"И я ему не могу не верить…" - читать интересную книгу автора

Упреждающий удар

Еще 12 сентября Щепкин признал на допросе, что найденные у него записи продиктованы им и предназначены для отправки в штаб Деникина. Но он отрицал связь с какой-либо военной группой. Однако из тех же документов явствовало, что такая связь существовала. И это вскоре было доказано. Чекисты из засады в доме Щепкина задержали А. А. Волкова — профессора института путей сообщения, оказавшегося дешифровщиком указаний, поступавших из штаба Деникина, П. М. Мартынова — бывшего офицера, инспектора Всевобуча, Г. В. Шварца — деникинского курьера.

На допросе Мартынов подтвердил, что «Национальный центр» непосредственно связан с заговорщической военно-офицерской организацией, так называемым «Штабом Добровольческой армии Московского района», которая считает себя частью Добровольческой армии Деникина и, естественно, построена по принципу военному. Участники заговора разбиты на подразделения, есть и разведка. В организации поддерживается воинская дисциплина и порядок. Мартынов дал и такое весьма ценное показание: вооруженное выступление в Москве намечено на вторую половину сентября. Больше он ничего не знал.

Кто возглавляет «Штаб Добровольческой армии Московского района»? Каковы его силы? Из каких источников Деникин получает информацию о Красной Армии? Все это предстояло выяснить Особому отделу ВЧК, с тем, чтобы предупредить, а точнее, упредить выступление контрреволюционных сил и разгромить их.

В одну из тревожных сентябрьских ночей 1919 года Феликс Эдмундович вызвал к себе Менжинского, Павлуновского, Артузова и других руководящих работников ВЧК.

— Здравствуйте, товарищи! Садитесь!

— Вот взгляните…

На столе лежал листок, испещренный цифрами, — плод раздумий Феликса Эдмундовича. Менжинский и Артузов быстро пробежали глазами записи, обратив внимание на итог: один к десяти.

— Надеюсь, вы поняли смысл этого соотношения?

— Как не понять, Феликс Эдмундович, — утвердительно ответил Менжинский. — Мы тоже занимались подобными расчетами и пришли примерно к тем же цифрам. Сегодня в Москве наших сил мало — все, кто мог, ушли на деникинский фронт. Белогвардейцев в столице окопалось раз в десять больше, чем бойцов в гарнизоне. Они, безусловно, выжидают удобный момент, чтобы выступить против Советской власти. Такой момент, по нашему мнению, и это совпадает с оперативными данными, наступит, когда Деникин подойдет к Туле.

— С вашей оценкой сложившейся ситуации вполне согласен, — убирая листок, проговорил Дзержинский и устало сел. Все эти дни председатель ВЧК спал лишь урывками — не позволяла обстановка. Посерело от переутомления лицо, черты его заострились, глаза лихорадочно блестели. Однако и в таком болезненном состоянии Дзержинский не позволял себе расслабиться, выглядел, как всегда, подтянутым и собранным.

Лаконично и четко Феликс Эдмундович сообщил о последнем разговоре с Владимиром Ильичей, дал конкретные указания о нанесении удара по окопавшемуся контрреволюционному сброду в Москве.

— Удар по «Национальному центру», «Штабу Добровольческой армии Московского района», другим организациям и военным группам заговорщиков должен быть нанесен одновременно, — излагая суть оперативного плана, говорил Феликс Эдмундович. — Разрозненные аресты лишь заставят противника законспирироваться еще глубже или преждевременно выступить. И то и другое нам никаких выгод не сулит. Удар к тому же должен быть не ответным, а упреждающим…

Этот план, отвечающий сложившейся обстановке и учитывающий реальное соотношение сил, был принят к руководству.

Да, действительно, в Москве надежных, верных войск в ту пору было мало. Они ушли на фронт, на какое-то время стабилизировавшийся в районе Курска. Главной военной силой ВЧК были дислоцированные в Кремле пулеметные курсы, сформированные из бывших унтер-офицеров.

