"Секрет Жермены" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)ГЛАВА 20На Сюзанну де Мондье произвело впечатление замешательство Жермены, когда заказчица назвала свое имя. Сидя в экипаже, она думала, что же, собственно, случилось. Может быть, ей просто померещилось самой? Или портниха переутомлена, или взволнована дорогим заказом? Или существует какая-то таинственная связь между прекрасной женщиной, выглядевшей такой доброй и грустной, и именем отца, что, впрочем, маловероятно, слишком далеко стоят граф и швея. Сюзанна все-таки решила спросить отца об этой девушке. Она надеялась, что, заговорив о Жермене, о странном сходстве ее с портретом, виденном у Мориса Вандоля, ей будет легче перейти к беседе о самом художнике и о ее отношениях с ним. Несмотря на то что она, как ей казалось, была уверена в родительском согласии на брак и обнадеживала в этом Мориса, в глубине души таилось сомнение, и мысль о встрече с отцом очень тревожила. Когда отец находился далеко, она полагала: будет совсем просто поведать ему, что она полюбила, избранник во всех отношениях достоин ее и, с позволения графа, он придет просить благословения на брак. Тогда ей казалось, что отец непременно и сразу даст согласие, и она станет женой Мориса. Но когда граф вернулся, все представилось ей уже не столь простым. Хотя Сюзанна считала, что отец воистину обожает ее, ведь он старается удовлетворять любые девичьи желания и капризы избалованного ребенка, она догадывалась, что покупки, прогулки, развлечения серьезно отличаются от разговора о замужестве. Нечто смутное начало тревожить ее. Но со времени приезда графа прошло два дня и ей пора было увидеться, решиться на этот разговор, чтобы не подвергать Мориса унизительному отказу на его предложение. Вернувшись от Жермены, она спросила, дома ли отец. – Господин граф в курительной, – ответил слуга. – Узнайте, могу ли я войти. – Господин граф ждет мадемуазель, – сказал лакей, вернувшись через минуту. Граф что-то писал, куря гавану, вставленную в подобие короткого мундштука из амбры[107]. Он положил перо и сигару, взял обеими руками голову девушки, продолжительно поцеловал в лоб и весело сказал: – Очень мило, что ты прибежала поздороваться с отцом, не успев даже снять шляпку, вуалетку и перчатки! Сюзанна слегка покраснела, подумав невпопад, что не только дочерняя любовь заставила ее так торопиться, а отец не пошутил насчет ее поспешливости, но сделал замечание о нарушении этикета… Она растерялась от этой легкой насмешки и попыталась неловко оправдаться: – Вы так часто уходите из дома. – Упреки… маленькая семейная сцена… – проговорил Мондье с нежностью. – Пускай, – снова по-детски некстати сказала она. – Да, сцена… Я вас почти не вижу… Вы меня то и дело оставляете одну… У меня отец, которого я обожаю, но он постоянно лишает меня своего общества… Он поглощен светом, у него заботы… Она нарочно говорила быстро, чтобы не дать себе время подумать, прежде чем сказать главное. – Дочь, светские интересы заставляют меня постоянно отлучаться. – Вот именно… Сигары, и те отвлекают вас от меня, хотя вы свободно можете курить в моих комнатах, мне запах даже приятен… Но вам так редко является мысль навестить свою дочь! – Я очень виноват перед тобой, дорогая, но, будь уверена, я искуплю прегрешения самым достойным и приятным тебе образом. Ты только что вернулась с прогулки, видела ли ты в магазинах какие-нибудь драгоценности, что тебе понравились? Скажи где, и я куплю их тебе. – Благодарю, отец, но сегодня меня ничто такое не заинтересовало. Я была в монастыре, где виделась с монахинями, такими добрыми, такими любящими! Потом заходила к совершенно необыкновенной швее, она согласна работать для меня… Отец, по вашей снисходительности вы иногда называете меня хорошенькой. – Мало сказать хорошенькой – прелестной… восхитительной… божественной… – Ах уж эта мне родительская любезность, замешенная на снисходительности! Но что сказали бы вы, увидев создание, наверное, красивейшее из всех в Париже! – И ты встретила ее где-нибудь в мансарде… Швею-принцессу? – И на полотне в ателье знаменитого художника. Да, Боже мой! Совсем забыла, что хотела сделать вам сюрприз в виде портрета вашей Сюзанны, изображенной во весь рост… – Ты знакома с художником, который… – Подождите, папа, прежде я хочу рассказать о швее, что живет