"Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах." - читать интересную книгу автора (неизвестен Автор)

Песнь 31–43

31 Не нарушил он благочиния древнего, и ни в чем мне отказа не было, — был я взыскан наследником Хальфдана, награжден за труд по желанию моему. И теперь те сокровища я тебе от души подношу, господин мой, ибо счастье ищу лишь в твоей благосклонности: ты родня мне, — 2150 один из немногих! — добрый мой Хигелак!» В дом внести повелел он вепреглавый стяг, шлем высокий, кольчугу железную и отменный меч; молвил Беовульф: «Мне от мудрого старца, от державного Хродгара, был наказ такой: чтобы в первую голову я тебе поднес это оружие да сказал бы, что конунг Херогар,[124] властный Скильдинг, владел до срока этим ратным нарядом, но оставил его 2160 не наследнику, не любимому сыну всехраброму Хероварду[125], — ты хозяин сокровища!» А еще — так мне сказывали — провели напоказ через двор четырех жеребцов гнедопегих — все один к одному; отдал он повелителю и коней, и оружие (так и должно дружиннику;[126] не плести на соседей сетей хитрости, ни коварных ков, козней душегубительных, на соратников и сородичей!), — предан Хигелаку был племянник его, и пеклись они 2170 друг о друге во всяком деле! И еще я слыхал: преподнес он Хюгд шейный обруч, подарок Вальхтеов,[127] а в придачу — трех тонконогих коней в ратной упряжи; золотое кольцо украшало с тех пор шею владычицы. Таковым оказался сын Эггтеова,[128] в битвах доблестный, в делах добродетельный: он в медовых застольях не губил друзей, не имел на уме злых намерений, — 2180 воин, взысканный промыслом Божьим и под небом сильнейший из сынов земли, незлобив был и кроток сердцем. Прежде гауты презирали его и бесчестили, и на пиршествах обходил его вождь дружинный своей благосклонностью, ибо слабым казался он и беспомощным, бесполезным в бою; но теперь он за прежнее получил с лихвой воздаяние! Конунг Хигелак повелел внести 2190 в зал дружинный наследие Хределя[129] златоблещущее — тот, единственный из гаутских мечей, наилучшее лезвие, — в отдал клинок во владение Беовульфу; и отрезал ему семь тысяч земли[130] вместе с домом, с чертогом престольным, сообща они правили, сонаследники, и дружиной и землями, но державой владел только конунг, законный владыка. И случилось так по прошествии лет, 2200 что и Хигелак сгинул, и Хардред[131] от меча погиб, — под стеной щитов пал наследник дружиноводителя, когда рать свою вел в сражение против воинства жестоких Скильвингов,[132] сгинул в битве племянник Херерика.[133] И воспринял тогда власть державную конунг Беовульф: пять десятков зим[134] мудро правил он мирным краем и состарился. В те поры дракон, [135]2210 змей, исчадье тьмы, там явился, хранитель клада, скрытого в неприступных горах среди каменных круч, где дорога человеку заказана; лишь однажды к тем богатствам языческим некий смертный посмел проникнуть, и покуда уставший страж беспечно спал, вор успел золоченую чашу выкрасть, умыкнуть из сокровищницы драгоценный сосуд — вот начало злосчастья вот причина людских печалей! 2220 32 Не от добра он избрал опасную тропу, дорогу к норе драконьей, но, нерадивый слуга старейшины,[136] он, провинившись, бежал от кары, ища пристанища в дальней пещере. Беглец злосчастливый незваным гостем вошел под своды — и страх и ужас его обуяли, но, вспять пустившись, он, многогрешный, успел, однако, из той сокровищницы похитить чашу… 2230 одну из множества захороненных[137] в земле издревле. В дни стародавние последний отпрыск великого рода, гордый воитель, чье племя сгинуло, сокрыл заботливо в кладохранилище сокровища родичей: их всех до срока смерть поразила, и страж, единственный их переживший, дружину оплакивал, в душе предчувствуя ту же участь — не долго он сможет богатствам радоваться. 2240 Курган возвысился, свеженасыпанный близ моря на мысе, в укромном месте между утесами; и там сложил он пластины золота, казну дружинную и достоянье кольцедарителя, творя над кладом заклятья великие: «Земля! отныне храни драгоценности,[138] в тебе добытые, коль скоро люди хранить их не могут! Смерть кроволитная, война истратила моих родовичей; 2250 не видеть им больше чертога пиршественного, не встанут воины с мечами на страже, некому ныне лощить до блеска чеканные кубки, — ушли герои! — и позолота на гордых шлемах скоро поблекнет — уснули ратники, что прежде чистили железо сражений, — и вместе с ними доспехи крепкие, предохранявшие в игре копейной от жал каленых, в земле истлеют — 2260 кольчуга с витязем не разлучится! Не слышно арфы, не вьется сокол[139] в высоком зале, и на дворе не топочут кони, — все похитила, всех истратила