"Второй шанс" - читать интересную книгу автора (Ефиминюк Марина)

Глава 3 Гнев

«Анжела? Олеся? Рита?» — Филипп судорожно пытался прочитать имя блондинки на протяжении всего вечера, заглядывая в ее пустые глаза, но в голове у девушки варилась манная каша из воспоминаний. «О! Артем? Нет, — осекся парень, — Артем совсем из другой оперы».

Вспомнить самому не получилось, а потому Филипп называл девушку ласково и неоднозначно «Зайка» и с чистой совестью отвез домой, проводив до дверей квартиры.

— Зайдешь? — Томно прошептала она, цапкой рукой обнимая его за шею и заглядывая в очи. В ее подведенных глазах читался призыв, а в воспоминаниях крутилась спортивная машина и золотая кредитная карта, увиденная у Филиппа в ресторане.

Подобное находилось за гранью добра и зла. Сжалившись, он мазнул глупышку по накрашенным губам, изображая поцелуй, и поспешно подтолкнул внутрь квартиры. Зак назвал бы подобный поступок «позорным бегством», но общение с девицей, весь вечер болтавшей о какой-то сумочке из крокодильей кожи, сегодня было выше сил Филиппа. Он надеялся, что с его уходом бедняжка не заработала комплекса неполноценности.

Город застыл в пробках, но не для ведьмака. Парень ехал по улицам, и водители непроизвольно уступали ему дорогу. Он давно привык, что бурлившая в жилах сила позволяла ему не задумываться о житейских мелочах вроде заторов на дорогах или очередях в билетные кассы. Ему всегда и везде уступали — подсознательно люди чувствовали превосходство ведьмаков.

Гнездо, огромный дом, отгороженный от внешнего мира трехметровой стеной из красного кирпича, находилось в тихом поселке, разросшемся в сосновом бору ближайшего пригорода. Подъехав к воротам, Филипп щелкнул пальцами и сморщился от резкой головной боли, словно виски стиснули раскаленными клещами. Сворка медленно отъезжала, открывая широкий двор, куда выходили двери дома. На подъездной дорожке, выложенной мелкими каменными плитками, застыл желторотый огромный автомобиль отчима. Сбоку, скалясь, темнел большой гараж. Поставив машину рядом с серебристым Мерседесом сводного брата, парень забеспокоился — в доме горели все окна. В холле с широкой лестницей, ведущей на второй этаж, на мраморном полу чернел выложенный широкий круг с перевернутым треугольником внутри — гербом семьи. На шее Филиппа болтался медальон с подобным знаком. Вместе с истинным именем отметки фамилии вручали каждому ведьмаку, когда в нем проявлялась сила, одаривавшая способностями. В пустом помещении шаги разнеслись неприятным эхом, заставляя поторапливаться. Дом выглядел понурым и расстроенным, и по собственному желанию открыл все окна в гостиной, впустив в комнаты прохладу.

В библиотеке, горел единственный ночник, и комната с большими кожаными диванами, пушистым ковром и бесконечными полками со старинными ведьмовскими фолиантами, казалась утопленной в полумрак. Здесь собралась вся семья.

По кислым и скорбным выражениям на лицах родственников Филипп догадался, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Его приход заставил всех оглянуться, и в знак приветствия Филипп молча кивнул присутствующим, вставая рядом с Заккери. Сводный брат, скрестив руки на груди, небрежно привалился спиной к деревянным полкам с пыльными книгами, которые давно никто не читал.

Ледышка Елизавета расположилась на диване, закинув ногу на ногу, и отсутствующе изучала идеальный маникюр на пальчиках. Ее мать Роза, откинувшись на кожаные подушки, дымила сигаретой, жеманно стряхивая пепел в маленькую золотую пепельницу, инкрустированную драгоценными камнями. Побрякушку ведьма носила у себя в кармане, а окурки в тайне высыпала в цветы на подоконниках или же напольные вазы. Роза выглядела милой дамочкой без возраста. Женщина всю свою жизнь находилась в одной поре — ей давали и тридцать, и сорок пять лет. Причем, в обоих случаях не угадывали.

Снежана, зажатая на диване между родителями, нетерпеливо прикусывала губку, похоже, семейное сборище сильно угнетало девочку. С каждым днем она хорошела и расцветала, ее глаза становились ведьмовского синего цвета, заменяя блеклую зелень радужки.

