ГЛАВА ПЕРВАЯ. СУМЕРКИ

Вой сирены застал Михеича как раз в тот момент, когда он прикидывал по своим трём оставшимся костяшкам домино – стоит делать рыбу или нет? Вроде ж пятёрки застряли у Лёхи? На захватанной газете рядом тихо позабылись остатки обеда – с опустевшей четвертинкой и неизменным шматком подтаявшего по жаре сала, а к хлебным крошкам со страхом и вожделением уже присматривался усевшийся на ржавые перильца наглый воробей.

– Да чтоб им! – в сердцах ругнулся Михеич и распрямился от стола.

Бригадир механиков ремонтного цеха, он почитал обеденный перерыв с его традиционным и непременным забитием козла куда более свято, нежели иные ревнители великий и малый пост.

Сирены взвыли вновь, уже в разных местах. А судя по доносившемуся издали басовито-сиплому рёву, и на соседнем металлургическом комбинате тоже. Однако не от того застыл Михеич, чувствуя как в жилах стынет кровь и будучи не в силах поворотить голову. Сидевший напротив широкоплечий и загорелый Лёха смотрел куда-то за спину своего бригадира, замерев куда там статуе. Отчего-то он белел и белел лицом с въевшейся в него навек копотью, и от того по телу почтенного механика пробежала та холодная и рябая дрожь, когда он ещё во времена службы видал, как словно в замедленном сне медленно падал и падал потерявший управление реактивный истребитель в празднично и беспечно бурлившую людскую толпу…

Больше всего не понравился бригадиру взгляд Лёхи. Выкаченные, тускло блестящие глаза с нелепо замеревшими белками и расширенными как у нарка зрачками. Нет, всё же, именно взгляд – застывший, стеклянный. И абсолютно безумный.

На всякий случай прижав ладонь к начавшему последнее время что-то пошаливать сердцу, Михеич споро обернулся. Что б там ни было, а механикам завсегда первым отдуваться приходится, это я вам верно говорю… из-под навеса, устроенного за углом родного ремонтного цеха, куда ввиду летней жары и перекочевало традиционное забитие козла, обычно виднелась через забор вторая домна соседей с прихотливо обвивавшей её вязью трубопроводов и переходов.

Но сейчас странно покосившаяся громада исчезала в поднявшемся на полнеба неярком мареве могучего сияния. Дрожала, дробилась и растворялась в этом пожирающем её облаке, словно картинка на экране телевизора в хорошую грозу.

– Мать моя женщина, – похолодевшими губами выдохнул Михеич, внезапно осознав, что вокруг уже стоит непонятная, просто-таки неестественная тишина.

Сердце глухо ухнуло в гулкую пустоту, в которой давно растворились все потроха, и неуверенно, на пробу стукнуло. Обернувшись обратно к своим в поисках хоть какой-нибудь если не поддержки, то объяснения, бригадир совсем некстати заметил, как прямо сквозь закоптелые железобетонные стены родного цеха медленно просвечивает уже знакомое сияние. Похоже, весь мир гавкнулся, и лишь этим закутком меж стеной, забором и гаражом не заинтересовался вселенский армагеддец.

– Атас! – заорал он и сдёрнул с места застывшего столбом Лёху. – Тикать!

Братья-электрики, с которыми механики традиционно сходились в выяснении отношений за доминошным столом, сориентировались быстро. Один подхватил валявшийся в лопухах обрезок трубы и с лязгом рванул им приржавевший напрочь замок на задней стенке гаража. Второй по своей вполне хохляцкой прижимистости хозяйски забросил в сумку с инструментами остатки тормозков. О, это дело! Как там ни обернётся, а чуток подъесть не помешает… и даже костяхи доминошные зачем-то ссыпал сверху.

– Канистры давай! Аптечку, струмент и что там ещё! – ворвавшаяся в полутёмный гараж четвёрка сначала шарахнулась было от растаявшей в огненном мареве дальней стены, однако Михеич, до боли в скулах стиснув зубы, махнул рукой в сторону облупленного ПАЗика, на котором обычно развозили дежурную смену.

