"Владыки света" - читать интересную книгу автора (Чопра Дипак)

Глава седьмая. Скала веры

Дорога из Мегиддо в Иерусалим заняла у них около четырех часов. Майкл утратил всякое ощущение времени и ничуть не удивился, обнаружив, что они прибыли к закату солнца. О Рахили они почти не говорили. Было неясно, то ли она пожертвовала собой, то ли погибла, чтобы преподать Майклу некий не вполне понятный урок, — а может, она таким образом решила от него избавиться.

Неужели явление Исмаила в их гостиничный номер случилось не далее как сегодня утром? С тех пор произошло столько событий, что само воспоминание о них всех требовало массы усилий. Майкл напрочь утратил способность отличать верный поступок от ошибочного. «Верное», «ошибочное» — эти понятия перемешались, растаяли в тумане; у него не оставалось времени размышлять над чем-либо более утонченным, чем вопросы выживания.

Но опасность грозила им не только со стороны Исмаила. Ни у Майкла, ни у Сьюзен не было теперь ни документов, ни денег. Без этих вещей они не могли чувствовать себя в безопасности нигде, кроме Израиля, да и там рисковали привлечь внимание полиции. Нужно было вернуть хотя бы документы, и местом, где они с наибольшей вероятностью могли рассчитывать в этом отношении на удачу, был отель «Новый Иерусалим».

Ключ от номера как ни в чем не бывало лежал у Майкла в кармане, хотя он и не припоминал, чтобы клал его туда. Это спасало его от необходимости уговаривать гостиничного служителя впустить их обратно, что, учитывая их бродяжнический вид, могло оказаться не таким-то простым делом.

— Даже не знаю, — сказала Сьюзен, когда Майкл отворил дверь. — Сюда довольно рискованно возвращаться. Твой джип на тебя не зарегистрирован. А вдруг он принадлежит, скажем, каким-нибудь военным? Вдруг местная полиция его разыскивает и, когда мы за ним придем, установит за нами слежку?

Все это действительно было поводом для беспокойства, но на самом деле Сьюзен заговорила об этом, чтобы скрыть терзавший ее более существенный страх: именно этот номер был последним местопребыванием Исмаила.

— Останься здесь, а я войду осмотрюсь, — предложил Майкл.

Сьюзен покачала головой и вошла вслед за ним. Оба они испуганно вытаращились на пустую комнату, словно Дети на дом с привидениями. Номер выглядел совершенно безобидно. Даже кровать была застелена.

— Похоже, здесь побывала горничная, — вставил Майкл бессмысленную реплику.

Он видел, что Сьюзен пришлось сделать над собой усилие, чтобы обшарить комнату. Двигаясь быстро и методично, она ухватила свой рюкзак и принялась запихивать туда вещи: паспорт, бумажник, ключи от нанятого ими автомобиля. Секунду спустя она уже собрала все необходимое и приняла позу бегуна на высоком старте, схватив рюкзак, как футбольный мяч.

Майкл запихнул бумажник и паспорт в карман брюк. Он чувствовал себя измочаленным и выпотрошенным — иссушенным солнцем и ветром, грязным и помятым. Он мечтал о ванне, постели, чистой одежде. «Неужели человеческое сознание действительно устроено так, что ему вначале подавай обычные удобства, и лишь тогда оно сможет думать о чем-то более возвышенном?» Ответа на это он не знал, но чувствовал, что жить так дальше он сможет, только если категорически запретит себе думать о привычной жизни.

— Зубную щетку заберешь? — спросил он, протягивая руку к ручке двери в ванную.

— Не ходи туда, — резко сказала Сьюзен, и Майкл отпрянул.

Кошмарное воспоминание о бездонной пропасти на том месте, где должен был быть пол ванной, тут же переполнило все его существо. Как он мог забыть об этом, пусть даже на мгновение?

Он встряхнул головой и попятился от двери.

— Да, действительно. Идем.

Майкл решил было обратиться в посольство Соединенных Штатов — довольно-таки логичный выход для путешественников, попавших в переделку. Однако когда они сели в свой автомобиль, он вдруг обнаружил, что все глубже забирается в Старый Город. Он не испытывал ни героических устремлений, ни неуемного любопытства сыщика. Но среди того немногого, что Сьюзен сказала об их приключении в Армагеддоне, была одна фраза, которая никак не шла у него из головы: «Он утратил Свет. Он больше не может его видеть».

Оказывается, когда Рахиль шептала Сьюзен свои последние слова, как раз перед тем, как землетрясение поглотило бунгало, она произнесла именно это зашифрованное послание, явно предназначенное для него. В течение нескольких часов Майкл размышлял, кого Рахиль имела в виду, Исмаила — или его самого. Ответ на это мог дать только один человек.

Движение на улицах было еще более оживленным, чем обычно, и прошло целых полчаса, пока они наконец не оказались у знакомой двери. Сьюзен постучала. На стук никто не вышел.

— Реббе! Это мы! Пожалуйста, отзовитесь! — крикнула Сьюзен.

Лишь спустя несколько минут дверь отворилась и на пороге возник молодой человек, чьи пейсы и нестриженная борода выдавали в нем члена одной из тех многих ортодоксальных сект, что скрываются в каждом уголке Еврейского Квартала. Он с плохо скрываемым раздражением уставился на Сьюзен, стоявшую перед ним с непокрытой головой, в разорванной и испачканной блузе.

— Соломон Кельнер… Он здесь? — спросил Майкл.

— Нет, — ответил молодой человек и стал закрывать дверь.

— Нам нужно видеть его, — принялся настаивать Майкл, подаваясь вперед и норовя проскользнуть внутрь. — Можно его подождать?

— Говорю вам, его здесь нет, — повторил молодой человек по-английски с сильным акцентом. — Это бейт кнесет, молитвенный дом! Лэгавин? Понимаете?

— Но это его дом! — запротестовала Сьюзен из-за спины Майкла.

— Нет, если только он не Бог, — отрезал молодой человек. — А теперь оставьте нас в покое.

Секунду спустя дверь захлопнулась у них перед носом, и они побрели прочь.

— Неужели это правда? — без выражения спросила Сьюзен.

— Что это синагога? Не думаю, чтобы Соломон стал нам врать или кого-нибудь об этом просить, — ответил Майкл, перебирая в голове возможные варианты. — Не думаю, чтоб он был там. Вопрос только, по своей ли воле он ушел. Что странно — все хотят от меня, чтоб я видел одни вещи и не видел других. Сначала меня вынуждают подсмотреть в щелочку, а затем снова задергивают занавеску. Не нравится мне это. Кто здесь на чьей стороне?

— У нас пока недостаточно информации, — осторожно сказала Сьюзен. — Быть может, Исмаил изменил порядок вещей. С него станется поменять адреса.

Майкл покачал головой.

— Это не такие уж важные детали, чтоб на них обращать внимание. Что нам в данный момент известно наверняка? Мы были вовлечены в некие невероятные события, но это все больше для вида. Но вот то, что все они скрывают от нас невидимые события, тайные мотивы, негласные союзы… Видишь ли, мы вынуждены познавать все эти вещи лишь по немногочисленным намекам. Это все равно что учить иностранный язык по обрывкам газет, подобранным на улице.

— То есть? Ты хочешь сказать, что некто — предположительно, эти самые Тридцать шесть — пытается учить тебя шаг за шагом? Возможно, они просто не очень-то хотят, чтобы ты знал больше, чем знаешь.