За огромным письменным столом, подпирая поникшую голову руками, отчего виднелся лишь его светлый кудрявый затылок, сидел отчим. Аида со слезами на глазах положила стареющие руки на ссутулившиеся плечи мужа. Мизансцена маленького спектакля дополнялась стройной фигурой Макса, застывшей у черного слепого окна.

Судя по горестной тишине, Хозяин семьи Лука, провалявшийся в больнице с конца апреля, умер. Единственная, кто в этой комнате действительно скорбел о нем, была Аида, всегда отличавшаяся излишней сентиментальностью и привязанностью к суровому, скорому на расправу свекру. Весной у деда Вестича неожиданно случился удар, парализовавший старика и приковавший к постели. К сожалению, сила, охранявшая ведьмаков от несчастных случаев, не влияла на обычные человеческие болезни и не могла исцелить. Из Макса, несомненно, выйдет гениальный хирург, но он никогда не сможет залечить раны или ослабить гипертонический кризис одним прикосновением руки.

— Первый раз сердце остановилось днем, — едва слышно сквозь зубы пробормотал Заккери, не глядя на брата, — а пару часов назад все закончилось. Ты все пропустил, Аида устроила показательное выступление и закатила истерику. Как подружка?

— Нормально. — Отозвался Филипп, не спуская взгляда с бледного горестного лица матери, неожиданно постаревшей на десяток лет. Он никогда не видел, чтобы из ее идеальной прически выбился хотя бы волос, но сейчас шевелюра торчала в разные стороны, и на длинную шею жалко свисали черные локоны.

Неразборчивые шепотки братьев звучали почти кощунственно в царившем гробовом молчании, давившем на уши. От общего притворства в комнате вибрировал воздух, и становилось неловко.

— Дала? — Еле слышно поинтересовался Зак, покосившись в сторону Филиппа.

Оба молодых человека тут же заработали недовольный взгляд от Розы.

— Не захотелось. — Буркнул тот.

— Дурак.

Между тем, отец Зака поднял голову и обвел всех членов семьи утомленным взором, его глаза покраснели после тяжелого бесконечного дня, похожего на кошмар.

— Предстоят похороны. Нужно оповестить клан. — Торжественно подвел он черту.

Семейство зашевелилось, переглядываясь и, наконец, выдыхая, словно новобранцы в шеренге по приказу «вольно».

— Все и так почувствовали, что освободилась сила семьи. Гостей можно ждать уже завтра, как еще телефоны не разрываются? — Недобро хмыкнул Грегори, отец Снежаны, задумчиво потирая опрятную бородку.

— Я выключила домашний. Это же такое личное… — Аида всхлипнула, едва сдерживая рыдания. Быстро вытащив из длинного рукава старомодный кружевной платок, она приложила его к заплаканным глазам.

— Ох, как мне все это надоело! — Неожиданно и резко заявила Снежана, вскакивая со своего места, что ее мать, пытавшаяся схватить дочь за футболку, только бесполезно махнула рукой. — Как мне все мерзко! — Девочка поджала губы, с гневом уставившись на отчима Филиппа. — Это же все притворство! Эмиль, мы все и так знали, что он умрет! В нем находилось слишком много силы, старик не мог удержать ее!

Аида, опешив, сглотнула, забыв вытереть текущую по бледной щеке слезу. Остальное семейство замерло в изумлении от выпада девчонки, дрожавшей от ярости.

— Снежана! — Грегори, тяжело поднялся.

Схватив дочь за руку, он с силой развернул ее к себе и хорошенько встряхнул за плечи, прошипев:

— Закрой свой рот, девочка!

Эмиль, облокотившись о стол, медленно поднялся.

— В тебе слишком много злости для ведьмы, еще не получившей имени! Не много ли ты думаешь о силе? — Процедил он, разражаясь выходкой племянницы. — Лука был не просто Хозяином семьи, а твоим дедом, так что имей уважение!

— И вы все его ненавидели за то, что он удерживал силу в своем дряхлом теле! — С вызовом произнесла девочка.

