Николай Орехов Викторина

ОТ ВНЕЗАПНО ОБРУШИВШЕГОСЯ НА НЕГО СВОБОДНОГО времени Иван Сергеевич Мохов несколько растерялся. За два года работы в должности директора физико-математического лицея такого с ним еще ни разу не случалось. Обычно этого самого времени всегда не хватало и приходилось почти каждый день отдавать работе по десять-двенадцать часов. И вдруг — ничего нет: ни срочных дел, ни текучки, и даже звонить некому и незачем. Иван Сергеевич вышел из-за стола, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Должно же что-то быть, подумал он, растерянно глядя в окно, не домой же идти в самом-то деле. Нет, домой — это уж слишком, надо пройтись по лицею, произвести, так сказать, внеплановый обход, и вопросы и проблемы сами собой появятся. Рассуждая таким образом, Иван Сергеевич взглянул еще раз в ежедневник, убедился, что невыполненных дел из запланированных на сегодня не осталось, выдвинул верхний ящик стола, собираясь бросить в него растрепанную книжицу, и замер. В ящике лежала невзрачная серая папка-скоросшиватель с надписью «Начало странствий». Неделю назад в лицей был принят учитель астрономии. При первом знакомстве с ним, которое произошло, как и полагается, здесь, в кабинете директора и, как обычно, при ужасном цейтноте Мохова, опаздывавшего на совещание в городскую администрацию, разговора из-за спешки не получилось. Однако на следующий день Николай Степанович, так звали нового учителя астрономии, войдя в кабинет и пожав директору руку, без обиняков перешел к делу.

— Ученики не любят астрономию, — сказал он с едва уловимой грустью, приглаживая у виска рукой не то чтобы седые, а скорее, прозрачные, слегка волнистые волосы.

— Ну, это уже ваша задача, — развел руками Иван Сергеевич, — на то вы и учитель, чтобы привить им любовь или хотя бы интерес к знаниям. И почему такой категоричный вывод после всего лишь одного дня работы?

— Возможно, вывод и поспешный, но мне не нравится учебная программа, все это скучно и неинтересно.

— Вот как, — Иван Сергеевич опешил, таких заявлений от учителей он еще не слышал. — И что же вы предлагаете?

— Для начала — провести викторину.

— Очень интересно, но какую? В рамках программы?

— Не совсем. Вот по этому рассказу, — и Николай Степанович положил на стол папку-скоросшиватель.

— Что здесь?

— Научно-фантастический рассказ. Я предлагаю раздать ученикам его, а заодно и вопросы викторины.

— Ничего не понимаю, — мотнул головой Иван Сергеевич. — Вы викторину когда собираетесь проводить?

— В конце четверти.

— Для чего же раздавать рассказ сейчас? И потом, программу мы все равно должны выполнить.

— Чтение рассказа и вопросы к нему пробудят у учеников интерес к предмету, и программу они осилят автоматически, но воспринимать будут уже совсем по-другому, осознавая и понимая, а не заучивая.

— Так, я все понял. По крайней мере, это не повредит, — Иван Сергеевич мельком взглянул на часы: разговор приходилось заканчивать. — Что в данном случае от меня требуется? Вы с завучем этот вопрос обсуждали?

— Пока нет, я хотел, чтобы сначала этот рассказ прочли вы…

— Хорошо, — Мохов вышел из-за стола. — Извините, но время поджимает, мне необходимо быть в комитете по образованию. Оставляйте рассказ, я его прочту завтра, и мы все тогда поподробнее обсудим…

Рассказ он до сих пор, конечно, не прочел, потому что и вовсе забыл про него. Ну вот, подумал Иван Сергеевич, а ты обрадовался, что делать нечего, — даже неудобно как-то получается перед коллегой, нужно срочно исправляться. Кроме того, фантастику он любил, а в молодости прямо-таки увлекался ею. Да и сейчас Иван Сергеевич частенько брал по вечерам из собранной им библиотеки книгу и до утра уходил в мир драконов, рыцарей и эльфов. Иван Сергеевич положил папку перед собой и, глубоко вздохнув, открыл…

…Вот уже, наверное, больше часа Шихов — командир небольшого челнока, предназначенного для исследований глубокого космоса, — сидел спиной к пульту управления и задумчиво смотрел на овальную матовую дверь, ведущую в научный отсек. Да, челнок новый, а проблемы старые. Редкий полет за двадцать шесть лет работы обходился без того, чтобы кто-нибудь из его «пассажиров» не впадал в депрессию. Все-таки столь длительная ограниченность круга общения и пространства сказывались на психике людей, и никакие специальные тренировки и курсы психологической подготовки не гарантировали ее стабильности во время полетов. Человек — не машина. Но все это дело житейское. Шихов, будучи, как и полагается командирам челноков подобного типа, одновременно не только пилотом, бортинженером, штурманом, но еще и бортовым врачом, без особых трудностей справлялся с такими проблемами. Однако в этот раз его смущало одно обстоятельство — он не мог определить причину депрессии.

В научном отсеке работают двое ученых-астрофизиков. Один из них — Сватов — энергичный, самоуверенный, обожает дочек-близняшек, фотография которых находится на его рабочем столе, а в науке — фанатик черных дыр, знает про них абсолютно все. Наверное, поэтому, несмотря на молодость (двадцать восемь лет), именно он назначен руководителем научной программы полета — исследования черной дыры, открытой совсем недавно в непосредственной близости от Солнечной системы. Второй — Покарин — спокойный, уравновешенный, умудренный жизненным опытом — шестьдесят два года все-таки. В научных кругах — общепризнанный авторитет во всем, что касается космоса. Про себя Шихов называл его настоящим астрофизиком, считая, что Сватову до того, чтобы так называться, еще нужно дорасти. Но именно с ним, с настоящим астрофизиком, и возникла проблема.

Несколько дней Покарин практически ничего не ел и спал не более трех-четырех часов в сутки. Все было нормально до тех пор, пока он не зарегистрировал вспышку сверхновой звезды. В первый момент радости ученого не было предела. Покарин весь сиял от возбуждения, казалось, глубокая извилистая морщина, пересекающая его широкий, обрамленный пышной седой шевелюрой лоб, вот-вот расправится. Еще бы — вспышка редчайшей сверхновой первого типа! Но вскоре Покарин сник. На его лбу наметились новые морщины, пока еще неглубокие, но отчетливо прорисовавшиеся, на вопросы он стал отвечать невпопад и нехотя. Во взгляде, еще вчера излучавшем жизнерадостность, угадывались не просто тоска или печаль, а скорее что-то вроде жалости. Причем не к себе, а к ним — к командиру и Сватову. Возможно, причина депрессии была в том, что Сватов никак не разделял радости открытия Покарина. Мало того, он отнесся к этому просто пренебрежительно, заявив, что сейчас важнее всего черная дыра и необходимо исследовать именно ее. Сватова понять, конечно, можно. Вспышка сверхновой — явление, безусловно, уникальное, однако может спутать план работы. А план работы менять Сватов явно не хотел. Но не очень-то похоже, что причиной депрессии Покарина является отношение к его открытию Сватова. Споры между учеными происходили и до этого. Что-то подсказывало Шихову: все дело именно во вспышке сверхновой.