Майкл кивнул. Что толку было строить догадки по поводу тайного общества, члены которого не знакомы друг с другом, да к тому же еще и предпочитают наблюдение вмешательству? Несомненной была лишь одна простая истина: он должен пройти этот путь до конца. Сыграв при этом свою роль — или же нет. Точно знают лишь «они».

Немногочисленные в этот час прохожие бросали на них любопытствующие взгляды, и Майкл вновь почувствовал, какими оборванцами они выглядят. Нужно привести себя в порядок, пока их не арестовали как бродяг, жертв иерусалимского синдрома или еще чего похуже. Пройдясь за несколько кварталов на рынок для туристов, они разжились головными уборами, куртками, теннисками и парой джинсов для Майкла и юбкой для Сьюзен. Кроме того каждый приобрел по паре сандалий взамен своей развалившейся обуви. Отыскав неподалеку китайский ресторанчик, они воспользовались его крохотной душевой и по очереди вымылись и переоделись, приобретя, наконец, вполне презентабельный вид.

В ожидании официанта с заказанным рубленым цыпленком Сьюзен продолжила борьбу со вставшей перед ними дилеммой.

— Майкл, во всем этом есть что-то неправильное. Не могу сказать определенно, что именно и как это выразить словами, но каждый из этих злодеев мог причинить тебе — да и мне — куда больший вред, чем причинил.

— Угу. — Майкл прикрыл глаза; повисла долгая пауза. — Хочешь вернуться обратно в отель? — с неохотой произнес он.

— Совершенно не хочу, — тут же отозвалась Сьюзен. — Я действительно не знаю, что нам делать, но возвращение в отель — не выход и не способ все это остановить.

Оба поняли, что, хотя она говорит о вещах вполне конкретных, подоплека этой фразы была куда более существенна: Сьюзен достаточно восстановила силы после пережитого в Хар-Мегиддо, чтобы отправиться дальше.

Над их головой висел постоянно включенный дешевый маленький телевизор. Вдруг перед входом в ресторан замигали синие маяки полицейской машины и раздался истошный вопль сирены. Тут же подъехали еще три. Майкл глянул на Сьюзен, затем перевел взгляд на экран за ее плечом. Был девятый час, и программу переключили с арабской на еврейскую, но тут Майклу в уши врезался знакомый голос, говоривший по-английски.

"…здесь, возле мечети Купола Скалы. Это выглядело как человеческая фигура, в буквальном смысле идущая по воздуху. Опрос свидетелей прибывшими на место властями позволяет предположить, что это тот же самый человек, который проповедовал и, по рассказам, творил чудеса при большом стечении народа в ряде мест на Западном Берегу и Оккупированных Территориях…"

На мерцающем экране возникло изображение залитого светом фасада мечети Купола Скалы. Камера наехала, и зрителям стала видна неправдоподобно повисшая в воздухе фигура человека. На нем были черные джинсы и белая футболка, и хотя изображение было нечетким, Майкл рассмотрел темные очки на его лице. Ноги его были босы.

— Боже мой, — сказала, повернувшись к экрану, Сьюзен. — Это он.

— А репортаж ведет наш друг Найджел, — вскакивая, добавил Майкл. Нужно было бежать, но его глаза словно прикипели к телевизору.

"…видит ли город, равно готовый к религиозным торжествам и войне, в его появлении знак, которого ждали миллионы людей как на этом перекрестке трех религий, так и по всему миру?"

Электронный голос Найджела звучал возбужденно, но контролируемо, сохраняя бессмысленную в данный момент объективность.

Внезапно, словно на станции вдруг осознали смысл передаваемого, изображение на экране пропало и через секунду сменилось заставкой Израильского телевидения в виде меноры и пальмовой ветви на голубом фоне, поверх которой шла надпись на иврите, вероятно означавшая «Извините за технические неполадки».

Вдали завыли новые сирены.

Майкл бросил деньги на стол и потащил Сьюзен на улицу.

— Именно так он был одет в Мегиддо, — сказала она, когда они принялись проталкиваться сквозь торговые ряды. Из глаз ее брызнули слезы; она сама не знала, от страха или от злости. — Он тогда прошелся по близлежащим офисам в поисках одежды и нашел вот это. Не добыв, однако, никакой обуви. Босоногий Мессия. О, Господи.

В другой раз они добрались бы до мечети Купола Скалы минут за десять, но сейчас улицы заполнили возбужденные толпы. До Майкла снова донеслись сирены и некие звуки, напоминавшие ружейные выстрелы. Сейчас появление Исмаила у Купола Скалы разорвало бы город на части. К утру это перейдет в бесчинство, если уже не перешло.

— Если Соломон заблаговременно вывез отсюда семью, он поступил в высшей степени мудро, — сказал Майкл, вынужденный повысить голос из-за нарастающего шума. — Еще мне кажется, что он способен менять адреса ничуть не хуже Пророка. Все они играют в какую-то запутанную игру, все как один.

Узкие улочки, словно овраги в половодье, заполнялись народом тем сильнее, чем ближе становился Купол. Майкл втащил Сьюзен в мясную лавку, где над прилавком был подвешен телевизор. Несколько десятков любопытствующих жадно смотрели на экран; некоторые держали в руках пакеты с сосисками.

Изображение на экране было, пожалуй, еще более захватывающим, чем прежде. Ночное небо над Храмовой горой прорезали лучи прожекторов, был слышен звук низко летящих вертолетов. Вызолоченный Купол всегда представлял собой величественное зрелище, будучи эмблемой мультирелигиозного Иерусалима и неизбежным символом его раздоров. На это сооружение претендовали все три веры, сделав его в подтверждение своих притязаний местом десятков чудесных событий, каждое из которых полагалось ни больше ни меньше как поворотным пунктом человеческой истории. Именно здесь Авраам возложил Исаака на алтарь Яхве, здесь царь Давид воздвиг собственный алтарь, приобретя весь этот участок вкупе с несколькими жертвенными тельцами за пятьдесят шекелей серебром. Именно это место выбрал для своего Храма Соломон, и здесь же был воздвигнут второй Храм, когда евреи возвратились из вавилонского изгнания.

Согласно Талмуду, священная скала также закрывает вход в Бездну, где праведник может услышать рев вод Ноева потопа. А еще она получила наименование Центра Мира, поскольку здесь было положено начало двух религий — иудаизма и мусульманства. Вспомним также Камень Основания, на котором был установлен Ковчег Завета. Этот Камень и ныне покоится под скалой, будучи погребен еще во время разрушения Иерусалима, стершего с лица земли первый Храм. На священной скале начертано величайшее, непроизносимое имя Бога — шем, — прочитанное Иисусом; именно это дало ему силу творить чудеса. Века спустя Мухаммад был подхвачен здесь архангелом Гавриилом и вознесен в небо на крылатом коне. Арабы называют Купол Скалы Харам Аш-Шериф, а слово харам значит «запретный». Но поскольку на поверхности земли здесь не осталось никакого храма, место это почитается запретным не только для истинных мусульман, но и для ортодоксальных евреев — землей, оскверненной смертью, — до тех пор, пока не найдется десятая по счету безущербная рыжая телица (девятую принес в жертву Давид), жертвоприношение которой очистит верующих.

По мусульманским верованиям, сама Скала не имеет основания. Ее подпирает лишь пальмовое дерево, питаемое райской рекой. Пальма же растет из Бир эль-Арва, Колодца Душ, где каждую неделю можно услышать — если слушать внимательно, — как мертвые собираются на молитву в ожидании последнего Судного Дня.