смертная пагуба!» Так в одиночестве и днем и ночью, живой, он оплакивал племя сгинувшее, покуда в сердце его не хлынула смерть потоком. Клад незарытый стал достоянием старого змея, 2270 гада голого, гладкочешуйного, что над горами парил во мраке палящим облаком, ужас вселяя в людские души, — ему предначертано стеречь языческих могильников золото, хотя и нет ему в том прибытка; и триста зим он, змей, бич земнородных, берег сокровища, в кургане сокрытые, покуда грабитель не разъярил его, вор дерзкий, слуга, похитивший 2280 из клада кубок. дабы снискать себе вины прощенье, — так был злосчастным курган ограблен; слугу хозяин за то помиловал, ибо впервые он видел подобную вещь издревнюю. Дракон проснулся и распалился, чуждый учуяв на камне запах: не остерегся грабитель ловкий — слишком близко подкрался к чудовищу. (Так часто случается: кому не начертана 2290 гибель, тот может избегнуть горя, спасенный Господом!) Златохранитель в подземном зале искал пришельца, в пещеру проникшего, покуда спал он; потом и пустыню вблизи кургана змей всю исползал, но ни единой души не встретив, он, ждущий битвы, сражения жаждущий, вернулся в пещеру считать сокровища — и там обнаружил, что смертный чашу посмел похитить, 2300 из зала золото! Злоба копилась в холмохранителе, и ждал он до ночи, горящий мщением ревнитель клада, огнем готовый карать укравших чеканный кубок. Едва дождавшись вечерних сумерек, червь огнекрылый палящим облаком взлетел с кургана — тогда-то над краем беда и грянула, напасть великая, а вскоре и конунг[140] с жизнью расстался, нашел кончину. 2310 33 Огонь извергая, жизнекрушитель зажег жилища; пламя взметнулось, пугая жителей, и ни единого не пощадила тварь огнекрылая, и негде было в стране обширной от злобы змея, от пагубы адской гаутам скрыться, когда безжалостный палил их жаром; лишь на рассвете спешил он в пещеру к своим сокровищам, а ночью снова огнедыханием 2320 людей обугливал. (И все же напрасно крепость курганную он мнил неприступной!) Внедолге и Беовульф сам изведал[141] гибельность бедствия; дом с престолом вождя гаутского в потоках пламени сгорел и расплавился; оплакал старец сердопечальный свое злосчастье; и думал всемудрый,[142] что Бог гневится, Создатель карает за то, что древние не блюл он заповеди, и сердце воина[143] 2330 впервые исполнилось недобрым предчувствием. Дом дружинный, испепеленный палящим змеем, дворец в пучинах пожара канул, но конунг ведеров ратолюбивый замыслил мщенье, и повелел он, военачальник, невиданный выковать железоцельный щит обширный, ибо не выдержит щит деревянный, тесина ясеневая, жара пламени, дыханья драконьего, 2340 а вождь был должен дни этой жизни в битве окончить, убив чудовище, издревле хранившее клад курганный! Почел бесчестьем кольцедаритель вести дружину, рать многолюдную на огнекрылого: единоборства он не страшился, не веря ни в силу, ни в отвагу змея. Немало опасностей герою выпало в дальних походах, в грозных игрищах, с тех пор как Хродгара 2350 воитель странствующий избавил от Гренделя, очистил Хеорот и женочудище в битве осилил. Не легче было ему и в схватке, где сгибнул Хигелак,[144] войсководитель, гаутский конунг: в пылу сражения на поле фризском потомок Хределя пал наземь, мечами иссеченный, но спасся Беовульф! — пловец искусный, он вплавь через хляби один возвратился и тридцать тяжких 2360 вынес доспехов на берег моря; и не хвалились победой хетвары,[145] противуставшие ему в сражении щитоносители, — из них немногие с поля вернулись, домой из сечи. С недоброй вестью он, одинокий, приплыл, сын Эггтеова, к земле отеческой, и Хюгд поклонилась ему дружиной, казной и престолом, ибо не верила, что сын ее в силах по смерти Хигелака 2370 спасти державу от ратей враждебных; но тщетно в страхе они, бессчастные, молили воителя принять наследье и править народом помимо Хардреда, стать хозяином в землях гаутских, — однако, мудрый, он не покинул советом юного владыку, покуда мужал вождь ведеров. Когда же явились морескитальцы,[146] наследники Охтхере, восставшие против морского конунга 2380 в державе Скильвингов, сыны-изгнанники пришли из Швеции к гаутам, за море, ища прибежища, — тогда-то Хардред гостеприимный убит был Онелой наследник Хигелака, приют им давший, а сын Онгентеова, убийца Хардреда, бежав от гаутов, в свой дом возвратился; остался Беовульф единовластным вождем над ведерами, то добрый был конунг! 