"Амалия" - читать интересную книгу автора (Кекконен Сюльви)

6

По краям шоссе высятся снежные валы. Погибших воинов Такамаа хоронят в воскресенье, после церковных церемоний. Священник читает свое благословение, и над могилой гремит ружейный залп. Мороз такой, что песня застывает на губах провожающих.

Вдруг кто-то из толпы кричит:

— Они не в вере умерли!

Священник не слышит замечания или делает вид, что не слышит. Не снижая тона, поет он погребальную песнь:

Напев поднимается ввысь над сугробами кладбища, устремляется в небо, точно дым одинокой, затерянной среди болот избушки в морозное утро.

Похоронный кофе будут пить в большой избе Ээвала. Амалия уже несколько дней подряд протапливала обе избы и все комнаты дома. Старые постройки Ээвала совсем обветшали, тепло уходит и в окна, и в щели нижних, подгнивших бревен. Гости собираются в старой, большой избе, здороваются, пожимают друг другу руки. Бревенчатые стены внизу, под лавками, все-таки покрыты инеем, как ни старалась Амалия топить. Собравшихся угощают настоящим кофе. После первой чашки гости отогрелись, и просторную избу заполняет говор.

Старуха сидит на высокой скамье против окон, рядом с Хукканеном. Ноги ее не достают до пола и беспомощно болтаются. Подол длинной юбки колышется, подобно черным крыльям. Старуха надела на себя воскресную юбку первой жены Хукканена. Юбка так длинна, что приходится придерживать обеими руками. Первая хозяйка была гораздо выше Старухи. Передник свой Старуха оставила дома, вместе с трубкой. Теперь она сидит с распухшими от слез глазами, сложив шишковатые, ничем не занятые руки на круглом, как мяч, животе, клюет носом и беззвучно шевелит губами. Но зато Хукканен разглагольствует без умолку. Говорит он о погоде и о небесных знамениях, о безумии господ и о мировых войнах, о большой комете, посланной как предупреждение перед обеими войнами. «Но они не верили знамению, эти господа, эти высокоученые ничтожества». Длинным плевком на добела выскобленный Амалией пол Хукканен словно подкрепляет свое заявление. Пастор в течение всей этой проповеди Хукканена беседует с хозяевами Такамаа и словно ничего не слышит. Он знает, что у старика три сына на войне. Здесь это знают все. Знают также, что двое из них еще до войны ушли от отца, возмущенные его чудовищной скупостью.

Тетушка Ийда хлопочет возле гостей, наливает всем кофе. Антти тетушка кормит все время печеньем и кусочками сахара, будто хочет этим отвлечь мальчика от его горя. Амалия в своем черном платье ходит медленно по избе. На голове у нее черный воскресный платок матери. Пааво и Кертту приехали накануне и останутся здесь до завтра. Ээва тоже приехала, но она уезжает сегодня же вечером, с последним автобусом. Ааретти и вовсе не нашел времени приехать. Оказывается, и дела в тылу могут быть неотложными в военное время. Дочери Ээвы по-прежнему в Швеции, а сама она занята делами союза «Лотта-свярд». На ней парадный костюм «Лотты», изящные сапоги на высоких каблуках. Амалия рядом с сестрой кажется совсем тощей, точно тень в слабо освещенной избе. Висящая под матицей керосиновая лампа с широким абажуром освещает лишь середину избы, а расставленные на столе свечи домашнего изготовления больше трещат, чем светят. Запах сала, идущий от свечей, смешивается с запахами самосада и кофе.

Пааво ходит среди гостей как хозяин. Знакомые с детства люди сидят и вокруг освещенного стола, и в темноте по углам избы. Все забрасывают Пааво вопросами. Пааво отвечает как может. Когда, по мнению господ, кончится война? Кто победит? Что будет с побежденным? И так далее. Все это, конечно, сложные вопросы, на которые ответить нелегко, это понимает всякий, но все-таки учитель, приехавший из столицы, может, что-нибудь да знает... А война — такое дело, о котором молчать нельзя... Вокруг нее теперь все вертится.

Когда разошлись гости, родственникам, приехавшим издалека, подают ужин на краю торжественно убранного стола. Тетушка Ийда приносит новые трескучие свечи и собирает поминальный ужин. Ээва сидит за столом между Пааво и Амалией. Времени у нее в обрез. Через час двадцать минут, согласно расписанию, мимо Ээвала должен пройти последний автобус.

Антти после похорон всю дорогу плакал. Мальчик испугался выстрелов и множества людей, одетых в черное. Пока гости пили кофе, тетушка отвела мальчика в комнату Кертту, уложила в постель и тепло укрыла. Теперь он спит крепким сном.

Пааво спрашивает у Амалии:

— Может быть, ты, Амалия, и в эту зиму управишься с делами в Ээвала? Тебе ведь не так уж трудно вывезти из лесу готовые штабеля и присматривать за ними.

— Конечно, Амалия позаботится, — уверяет тетушка. — Ведь твой участок совсем рядом с лесом Амалии. Хороший, крупный лес у вас обоих. Ээверт осматривал эти угодья. От порубок они не пострадали. Там можно было бы наклеймить много деловых стволов.