Но сегодня, подумал Майкл, наблюдая за происходящим через головы посетителей мясной лавки, для этого места больше подошло бы другое его легендарное имя — Гора Преисподней. Летящая фигура Исмаила исчезла, затерявшись где-то в толпе, но поскольку кабельное телевидение показывало ее каждые десять секунд, возможно, его левитация и не прерывалась. Осмотревшись, Майкл увидел, как вдоль одной из боковых улочек к Куполу приближаются бронированные машины.

— Она говорила, что он любит символы, — пробормотал он.

— Кто? — спросила Сьюзен.

— Рахиль.

Они уже вышли из магазина и вновь принялись по полшага в минуту проталкиваться сквозь толпу.

— Она отпустила по его адресу пару намеков — это один из них.

— Что толку в намеках? Он, наверное, предтеча Дьявола или что-нибудь в этом роде, — сказала Сьюзен.

— Посмотрим.

Когда человеческая река окончательно остановилась, Майкл понял, что они напрасно решили прийти сюда, однако отступать было поздно — они со Сьюзен оказались зажаты в толпе, состоявшей из паломников, местных жителей и раздраженных солдат с автоматическими винтовками, и все они толкались и вопили во всю мощь своих легких. Из-за шума, нараставшего и спадавшего подобно грохоту океанского прибоя, невозможно было ни разговаривать, ни думать.

Майкл вспомнил, как вчера вечером Соломон полушутя сказал ему: «Еще одно чудо, и мы все погибнем».

— Нужно выбираться отсюда! — закричал он на ухо Сьюзен.

Он заметил, как она кивнула в ответ, как зашевелились ее губы, но и только. Оба они понимали, что еще немного — и здесь начнется побоище.

Толкаясь и отпихиваясь, им каким-то чудом удалось развернуться спиной к стене. Если бы сейчас нашлась подходящая боковая улочка, был шанс отступить к одной из главных городских магистралей и уйти к западу. О том, чтобы пробиться поближе к Исмаилу — или, скажем, к | Найджелу Стрикеру, — нечего было и думать. Майкла разобрало любопытство, что за союз заключил Исмаил с Найджелом и не слишком ли поздно как-либо ему воспрепятствовать.

Небо над Куполом и прежде светилось от прожекторов, но теперь свечение усилилось, словно загорелся сам Купол. Толпа заметила это и на мгновение притихла. Даже с расстояния, составлявшего, как показалось Майклу, не больше четверти мили, был слышен треск. Тупая, зловещая боль пронзила его грудь. Как ни любил Исмаил символы, похоже, он решил уничтожить их еще более эффективным способом.

— Ты умеешь карабкаться по стенам? — спросил он Сьюзен.

Тишина длилась всего несколько секунд, и толпа была готова вновь разбушеваться. Сьюзен быстро кивнула. Майкл наклонился, подставив руки в качестве опоры, и, когда Сьюзен поставила на них ногу, поднял ее так высоко, как только смог. Средневековая архитектура Старого Города приходила им теперь на выручку: в пяти футах вверху Сьюзен смогла найти в выкрошенной стене опору для ноги, а потом еще одну. Раздался звон разбитого стекла — Сьюзен высадила сумкой окно. Майкл, как мог, постарался уклониться от падающих осколков. Вновь подняв глаза, он увидел, как Сьюзен, свесившись из окна, спускает ему ремень, словно спасательный конец. Вдалеке послышался стук пулеметной очереди и визги, похожие на далекие крики морских чаек.

Новые крики послышались со стороны Львиных ворот. Возбужденную толпу вдруг охватил ужас, люди отчаянно пытались убежать от надвигающегося бедствия. Еще немного, и паника докатится сюда.

Майклу удалось вскарабкаться на маленький балкончик рядом с окном, из которого выглядывала Сьюзен. Своим весом он оборвал его деревянные перила, но Сьюзен втащила его вовнутрь как раз в тот момент, когда балкончик рухнул прямо на копошащуюся внизу человеческую массу.

Шум на улице превратился в нечто неописуемое; у Майкла по спине пополз атавистический холодок.

Он услышал гулкое буханье, вероятно, минометные выстрелы, однако из его окна невозможно было увидеть, что происходит в непосредственной близости от Купола Скалы.

— Как ты догадался, что все это произойдет? — спросила Сьюзен.

— Свечение в небе — это Исмаилова работа.

— Но теперь он не посылает на них смертоносные лучи, как раньше.

— Нет, — сказал Майкл. — Если бы он снова сделал что-нибудь в этом роде, все они кинулись бы на него.

— Не кинулись бы, если бы он пообещал им исцеление, — безжалостно заметила Сьюзен. — Думаю, после сегодняшней ночи он сделается для них последней надеждой.

— Пожалуй, — сказал Майкл. — Он вытворяет много чего, но во всем этом есть один общий мотив. Он намеревается спасти мир — спасти от себя самого.

Иерусалим, а вместе с ним и весь религиозный мир, испытал шок, когда изображение Купола, в считанные часы уничтоженного пожаром, распространилось по всему Земному шару. Затаившись в своем убежище, бывшем, по-видимому, пустующей квартирой неких богатых иностранцев, приезжающих сюда только в отпуск, Майкл и Сьюзен сидели в темноте и смотрели телевизор.

Хаосу способствовало то, что события произошли в темное время суток. Вначале от сильного жара повело колонны, подпирающие золоченый Купол, и тонны металла и камня рухнули, напрочь погребая под собой святые места. Мало того, что было разрушено красивейшее из священных сооружений ислама, — над Иерусалимом повис призрак величайшего святотатства или же небесной кары. Обе эти версии равно всколыхнули тысячи людей. Словно в отместку вспыхнул пожар в храме Гроба Господня (еще одном месте, почитаемом верующими центром мира), толпа хлынула по Виа Долороза — улице, по которой Христос шел на распятие, — высаживая окна и грабя все на своем пути. Арабы уже разрушили большую часть древних синагог в Старом Городе, прежде чем утратить его в результате войны 1948 года, сделавшей Израиль государством, но теперь не устояли и сохранившиеся остатки древних арок и колонн. Это был явный всплеск ненависти, которая, в сущности, никогда не покидала сознание тысяч и тысяч людей — быть может, всех, кроме тех, кто напрочь порвали с любой религией.

Лишь около трех часов ночи Майкл решил, что они могут выйти наружу не особо рискуя. Близлежащие улицы еще дышали злобой, но прежнее безумие понемногу улетучилось. Повсюду сновали полицейские с мегафонами, возвещая о начале общегородского комендантского часа. Среда сменялась четвергом. Грядущий рассвет знаменовал собой наступление еврейской Пасхи.

Добравшись наконец до места, где был оставлен джип, Майкл и Сьюзен не обнаружили его на месте — обычные издержки беспорядков. Хотя имевшиеся при них документы в какой-то степени защищали их от ареста, никому из них не хотелось быть невзначай подстреленным шатающимися по городу экстремистами. Иерусалим жил по законам военного времени; блокпосты стояли едва ли не на каждом углу. Далеко не все они были укомплектованы армейскими подразделениями, и все, на что было способно большинство из них, — это вовремя убраться с пути тех, кто мог бы захотеть с ними расправиться.

— Красный Крест наверняка развернул где-то здесь медпункт, — предположил Майкл.