34 За смерть предместника отмстил он, как должно, 2390 в недолгом времени — на помощь Эадгильсу, вождю одинокому, сыну Охтхере, в знак дружбы он выслал дружину за море, рать и оружие; и враг, застигнутый зимним походом,[147] сгинул Онела. Невзгоды многие преодолевший, несокрушимый вершитель подвигов, так дожил сын Эггтеова до дня урочного, и в час предначертанный с драконом сведался. Владыка гаутов, а с ним одиннадцать 2400 его соратников искали змея. Первопричину людских несчастий и смертоубийства вождь знал, поскольку слуга, положивший к ногам хозяина ту чашу краденую, был тринадцатым в его отряде, — виновник распри и злополучия не доброй волей, но покорный приказу, корчась от страха, он вел дружину к тому подземелью, к холму, что высился близко от бурных 2410 вод океана, где кольца золота тонко витые хранил надменный ревнитель, сторож древнего клада, в подземном логове, — взять те сокровища сумел бы смертный лишь ценой непомерной! Златодаритель, на холм взошедши, воссел, дабы слово промолвить гаутам, проститься с ними: он сердцем предчуял соседство смерти, Судьбы грядущей, уже готовой старца приветить 2420 и вместе с жизнью изъять из тела душу-сокровище. — недолго будет дух войнолюбый томиться в плоти; и молвил Беовульф, потомок Эггтеова: «Перевидал я немало с молодости сеч и усобиц — и все помню! Семь зим мне было, когда державный[148] меня от родителей взял владыка: казна и пища мне шли от Хределя, и воспитал меня конунг, мой родич; 2430 в его чертоге, дитя чужое, в глазах правителя я был не хуже, чем дети родные, чем Хадкюн и Херебальд и добрый мой Хигелак. И так случилось, что младшего брата свалил брат Хадкюн на ложе смерти стрелой, сорвавшейся с упругого лука в игре, на охоте без злого умысла, — братогубительству была причиной стрела неверная, поэтому Хредель не мог по праву 2440 воздать за сына другому сыну — без отомщения остался Херебальд! Так некий старец, увидевший кровного чада тело[149] на дереве смерти в удавке пляшущее, горько сетует, слагает строфы об отпрыске юном, в петле висящем на радость воронам, а сам он, старый, не властен исправить участь детища; зовет он поутру дитя ушедшее, не чая дождаться 2450 другого наследника богатствам и дому, коль скоро единственному сыну выпал злосчастный случай, смертный жребий; войдет ли рыдающий в покои отрока — там запустенье, гуляет ветер в безрадостном зале, — уснул наездник, ратник в могиле! — умолкли арфы, и прежних пиршеств не будет больше! 35 Выйдет ли скорбный, один, стеная, — дом и усадьба ему покажутся 2460 чрезмерно обширными! Вот так же и в сердце владыки ведеров таилось горе: убит был Херебальд, но вождь был невластен за смерть возмездием воздать убийце, ведь и постылого отец не в силах сына подвергнуть позорной казни! Тогда он в душе своей людские радости отринул ради света Господня: селенья и земли он, уходящий, как должен владелец, оставил детям. 2470 И были битвы, ходили шведы войной на гаутов, морскими походами, с тех пор, как умер державный Хредель, и до поры, пока сыны Онгентеова войнолюбивые не пожелали мира на море, но в дерзких набегах с нами сходились близ Хреоснаберга. И многим известно, как наше воинство с ними сквиталось за кроволития, хотя победа была добыта 2480 ценой крови вождя гаутского, — настигла Хадкюна в той схватке гибель. Но, как я слышал, убийца конунга убит был наутро, воздал за родича родич Эовор, встретив Онгентеова, — шлем от удара широко треснул, пал наземь Скильвинг, и меч не дрогнул в руке гаутского кровоотмстителя. За все, что Хигелак мне дал державный, 2490 за все достояние, дом и земли, ему платил я клинком, сверкавшим в работе ратной: ни витязей шведских, ни датских всадников, ни войска гепидского[150] к себе на выручку не призывал он, казны не тратил на слабых ратников,[151] коль скоро я первым вступал в сражения, стяжая победы! — и так да будет, покуда жив я, покуда мне верен клинок испытанный, не раз служивший моей отваге с тех пор, как Дагхревна[152] 2500 убил я, и хугский вождь не вернулся к владельцу фризов вместе с добычей, с тем драгоценным кольцом ошейным, но пал на поле знаменоситель, дружинник храбрый, сраженный не жалом, — он так был стиснут в моих объятьях, что хрустнули кости. И ныне да служат мне меч и руки в борьбе за сокровища!» Слова последние, клятву пред битвой измолвил Беовульф: «Немало я с молодости 2510 сеч перевидел, и ныне снова, защитник народа, ищу я встретиться с жизнекрушителем, свершу возмездье, коль скоро выползет червь из пещеры!» Так он прощался с ратью доспешной, державный воин с верной дружиной: «Я без оружия, без меча остролезвого пошел бы на недруга, когда бы ведал иное средство, убив заклятого, обет исполнить, как то было с Гренделем; 2520 пламя опасно, и, чтобы укрыться от ядовитого огнедыхания, нужны мне доспехи и щит железный. Не уступлю я пламевержителю в битве ни шагу! — и да свершится