Шихов встал, потянулся и направился к ученым, решив на этот раз непременно выяснить причину депрессии Покарина, так как, не зная этой причины, он не мог устранить ее последствия. Войдя в отсек, Шихов понял: произошло что-то еще. Старый астрофизик чуть больше, чем обычно, сгорбился, сидя в кресле, и, приветствуя командира кивком головы, отвел глаза, а Сватов лихорадочно стучал по клавиатуре и щелкал тумблерами приборов.

— Что-то не так? — спросил Шихов, подойдя к Сватову.

— Вы здесь? — воскликнул тот, не оборачиваясь. — А я как раз пытаюсь с вами связаться. Командир, мы случайно не сбились с курса?

— С чего вы взяли? — Шихов наблюдал за руками Сватова, мечущимися по приборной доске. — У вас что, приборы вышли из строя?

— Не могу понять… Она пропала! — Сватов на мгновение замер, затем резко повернулся, его тонкие треугольные брови были вздернуты, ресницы дрожали. — Командир, ее нет! Не может быть, чтобы приборы… — он еще раз пробежался пальцами по тумблерам и клавиатуре. — Мы точно не сбились с курса?

— Что за глупости, вы же можете проверить это не сходя с места.

— Да-да, я проверял, — казалось, что Сватов вот-вот впадет в панику. — Но ее нет!

— Чего нет? Объясните толком!

— Как это чего?! Черной дыры! — Сватов вновь начал щелкать тумблерами и стучать по клавиатуре. — Вот, убедитесь! Нет даже намека на рентгеновское излучение, я уж не говорю о картинке!

Шихов почувствовал, что уже и сам начинает волноваться: срывается визуальное наблюдение черной дыры. Он повернулся к Покарину, надеясь, что в такой ситуации тот оторвется от своей сверхновой. Астрофизик, словно почувствовав взгляд командира, развернулся вместе с креслом. Его глаза, казалось, еще больше выцвели, а недавно появившиеся на лбу морщины стали более глубокими.

— Я же говорил, — выдавил Покарин после небольшой паузы, — это была не черная дыра. В общем-то, конечно, то, что мы наблюдали, можно назвать дырой и даже черной, но только не в том смысле, в каком мы привыкли применять это понятие…

— Перестаньте пороть чепуху! — крикнул через плечо Сватов, пытаясь все-таки хоть что-нибудь выжать из приборов и компьютера. — Оставьте свои фантазии!

Шихов понимал, что тот подразумевает. Покарин, являясь в ученом мире общепризнанным авторитетом, в то же время слыл чудаком и фантазером. Чего только стоило его заявление о том, что никакого земного притяжения не существует, что Ньютон ошибся и не нужно изобретать кейворит. А объяснения вроде того, что если вас прижимает струей воды из брандспойта к стенке, то это совсем не означает, что стенка вас притягивает, вызывали на лицах ученых мужей снисходительные улыбки. По убеждению Покарина, к Земле именно придавливает, а не притягивает. Правда, вот чем придавливает, Шихов понять не мог, да в общем-то и не пытался.

— А что же тогда это было, а?! — Сватов резко повернулся к Покарину. — Изложите ваши так называемые соображения!

— Только без нервов, — Шихов слегка повысил голос, давая понять, что не допустит конфликта.

— Тоннель, — в голосе Покарина чувствовалось оживление.

— Какой еще тоннель?! — переспросил Сватов с плохо скрываемым ехидством.

— Обыкновенный, межвселенский, — выдохнул Покарин, словно освобождаясь от тяжелого груза, не позволявшего ему выговориться. «Кажется, старик выходит из депрессии», — отметил про себя Шихов. — Тоннель между вселенными — нашей и соседней, — продолжал астрофизик, — открылся он из-за разницы давления. А после того, как давление в этих двух соседних, граничащих друг с другом вселенных выровнялось, в данном случае за счет снижения давления у нас, — закрылся.

— Нет, вы слышали? — Сватов покачал головой, прикрыв глаза. — Давление выровнялось! Кто бы мог подумать! Вы его измеряли? Почему это оно снизилось именно у нас? А впрочем, — он заерзал в кресле, устраиваясь поудобнее и всем своим видом давая понять, что решил все же послушать байки коллеги, — вы, может быть, скажете, что же будет дальше?

— Да не будет, а уже стало… — Покарин взглянул на командира, словно спрашивая, стоит ли продолжать. — Снижение внутреннего давления вселенной, играющего роль сдерживающего фактора, привело к вспышке сверхновой…

— Ха! — воскликнул Сватов, потирая от удовольствия руки. — Вы еще скажите, что это было наше Солнце!

— Да, скажу, — в тон ему ответил Покарин. — Ведь тоннель-то в этот раз образовался вблизи Солнечной системы. И час назад, то есть спустя восемьдесят шесть часов после вспышки, первая волна раскаленной плазмы достигла Земли.

— И это говорите вы, — Сватов заговорил назидательно, — человек, прекрасно знающий, что звезда с таким химическим составом и такой массой, как у Солнца, никогда не сможет вспыхнуть как сверхновая! Ну, не смешно ли это слышать от вас?

— Расчеты возможных условий вспышки сверхновой всегда делались без учета внешнего сдерживающего фактора, — Покарин, судя по всему, наконец-то избавился от депрессии. — Я ведь говорил, убеждал, что именно внутреннее галактическое давление, а не так называемая гравитация… Да что сейчас об этом, — он махнул рукой. — Посмотрите сами.

— Действительно, почему бы не посмотреть, хотя бы смеха ради! — Сватов вскочил с кресла и подошел к Покарину. — Ну, где здесь координаты вашей сверхновой?

Шихов, не вмешиваясь в словесную перепалку, отметил, что улыбка подошедшего к приборам Сватова была уже не снисходительной и надменной, а скорее несколько натянутой. Очевидно, в словах или в интонации Покарина было что-то, что поубавило уверенности молодому ученому. Сам же Покарин даже не обернулся, а лишь слегка подвинулся, освобождая место Сватову, и, повернув голову вполоборота, смотрел на командира. В этом взгляде были и торжество от ощущения своей правоты, и прежняя жалость к нему и Сватову, и вопрос: что же дальше? И Шихов понял: это не шутка, не домыслы чудака! Нет больше ни Солнца, ни Земли! Осознание чудовищного факта пришло мгновенно. В глазах потемнело, Шихов попятился и, прижавшись спиной к двери, закрыл лицо руками. В его голове закружился хоровод беспорядочных, обрывочных мыслей, картин прошлого и будущего, страшащего своей неизвестностью. Голубой шарик, маленький, словно светящаяся елочная игрушка в темной комнате, которая обещает наутро долгожданные рождественские подарки… космодром… толпа встречающих и огромные букеты цветов в зале космопорта… потоки людей и машин, текущие по широкому проспекту… залитый солнцем пляж на берегу моря… неужели?.. ослепительная вспышка… щупальца, прозрачные, невидимые и неощутимые щупальца — смертоносные космические лучи-невидимки; ползущие по голубому шарику и убивающие все живое, едва соприкоснувшись с ним… вереница лиц, знакомых и незнакомых, веселых, улыбающихся, затем искаженных страхом и ужасом, молящих о помощи… всюду — сверху, снизу, вокруг — черная бездна… огненные всполохи… далекие, незнакомые планеты, выплывающие из тьмы, смеющиеся в лицо, грозящие, равнодушные и ни одной зовущей… как хорошо, что он один… и Покарин один… а Сватов — у него же там дочки-близняшки… но ты ведь командир… командир?.. это когда за спиной Земля — командир… а сейчас?.. кто ты сейчас?..