— В Израиле это называется Маген Давид Адом, «Красная Звезда Давида», но хочется надеяться, что ты прав. Лучшее место для этого возле Яффских ворот. «Новый Иерусалим», наверное, превращен в приют для беженцев, и мы, по крайней мере, сможем связаться оттуда с посольством.

Майкл кивнул и двинулся вперед. В глазах резало от дыма; он висел низко над городом, рассеивая огни случайных пожаров, святые же места и вовсе казались погруженными в красную мглу. Посреди сюрреалистического запустения то и дело сновали вооруженные патрули сотен разнообразных противоборствующих фракций. В сточных канавах грудами лежали трупы. Старые споры решались с помощью бомб и поджогов; горело, похоже, не меньше, чем полгорода. Стараниями Исмаила вместо Пасхи наступил Армагеддон.

Спустя час петляний и блужданий Майкл со Сьюзен достигли-таки отеля и обнаружили, что «Новый Иерусалим» объят пламенем. Вдоль широкой улицы, на которую выходил его фасад, стояли танки, охраняя пожарные машины. К одному из грузовиков сзади была прицеплена гаубица. Повсюду солдаты убирали трупы, старательно обходя лужи воды от брандспойтов. Из горящего здания выбежали двое пожарных, волоча третьего. Голова его безвольно болталась. Протолкавшись сквозь толпу, Майкл подбежал к ним.

— Я врач! — закричал он.

Пожарные передали ему свою ношу с рук на руки, и Майкл уложил пострадавшего на мостовую. Лицо пожарного было черным от копоти, одежда на руках и ногах обуглилась.

— С вами все будет в порядке, — сказал Майкл. — Вы не чувствуете признаков шока?

Пожарный покачал головой, но его широко раскрытые глаза говорили о противоположном. Майкл расстегнул его плотную куртку и с удивлением обнаружил, что его рука покраснела от крови. В этого человека кто-то стрелял. Майкл разорвал нижнюю рубаху. Огнестрельная рана, под левым плечом.

— Вы сможете его спасти? — услышал он позади себя.

— Достаньте мне морфию, — велел Майкл.

Он догадался собрать в пустовавшей квартире импровизированную аптечку. Пошарив в рюкзаке, он отыскал кусок полотенечной ткани и зажал им рану.

— Держите крепко и давите изо всех сил, — сказал он стоявшему рядом. — Мы сможем продержать его в стабильном состоянии до приезда «скорой».

Подошла Сьюзен. Раненый пожарный слабо забился, постанывая от боли.

— Снайперы устраивают пожары и ждут, когда кто-нибудь придет тушить, — проговорил он.

Майкл одной рукой пощупал пульс раненого, другой пытаясь нашарить в рюкзаке ножницы.

— Мои люди сказали мне, что вы врач? — услышал он над ухом.

— Да. Морфий принесли?

Невидимая рука сунула ему наполненный шприц для подкожного впрыскивания. Майкл разорвал раненому рукав и принялся искать вену; кожа под его пальцами треснула. Он выдернул шприц и вытащил еще один кусок полотенечной ткани.

— Носилки сюда!

Рассвет застал их в развернутом неподалеку импровизированном медпункте; за отсутствием кроватей раненые были разложены на одеялах. Майкл сопроводил сюда своего пациента и как мог поддерживал его состояние до тех пор, пока того не погрузили в фургон пикапа, мобилизованного в качестве машины скорой помощи.

Ночь омрачилась бесконечным потоком раненых. Сьюзен превратилась во вторую пару рук Майкла, оказывающего первую помощь от ожогов, переломов, ножевых и огнестрельных ранений. Подошел грузовик с медицинскими принадлежностями и двумя санитарами; Майкл задействовал обоих. Они быстро израсходовали запас хирургических перчаток, и ему пришлось ограничиться мытьем рук водкой, инъекциями антибиотиков и вознесением молитв богу антисептики о том, чтобы этого хватило для защиты от инфекции.

Несколько часов спустя его и Сьюзен эвакуировали в медпункт Маген Давид Адом на Мамилльской дороге. Майкл предъявил документы и представил Сьюзен как свою медсестру. Его рассказ ни у кого не вызвал сомнений. Он работал, кто-то время от времени подносил ему чашку скверного кофе, но эту лавину человеческих страданий он воспринимал как избавление — по крайней мере как передышку — от навалившегося на него чужого мира, мира, где он был бессилен и невежествен, в то время как некие призраки бросали кости по поводу его будущего.

За всей этой неразберихой, о Пророке, похоже, наверняка было известно лишь то, что он исчез, как только начались беспорядки. Возможно, он вернется в воскресенье, через три дня, если сочтет, что все получилось как надо. Впрочем, необузданная молва и без того сделала Исмаила воскресшим Христом. Или, скажем, истинным Махди, имамом, вернувшимся из «небытия», чтобы править совершенным миром, ангелом сатаны, космическим пришельцем или суперагентом ЦРУ. Он придет спасти их. Он придет их убить. Он — их последняя надежда.

Незадолго до рассвета Майкл присел возле штабеля носилок. Спать он не мог, но ему нужно было провести хоть несколько минут не на ногах. К нему присоединился майор израильской армии, выглядевший, будучи уроженцем Марокко, африканцем, но воспитанный в еврейской культуре. Куря по очереди одну сигарету, они болтали, лениво цедя фразы усталыми голосами. Когда Майкл вскользь упомянул о своем столкновении с Пророком, майор тут же поинтересовался его именем.

— Исмаил? Вы ведь знаете, что связано с этим именем, да? — спросил он.

Майкл покачал головой.

— Это весьма могущественное имя; его носил Скрытый Имам, — объяснил майор. Увидев на лице Майкла озадаченное выражение, он прервал свое повествование. — Я не знаю, действительно ли этого вашего приятеля зовут Исмаил или он взял это имя ради пущего драматического эффекта, но суть вот в чем. В исламе линия пророков, начавшись на Аврааме, должна закончиться на Мухаммеде. Вообще говоря, мусульмане весьма скептически относятся к разного рода святым. Но в народе, особенно среди шиитов, представляющих собой влиятельное меньшинство, всегда бытовало верование, что однажды в мир явится своего рода мессия, называемый Махди. Миллионы верующих верят в седьмого Имама, сверхъестественное существо, который скрывался с 757 года, когда сын шестого Имама был обделен властью в пользу его недостойного брата. Недостойного брата звали Муса; обделенного же — Исмаил.

Так что вы видите — это мина замедленного действия. Пока не вернется Имам, весь мир почитается нечистым, падшим и лишенным духовного величия. Но как только Исмаил вновь явит себя, Бог объявит триумф одной религии, той, что прославляет имя Аллаха, над всеми прочими — кровавый триумф, скажу я вам. И никого не смущает, что ислам в конечном счете происходит от сына Авраама, которого тоже зовут Исмаил.

Майор, как выяснилось, был на самом деле профессором Еврейского университета, призванным из запаса. После его краткой лекции о ближневосточных религиозных страстях Майкл понял, что все ближе подходит к разгадке тайны Исмаила. Он пошел к Сьюзен и выложил ей все как есть.

— Наверное, он действительно Скрытый Имам, — задумчиво сказала она, докуривая отобранную у Майкла сигарету. — Соломон, похоже, это знал. Помнишь, даже рассказывая о Тридцати шести, он упомянул, что чистые души не обязательно должны быть евреями, они могут принадлежать к любой вере?