Тетушка кладет на тарелку Амалии печенку в молоке и предлагает другим. В Ийккала к поминкам зарезали отпоенного теленка, и тетушка вкусно приготовила печенку. Амалия ест неохотно, и Кертту смотрит на нее как на тяжелобольную. Когда Амалия получила известие о смерти Таави, она вела себя, по мнению Кертту, совсем как сумасшедшая. Кертту рада была, что смогла уехать к мужу. Но она не решилась взять с собой Эльви в город, подвергающийся опасности. Девочка осталась у Амалии в Ийккала. Пааво обещает Амалии, что завтра перенесет к ней приемник из Ээвала. Он даже привез с собой новый аккумулятор. Теперь мать и сын смогут послушать, что творится в мире. По лицу Амалии пробегает тень улыбки, но она ничего не говорит. Весь день она ничего не говорила. Ее угнетает мысль — как развлечь сына; ведь если Эльви уедет, мальчик останется один, и теперь уже нельзя сказать ему, что отец вернется.

В тот день, когда Таави мальчишкой появился в их имении, Ээва получила свой первый велосипед. Амалия каталась тогда на сестрином велосипеде, описывая большие круги во дворе Ээвала. Сегодня, в день похорон Таави, Амалия целый день кружила по этому же двору. Тетушка хозяйничала в Ийккала, пекла хлебы и готовила поминальный ужин. Амалия же дома пробыла недолго, только подоила коров. Зато в Ээвала ей досталось. Много охапок заледенелых дров принесла она, чтобы натопить печи Ээвала, мыла потолки и стены, скребла полы. Она так устала от работы, что, кажется, даже забыла, ради чего она все это делает. Старый, вязанный из тряпочек половик в комнате матери напомнил ей и желтое девичье платье Ээвы, и синие рубашки ее братьев, и множество темных полосатых передников матери, изношенных и пущенных на половики. Готовя Ээвала к приему гостей, она вспомнила свое девичество, молодость братьев и сестры, годы, когда еще родители были живы. Все сколько-нибудь пригодные тюфяки она взбила и привела в порядок. Сколько постелей она приготовила для гостей — это Амалии даже трудно вспомнить. Во всяком случае, Ааретти с женой она мысленно поместила в спальню отца и матери. Это и теперь еще самая теплая комната Ээвала, и Амалия решила, что горожанке, жене Ааретти, там будет хорошо. Для Ээвы она постелила в их прежней девичьей комнате и принесла синее одеяло, которое мать дала ей выстегать, когда купила машинку, чтобы шить приданое для Ээвы.

Но теперь и Ээва не укроется ее синим одеялом, и Ааретти с женой не будут пить утренний кофе в родительской спальне. Ну и пусть. Она ведь все равно совсем не умеет разговаривать с теперешней Ээвой, наверно, не сумела бы говорить и с Ааретти, хотя они и казались ей такими близкими, когда она убирала комнаты к их приезду. На столе потрескивали свечи, а на потолке, над широким абажуром, притаилась тьма. Амалии кажется, что оттуда на сидящих за столом спускается темнота, словно сажа из коптящей лампы. Амалия смотрит на лампу: стекло прозрачно, и огонь внутри него кажется живым золотом. Она переводит взгляд с лампы на сидящих за столом. Ээва рассказывает о своих дочерях. Пааво поглядывает на нее искоса и замечает:

— Не слишком ли ты хвастаешься своими успехами? Говоришь, и дочерей вовлекла в свою деятельность? По-моему, ты преувеличиваешь. Вероятно, им в Швеции живется неплохо, но...

— Ну ладно, оставь. Я просто пыталась немного оживить беседу. Вы все молчите, как умирающие.

Она встает из-за стола и прощается; подойдя к Амалии, она обнимает ее за плечи.

Утром, почти на рассвете, Пааво принес в Ийккала радиоприемник. С помощью Антти он приколотил для него полочку на стене, вывел на крышу антенну, а теперь объясняет мальчику, как включать и выключать, как находить волну, как сделать громче или тише. Затем Антти отправляется с дядей в Ээвала. По мнению Пааво, Амалии с сыном надо запастись на зиму книгами для чтения.. После завтрака Антти с дядей возвращаются в сопровождении Эльви. У каждого — пачка книг. Книги складывают на столе в комнате Амалии. Эльви и Антти торопятся в хлев. Эльви хочет перед отъездом в Хельсинки, пока еще светло, попрощаться с коровами, овцами и телятами. Амалия и Пааво остаются и перебирают книги. Амалия читает заглавия, имена авторов: Ахо[3], Линнанкоски[4], Алкио[5]. Их она знает. Но тут есть и незнакомые иностранные имена: Флобер, Чехов. Кровь приливает к голове Амалии, она почти кричит:

— Неужели ты думаешь, что я это пойму?

— Конечно, ведь это же чистый финский язык, — спокойно отвечает Пааво. — Тут каждое слово по-фински. Если эти книги тебе не понравятся, выбери себе из библиотеки Ээвала другие. Там есть и научно-популярные, есть и поэзия. Эйно Лейно[6] и Ларин-Кюэсти[7] тебя, наверно, увлекут.

Амалия слишком возбуждена. Она продолжает:

— Как ты можешь говорить, что я все понимаю на чистом финском языке! Вчера я даже не поняла ни слова из того, что говорил священник. И что за молитвы пели... А может быть, это даже и не молитвы... Я даже не знаю, кого хоронили в этих гробах! Они стояли на носилках, а крышки их были плотно привинчены... И тот гроб, на котором стояло имя Таави, тоже был наглухо закрыт.

Тут голос у Амалии срывается, и она с плачем бросается на кровать. Молча смотрит Пааво на плачущую сестру. Он ждал этих слез, ждал с надеждой. Он садится на край ее постели, поворачивает к себе заплаканное лицо сестры и вытирает его своим большим носовым платком. Вытирает так же, как утирал слезы Амалии, когда маленькая сестренка расшибла себе лоб на пороге хлева.