Наступившая тишина показалась невыносимой, в воздухе витал скандал, а в следующее мгновение трагическим аккордом прозвучала оглушительная пощечина. Голова Снежаны дернулась, длинные русые волосы взметнулись. Мать девочки, Лариса, неуверенно потянула мужа за свитер, приводя в чувство. Снежана заорала в последовавшей напряженном молчании, вырываясь из рук отца:

— Я ненавижу вас всех! Вы притворщики и вы мне омерзительны! Я не хочу вступать в клан, если мне всю жизнь придется врать, как врете вы все!

Девочка бросилась к выходу, уже задыхаясь от слез. Оглушительно хлопнула дверь, что с книг слетела пыль. Неловкая пауза заставила присутствующих взрослых заерзать на своих местах.

Грегори, устыдившись своей несдержанности, кашлянул и нервно спрятал руки, трясущиеся от перебора утреннего коньяка, в карманы.

— Ничего, — прошептала Аида, как всегда старавшаяся выглядеть благородной в самых паршивых ситуациях, — она всего лишь ребенок. У нее сейчас сложный возраст.

— Она оскорбила нас всех. — Пробормотал Грегори в замешательстве. — Иногда мне кажется, что она не просто девочка, а… — он запнулся, подбирая слова, — злобный демон.

— Грегори, она наша дочь! — С осуждением осекла его Лариса, нахмурив домиком выщипанные брови.

Филипп не выдержал и хмыкнул:

— Знаете, а она не так уж ошибается. — И сопровождаемый укоризненным молчанием он быстро вышел из библиотеки, где задыхался от спертого воздуха, наполненного ложью.

В отличии от Снежи, ему, конечно, простят дерзкие слова.

Девочку он нашел в зимнем саду, где сладко пахло розами и гардениями, не увядавшими круглый год благодаря стараниям Аиды. Зимний сад стеклянной стеной выходил в ухоженный задний двор, засаженный вишнями и цветами. Снежана, как в детстве, спряталась под раскидистым фикусом и сжалась в комочек, положив острый подбородок на колени. Она захлебывалась рыданиями, со злостью вытирая рукавом мокрые дорожки на щеках.

Филипп присел с другой стороны фикуса, спиной прислонившись к большой кадке. В цветочной тишине раздавались громкие всхлипы девочки.

— Я их ненавижу! — Прошептала она и шмыгнула носом. — Эмиль ведь ждал этого! Ждал с того самого момента, когда старика схватил удар! Через сорок дней твой отчим станет Хозяином. Он желает этого, как желает Зак или даже мой отец. Почему они должны врать?!

— Малышка, — хмыкнул Филипп, разглядывая потолок, откуда свисали тонкие стебли вьюнков, — ты во всем права, просто об этом не принято говорить вслух.

Она снова всхлипнула и затихла. Через долгие минуты девочка тихо спросила:

— А ты бы хотел стать Хозяином?

— Нет. — Честно признался он. — Да, и подобное невозможно — мы с Аидой пришлые в семье. Лука только приютил нас, и Аиде повезло, что Эмиль выбрал ее для роли хозяйки Гнезда. Она хорошо справляется, а мне приятно думать, что мы с ней свободны.

— Но ведь мы, рожденные Вестичами, не свободны. Мы предназначены семье. Посмотри на Зака, он с ума сходит! Он же такой хороший, — она неуверенно запнулась, — красивый. Он может быть благородным и добрым, а вместо этого думает только о том, что когда не станет отца, перейдет ли сила к нему. Это так мерзко…

— Зак не сходит с ума, и он совсем не добрый и не хороший. — Отозвался Филипп и растер лицо ладонями. — Среди нас нет благородных, сила не терпит доброты.

— Однажды Лука мне сказал, что сила никогда не выберет меня, и мне не стать настоящей ведьмой, потому что я, — неожиданно призналась девочка, ее шепот снова прервал обиженный всхлип, — бракованная.

— Он шутил.

— Нет, не шутил. Я ненавидела его.

— Малышка, а ты бы хотела стать Хозяйкой? — Филипп улыбался. Он прекрасно знал о болезненных воспоминаниях сводной сестры, когда дед, рассердившись на очередную шалость маленькой настырной девчонки, в сердцах буркнул о ее неполноценности.

— Нет. — Ее голос дрогнул от насквозь лживых слов. — Ведь ты не хочешь.