— Не сказал бы, что чистота является отличительной чертой данного конкретного Исмаила, — сказал Майкл. — Вполне возможно, что он действительно разжигает джихад или там священную войну в пользу одной религии, но моя догадка состоит в том, что он с равной вероятностью станет вредить всем. Он манипулятор, которого привлекают все, кто поддается манипулированию.

Десятиминутный перерыв окончился, и они вернулись к работе в ожидании смены из Тель-Авива, обещанной Красной Звездой около десяти утра. Затем они уступили ни на минуту не покидавшему их изнеможению и уснули, свернувшись на койках за шкафом с боеприпасами, проспав до шести вечера. Когда Майкл проснулся, Чистый четверг подходил к концу. Майкл не знал, что означает этот термин, знал только, что вчера была Пепельная среда, а завтра, стало быть, Великая пятница. Возможно, он и проникся бы значением Страстной недели, не послужи она фоном для событий, принесших человеческих жертв в пять раз больше, чем случается за обычную неделю.

Майкл физически ощущал, как грязна его кожа, покрытая жирной коркой от пота и копоти. У него возникло сомнение, что в мире найдется количество воды и мыла, способное смыть с него следы прошлой ночи. Неужели и в этом виноват он, его отказ бороться? Или все это случилось бы независимо от принятого им решения?

— Пресса! Я журналист, черт тебя побери! Сечешь?

Снаружи палатки кто-то кричал по-английски осипшим, пронзительным голосом. Найджел. Майкл двинулся на голос и, спотыкаясь о проволочные растяжки палаток, добрался в конце концов до главных ворот медпункта. Там у поспешно воздвигнутого заграждения из мешков с песком и колючей проволоки стоял Найджел в кепке и жилете-сафари, надетом поверх полосатой рубашки для регби. Позади него стоял ассистент с камерой на плече.

— Да ты не понимаешь, чтоб тебя, — наседал Найджел на преградившего ему путь флегматичного израильского часового. — Я хочу взять интервью у людей, которые его видели. Ну-ка, кто твой командир? Да ты вообще английский-то понимаешь?

— Здесь почти все понимают английский, — сказал Майкл, подойдя к воротам. — Мы привыкли считать его языком дружбы между представителями разных народов Ближнего Востока.

По ту сторону улицы Майкл увидел автофургон с логотипом «Би-би-си». На фургоне были видны свежие вмятины и пробоины, как будто он всю ночь провел под обстрелом.

— Майкл, дружище! Мне тебя, как говорится, Бог послал! Скажи-ка этим обезьянам, чтобы впустили меня. Разница с Нью-Йорком семь часов — сейчас самое время вставить парочку примочек перед монтажом вечерних новостей.

— Ты, кажется, решил, что я питаю к тебе дружеские чувства? — спросил Майкл в ответ.

— А почему бы тебе их не питать?

— Даже не знаю. Вина в соучастии — кажется, это так называется? Ты, похоже, заодно с теми типами, кто просто так, между делом подстрекает к мятежам и сеет религиозную вражду.

Глаза Найджела расширились.

— Послушай, я вовсе не искал его, это он меня нашел Вот, просто вошел в мой номер в Дамаске и сказал, что собирается в Иерусалим. Это не я придумал сюда ехать, правда.

— Охотно верю. Но не кажется ли тебе, что его присутствие здесь несколько не к добру? — спросил Майкл, красноречиво обведя взглядом обуглившиеся дома на горизонте. — Берегись, Найджел. Тебе не удастся скрыть свою роль во всем этом.

Найджел смотрел на него оценивающим взглядом, пытаясь понять, говорит ли Майкл искренне или просто дает выход скопившемуся напряжению.

— Я, чтоб ты знал, не боюсь ничего, разве что спугнуть эту чертовку госпожу Удачу. Скрывать то или иное явление или судить о нем — не моя работа.

— Ради всего святого, парень, оглянись вокруг, — разозлился Майкл. — Твой любимец по своей прихоти развязал войну. Погибли тысячи людей.

— Он не виноват, — поспешно сказал Найджел. — Экстремисты извратили его идеи. Он не имеет отношения к какому-либо…

— Он сознательно затеял все это, — сказал Майкл.

— Ты начинаешь говорить ерунду. Он совершенно четко определил свою позицию, обратившись сегодня в полдень к Кнессету. Разумеется, в прямом эфире, но думаю, это еще повторят во время, удобное для Штатов. — Господи! Вдумайся, что ты говоришь!

Найджел на секунду умолк. Видя, что собеседник не продолжает, он презрительно покачал головой.

— Я вот что тебе скажу. Из-за таких, как ты, этот город навлекает на себя большую беду. Этот Пророк, если мне позволено будет употреблять этот термин, не опасаясь за целость своей головы, сделает для объединения трех враждующих религий больше, чем кто-либо сделал за прошедшие два тысячелетия.

— И сколько ты получишь за донесение до нашего сознания сей благой вести — тридцать тысяч слитков серебра?

Майкл понимал, что его слова звучат так же глупо и выспренне, как тирада Найджела, не достигая при этом никакой цели. Он не питал иллюзий на этот счет.

— Ладно, — сказал он, — мне сейчас не до этих разговоров. Я провел слишком много времени, пытаясь заштопать всех, кого эта дешевка, этот твой Князь Мира пропустил сегодня ночью через мясорубку. Если до заката мы все останемся живы, я уверен, что всю следующую ночь буду заниматься тем же самым. Делай, что ты там собирался, только не проси меня фотографироваться на фоне трупов.

Задняя дверь автофургона отворилась, и у Майкла, прежде отметившего краем глаза черные джинсы и белую тенниску, лишь затем мелькнул первый проблеск узнавания. Узнали этого человека и часовые. Они нервно попятились от ворот, после чего один из них — Майкл решил, что он скорее крещеный араб, чем израильтянин, — рухнул перед приближавшимся Пророком на колени.

— Встань, сын мой, и иди с миром, — вполголоса произнес Исмаил, возложив руку на голову часового.

Ошеломленный солдат схватил ее и принялся лихорадочно целовать. Майкл хотел было развернуться и уйти, но это новое обличье Исмаила просто-напросто очаровало его — настолько оно было не похоже на глумливого палача, всего-то днем раньше захватившего в плен Сьюзен.

Исмаил обвел окружающих взглядом из-под темных очков, напрочь игнорируя Майкла.

— Я могу помочь здесь многим людям, — сказал он. — Но чувствую, что моя помощь будет отвергнута. Вы знакомы с писаниями? «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков…»

— «…и камнями побивающий посланных к тебе», — закончил Майкл. — Заезженная пластинка, тебе не кажется?

Он удивился сам себе, рискнув перечить этому существу, раз за разом доказывавшему безграничность своих возможностей, однако это не было простой бравадой. В том, что Исмаил мог убить его уже добрую дюжину раз, сомневаться не приходилось. И, — подумалось Майклу, — то, что Найджел выбрал для своего интервью именно этот пост, отнюдь не было совпадением.

— Найджел? С кем это ты разговариваешь?

Пророк говорил теперь на великолепном, культурном английском, хотя Майкл готов был побиться об заклад, что еще три дня назад он не знал на этом языке ни слова. Голос Исмаила был ласков и мягок, именно такой голос хотят слышать дети, когда их укладывают спать, и влюбленные в постели.

— Да так, неважно, — мрачно отозвался Найджел. — Идем, мы можем обойтись и без местного колорита. У меня масса работы.

