"Том 21. Избранные дневники 1847-1894" - читать интересную книгу автора (Толстой Лев Николаевич)
1860
1 февраля 1860. [Ясная Поляна. ] Вчера была бессонница до 5 часов утра. Читал о «d#233;g#233;n#233;rescence de l’esp#232;ce humaine»* и о том, как есть физическая высшая степень развития ума. Я в этой степени. Машинально вспомнил молитву. Молиться кому? Что такое бог, представляемый себе так ясно, что можно просить его, сообщаться с ним? Ежели я и представляю себе такого, то он теряет для меня всякое величие. Бог, которого можно просить и которому можно служить, есть выражение слабости ума. Тем-то он бог, что все его существо я не могу представить себе. Да он и не существо, он закон и сила. Пусть останется эта страничка памятником моего убеждения в силе ума.
1 февраля. 60. Тип русского, слишком чистого от неприкосновения к жизни.
16 февраля. Вчера сделал кое-какие перемены по хозяйству. Читал и учил немного*. Нынче. Писать «Казаков» утром, пройдясь по хозяйству. Зайти к мальчикам, окатиться, обедать. Вздремнуть. Писать «Казаков» или о книгопечатании* до чаю и вечером письма Борисову, Фету и братьям о машинах и лечебнике и Дружинину и Подчаскому.
22 мая. 1860. Троицын день. Дождь. Читал Ауэрбаха* и «Reineke-Fuchs»*. Перечел записку — дельно*. Пропустил все веселье — грустно. Нужно любить всех, и Филата, и Ивана, и быть с ними проще. Обругал старосту и Матвея.
26 мая. Видел необычайный сон — мысли: странная религия моя и религия нашего времени, религия прогресса. Кто сказал одному человеку, что прогресс — хорошо. Это только отсутствие верования и потребность сознанной деятельности, облеченная в верованье. Человеку нужен порыв, Spannung[56] — да.
Встал в 5, сам распорядился, и все хорошо — весело. Ее нигде нет — искал. Уж не чувство оленя, а мужа к жене. Странно, стараюсь возобновить бывшее чувство пресыщенья и не могу. Равнодушие трудовое, непреодолимое — больше всего возбуждает это чувство. Вечером рассердился было на навозе, слез и начал работать до 7 потов, все стало хорошо и полюбил их всех. Странно будет, ежели даром пройдет это мое обожание труда. Не мог заснуть, и нездоровилось, написал Машеньке.
2 августа. [Киссинген.]. Два месяца почти не писал. Нынче 20 июля*. Я в Киссингене*. Постараюсь возвратиться назад с нынешнего дня, до отъезда.
Вчера 19 июля. Читал историю педагогии*. Лютер велик. Ходил гулять. Поденщики работают меньше, чем вдвое меньше наших баб и 20 к. в день. Невежество, нищета, лень, слабость. Вчера же был у американского пастора о школах. Все от правительства и убили своими достоинствами всю частную конкуренцию. Преподавание религии — одна Библия без толкований и сокращений.
18 июля. Гулял с Ауэрбахами. Читал R#228;umer’a.
17 июля. Был в школе. Ужасно. Молитва за короля, побои, все наизусть, испуганные, изуродованные дети.
16 июля. Был в школе малых детей — также плохо. Lautiermethode[57]. Познакомился с немцем, вольнодумным стариком. Был в поле. Knecht[58].
3 августа нового стиля. Читал историю педагогики. Франц Бако*. Основатель матерьялизма. Лютер реформатор в религии — к источникам. Бако в естествоведении. Риль в политике*. Познакомился с Фрёбелем. Аристократ — либерал*. Риль болтун. Искусство не может ничего дать, когда сознательно.
4 августа. Риля читал и Герцена* — разметавшийся ум — больное самолюбие, но ширина, ловкость и доброта, изящество — русские. Ходил на охоту. Писал к своим.
5 августа. Montaigne первый ясно выразил мысль о свободе воспитания. В воспитании опять — главное равенство и свобода.
6 августа. Читал Риля «Kulturgeschichte»l4*. Каламбур ученый преобладает. Он забывает искусство. Volkskunde[59] состоит из множества отдельных наук. А искусство помощник, но самостоятельный. Риль же не художник и хочет сделать из своей Volkskunde мешанину искусства и науки. Приехал Сережа. Сон в руку. Самые дурные известия. Он продулся. Николеньке хуже.
7 августа. Немного успел почитать Риля о календарях. Он прав; о органическом значении народных старых календарей и вообще народной из народа литературы. Но где же место Ауэрбаха? Interm#233;diaire[60] между народом и образованным классом. Мечтал о уничтожении рулеток. Гулял вечером. Болтал с мужиками. Мысль повести. Работник из всех одолел девку или бабу. Формы еще не знаю*.