Опорные пункты контрреволюции — военные школы «Выстрел» (пехотная), «Маскировка» и артиллерийская. В одной только «Маскировке» окопалось несколько десятков контрреволюционно настроенных офицеров.

Перед ВЧК встала нелегкая задача — обезвредить белогвардейских офицеров, не допустить их выступления в поддержку Деникина. Для этого по замыслу Дзержинского необходимо было в первую очередь выявить руководящее ядро белогвардейцев и нанести по нему удар.

Перед чекистами — непосредственными исполнителями плана председателя ВЧК — встал вопрос: с чего начать? В создавшейся обстановке промедление смерти подобно. Офицеры могли выступить со дня на день. Срочно были приняты некоторые меры для их нейтрализации. Руководители операции, конечно, понимали, что этим офицерского мятежа не предотвратишь, в лучшем случае — можно лишь ослабить. Их неотступно преследовала мысль: «Надо найти честных людей и опереться на них. Только так можно добраться до белогвардейской верхушки».

С ликвидацией подпольного руководящего штаба Ф. Э. Дзержинский справедливо связывал успех всей операции.

И действительно, такие люди, конечно, были. ВЧК всегда держала курс на поддержку своей деятельности народом, всеми честными людьми, в том числе и лояльно настроенными военными специалистами, бывшими офицерами старой русской армии. И на этот раз руководство ВЧК не мыслило проведение операции без помощи преданных Советской власти людей. У ВЧК уже обозначились кое-какие подходы к офицерской среде. Но пока они только обозначились, достаточным оперативным материалом чекисты еще не располагали. И все же в их руках вскоре оказалась важнейшая нить, которая привела к одному из главных руководителей белогвардейского заговора.

…Артузову позвонили из комендатуры:

— Военный, наймется, доктор, хочет непременно увидеть товарища Дзержинского. Приходит второй раз. Пускать или не пускать?

Сердце екнуло от предчувствия…

— Я выйду, разберусь. Задержите доктора до моего прихода.

Через несколько минут Артузов уже беседовал в своем кабинете с молодым еще человеком в хорошо подогнанной военной форме, с отличной выправкой кадрового офицера.

Артузов представился и спросил:

— Что вас, уважаемый доктор, привело к нам? — он уже знал, что неожиданный посетитель действительно военврач, в настоящее время — начальник медсанслужбы окружной артиллерийской школы.

Вздохнув, доктор просто ответил:

— Совесть…

— Слушаю вас…

— Мне бы хотелось встретиться с товарищем Дзержинским.

— Это вполне возможно. Но мне нужно знать, по какому делу вы добиваетесь такой встречи? Феликс Эдмундович чрезвычайно занятой человек, хотя и старается никому не отказать в разговоре. Может быть, я смогу быть вам полезным?

— Видите ли, я оказался в двусмысленном положении… С одной стороны, я врач окружной артиллерийской школы и должен в интересах этого учреждения не выносить, как говорится, сор из избы… С другой стороны… Словом, дело в том, что по слабости характера я позволил втянуть себя в сомнительную офицерскую организацию, выступающую против Советов.

— Вот как? — удивленно вскинул брови Артур Христианович. — И что же это за организация, каково ее политическое кредо?

Видимо, признание нелегко давалось сидящему перед Артузовым военному.

— Организация офицерская… — с усилием выдавил он наконец, — действует в нашей артиллерийской и других школах… Совесть не позволяет мне молчать. Я не раз слушал Ленина и во многом с ним солидарен…

Артузов усмехнулся по поводу такой искренней политической наивности, заметил мягко:

— Раз вы с Лениным солидарны, значит, и с нами должны быть солидарны. ВЧК-то создан Лениным и является орудием диктатуры пролетариата. И вы должны нам помочь ликвидировать эту организацию, раз она выступает против Советской власти. Кто ее возглавляет?

Доктор замялся:

— Я пришел к вам, как на исповедь, а вы толкаете меня на это самое… на фискальство.

