"Троица" - читать интересную книгу автора (Марков Александр Владимирович)

Января 16-го дня

Насилу изыскал минутку для книги. От начальных дней осады монастырь уж вполовину обезлюдел. Мору нет конца. Но нам того мало, нашли себе еще потеху: одни доносы пишут, другие измену повсюду ищут, третьи крамолу огнем выжигают.

Озлобились все.

Старец Гурий донес на казначея Иосифа, будто бы тот хочет полякам город сдать. Архимандрит же и воевода князь Григорий этому доносу с охотой поверили и хотели Иосифа в пытку отдать. Тогда заступились за него два других сильных человека: второй воевода Алексей Голохвастов и королева ливонская Марья Владимировна, инокиней Александрой ныне называемая, племянница грозного царя Ивана Васильевича, настоящего же царевича Дмитрия сестра двоюродная.

Воевода Алексей монастырских слуг уговорил, чтобы в пытку Иосифа не давали; королева же Марья Иосифу из своей поварни мед посылыла, а по ночам ее люди тайно Иосифу баню топили.

Стали тогда против этих Иосифовых заступников улики искать, чтобы и их в измене обвинить, но кроме пустых и лживых доносов ничего не собрали. Я же своими ушами слышал, как воевода Григорий Алексею говорил:

— Ты и сам, брат, изменник, помяни мое слово, быть тебе на дыбе.

А Алексей ему отвечает:

— Это я-то изменник? Да не ты ли, князь, первому самозванцу Гришке Отрепьеву верой и правдой служил и был у него в Путивле воеводой? А теперь и этого вора тушинского признать готов!

Григорий же в ответ:

— Гришке Отрепьеву я служил того ради, что по простоте своей мнил его настоящим царевичем. А этому новому я не верю, и законному государю царю Василию изменять не помышляю!

Слышал же я эти речи в сыскном приказе: многих людей туда водили допрашивать, и обо мне не забыли, зная пронырство мое и любознательность.

Вместе со мной была там царевна Ксения, а спрашивали нас о Марье Владимировне, бывшей королеве ливонской. Эта Марья тоже там была; против нее искали улик.

Дьяк Афанасий бумажным листом размахивал и Марью спрашивал:

— Признавайся, писала ли ты богоборцу и еретику Петру Сапеге грамоту с таковыми словами: «Благодарю-де вас, великий гетман, что помогаете брату моему Димитрию, законному московскому государю, против вора Васьки Шуйского?»

Марья грамоту эту из рук Афанасьевых выхватила, плюнула на нее и сказала:

— Всё ложь бесстыжая! Не моею рукою писано!

Потом спрашивали меня и Ксению царевну:

— Называла ли эта инокиня Александра, бывшая царица ливонская, тушинского вора братом своим любимым? Ругала ли государя царя Василия Ивановича непристойными словами?

Я ответил, что не слыхал такого, а про себя подивился этим вопросам: кто же нынче в Троице царя Василия не честит по-всякому, ведь он совсем о нас позабыл и помощи обещанной не шлет.

А Ксенюшка сказала тихим голосом:

— Правда твоя, батюшка, эта старица частенько поминает брата своего Димитрия.

Марья же Владимировна так и побелела при этих словах, да и я-то обомлел с испугу. А Ксенюшка дальше говорила:

— Когда встречается она со мною, всякий раз ругает меня, дескать, мой батюшка Борис Федорович зарезал ее милого братца Дмитрия Ивановича, с того-то и началась в Российском государстве смута.

Так Ксенюшка хитрыми словами помогла Марии от казни уберечься.

Казначей Иосиф все же дыбы не избежал. Объявлено было, якобы он сознался в измене, и всю казенную растрату на него свалили. Затем он в скором времени от истязаний и цинги скончался. Марья же Владимировна, сказывали мне, горько по нем плакала. А вчера она подошла ко мне в церкви и с усмешкой тихонько сказала:

— Хоть и воры Годуновы, и род наш, шедший от Рюрика, престола лишили, но меня выручили.

А потом мне от нее передали подарочек, в нынешних наших бедах весьма спасительный, а какой не скажу, да и съел его уже.