на улице Мешен. Она, правда, идеал женской красоты! Неудивительно, что Морис… я хотела сказать, месье Вандоль, сделал такой прекрасный этюд с нее. Граф насторожился. Пристально глянув в глаза дочери, он спросил: – Ты знакома с художником и называешь его просто Морисом? – Да, папа, но прежде дай мне рассказать тебе про Жермену… – При этом имени лицо графа сделалось каменным, но Сюзанна ничего не замечала, захваченная своим. – Жермена, ты говоришь… а кто она? – проговорил граф нарочито медленно, подбирая слова и стараясь не проявить никаких чувств. – Та самая швея, женщина изумительной красоты, кого Морис… месье Вандоль изобразил на этюде к портрету, сделанному для князя Березова. – А, вот оно что!.. – сказал граф, с большим искусством скрывая волнение под маской равнодушия. – Значит, Жермена… – Да, ее так называли. Она восхитительно работает, и я просила прийти ко мне, чтобы сделать примерку туалета, что заказала ей. Я дала свой адрес и назвала имя. И, знаешь, у нее сделалось странное-престранное выражение лица, меня это неведомо почему тревожит. – Вы были вдвоем? – Нет, еще молодой человек, жених ее сестры, у него забавное имя, поэтому я запомнила – Бобино. Мондье так стиснул зубы, что перекусил мундштук, но самообладание позволило сохранить внешнее спокойствие. Сюзанна продолжала говорить, не подозревая, как взволнован и встревожен отец, с каким вниманием он ловит каждое слово. – Дом находится на углу улиц Мешен и Санте, – тараторила Сюзанна, – и я не стала бы вам говорить о мастерице, если бы, извини, я, кажется, повторяюсь, не ее поразительное сходство с портретом, сделанным для князя Березова, вашего близкого друга. Ведь правда, вы с ним друзья? – Близкие, правда, – ответил граф, мысленно повторяя: «Жермена, Бобино… Слепая судьба снова ставит их на моем пути, когда я уже терял надежду… Улица Мешен, угол Санте… Жермена, красивая как прежде, и она будет моей!.. Бобино исчезнет, достаточно мне приказать… Князь осужден на смерть… Может быть, уже застрелился… Жермена… богатство… будущее… Счастье, какое достанется сильнейшему!» Он уже не слушал Сюзанну, а ее речь становилась все более нерешительной и менее последовательной. Торопясь, она рассказывала, как познакомилась с Морисом Вандолем, как его мать навещала ее в монастыре. Граф же в это время думал только о Жермене. Речь Сюзанны он воспринимал как приятное щебетание птички, как милый лепет. Но одно слово вернуло его к реальности. – Мы с Морисом любим друг друга… – Что?.. Ты сказала, что молодой человек осмеливается любить тебя, и ты… – И я его люблю, – твердо ответила дочь, подняв на отца прекрасные глаза, выражавшие мольбу. – Ты его любишь, вот как! – Да! – Какого-то несчастного мазилу, стремящегося разбогатеть, скомпрометировав девушку из высшего общества! Сюзанна сделала над собой огромное усилие и, стараясь говорить спокойно, продолжала: – Отец, вы плохо знаете свою дочь, если думаете, что она способна броситься на шею первому встречному. Вы несправедливы к месье Вандолю, подозревая его в корыстных намерениях. Он честный человек и не способен ни на какой низкий поступок, даже самый пустячный. Он художник в лучшем смысле слова. Он честолюбив, да, очень честолюбив. Он жаждет славы и имеет все данные для ее завоевания – большой талант и сильную волю. Он такой нежный и простой!…Такой добрый! Так любит свою мать! Так предан своему искусству! И он уже известный художник… почти знаменитый! – Как ты разгорелась, дочка моя. По темным, личным причинам графу была очень нежелательна такая любовь, она нарушала его тайные планы. – Отец! Как вы можете так говорить обо мне! – Сюзанна была оскорблена этим пошлым выражением, увидев в нем осквернение своей любви. – Моя дорогая, следует называть вещи своими именами… Это вспышка соломы, ее надо потушить… Любовь пансионерки[108], что быстро проходит… – Отец!.. Вы, всегда такой добрый ко мне… и вы не хотите, чтобы дочь стала женой того, кто ее любит и кого любит она! – Нет, дочь моя! Моя Сюзанна, о чьем блестящем будущем я мечтал, желал видеть королевой большого света, не станет неприметной мадам Вандоль, женой заурядного живописца!.. Со временем ты выйдешь замуж за равного себе… человека из того общества, с каким еще незнакома. Я богат, и ты будешь жить в роскоши! – О отец! Вы хотите моего несчастья! – Пустые