"Пересекая границы. Революционная Россия - Китай – Америка" - читать интересную книгу автора (Якобсон Елена Александровна)

ГЛАВА 12 Личная жизнь

Университет был важной частью моей жизни в течение тридцати двух лет. Я очень ценю эти годы роста и накопления опыта. Мне повезло: я могла учить языку, который был моим от рождения, на котором я говорила с самого детства, могла передавать русское культурное наследие американским студентам. После ухода на пенсию я установила аспирантскую стипендию для изучения русского языка в Школе международных отношений — мой дар университету за его роль в моей жизни.

Сергей не участвовал в моей деятельности. В то время, когда я вышла за него замуж, он уже утвердился в своей профессии: он служил и правительственным, и академическим кругам и получил известность как «ученый в правительстве». Сергей занимал два поста в Библиотеке Конгресса: глава Славянского и Восточно-европейского отдела и старший специалист по международным отношениям в законодательной справочно-информационной службе. Когда он ушел на пенсию, на эти посты были наняты два человека. Однако Сергей без особого труда справлялся со всеми своими обязанностями и успевал еще заниматься исследованиями и писать.

Он обладал потрясающей памятью ученого на даты, имена и места, был красноречивым и убедительным оратором и участником дискуссий. Я часто жалела, что он не выбрал академическую карьеру, из него бы вышел великолепный профессор. Но похоже, что он не хотел соперничать со своим братом Романом, который создал себе имя (и даже писал его по-английски иначе, чем Сергей, — Jakobson вместо Yakobson) и получил международное признание в мире славистики.

Но Сергей оставил свой след в американской науке тем, что помогал историкам, приходившим заниматься в библиотеку. Многие признавали его вклад в их работу и были глубоко благодарны за готовность поделиться с ними своими обширными знаниями. Он так и не написал свою важную книгу об истории России в Африке — он отдал все свои материалы молодому ученому из Университета Джона Хопкинса, Эдмонду Уилсону, который включил их в свою докторскую диссертацию.

Большую часть своих научных и аналитических исследований Сергей написал для членов Конгресса — анонимно. Сенатор Генри Джексон, ныне покойный, написал трогательные слова в посвященном Сергею некрологе, опубликованном в материалах Конгресса:

«Что я особенно ценю в моем долгом профессиональном сотрудничестве с доктором Якобсоном — это его неизменную веру в свободу личности и в обещания Америки всем угнетенным в мире ».

Лучшее описание своей работы в Библиотеке Конгресса, однако, дал сам Сергей:

«Оглядываясь назад, я вижу, что моя жизнь, с ее главными остановками в Москве, Берлине, Лейпциге, Лондоне, Оксфорде и Вашингтоне, была определена тремя факторами: войнами, революциями и книгами. Я не мог, конечно, управлять первыми двумя, но третий оказался более податливым. Я читал и писал книги, рецензировал, переводил, публиковал и рекламировал их, каталогизировал их и снабжал их указателями, управлял ими, покупал и продавал их, но никогда не подвергал их цензуре и не жег».

Я очень скучаю по моему ученому товарищу.

Жизнь Сергея сформировали три великие культурные традиции — русская, немецкая и английская. Он высоко ценил все три и опирался на них в своей работе и в частной жизни. Когда я начинала свою профессиональную карьеру, я подумала, что Сергей и я могли бы очень хорошо работать вместе. И многие друзья думали, что так оно и было, но это противоречило бы всем трем традициям. Традиционная роль, которую Сергей принял на себя и в которую он твердо верил, не позволяла сотрудничества, равного участия мужа и жены. Конечно, в Америке такое было возможно, но в этом отношении, как и во многих других, Сергей так никогда и не стал «американцем».

По правде сказать, он так никогда полностью не признал законности моей профессиональной деятельности. Пять учебников, которые я написала, были плодом только моего труда, Сергей видел их уже после выхода в свет. Когда я поняла всю бесполезность моих попыток делиться с ним своей университетской жизнью, я просто никогда больше об этом не заговаривала. Он тоже молчал, зная, что я по этому поводу думаю. Смысла в спорах не было — мы разрешили проблему путем ее игнорирования. Он изо всех сил старался верить, что моей карьеры просто не существует, надеясь, что однажды я от нее откажусь и буду сидеть дома. Боюсь, что, учитывая все обстоятельства, из меня не получилась «правильная жена» для Сергея; наверное, он чувствовал разочарование от того, что не осуществилась та жизнь со мной, о которой он мечтал.

Любовь коварна. Я тоже начала понимать, что вышла замуж за человека не такого, как я думала. Я не могла рассчитывать на Сергея, как на друга; мои попытки объяснить ему, почему я действовала и чувствовала именно так или иначе, не вызывали отклика. Ему вовсе не было нужно понимать «почему» и «как», все это была чепуха, «глупые женские разговоры».

«Я не глупая женщина!» — обижалась я. «Ну, успокойся, успокойся, — говорил он. — Ты вовсе не глупая, просто говоришь глупости. Забудем об этом».