— Командир!

Шихов вздрогнул, провел пальцами по глазам, как будто убирая попавшие в них соринки, и заставил себя выпрямиться.

— Командир!!! — от громкого повторного оклика Покарина к Шихову начало

возвращаться самообладание, и он окинул взглядом отсек, оценивая ситуацию. Ученые сидят в своих креслах. Покарин выглядит даже чересчур бодро — взгляд уверенный, хоть и немного грустный. Очевидно, полностью вышел из депрессии, но у него на это было время — более трех суток. Сватов, сжав голову руками, глядит на фотографию дочерей и не то стонет, не то цедит со злостью сквозь зубы:

— Будь ты проклята! Будь ты проклята!

— Надо что-то делать, командир, — все так же громко сказал Покарин, — или мы все здесь сойдем с ума. Посмотрите на себя. — Шихов, повернув голову вправо, взглянул на свое отражение в зеркальной поверхности панели одного из приборов — некогда темно-русые волосы теперь стали не то чтобы седыми, а скорее, прозрачными. — Мы находимся слишком близко от сверхновой — это опасно, — продолжал уверенно астрофизик, и Шихов позавидовал его выдержке. — Надо куда-то лететь. Ну хотя бы к Крабовидной туманности, у нее все-таки в следующем году юбилей — тысяча двести лет. Отметим его, а заодно и проверим, действительно ли от всякой беды есть два лекарства — время и молчание…

«Он еще умудряется шутить в такой ситуации, — подумал Шихов. — Психика-то у старика, оказывается, в полном порядке, а я собирался его лечить — тут самому бы не свихнуться…»

— О каких лекарствах вы говорите? — повысил голос Сватов, поднимаясь из кресла. Выпрямившись, он обвел ничего не выражающим полубезумным взглядом Шихова и Покарина, потом схватил фотографию дочерей и, глядя на нее, завопил: — Вы хоть понимаете, что произошло?!

От надрывного крика в ушах Шихова зазвенело……

— Тихо! — сказал он и не услышал собственного голоса.

Сватов, не отрывая взгляда от фотографии, упал в кресло. Повисла тишина. К Шихову вернулась прежняя уверенность. Он — командир, он по-прежнему командир, экипаж в сборе, и нужно принимать решение… Но какое? Куда лететь и зачем? Открывать новые миры, искать планеты с братьями по разуму? Но если до сих пор таких не нашлось, то где гарантия, что они вообще существуют? И зачем их искать, если самое дорогое, что было у человечества, — родная планета — потеряно? Ну, а даже если и найдем — что дальше?..

…В кабинет, постучав, вошла секретарша, и Мохову пришлось прервать чтение.

— Иван Сергеевич, у нас небольшое чепе: десятый «В» вместо урока литературы пошел на урок астрономии вместе с десятым «А».

Директор с явным неудовольствием закрыл папку.

— Сейчас иду, разберемся, — бросил он и торопливо, даже чересчур торопливо вышел из кабинета.

Перед кабинетом астрономии стояли учительница литературы Лидия Семеновна и физик Лушников, жестом остановивший собиравшегося рывком открыть дверь директора.

— Иван Сергеевич, — зашептал физик, — давайте войдем тихо, незаметно, заодно и послушаете, что говорит этот так называемый учитель астрономии. Это же антинаучный бред! Вы представляете, он им сказал, что Ньютон ошибся…

— Да?! — удивленно вскинул брови Иван Сергеевич. — Я об этом уже слышал, точнее читал…

— И где же вы такое читали? — пробормотал Лушников.

— Неважно, потом об этом… но как же нам войти незаметно?

— Не беспокойтесь, — закивала Лидия Семеновна. — На меня, когда я вошла, никто не обратил никакого внимания.

— Ну что ж, давайте попробуем.

Действительно, все трое, войдя в класс, остались незамеченными. От увиденного Иван Сергеевич опешил. Во-первых, все столы были повернуты к противоположной от классной доски стене и ученики сидели спиной к вошедшим. Во-вторых, в классе стоял полумрак: шторы на окнах были задернуты. А в-третьих, на стене, к которой были устремлены взгляды учеников, вместо портретов физиков и математиков, как на экране, пылали расползающиеся во все стороны бесформенные обломки то ли какого-то космического тела, то ли корабля. «Хм, фильмами уважение завоевывает», — подумал Иван Сергеевич, намереваясь прервать происходящее. Но в это время раздался голос учителя астрономии, тенью отделившегося от стены.

— Итак, мы посмотрели, как вспыхивают сверхновые, и обсудили, почему это происходит. А теперь вернемся, как вы и просили, к машине времени. Конечно, оказаться в прошлом невозможно, но увидеть прошлое — вполне по силам. Как это сделать?

— Обогнать луч света, — выкрикнул кто-то из учеников.

— Правильно! От планеты, как и от любого космического тела, отражаются лучи света. Если поймать такой отраженный луч через несколько лет после того, как он отразился, то можно увидеть, что происходило в момент его отражения. Но для этого нужно его обогнать, а это не так уж и сложно. Что такое скорость света? Это частный случай одного из протекающих в космосе процессов, а частный случай возводить в абсолют ошибочно. Как обогнать луч света, мы поговорим позже, а сейчас, в оставшееся до конца урока время, заглянем все-таки в прошлое Земли, посмотрим, как она выглядела пятьсот лет назад. Для этого поймаем отраженный от земли луч, скажем, где-нибудь в Плеядах, — небольшая указка в руках учителя астрономии, направленная на стену, слегка дрогнула, и пылающие клочья оболочки сверхновой сменились чернотой с несколькими яркими звездами величиной с крупное яблоко и россыпью слабо светящихся точек в глубине изображения. «Интересная указочка, — отметил про себя Иван Сергеевич. — То-то я проектора не вижу». — Ведь вы уже знаете, — продолжал учитель, — что до этого скопления звезд луч света, отраженный от Земли, идет примерно пятьсот лет. Конечно, изображение с такого луча было снято раньше, но…

Тут Иван Сергеевич громко хлопнул в ладоши, щелкнул выключателем на стене и объявил:

— Урок придется прервать.

Ученики повернули головы, и, щурясь от света, медленно начали подниматься со своих мест.

— А что тут такого? — послышалось недовольное ворчание. — На самом интересном месте…

— Все, никаких разговоров! Десятый «В» идет на урок литературы, а вы, Николай Степанович, зайдите прямо сейчас ко мне.

Речь возмущенного директора о недопустимости подобных методов обучения, о подрыве авторитета коллег и ученых учитель астрономии слушал молча, невозмутимо и даже с каким-то неподдельным интересом. И только когда Иван Сергеевич сказал, что вынужден, обратиться в направивший к нему такого педагога комитет по образованию, удивленно сказал:

— Меня никто к вам не направлял, я сам пришел.

