"Эссе и стихи из журнала 'Карусель'" - читать интересную книгу автора (Набоков Владимир)

Смех и мечты

Искусство — это вечное чудо, чародей, умеющий сложить два и два так, чтобы получилось пять, или миллион, или одна из тех огромных блестящих цифр, что слепят и преследуют разум, корчащийся в бреду математического кошмара. Искусство берет простой земной предмет и лепит его, придавая удивительную форму, затем накладывает краску и делает из флорентийских цветочниц Мадонн, превращает негромкое пение птиц и ручейков в великолепную симфонию, Избитые слова, наши мелочные заботы и мечты становятся волшебными на сцене, когда Искусство, этот прихотливый чародей, трогает помадой губы жизни. Ибо Искусство знает, что нет ничего на свете простого или абсурдного или уродливого, что не может, при определенном освещении, стать прекрасным, и Русское Искусство — среди всех прочих — с особым успехом это доказывает.

Говоря так, я не имею в виду писателей типа Гоголя, этого гения гротеска, проникшего в тайну высокой комедии в грязной луже унылого городишки или в обрюзгшей физиономии провинциального чиновника; у меня и в мыслях нет рассуждать о мрачных блужданиях Достоевского среди извращений и безумств, Мне хочется поговорить о некой побочной сценической ветке.

Русская душа обладает способностью вдохнуть собственную жизнь в те различные формы Искусства, которые она встречает у других народов; случилось так, что французское кабаре (место встреч поэтов, актеров и художников) приобрело в России ярко выраженный национальный оттенок, не утратив при этом своей легкости и блеска. Фольклор, песня и игрушка волшебным образом были вызваны к новой жизни, напомнив мне те покрытые лаком и разрисованные яркими красками фигурки, которые ассоциируются у меня с первыми голубыми днями русской весны.

Я отлично помню те дни, тот веселый праздник — «Вербу» с его живой, трепетной земной радостью, Из деревни привозят в город пушистую, жемчужно-серую вербу и продают ее пучками на бульваре, по обеим сторонам которого тянутся деревянные прилавки, построенные по случаю вербного базара. Между ними движется бесконечный поток покупателей, и глянцевитая лиловая слякоть под их ногами усеяна просыпавшимся конфетти. Уличные торговцы в фартуках наперебой предлагают свой товар: матерчатых чертиков и красные пищалки — раздуешь их, и они издают особенный тонкий писк; стеклянные трубки, наполненные подкрашенным спиртом, в которых танцует бутылочно-зеленый чертик, стоит лишь нажать на резиновую грушу, которой заканчивается трубка. А на прилавках, под капель сверкающих на мартовском солнце коричневых берез, чего только не увидишь! Тут и вафли с кремом, восточные сладости, золотые рыбки, канарейки, искусственные хризантемы, чучела белок, пестро вышитые рубахи, пояса, платки, гармоники, балалайки и игрушки, игрушки, игрушки без конца… Среди моих любимых — набор из дюжины пустотелых деревянных «баб», каждая размером чуть меньше следующей, так что их можно вставлять друг в дружку.

Мне особенно нравилась игрушка, представлявшая собой две резные деревянные фигурки — медведя и мужика. Они по очереди били молотом по наковальне. Были там и занятные, ярко расписанные пузатые куклы, в которые был вставлен кусочек свинца, так что ни за что на свете нельзя было их удержать в лежачем положении: качающимся, проворным движением они выпрямлялись снова и снова… И над всем этим светилось блестящее голубое небо, и влажные крыши сияли, как зеркала, и золотой перезвон церковных колоколов смешивался с пронзительными криками вербного базара.

Этот мир игрушек, красок и смеха — или, вернее, сгущенное впечатление от этого мира, как по волшебству, ожило на сцене русского кабаре. Я заговорил о «Вербе» лишь для того, чтоб показать, чтo я понимаю под романтикой русского фольклора, воплощенной в ярких, привлекательных деревянных игрушках. В них вдохнули жизнь и заставили плясать на сцене, Искусство раскрыло самую душу их сверкающих оттенков. Но это еще не все. Есть иная, глубинная красота, иное очарование в сокровенной сути России; оно передается с помощью искусства, — ведь кабаре в сущности разновидность искусства, выражение разнообразных настроений — смеха и мечты, солнечного света и сумерек. И если русские головные уборы и церковные купола расцвечены на удивление ярко, то есть и другая сторона русской души, которую в живописи выразил Левитан, в поэзии — Пушкин и другие поэты, Это тот смутный, печальный распев народных песен, «нежнейший на земле», как определил его один английский поэт. Они звучат, эти песни, на безлюдных дорогах, на закате солнца, вдоль берегов больших рек. И есть еще странное очарование бледной северной ночи, когда она скользит, подобно призраку, по воображаемому городу. И быть может, глубже, чем что-либо иное, звучит здесь мелодия цыганской любви с ее таинственной силой страсти.

Это заставляет зрителя то смеяться, то мечтать. Деревянные солдатики, румяные куклы, мужики, похожие на бородатые самовары, танцуя, проходят перед его глазами, а затем бледнолицый романс захватывает вас словами о бессонных ночах и далеких странах.

А что есть сама жизнь, как не то же кабаре, где слезы и улыбки сплетаются в одну чудесную многоцветную ткань.

Владимир В. Набокофф