"Легион Видесса" - читать интересную книгу автора (Тёртлдав Гарри)

Глава десятая

Осадная башня сделала ход на шахматной доске.

— Ну, береги своего императора! — сказал Виридовикс, снимая с доски пешку-пехотинца. Теперь “пленный” пехотинец будет участвовать в игре на стороне кельта.

Сейрем дернула уголком рта и выкупила свою фигуру серебряной монетой. Тогда Виридовикс отодвинул башню назад, желая уменьшить опасность. Сейрем переставила с клетки на клетку еще одну фигуру и достигла седьмого ряда доски, расчерченной на восемь рядов. С улыбкой она перевернула серебряную монету. На обратной стороне засветлел золотой кружок.

— Золото, — молвила она.

— Лучше и не говори, — отозвался Виридовикс печально. Золотая фигура обладала большей силой. Сейчас она атаковала одновременно прелата и всадника. Прелат был для Виридовикса важнее. Он отодвинул в сторону эту фигуру. Сейрем “съела” всадника.

Как это похоже на видессиан — включить в правила шахматной игры деньги. Монеты воюют за играющих и набирают силу глубоко в тылу на вражеской территории.

Любопытно, как долго эта шахматная доска кочевала по степям? Ее, несомненно, привезли из Присты. Должно быть, какой-то кочевник польстился на чудесную работу резчика. Доска из полированного дуба была расчерчена на квадраты. Линии, разделяющие квадраты, инкрустированы жемчугом, а фигурки, вырезанные из слоновой кости и снабженные надписями, украшены изумрудами, гранатами и бирюзой. А в Видессе кельт играл на доске из жесткой кожи, передвигая грубо выструганные из сосновой древесины фигуры…

Оказавшись в Империи, Виридовикс быстро научился шахматам и очень полюбил эту игру, особенно потому, что здесь ничего не зависело от простой удачи или случая. Теперь он с удовольствием обучал видессианекой забаве кочевников и до сих пор опережал всех своих учеников. Однако Сейрем схватывала премудрости шахмат с необычайной быстротой. “Даже слишком быстро”, — побормотал Виридовикс по-кельтски.

Сейрем бросила захваченного в плен всадника против его бывшего владельца. Последствия были для Виридовикса ужасны. Потребовалась острая борьба. В конце концов кельт все же победил, загнав в угол императора Сейрем вместе с его осадной башней, прелатом и золотым.

Сейрем сдвинула брови, погрузившись в размышления.

— Понятно, — сказала она наконец. — Я допустила ошибку, ослабив защиту императора и бросив все силы в атаку. Ты отбил мое нападение, а император остался в открытом поле. — Она быстро расставила фигуры. — Давай сыграем еще раз. На этот раз пусть твой ход будет первым, а мне надо подумать над организацией обороны.

— Ого, девочка, ты совсем недолго играла, а уже делаешь большие успехи.

Виридовикс двинул вперед пехотинца, прикрывая серебряный кружок и открывая длинную диагональ для своего прелата. Сейрем задумалась над тем, как отвечать на этот ход.

Наблюдая за сосредоточенным лицом дочери Таргитая, Виридовикс подумал о том, насколько же она отличается от Комитты Рангаве. Однажды он провел целый день в обществе пылкой возлюбленной Туризина Гавра. Видессианские шахматы приятно разнообразили их любовную игру. То есть могли бы разнообразить ее приятно — если бы кельт овладел наукой придворного незаметно льстить и проигрывал бы своей даме тактично и с достоинством. В первый раз Комитта победила его в честном поединке, но во второй раз победу одержал он. Она завизжала, осыпая его проклятиями, и швырнула доску о стену. Виридовикс так и не отыскал после этого одного из копейщиков.

Но сейчас перед ним была Сейрем — полная противоположность Комитте. Она охотно платила поражением, если такова цена умения играть. Сейчас ее красивые темные глаза были задумчивы. Кельт любил ее грудной голос и знал, что она одинаково хорошо стреляла из лука и играла на флейте. Комитта Рангаве с ее заносчивостью и помешанностью на “голубой крови”, несомненно, назвала бы эту прекрасную девушку варваркой или еще того похуже.

— Какая глупая баба эта дикая шлюха! — фыркнул кельт на своем родной языке.

— Ты собираешься весь вечер думать над своим ходом? — спросила его Сейрем прямо.