— Как так, разве вы пришли не по направлению из комитета по образованию, не по нашему запросу? — удивился, в свою очередь, Иван Сергеевич.

— Нет, я же сказал, что сам пришел.

— Так, так, — прокряхтел с досады Иван Сергеевич. Он ведь действительно не спросил в спешке направления. Что же теперь делать?

В это время дверь в кабинет открыла секретарша.

— Иван Сергеевич, — сказала она, — тут к вам из комитета по образованию, подождать или сейчас примете?

— А кто, по какому вопросу? — растерянно спросил директор.

— Это по направлению. Учитель астрономии нам нужен?

— Пусть заходит.

В кабинет вошел высокий худощавый молодой человек. Вежливо поздоровавшись, он протянул Ивану Сергеевичу лист бумаги.

— Да, это вот и есть направление, — пробормотал Иван Сергеевич, три раза пробежав глазами текст и непонятно зачем разглядывая каждую букву круглой печати. — И что же мне с вами делать? — поднял он наконец глаза на возмутителя спокойствия.

Но перед собой Мохов увидел только молодого человека, пришедшего по направлению. Николая Степановича уже не было. Иван Сергеевич вызвал секретаря и отдал распоряжение подготовить приказ об увольнении несостоявшегося учителя астрономии и о принятии на работу нового. Однако выяснилось, что на Николая Степановича никакого приказа готовить не надо, поскольку и приказа о его приеме на работу не было. Недоработка в вопросах кадрового учета оказалась в данном случае как нельзя кстати, отчего из груди Ивана Сергеевича невольно вырвался вздох облегчения. К концу рабочего дня он почти совсем забыл обо всем происшедшем, но, собираясь уходить и наводя порядок на столе, наткнулся на папку с недочитанным рассказом. Помахав папкой перед собой, как веером, Иван Сергеевич бросил ее в портфель, решив дома дочитать рассказ до конца. Идея с викториной ему все-таки нравилась.

На следующий день Мохов был непохож сам на себя. Придя на работу, он дал поручение секретарю обзвонить все лицеи и колледжи и узнать, не появлялся ли там ушедший от них вчера учитель астрономии Николай Степанович, фамилию которого почему-то никто не знал. Намеченный на сегодня педсовет Иван Сергеевич отменил. Педагоги на переменах обсуждали в учительской только один вопрос: что случилось с директором? Всегда внимательный к подчиненным, сегодня он как будто их не замечал, а с некоторыми даже не поздоровался. В учительскую ни разу за день не зашел. Приходивших же к нему в кабинет как будто и не слышал, неотрывно глядя мимо собеседника на дверь, словно кого-то с минуты на минуту ожидал. Иван Сергеевич действительно ждал. Он очень надеялся, что исчезнувший вчера учитель астрономии придет за оставленным рассказом. Дело было в том, что, дочитав рассказ до конца, Иван Сергеевич понял, кто на самом деле преподавал в лицее астрономию почти целую неделю. Вначале директор даже испугался своей догадки, но, сопоставив все: и рассказ, и увиденное им в классе, и возмущение учителя физики — пришел к выводу, что его догадка верна. Ночь из-за этого выдалась бессонной и мучительной — вопрос о том, как теперь найти автора рассказа, не давал покоя. Телефонный обзвон других учебных учреждений оказался пустыми хлопотами. Никто и нигде о таком учителе астрономии не слышал и никогда его не видел. Тогда Иван Сергеевич решил дать объявления в газетах, по радио и по телевидению с просьбой обратиться к нему учителя астрономии, оставившему в лицее рукопись фантастического рассказа. Через несколько дней, вконец измученный бессонницей, проклиная себя за то, что не прочел рассказ сразу, он решил прекратить поиски и если не забыть, то уж, конечно, никогда и никому не рассказывать о том, что же на самом деле произошло.

Придя на работу, Иван Сергеевич заставил себя вернуться к реальной жизни и принялся разбирать накопившиеся на столе заявления, справки, отчеты, планы и другие документы, требующие его рассмотрения. Через силу вчитываясь в кажущийся бессмысленным текст очередной бумаги, Иван Сергеевич почувствовал, что он в кабинете не один, и поднял голову. Перед ним, скрестив руки на груди и слегка склонив голову к плечу, сидел тот, кого он уже отчаялся когда-нибудь еще раз встретить.

— Простите, когда вы вошли? — Иван Сергеевич явно растерялся от неожиданности. — Здравствуйте… вы за рассказом?.. Простите, как вас?..

— Иван Сергеевич, вы разве забыли, что меня зовут Николай Степанович?

— А фамилия?..

— Зачем вам фамилия?

— Вы не станете возражать, если я буду называть вас капитаном? — уже твердо, придя наконец в себя, спросил Иван Сергеевич.

— Почему именно капитаном? Ах да! Теперь понятно, зачем вы меня разыскиваете. Вы прочли рассказ до конца и обо всем догадались… Ну, что ж, называйте капитаном, если вам так нравится.

— Значит, так оно и есть — это вы! То есть вы написали рассказ о себе, только перенесли его действие на земной корабль… — Иван Сергеевич замолчал, с грустью глядя на капитана.

— Да, вы все правильно поняли, Иван Сергеевич. Но это не страшно.

— Для кого не страшно?

— Для нас. Мы не собирались и не собираемся раскрываться, обнаруживать свое присутствие. А вам ведь все равно никто не поверит…

— Тогда зачем все это? Зачем уроки астрономии, викторина? И зачем скрывать…

— Уж не хотите ли вы предложить нам свою планету в качестве второго дома? — ухмыльнулся капитан.

— А почему бы нет? Ведь ваша, к сожалению, перестала существовать…

— Ну что ж, я скажу вам то, чего нет в рассказе: мы были не одни в космосе, когда произошла трагедия с нашей планетой. В ста пятидесяти трех космических кораблях находились более тысячи туристов, не считая членов экипажей. Все вместе мы решили разойтись в разные стороны и отыскать необитаемую планету, пригодную для жизни. Ваша система оказалась первой в том секторе, который выпал нашему челноку, где такая планета нашлась. Но она, увы, уже заселена. На ней, на третьей планете этой системы, живете вы. Ну, а мы решили здесь только ненадолго задержаться, исключительно ради любопытства — изучить, если можно так сказать, вашу жизнь, сравнить с нашей, и только.

— Ну и как, изучили?

— Да. В общем-то, много времени для этого не понадобилось. Одно только для нас осталось тайной.

— И что же именно? — Иван Сергеевич задавал вопросы машинально, пытаясь как-то удержать капитана, перевести разговор в другое русло, но никак не мог сосредоточиться на том, о чем он хотел говорить тогда, когда его, капитана, разыскивал.

— Что именно? — переспросил капитан. — Да вот, представьте себе, мы так и не поняли, почему вы, люди, так не любите свою планету, свой мир.

— В каком смысле?! — опешил Иван Сергеевич. — Почему вы пришли к такому выводу? И вообще, как… каким образом вы проводили это изучение?

— Каким образом? — капитан улыбнулся. — Ну, в частности, и путем проникновения в сознание людей, открывая, образно говоря, двери в их внутренний мир.