Артузов понимал собеседника: подобные взгляды были типичны для определенной части интеллигентов в то тревожное время, и, конечно, столкнуть с них доктора будет нелегко. Утешало одно: он, Артузов, имеет дело с безусловно честным человеком, хотя и склонным к идейным шатаниям и разделяющим предрассудки своего окружения, но искренне симпатизирующим Советской власти. В конце концов, сообщение об организации в артиллерийской школе — уже конкретный факт, опираясь на который можно работать.

— Так я пойду, — неожиданно заторопился доктор.

Артузову необходимо было задержать его хотя бы на несколько минут. Может, он еще скажет что-нибудь важное?

— Вы же хотели встретиться с товарищем Дзержинским?

— Я предвижу, что он мне посоветует. Я так и поступлю, выйду из организации.

«Господи, — подумал Артузов, — святая простота! Он полагает, что его благородные коллеги-офицеры так и позволят ему добровольно уйти от них. Его же убьют!»

— В таком случае я вас не задерживаю и лишь хочу от имени ВЧК поблагодарить за то, что вы пришли к нам. Ваш приход я рассматриваю как доверие к ВЧК со стороны интеллигентного человека. И еще вот что… От себя лично позволю дать совет: не стоит рассказывать сослуживцам о визите к нам и распространяться о своем выходе из организации.

В глазах доктора мелькнула растерянность, похоже, он понял обоснованность предупреждения. Артузов не был назойлив. Уговаривать доктора не стал, понимая, что тот больше ничего не расскажет. И все же Артур Христианович надеялся, что разбуженная совесть доктора, возникший в душе внутренний конфликт заставят его сделать последующий, более решительный шаг к установлению истины. А пока спасибо ему и за то, что сообщил о конкретной контрреволюционной организации.

Доктор какое-то время нерешительно топтался на месте, потом надел фуражку и было собрался выйти из кабинета. Но не вышел, остановился в задумчивости. «Терзается, — подумал Артузов, — что-то еще хочет сказать».

— Я вам все-таки советую встретиться с товарищем Дзержинским, — сказал он, рассчитывая, что с председателем ВЧК посетитель будет говорить более откровенно.

Феликс Эдмундович принял доктора. В его кабинете военврач действительно разговорился, ругал некую личность:

— Играет в будущего диктатора Москвы, белая кость!

…Вроде бы невзначай и вне связи с контрреволюционной организацией военврач упомянул фамилии начальников двух окружных военных школ: артиллерийской — Миллера и «Маскировки» — Сучкова. Дзержинский сделал вид, что он так и не понял, проговорился доктор случайно или назвал фамилии намеренно, но в такой форме, чтобы не выглядеть перед ним доносчиком.

Дзержинский перевел разговор на какие-то пустяки, но при этом дал понять посетителю, что ценит его искренность и деликатность.

Доктор ушел удовлетворенный и обещал, что он еще как-нибудь зайдет, если это принесет пользу Советской власти.

В руках чекистов оказались уже вполне реальные данные: Миллер и Сучков. Начинать надо с Миллера. Как-никак в распоряжении начальника артиллерийской школы были не маскировочные средства, пускай и с многочисленной обслугой, а самые настоящие орудия с основательным запасом снарядов.

Не теряя времени, чекисты установили наблюдение за предателем. Они узнали, в частности, что недавно Миллер просил заместителя председателя Реввоенсовета республики Склянского выделить для школы еще одну батарею скорострельных орудий, а ему лично — мотоцикл с коляской. РВС его просьбу пока не рассматривал. Узнав об этом, Дзержинский подумал: «А что, если дать ему этот мотоцикл, разумеется с нашим водителем в придачу?»

Связались со Склянским, и тот отдал необходимое распоряжение. Вскоре перед начальником артиллерийской школы предстал красноармеец, облаченный в кожаные галифе, куртку и шлем с огромными очками. Такими же были и сверкающие, словно начищенные ваксой, перчатки с раструбами. Все это хромовое великолепие странно контрастировало с простецким, явно рязанского происхождения обликом водителя.