Нарочитая фамильярность в голосе Найджела граничила с дерзостью, и Майкл был уверен, что от внимания Исмаила это не ускользнуло. Мышке, беззаботно играющей между лапами льва, не стоит рассчитывать, что так будет продолжаться долго. Прежде чем вернуться в фургон, Пророк пристально всмотрелся в солдат и палатки, но на Майкле его взгляд не остановился.

«Он утратил свет. Он больше не может его видеть». Слова Рахили всплыли у него в сознании, вынырнули из его глубин наряду с воспоминанием о вчерашней стычке в гостиничном номере. Как и тогда, Майкл видел Исмаила, но его Исмаил, вне всякого сомнения, видеть не мог.

Майкл затаил дыхание, моля Бога о том, чтобы Найджел какой-либо случайной репликой не выдал вновь его присутствия. Но Найджел только сердито затопал через дорогу, его оператор последовал за ним.

— Если неправедный отвратится от содеянных им грехов, станет придерживаться всех Моих заповедей и делать то, что законно и справедливо, истинно говорю, он будет жить, — сказал, разворачиваясь, Исмаил.

Провожая взглядом скрывающегося в автофургоне Пророка, Майкл подумал, что тот, должно быть, репетирует свою речь перед аудиторией, привыкшей к религиозным действам, неизменным в течение многих веков. Но он понимал, что такое представление вполне придется им по вкусу.

Учитывая их близкие отношения со Сьюзен и связавшую их еще теснее общую беду, Майклу стоило рассказать ей об этой встрече. Но, зная о том страхе, который до сих пор носила в себе Сьюзен, он не сделал этого, рассудив, что с его стороны будет куда благородней некоторое время подержать ее в неведении. По отношению к ней это было актом милосердия.

Когда он сказал ей, что собирается в Западный Иерусалим за медицинскими принадлежностями и, быть может, какой-нибудь провизией, если только киоски не разграблены начисто, Сьюзен, похоже, была рада остаться здесь. Он оставил ее моющей посуду в женском отделении и направился сначала к рыночной улице в Христианском Квартале, намереваясь, если это возможно, купить немного хлеба, сыра и фруктов. Лихорадочное возбуждение прошлой ночи напрочь выдавило из него потребность в пище, но слега перекусить чем-нибудь простеньким ему все же не мешало бы. С заходом солнца вступал в силу комендантский час, так что стоило поторопиться.

Несмотря на обилие войск, уличные толпы были по-прежнему весьма возбужденными. Майкл шел, внимательно озираясь вокруг, а потому сразу же заметил знакомого худощавого юношу, намеревавшегося проскользнуть мимо группы солдат в бакалейную лавку.

— Эй! — крикнул Майкл.

Юношу окружала многолюдная толпа, но он каким-то образом понял, что крик обращен к нему, и повернул к Майклу бледное испуганное лицо.

— Давид, постой! — окликнул его Майкл, но, услышав свое имя, тронувшийся Соломонов сосед развернулся и побежал. Пять секунд спустя Майкл бросился вдогонку.

С перепугу юноша уронил бумажный пакет из бакалейной лавки. Бутылка молока вдребезги разбилась о брусчатку. Давид находился далеко от своего дома, однако, похоже, здешние улицы и переулки были ему хорошо знакомы. Преследуя его, Майкл задел нескольких рассерженных прохожих, еле увернулся от с визгом затормозившего мотороллера и чуть не сбил с ног уличного торговца. Никто из окружающих не обращал на него особого внимания; все были по-прежнему заняты собственными страхами.

Пробежав три квартала, Майкл почувствовал, что задыхается; у него кололо в боку, от бега по брусчатой мостовой ныли колени. Давид, подстегиваемый паническим страхом, казалось, припустил еще быстрее. Догнать его Майкл уже не надеялся, но не выпускать из виду было не так трудно — вполне возможно, он в конце концов вернется к людям, пославшим его за продуктами; это было самое большее, на что Майклу оставалось надеяться.

Пару раз юноша сворачивал в сторону главной улицы, и, когда он приблизился к одному из крупных заграждений, Майкл чуть было не закричал: «Остановите его!» Он, однако, понимал, что военные вряд ли поверят ему больше, чем испуганному мальчику-хасиду. Испуг, как оказалось, вовсе не лишил Давида изобретательности. Наступив на осколки стекла от разбитой молочной бутылки, Майкл понял, что его водят по кругу. Он остановился тяжело дыша, и юноша немедленно скрылся.

— Ты по-прежнему столь же милосерден. хорошо.

Резко обернувшись, Майкл увидел Соломона Кельнера, довольно рассматривающего его с противоположной стороны улицы. Взяв с лотка разносчика два кочана капусты, раввин подбрасывал их на каждой из ладоней, силясь выбрать лучший.

— С твоей стороны было милосердным отпустить его. Бедный мальчик ни в чем не виноват, просто он потерял свой разум где-то в Талмуде.

— Мне он все равно был не нужен, — выдохнул Майкл, постепенно переводя дух.

— Тебе был нужен я, ну? — сказал Соломон, расплачиваясь с продавцом и собираясь уходить. Майкл последовал за ним.

— Может быть, — сказал он. — Если, конечно, вы можете рассказать мне то, что мне нужно знать.

— Лучше я расскажу тебе то, чего тебе знать не нужно.

Майкл не отреагировал, ожидая разъяснений.

— Тебе не следует знать, кто я, где я живу, что я собираюсь делать дальше, — продолжил Соломон. — Ты склонен к мелодраматизму, а то, с чем ты столкнулся, совершенно иного рода.

— Ваша приятельница Рахиль тоже говорила, что я люблю мелодрамы, — сказал Майкл.

— И как прикажешь мне это называть? Попыткой поймать меня на удочку и разговорить? — проворчал старый раввин.

Майкл ухватил его за рукав.

— Я не пытаюсь вас перехитрить. Я разыскивал вас, потому что знаю наверняка: вы не были со мной до конца откровенны. Вы — один из Ламед Вав.

— Поймите, я не имею ничего против того, чтобы вы сохраняли свое инкогнито, — не обращая внимания на протесты Соломона, продолжал Майкл, — но вы оставили чертову уйму улик. По крайней мере Рахиль постаралась за вас, сказав, что он не может видеть Свет. Ну, в смысле, Исмаил. А когда мы в ту ночь прятались в вашем Доме, вы намеренно стояли в передней, выясняя, может ли он вас видеть. Кто еще мог так поступить?

— Ты подглядывал, да? — с упреком сказал Соломон.

— Мне случилось спуститься вниз. Я хотел посмотреть, не угрожает ли вам опасность, ответил Майкл. — Как бы то ни было, теперь не время увиливать, вы не находите? Ибо факт, что меня он тоже не может видеть. С этим-то мы что будем делать?

Вместо ответа Соломон указал вперед.

— Идем со мной. Комендантский час уже начался. Здесь небезопасно, и твоя милая подружка наверняка ждет и беспокоится, тут уж никуда не денешься.

Спустя пять минут, несколько раз дав крюк, чтобы обойти патрули, они оказались у дверей прежнего жилища Соломона. Раввин открыл дверь и отошел в сторону, приглашая Майкла войти.

— Но ведь я уже был здесь, — запротестовал Майкл, — и этот дом уже не был вашим.

— Не суди меня строго. Дешевые фокусы вошли у меня в привычку.

Не став развивать эту тему, Соломон подтолкнул Майкла в гостиную. Она была тускло освещена одной-единственной свечой, шторы были задернуты.