— И что же вы увидели за этими дверями?

— Вы хотите это знать, хотите в них заглянуть?

— Я? Не знаю…

— Но вот вы сами, к примеру, тоже ведь создали для себя свой мир, вот этот… — капитан наклонился к столу, упершись в него ладонями. Встретившись с ним взглядом, Иван Сергеевич почувствовал, как в голове появилась приятная легкость, руки и ноги, наоборот, налились теплотой, отяжелели. Очертания предметов расплылись, стол плавно растворился в воздухе, и в лицо неожиданно ударил густой аромат цветущей черемухи…

…Странная весна выдалась в этом году. Листья на деревьях еще не распустились и наполовину, а черемуха уже расцвела, наполнив Дальний Лес пьянящим дурманом. От легкого дуновения ветра лепестки цветов падали, кружась, на плечи неторопливо едущего по широкой лесной тропе одинокого всадника. Лучи солнца, проскальзывая между полуголых веток деревьев и кустарников, весело играли на посеребренных доспехах, и казалось, что всадник заснул, доверившись своему черному, как безлунная ночь, коню. Но такое впечатление было обманчиво, и если кто-нибудь рискнул бы напасть на одинокого путника, то ему пришлось бы в полной мере испытать на своей шкуре тяжесть выкованного кастонскими мастерами меча. Сонгар, а это был именно он, не спал, он лишь склонил голову, прислушиваясь к Лесу. Ни один шорох, ни одно движение в лесу не оставались им незамеченными, и в тот же миг, когда справа хрустнула под чьей-то неосторожной ногой сухая ветка, в его руке блеснула сталь, конь с хрипом поднялся на дыбы и, опустившись, стал рыть землю копытами.

— Кто ты такой и зачем прячешься у дороги?! — громко спросил Сонгар. — Выходи или, клянусь прахом моего отца Дорлана, я сам вытащу тебя из кустов!

Повторять Сонгару не пришлось. На дорогу медленно, кутаясь в длинные серые плащи с накинутыми на голову капюшонами, вышли трое.

— Кто вы такие? — Сонгар вытянул в их направлении меч и натянул поводья.

— Действительно ли я вижу перед собой Сонгара, сына Дорлана? — спросил стоящий к Сонгару ближе других. При этом он сбросил капюшон и, подбоченившись, распахнул полы плаща, под которым оказалась кольчуга и легкий, висящий на поясе без ножен карлетский клинок.

— Уж не хочешь ли ты в этом убедиться, повторив путь Крэга? — усмехнулся Сонгар, разглядывая низкорослого крепыша, явно не собирающегося уступать дорогу.

Услышав имя повергнутого Сонгаром властителя кунлагов, крепыш довольно хмыкнул и вытянул вперед руку со сжатым кулаком.

— Приветствую тебя, великий Сонгар, сын Дорлана! Я — Скран, старший страж Большого Поля, мы посланы встретить тебя и проводить к Ратомату, — с этими словами он, слегка склонив голову, подошел к Сонгару и раскрыл ладонь.

Сонгар взглянул на то, что было в руке Скрана, и вернул меч в ножны. Пока все шло так, как и предсказывала старая Пролуна: «В год, когда черемуха зацветет раньше, чем распустятся листья, будет Великий бой между лексмарами и кунлагами. Лексмары наши давние враги, в бою с ними погиб славный Дорлан, но ты, Сонгар, сын и наследник Дорлана, придешь на помощь именно лексмарам. Кунлаги пришли в наш мир из-за Черных гор, они убивают нас и лексмаров, кастонцев и карлетов. Они хотят уничтожить наш мир, и ничто не может их остановить, кроме меча твоего отца — меча Дорлана. Этот меч с того самого времени, как Дорлан пронзил им великого Марна — верховного властителя лексмаров, находится в самом сердце Большого Поля. На том мече заклятье: всякий, кто к нему прикоснется, обратится в прах, но в час всеобщей беды, грозящей нашему миру, потомок Дорлана, взяв меч, станет неуязвимым для врага и уничтожит его. Ты, Сонгар, отважен и силен, ты можешь победить любого из кунлагов по одиночке, и ты доказал это, снеся голову Крэгу, но в большом бою без меча Дорлана погибнешь. Помни об этом, помни, что твой отец лишь на мгновение разжал руки на рукояти меча — и в тот же миг сотни стрел пронзили его грудь. Лексмары встретят тебя и проводят к Большому Полю, но ты никому не должен верить, пока тебе не вернут медальон с груди твоего отца — на медальоне ты увидишь его меч, воткнутый наполовину в землю, усыпанную белыми костями».

Взяв из руки Скрана медальон отца, Сонгар почувствовал, как сильно забилось сердце. Лицо запылало от прилива крови, жажда мести рвалась из тисков разума, и Сонгар готов был изрубить на куски стоящих перед ним лексмаров. Конь, чувствуя состояние хозяина, громко заржав, встал на дыбы и едва не задел копытом успевшего отшатнуться Скрана. И кто знает, что произошло бы далее, если бы не порыв ветра, поднявший с земли и закруживший в воздухе облако из белых лепестков, которое, облетев вокруг Сонгара, повисло перед ним силуэтом склонившейся над Камнем Истины старой Пролуны. «Помни, Сонгар, — зазвучал ее вкрадчивый шепот, — сейчас ты один из лексмаров». — «Нет, — Сонгар взмахнул рукой, тщетно пытаясь отогнать виденье, — я никогда не буду лексмаром!» — «В тебе говорит жажда мести, она затмила твой разум. Если ты не поможешь лексмарам победить кунлагов, наш мир погибнет. Помни об этом!» — облако рассыпалось, лепестки, плавно кружась, опустились к ногам коня. И только последние слова Пролуны повторялись далеким тихим эхом, пока Сонгар, потрепав коня по загривку, не сказал Скрану, что готов за ним следовать.

Скран громко свистнул, послышалось ржание, и на дорогу выбежали три низкорослых рыжих жеребца.

— Поспешим, — сказал Скран, ловко вскакивая в седло. — Час боя близок. Вскоре свернули на узкую тропинку. Лошади скакали след в след, и приходилось пригибаться, уворачиваясь от низких веток. Лес неожиданно кончился высоким и крутым белесым косогором. Внизу простиралось Большое Поле. Сонгар именно таким себе его и представлял: ровным, темным, без единой травинки, изрезанным по краям вершинами Черных гор, окутанными дымкой. Великий бой вот-вот уже должен был начаться. В стройных рядах лексмаров Сонгар разглядел отряды кастонцев, карлетов и даже спинксов. Только его народ не прислал на Поле своих воинов — это было ни к чему, ведь один взмах меча Дорлана должен был, согласно заклятью, поражать тысячи кунлагов. И вот сейчас он, Сонгар, сын Дорлана, вы нет из земли этот меч, и придет конец кунлагам, заполнившим от подножья Черных гор сплошным рыжим ковром больше половины Поля.

— Туда, — Скран протянул руку влево, и Сонгар увидел единственное незаполненное воинами небольшое пространство, посреди которого из земли торчал меч, а вокруг него белели кости. — Кунлаги уже идут.