— Прошу прощения, девочка. Мои мысли убежали далеко отсюда. Я задумался кое о чем… — Он быстро переставил с клетки на клетку пехотинца и тут же пожалел об этом. Дернув себя за рыжий ус, Виридовикс добавил: — Очень глупо с моей стороны!

От костра, где сидели и сплетничали пожилые женщины, Борэйн бросила быстрый взгляд на игроков. Она сразу распознала тон, которым Виридовикс разговаривал с ее дочерью, — вероятно, лучше, чем сама Сейрем. Кельт, переживший множество любовных приключений, вряд ли мог признаться даже самому себе, что испытывает к Сейрем нечто гораздо большее, нежели простое влечение. Но голос выдавал его с головой.

В шатер ворвался разгневанный Таргитай. Он тоже был достаточно наблюдателен, чтобы заметить: Сейрем стала любимым партнером чужеземца для игры в шахматы. Но кельт не слишком испугался, когда вождь заорал:

— Бросай свои цацки!

Таргитай сопроводил приказ таким ругательством, что подруги Борэйн у костра захихикали. Виридовиксу уже доводилось видеть Таргитая в бешенстве. Он знал, что дело не в Сейрем.

— Кто отказался на этот раз?

— Кробуз, чтоб духи ветров разорвали его задницу! Как ты его называл, Вридриш? Пятнистый Хомяк? Да, ты прав был, потому что у него душа хомяка! И кизяка!

Таргитай плюнул в костер с невыразимым отвращением.

— Что он сказал в свое оправдание? — спросила Сейрем, пытаясь успокоить отца и перевести разговор в деловое русло.

— А? Да ничего. Бесстыдный сын змеи и козла. — Таргитай все еще кипел. — Просто “нет” — и все. Рамбехишт говорит: ему повезло, что он ушел от Кробуза живым после того, как передал этому трусу мое предложение.

При этих словах Виридовикс скривился. Помогая Сейрем собрать шахматные фигурки в мешочек, он почти не заметил, что их пальцы несколько раз соприкоснулись.

— Очень плохо. Эти ублюдки должны понимать, что просто необходимо раздавить этих сраных бандитов. Я не думаю, что вожди отказываются объединиться против Варатеша по глупости. Чума на Варатеша! Негодяй слишком умен. Думается мне, он крепко взял на крючок кое-кого из тех, кто говорит нам “нет”.

— Я тоже так думаю, — тяжело уронил Таргитай. — Гонец, которого я отправил к Анакару, сказал: там весь клан трясется от страха при одной только мысли, что нужно выступить против бандитов. Сомневаюсь, что мы получим от них помощь. Думаю, нам больше повезет с кланами, кочующими к востоку от реки Огл. Дотуда еще не добрался страх перед этим выродком. Ойтошир из клана Белых Лисиц кричал, что поможет нам.

— Давать обещания легче всего, — сказал кельт. — Важнее, что он будет делать, этот Ойтошир. Он слишком далеко отсюда. Он всегда может нам сказать: “Ай, какая досада. Сперва мы не слышали о битве, а теперь уже поздно”. И никто не посмеет назвать его лжецом.

Таргитай швырнул свою волчью шкуру через весь шатер и удовлетворенно хмыкнул, когда она приземлилась на кожаный мешок у постели.

— Неглупая мысль. Что, сказать тебе за нее спасибо?

Энари Липоксай, который все это время тихо перетирал бронзовым пестом какие-то травы в ступке, вступил в разговор.

— Подумал о голове быка — вспомни и о его хвосте.

— А видессианин бы сказал: “Посмотри на другую сторону монеты”, — пробормотал Виридовикс.

— Если ты победишь Варатеша, — продолжал энари, — то подчинить Ойтошира тебе будет труднее, чем своих ближайших соседей. Клан Ойтошира кочует далеко. Вот лучший довод убедить его присоединиться к нам.

— Ты говоришь как ясновидящий? — возбужденно спросил Таргитай.

— Нет, только как человек, который многое повидал в жизни, — ответил Липоксай, улыбаясь. Словесная игра забавляла энари не меньше, чем увлекла бы она какого-нибудь видессианина.

За то недолгое время, что Виридовикс провел в клане Таргитая, кельт научился уважать ум и знания энари. Виридовикс все еще сомневался: был ли Липоксай настоящим мужчиной. В отличие от большинства хаморов, шаман держался с женщинами более чем скромно. В стесненной жизни кочевников, где все на виду, это очень бросалось в глаза. Но кем бы ни был Липоксай, ничто не ускользало от его цепкого взгляда.