суд справедливый Судьбы-владычицы! — не похвальба спасет, но храбросердие в борьбе с крылатым! А вы дожидайтесь вблизи кургана, мужи доспешные того, победного, из двух соперников, кто упасется 2530 от раны смертельной; не вам сражаться, но я — единственный, кому по силам тягаться с гадом, с поганым в битве мериться мощью! Возьму добычу, богатства курганные, либо гибель в удел достанется вашему конунгу!» Встал щитоносец в кольчуге, в шлеме, воин гордый, сил преисполненный и добромужества, путь свой направил к серым утесам, — трус отступил бы! — 2540 но вождь, победивший во многих схватках, где рати враждебные сшибались с грохотом, шел, и вскоре увидел в скалах жерло, откуда потоком жарким огонь изливался, путь преграждая в недра кургана: никто не смог бы пройти невредимым в глубь подземелья, проникнуть в пещеру сквозь раскаленное дыханье змея. Тогда разъярился вождь ведеров: вопль неистовый 2550 из горла вырвался, гневное слово громом грянуло среди утесов; и распалился ревнитель клада, заслышав клич, — не мольбу о мире, но вызов на битву. Сперва из пещеры дыханье смрадное червя курганного взметнулось дымом — скалы дрогнули. Гаут державный, щитом прикрывшись, пред каменным устьем стоял, покуда гад, извиваясь, полз в потемках 2560 к месту схватки; и меч двуострый, наследье древних, сиял, подъятый, в руках у конунга; и оба сердца равно кипели и страхом и ненавистью. Держа наготове свой щит спасительный, стоял незыблемо войсководитель в наряде ратном, а змей тем временем, свиваясь в кольца, лез из пещеры судьбе навстречу. Казалось ратнику, что щит, защитник души и тела, 2570 не так надежен, как то хотелось бы герою, коль скоро[153] впервые в жизни Судьба не хранит его в единоборстве, в победной битве. Тогда на недруга воитель гаутский мечом обрушился, искуснокованым наследьем конунгов, но вкось по кости скользнуло железо, клинок по черепу, не так, как нацелился высокородный; удар неловкий лишь раззадорил холмозащитника: 2580 он пыхнул пламенем — далеко хлынул пар ядовитый. Правитель ведеров не мог похвастаться удачей в стычке: не лучшим образом[154] ему служило лезвие славное. Нелегкую долю избрал достойнейший сын Эггтеова, решившийся биться с драконом насмерть, — и суждено ему в край далекий уйти, покинув юдоль земную, как и всякому смертному! И снова, не медля, 2590 сошлись противники; но страж подземелья, приободрившись, приподнял голову, и стал, полыхая дыханьем смрадным, огневержитель теснить героя; и не нашлось под рукой у конунга,[155] как должно в сражении, благородного воинства — но в дальнюю рощу спаслась дружина, рать укрылась. Из них лишь единый смутился в сердце — ибо изменником стать не может муж доброчестный! 2600 36 То Виглаф был,[156] сородич Эльвхера, сын Веохстана, щитоноситель, любимец Скильвингов. Увидев на конунге одежды битвы, объятые пламенем, он вспомнил, какими его приветил дарами владыка, вернувший Вагмундингам наследные земли и власть над племенем его родителю. И поднял Виглаф щит желто-липовый и меч, наследье потомка Охтхере, скитальца Эанмунда, 2610 который был в битве убит, бездомный, в сраженье с Веохстаном, взявшим в добычу это оружие: нагрудник кольчатый, шлем железный и меч отменный, подарок Онелы, издревнее лезвие, — одежды битвы, орудие сечи, наряд воителя (однако Онела[157] за смерть племянника не мстил убийце); тот меч хранился и щит и кольчуга у Веохстана, покуда не вырос 2620 ему преемник, дабы продолжить славу отцовскую среди гаутов, — оставил старец, покинув землю, наследство сыну. И вот впервые воина юного призвал державный делить с дружиной удары битвы: был духом он крепок, а меч наследный остро наточен, — и скоро на деле дракон изведал его могучесть! Промолвил Виглаф печальносердый, 2630 уча соратников дружинному долгу: «То время я помню,[158] когда в застолье над чашей меда клялись мы честью служить исправно кольцедробителю, нас одарившему одеждой битвы, мечами, кольчугами, коли случится нужда в подмоге! Из многих воителей себе в попутчики избрал он лучших, сильнейших героев — копьеметателей, храбрейших кольчужников, сочтя нас достойными 2640 дела смелого, хоть и замыслил вождь дружинный сам, в одиночку, народоправитель, свершить возмездие, ибо не раз он снискивал подвигами славу всеземную! Но так случилось, что ныне нуждается вождь в отваге своих сподвижников, в силе воинства! — так не пора ли и нам изведать огненной пагубы! Бог свидетель, уж лучше мне в пламени навеки сгинуть, 2650 владыку спасая, чем ждать в укрытье! Бесчестно было бы нам, щитоносцам, вспять обратиться, не испытавши врага железом, не встав на сторону правителя ведеров! Не должным