Куда бежать, а главное зачем, Михеич соображал слабо. Но если янкесы шарахнули по промышленному району какой-то ракетой, то ноги делать надо пошустрее и в любом случае. Хотя оно и не очень-то походило на не раз виданный в кино атомный гриб, да и беззвучно всё, но уж об этом можно подумать на досуге. Живы пока, и то слава богу…

Бетонный пол у задней стены словно вскипел, вспух чернотой. В косо падавшем свете это больше всего походило на выступившую прямо снизу расплавленную смолу. Только без блеска, без запаха, и странно бурлящую. Если присмотреться, то состояла она из хаотически мельтешивших небольших шаров, своей маетой прямо-таки напомнившей ещё школьный урок об этом, как его – броуновском движении. Но если присмотреться ещё пристальнее, то эти шарики что-то уж подозрительно смахивали на маленькие, чёрно-пепельные черепа с хищными оскалами…

Лёха с перекошенным лицом одним движением сорвал из стойки и швырнул в наступавшую волну кислородный баллон. Пустой, слава богу – но непонятная смола дрогнула, в беззвучной судороге поглотив неподъёмную чугуняку. А затем снова медленно поползла вперёд в своей вечной жажде домогаться живой и горячей человеческой плоти. Стоявший там списанный ЗИЛ беззвучно осел и словно расплавился, поник в этой жиже.

Сверху, из будки диспетчера, с грохотом скатился по железным ступеням один из братьев.

– Михеич, да что же это такое? Я глянул оттеда – меткомбинату хана, нашему цеху и конторе тоже! Склад накрыло, и нигде никого не видать.

Ответ бригадира, зашвырнувшего в заводской ПАЗик ящик с инструментами, не поддавался осмысленному и цензурному толкованию в принципе. Витиеватый и насквозь пронизанный всякими словечками, но электрик из него всё же сумел вычленить вопрос – ну хоть что-то же осталось вокруг этого относительного пятачка спокойствия?

– Между складом ГСМ и бывшим буфетом можно попробовать проскочить, но что там дальше, не видно, – электрик забросил в салон последний поданный здоровенным Лёхой ящик.

– Уё*уем, быстрее! – заорал откуда-то из глубины гаража второй братец. Он примчался с бухтой провода и зачем-то гирляндой оставшихся от новогодней иллюминации лампочек на плече. – Щас оттуда как попрёт!

Судя по его физиономии, в самом деле пора было уносить ноги и попытаться прорваться куда-нибудь, и желательно подальше. Повинуясь одному лишь взгляду Михеича, Лёха споро сбросил засов с больших дверей гаража и толкнул створки наружу.

Куда тут можно было ехать, бригадир в упор не видел. Снаружи ударило мягкое и с виду такое безобидное оранжево-золотистое сияние. И всё же, рука человека со скрежетом переключила рычаг передач, а сам он прислушался к ровному, нетерпеливому рычанию двигателя. И как только оба брата ввалились в забитый всяким хламом автобус, Михеич не мешкая рванул вперёд. Уж ему-то прекрасно было видно в зеркало заднего вида… нееет, эта смоляная хрень похуже даже того марева, что разъело весь мир вокруг…

Ехать приходилось отчасти по подсказкам прилипших к окнам братьев, отчасти по наитию. Иногда огненный туман расступался, и тогда водитель торопливо выправлял траекторию бешено мчавшегося прочь автобуса.

– Стой! Туда! – заорал вцепившийся рядом в перила Лёха.

Михеич и сам услышал с той стороны длинный и непрекращающийся визг. Автобус нехотя поколыхался, однако покладисто преодолел рухнувшее ограждение и въехал на эстакаду. Всё ж повыше тут – в любом случае, можно перевести дух и оглядеться.

– Лёха, на крышу, осмотрись по сторонам, а вы за мной, – бригадир ухватил бухту троса и выпрыгнул наружу.

Почти под эстакадой переезда через пути раньше располагалась будка дальнего стрелочного поста. Вернее, оставшееся от неё нечто и сейчас можно было различить сквозь затопившую низинку адскую смолу. Но куда важнее было то, что возле бывшего сооружения остановился маневровый тепловозик, и на высокой крыше его сидели две бабы и с перепугу, понятное дело, визжали так, что чертям в аду тошно было.

Бригадир присмотрелся к подступающей к ногам тех смоле, затем к самим страдалицам. А, ну понятно – Люська-стрелочница и её закадычная подруга, Спинка Минтая из депо, как ту ласково прозвали за весьма плотненькую комплекцию. Спинка, небось, отгоняла пока свой тепловоз на вторую стрелку, да остановилась поболтать – тут-то их и накрыло.

– Держи крепче, Андрюха, – буркнул вислоусый электрик и по размотанному тросу полез вниз.

Михеич хоть и привязал этот конец к решётчатой ферме, но уж больно та была ржавая, потому приказал второму брату страховать. А сам, перевесившись через ограждение, с глухой тоской смотрел вниз. Вот Лёнчик, отталкиваясь от опоры, кое-как раскачался и запрыгнул на крышу тепловоза. Вот врезал оплеуху по-прежнему голосившей Спинке… правда, хоть дура дурой, но подругу на тепловоз затащить догадалась… вот парень взвалил потерявшую сознание тощую Люську на плечо, потащил к наброшенному на антенну тросу.