Таргитай, пессимист по натуре, с легкостью нашел новую причину для тревоги.

— Что толку от наших немногочисленных союзников, Вридриш, если твой Авшар так силен, как ты говоришь? Что бы мы ни делали, Авшар всегда поможет бандитам Варатеша перебить нас.

Кельт прикусил губу: он и сам опасался подобного. Однако вслух он произнес совсем другое:

— Магия в бою — ненадежная штука, вот оно как. Она может обернуться против колдуна и укусить его очень больно.

Липоксай, тряся щеками, закивал в знак согласия. Да, колдовство нередко подводит магов во время битвы.

Новая мысль осенила Виридовикса.

— Ха! Недурную штуку отмочили как-то раз римляне! — воскликнул он и вдруг вспомнил: — А, нет… Говорят, сначала эту хитрость применяли против них.

Скрестив на груди руки, Таргитай нетерпеливо постукивал пальцами по локтям. Виридовикс слегка покраснел: его собеседники, разумеется, ни слова не поняли из этих бессвязных восклицаний.

Он подробно рассказал хаморам о том, как однажды ночью легионеры Скавра спугнули отряд йездов, привязав горящие факелы к рогам коров и бросив обезумевшее стадо на кочевников. Не умолчал, разумеется, и о своих выдающихся подвигах: героический кельт скакал во главе пылающего “леса”. Он пронзил мечом одного йезда, который посмел не бежать в паническом ужасе!

— Остальные дураки улепетывали кто куда, спасая свои глупые жизни и крича как баньши, — весело заключил Виридовикс. — Должно быть, решили, будто за ними гонится орда демонов. Собаки Варатеша точно так решат.

После этого рассказа все хаморы — даже Сейрем, даже болтливые подруги Борэйн — воззрились на кельта в неподдельном ужасе. Таргитай машинально схватился за саблю. Тогда до Виридовикса стало постепенно доходить, что он брякнул нечто ужасное. Однако он, честно говоря, так и не понял — что.

Липоксай заметил, обращаясь к своему вождю:

— Он не нашей крови. Откуда ему знать всю нашу жизнь, все наши обычаи?

Очень медленно каган расслабился.

— Правда, — произнес он наконец и повернулся к Виридовиксу. — Ты так хорошо вошел в нашу жизнь! Иногда я сам забываю, что ты родился не в земле хаморов.

Виридовикс слегка поклонился. Таргитай заговорил с ним снисходительно, как с ребенком.

— В степях огню нельзя гореть свободно. — Таргитай взмахнул рукой, словно желая напомнить о бесконечном море травы. — Пожар охватит всю степь. Кто скажет: когда и где остановится пожар?

Виридовикс, уроженец влажных галльских лесов, никогда не думал об этом. В замешательстве он опустил голову:

— Прости. Я не подумал.

Но больно уж хороша хитрость! Пусть нельзя зажигать огонь… Римская уловка могла сработать хотя бы частично.

— А что если сделать так… — начал Виридовикс.

Таргитай выслушал. Провел рукой по бороде, размышляя.

— Что ж, слыхал я и глупее… — молвил он наконец. Это была наивысшая похвала в устах вождя.

Сейрем кивнула. Ничего другого она и не ждала от своего рыжеволосого друга.

Аргун стоял перед послами в окружении своих сыновей и советников. В конце концов он перешел к главному вопросу, который и обратил к соперникам-послам:

— Пусть каждый скажет: почему мой народ должен принять его сторону, а другую сторону отвергнуть.

Возможно, Гуделин ожидал, что, прежде чем перейти прямо к делу, Аргун заведет какой-нибудь вежливый разговор. Поэтому видессианин не смог ответить сразу. Пока он колебался, Боргаз из Йезда воспользовался паузой и заговорил первым. Склонив головы, Гуделин и Горгид слушали, как Скилицез переводит им шепотом:

— “Потому что Видесс подобен дряхлой корове. Он еле стоит на ногах. Когда животные стад твоих (да приумножатся они и да будет так вечно) дряхлеют, разве привязываешь ты их к молодым быкам, чтобы те помогли им протащиться еще несколько дней? Нет! Ты прирежешь старого быка, покуда у него еще остается плоть на костях. Мы приглашаем тебя! Помоги нам быть мясниками, дабы ты смог разделить с нами добытое мясо”.