Сонгар и сам заметил, что ржавая масса кунлагов колыхнулась и медленно поползла вперед. Он ударил коня шпорами и бросился вслед за Скрапом вниз по косогору по едва заметному спуску. Воины расступались перед несущимися во весь опор всадниками, громко выкрикивая приветствия и потрясая мечами и пиками. Возле меча Дорлана их ждал Ратомат в простом, как и у Скрана, сером плаще с капюшоном. Он молча указал на меч. Сонгар медленно, чувствуя, как ноги от волнения становятся мягкими и непослушными, подошел к мечу и в нерешительности остановился. Ратомат резко, так что капюшон упал на плечи, обнажив длинные густые седые волосы, вскинул руки к небу и закричал:

— Великий меч Дорлана, великий Сонгар, сын Дорлана! Пусть сбудется заклятье и очистится наш мир от проклятых врагов — кунлагов!»

От этого истошного вопля по спине Сонгара пробежал холодок, но в то же время он почувствовал уверенность, волнение пропало, ноги вновь окрепли. Сжав двуручную рукоять отцовского меча, он рванул его вверх, и оглушительный тысячеголосый крик победы пронесся над Большим Полем.

— Вперед, Сонгар, сын Дорлана! — кричал Ратомат. — Вскочи на коня, взмахни мечом Дорлана!

Сонгару, залюбовавшемуся игрой солнца на поднятом вверх мече, подвели его коня. Взлетев в седло, он взмахнул мечом у себя над головой в направлении кунлагов, уже начавших сминать ряды лексмаров. Но ничего не произошло. Сонгар сделал еще несколько взмахов мечом в том же направлении, но и они оказались безрезультатными.

— Ты — чужой! — злобно прошипел Ратомат. Его морщинистое лицо исказилось ненавистью. — Чужой! Ты не из нашего мира! Ты разрушил старое заклятье! Ты не обратился в прах сам и отнял у меча силу потому, что ты из другого мира! Ты погубил наш мир!!!

Из-за спины Ратомата выскочил мальчишка — еще совсем ребенок, но одетый, как воин, и, глядя на Сонгара широко расставленными большими голубыми глазами, полными обиды, прокричал:

— Ты не Сонгар, ты чужой! Отдай мне меч! Я умру с ним в бою за мой мир, а ты уходи в свой!

Большие голубые глаза мальчишки приблизились вплотную к лицу Сонгара и расплылись туманной дымкой, в которой медленно растаяли и Ратомат, и Большое Поле…

…С минуту Иван Сергеевич в недоумении смотрел на сидящего перед ним человека, пытаясь понять, чему тот улыбается. Наконец, сообразив, что он находится в своем рабочем кабинете, а перед ним сидит капитан, проведший с ним, судя по всему, что-то вроде сеанса гипноза, директор смутился.

— Это что ж, вот так и изучали нашу планету и ее население? — спросил он.

— Да нет, Иван Сергеевич, успокойтесь, — ответил капитан, привычным жестом пригладив седые волосы. — Конечно же, мы никого не гипнотизировали, и никто ничего не заметил, уверяю вас. Я вам сейчас просто открыл дверь в ваш внутренний мир. Вы его создали уже давно на основе любимых книг и с удовольствием при первой возможности в него уходите от мира реального, в котором вы живете и который действительно является вашим. Ваш мир здесь, на Земле, почему же вы хотите от него убежать в мир чужой? Ведь вы в своих «побегах» ни разу не дошли до финала, надеясь жить в чужом мире вечно и обязательно в роли героя, а ведь финал есть всегда, и я вам его показал. В чужом мире вы всегда будете чужим. Но вот ведь в чем тайна вашей планеты: почему вы чувствуете себя чужим в своем мире? Почему вы так не любите свой мир? Почему люди стремятся сбежать из своего мира в мир чужой, в который они ничего, кроме несчастья, принести не смогут, вместо того чтобы совершенствовать свой мир?

— Послушайте, о чем мы говорим? — Мохов не скрывал досады. — Вы прилетели к нам, мы, земляне, так долго ждали этого…

— А зачем? — прервал его капитан. — Зачем вы ждали кого-нибудь с других планет? Иван Сергеевич окончательно растерялся. А ведь действительно — зачем? Зачем он разыскивал капитана? О чем хотел поговорить, о чем спросить? Как устроен их корабль? Какую энергию использует? Да мало ли важных проблем! Информация, нужна информация, а они сидят и о какой-то ерунде толкуют! Причем здесь свой и чужой мир?! Иван Сергеевич собрался перевести разговор на нужную тему, но не смог сосредоточиться на каком-то одном из крутящихся в его голове серьезных вопросов и выпалил: — А зачем вы к нам прилетели? Зачем вы тогда вот сейчас ко мне пришли?

— Ну, во-первых, вы сами меня разыскивали; а еще из простого любопытства. Иван Сергеевич, мы не собираемся вмешиваться в жизнь людей, мы просто не имеем на это права, да и не хотим. Так что успокойтесь.

Я спокоен, спокоен, — сказал Мохов, злясь на себя за то, что выглядит в разговоре таким беспомощным, и пытаясь внутренне собраться.

— Мы даже и не станем разбираться в том, что осталось для нас тайной вашей планеты, — продолжал капитан. — Но все же: почему, к примеру, в вашем мире, в том мире, в который вы бежите от мира реального, героя зовут именно Сонгар? Чем хуже Иван Сергеевич? Разве Иван Сергеевич не может быть героем? Почему вы настолько не любите свой мир, что, убежав в другой, отрекаетесь даже от собственного имени?

— Так, — Иван Сергеевич забарабанил по столу пальцами. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом, более значительном для нас, землян. Я понимаю, вам интереснее наш внутренний мир, тем более, что, обладая такими телепатическими способностями, вы можете в него легко проникнуть. Но у нас есть проблемы важнее…

— Иван Сергеевич, — перебил капитан, — вы не решите никакие другие проблемы до тех пор, пока не изменится ваш внутренний мир. Хотите, я покажу вам миры, которые создают для себя, убегая от мира, в котором живут, ваши ученики — хотя бы один для примера?

Мохов хотел отказаться, но капитан исчез…

…За окнами враз стемнело, сама собой, разогнав полумрак по углам кабинета, зажглась настольная лампа, настенные часы показывали половину десятого. Лечиться надо, подумал Иван Сергеевич, привидится же такое… Даже не заметил, как день закончился, пора домой — нужно выспаться и обо всем забыть. Он вышел из-за стола и уже собирался выключить лампу, но в это время дверь открылась и в кабинет вошла Лидия Семеновна.

— Иван Сергеевич, как хорошо, что вы еще не ушли!

— Да вот как раз собрался уходить, — вздохнул Мохов.

— Я задержалась — сочинения проверяла. А сейчас иду по коридору мимо библиотеки, и, вы знаете, мне показалось, что там кто-то есть. Дверь незаперта, я заглянула, но войти как-то побоялась. Давайте вместе посмотрим.

— Кто там может быть в такое время, Лидия Семеновна? А вот то, что дверь не закрыли, — это непорядок. Хорошо, пойдем поглядим на ваше привидение.

В библиотеке из трех висящих на тонких проводах под потолком лампочек зажглась только одна — над дверью.