В ушах то наваливалась противная тишина, то начинало тоненько и противно зудеть, но иногда слышно становилось вполне прилично. Михеич понятия не имел, имеют ли отношение означенные феномены к радиации. Его больше грызла какая-то глухая, спокойная тоска. Ведь жилой посёлок коттеджей устроили у завода согласно розе ветров – с наветренной стороны. И по прихоти здешней топографии, пришлось это место на чуть низинку, к вящему неудовольствию любителей смотреть телевизор… один раз взглянув в ту сторону, бригадир лишь стиснул зубы и больше не смотрел на огромное озеро чёрной, весело кипящей смолы.

А стало быть, нет больше Степаниды и детей, выстроенного своими руками дома и троих внуков-школьников. И теперь предстояло если не жить, то хоть как-то существовать с этим на душе…

– Давай быстрей, дура, – беззлобно буркнул он и втянул на верхотуру эстакады Спинку Минтая, которая болталась на тросе словно мешок с картошкой, и лишь бессильно перебирала ногами. Лёха снизу подтолкнул, и вот она оказалась здесь.

– Мальчики… мальчики, – только и повторяла та. Плачущая женщина так обняла, так вцепилась в пыхтящего от натуги Андрюху-электрика, что тот едва не упустил свой трос – ржавая ферма таки прогнулась под натяжением.

Следом поднимался Лёнчик с по-прежнему бесчувственной Люськой на плече. Спустившийся ниже Лёха подхватил обмякшую ношу, одним рывком забросил наверх, а уж здесь она попала в крепкие руки бригадира. Парни споро взобрались наверх, и вот уже Михеич снова тронул с места свой импровизированный Ноев ковчег. Как и сказал обозревший окрестности Лёха – между складом и буфетом просвет вроде есть…

Люську привели в чувство довольно быстро – всего лишь сомлела. Но чуть старшая Спинка, которую, как оказалось, зовут Наташкой, голосила и завывала до тех пор, пока бригадир сквозь зубы не приказал навести на борту порядок. Сзади донеслась смачная оплеуха, затем другая – а затем Спинка неожиданно нормальным голосом попросила воды.

С водой было туговато. То есть, совсем никак. Но и Михеич не просто так вёл ПАЗик именно этим маршрутом. Уж что значила аббревиатура «склад ГСМ» для толкового механика, объяснять не надо? А чем можно и нужно поживиться на складе полуразрушенного буфета, то уже любому ясно.

Потому и понятно, что Михеич отправил электриков и баб запасаться жратвой-питьём и чем бог на душу положит – места в автобусе ещё много. А сам с Лёхой принялся орудовать с противоположной стороны. В конце концов, помогая медвежьей силе парня рычагом, удалось закантовать в автобус две бочки бензина и даже найти в ворохе обломков заначенную кем-то канистру масла.

– Мародёры, – благодушно и как-то отстранённо усмехнулся усталый бригадир, наблюдая, как братья и бабы таскали в салон то коробки с печеньем и конфетами, то упаковки минералки, то какие-то консервы. А тощая Люська умудрилась даже вынюхать в этом бедламе ящик Столичной. – Похоже, Петровна втихаря зельем приторговывала?

Лёха напоследок забросил через окно слегка помятый картонный ящик с аляповатыми надписями «Camel» и надменно глядящим вдаль верблюдом. Михеич хотел в очередной раз напомнить парню, что курить лучше бы бросить, но потом одёрнул себя. Да кто его знает, сколько тут жизни осталось – может, завтра от радиации сам светиться начнёшь так, что и подохнуть толком не успеешь. Потому и себе подобрал в мусоре несколько пачек вполне пролетарской «Примы» и сунул в карман спецовки.

– Всё равно не понимаю, куда люди подевались, – убеждённо заявил Лёха, когда автобус осторожно преодолевал развалины возле бывшей проходной. Сияло и тут огненным, но так, терпимо. Хорошо хоть, здоровенные ворота упали и образовали что-то вроде переезда. – Мы что, одни остались?

Бригадир за рулём больше помалкивал, пыхкая полузабытым дымком, который строго-настрого запретила медицина и Степанида. Кто его знает… судя по тому, как полыхнуло – возможно, и куда хуже…

Автобус медленно, словно нехотя крался по улице. Разгром в городе наблюдался нешуточный. Словно в тот раз, когда младшим ещё корабельным механиком молодой тогда Михеич участвовал в ликвидации последствий урагана в Приморье. Бардак полнейший, одним словом!

Но самое паскудное – повсюду, на стенах домов, на чистых участках асфальта – виднелись словно пятна копоти. Меленькие и частые, они наглядно свидетельствовали, что смоляная волна прошла здесь подобно цунами, унеся с собой всё живое. Что оно за хрень, Михеич себе голову не забивал, уж хороший механик прежде всего практик, а не изобретающий гипотезы теоретик. А предаваться терзаниям и рефлексиям, то уж и вовсе последнее дело.