— Снежана, — Филипп резко схватил ее за руку и быстро наклонился, заглядывая в зареванные глаза, что от неожиданности девочка вздрогнула, — прекращай это. Ладно? Грегори уже пару раз высказывал мне недовольство. Я не хочу портить отношения с семьей. Она у нас одна.

Девочка, прикусив губу, мелко закивала.

— Вот и умница. — Филипп быстро встал и ласково потрепал ее, как не разумного ребенка, по макушке, взлохмачивая волосы.

Когда, его шаги затихли в коридоре, Снежа сморщилась и снова разревелась, спрятав покрасневшее от слез лицо в ладонях, но уже совсем по другой причине.

Все будильники заорали разом — на тумбочке, в стареньком мобильном телефоне и на письменном столе у компьютера. Какофония звуков вонзилась в голову горящей стрелой, и я тут же открыла глаза. Комнату заливал солнечный свет, в желтом столбе лучей беспорядочно летали мошки-пылинки.

Раньше, я бы сильно рассердилась, если бы меня попытались разбудить в субботу до обеда, только сейчас дела обстояли иначе. Каждую ночь я закрывала глаза, и каждое утро открывала их, словно только моргнула. Сон был необходим уставшему за день телу, а не голове.

Мне не повезло один раз в жизни, но крупно: родиться в семье практикующих психотерапевтов, и когда они не торчали в больнице, изучая пациентов, как лабораторных мышей, то читали лекции в институте. Всю мою жизнь разбирали на составляющие: изучали, описывали и демонстрировали в качестве живого примера психического развития сначала младенца, дальше ребенка, потом подростка, а теперь больного, перенесшего смертельный шок. Родители от всей души беспокоились, что после аварии меня будут мучить кошмары, но все равно потирали руки, надеясь добавить в диссертацию очередной пункт о ночных ужасах, и оказались жестоко разочарованы. Хотя постоянные черные дыры вместо снов тоже определялись, как депрессивный психоз, и весьма кстати вписывались в доклад о нервных расстройствах. Мне даже страшно становилось, какой бы бурный восторг у них вызвала новость о видениях.

Во рту стояла сухость, будто на ночь я выкурила блок сигарет. Маленькая кухонька со светло-желтыми шкафчиками встретила меня полной раковиной грязной посуды и запиской на холодильнике. На большом листе, прижатом магнитом-клубничкой, мамаша криво нацарапала: «В три прическа, в шесть встречаемся в ресторане. Выгляди, как одуванчик, мы дошли до темы твоего выздоровления. Французы жаждут увидеть цветущую молодую женщину. Мама. P.S. Надень изумрудное платье, повергни моих профессоров в шок! Папа». Я сдернула бумажку, недоуменно почесывая всклокоченный затылок. Очередной курс лекций, очевидно, заканчивался, и всем не терпелось лицезреть выздоравливавшего психа.

Чистых чашек не нашлось, и пришлось заварить чай в граненом стакане. Покосившись на часы, я охнула — стрелки показывали половину третьего. Вот тебе и раннее утро! В спешке я сделала большой глоток, обожгла язык и кинулась умываться со стаканом в руке, споласкивая рот от зубной пасты горячим зеленым чаем.

На счастье лето не собиралось сдаваться осени, и по-прежнему грело любяще и сладко. Город позабыл про недавние ливни, радуясь последнему теплу. Легкое открытое платье из изумрудного шелка в метро смотрелось неуместно, а неудобные туфли на высоких каблуках натерли пятки. К тому же у меня предательски сползал чулок в мелкую сетку, и приходилось делать хитроумные движения правой ногой, чтобы вернуть кружевную резинку на прежнее место. За моими манипуляциями следил усатый мужчина, сидевший как раз напротив, и радостно улыбался, уверенный, что попал в передачу «Скрытая камера».

— Вам очень идет цвет платья! — Не выдержал он, предательски облизываясь, пока я переминалась с ноги на ногу, повиснув на поручне.

— Спасибо.

