"Где-то на Северном Донце." - читать интересную книгу автора (Волосков Владимир Васильевич)

II

Остатки дивизии скопились у маленького хуторка на крутом берегу Северного Донца. Река делала у кручи петлю, разливалась широким плесом. Внизу, под высоким берегом, густо теснились зеленые вербы, а дальше, у уреза воды, стоял стеной камыш. По понтонному мосту, пересекавшему гладь реки, медленно двигались подводы с ранеными.

Пулеметчики, завидя внизу камышовую речную благодать, столпились у съезда, запереглядывались, завздыхали. Лейтенант без слов понял их. И вправду — в самый бы раз искупаться истомленным, упревшим людям, отмахавшим с двойной выкладкой более семи километров по жаркой степи.

Но купаться не пришлось. Откуда-то прибежал запыхавшийся подполковник-штабист, еще издали закричала:

— Пулеметный? От Лоскутова?

— Так точно!

— За мной!

— Вот позиция. Окапывайтесь, обстраивайтесь. Советов не даю. Размещайте огневые средства по своему усмотрению, — сказал подполковник Лепешеву, приведя взвод к длинной кирпичной конюшне, высившейся на окраине хуторка, у самой береговой кручи. — Имейте в виду — отступать некуда. Сзади мост и штаб дивизии. — Подполковник махнул рукой в сторону приземистой мазанки, приткнувшейся к задней стене конюшни. Там было малолюдно, из дома и в дом лишь изредка пробегали командиры.

Лепешев огляделся. Позиция ему понравилась. Конюшня господствовала над хуторком и двумя дорогами, бегущими к нему из увалистой, изрубленной балками степи. Между конюшней и крайними домами около ста метров свободного пространства. Хуторок разделен двумя прямыми — метров двести длиной — улочками. И это пришлось по вкусу лейтенанту. Излучина реки надежно прикрывала с флангов. Плохо только, что там, на выезде из селения, — обширные сады. Немецкие автоматчики обязательно ими воспользуются.

Все это Лепешев оценил сразу, с привычным автоматизмом бывалого солдата, еще не делая для себя каких-либо выводов. Но и с первого взгляда было ясно — лучшей позиции не сыскать. Кирпичное здание конюшни будто специально построили здесь для прикрытия спуска к реке и моста, наведенного через нее. Хутор и опушка садов простреливались отлично.

— Глинин! Остаетесь за старшего. Осмотрите помещение, оборудуйте позицию! — скомандовал Лепешев, а сам решил пройти по хутору, чтобы оглядеться на новом месте получше.

В Глинине лейтенант не сомневался: пулеметы разместит как надо. У бирюка удивительный нюх на это дело. Двух слов подряд сказать не сможет, а огневой рубеж выберет получше другого кадрового офицера. Самому Лепешеву не раз нос утирал. Впрочем, лейтенант не в обиде. Исполняет свое дело Глинин ненавязчиво, без упрямства. Разместит пулеметы и молча ждет, согласится с ним командир взвода или нет. Лепешев почти всегда соглашался. И не жалеет. Потери в его взводе самые малые.

Бойцы во взводе тоже привыкли, что командир часто оставляет за себя Глинина. Так случилось, что в первых боях выбыли из строя все сержанты, и Глинин как-то незаметно для всех, в том числе и для самого Лепешева, превратился в неофициального помкомвзвода.

Только обойдя хуторок, понял Лепешев всю серьезность положения. Напрасно ругал лейтенант штабников и майора Лоскутова. От стрелкового и артиллерийского полков практически ничего не осталось. Эти полки приняли на себя основную тяжесть контрударов противника, пытавшегося уничтожить или хотя бы задержать вырвавшуюся из окружения дивизию. Возле разрушенных мазанок, в огородах, у поваленных немецкими снарядами плетней лежали раненые.

Жителей Лепешев не встретил: они, видимо, давно ушли за реку.

Спустившись к садам, Лепешев увидел картину еще более безотрадную. Разбитые грузовики, несколько сгоревших бронемашин, дюжина исковерканных пушек, развороченная взрывами земля, брошенное русское и немецкое оружие, и всюду трупы. Жестокая была в садах схватка. Под деревьями перемешались выгоревшие гимнастерки, серо-зеленые фашистские мундиры, русские и немецкие каски… И над всем этим синее небо, жаркое солнце да сладковатый, дурной трупный запах… Видывал виды Лепешев, и все же стало ему нехорошо.

Обочиной дороги, откуда-то из степи, тянулась к хуторку бесконечная вереница бойцов с носилками. Лепешев вышел на дорогу и долго глядел на бескровные лица раненых, на потных санитаров. Там, откуда несли носилки, изредка постреливали.

Наконец Лепешев вспомнил о своих срочных делах и заторопился наверх, к конюшне. По пути помог добраться до хуторка прихрамывавшему артиллерийскому старшему лейтенанту. От него Лепешев узнал, что ночью у хуторка в рукопашном бою был разгромлен сильный немецкий заслон — моторизованный и саперный батальоны, — а также захвачена наведенная ими переправа.

— Слышишь? — Старший лейтенант мотнул головой в ту сторону, где постреливали. — Там, в балке, остатки заслона отсиживаются. А у нас в соседней балке армейский госпиталь. С собой из окружения вытащили. Там еще человек семьдесят тяжелораненых. Успеем ли вынести их оттуда?..

— Надо успеть, — хмуро сказал Лепешев.

— Надо-то надо… Все, кто здоров, с утра эвакуацией раненых занимаются, но сам видишь… А фрицы ждать не станут. Вот-вот подойдут подкрепления. Тогда…

Лепешев не хуже старшего лейтенанта знал, что будет «тогда». Он заспешил к своему взводу.