— Я отнесу продукты наверх Белле. Встретимся в моем кабинете, хорошо?

Сидя в одном из старых обитых кожей кресел и рассматривая ряды старинных книг в кожаных же переплетах, Майкл почувствовал, что его осознание изменилось. Никакое конкретное событие, пожалуй, никакое конкретное его решение не было тому причиной. Однако каким-то образом он оказался в лодке и поплыл прочь от обычной жизни, казавшейся теперь ему чем-то отдаленным, словно отодвинувшимся за горизонт. Именно поэтому Исмаил не мог его видеть или же его защищало что-то другое?

Мысленным взором он мог теперь увидеть нарастающее неистовство, словно кругами расходившееся от появления Исмаила. Это уже не было сном. Майклу стоило лишь прикрыть глаза, как он увидел себя идущим по пылающему городу, только на этот раз сожженные дома были высокими и современными. Пророк находился здесь, и его слова были языками пламени. Чем больше он проповедовал, тем сильнее разгоралось пламя, и Майкл смотрел на это, не испытывая страха. В этом была сущность произошедшей с ним перемены, и он не был уверен, что это хорошо. От подобного бесстрашия его передернуло, как от ощущения неведомой опасности.

Очнувшись от своих грез, он обнаружил стоящего перед ним Соломона с револьвером, нацеленным ему прямо в лоб. Майкл подскочил.

— Что вы делаете? Бросьте эту штуку!

Соломон поднял ствол вверх.

— Мы подошли к критической точке. То, что Исмаил не может тебя видеть, еще не означает, что он будет тебя игнорировать. Как раз наоборот. Невидимое представляет для него угрозу, и он понимает, насколько мы опасны. Вопрос лишь в том, согласимся ли мы быть для него опасными или будем продолжать наблюдать и надеяться.

— Я не понимаю, как мы можем сидеть сложа руки. Если Тридцать шесть обладают какой-то силой…

— Ты цепляешься к словам, не более чем словам. Как ты думаешь, что такое сила? — спросил Соломон.

— Не вижу, какое это имеет значение. Он один из вас, пусть даже отступник, но все равно он такой же, как вы, и не такой, как все остальные. Вы говорили, что Тридцать шесть обладают безграничной силой.

Соломон покачал головой.

— Исмаил такой же, как мы, это верно, но делает его таким свободная воля. Мы — люди, прошедшие через искушение иной реальностью и отвергшие ее. А он не захотел отвергнуть, но это не означает, что мы можем его контролировать.

У Майкла упало сердце.

— Иными словами, вы намерены быть фаталистами, в то время как миллионы людей умирают, когда хаос охватывает чуть ли не весь мир? Я понимаю.

Нахмурившись, он обвел взглядом комнату, задавая себе вопрос, неужели это и есть то, к чему в конце концов свелась трехтысячелетняя мудрость. Его голова инстинктивно повернулась, когда он ощутил удар в левый бок. Толчок потряс все его тело, чуть не сбив с ног. Одновременно раздался оглушительный грохот.

«Он следил за мной». Времени у него было только на одну эту мысль. Развернувшись и удержавшись от падения, Майкл увидел, как вся стена кабинета, выходившая на улицу, разом осела. Комнату в считанные секунды заволокло кирпично-цементной пылью. Стена превратилась в груду камней, и он увидел улицу, темноту и спокойствие которой нарушал лишь горевший в отдалении фонарь.

— Оставайся на месте! — велел Соломон.

Он не отрываясь всматривался в проем в стене. В тот же миг на груду кирпичей, не обращая внимания на густые клубы пыли, взобралась человеческая фигура. Майкл тут же понял, кто это. Теперь невидимость не сможет послужить ему защитой, ведь ничто не мешает Исмаилу обрушить на них весь дом. В отчаянном броске Майкл кинулся на темную фигуру, и в ту же секунду у него над ухом раздался звук выстрела.

Не обращая внимания на гул в голове, Майкл упал на Исмаила сверху. Они пару раз перекатились, сцепившись, прежде чем Майкл понял, что его противник недвижим. Он не сопротивлялся; он вообще не делал ничего. Над ними стоял Соломон с револьвером.

— Можешь больше не стараться, — сухо сказал он.

Майкл сел, оттолкнув тело. Исмаил откатился на кучу кирпичей, раскинув руки.

— Так хорошо? — спросил Соломон.

Краем глаза Майкл увидел, как, сойдя с лестницы, в комнату ворвалась Белла, одетая во фланелевую ночную рубашку, и в ужасе застыла с открытым ртом.

— Как вам удалось его убить? — изумленно спросил Майкл.

Соломон хладнокровно положил револьвер в ящик стола и повернул замок.

— Ты имеешь в виду, как это оказалось возможным? Все люди смертны. Я никогда не говорил, что он не может умереть. Не стоит злоупотреблять предположениями.

Пощупав пульс на руке Исмаила, Майкл поднялся. Из аккуратного отверстия, проделанного во лбу Пророка пулей небольшого калибра, сочилась кровь. Болезненное головокружение смешалось у Майкла с нахлынувшим облегчением.

— Я все еще не могу поверить…

— Увидеть — значит поверить. Это ведь общее правило, не так ли?

Соломон подошел к Белле и обнял ее.

— Пожалуйста, возвращайся к себе в комнату. Упакуй чемодан, — успокаивающе сказал он ей. — Этот молодой человек способствовал тому, что это дело на нас свалилось. Теперь нам следует ждать визита военных. Я хочу, чтобы ты ушла отсюда.

Слова раввина оправдались почти сразу же. На темной улице появился армейский джип, и на куче кирпичей возникли двое израильских военных полицейских с оружием наизготовку.

— Повернуться спиной, руки вверх! — пролаял шедший впереди.

Белла запричитала; Майкл побледнел. Окружавшие его галлюцинации и насилие породили у него ощущение, что и сам он более не реален. Слишком быстры были перемены, происшедшие за последние два часа. Полицейские окружили дом и заставили его обитателей стоять снаружи до извещения коронерской службы.

Как унесли тело Исмаила, Майкл не видел. Его вместе с Кельнерами поместили в грузовик и увезли в участок Кишле близ Яффских ворот. Обычно там занимались делами туристов, вроде карманных краж и потерянных дорожных чеков. С наступлением темноты это место будто вымерло — не было никого, за исключением нескольких случайных посетителей, пришедших за справками по поводу утраты паспорта. Последние пялились во все глаза на то, как дежурный сержант регистрирует троих молчащих задержанных в наручниках. О дальнейшей судьбе Кельнеров Майкл так и не узнал. Незадолго до рассвета за ним явилась Сьюзен; как бы то ни было, когда он расписывался в получении своих бумажника и ремня, полицейские уведомили его, что он не обвиняется ни в каком преступлении. У них были показания раввина, и, если он признает себя виновным на судебном процессе, Майкла даже не будут привлекать в качестве свидетеля.

Испытанию Пророком пришел конец.

Вероятно, из-за гибели своего авангарда, дьявол так и не явился. Исчезновения Исмаила оказалось недостаточно Для прекращения иерусалимских беспорядков — по крайней мере немедленного. Вражда и кровопролитие продолжались три месяца, постепенно сходя на нет, точнее, до поры до времени затаиваясь в своих старинных укромных Уголках. Несмотря на отдельные вспышки терроризма, тут же дававшие пищу для газет, Израиль считал себя вправе претендовать на звание одной из самых безопасных стран мира. Полиция и армейские подразделения были начеку и обладали должным опытом; они очистили до конца месяца Иерусалим от иностранцев, усилили охрану границы с Западным Берегом и сделали все для восстановления гражданского спокойствия. Был даже восстановлен Купол Скалы, процесс реконструкции которого был воспринят всеми как признак скорого выздоровления города.