Против воли Горгид ощутил уважение к талантам Боргаза. Аргументы йезда были умело облечены в термины, близкие и понятные аршаумам. Несомненно, это был убедительный довод.

И все же Гуделин довольно быстро пришел в себя и перехватил инициативу.

— О, думается, высокочтимого Боргаза следует простить за неуместную мысль о том, что Видесс может постичь та же участь, что и Макуран, рухнувший при первом же ударе из степей. Воистину, высокочтимый Боргаз, чья держава пала у него на глазах, хорошо служит новым господам.

Ариг перевел слова Гуделина Аргуну и старейшинам.

— Твоя игра слов не может быть переведена дословно, — прошептал Скилицез, когда отзвучала последняя фраза.

— Неважно. Она предназначена для Боргаза, — отозвался чиновник. — А он понял.

Удар попал в цель: посол Йезда устремил на Гуделина испепеляющий взгляд. Что ж, подумал Горгид, Гуделин и сам вполне умеет отыскать слабое место противника. Должно быть, для Боргаза — человека макуранской крови — было унизительно служить хозяевам-степнякам. Великая цивилизация древнего Макурана ничем не уступала видессианской.

— Мое сердце и преданность моя всецело отданы кагану Вулгхашу, — проговорил посол Йезда довольно громко, словно желая заверить в этом прежде всего самого себя. Должно быть, ему это вполне удалось, потому что он тут же нанес имперцам ответный удар: — Йезд — держава молодая, сильная, она полна жизни, в ее жилах бурлит свежая кровь. Наступает время Йезда, заканчивается время Видесса!

Дизабул гордым движением вскинул голову. Как и надеялся Боргаз, юный принц считал свою судьбу неразрывно связанной с Йездом.

Однако Горгиду пришло в голову, что посол Вулгхаша, возможно, переценил свое влияние на аршаумов. Большинство советников Аргука было не так уж молодо.

Один из самых старых аршаумов, восседавших рядом с каганом, — древний старец с жидкими седыми волосами — медленно приблизился к Боргазу и выдернул волос из его бороды. Боргаз вскрикнул от боли. Удерживая волос на расстоянии вытянутой руки, старец прищурил дальнозоркие глаза.

— Свежая кровь? — молвил он так отчетливо, что даже Горгид и Гуделин без труда его поняли. — Твой волос бел, как и мой. — С этими словами старый аршаум бросил волос на ковер.

Горгид сразу узнал его голос — это был голос верховного шамана, того, что вводил посланцев в очищающий костер. В его тоне невозможно было ошибиться: верховный шаман — могущественный союзник Видесса.

— Сядь, Оногон, — велел старцу Аргун. Трудно было понять, чего больше прозвучало в его голосе: строгости или удовлетворения.

Оногон повиновался, усевшись с тем же подчеркнутым достоинством, с каким поднимался на ноги.

Несколько старейшин обменялись усмешками. Боргаз едва сдерживал бушевавшую в нем ярость. Легче пережить оскорбление, чем насмешку. Горгид хотел было хлопнуть Гуделина по плечу, но тот заговорил:

— Лживые слова и глупое хвастовство этого йезда разбиваются, как волны об утес, о тот факт, что мы — здесь! Видесс, как было от века, прочно стоит на ногах.

Боргаз оскалился.

— О каган! Одряхлевшая, выжившая из ума Империя не могла прислать большего лжеца, нежели этот человек! Он разоблачает себя своими собственными словами. Я же хочу открыть тебе глаза на нынешнее положение Видесса. Когда сей Гуделин, в отчаянии и лжи, одаривал тебя, — какими монетами он пытался тебя осчастливить? Не старыми ли золотыми?

— О да, — прошептал Скилицез, когда Аргун кивнул.

— Так смотри же, какую монету чеканит Империя ныне. И скажи мне после этого: крепка ли их держава, как и прежде?

Боргаз извлек из своего кошеля золотую монету и положил ее у ног кагана. Даже с расстояния нескольких шагов Горгид распознал “золото” Ортайяса Сфранцеза — маленькую, тонкую, скверно отчеканенную монетку. Она содержала столько меди, что была не благородного желтого, а почти красного цвета.

— Нет, не унижусь и не принижу великого кагана, предлагая ему столь жалкий дар, — проговорил Боргаз и поднял “золотой” Ортайяса.

