Андреев Алексей под псевдонимом Мерси Шелли
Саламандра

Я лечу, я лечу, я лечу к нему, наконец-то! Столько времени копила кредиты, что чуть не передумала. Но дождалась ведь, не сдалась – и вот он, билетик на самый скоростной рейс. Такая невзрачная пластиковая карточка, а в ней – вся моя жизнь, все мое будущее. Даже не верится, что так скоро я обниму его – по-настоящему, по-настоящему! Он, конечно, опять посмеется и скажет, что разницы никакой, мы же каждый день встречаемся через Сеть, а эмпатрон создает полный эффект присутствия, можно даже почувствовать, как его ресницы щекочут мне щеку. Но я почему-то уверена, что по-настоящему должно быть лучше. Он ведь такой нежный, нужно только долететь, дотянуться… Его руки, я хочу его руки! Не могу успокоиться даже сейчас, хотя билетик уже в кармане. Ага, вот и кабинка эмпатрона. Ладно, всего на минутку, только скажу ему, когда прилетаю, – и все, и все!

Уууух… И как еще у мамы язык поворачивается называть сетевые браки всякими ужасными словами! «Суррогат»… Да знала бы она, как Андреас на меня действует, даже через самый простой общественный эмпатрон! Сегодня мы и любовью не занимались, я только его увидела – и сразу живот заболел. Сказала ему, он как всегда посмеялся – говорит, наверное, съела что-то но то, прими таблетку. Вечно он так, сразу все опускает на. Чем ню Типичный землянин! Но мне это даже нравится, мы так здорово дополняем друг друг; – он со своей ученостью, я со своим сумасбродством… Да, в общем, какая разница. Главное, что он меня встретит! Бегу обратно и космопорт. Прощай, дневничок.

Живот до сих пор болит. Может, это и правда из-за йогурта? До вылета два с половиной часа. Потом еще в полете… Нет, время в полете не считается, там же анабиоз! Так что всего два с половиной часа – и я уже на Земле! Как это здорово придумано, что тебя усыпляют на время полета! Андреас говорит, это из-за перегрузок, в анабиозе их легче переносить, в том и преимущество скоростного, а иначе пришлось бы лететь два года.

Ничего он не понимает, землянин! Анабиоз – это чтобы время в пути пролетело незаметно. Два часа с половиной – и я уже с ним. Здорово придумано!

Хотя насчет живота он, наверное, прав. Не надо было есть в этом молочном кафе. Интересно, где у них тут туалет?

Мама!!! Я не хочу, нет! Что ему надо, почему я?! Это какая-то ошибка, я ни в чем не виновата! А-а-а-а!

Надо успокоиться, надо успокоиться, надо успокоиться!!! Он больше ничего не делает, видишь, больше ничего не делает! Просто держит меня за горло, другой рукой приставил к голове что-то холодное и острое. Но пока ничего не делает, ничего страшного… Вот только эта ужасная вонь, дышит прямо мне в лицо горелой резиной. Не могу, меня сейчас стошнит!

Нет, даже стошнить не могу – только чуть согнулась, эта холодная штука еще больнее уперлась в голову за ухом. Ай! Он сорвал мои серьги и бросил в унитаз, теперь никакой связи. А я даже и не подумала, что можно через нейрофон кого-нибудь вызвать на помощь… Дура, дура!

Ну все, все, не реви. Он сказал, что не сделает мне ничего плохого. Уже два раза. Если я буду его слушаться. Надо его слушаться. Но у него такие страшные глаза! Наверное, он все равно меня убьет. Мама, мамочка, где ты?! Ты даже не знаешь, что тут со мной происходит! Только потом, может быть, прочитаешь мой ментодневник…

Дневник, вот что. Записывать все, что происходит. Чип останется в голове, даже если… нет, нет, не хочу, и думать об этом не хочу! Все, все, успокоиться и записывать. Может быть, кому-то это пригодится, даже если меня… нет-нет, все будет хорошо, это какая-то ошибка, хватит реветь!