8 августа. Сережа хочет общества, блеск аристократизма действует на него. Гулял один. Форма повести: смотреть с точки мужика — уважение к богатству мужицкому, консерватизм. Насмешка и презрение к праздности. Не сам живет, а бог водит.
10 августа. Знакомство с Фрёбелем. Либеральный болтун. Ауэрбахи 3-го уехали, и накануне мы славно болтали о литературе. Я предлагал ему аренду. Получил письмо из дому. Неприятно перенесло меня во все дрязги хозяйства.
11 августа. Ходил в Гариц, знакомство с молодым школьным учителем, которого занимает вопрос, по двум или по одной линейке писать. Старик рутинер. Нанимал работников, косил.
12 августа. Положение Николеньки ужасно. Страшно умен, ясен. И желание жить. А энергии жизни нет. Ездил в Героде. Ауэрбахи, даже она, — чрезвычайно милы.
13 августа. Николенька уехал. Я не знаю, что делать. Машеньке плохо и ему. А я ни к чему. После обеда все с Фрёбелем. Он меня стал уважать. Вечер с Ландауером.
14, 15, 16 августа. Ближе сошелся с Фрёбелем. Политика истощила его всего. Познакомился с Блумом и Экономом. Мало умных людей. Мысль о опытной педагогике привела меня в волненье, но не удержался, сообщил и ослабил ее. Писал. Ауэрбахи приехали. Скопин остался. От Николеньки получил письмо.
23 августа. Видел во сне, что я оделся мужиком, и мать не признает меня. Господин von из Мекленбурга — «старый порядок хорош, новый принесет бедность». Щеголяю. Как будто образуется форма романа*.
24 августа. Читал Риля. Консерватизм невозможен. Нужны более общие идеи, чем идеи организмов государства — идея поэзии, и ее не уловишь в Америке и в образующейся новой Европе. Целый день боялся за свою грудь.
29 августа. [Соден — Франкфурт. ] Встал в #189; 8. Не так здоров. Болтал с Шнейдером о 48 г. и порядках. […] Дорогой пришла мысль о простоте рассказа, — живо представляя слушателя — Андрея. Николенька весел. Пора перестать ждать неожиданных подарков от жизни, а самому делать жизнь.
13/25 октября. Иер. Скоро месяц, что Николенька умер*. Страшно оторвало меня от жизни это событие. Опять вопрос: зачем? Уж недалеко до отправления туда. Куда? Никуда. Пытаюсь писать, принуждаю себя, и не идет только оттого, что не могу приписывать работе того значения, какое нужно приписывать для того, чтобы иметь силу и терпенье работать. Во время самых похорон пришла мне мысль написать матерьялистическое Евангелие, жизнь Христа-матерьялиста. Поездка из Содена ничем не замечательна. В Женеве College. Под диктовку историю и один складывает. Пьяный учитель. Изуродованные дети в salle d’asile[61]. Глупый Тургенев*. Николенькина смерть самое сильное впечатление в моей жизни. Marseille. Школа не в школах, а в журналах и кафе*.
28 октября. Воскресенье. Одно средство жить — работать. Чтобы работать, надо любить работу. Чтобы любить работу, надо, чтобы работа была увлекательна. Чтобы она была увлекательна, надо, чтобы она была до половины сделана и хороша. Cercle vicieux;[62] но что же делать. Гаданье карт, нерешительность, праздность, тоска, мысль о смерти. Надо выйти из этого. Одно средство. Усилие над собой, чтоб работать. Теперь час, я еще ничего не делал. Дописать первую главу с обеда*. После обеда письма.
Утро писал — помешали Semainville и зов обедать. Написал не больше половины главы. Писем не писал. Завтра до завтрака писать письма и докончить главу и 3-ю, ежели успею. Обедал у Шангирея. Морель спорил о музыке, не может понять вне оперы. Perkennes — дура. С княгиней и Катенькой весело*. У Машеньки. Она притворяется больной.
10 Nоября. Лет десять не было у меня такого богатства образов и мыслей, как эти три дня. Не пишу от изобилия.
12 Nоября. Умер в мученьях мальчик 13 лет от чахотки. За что? Единственное объяснение дает вера в возмездие будущей жизни. Ежели ее нет, то нет и справедливости, и не нужно справедливости, и потребность справедливости есть суеверие.
13 Nоября. Справедливость составляет существенную потребность человека к человеку. То же отношение человек ищет в своем отношении к миру. Без будущей жизни его нет. Целесообразность! единственный неизменный закон природы, скажут естественники. Ее нет в явлениях души человека — любви, поэзии, в лучших явлениях. Ее нет. Все это было и умерло, часто не выразившись. Природа далеко переступила свою цель, давши человеку потребность поэзии и любви, ежели один закон ее целесообразность.