Эта цветистая речь причинила вреда не меньше, чем проклятая монета. В шатре повисла мертвая тишина. Аршаумы уставились на Гуделина: они хотели знать, как посол Империи отреагирует на вызов. Несколько секунд чиновник стоял молча, обдумывая ответ. Наконец он произнес:

— Это монета узурпатора. Не следует судить о великой державе по деяниям отщепенцев и преступников.

Гуделин сказал чистую правду. Он благоразумно умолчал только о том, что и сам следовал за Ортайясом — до тех пор пока Туризин Гавр не вошел в Видесс. С неслыханным воодушевлением — словно он служил Гаврам верой и правдой всю сознательную жизнь — Гуделин продолжал:

— Теперь же Империей управляет государь с твердой волей, и недруги трепещут при имени его. Воистину, и ведение войн, и сбор налогов — в его руке.

— Пустая софистика, — по-видессиански ответил Боргаз и усмехнулся. В языке аршаумов подобного слова не было, поэтому для кочевников посол Йезда выразился проще: — Лживая болтовня! Будь твой несравненный император столь искусен в военных делах, не стал бы он нанимать солдат из Намдалена, а после воевать со своими собственными наемниками. Он сражается с Йездом, он сражается с Намдаленом! Его силы раздроблены. Он разбросал себя по нескольким фронтам, он слаб! Мы же воюем с одним только Видессом. Очень скоро победа будет нашей!

Горгид, Скилицез и Гуделин обменялись раздраженными взглядами. В этих степях они оказались изолированными от событий, происходящих в Империи, на несколько месяцев. Вполне вероятно, что Боргаз располагал свежими новостями, о которых видессианам ничего не было известно. Уверенная поза йезда, наслаждение, с которым он смотрел на растерянные лица имперцев, — все говорило о том, что Боргаз не блефует.

Горгид мог только восхищаться выдержкой Гуделина. Хотя заявление Боргаза и потрясло его, чиновник лишь снисходительно засмеялся и отвесил послу Йезда любезный поклон — как если бы тот принес ему добрые вести.

— Что еще за чепуха? — подозрительно спросил Боргаз.

— О, совсем ничего, господин мой, совсем ничего! — Гуделин снова поклонился. — Да сопутствует тебе удача. Хоть ты и родился в несчастном Йезде, но нашел в себе честность подтвердить мужество Видесса. Ты не сокрыл правды из опасений или страха.

— Ты, должно быть, рехнулся.

— О нет. Нет! Не будь силы Видесса раздроблены, как ты сказал, не будь внимание Империи поделено между многочисленными врагами, — неужто йезды устояли бы против нас? Если бы мы сражались с Йездом один на один — о, само название вашей державы исчезло бы вместе с ее армией.

Это была смелая атака, но Боргаз уничтожил ее простой логикой.

— Была битва при Марагхе. Мы знали и большее, чем битва при Марагхе. Теперь мы вместе с намдалени сможем размолоть Видесс в пыль. — Йезд сделал движение рукой, словно скручивая шею врагу.

Аршаумы негромко переговаривались. Гуделин напоминал загнанного в ловушку зверя. На этот раз чиновник не нашелся что ответить.

В полном отчаянии инициативу взял на себя Горгид. Он сказал Аргуну:

— Но Йезд более опасен для Аршаума, чем Видесс. Империя далеко, а земли Йезда граничат с твоими.

Если он ожидал того же успеха, какой принес ему рассказ о Сесострисе, то ошибался. Стрела не попала в цель. Едва лишь слова грека были переведены, каган рассмеялся:

— Мы не страшимся йездов. С чего бы? Мы плетьми прогнали их в степь. Они не посмеют вернуться.

Такой ответ понравился Боргазу едва ли не меньше, чем греку. Боргаз — макуранин — мог испытывать смешанные чувства к своим повелителям-степнякам, но ему всяко не по душе было, когда их высмеивали.

Скилицез ухватился за слова Аргуна, как утопающий за брошенную ему веревку.

— Переведи, Ариг! — сказал он напряженно. — Я не хочу, чтобы меня не поняли.

Ариг кивнул. Он следил за тем, как Боргаз забирает переговоры в свои руки, с такой же тревогой, что и видессиане. Если миссия имперцев обернется провалом, уважение к Аригу, их поручителю, ослабнет, а звезда Дизабула вспыхнет ярче.

— Скажи своему отцу и старейшинам клана: Горгид прав. Йезды даже сейчас угрожают вам.

Поняв видессианскую речь офицера, Боргаз гневно закричал:

— Пустобрех! Если бы слова были солдатами, ты бы стал уже владыкой мира!