— Почему лампочки не заменят? — возмутился Иван Сергеевич. — Неужели я должен сам следить за такими мелочами? Ну ладно, завтра разберусь. Лидия Семеновна, проходите, — Мохов отступил в сторону, жестом предлагая учительнице литературы войти и убедиться, что в библиотеке никого нет.

— Нет, Иван Сергеевич, я лучше за вами…

— Ну ладно.

Мохов неторопливо шел между стеллажами, тянувшимися в несколько рядов. Иногда он проводил пальцем по полкам, всякий раз после этого недовольно хмыкая и ворча: «Пыль-то хотя бы раз в неделю надо вытирать». Неожиданно сзади раздался громкий хлопок, прозвучавший в тишине, как выстрел. Лидия Семеновна вскрикнула и, очутившись впереди Ивана Сергеевича, вцепилась двумя руками в его плечо. Иван Сергеевич оглянулся — на полу лежала толстая книга.

— Это книга упала с полки, Лидия Семеновна. Что ж вы такая трусиха? — Лидия Семеновна отпустила плечо Мохова, но ничего не сказала. — Вы, наверное, фильмы ужасов часто смотрите, — Иван Сергеевич поднял книгу. — Вот видите — «Преступление и наказание». Я, когда был школьником, так и не смог эту книгу осилить, уж потом, лет в двадцать, до конца прочел… А как сейчас — читают ученики Достоевского?

— Немногие, я бы сказала, единицы. Ой, я так напугалась!

— Задели, наверное, вот она и упала, — Иван Сергеевич поставил книгу на стеллаж. Но едва они сделали несколько шагов, сзади вновь раздался громкий звук от упавшей на пол плашмя книги. — Ну что ты будешь делать! Посмотрите, Лидия Семеновна, по-моему, это та же самая. Я вроде бы хорошо ее поставил.

Мохов вернулся и нагнулся, чтобы поднять книгу, но та, словно кто-то потянул ее за невидимую нить, скользнула по полу мимо его ног и замерла между ним и испуганно прижавшейся к стеллажу Лидией Семеновной. Обложка резко, но бесшумно открылась, от чего Лидия Семеновна сдавленно ойкнула, и из книги, разрывая лишь угадываемый в полумраке портрет Достоевского, плавно высунулась по локоть рука, сжимающая топор. Иван Сергеевич оторопело переводил взгляд с испещренного зазубринами лезвия на замершую и побледневшую от страха Лидию Семеновну, пытаясь понять, что происходит. Между тем покрытие пола под книгой вспучилось метровым пузырем, лопнуло и опало, сползая с сидящего на корточках человека в выцветших истрепанных одеждах. Когда тот, взмахнув топором, с громким хохотом выпрямился во весь рост, Мохов отпрянул, узнав в нем тихого и скромного отличника Сашу Тукова.

— Я тебя давно ждал, — Туков, ехидно ухмыляясь, поклонился Мохову. — И тебя, — повернулся он к Лидии Семеновне, вытянув в ее сторону руку с топором.

— Туков, не хулигань, сейчас же прекрати, — произнес Мохов, грозя пальцем и не узнавая своего голоса.

Не реагируя на присутствие директора, Саша Туков приближался к учительнице литературы. Иван Сергеевич, обливаясь холодным потом, бросился вперед, рассчитывая проскочить между Туковым и стеллажом к Лидии Семеновне, но неприметный в жизни мальчик, принявший образ Раскольнпкова. неуловимым движением, даже не обернувшись, с такой силой отшвырнул его к стене, что Мохов, ударившись об нее головой, едва не потерял сознание. Морщась от боли, он попытался подняться и увидел, как Туков обрушил топор на голову даже не пытающейся прикрыться рукой женщины. Иван Сергеевич, стиснув зубы, зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что на месте Лидии Семеновны стоит девчушка с ее лицом в полинявшем бесформенном платье и глупо улыбается.

— Ну, и что ты здесь стоишь, Сонька, лыбишься?! — закричал на нее Туков. — Беззаботной жизни радуешься? А ну, пошла на бульвар! И попробуй только вернуться без денег!

Лидия Семеновна, продолжая растерянно улыбаться, шатнулась, словно пьяная, и, постепенно становясь прозрачной, растаяла. Туков повернулся и двинулся к Мохову, угрожающе размахивая топором, от чего книга вращалась на его запястье большим и грязным накрахмаленным манжетом.

— Ты думаешь, что я тварь дрожащая, — злобно цедил он сквозь зубы, — а ведь нет! Здесь я хозяин! И творю то, что посчитаю нужным! Каждому воздам по заслугам! Добро пожаловать в мой мир!

Иван Сергеевич, вскочив на ноги, схватил со стеллажа книгу и швырнул ее в приближающегося Тукова. Тяжелый том в твердом переплете пролетел сквозь кажущееся плотным тело и шлепнулся на пол в том самом месте, где минуту назад стояла Лидия Семеновна в обличье Сони Мармеладовой. Оскаблившись, Туков кинулся на Ивана Сергеевича, но внезапно его движения стали замедляться, в метре от Мохова он повис в воздухе и, плавно покачиваясь, опустился на пол, растекшись по нему небольшой мутноватой лужицей вокруг книги с откинутой обложкой…

— …Все, кажется, хватит, некоторые двери в головках ваших учеников лучше не открывать!

Голос капитана вернул Ивана Сергеевича к реальности. Он грустно посмотрел на сидящего перед ним представителя инопланетной цивилизации, равнодушно подумал, что до сих пор не знает, как его погибшая планета называлась, и спросил:

— Но почему?

— Вы меня об этом спрашиваете? — удивился капитан.

— Да нет, я о другом, — Мохов вяло махнул рукой. — Зачем вам внутренний мир людей, зачем вы в него влезаете? Ведь это же все равно, что подсматривать в замочную скважину. Неужели вы не нашли на нашей Земле чего-то более интересного, более значимого для вас?

— Поймите, Иван Сергеевич, мы лишь пытались понять, почему вы так не любите свою планету…

— Об этом я уже слышал. И это так и осталось для вас тайной?

— Да, так и осталось тайной.

— Но, простите, при чем здесь то, что вы мне показали? Какая между этим взаимосвязь?

— Вы бежите из мира, в котором живете, значит, вы его не любите, но, значит, вы не любите и планету, на которой он, этот мир, существует. И ваше отношение к планете, а вы ее просто губите, всего лишь следствие того, о чем я сказал.

— Я вижу, вы вообще ничего не поняли, — сказал Мохов, качая головой, — и тайной нашей планеты остался для вас именно человек как таковой. Ну да ладно! И вы, предлагая провести викторину по астрономии, рассчитывали, что хотя бы ее участники начнут относиться к Земле иначе?

— Да, я предполагал, что, поняв законы космоса, они по-другому будут смотреть на родную планету, будут дорожить своей Землей! И тогда у них не возникнет желания убежать куда-нибудь в иной, несуществующий мир. Но сначала нужно пробудить хоть какой-нибудь интерес к астрономии; сам рассказ и вопросы викторины рассчитаны именно на это. Только, Иван Сергеевич, поймите, это — моя самодеятельность. В нарушение всех правил…

— Хорошо, хорошо, я понимаю. И где же эти вопросы?