Возле здания районной ментовки он притормозил автобус. И осмелел настолько, что открыл окно и некоторое время прислушивался.

– Хлопцы, кто-нибудь бывал здесь?

Андрюха, принципиально не носивший усов в пику своему братцу Лёнчику, отозвался – он был пару раз, свидетелем вызывали. Кивнув, Михеич притёр машину вплотную к стене.

– Залезайте на крышу автобуса, оттуда в окно второго этажа, попробуйте найти огнестрелы и рации, – бросил он электрикам и Лёхе. – На всякий случай. Заодно и гляньте оттуда сверху, по сторонам.

Братья переглянулись знакомым жестом, но кивнули и сочли идею стоящей. Кто его знает, случаи они и в самом деле бывают разные… и заторопились наверх. Люк вентиляции выламывать не стали, со сдавленными матюгами полезли через окно. Бабам же бригадир тоже нашёл работу, уж за этим делом дурь-тоска в голову не так сильно лезут.

– Навести в салоне порядок, закрепить что можно – чует моё сердце, ехать далеко придётся, а может быть, и не один день. Заодно ревизию проведите, что у нас имеется.

А сам вернулся на место водителя, зачадил очередную цигарку, и крепко задумался. Как говорил кавторанг Самохин, если полыхнёт ядрёна война, то достанется всему миру. Правда, на войну окружающие странности походили весьма мало – но стоило признать, что на борьбу за мир и того меньше. И что теперь делать, оказывалось решительно непонятно. Как на грех, кроме как заполошное «тикать!», в голову упрямо ничего не лезло. А куда тикать-то?..

Уже припекающий в пальцы окурок затрещал, толкнул в рот горечью, и Михеич брезгливо вышвырнул его в окно. Бездумно проследил, как один из шлявшихся под стеной угольно-чёрных черепов с вялым интересом подлетел к шевельнувшемуся предмету, словно клюнул – и исчез за угол, то ли прихватив с собой, то ли сожрав добычу. Механик высунулся чуть сильнее, вдумчиво осмотрел ничуть не поеденные шины. И уже устраиваясь обратно на водительском сиденьи, почувствовал в голове этакое тягучее ожидание – верный признак того, что какая-то мысль вот-вот проклюнется наружу.

И точно, не успел Михеич толком хлебнуть минералки, как его рука с пластиковой бутылью замерла на полпути.

– Эй, Спинка Минтая, ты у нас вроде старушка богомольная?

По правде говоря, всхлипывающую но упрямо ворочавшую ящики вовсе не старую бабёнку вряд ли можно было отнести к таким уж правильным женщинам – достаточно было хоть разок услыхать, какими азартными оборотами она порою крыла с высоты кабины путевую бригаду или сцепщиков. Но с другой стороны, посты вроде как соблюдала…

– Ну?.. – та полуобернулась угрюмо, не подымая глаз от замершей в руках замызганной аптечки.

– Баранки гну, – беззлобно огрызнулся бригадир, краем глаза наблюдая за округой. – Если эту дрянь нагнал не к ночи будь помянутый, чё против неё помочь может?

Сам Михеич относился ко всем этаким делам с лёгоньким наплевательством. Хоть и разочаровался в родной партии, но и в церкву не спешил. Ругался словечком «демократы», а однажды чуть не набил морду очкастому интеллигенту из районной газеты…

– Серебро и святая вода, – не задумываясь, буркнула женщина и криво дёрнула плечом. – Можно чеснок, но то скорее против вомперов.

Михеич кстати вспомнил, что единственная на райцентр церква обретается… вернее, обреталась на самом высоком месте города – а стало быть, наведаться туда будет вовсе не лишним.

Автобус качнулся, по крыше глухо затопали. Парни вернулись с разочарованными физиономиями, притихшие – но и не совсем чтобы с пустыми руками. Два макарки и кургузый ментовский автомат это уже не кое-что. А вот все мобилки погорели… и полное здание пятен на стенах.

– Арсенал тут в полуподвале, мы сунулись было – и драпать сходу. Затоплено смолюкой этой, – Лёха брезгливо сплюнул и принялся грязными пальцами считать жиденькую кучку патронов.

Братья-электрики тоже сообщили мало утешительного. По их словам, накрыло всю округу, одни развалины и никакого шевеления… Михеич слушал молча, изо всех сил стараясь, чтобы угрюмость так уж сильно не проступала на лице.

– Ладно, – вздохнул он, зачем-то передёрнув затвор АКСУ и заглянув внутрь. – А это зачем притащили?

