Что передумала она?.. Ей в сердце врезалась зубцами Навек кремлёвская стена.

* * *

А. К.

Мне уходить из жизни С поля боя… И что в предсмертном Повидаю сне, В последний миг Склонится кто ко мне? Кем сердце успокоится? Тобою, Твоею сединою голубою, Прищуром глаз, Улыбкою родною… Я б с радостью покинула Земное Постылое прибежище своё, Когда бы верила В другое бытиё Во встречу душ… Лишили этой веры, Сожгли как инквизиторы, Дотла… День за окном Больной, угрюмый, серый, Московский снег Порхает как зола… И всё-таки я верю, Что ко мне Ты вдруг придёшь В предсмертном полусне, Что сердце успокоится Тобою, Твоею сединою голубою, Что общим домом Станет нам могила, В которой я Тебя похоронила…

* * *

Не встречайтесь с первою любовью, Пусть она останется такой Острым счастьем, или острой болью, Или песней, смолкшей за рекой. Не тянитесь к прошлому, не стоит Всё иным покажется сейчас… Пусть хотя бы самое святое Неизменным остается в нас.

ТЫ — РЯДОМ

Ты — рядом, и всё прекрасно: И дождь, и холодный ветер. Спасибо тебе, мой ясный, За то, что ты есть на свете. Спасибо за эти губы, Спасибо за руки эти. Спасибо тебе, мой любый, За то, что ты есть на свете. Ты — рядом, а ведь могли бы Друг друга совсем не встретить. Единственный мой, спасибо За то, что ты есть на свете!

* * *

Мне дома сейчас не сидится, Любые хоромы тесны. На крошечных флейтах синицы Торопят походку весны. А ей уже некуда деться, Пускай с опозданьем — придёт! …Сегодня на речке и в сердце Вдруг медленно тронулся лёд.

* * *

Молчу, перчатки теребя, Смиряю сердца перебои: Мне отрываться от тебя Как от земли во время боя. Да, отрывалась — шла война, Стать мужественной было легче. Ты думаешь, что я сильна, А я — обычный человечек.

* * *

Не бывает любви несчастливой. Не бывает… Не бойтесь попасть В эпицентр сверхмощного взрыва, Что зовут «безнадежная страсть». Если в душу врывается пламя, Очищаются души в огне. И за это сухими губами «Благодарствуй!» шепните Весне.

* * *

Ко всему привыкают люди Так заведено на земле. Уж не думаешь как о чуде О космическом корабле. Наши души сильны и гибки Привыкаешь к беде, к войне. Только к чуду твоей улыбки Невозможно привыкнуть мне.

* * *

Ты разлюбишь меня… Если всё-таки станется это, Повториться не сможет Наше первое смуглое лето Всё в росе по колено, Всё в укусах крапивы… Наше первое лето Как мы были глупы и счастливы! Ты разлюбишь меня… Значит, яростной крымской весною, Партизанской весной Не вернешься ты в юность со мною. Будет рядом другая Вероятно, моложе, яснее, Только в юность свою Возвратиться не сможешь ты с нею. Я забуду тебя. Я не стану тебе даже сниться. Лишь в окошко твоё Вдруг слепая ударится птица. Ты проснешься, а после Не сумеешь уснуть до рассвета… Ты разлюбишь меня? Не надейся, мой милый, на это!

* * *

А. К.

Я люблю тебя злого, в азарте работы, В дни, когда ты от грешного мира далёк, В дни, когда в наступленье бросаешь ты роты, Батальоны, полки и дивизии строк. Я люблю тебя доброго, в праздничный вечер, Заводилой, душою стола, тамадой. Так ты весел и щедр, так по-детски беспечен, Будто впрямь никогда не братался с бедой. Я люблю тебя вписанным в контур трибуны, Словно в мостик попавшего в шторм корабля, Поседевшим, уверенным, яростным, юным Боевым капитаном эскадры «Земля». Ты — землянин. Всё сказано этим. Не чудом — кровью, нервами мы побеждаем в борьбе. Ты — земной человек. И, конечно, не чужды Никакие земные печали тебе. И тебя не минуют плохие минуты Ты бываешь растерян, подавлен и тих. Я люблю тебя всякого, но почему-то Тот, последний, мне чем-то дороже других…

* * *

И когда я бежать попыталась из плена Глаз твоих, губ твоих и волос, Обернулся ты ливнем и запахом сена, Птичьим щебетом, стуком колес. Все закрыты пути, все запутаны тропы Так за годом уносится год… Я лечу в пустоту, перепутаны стропы Только дольше бы длился полёт!

* * *

Нельзя привыкнуть к дьявольскому зною, Всё вытерпеть, сжать зубы, не упасть, Мы каждый раз бредём, как целиною, По той стране, что называют «Страсть», Где невозможно досыта напиться, Где ветер пыль горячую кружит, Где падают измученные птицы, Где манят и морочат миражи…

* * *

Всё зачеркнуть. И всё начать сначала, Как будто это первая весна. Весна, когда на гребне нас качала Хмельная океанская волна. Когда всё было праздником и новью Улыбка, жест, прикосновенье, взгляд… Ах океан, зовущийся Любовью, Не отступай, прихлынь, вернись назад!

* * *

Что любят единожды — бредни, Внимательней в судьбы всмотрись. От первой любви до последней У каждого целая жизнь. И, может быть, молодость — плата За эту последнюю треть: За алые краски заката, Которым недолго гореть…