образом вождю мы платим за прежние милости, коль скоро конунг, покинутый гаутами, гибнет в битве! Да будет щит мой и меч в сражении ему подспорьем!» Туда поспешил он сквозь чад ядовитый 2660 к вождю на помощь и так воскликнул: «Бейся, о Беовульф,[159] рубись без страха, как ты поклялся в дни твоей молодости! Да не померкнет до смерти слава и честь державная! Ты, вождь всезнатный, несокрушимый, за жизнь сражайся что силы достанет! Я встану рядом!» Тогда, услышав тот клич героя, огневержитель, кипящий яростью, дохнул — и пламя окутало воинов, 2670 мужей доспешных: ни сбруя кольчатая, ни щит копьеносца не защитили, и сгинул бы юный, сгорел бы витязь, — но родича родич[160] державный, ратника, чей щит обуглился, укрыл железной доской от пламени, и, вспомнив о славе, нацелил конунг дракону в голову удар сокрушительный. Ярость умножила силы мужа! — но преломился[161] каленый Нэглинг, меч Беовульфа, 2680 старинное лезвие: была воителю дана такая мощь, что в сечах ему и лучший меч был несподручен, и, как я слышал, в руках ратоборца любое лезвие, железо остреное, от мощных ударов крошилось в сражении! Тут, с третьего раза, метнувшись на недруга, червь огнедышащий, бич смертных, поверг на землю вождя державного — клыки драконьи вонзились острые, 2690 ядоточащие воителю в горло, и кровь потоком на грудь излилась! 37
Тогда, я слышал, к нему на выручку поспел дружинник: он, знатный родом, известный мужеством, силой и ловкостью, в руке опаленной клинок сжимая, уцепил не в голову гаду, но ниже вонзил оружие, ужалил в горло змея зломерзкого — вошло железо в плоть огненосную, сникло пламя, 2700 дыханье драконье; и тут же конунг, едва очнувшись,[162] свой нож широкий, владыка ведеров, из ножен выхватил и острым жалом вспорол утробу огневержителя, — сдохло чудище. Так рано поутру два ратника-родича убили змея, — да будут примером они для воинов! — но стал последним тот бой победный, работа ратная, в жизни конунга: набухли раны, 2710 следы драконьих клыков на шее, горя, смердели, и грудь покрылась глубокими язвами — яд змеиный въедался в тело. Вождь мудромыслый под серыми скалами сел на камень вблизи кургана, напротив жерла, устья пещеры, своды которой на вековечных столпах покоились. Лицо владыки и грудь водою дружинник добрый омыл из пригоршней 2720 от крови, пролитой героем в битве, и снял с воителя бремя шлема. Промолвил Беовульф, превозмогающий смертную муку (ему осталось, он чуял, мало земного счастья; силы иссякли; пришли к пределу дни его жизни, и смерть приблизилась): «Имей я сына, ему я мог бы оставить наследье, мое оружие, наряд мой ратный, тому, кто был бы 2730 моим преемником! Я пять десятков зим — хранил державу, и не единый из сопредельных племеводителей не смел потревожить меня дружиной, грозить мне набегом! Я мирно властил и ждал урочного срока и жребия: не жаждал распрей и лживыми клятвами не осквернялся, чему сегодня, смертельно раненный, я радуюсь в сердце, ибо Создатель не попрекнет меня 2740 убийством родичей, — так пусть же изыдет душа из тела! Спеши, о мой Виглаф, сойди под землю, в тайник курганный под серыми скалами (дракон, лишенный своих сокровищ, лежит, недвижный, сраженный в сердце); и я, увидев[163] казну издревнюю, насытив зренье игрой самоцветов и блеском золота, возлягу рядом и без печали жизнь покину и власть земную». 2750
38 Немедля, — так слышал я, — по слову конунга, по воле правителя, в бою израненного, сын Веохстана сошел в пещеру, воин в кольчуге, в рубахе сетчатой; там, добродоблестный, гордясь добычей, увидел множество колец, камений, груды золота и самоцветов, сосуды дивные, древние вещи, вдоль стен стоявшие в жилище змея, чудные чаши (канули в вечность 2760 их обладатели!), и шлемы ржавые времен прошедших, кольчуги траченные, и уборы истлевшие (таким богатством, в земле сокрытым, такой добычей мог бы гордиться любой из смертных!); и там же знамя, стяг златотканый на крепком древке над россыпью золота солнцегорящий. искусно шитый сиял, озаряя чертог обширный, сокровищ вместилище, жилище змея, 2770 который сгинул, мечом пораженный. Тогда, — так я слышал, — сложил дружинник богатство курганное, казну гигантов в мешок, в кольчугу, сосуды, чаши. сколь мог осилить, и взял слепящий стяг светозарный, поскольку Беовульф ножом двуострым, драконоборец, сразил дозорного, издревле стерегшего холм сокровищный, пламевержителя, во тьме полыхавшего дыханием пагубным 2780 над тем курганом. — чудище сгинуло. Вышел воин с кладью бесценной из подземелья, страхом терзаемый, тревогой в сердце: застать успеет ли в живых владыку, правителя ведеров, без сил лежавшего вблизи пещеры. Золотоноша нашел воителя, истекшего кровью, вождя всезнатного, почти что при смерти; он долго витязя кропил водою, покуда слово 2790 из сердца воина на волю не вырвалось; и молвил Беовульф, скорбный старец, глядя на золото: «Владыке Вселенной хвала! — я вижу эти сокровища и славлю Господа, Небоправителя, в день мой последний мне ниспославшего победу в битве, а эту добычу — народу нашему! В обмен на богатства жизнь положил я — теперь державу сами храните! — мой срок истекает! 