Ибо братья по своей неискоренимой хохляцкой хозяйственности (если не сказать прижимистости) приволокли два плоских ящичка, блистающих серым металлом.

– Ноутбуки, – отозвался Лёха. – Военное исполнение, титановые корпуса. Живые, но заряд в аккумуляторах почти на нуле.

Электрики одинаковым жестом пожали плечами, переглянулись и буркнули в том духе, что присобачить переходник к бортовой сети ПАЗика то плёвое дело. Бригадир не видел, чем эта новомодная дрянь сможет помочь, и примерно в таких же выражениях высказался. Но дальнейшие его слова насчёт наведаться в церкву все нехотя одобрили, и вот лентяйничавший на холостых двигатель вновь зарычал, приняв в своё огненное чрево порцию топлива.

– Святую воду не сделать без попа, но вот живую и мёртвую электролизом сварганить можно, – рядом с Михеичем сидел на корточках Андрюха и жадно смалил чинарик.

Лёха, которому Люська старательно и неумело мазала йодом поцарапанную где-то руку, тоже подкинул неплохую мысль – оказывается, в ювелирный на Пролетарке вчера завезли партию серебряных украшений, он когда утром сидел на толчке, случайно рекламу в газете заметил.

– Завернём и туда, – покладисто кивнул бригадир, осторожно объезжая полурастаявшую, как восковая, весёленького синего цвета легковушку. – Похоже, мы тут одни остались. И как народ, и как власть.

И тут (вот же чёртовы бабы!) именно Люська и поинтересовалась – а почему эта сияющая дрянь не трогает их? А смоляные черепушки вроде как даже отодвигаются… Михеич невольно остановил автобус и уронил голову на скрещенные на баранке руки. Не хотел он этого вопроса, хотя тот и точил подспудно.

– Мы избранные, – буднично и кротко заметила Спинка, и записала что-то очередное в немалый список.

В ответных словах Лёнчика (если из них опустить многочисленные и не совсем как бы и русские слова) прозвучала примерно такая мысль: а чем это мы лучше других? И если он, электрик третьего разряда Афанасенко, доберётся до глотки того самого избирателя, то не успокоится, пока… будь то хоть кто – бог или сам чёрт.

– У Лёхи бабка ведьма была, из настоящих, – Михеич поднялся с баранки и холодеющими руками подкурил себе как-то странно подрагивающую цигарку. – Оно через поколение передаётся, наверняка потому и мы рядом с ним уцелели. А вы, бабоньки, обе просто такие дуры, что вами даже посланцы ада побрезговали.

Спинка глубоко набрала в рот воздуха и… Некоторое время все молчаливо разбирались в подробностях адреса, куда она послала бригадира и всех мужиков заодно. Вот же трещотка! Кулаки братьев синхронно поднялись… рикошетом от улетевшей в задок бабы досталось и Люське.

– Сволочи вы, мужики, – беззлобно заметила последняя, осторожно трогая разбитую и стремительно наливающуюся губу. – Кто сильнее, тот и прав, да?

– А таки да. Михеич не только бригадир, но и тот год был поселковым депутатом. Он теперь единственная и власть, и сила, так что… – смущённо отозвался так и не шелохнувшийся Лёха. – Михеич, я что-то такое слыхал, но мать никогда не рассказывала, всё губы поджимала да хмурилась. Что там за рамсы с моей бабкой?

Сидевший за рулём отозвался не сразу, но всё же ответил. Было то, когда он жил в соседней Ясиноватой, да и бабуля Лёхина, тогда ещё живая, там же обреталась. И как-то, ещё во времена бровастого генсека, проходил через пятую ветку станции спецвагон с несколькими арестантами. Да нет, не урки – диссиденты. Молодые парни и девчата, захотевшие найти свой путь в жизни. А везли их на Жёлтые Воды – разумеется, то не курорт и даже не просто зона. Про урановую смолку слыхали? Как раз на том руднике и добывали…

– Как они сбежали, то мне неведомо, но твоя бабка потом так лихо операм и комитетчикам глаза отвела, что неделю те ничего не могли вынюхать. У неё тогда тишком гостил слепой бандурист, из тех, что в людях ходят да про правду и кривду спивают… вот она беглецов с ним и спровадила – уж тому мудрому человеку, да молодые глаза и руки в помощь очень кстати приключились.

И вышло бы всё хорошо – да подзабыли как-то скинувшиеся беглецам втихомолку кто чем мог люди, что попик из тамошнего прихода постукивал в органы. А может, тогда ещё и не знали просто.