Успокоилась оттого, что случайно поглядела в зеркало. Совсем на себя не похожа, словно кино какое-то. Если бы только не было других ощущений… У него противные, скользкие, но очень крепкие руки. Зеленая кожа и страшные выпученные глаза. Штука, которая мне за ухо упирается, похожа на пистолет. А может, и не пистолет, я их только в кино видела.

Ага, начала записывать более связно. Что еще? Может, про себя что-то? Если дневник будет читать кто-то чужой. Там вообще-то есть данные владельца… ну да, наполовину вымышленные, я же обычно сразу в Сеть транслирую.

Кто-то бегает за дверью в коридоре. Он им что-то кричит… Все, теперь ясно, что записать.

Меня зовут Сэлл, мне 21. Я живу с мамой в Айстауне, на Европе. Сектор 7, купол 11, блок 800-264. Сегодня я должна была сесть на скоростной рейс № 3517А по маршруту Юпитер – Европа – Земля. Вместо этого я… я захвачена в заложницы в туалете космопорта. Сейчас 13:20 по местному времени. Он обещает меня убить и требует представителей телевидения. Кажется, он сумасшедший.

Его зовут Шин. Он говорит, что он не сумасшедший. Неужели прочитал мой дневник? С виду у него никаких имплантов, ровная лысая голова. Только какая-то обгорелая, как и руки.

Попросила его отпустить меня. Сама не знаю почему, стала рассказывать про Андреаса, и как копила на билет, и как боялась, что… Он перебил меня и спросил, на чем я лечу. Сказала, что на скоростном. Он сказал, что я идиотка.

Какой-то человек в защитном шлеме просунулся в дверь и снова спрашивал, что надо моему захватчику. Дуло пистолета уже не так давит. Только когда зацепилось за мамины бусы у меня на шее, он его опять за ухо переставил. Но не больно.

Он говорит, что на скоростных не перевозят людей. Их усыпляют, а потом «телепортируют». А в корабле вместо них везут на Землю наших местных ледяных червей, которых невозможно «телепортировать», потому что у них что-то там с низкой температурой.

Ледяные черви стоят очень дорого и водятся только на Европе, это я знаю. Но остального так и не поняла. Полгода назад в новостях рассказывали про разработки этой самой «телепортации». Что-то вроде мгновенного перемещения с планеты на планету. Кажется, их объявили шарлатанством и запретили. Но если это работает – что в этом плохого?

Он снова назвал меня идиоткой. Но он не злой, я уже поняла.

Он говорит, что при телепортации людей просто убивают. Сначала сканируют, потом через Сеть пересылают данные и делают копию в наноконструкторе на Земле. А оригинал, который сканировали на Европе, сжигают в криогенной камере. Получается как будто мгновенное перемещение. Но на самом деле там, на Земле, оказывается совсем другой человек. Совсем другое сознание.

Это не укладывается у меня в голове! Если там, на Земле, оказывается моя точная копия… то есть, получается, я сама… Нет, не понимаю. А вот Андреас наверняка сразу понял бы.

Кажется, ему надоело объяснять. Смотрит на меня как на полную дуру. Но кое-что все-таки прояснилось. Все эти странности с его кожей – специально рассчитанная мутация позволяет работать при высоких температурах. Он был спасателем на Марсе. А на Европу его пригласили, чтобы усовершенствовать противопожарную систему в криогенных камерах скоростных кораблей. Но чем дольше он с ними работал, тем более подозрительной казалась ему эта система – с какой стати в камере для анабиоза могут быть столь частые возгорания? Тем не менее, он доделал свою работу и как раз сегодня собирался вернуться на Марс… на скоростном.

У него совсем испортилось настроение. На новые вопросы отвечает неохотно, уходит в себя. Нет, он никого не убивал, только ранил при самообороне. Нет, никакого пожара не было. Ожоги? Да как раз оттуда и ожоги, из криогенной камеры! Почему-то не удалось им его усыпить, слишком его переделала эта профессиональная мутация. И сжечь после сканирования его не удалось. Когда начало жечь, он за несколько секунд успел включить свою противопожарную систему. Прямо оттуда ее и включил, лежа внутри анабиозной камеры – благо с ее устройством он хорошо знаком по работе. А потом, когда выбрался из нее, – глядит, на него уже оружие навели и предлагают не суетиться. Там у них специальные охранники, как раз для таких сбоев.