Ничего не достигнув разговорами, я скоро поняла, что должна принять его на его условиях и перестать пытаться вовлекать в мою профессиональную жизнь. В результате в течение тридцати двух лет в Университете имени Джорджа Вашингтона у меня не возникло ни одной настоящей дружбы, хотя там было много людей, которые мне нравились и которым нравилась я. Мое общение с людьми, встречи, развлечения происходили в кругу Библиотеки Конгресса, где я была просто женой Сергея. Постепенно я научилась сочетать мои столь разные роли, постоянно вступающие в противоречие, — мою профессиональную карьеру, выполнение обязанностей жены и воспитание двух детей.

Наверно, каждый член нашей семьи к 1950-м годам носил в душе образ того, какой должна быть «американская семейная жизнь», и в общем и целом мы все сумели осуществить свою мечту. Все четверо хотели, чтобы жизнь была «правильной », и мы изо всех сил старались таковой ее сделать. После двух кошмарных недель нашего первого семейного отпуска на пляже, когда все всем мешали и действовали друг другу на нервы, детей каждый год посылали в летние лагеря, пока они не поступили в колледж. Дни рождения не пропускались никогда, мы отмечали даже день рождения нашей собаки. В Рождество и День благодарения мы все традиционно собирались за семейным столом, и друзья наших детей часто проводили у нас сочельник. Пока Денис и Натали были студентами, они приезжали домой на все праздники, нередко привозя с собой друзей, постепенно становившихся друзьями всей семьи.

Дети знали, что всегда могут рассчитывать на мою поддержку, даже если это не нравилось Сергею. Я помню, как тайком подписывала разрешение Денису играть в школьной футбольной команде после того, как его отец это запретил; мы с Натали убегали в кино после того, как Сергей вдруг передумывал и решал, что все должны остаться дома. Мы устраивали чудесные ужины по воскресеньям, оживленный разговор и смех создавали ту особую семейную близость, к которой мы все стремились.

Конечно, были и другие события, не менее «традиционные» — борьба детей против родительского авторитета, необходимые наказания, крики «Ты просто не понимаешь!» и «Это несправедливо!». Старший брат дразнил младшую сестру, младшей сестре сходило с рук то, за что наказывали брата, — совсем как в кино или в телевизионных комедиях. Мы все научились понимать, что жизнь состоит из таких взлетов и падений, и пытались вести себя «нормально». У нас получилась в конце концов обычная американская семья, и каждому из нас удалось создать в ее рамках свой независимый стиль, свою жизнь. Много лет семья была в центре моей жизни, и теперь, когда я живу одна, мне ее не хватает.

У Дениса, который сейчас живет в Денвере (штат Колорадо), набралась богатая коллекция рассказов о нашей «семейной жизни». Все их слышали много раз, но, когда семья собирается вместе, он неизменно рассказывает их, к восторгу присутствующих и к пользе младшего поколения Якобсонов. Денис закончил Корнеллский университет с дипломом инженера, работал сначала в «Грамман Эрк-рафт», одновременно учась в аспирантуре, а потом в «Мартин Мариетта» и «Вестингхаус». Позже он перешел в маленькую фирму, где стал вице-президентом, а в 1981 году стал президентом корпорации «Рентех», акционерного общества с широким владением акциями, которое занимается разрешением экологических проблем. Корпорация разработала процесс утилизации метана (болотного газа) и углекислого газа, выделяемого естественным путем при образовании больших мусорных свалок, и превращения его в свободное от серы дизельное топливо и другие углеводороды...

...Мы с Сергеем прожили тридцать лет. Это была совместная жизнь двух людей, которые полюбили друг друга и поженились. Иногда я думала, что мы оба сделали неправильный выбор, однако наш брак оказался прочным. Вопрос о разводе не вставал никогда и даже никогда не приходил в голову. Мы оба чем-то жертвовали, улаживали разногласия и учились принимать друг друга «в радости и в горе». А было у нас и то, и другое...

Сергей давал мне возможность развиваться: путешествовать, использовать свои интеллектуальные возможности, познавать увлекательный мир вашингтонской международной политики. Наш брак стал для меня той прочной основой, на которую я могла опираться, строя свою собственную жизнь.

Когда мы начали путешествовать, передо мной открылись новые миры. Вдали от дома, от детей и работы Сергей мог не делить меня ни с кем, и он был счастлив. Хотя я считала себя плохой путешественницей — мне всегда становилось неуютно вдали от привычного окружения, — это были самые счастливые моменты нашей совместной жизни. Он был прекрасным товарищем, образованным, культурным человеком и очень меня любил и прощал мне то, что подчас оказывался для меня на втором плане.

Каждый год мы проводили пять или шесть летних недель в путешествиях, всегда заезжая в Лондон на неделю-другую. Мы посещали те места, где Сергей жил, находили его старых друзей. Я научилась любить Лондон почти так же, как любил его Сергей.

Когда Сергей ушел на пенсию в 1971 году, я взяла в университете отпуск на целый семестр, и мы уехали в Европу. Сначала мы жили в Италии, в Белладжо, на вилле Сербелони, принадлежавшей фонду Рокфеллера, на работу в котором Сергей получил грант. Мы как будто вернулись в прошлое, в место несравненной красоты, средневековый город, где до сих пор существовало классовое устройство общества и где мы целый месяц наслаждались привилегиями, положенными нам по статусу.