– Сосед наш по улице как раз в райотделе служил, рассказывал. Её даже не судили, расстреляли в песчаном карьере за городом, где Григорьевские отвалы. Боялись очень, что сглазит – за ней слава ходила ох какая непростая. Ну, пил он беспробудно потом, весь день. А на следующий взял и в сарае повесился. Таки бабуля твоя что-то успела пошептать перед смертью, Лёха. Очень она не любила краснопогонников, её ж отца… твоего прадеда, тоже в тридцать восьмом замели.

Уже давно растаяли в огненном мареве слова бригадира, даже совсем другая улица подсовывала под колёса препятствия, а в салоне захламлённого автобуса царило невыносимое молчание.

– Дуришь ты нас, бригадир, – засмеялась тощая Люська и тут же ойкнула, облизала распухшую губу. – Лёха наш, выходит, весь из себя колдун потомственный – а мы со Спинкой что, святые девы Орлеанские?

– Дуры вы просто, – Михеич уступил место за рулём Андрюхе и с усталым вздохом распрямил спину. – Тот старый бандурист как раз твой прадед и был, Люська. Остап Авдеич, бывший ротмистр аргунского полка. Хоть я тогда ещё совсем малец был, под окнами подслушивал, но помню до сих пор – пел он очень душевно.

В другое время забавно было бы смотреть, как сквозь покрывающую лицо девицы пыль проглянула бледность. Да уж, нечем крыть Люське! Потому как на любой праздник она завсегда была желанная гостья в каждом доме – пела так, что даже деды и старухи слезу пускали. Забывшись, соловейкой называли… И если б не несносный характер и язык куда там тому помелу, не было б у дивчины отбоя от женихов.

– Не, чё-то не клеится, Михеич. Хороших-то людей пол-Украины, но отчего именно мы? – Лёха с Лёнчиком по своей привычке не бездельничать уже нашли себе работу и теперь возились с проводами – судя по виду, сооружали переноску на длинном шнуре. А что, пригодится…

Бригадир оторвался от бутыли шипучей минералки и классически огрызнулся. В том смысле, что раз такие умные, то пусть предложат версию получше. Очень кстати из задка салона выбралась насупленная Спинка Минтая. Наверное, оба стремительно синевших фингала её побаливали, потому что она молчала, старательно поджав губы. И не раскрыла рта, даже закончив с Люськой составлять перечень и подав его Михеичу.

Тот некоторое время просматривал испещрённые каракулями листки, а потом со вздохом сунул их в карман.

– С лекарствами туго, но у нас и врача-то нет, – поморщившись заметил он…

Нет, лучше б они к церкви и не заезжали! Вернее, чуть натужное пыхтение двигателя так и не вытолкало автобус на самое высокое место города – Андрюха вдруг бросил баранку и утопил тормоз с глухим рычанием.

Разматывавший кабель Лёха со сдавленными проклятиями полетел на пол, а сверху с матюгами растянулся Лёнчик, пребольно заехав по рёбрам плоскогубцами. Однако, не сразу они нашли в себе силы подняться и глянуть в окна – отчего-то смотрели снизу в белеющее и белеющее лицо водилы с проступившими на нём скулами. И на пару оранжево блеснувших слезинок…

– Не, Натаха, ну никак это не может быть кара господня, – Андрюха успокаивающе гладил рыдавшую на его плече Спинку, упрямо не поднимая глаз за окно. – Мы ж в Донбассе не бендеровские недобитки, и не прихвостни помаранчевые.

Так и осталось неизвестным – то ли прокатившаяся волна ослабла здесь немного, то ли чуть выдохлась или поленилась – но площадь возле свечкой оплывшей церкви изобиловала вовсе не пятнами копоти от сгоревших человеческих жизней. Скелеты, скелеты, скелеты… особенно Лёху добил сдвоенный рядок маленьких костяков, словно уснувших гуськом на полпути через улицу от когда-то обретавшейся на углу школы.

– Ссуки! – с темнеющим взором он рванул ворот робы. – Если когда-нибудь доберусь до боженьки – горько он о том пожалеет.

Михеич мрачно кивнул. Эт-точно, как говаривал товарищ Сухов. Если отслуживший своё в сухопутном десанте Лёха доберётся, то мало не покажется – да и сгинувший в Афгане батя его тоже голубиной кротостью не отличался… он отшвырнул прочь недокурок и жадно зачадил новую.

– Запомните это место и это зрелище, люди. Если, как Лёха говорит, доберёмся – чтоб жалость даже и не шевельнулась в сердце.

Рыдающая Спинка сквозь всхлипывания всё ж возразила, что это может быть и диавол, на что Лёха мрачно возразил, что коль творец такое допустил, то и с него спрос не меньший… словно сквозь туман он смотрел, как трясущаяся словно от холода Спинка подхватилась живой ртутью и ловко сковырнула пробку с бутылки оковитой. Раскрутив, проворно потребила в себя чуть не половину, а остальное безапелляционно залила в братьев-электриков. А потом, ухватив их за шкирку, утянула за собой на задок автобуса…

– М-да, в годины страшных испытаний просыпается в людях всякое, – Михеич осторожно вышел из салона и вытащил за собою недоумевающего Лёху и Люську с круглыми глазами.