У охранника он и отобрал пистолет. Сначала хотел просто убежать из космопорта, но всё выходы уже перекрыли. Только и осталось, что коридор, ведущий в туалет… с юной идиоткой внутри. Это про меня, да.

Просидели молча минут десять. Только сейчас поняла: если все это – правда, меня, скорее всего, тоже убьют.

За дверью какая-то возня. Они кричат, что прилетели телевизионщики, как он просил. Мы с ним смотрим друг другу в глаза. Да, я тоже не верю.

Дверь распахивается. Я понимаю, что это происходит очень быстро, но ощущение такое, будто все вокруг из жевательной резинки.

На пороге появляется второй Шин, точно такой же. Он кричит: «Все и порядке!», улыбается – и тут же оказывается рядом с нами. В воздухе что-то мелькает, дуло пистолета чиркает мне по шее и рвет нитку бус. Красные шарики прыгают по мраморному полу, а первый Шин уже лежит и не шевелится. Его близнец сгребает меня зеленой рукой и швыряет в чьи-то руки за дверью. Темно…

Ох, ну надо же так перенервничать! Никогда раньше обмороков не было. Хорошо хоть, у них везде камеры стоят. Говорят, меня скрутило сразу, как я в туалет вошла. А я даже и не помню, как туда входила!

Но медики у них в космопорте что надо, сразу видно. Пара витаминных уколов – и как новенькая. И главное, даже не опоздала на рейс! Еще целых сорок минут до вылета. А вот была бы история, если бы такой дорогой билет прогорел! Тогда бы я, наверное, в такой обморок хлопнулась, что парой уколов не обошлось бы…

Полистала дневник. Последняя запись: «Хотя насчет живота он, наверное, прав. Не надо было есть в этом молочном кафе. Интересно, где у них тут туалет?»

Смешно! Опять не послушалась Андреаса, упрямая дурочка. Ну ничего, через сорок минут я буду с ним – и всегда-всегда буду слушаться!

Еще полчаса. Сижу как на иголках, перебираю в кармане шарики маминых бус. Говорят, они порвались, когда я в туалете на пол хлопнулась. До чего же добрые люди – собрали все бусины и мне в карман положили! Одной только не хватает. Наверное, закатилась где-то там в туалете. Ладно, хватит и шестнадцати, не такая у меня толстая шея.

Хотя жалко все равно. Мамин подарок, все-таки. Мама у меня немножко параноик, когда дело касается всяких записывающих устройств. Оно и понятно: в ее времена чипы памяти то и дело сбоили. Но сейчас-то все иначе, и мой дневник никогда не сбоит. Я даже никогда и не пользовалась теми логами, которые в бусы копируются из дневника каждые тридцать секунд. Просто они красивые, вот и ношу.

Может, все-таки сходить да поискать эту бусину? Еще целых двадцать восемь минут…

Я ушла от Андреаса. Ничего не могу с собой поделать.

Целых две недели все было прекрасно. Его руки, и губы, и он весь, такой теплый, такой настоящий. И его замечательный дом, и друзья, и море… Даже ничего не писала в дневник все эти дни, так было хорошо.

Но какая-то смутная мысль то и дело выскакивала в голове – и подтачивала, подтачивала, как ледяной червяк. Словно я забыла о чем-то важном. И еще каждый раз, когда натыкалась в кармане на бусину, найденную тогда в туалете за раковиной, – сразу начинал болеть живот.

В конце концов не выдержала. Открыла в дневнике мамину любимую опцию, беспроводное подключение к дополнительной памяти. И прочитала, что в бусине записано. Последний лог, который в самом дневнике почему-то не сохранился. Скопировала его на место и перечитала все снова. Раз десять, не меньше. Никакой это был не обморок.

Не знаю, что теперь делать. Весь день хожу по этому огромному теплому городу, кручу в пальцах эту холодную бусину, пытаюсь хоть за что-нибудь зацепиться взглядом. Бесполезно. Мне больше не нравится Земля. Мне не нравится Андреас. А ноги уже который раз сами собой выводят к космопорту. Я хочу домой. И еще хочу найти того, второго… Шина. Сама не знаю зачем.