Сунув в уши наушники, я сделала погромче музыку. Оглушающая песня началась тревожными гитарными аккордами под барабанную дробь. Грохот вагона и перекрикивающие его голоса пассажиров заменились мелодией, люди стали похожи на рыб, беззвучно открывавших рты. Неожиданное увлечение альтернативной, тяжелой музыкой, вопреки сложившимся за двадцать лет вкусам, проснулось одновременно с видениями. Наверное, ее любили демоны, поселившиеся внутри меня, и под вопли певца с приятным голосом они танцевали танго. Родителям об этом я тоже мудро умолчала.

Вагон остановился, двери разъехались, впуская внутрь очередную порцию беззвучных людей. Широкая юбка платья взметнулась от потока воздуха, и я едва успела придержать ее, вызвав восторг на лице усатого соседа. Вспышка, как всегда оказалась молниеносной:

… Мои стройные ноги в чулках в сеточку, неслышный щелчок пальцами, и широкая изумрудная юбка подлетела вверх, почти к пылающему румянцем лицу, открывая срам. Грохот злорадного смеха вокруг…

Уставившись на свое отражение в темном стекле вагона, я растеряно моргала. На побледневшем лице с остреньким подбородком и маленьким ртом выделилась вся тысяча имевшихся веснушек.

Я, конечно, опоздала на два часа.

В ресторанчике играла живая музыка, внушительные квадратные столы располагались вокруг танцевальной площадки и на балконе, откуда просматривался обеденный зал. За белыми невесомыми занавесками в кабинетах с мягкими диванами прятались клиенты посолиднее. На стенах, отделанных облицовочным серым камнем, горели желтые лампы. Несколько нетрезвых посетителей под звучавшую скрипку изображали несуразный танец. По деревянной лестнице с перилами из тонких лакированных веток носились вышколенные официанты с подносами. Шумных гостей моих родителей, кажется, было слышно еще от дверей.

Простучав каблучками по ступенькам, я поднялась на балкон и выжидательно улыбнулась, застыв за спиной коротышки с упрямо топорщившейся прядкой на лысине. Мамаша с бокалом в руке, откинулась на спинку стула и, блаженно прикрыв глаза, наслаждалась музыкой. Отец что-то доказывал соседу рядом. На меня никто не обращал внимания.

— Алекс! — Вдруг раздался радостный возглас на английском языке с сильнейшим французским прононсом.

Со своего места поднялся высокий молодой человек в белой рубашке с запонками на манжетах, высовывавшихся из-под рукавов клетчатого пиджака. Несмотря на царившую духоту, шею туго стягивал шейный платок. На узком вытянутом лице под стеклышками очков блестели глаза, свет отражался и в идеально выбритом черепе.

— Антуан! — Обрадовалась я отцовскому коллеге.

Антуан понимал по-русски только «привет», «спасибо» и еще «катастрофа», по-французски я знала только слова из пошлой песенки, поэтому при встрече мы говорили на английском языке. Нас везде поджидал вечный несуразный интернационал крупного мегаполиса.

Молодой мужчина, долговязый и с плавными жестами, радостно прижался к моей щеке и громко чмокнул воздух у уха, оглушив.

— Ты прекрасно выглядишь!

— Ты тоже. — Из всего сборища Антуан единственный не вызвал у меня тошноту. Наверное, потому что никогда не смотрел на меня, как на подопытного кролика.

— О! Дочь! — Очнулся папаша и обратил на меня затуманенный полупьяный взор. Невежливо оттолкнув француза, он заключил меня в медвежьи объятия, а потом, обнимая плечи, схватил вилку со стола и звучно постучал по бокалу, отчего тут же лопнула стеклянная ножка, плеснув в блюдо с рыбой долю красного вина. Пирующие сосредоточились на испорченном кушанье, а только потом подняли нетрезвые взоры к нам.

— Александра! — Важно представил отец.

— Она выглядит вполне здоровой! — Заметил профессор с красным от принятого спиртного лицом и таким же красным пяточком носа.

Я лязгнула зубами, прикусив обожженный язык, и постаралась обратно натянуть улыбку.

— Шурочка! — Мамаша открыла глаза и ткнула в меня пальцем. — Посмотрите, господа, перед вами образчик пациента, перенесшего тяжелую психологическую травму, — лекторским голосом, проглатывая некоторые согласные, заявила она. — Между тем, мы действовали по системе наиболее щадящего выхода…

Папаша сжал плечо так сильно, что захрустели косточки.

— Я бы поела. — Тихо пробормотала я, чувствуя, как от соблазнительных запахов урчит в желудке.