Те осторожно кивнули – ну да, слыхали про такое, что основной инстинкт взлетает куда как выше пояса… Лёха с остервенением пнул некстати вывернувшую из-под днища смоляную черепушку. Раздался звук, словно по плохо надутому мячу. А мерзость, весело скалясь и кувыркаясь, отлетела прочь и нелепо зависла в воздухе. Ударилась на излёте в стену, и та осела в шуршащем грохоте рассевшегося кирпича.

– Так что делаем, командир? – тощая и рыжая девица дрожала в лихорадке, поблёскивала глазами. И Лёха некстати осознал, что ну просто необходимо разложить её прямо тут и любиться, любиться до остервенения…

Михеич пожал плечами. Можно попробовать пробиться на Донецк – но через низинку, где Горбатый мост, лучше не соваться – вон как смоляная чернота в той стороне просвечивает. А если объезжать… да в принципе можно. Но если и там то же самое? С вялым интересом он смотрел, как Лёха оживил заурчавший ноутбук, и на экране того замелькала непонятная новомодная блажь.

– Тут вмонтирована спутниковая связь, – коротко пояснил парень, священнодействуя над поддерживаемым зарёванной Люськой устройством. – Есть контакт!

Ахи и стоны из автобуса на миг прекратились, и вскоре оттуда выкатился смущённо поддёргивающий штаны Андрюха.

– Не тушуйся, хлопче, – заметил невозмутимо Михеич. – Всё ж это лучше, чем с ума сойти или пустить себе пулю в…

Он замолк на полуслове, потому как Лёха со сдавленными чертыханиями отшатнулся от моргнувшего изображением экрана.

– Я подключился через жэпээрэс к службе картографической съёмки, смотрите!

На экране проплывали такие знакомые ещё со школы очертания континентов, только теперь они оказались искажены и затянуты чёрно-золотистой кипенью. Середина и юг Африки провалились в океан, посреди Сибири обнаружилось неслабых размеров море, а Японию, как люди ни искали, не нашли и вовсе.

Из салона выбрались и Лёнчик со Спинкой, напоследок вкусившие от сладкого греха ещё кусочек.

– А детальнее можно? – заинтересовался вислоусый электрик и приложился к минералке. – Земле хана, то даже ёжику понятно – однако нам бы поближе обстановочку посмотреть…

Изображение всё время сбоило и выдавало дисконнект. Похоже, связные и метеоспутники на орбите тоже дохли целыми стаями, как бродячие псины от чумки – но и Лёхе упрямства было не занимать. И в конце концов, от идеи ехать в областной центр отказался даже Михеич. На том месте взгляд со спутника показывал такую свистопляску, что обречённым на смерть лезть туда сразу расхотелось.

А вот между пожравшим Крым и Приднестровье озером мрака и напиравшим со стороны бывшей Прибалтики оранжевым облаком определённо имелся этакий просвет.

– Не знаю, доедем ли туда. ПАЗик старенький, хоть мы коробку передач на той неделе и перебрали, – Михеич призадумался.

Хотел было по Лёхиному примеру пнуть некстати подлетевший бродячий череп, но всё ж поостерёгся. Вместо этого подхватил битую кирпичную половинку и со сдавленными матюгами что есть силы запустил в паразита. Тот весело клацнул челюстями, лишь разлетелась в стороны оранжевая крошка. А потом блеснул глазницами и невозмутимо уплыл куда-то за угол.

– Может, они эти, как их – баггеры? – оказалось, богомольная Спинка втихаря смотрела окиношенные шедевры милитариствующего Хайнлайна.

– В смысле, пришельцы? – Андрюха на пару с братом уже растянули провода напрямую от динамо, и с прилежанием заядлых инквизиторов попытались прищучить одну черепушку длинными синюшными искрами.

Однако, то ли эта мерзота совершенно наплевательски относилась к электрической дуге, то ли хреновые из электриков вышли последователи Торквемады, но смоляной череп едва не отхватил Лёнчику палец и на всякий случай отплыл подальше, где нелепо и завис в воздухе, медленно кувыркаясь и пуская искры.

– Ну вы, курва-мать, доизобретаетесь, братья Черепановы, – беззлобно ругнулся на них бригадир.

Андрюха невозмутимо заметил, что на самом деле то были отец и сын, и с тщетно скрываемым разочарованием принялся сматывать провода.

– Быть того не может, чтоб на них управы не нашлось, командир, – глубокомысленно заметил Лёнчик, поглаживая усы. – Это противоречит законам природы.