— Это не просто слова! Это кое-что побольше, йезд! Объясни кагану, объясни старейшинам клана: почему Йезд играет с Аршаумом в кошки-мышки? Зачем вы прикармливаете хаморских бандитов там, за Шаумом? Не для того ли, чтобы зажать в конце концов Аршаум между двух врагов одновременно?

С издевательской точностью Скилицез повторил жест Боргаза, как бы сдавливая горло врага. Видессианский офицер не был наделен ораторским даром Гуделина, но с солдатским инстинктом безошибочно нанес удар там, где он мог причинить неприятелю наибольший вред.

Вожди клана испытующе уставились на Боргаза. Внезапное подозрение вспыхнуло на их лицах.

— Чушь, о великий каган! — сказал Боргаз Аргуну. — Еще одна ложь! Как и та, которой потчевал тебя вон тот болтунишка. — Он махнул широким рукавом халата, указывая на Гуделина. Голос йезда звучал так же самоуверенно, как и в тот миг, когда он ужалил видессиан известием о мятеже Дракса.

Но Скилицез уже пробил брешь в его обороне и теперь стремительно расширял ее.

— Тогда почему Варатеш и его банда нанесли удар к западу от Шаума прошлой зимой — впервые за долгие годы? Много лет даже самые отпетые головорезы из хаморов не решались сунуться за Шаум!

Клан Серой Лошади кочевал достаточно далеко от восточных болот Шаумкиила. Аргун никогда не слыхал о набеге Варатеша. Он резко задал вопрос своим старейшинам. Оногон ответил утвердительно. Торжествующее выражение разлилось по суровому лицу Скилицеза.

— Он знает об этом! Он сказал, что узнал об этом от другого шамана.

Боргаз остался невозмутимым:

— Хорошо, эти бандиты явились туда, где им не место, и украли скот. Что с того? Они не имеют ничего общего с Йездом.

— Вот как? — переспросил Скилицез. Горгид никогда еще не слышал, чтобы столько сарказма сконцентрировалось в такой короткой реплике. — Тогда почему же с этой бандой разъезжает Авшар? Если Авшар и не является вторым человеком в Йезде после Вулгхаша, так это лишь потому, что может стать первым.

Настала очередь посла Йезда уставиться на видессиан в недоумении.

— Об этом я ничего не знаю, — сказал он недоверчиво.

— Это правда, — молвил Ариг. — Я говорил тебе об этом, отец.

Скилицез переводил рассказ Арига для Горгида и Гуделина. Ариг поведал старейшинам о том, как Виридовикс был похищен в Пардрайской степи и о роли, которую сыграла в этом похищении магия Авшара.

— Он, не колеблясь, напал на посольство, — сказал Гуделин. — Он пренебрег, как вы сами видите, законами всех народов, признающими послов неприкосновенными.

— Что ты скажешь на это? — спросил Аргун Боргаза.

Как обычно, плоское лицо кагана оставалось неподвижным, но голос его прозвучал жестко.

— Только то, что мне об этом ничего не известно, — повторил посол Йезда, на этот раз с большей уверенностью. — Этот Авшар не появлялся при дворе Вулгхаша в Машизе более двух лет — с тех пор как стал командовать армией. При Марагхе он завоевал для Вулгхаша великую славу. — Боргаз поднял бровь, на его лице появилась тонкая улыбка придворного. — Иные говорят, будто Вулгхаш не слишком тяготится его отсутствием. Что бы он ни сделал после того, как оставил Машиз, это не должно ложиться тенью на Йезд. Поступки Авшара пятнают лишь его самого.

— О каган!.. — протестующе воскликнул Скилицез. Гуделин драматически хлопнул себя по лбу.

Офицер продолжал:

— Если твои люди пасут стадо в пяти днях езды от твоей юрты, они не перестают быть твоими людьми.

Несколько старейшин позади Аргуна кивнули в знак согласия.

— Хорошо сказано! — раздался тонкий голос Оногона.

Однако среди старейшин нашлось немало и таких, кто не в состоянии был серьезно отнестись к угрозе, исходившей от презираемых аршаумами “волосатых” — хаморов. Эти старейшины все еще считали аргументы Боргаза более весомыми. Да и Дизабул не намеревался отступаться от человека, чью сторону он принял.

Похоже, дело зашло в тупик. Каган махнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.