2800 Повелеваю вам, ратоборцы, мой прах и пепел укрыть в кургане, в холме высоком, близ моря насыпанном на Мысе Китовом,[164] дабы отныне то место звали курганом Беовульфа морескитальцы, в ладьях плывущие из дальних пределов по темным водам». Обруч ошейный витого золота вождь доброчестный вручил воителю — кольцом и обручем, кольчугой и шлемом 2810 он юного мужа благонапутствовал; «Ты — единственный мой наследник из рода Вагмундингов, чье семя сгинуло, Судьбою похищено: в час предначертанный ушли знатнейшие — и я за ними!» С последним словом угасло сердце мудрого старца; осталось тело, костра пожива; душа отправилась искать награды среди угодников. 39 То было горем, великой скорбью 2820 воина юного: он видел тело вождя возлюбленного, лишенное жизни; но тут же, рядом, его убийца лежал бездыханный, жизнекрушитель, погибший в схватке, змей зломерзкий, страж, утративший свои сокровища, ибо железное лезвие тяжким ударом в сердце вдруг оборвало дни его жизни, и грянул оземь холмохранитель на склоне кургана: 2830 не властен он больше летать ночами, червь огнекрылый, гад, стерегший свои богатства. Дракон был повержен рукою конунга, клинком владыки, каких воистину среди сынов земли вовеки не было, хоть я и слышал песнопреданья о многих сильных и стойких в битве, но не посмел бы из них ни единый в огне сходиться с ядоточащим червечудовищем, 2840 стяжая богатство, как сделал Беовульф, смертью купивший клад несметный, в битве, где оба противоборца расстались с жизнью! Тогда уж из лесу, из рощи вышли клятвопреступники, — те десять бесславных, бежавших в страхе, копья в испуге поднять не посмевших, меча в защиту ратеначальника, — и вот, покрывшие щиты позором, они приблизились к одру героя, 2850 глядя на Виглафа: сидел скорбящий над телом старца, достойный копейщик кропил водою лицо владыки, но бесполезно — ничто не смогло бы дружиноводителя вернуть к жизни! Господня воля в веках непреложна, Промысел Божий искони правил делами смертных, — и ныне так же! Суровой речью их встретил воин, мужей трусливых, бежавших от битвы; 2860 на них, бесчестных, глядя презрительно, так молвил Виглаф, сын Веохстана: «Правдоречивый сказал бы: воистину вождь, наделивший вас, нестоящих, кольцами золота, ратными сбруями (ибо нередко в застольях бражных шлемы, кольчуги, наряды сечи, в дружинном зале дарил державный всем, приходившим в его пределы), — зря отличил он мечами острыми 2870 вас, дрожащих при виде недруга. Не мог он похвастаться вашей помощью в сражении, конунг, но, взысканный Богом Победотворцем, один сумел он в неравной схватке врага пересилить! Я был невластен спасти державца, и уберечь его надежды не было, но, изловчившись, помог я родичу: мечом наудачу ударил чудовище — оно ослабло, и в горле смрадный 2880 огонь пресекся. Но слишком мало было соратников вокруг владыки! — за то отныне и вам не будет[165] даров сокровищных, нарядов ратных, ни радостей бражных; и вы утратите, землевладельцы, наделы наследные, когда услышат дружиноводители в краях сопредельных о том, как в битве вы обесславились! Уж лучше воину[166] уйти из жизни, чем жить с позором!» 2890 40 Тогда ко дворцу он гонца с вестями послал, в хоромы над морем, где ждали с утра старейшины, сидели ратники, гадая надвое: то ли оплакивать вождя погибшего, то ли с победой вернется конунг; и не солгал им печальный вестник с холма приморского, муж, прибежавший с мыса курганного, но правду измолвил, сказал глашатай: «Возлег сегодня на ложе смерти 2900 владыка ведеров, гаут всевластный, уснул, убитый в бою драконом!. А рядом с героем жизнекрушитель простерся мертвый, ножом распоротый (не меч, но двуострый нож покончил с червечудовищем). Там же Виглаф, сын Веохстана, над Беовульфом, живой дружинник над павшим державцем, страж печальный, сидит, охраняя и друга и недруга! Ждут нас войны 2910 и кровомщение, едва о смерти правителя нашего узнают фризы,[167] франки услышат. Та распря вспыхнула, когда на хугов дружину Хигелак и флот свой двинул к пределам фризским, где войско хетваров с ним переведалось, воинство сильное, многомогучее, — там был повержен отважный в битве, пал в сражении вождь, не успевши воздать соратникам за службу добычей; 2920 возненавидели нас меровинги.