— Что? — Заорал отец, как ненормальный.

— Я есть хочу. — Все еще улыбаясь, я попыталась освободиться. От него шел такой жар, будто меня прижало к растопленной печке.

Мне пододвинули стул, незаметные официанты принесли тарелку и приборы.

— Да. Еще обратите внимание, — не унималась мамаша, слушатели, оторвавшись от закусок, понятливо кивали. — У этой пациентки совсем нет расстройства аппетита. Поверьте, я знаю! Она есть ничуть не меньше взрослого мужчины, если не больше! Кастрюли борща хватает всего на два дня.

Кусок рыбы застрял в горле, аппетит тут же пропал. Папа довольно поглаживал выпирающий живот и улыбался. Обед, о котором вспомнила мамаша, проглядывался на его талии категоричной складкой. Антуан стоял сзади, положив горячие ладони мне на голые плечи. Собственно, раздражаться причины не было, я прекрасно понимала, что меня ждало на подобном сборище, но все равно глоток воды получился сердитый и громкий.

— Она не выглядит больной, более того, она совершенно спокойна! — Заявил «пятачок», ткнув в меня толстым коротким пальцем, блестящим от масла.

Официант, проходивший мимо, услыхав фразу профессора, с подозрением покосился в мою сторону. Питье пошло не в то горло, перехватывая дыхание.

— Посмотрите, у нее даже не бегают глаза! — Радовалась предательница-мать, ткнув ногтем мне практически в переносицу, отчего я непроизвольно отпрянула.

Все сидящие за столом нагнулись, примолкнув, и в течение долгих тридцати секунд, нахмурившись, с умным видом изучали мои зеленые очи, которые тут же заметались по предметам: от люстры на потолке, до графина с вином, потом на довольную физиономию мамаши. Это было выше моих сил.

— Действительно не бегают. — Поправляя съехавшие очки, закивала дама с волосами, похожими на воронье гнездо.

— Совершенно не бегают! — Подтвердил доцент с отцовской кафедры, его полосатый галстук макался в тарелку с соусом.

— Ваша дочь прекрасна! — Выдохнул мне в рыжую уложенную парикмахером макушку Антуан по-английски.

Я вскочила, ударив его головой в подбородок, отчего бедолага лязгнул зубами.

— Сорриии. — Забыв про правильное произношение, пробормотала я и схватила сумочку. — Я в дамскую.

Отличный предлог, чтобы улизнуть от собственного препарирования на составные части души. Восславься тот, кто придумал уборные в ресторанах!

— Кстати, вы не поверите, дорогие мои, — когда я спускалась с балкона, то мама прикурила тонкую дамскую сигаретку, — после аварии Саша бросила курить. Вернее не так, она перестала курить, как будто никогда не пробовала сигарет! Более того, — донеслось до меня едва различимо, — она попросила нас не дымить в квартире, запах стал ее раздражать!

Туалет показался долгожданным тихим раем. В большом зеркале я увидела прищуренные от злости глаза и сжатые губы, смешные веснушки, покрывавшие лицо. Вздохнув три раза, я попыталась успокоиться, и включила холодную воду. Руки под струей предательски дрожали, подтверждая мое возмущение. Сегодняшний ужин особенно сильно напоминал глупый водевиль.

Открылась дверь, впуская в уборную, где для чего-то звучала расслабляющая музыка, девушку. Я покосилась на нее через зеркало: выше меня на голову иссиня-черная кудрявая брюнетка, и глаза… Они имели необыкновенный васильковый цвет, точно такой же, как у молодых людей из института! Кажется, я дернулась, словно по телу прошел электрический разряд. Девица рассматривала меня через зеркало, не обращая внимания на мой ошеломленный, даже смущенный вид, и деловито подкрашивала полные губы ярко-алым блеском.

— Хорошее платье. — Кивнула она, закручивая тюбик.

— Мне тоже нравится. — Я выключила воду, понимая, что мыть руки в течение пяти минут, по меньшей мере, глупо, и потянулась за бумажным полотенцем.

Неожиданно красотка подскочила ко мне и схватила за плечи, цепко и сильно, резко развернув к себе. От испуга и молниеносного нападения я только крякнула, провернувшись на каблуках, а широкая юбка взметнулась вверх.