— По распоряжению Реввоенсовета красноармеец Кудеяр прибыл в ваше распоряжение! — отрапортовал он Миллеру.

Настоящая фамилия Кудеяра была Горячев, а должность — оперработник ВЧК.

Артузов уже знал, что Миллер — человек не очень большого ума, но непомерного честолюбия. Персональный мотоцикл — тогда большая редкость — для такого, как Миллер, — прежде всего дело престижа. А когда речь идет о личном престиже, тут уж не до бдительности. Все было настолько естественно, что не вызвало никаких подозрений у Миллера.

Горячев стал возить Миллера ж быстро вошел к нему в доверие. Ездил начальник артиллерийской школы много — по всей Москве и пригородам. А водитель был безотказен, не жаловался на усталость и переработку, был в меру услужлив. Он аккуратно возил своего пассажира и запоминал адреса, где ему приходилось бывать вместе с начальником школы, фамилии и лица людей, с которыми тот встречался. В предельно короткий срок у ВЧК накопилось множество данных о связях Миллера. Так, в частности, были определены кое-какие тайники с оружием, установлены личности отдельных командиров боевых групп.

Некоторые из ответственных работников ВЧК склонны были немедленно начать аресты наиболее активных офицеров, но Дзержинский утверждал иное: аресты одиночек мало что дадут, надо разгромить белогвардейцев одним мощным ударом, нанесенным в благоприятный момент.

К этому времени военврач артиллерийской школы активно и сознательно включился в чекистскую операцию, помог установить главных руководителей белогвардейской организации Ходынского, Замоскворецкого и других районов, а также и центрального штаба, находившегося в квартире Ступина.

Теперь Артузову нужно было выяснить, каковы конкретные планы и намерения штаба. Чтобы получить обстоятельные ответы на эти вопросы, необходимо было ознакомиться с содержанием штабных документов. Конечно, можно было найти пути для проникновения чекистов в сам штаб, но для этого требовалось время. И Артузов с разрешения Павлуновского решил «заглянуть» на квартиру Ступина сам.

На другой день Ступин сообщил своим друзьям:

— Кто-то побывал у меня дома, наверное, анархисты балуются. Вино искали, а его запас у меня давно иссяк. Слава богу, все документы целы. Им не бумага нужна была…

Из документов штаба чекисты узнали планы белогвардейцев во всех деталях. В их руках оказалось даже заранее подготовленное воззванию заговорщиков к населению с призывом не оказывать сопротивления деникинским войскам, арестовывать коммунистов.

ВЧК выявила все главные силы, которыми располагал штаб заговорщиков. Они сосредоточивались, как и предполагалось, в трех офицерских школах. Кроме того, изрядное количество офицеров осело в некоторых районах Москвы. Особый отдел разработал во всех деталях план бескровного захвата заговорщиков.

Артузов и его сотрудники хорошо изучили жизнь школ, распорядок дня (он пунктуально выполнялся). Один его пункт привлек внимание чекистов. Командиры и слушатели артиллерийской школы регулярно занимались гимнастикой. Вот и решено было использовать очередной выход всех курсантов на гимнастический урок для разоружения и ареста офицеров-заговорщиков. Артузов попросил комиссара школы очередное занятие по гимнастике под предлогом плохой погоды провести не во дворе, а в манеже. Ничего не подозревая, первыми вошли в помещение офицеры. Как обычно, сложили оружие, разделись, построились, но… урок не состоялся. У дверей манежа мгновенно были выставлены два пулемета. Кто-то вскрикнул в отчаянии, кто-то громко клял себя, что так глупо попался в руки ЧК. Но одно поняли все — сопротивление бесполезно.

В ходе следствия Артузов узнал много нового о планах штаба заговорщиков. С падением Тулы их артиллерия должна была обстрелять Кремль. Офицерской диверсионной группе из двадцати человек предписывалось взорвать железнодорожные мосты, чтобы не допустить подвоза красных войск к Москве. Другой группе офицеров поручалось вывести из строя связь РВС с фронтами и Кремля с ВЧК.