— Пора нам поговорить друг с другом и обсудить то, что мы услышали, — сказал он и приподнял бровь, усмехаясь. — Тут есть о чем подумать.

Оба посольства, покидая шатер, демонстративно не замечали друг друга. Возница остановил лошадь, негромко свистнув ей, чтобы посланники могли выйти из юрты.

Оказавшись в юрте видессиан, Гуделин рухнул на кошму со стоном облегчения.

— Сними с меня халат, — сказал он девушке, которую дал ему каган. — Он насквозь промок от пота.

Девушка, догадавшись по тону, о чем он говорит, предложила ему кумыс.

— Фос да благословит тебя, добрая душа! — воскликнул чиновник и опорожнил одним глотком половину бурдюка.

— Эй, оставь немного, — потребовал Скилицез. Отпив, он хлопнул бюрократа по спине, исторгнув у того вопль. — Пикридий, вот уж не думал, что доживу до того дня, когда увижу, как ты принижаешь Сфранцеза и восхваляешь Туризина Гавра. Да… Судя по твоему тону, ты говорил искренне.

— А, они задели мою профессиональную гордость, — отозвался чиновник. — Если бы я позволил макуранину одолеть меня в словесном поединке, то как бы я, проклятие, мог снова появиться при дворе? Что до твоего драгоценного Гавра, о мой каменноголовый друг, то будь он был справедлив, я до сих пор вкушал бы все блага цивилизации, наслаждаясь столичным житьем.

— Будь Гавр справедлив к тебе, — возразил Скилицез, — ты был бы уже ровно на голову короче за то, что явился к нему посланником Сфранцеза во время смуты.

— Эти мелкие детали лучше вообще опустить как несущественные. — Гуделин легкомысленно махнул рукой. — Муки, которые испытывает моя чувствительная душа, оказавшись здесь, в этой голой, безлюдной степи, являются предостаточной карой, смею тебя заверить. Теперь я вижу, что Видесс отнюдь не центр цивилизованной вселенной. Отсюда он кажется лишь островком в безбрежном море варварства — маленьким, одиноким островком, окруженным смертельными врагами.

Скилицез удивленно уставился на чиновника:

— Ну и ну! Хвала Фосу! Кажется, ты и впрямь начал понемногу соображать.

— Если вы заткнетесь оба и перестанете воспевать хвалебные гимны друг другу, — сказал Горгид прямо, — то у вас появится время перебросить бурдюк с питьем и в мою сторону.

— Извини. — Скилицез передал бурдюк греку. Когда Горгид уже жадно допивал кумыс, видессианский офицер заметил: — Похоже, в нашей песне найдется несколько куплетов и для тебя. Ты подал мне идею предупредить аршаумов об играх Авшара.

После напряженных переговоров в шатре Аргуна Гуделин наконец расслабился. Крепкий кумыс ударил ему в голову. Пухлые щеки чиновника порозовели, глаза слегка затуманились. Он кивнул, как болванчик.

— И эта притча о короле — как там его звали? Ну об этом короле со смешным именем. Эта история слегка потеснила нашего самоуверенного Боргаза. О да… — Гуделин захихикал.

— Рад, если смог вам помочь, — отозвался Горгид. Ему стало жарко от этих слов. Он вспомнил еще одну деталь, которую уловил во время спора перед каганом. — Вы обратили внимание на то, как Боргаз пренебрежительно отзывался об Авшаре? Неужели и между йездами существуют трения?

— Ни один двор без этого не обходится, — громко объявил многоопытный Гуделин.

— Даже если это и так, какая нам от этого польза? — спросил Скилицез.

Грек вынужден был сознаться, что не знает.

— Ну что ж, друзья мои, тогда нечего об этом и беспокоиться, — заявил Гуделин. Изысканность его речей была уже слегка подмочена кумысом, но мысль работала все так же четко. — Теперь мы получили представление о настроениях старейшин клана и сможем целенаправленно разбрасывать вокруг себя золото. В большинстве случаев это работает очень недурно. — Он хихикнул: — Чудесная штука — золото.

— Она была бы еще более чудесной, если бы ее не было у Боргаза, — заметил Горгид.

Гуделин только щелкнул пальцами, желая показать, как мало он об этом заботится.

Кельт держал поводья левой рукой; правая лежала на рукояти меча. Виридовикс пытался смотреть сразу во все стороны. Для него было непривычно отправляться в битву на лошади — он привык сражаться пешим. Бесконечные степные просторы угнетали его.