слова, дорогая! – Отец! Дорогой отец! Позвольте мне жить по собственному желанию! По влечению моего сердца! Только в этом может состоять мое счастье! – Нет, – отрезал граф жестким тоном, какого она никогда не слыхала. – Не умоляй и не пытайся разжалобить. Бесполезно! Я хочу тебе добра, не считаясь с твоим капризом. Позднее ты будешь мне за это благодарна. Думаю, ты больше не станешь встречаться с этим молодым человеком, не вынудишь меня запрещать свидания с ним. А я-то надеялся, что тетушка Шарме смотрит за тобой! Хорошенькое же наблюдение… – Вы требуете, чтобы я не видалась с Морисом?.. Хорошо, будь по-вашему… – Вот и прекрасно! – Я повинуюсь… но… – Но… что? – Но раз вы не позволяете мне стать женой того, кого я буду любить всю жизнь, вы будете вынуждены согласиться, чтобы я ушла в монастырь. – Нет!…Уж это нет!.. Ты сошла с ума!.. Но ты еще одумаешься. – Я заранее приняла решение! И я не отступлюсь! – воскликнула девушка, и, задыхаясь от подступивших рыданий, не в силах больше вымолвить слова, убежала к себе. Сюзанна долго плакала, думая о своем потерянном счастье, и размышляла, почему отец отказал исполнить ее желание, когда прежде делал все, о чем бы ни попросила, и она жила счастливо и беззаботно. Так, совершенно подавленная горем, девушка провела несколько часов. Наконец она сообразила, что должна написать Морису, известить о разговоре с отцом. В глубоком отчаянии Сюзанна села за стол, дрожащей рукой взяла лист бумаги с запахом любимых духов. Первые строки походили на горькие всхлипывания, слезы капали на зеленовато-голубую бумагу. Постепенно перо побежало быстрее. Она писала: «Морис, друг мой, я страдаю! Страдаю смертельно! Я теперь понимаю людей, кончающих жизнь самоубийством от безысходности! Я не знала, что человек может переживать такие испытания. До сих пор я не испытала даже физических мучений и не представляла, какие ужасные удары может переносить душа. Существо мое разбито, я плачу и готова кричать, мне кажется, что от этого стало бы легче. Отец вырвал мое сердце и бросил меня, мертвую, на землю. Я не ожидала такой жестокости. Он запретил мне любить вас. Он не хочет, чтобы я стала вашей женой. Требует, чтобы я отказалась от вас, чтобы мы стали чужими друг другу! Но это невозможно! Ведь правда, мой друг? Он всегда говорил, что любит меня, и до сих пор я этому верила, ведь он старался сделать меня во всем счастливой. А теперь он отказал в моей просьбе, самой главной в жизни. Отказал твердо, сухо, хотя я умоляла принять тебя как сына, когда придешь просить моей руки. Если он не дает согласия, он этим заставляет меня проклинать отцовскую нежность… убивает мою искреннюю привязанность к нему. Становится чужим, враждебным человеком, какого не трогают мои страдания. О Морис!.. Морис!.. Как я несчастна! Но в моей душе поднимается буря протеста. Что худого сделала я отцу! По какому праву он так поступает?.. Морис! Возлюбленный мой! Я уже сама не понимаю, что пишу! Я хочу быть возле вас, дать свободу своим слезам, говорить о любви и слышать ваши уверения в том, что вы любите меня, что вы всегда будете меня любить! О! Мне надо каждую минуту знать это, иначе я умру! Он заставил поклясться, что я не буду видеться с тобой. Я повиновалась и должна быть верна своему слову. Прощайте дорогие нам утренние встречи, наши разговоры, где мы открывали друг другу сердца, строили планы будущего, мечтая о том, как вечно будем жить вместе. Он потребовал, и могла ли я ослушаться отца? Но я люблю вас и буду любить вечно! Не в его власти помешать этому! Он сломает мою жизнь, разобьет мне сердце, но не сможет убить мою любовь! Морис! Я невеста ваша, вы останетесь единственной моей любовью на всю жизнь, ничто не заставит меня разлюбить вас! Я не из тех, кто изменяет своему чувству. В каждом слове этого письма частица моего сердца. Навеки ваша Сюзанна». Ей не хватило мужества перечесть письмо. Она вложила его в конверт и позвала свою тетушку-приживалку. Та уже получила строжайший выговор от графа и потому обо всем знала. Мадам Шарме поспешила прийти к девушке, той, кого воспринимала как дочь, и, видя в каком она горе, старалась утешить. Сюзанна, кажется выплакавшая все слезы, зарыдала снова и, передавая доброй женщине пакет, попросила: – Отнесите ему и скажите, чтобы он ответил. Ступайте, ради Бога, моя милая тетушка. |
||
|