Следствие показало, что кое-кто из белогвардейских офицеров остался на свободе. В частности, на плане-схеме с зашифрованными обозначениями дислокации белогвардейских сил в Москве буквой «Ф» была помечена артиллерийская позиция. Что или кто за ней скрывается? Просмотрели поименный список комсостава округа. На букву «Ф» значился в числе прочих командиров некий Флейтер, имеющий в своем распоряжении артбатареи. Но причастен ли он к белогвардейской организации? Флейтер жил на Ходынке. На рассвете один из чекистов через окно пробрался в его квартиру и растормошил хозяина.

— Что, уже началось? — спросонья спросил Флейтер, видимо приняв чекиста за связного от Миллера. И тут же прислушался: где-то звонил колокол. Флейтер перекрестился, стал натягивать галифе, приговаривая:

— Ну, держитесь, господа большевички, сейчас мы вам всыплем по первое число.

Одевшись, Флейтер вытащил из-под матраса схему Москвы и Кремля. Тут же он и был арестован.

19 сентября арестовали и Миллера. Оказавшись в ВЧК, этот самовлюбленный и самонадеянный человек, мнивший себя одним из будущих правителей Москвы, мигом утратил всю свою былую спесь, повел себя как жалкий трус, думающий лишь о том, как спасти свою шкуру. Было неприятно смотреть, как юлил и изворачивался Миллер, пытаясь убедить Артузова, что стал жертвой следственной ошибки, что в действительности он лояльный и заслуженный военспец.

Менжинский и Артузов молча слушали его излияния. Наконец Вячеслав Рудольфович, которому, видно, надоел этот балаган, кивнул Артузову. Тот подошел к двери и приоткрыл ее. В следственную камеру Бутырской тюрьмы вошел Кудеяр. На сей раз Горячев был одет в свою настоящую форму. И Миллер все понял. Тут же он, даже не смутившись, заявил:

— Лучше быть пять минут трусом, чем мертвым героем. Дайте мне бумагу и карандаш, я сам напишу показания…

Заключительный допрос Миллера (уже в ноябре) провел Ф. Э. Дзержинский. Сохранилась его запись в протоколе: «Сегодня, 23.IX, Миллер мне рассказал, что в разговорах они строили планы, как захватить Ленина в качестве заложника против красного террора и для этой цели держать его в каком-нибудь имении вне Москвы. Ф. Дзержинский».

…Обыск в квартире Алферова проводили еще в ночь на 29 августа член коллегии ВЧК Варлаам Александрович Аванесов и сотрудник Особого отдела Федор Тимофеевич Фомин. Ночь на исходе, все осмотрено, но ничего компрометирующего не обнаружено. Но Аванесову не верилось, что Алферов, входивший в руководство «Национального центра», не хранил у себя никаких документов. Перед Аванесовым росла груда книг, старых газет и журналов, частных писем. Он их неторопливо и безрезультатно пролистывал. И тут вдруг в кармане старых брюк хозяина дома Фомин нашел его записную книжку. Аванесов перелистал и ее, встряхнул на весу, вдруг что-нибудь высыплется. Алферов и бровью не повел, опытный конспиратор, с выдержкой.

Аванесов стал изучать записи. Остановился на листке, где, похоже, Алферов вел учет своих должников.

— Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп., Владимир Павлович — 453 руб. 23 коп., Сергей Петрович… — читал вслух Аванесов, искоса поглядывая на хозяина. Тот почему-то напрягся, изменился в лице. Варлаам Александрович понял — в этих записях кроется какая-то тайна, вряд ли сам Алферов ее откроет. К этому моменту чекисты обыск прекратили и ждали дальнейших распоряжений.