Майкл и Сьюзен были отправлены домой в числе первых, что в их случае означало возвращение к своей работе. Они обсудили перспективы немедленного переезда Сьюзен в Пальмиру, но, когда в разговоре всплыла тема брака, между ними встало нечто холодно-настороженное. Это удивило обоих. Не то чтобы речь зашла о возвращении к прежним отношениям, но былой порыв сошел на нет. Исмаил что-то изменил в них обоих, однако теперь его уже не было. Они были как солдаты, объединенные окопным братством, но понимающие, что с окончанием войны придет конец и этому братству, дающему ощущение прочной, но недолговечной близости.

Поэтому в конце концов Сьюзен взяла билет на ближайший рейс в Александрию. На следующий после пасхального воскресенья день Майкл провожал ее в аэропорту «Бен-Гурион».

— Ты уверена, что так будет лучше? — спросил он.

Она пронзила его испытующим взглядом, чуть ли не обвиняющим в попытке переложить тяжесть принятия решения на ее плечи. Однако оба они были далеки от эмоциональных игр, скрывающих истинные мотивы поступков. Оба знали, что им будет нелегко даже просто вновь привыкнуть к обычному миру, без всяких дополнительных осложнений. Они расстались молча.

Майкл ехал назад в новом джипе, заменившем утраченный в их приключениях с Юсефом. Он постарался пересечь наиболее неуютную часть пустыни ночью, коротая жаркие полуденные часы в придорожных кафе или, если ему случалось углядеть привлекательную вади, дремля под сенью пальм. При всей своей негостеприимности, сейчас пустыня действовала на него умиротворяюще — для восстановления сил ему нужно было насладиться абсолютным покоем. Что же до пустыни, то она, казалось, никак не отреагировала на все происшедшее, смиренно приняв и утаив его в себе.

Вернувшись ночью, он подвергся расспросам Николая, добавив ряд деталей к просочившимся в лагерь медпункта газетным новостям и несколько приукрасив наиболее невероятные моменты своей истории. По сравнению со всеми теми фантастическими событиями, что едва не поглотили Целый мир, скромная лепта Майкла не имела никакого значения. Непосредственной задачей сейчас было снять лагерь и перевезти медпункт к новому месту назначения близ Алеппо. С головой погрузившись в работу, вновь вовлекшись в рутину лечения сотен пациентов ежедневно, Майклу удалось отогнать прочь свои видения. Лежа без сна в палатке, он слушал по ночам радио, поначалу напряженно ожидая, что мир вот-вот захлестнет некая духовная волна. Как бы то ни было, Исмаиловы чудеса и его явление возле Купола практически мгновенно посеяли семена апокалиптической лихорадки. Но, когда за этим не последовало ничего, человечество вернулось к своим прежним путям, и, что бы ни думали по поводу всего этого разные фанатики, обычные люди вновь погрузились в спячку.

Девять месяцев спустя Майклу были вручены бумаги о переводе, предлагавшие ему вернуться обратно в Америку. Поскольку его новая работа не была связана с хирургией (он назначался на административную должность близ Вашингтона), Майкл предпочел отказаться. С двухмесячным выходным пособием в кармане он вылетел в Дамаск, но ближайший рейс в Рим оказался отмененным.

— Вам придется подождать до завтра, — сказала служащая аэропорта, постучав по клавишам. — Не думаю, чтобы это вам подошло, — покачав головой, добавила она, — но еще есть более поздний рейс через Кипр с пересадками в Иерусалиме и Каире. Это не то, да?

Зная, что допускает серьезную ошибку, Майкл взял билет. В самолете он часами смотрел вниз, разглядывая раскинувшееся под крылом синее море, а затем бурую пустынную землю. Словно во сне, он сошел с самолета в Иерусалиме и взял такси.

Соломон открыл дверь почти сразу же. Майкл изумленно вытаращился на него: он рассчитывал увидеть Беллу.

— Вы не в тюрьме? — брякнул он невпопад. Соломон не ответил, лишь посторонился, приглашая его войти.

— Я… Я приехал, чтобы извиниться перед вами, — заикаясь, произнес Майкл. — У меня не идут из головы события той ночи. Вы застрелили его из-за меня, ведь так? Я втянул вас во все это, что бы вы там ни говорили о своих фантастических возможностях его остановить. У меня нет слов, чтобы…

Он репетировал свою речь сотни раз, будучи уверен, что ему придется говорить все это Белле, но чего он никак не мог предвидеть — так это реакции Соломона. Старый раввин повернулся на каблуках и зашагал в направлении своего кабинета. Майкл застыл на месте, пытаясь понять, собирается ли Соломон вернуться. Тот вернулся, и в руках его был тот же самый револьвер, из которого он застрелил Исмаила. Ствол был направлен на Майкла.

— Вы с ума сошли, — запротестовал Майкл. — Лучше просто дайте мне уйти.

Соломон покачал головой и взмахом ствола велел Майклу следовать за ним.

— Ну-ка зайди и сядь.

Майкл подчинился, чувствуя в желудке тошноту. Это был страх, но притом какой-то совершенно животный.

— Что вы делаете? — спросил Майкл, усевшись в кожаное кресло лицом к столу. Он понимал, что Соломон воспроизводит сцену их последней встречи. — Если это приносит вам какое-то извращенное удовлетворение…

В этот момент его лицо не было обращено, как тогда, к книжным полкам. Он смотрел теперь на стену, ту самую, которую Исмаил обрушил той ночью. Оттуда послышался нарастающий гул. Майкл сидел, вытянувшись в струнку, и, несмотря на все свое желание, был не в силах сдвинуться с места.

— Дело не в удовлетворении, — невозмутимо сказал Соломон, отводя ствол в сторону. — Дело в учении. Ты чему-нибудь научился, как ты думаешь?

Прежде чем Майкл успел ответить, низкий гул перешел в грохот превращающейся в груду кирпичей и цемента стены. Удушливые клубы пыли заполнили комнату, и в проеме возникла темная фигура. Она была той же самой, тем же черным силуэтом на фоне той же темной улицы, освещенной далеким фонарем. На сей раз Майкл не оцепенел от страха, никакой яростный порыв не заставил его броситься на своего противника. Он лишь с непонятным отстраненным интересом наблюдал, как Исмаил взбирается на кучу битого кирпича и входит в комнату.

Соломон повернулся и направил револьвер на Пророка, вращавшего из стороны в сторону головой, силясь их увидеть.

— Не вмешивайся! — закричал Пророк. — Ты понял?

— Думаю, он мог бы, — тихо сказал Соломон. Взгляд Исмаила резко дернулся в направлении источника этих слов. Майкл поднялся, готовый принять участие в разыгрывающейся сцене.

— Мне стрелять? — спросил Соломон. — Мы все еще можем сделать по-твоему.

— Вы добились, чего хотели, реббе. Мне нужно учиться куда большему, чем я думал, — сказал Майкл… или только собирался сказать. В тот же миг дом разом погрузился во тьму, и последнее, что он слышал, это был звук падения револьвера, который Соломон с отвращением швырнул в сторону стены.