Остальное время, до Рождества, мы проводили в Лондоне. Ходили в оперу, в Королевский балет, ездили посмотреть шекспировский театр, посещали Кембридж и Оксфорд, где у Сергея были друзья. Большинство из них принадлежали к нашему поколению; я познакомилась со многими очень интересными людьми, чьи имена я встречала до того только в книгах или на книжных обложках.

В салоне баронессы Муры Будберг в Лондоне по воскресеньям можно было встретить молодых английских писателей и политиков. В то время, когда я с ней познакомилась, Мура была величественной старой дамой, все еще достаточно привлекательной, чтобы обращать на себя внимание мужчин. В молодости она была любовницей Максима Горького и гражданской женой Г. Уэллса. Мы обедали в клубе «Атенеум» с сэром Исайей Берлиным, пытаясь не потерять нить его беспрерывного монолога...

Я помню, как услышала слова одной из сестер Пастернак, Лидии или Жозефины: «Как жаль, что нет Бориса. Я только что написала стихотворение и хотела бы ему прочитать», и поняла, что в этой семье все трое детей писали стихи.

Мы подружились с Женей Горнштейн, сестрой Льва Лунца, основателя «Серапионовых братьев» (литературного объединения в России 1920-х годов). В этом кругу литературные занятия тоже воспринимались как часть обычной жизни. Муж Жени был писателем и переводчиком на английский русской поэзии. Архивы Льва Лунца позже стали темой докторской диссертации моего ученика Гери Керна.

Мы нанесли визит знаменитой русской красавице Андрониковой-Гальпериной, подруге многих знаменитых представителей Серебряного века русской литературы. Ее маленькая квартирка в Лондоне была увешана картинами русских художников-авангардистов. В Оксфорде мы встречались с Максом Хейвудом, который перевел на английский «Доктора Живаго» Пастернака, со знаменитым византологом Дмитрием Оболенским и историком Коноваловым. Все эти люди принадлежали к определенному кругу общества и не выходили за его рамки, и это было очень интересно наблюдать. Для них я была просто молодой женой Сергея. Они были со мной очень добры и любезны, но я прекрасно знала свое место.

Потом мы с Сергеем полюбили ездить в круизы, повидали греческие острова, скандинавские фьорды, Рейн, Бер-муду, Багамские и Карибские острова. Мне нравилось переодеваться к ужину, гулять по палубе при луне, при желании в любое время дня и ночи смотреть на различные представления, танцевать... Мы возвращались домой, к обычной жизни, но воспоминания оставались. И остаются до сих пор.

Сергей умер в ноябре 1979 года. Его похоронили в Англии, как он и хотел, на кладбище Хэмпстед-Хит. С тех пор я живу одна в том же доме, в котором мы прожили тридцать лет. Путешествовать без моего товарища неинтересно. Лето я провожу на своей даче в Бетани-Бич (штат Делавэр), которую купила больше двадцати лет назад вопреки желанию Сергея, но с его щедрой финансовой помощью. Дача находится всего в трех часах езды на машине от Вашингтона и всегда была моим убежищем, где я отдыхала от работы, от ежедневного напряжения. Сюда приезжают мои пожить прямо в сосновом лесу, недалеко от пляжа Атлантического океана.

Недавно меня спросили, какой период своей жизни я считаю наиболее счастливым, и я ответила: «С учетом всех обстоятельств, я бы ни на что не поменяла мою сегодняшнюю жизнь».

«Правда? Даже на то время, когда вы были молоды?»

«Конечно, нет! Тогда я была очень несчастна. Недавно я вновь думала о своей жизни и поняла, что сейчас — самое лучшее время».

Я чувствую, что заплатила за «грехи деянием или недеянием» и заслужила тишину и покой. Получив свободу жить так, как мне хочется, я научилась говорить «нет» тем людям и делам, которые не кажутся мне стоящими. Я больше не чувствую себя обязанной делать что-то только потому, что это «должно быть сделано».

Моя жизнь не одинока и не ограничивается собственными интересами. Я выполняю свои общественные и личные обязанности, потому что они важны для меня. С начала 1980-х годов я возглавляла вашингтонское отделение Литфонда, русского литературного общества, основанного в Нью-Йорке. Оно возникло в 1918 году с первой волной эмиграции как благотворительная организация, призванная помогать русским писателям и художникам «в изгнании». Наша деятельность включает организацию лекций известных эмигрантских деятелей, к нам приходят новые эмигранты, которым мы пытаемся помочь «навести мосты» между их прошлым и новой, часто чужой, неопределенной и вызывающей страх жизнью.

В каком-то смысле жизнь совершила полный круг. Я приехала в США из Китая накануне Второй мировой войны, совершенно не подготовленная к жизни в этом новом мире детством в революционной России и юностью в колониальном Китае. Теперь же я могу передать этим вновь приезжим то, что мне посчастливилось здесь получить. За эти десятилетия я научилась жить собственной жизнью.