[168] Не жду я также добра и мира от племени шведов: ведь всем известно, как в Роще Вороньей[169] убил Онгентеов Хадкюна Хредлинга. Тогда впервые гауты гордые войнолюбивых искали Скильвингов, и встретил гаутов родитель Охтхере, старец державный: сваливши Хадкюна — вождя мореходов, из плена выручив жену, чьи сокровища 2930 враги похитили, свою супругу, ему родившую Охтхере с Онелой, он гнал дружинников, лишившихся конунга, и, встав на дороге, рать бегущую близ Леса Вороньего настиг — и немногих, там уцелевших, усталых и раненых, обставил воинством; всю ночь он без устали грозил злосчастным страшными казнями: одних он прикажет зарезать поутру, других — повесить на радость воронам 2940 на древе смерти. Но на рассвете, когда уж воины в спасенье изверились, вдали запели рога походные дружины Хигелака — явился верный конунг с отрядом на помощь родичам. 41 В битве кровавой сшиблись рати — гауты, шведы, народ с народом, смешались в сече необозримой. Тогда с дружиной вождь сокрушенный, старец-воитель бежал, спасаясь, 2950 спешил укрыться в стенах Онгентеов: изведав могущество и доблесть Хигелака, дольше не мог он борьбой испытывать войско вражье, и, не надеясь от морескитальцев спасти казну свою и чад с супругой, он под защиту высокой насыпи ушел в ограду; но следом стяги дружины Хигелака, теснящей шведов, по полю двинулись, рубились Хредлинги[170] на земляных валах, 2960 покуда Онгентеов, седобородый народоправитель, в смертельной схватке не встретил лезвия меча, несущего гнев Эовора. Сперва на владыку напал Вульф Вонрединг, ударил яростный — и кровь державного дружиноводителя седины окрасила, — но старый Скильвинг, не устрашившийся, врагу, как должно, воздал, ответил ударом тяжелым, взмахнул над недругом клинком разящим 2970 воитель-старец — и не поспел герой, потомок Вонреда, щитом прикрыться, как шлем крепчайший располовинился, и он, окровавленный, пал на землю (еще он не был смертью отмечен, но сильно раненный боец был в ярости). Тогда воитель из рати Хигелака, брата увидев, к земле склонившегося, мечом размахнулся и кровлю шлема, щита ограду рассек — тут конунг, 2980 владычный старец, дух испустил, и осталось за ведерами, судьбой хранимыми, поле брани; и подняли Вульфа и раны родича уврачевали. Победный Эовор с Онгентеова, с вождя дружинник, сорвал кольчугу, убор властелина, и шлем, и лезвие меча с рукоятью сложил пред конунгом, за что герою награду Хигелак сулил великую — и выполнил слово: 2990 за труд кровавый правитель гаутов, наследник Хределя, домой возвратившись, взыскал и Вульфа, и Эовора казною богатой — было каждому дано сто тысяч землей и кольцами[171] (дары щедрейшие за ратную службу!), и дочь родную, дома отраду, в залог благосклонности он отдал Эовору. Вот корни распри и ярости недругов и кровомщения! Я знаю, скоро 3000 нагрянут шведы к нашим жилищам, едва проведают о том, что не стало ратеначальника, ревнителя наших земель и золота, вождя, охранявшего и наше племя и славных Скильдингов, — кольцедробитель, герой владычный путь свой окончил. Идите же к конунгу, проститесь, дружинники, с владыкой гаутов и возложите златодарителя на ложе пламени, а с ним и сокровища[172] — 3010 не частью, но полностью — в огне да сгинут каменья и золото, добыча, взятая в последнем сражении ценою жизни, — так пусть же истлит и казну и конунга костер единый: не должно героям носить драгоценности горестнопамятные, да не украсит и шею девичью кольцо витое, коль скоро пленная[173] жена за недругами пойдет на чужбину, — в былое канули с конунгом вместе 3020 пиры и радости; морозным утром,[174] в руках сжимая копейные древки, повстанут ратники, но их разбудит не арфа в чертоге, а черный ворон,[175] орлу выхваляющийся обильной трапезой, ему уготованной, и как он храбро на пару с волком трупы терзает!» Так поведал гонец доброчестный скорбные вести, и не солгал он ни в слове, ни в деле. Встала дружина; 3030 пошли воители, слезами облившись, к Орлиным Скалам взглянуть на чудо: там, на песке, под закатным небом владыка лежал бездыханный, воин, правивший ратью долго и праведно, щедрый на кольца, а ныне похищенный смертью в сражении, державный ведер; там же виднелось, вблизи героя, тело драконье, плоть распростертая мертвого змея, червя зломерзкого 3040 труп, опаленный пламедыханием (туша твари ступней в пятьдесят была длиною); в небо взвиваясь, в ночи бесчинствовал дракон, а утром скрывался в пещере — смерть разлучила кладохранителя с его владением: кубки, чаши, блюда лежали рядом со стражем, ржавые лезвия, кольчуги истлевшие (долго покоился клад, наследие древнего племени, 3050 в том подземелье, тысячезимнее златосокровище, крепко заклятое, дабы не смел ни единый смертный его коснуться, — лишь Вождь Небесный, Создатель, властен открыть богатства тому, кто взыскан его благосклонностью, милостью Божьей, мужу достойному!) 