— Мое платье будет тебе маловато! — Пробормотала я, стараясь оттолкнуть брюнетку.

Девушка уставилась в мои глаза, словно хотела съесть, заставляя пятиться к стене, пока спина не прижалась к холодным кафельным плиткам. Отвернуться не получалось, как будто девица приковала к своему взору потусторонней силой. Моя рука судорожно вцепилась в подвеску на золотой цепочке, весящей у нее на шее.

Все это произошло за короткие мгновения, и вот красивое лицо сморщилось, словно от горького жгучего перца. Ярко-алый рот скривился, и девушка отшатнулась, как от вспыхнувшей газовой горелки, и заорала ужасающе надрывно:

— Нет! Не трогай меня! — Она отпрянула к кабинке. — Мертвая! Не тронь меня! Уйди! Кто-нибудь!

Ее пронзительный вопль перекрыл легкую музыку, льющуюся из динамиков. Девица сползла на пол, прикрывая голову. Вытаращившись, я смотрела то на медальон с сорванной цепочкой, оставшийся в сжатом кулаке, то на ее истерику, напоминавшую мою собственную, когда меня пытались посадить в легковой автомобиль. В туалет ворвалась невысокая девочка с длинными до пояса русыми волосами.

— Поля?! — Опешила она.

С ужасом я обнаружила, что в ее зеленоватых глазах отражается странное синее свечение, словно вспыхивают крапинки. Брюнетка извивалась на полу, размахивая руками, из обороненной сумочки рассыпались многочисленные тюбики и мобильный телефон. Девочка сорвалась с места, вылетая обратно в обеденный зал.

Когда девчонка убежала, то я бочком, чтобы не трогать рыдающую сумасшедшую проскользнула рядом с раковинами, и почти добралась до выхода, но тут дверь заново отворилась, шарахнув меня по плечу, и на пороге появился красавец, хозяин испорченного мной автомобиля. Он кинулся к распластанной бедняжке, размазывающей по лицу косметику.

— Полина?! — Он схватил девицу за плечи и хорошенько встряхнул, пытаясь привести в чувство.

— Она! — Та, вырываясь, подло ткнула в меня пальцем. Ее щека испачкалась помадой, под синими глазами образовались черные круги от туши для ресниц. — Она! Мертвая!

Парень резко оглянулся в недоумении, но, как только увидел меня, покрасневшую от неловкости, то несчастного перекосило.

— Ты?!

— Ээээ? — Я бросила жалобный взгляд на дверь, прикидывая пути к отступлению, но их отрезала девочка.

— Я ее только хотела попробовать! Чуточку! — Хныкала Полина.

Парень стал поднимать заикающуюся подругу, но та, не обращая внимания на помощь, ползала на коленях по полу, лихорадочными движениями сгребая разлетевшиеся мелочи. — Только чуть-чуть! Но у нее нет ауры! — Бормотала она, когда молодой человек буквально силой поставил бедняжку на ноги, со злостью вырывая пухлую сумочку.

— Я отведу тебя в машину. — Сквозь зубы процедил он, утаскивая девушку, и окатил меня напоследок таким взглядом, что душа ушла в пятки.

— Как у мертвой! У нее за спиной стоит что-то! У нее в глазах мрак! — Захлебывалась рыданиями брюнетка, обмякнув на его руках.

Когда я осталась в одиночестве, то смогла только кашлянуть. Вот уж точно, кто долгожданный пациент родителей. Здесь одной диссертацией не обойдешься, с лекциями можно весь мир исколесить!

Я воровато выскользнула из уборной, прижимая к груди сумку, и рванула на балкон, спасаясь, и в спешке столкнулась с высоким мужчиной, отскакивая, как ошпаренная кошка. Передо мной стоял блондин с глазами василькового цвета, с кем мы делили один столик на двоих в студенческом кафе.

— Вы что размножаетесь в этом ресторане? — В сердцах воскликнула я, взмахнув руками.

— Так это ты довела ее? — Неожиданно молодой человек широко улыбнулся, неопределенно ткнув пальцем в сторону.

— Вот. — Я сунула ему медальон, который по-прежнему судорожно сжимала в руке. — Она его… Она его уронила. Отдашь.