Очень кстати Люська, у которой руки и коленки уже затекли от тяжести ноутбука, напомнила про серебро и святую воду. Что ж, бывает что и дурам в головы приходят неплохие мысли?

Леха вёл машину и с какой-то холодной отстранённостью думал о том, что бывает предел, за которым горе и непонятки уже не оказывают никакого воздействия. Воспринимаются как бы между прочим, словно недвижно подпирающая плотину вода. Во всяком случае, поворот на рабочий посёлок и Черёмушки он миновал с каменным лицом – по молчаливому соглашению туда решили не сворачивать. Озеро бурлящей смолы и само по себе к такому что-то не поощряло, да и что толку сердце терзать?

Мир праху вашему… переулок выезда на Пролетарскую нашли с трудом. Да и то, благодаря лишь глазастой Люське, углядевшей в пёстрой мешанине пятен останки газетного киоска на углу. Отчего-то врезалась в память призывно улыбавшаяся с розовой обложки кинодива в чём мать родила. Вот же, даже черепушки побрезговали этакой пакостью…

– Приказываю считать это не мародёрством, а национализацией, – распорядился Михеич, и прямо из разгромленной витрины ловко запулил серебряным перстеньком в некстати проплывавший по улице череп.

Тот шарахнулся прочь с таким визгом, напоминавшим движение мокрого пальца по стеклу, что девицы не сговариваясь пошуршавели и дружными воплями потребовали прекратить это безобразие.

– Похоже, с серебром мы не прогадали, – Лёнчик в свете переноски потрошил ювелирный магазин сноровисто, словно грабящий поезд махновец, пригоршнями ссыпал добычу в инструментальную сумку.

В самом деле, витрины с серебром оказались нетронуты, зато турецкое и китайское золото поплыло восковыми потёками, в которых цветными искорками поблёскивали камешки.

– Командир, а зачем нам столько? – поинтересовалась пыхтящая от натуги Спинка, на плече тарабаня очередной мешочек в притёртый к витрине автобус.

– А вот смотри, – отозвался Лёха.

Он уже нацепил на пятерню этак с пару десятков колец и перстней, и теперь этим импровизированным кастетом врезал очередному смоляному мерзавцу просто кулаком. Нет, таки что-то имелось в парне такое, потому что череп лопнул с жалобным всхлипом и разлетелся радужно блистающей, медленно оседавшей пылью.

Лёнчик с ворчанием попытался повторить, но другой череп после его удара лишь отлетел в сторону с грозным ворчанием и опрометью отпрыгнул подальше. Нет, в самом деле, в другое время стоило бы посмеяться – Спинка совала чуть ли не в пасть мерзавцу унизанную кольцами и браслетами руку, однако тот лишь воротил морду или что там у него, и стыдливо отодвигался.

– Эй, сильно не увлекайтесь, здешних же продавцов серебро не спасло почему-то! – шумнул на молодёжь бригадир, и напоследок хозяйственно оглядел разгромленный магазин с волнами поплывшей задней бетонной стеной. – Лёха, а ну ходь сюда!

Оказалось, что в углу ювелирного салона обретался прилавок с лазерными дисками, и мгновенно сообразивший идею парень живо набил пазуху музыкой, сборниками электронных библиотек и даже несколькими энциклопедиями. Чёрт его знает – если затерханный ПАЗик вроде ноева ковчега, то потомкам знания и искусство очень даже пригодятся…

Весьма кстати Андрюха вспомнил, что напротив ювелирки обретался магазин «Рыболов-охотник», а чуть ниже и основанная ещё до революции аптека, бывшее заведение почившего ныне в бозе Рабиновича. Потому, экспроприация незамедлительно переехала на ту сторону улицы.

Они и сами не знали, отчего и почему набивали потрёпанный автобус всяческими полезными или хотя бы кажущимися таковыми припасами. Зачем носились и спорили, суетились и перекладывали по пятому разу. Однако ничего не делать в вымершем городе оказывалось просто невыносимо. Делать, впрочем, тоже – потому все старательно подбадривали сами себя нарочито громкими и смешливыми голосами. И если бы не глаза, в которых сквозь лихорадочный блеск так и просвечивало подступающее безумие, то эти люди вполне могли бы показатся завернувшими в город пополнить припасы геологами или туристами.

И уже в то время, когда заменяющее отныне небо золотисто-оранжевое сияние над головами начало меркнуть, Михеич последний раз обвёл взглядом своё запыхавшееся воинство. Со скрежетом насилуемой коробки передач он решительно передвинул рычаг с нейтрали на первую, и по примеру неизменно любимого в народе Юрия Алексеевича произнёс историческую фразу:

– Поехали!