— Возобновить обыск, — после некоторого раздумья приказал Аванесов. «Подряд все смотрим, — подумал он, — а надо бы выборочно». И он взялся за тщательное и последовательное изучение тех предметов, которыми Алферов пользовался повседневно… Простукал коробочки на письменном столе, поднял покрывавшее его зеленое сукно, осмотрел папиросницу — ничего. Развинтил малахитовое пресс-папье и… вдруг из-под его тяжелой крышки выпали крохотные листки папиросной бумаги. Стал читать — бисерным почерком выведены какие-то имена и фамилии. Алферов заерзал на стуле.

Аванесову пришло в голову сравнить инициалы, выведенные на листках, с записями в книжке. Может быть, между ними есть какая-то связь? Некоторые инициалы совпали.

Наблюдая исподлобья за действиями Аванесова, Алферов не замедлил вмешаться:

— Это мои карточные должники. Задолжали за преферансом, очень азартно играют.

— Зачем же так далеко прятать список?

— Вы же мужчина, знаете, как жены относятся к деньгам и картам…

— Ну, ну… Все понимаю…

«Цифры, цифры долга, что они могут означать? Они мертвы, сухи. Может быть, их сделать еще суше? Отнять «руб.» и «коп.»? Слить воедино? Что получится?»

Раздался резкий телефонный звонок. Кто-то тревожил Алферова в столь ранний час. Аванесов снял трубку. Телефонистка извинилась — ошиблась номером. И тут Аванесов встретился взглядом с загоревшимися глазами Фомина. Догадка осенила их одновременно. Варлаам Александрович вернулся к аппарату, покрутил ручкой. Телефонистка тут же ответила.

— Барышня, соедините меня с номером 4-52-73. Попросите Виктора Ивановича.

— Ждите…

Через полминуты в трубке загудел чей-то заспанный бас:

— Я слушаю.

— Извините, Виктор Иванович, я сосед Алексея Даниловича, звоню по его просьбе. С ним плохо, сильный сердечный приступ. Не можете ли вы срочно приехать к нему? Он хочет вам что-то передать.

— Выезжаю, ждите…

Через полчаса таинственный Виктор Иванович оказался в руках чекистов. Так же были взяты Владимир Павлович, Сергей Петрович и многие другие члены «Национального центра».

Труднее оказалось поймать Ступина. Он постоянно менял места своего пребывания, то останавливаясь у кого-либо на даче, то на квартире. Задержали его в маленькой гостинице одного из подмосковных городков только 19 сентября.

Были арестованы и стоявшие за спиной Ступина бывшие генералы. 18 сентября 1919 года Ф. Э. Дзержинский доложил на объединенном заседании Политбюро и Оргбюро, в котором участвовал В. И. Ленин, о мероприятиях ВЧК по разгрому заговорщических организаций. 19–20 сентября ВЧК арестовала всех основных руководителей заговора. 21 сентября Ф. Э. Дзержинский доложил ЦК РКП (б) о ликвидации «подготовлявшегося в Москве восстания белогвардейцев».

23 сентября 1919 года в «Известиях ВЦИК» появилось сообщение и обращение ВЧК ко всем гражданам Советской России по поводу разгрома «Национального центра» и опубликован список 67 главных заговорщиков, приговоренных Военным трибуналом за измену и шпионаж к высшей мере наказания. А в общей сложности чекисты совместно с красноармейцами-коммунистами, при помощи рабочих московских заводов арестовали около 700 участников контрреволюционных организаций, главным образом бывших кадровых офицеров.

Три скоротечных дня. Да, столько длилась завершающая часть операции по ликвидации «Национального центра» и штаба «Добровольческой армии Московского района». Чем она была для Артузова? Скорее всего фундаментальной школой Дзержинского, чей революционный опыт, неповторимая проницательность, личный пример и весь духовный склад стали жизненной опорой многих чекистов, в том числе и Артузова. И не случайно спустя годы в своих лекциях перед молодыми чекистами Артур Христианович не переставал повторять, что гордится тем, что ему выпала радость близко знать такого человека, как Дзержинский, человека светлой ярости и молодого кипения.