42 Но стало ясно, что не было счастья владельцу богатства, казны курганной, ибо и воин погиб в сражении, 3060 и страж сокровищ не смог избегнуть возмездия в битве. Не знает смертный урочного часа своей кончины, и все же уходит он, обреченный, из зала для пиршеств, друзей покинув. Так сделал Беовульф, когда решился на бой с драконом, а сам и не ведал, за что он в битве заплатит жизнью: тот клад до скончанья веков заклятьем таким заречен был,[176] что станет смертный, 3070 в грехах погрязнув, молиться идолам и, в цепи ада попав, запятнает себя пороками еще допрежде, чем ступит на это место проклятое, раньше, чем взглянет на это золото! Молвил Виглаф, сын Веохстана: Порой погибает один, но многих та смерть печалит — так и случилось! Наших советов не принял пастырь,[177] мольбы не услышал любимый конунг, 3080 а мы ведь просили не биться с огненным холмохранителем — пускай довека змей дожидался бы в своем подземелье мирокрушения. Но был вождь верен высокому долгу — стяжал сокровища, и страшную цену Судьба взыскала! Я был в пещере, мне посчастливилось в тайник проникнуть (трудна дорога, тропа подземельная), и я, увидев клад сокровенный, нимало не медля, 3090 выбрал из груды бесценной утвари, сколь мог осилить, и возвратился с тяжелой ношей к правителю нашему. Еще дышал он, и в полной памяти, вас перед смертью благословляя, он повелел вам курган насыпать над пеплом, воздвигнуть холм во славу его свершений! Он был из смертных всеземнознатных вождем достойнейшим, покуда властвовал казной и домом! 3100 Теперь нам должно вновь потревожить тайник подземный, в курган проникнув, взглянуть на золото (стезя мне знакома), насытить зрение сиянием клада, игрой камений. И пусть ко времени, когда возвратимся мы, тут будет ложе готово для конунга, одр погребальный, дабы снесли мы вождя могучего туда, где пребудет он, хранимый Богом». И повелел им сын Веохстана, 3110 гордый воитель героям многим, готовить для проводов землевладыки сруб костровый, дрова и место для погребения: «Испепелится, в огне исчезнет муж храброчестный, не раз видавший дожди железные, где стрелы, тучами с тетив слетая, в щиты вонзались, где дрот остреный, копье бодало доспехи в битве!» Тут юный, но мудрый сын Веохстана 3120 верных из воинства вызвал витязей (семеро было смелых ратников, сам же — восьмой) и повел их под своды вражьего логова (смолистый пламенник, факел, высвечивал тропу в потемках), и там не делили они добычу, ибо знали, кому достанется все это золото, клад бездозорный, на разорение обреченный; и, не печалясь о тех богатствах, сокровища вынесли 3130 прочь из пещеры. Тогда же змея, червечудовище, с утеса кинули в море — канул дракон в пучине. Кладь золотую, витые кольца, и старца-конунга свезли на подводе к месту сожжения на Мысе Китовом. 43 Костер погребальный воздвигли ведеры, мужи дружинные, украсив ложе щитами, кольчугами, как завещал им дружиноводитель еще при жизни, — 3140 там возложили на одр возвышенный скорбные слуги старца-конунга; и скоро на скалах вскипело пламя, ратью раздутое; черный взметнулся дым под небо; стонам пожара вторили плачи (ветра не было); кости распались, истлились мышцы, сгорело сердце. Герои-сородичи горе оплакивали, гибель конунга, и некая старица там причитала,[178] 3150 простоволосая выла над Беовульфом, плакала старая и погребальную песню пела о том, что страшное время близится — смерть, грабежи и битвы бесславные. Дым от кострища растаял в небе; десять дней насыпали гауты курган высокий над прахом владыки, бугор могильный, заметный издали, морескитальцам знак путеводный. Ограду крепкую 3160 вокруг могильника они воздвигли, из камня стены, мужи искусные. Захоронили в холме сокровища, добычу битвы, витые кольца, и все, что было в пещере драконьей, — вернулось в землю наследие древних, и будет золото лежать под спудом вовек, как и прежде, от смертных скрытое. Вождю воздали последнюю почесть двенадцать всадников высокородных, — 3170 объехав стены с обрядным пением, они простились с умершим конунгом, восславив подвиги и мощь державца и мудромыслие, — так подобает людям, любившим вождя при жизни, хвалить, как прежде, и чтить правителя, когда он покинул юдоль земную! Так поминали гауты мертвого, навек ушедшего ратеначальника, провозглашая:[179] среди владык земных 3180 он был щедрейший, любил народ свой и жаждал славы всевековечной!