— Катя, ты несешь с собой разрушения. — Отчаянно веселился парень, от его красивой улыбки притихли все официантки и посетительницы за ближайшим столиком.

— Саша. — Автоматически поправила я и сделала несмелый шажок в сторону вожделенной лестницы, объясняясь: — Она неожиданно повернулась ко мне, а потом упала. Глупо как-то получилось. Может, врача позвать, тут целый ресторан психиатров на балконе пирует…

Убежать не успела, брюнет вернулся слишком быстро. Он, похожий на разозленного быка, только что не выдыхал пар из носа, влетел в зал и быстро направился к нам.

— До встречи. — Пролепетала я, пятясь.

— Что ты тут делаешь, Катя?! — Заорал парень так, что вздрогнул охранник, сладко дремавший на стуле, опустив голову на грудь.

— Саша. — Поправил его друг. Едва сдерживая хохот, тот вертел в руках сорванный медальон блондинки, и цепочка поблескивала, ловя лучи искусственного света.

— Почему я везде на тебя натыкаюсь?! — Вопрошал хозяин испорченного автомобиля и скривился, как от кислого.

— Ну, вообще-то, я здесь с компанией! — От злости у меня запылали щеки.

— С компанией?! — Он не говорил, а шипел. — У меня такое чувство, что ты два дня следуешь за мной по пятам.

Я открыла рот от возмущения. Похоже, все-таки вмешательство докторов-психотерапевтов, пускай и не слишком трезвых, требуется всей буйной синеглазой четверке, девочка тоже выглядела не слишком здоровой.

От драки нас спасло появления Антуана, и его королевский изящный выход моментально разрядил атмосферу всеобщего озверения. Он медленно и плавно спустился по лестнице, держась бледной слабой рукой за перила.

— Алекс! — Увидев меня, просиял француз. — Я хотел, чтобы ты потанцевала со мной! — Зарокотал он по-английски. — Ты не обижайся на своих родителей, это всего лишь диссертация…

Я бросила на брюнета злобный взгляд, парень выглядел явно обескураженным. Его приятель старательно сдерживал издевательский хохот, явно наслаждаясь каждой секундой скандала.

Молодых людей Антуан любил, наверное, больше, чем любая девушка. Увидев двух синеглазых красавцев, одетых дорого и по моде, выглядевших, как картинки из глянцевого журнала, он тут же осекся и растянул пухлые губы в масляной улыбке.

— Познакомь меня со своими милыми друзьями.

Оба нечаянных знакомых притихли, непроизвольно отшатываясь.

Антуан с обожанием разглядывал выразительные лица молодых людей через тонкие стеклышки очков.

— Ну… — Нахмурившись, я прикусила губу.

Имя брюнета начисто вышибло из головы. Помнилось, его звали по-глупому, как игрушечного пса в передаче «Спокойной ночи, малыши!», но на ум приходили только Хрюша и Каркуша. Ни то, ни другое на нормальное имя не тянуло.

Заминку исправил сам француз, протянув узкую ладонь с длинными пальцами, он представился:

— Антуан.

— Зак… Заккери. — Неохотно пробурчала первая жертва, отвечая на рукопожатие. Его рука, слишком долго сжимаемая нежными пальцами Антуана, напряглась.

— Мой брат Филипп. — Он буквально вырвал руку и поспешно сунул в карман джинсов.

Точно Филипп! Пса в передаче звали Филя. Бездомная дворняжка!

Я старалась не ухмыляться слишком явно, но ехидство побеждало. Пока Антуан не стал облизываться, пришлось лишить себя удовольствия дальше любоваться замешательством братьев и, подхватив француза под руку, утянуть его на площадку, где в медленном танце кружились многочисленные пары. Опустив голову, я тихо подсмеивалась себе под нос.

Неожиданно картинка повторилась: круглые носы туфелек, ноги, прикрытые изумрудным шелком, натянувшимся от ходьбы. Моя рука схватилась за платье ровно в ту же секунду, когда, несмотря на шум разговоров и громкую музыку, слух различил четкий резкий щелчок пальцами. Юбка все равно взметнулась вверх, но так, что только кокетливо приоткрыла взору кружевную резинку чулок в мелкую сеточку, словно от случайного сквозняка.

Я подавила в себе детское желание оглянуться и показать язык.