— Да вот они, перед вами лежат.

— Эти? — Мохов взял со стола лист бумаги с несколькими строчками текста, на который указал взглядом капитан.

— Да, эти. Я их положил сегодня вам на стол сразу, как только сел на этот стул. Иван Сергеевич поднес лист поближе к глазам и прочел:

— Негусто, — Мохов опустил листок с вопросами и увидел, что в кабинете никого нет. — Так, вот й пообщались: пришел, мозги запудрил и ушел! — вздохнул он, понимая, что никогда больше не увидит капитана. — Ну, и чем вы лучше нас? Только тем, что по космосу разгуливаете? — Иван Сергеевич встал из-за стола, походил бесцельно по кабинету, снова сел и достал из ящика стола папку с рассказом. — Тайна для них, видишь ли, — недовольно ворчал он себе под нос, — почему люди не любят свою планету, свой мир, почему бегут от него в миры, придуманные ими же самими. Да потому, что не получают они в этом мире того, что хотят, и бегут! Какая же здесь тайна? А вот почему не получают? — Иван Сергеевич почесал затылок. — Это действительно вопрос. Но викторину твою, капитан, я все-таки проведу, может, хоть у некоторых действительно появится интерес к астрономии.

Иван Сергеевич вновь прочел рассказ и, отметив, что капитан и с литературным наследием Земли успел познакомиться, дописал к его вопросам еще два:

Учителя астрономии, сменившего капитана, ученики встретили с явным неудовольствием, демонстративно пропуская уроки. Но надо отдать должное молодому педагогу, нимало не смутившемуся и в очень короткий срок сумевшему найти с учениками общий язык, чему, конечно же, способствовало и проведение викторины. О том, кто является автором рассказа, Мохов, правда, умолчал, но сам рассказ вызвал неподдельный интерес, и участие в викторине приняли почти все лицеисты старших классов.

Самым легким оказался вопрос о скорости разлета частиц оболочки Солнца. Разделив расстояние до Солнца на время, за которое его частицы достигли Земли, все получили скорость, равную примерно пятистам километрам в секунду.

Неоднозначная ситуация сложилась с годом, в котором происходят описываемые в рассказе события. В подавляющем большинстве ответов указывался две тысячи двести пятьдесят третий год, и этот ответ следовало бы принять как правильный, так как в основе его лежала дата появления на небосклоне Земли сверхновой, породившей Крабовидную туманность — тысяча пятьдесят четвертый год. Однако самые любознательные предположили, что Покарин имел в виду не дату явления сверхновой человечеству, а дату ее фактической вспышки, которую они вычислили исходя из расстояния от Земли до Крабовидной туманности. По их расчетам, события в рассказе происходили в тысяча семьсот девяносто третьем году, из чего двое предположили, что рассказ написан либо дилетантом, либо вообще не землянином. Без лишних споров все ответы были признаны членами жюри правильными, а особо расстаравшимся — присуждены дополнительные баллы.

Еще более трудная ситуация складывалась с первым вопросом викторины. Обратившись, по совету нового учителя астрономии, к книге Иосифа Шкловского «Сверхновые звезды», участники викторины обнаружили, что именно в ней указывается приблизительная скорость разлета оболочки Солнца в случае вспышки светила как сверхновой, и эта скорость соответствовала произведенным ими расчетам. Но там же указывалось, что количество легких ядер в химическом составе Солнца может дать количество энергии лишь на порядок меньше, чем необходимо для взрыва звезды. То есть получалось, что Иосиф Самуилович не только не предсказывал вспышки Солнца как сверхновой первого типа, но, наоборот, указал на невозможность такого явления. И все же во всех ответах говорилось, что, с учетом мнения Покарина о наличии внешнего фактора — внутригалактического давления, выводы Шкловского можно признать предсказанием характера вспышки Солнца именно по первому типу.

Абсолютно все участники викторины советовали экипажу челнока направиться именно на Землю и принять участие в освоении Луны и Марса. Однообразие ответов на этот вопрос подействовало на жюри удручающе, и Лидия Семеновна предложила включить в программу по литературе произведения, способствующие развитию у лицеистов фантазии, а учитель астрономии вызвался помочь ей в подборе авторов и текстов. Победитель же викторины, поскольку на вопросы капитана все ответили правильно, определялся ответами на вопросы Мохова. Только пятеро из всех участников сказали, что кейворит — это антигравитационный сплав, полученный мистером Кейвором в романе Герберта Уэллса «Первые люди на Луне». И только один, Саша Туков, ставший в итоге победителем, ответил, что высказывание «От всякой беды есть два лекарства — время и молчание» принадлежит Эдмону Дантесу, герою романа Александра Дюма «Граф Монте-Кристо».

Подведение итогов викторины прошло в торжественной праздничной обстановке. Звучали стихи, посвященные звездам, туманностям и Вселенной. Присутствовавший местный писатель-фантаст пообещал прочесть написанные участниками викторины фантастические рассказы и провести с их авторами семинар. Лицейский театр показал специально поставленный по такому случаю небольшой мюзикл. Представитель комитета по образованию остался очень доволен и в заключительном слове заявил, что такое полезное начинание необходимо продолжить и опыт по его проведению обязательно должны перенять все учебные учреждения города.

«Так-то оно так, — думал, сидя в президиуме, Иван Сергеевич, — да вот только кто же вам еще такой рассказ подбросит? Где-то сейчас капитан? Чем занят Покарин?» Особой радости от происходящего Мохов не ощущал. Вручая главный приз Саше Тукову, Иван Сергеевич совершенно не удивился равнодушию в глазах победителя, резко контрастирующему с радостной показной улыбкой на лице.

— Какой хороший, воспитанный мальчик, — сказала Лидия Семеновна Мохову, когда он, вручив приз, вернулся на место, — и так много читает. Представляете, единственный, кто прочел полностью «Преступление и наказание»!

— Я знаю, — ответил Иван Сергеевич. — А вы, Лидия Семеновна, хоть раз в глаза ему заглядывали?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, не пытались понять, какой он внутри, о чем думает?

— Очень культурный и воспитанный, поверьте мне, Иван Сергеевич. Такими учениками лицей должен гордиться.

— Да, да, — согласился Мохов и замолчал, думая о том, что иметь свой внутренний мир — это порою очень даже хорошо: есть куда от таких вот Туковых спрятаться, когда они наизнанку вывернутся и покажут свою истинную натуру. Да и вообще, почему капитан решил, что иметь свой внутренний мир — плохо? Разве это мешает изменять мир реальный? Наоборот, когда устанешь, есть где отдохнуть. Но, с другой стороны, только там, в своем внутреннем мире человек предстает таким, какой он и вправду есть, и с кем же тогда приходится иметь дело в мире реальном? И почему именно так на планете Земля устроен мир? Вот уж действительно вечная викторина с вопросами, на которые нет ответов.

В эту ночь Иван Сергеевич опять не смог заснуть. Лишь изредка он впадал в забытье, и тогда перед ним всплывали Большое Поле, тающая под взмахами меча Дорлана рыжая масса кунлагов, и мальчик, одетый, как воин, с восхищением смотрящий большими, широко расставленными голубыми глазами на могучего, непобедимого воина Сонгара.

19.02.03