— Что толку быть здесь военачальником? — спросил он Батбайяна. — Вся степь выглядит одинаково. Здесь негде даже укрыться для засады.

— Холмик, небольшая ложбинка… Используй все, что есть. А есть немало, если знаешь, где искать. — Сын кагана наблюдал за кельтом с нескрываемым весельем. — Хорошо, что не ты командуешь нами. Ты потерял бы голову — о, ты разбил бы сердце моей сестры!

— Что было бы весьма печально. — Виридовикс просвистел несколько тактов видессианской любовной песенки. При мысли о Сейрем он немного растаял. У него было столько женщин, столько встреч и расставаний — и вот теперь он неожиданно нашел настоящую любовь, здесь, в суровой степи. Как нередко случается с теми, к кому счастье приходит поздно, чувство Виридовикса было особенно сильным. Он словно желал скомпенсировать все потерянные напрасно, без любви, годы.

— Она просто жемчужина, и цветок, и маленькая уточка…

Батбайян, который помнил сестру еще ревущим младенцем, презрительно и грубо фыркнул. Виридовикс не обратил на это внимания.

— По крайней мере, тебе не придется беспокоиться за нее, — сказал молодой хамор. — Столько кланов прислало воинов, чтобы сражаться с Варатешем! Наш лагерь никогда еще не был таким большим.

— Их много, но недостаточно, — заметил Рамбехишт. Суровый кочевник командовал разъездом. Как всегда, немногословный, он выразил самое главное.

Армия Таргитая увеличивалась с каждым днем, однако многие кланы до сих пор не решались примкнуть к той или иной стороне. Несколько вождей поддержали Варатеша — из страха перед усилением Таргитая или запуганные Авшаром и бандитским вожаком.

Разведчик, посланный вперед, примчался назад галопом, размахивая в воздухе шапкой и громко крича:

— Всадники! Всадники!

Меч Виридовикса вылетел из ножен. Кочевники положили стрелы на тетивы своих луков. Любые всадники с той стороны могли быть только людьми Варатеша. Через несколько минут разъезд увидел на северо-западе столб пыли. Рамбехишт прищурился, оценивая размеры пыльного облака.

— Пятнадцать, — сказал он. — И двадцать рядом с ними. Может, и больше, считая запасных коней.

В таком случае их силы были приблизительно равны. Командир врага также сосчитал силы своего противника, потому что вдруг резко повернул назад и отступил как можно быстрее, не решаясь приблизиться на более короткое расстояние.

Батбайян испустил радостный крик и хлопнул Виридовикса по плечу.

— Хитрость сработала!

— Почему бы ей было и не сработать? — веско отозвался кельт, раздуваясь от гордости. Кочевники осыпали его похвалами. Даже мрачный Рамбехишт удостоил его холодной улыбки, что было особенно приятно Виридовиксу.

Шесть коров, которых хаморы Таргитая вели на веревке, воспользовались заминкой и остановились, чтобы сорвать несколько пучков травы. К хвосту каждого животного был привязан куст или связка хвороста, так что при движении они пылили, как дюжина всадников.

— Эти дурни решили, что за ними гонится целая армия, — усмехнулся кельт.

— Да. Они доложат об этом своему вожаку, — сказал Рамбехишт.

— Нам нужно выслать еще несколько таких же разъездов, — сказал Батбайян. — Они побегут от стольких теней, что не поймут, когда мы по-настоящему двинемся на них.

Он восторженно посмотрел на Виридовикса.

Весьма довольные собой, разведчики разбили лагерь у небольшой речки. Чтобы отметить такое приятное событие, как отступление врага, Рамбехишт зарезал одну из коров.

— Сегодня вечером у нас будет неплохое жаркое, — сказал он.

Виридовикс в недоумения почесал голову.

— Я тоже люблю тушеное мясо. Но как ты собираешься его тушить? Здесь нет никакого топлива. И котелка у тебя нет.

— Протушится и так, — ответил кочевник.

— Ну да? Так вот и протушится? — фыркнул кельт возмущенно, думая, что над ним потешаются. — А утром эта дохлая корова обрастет перьями и чирикая улетит?

Но Рамбехишт взялся за дело вполне серьезно. Он распорол брюхо корове, и двое кочевников, вытащив внутренности, бросили их в реку. Вода заблестела серебряной чешуей: рыбки всех цветов и размеров жадно набросились на неожиданное угощение. Две большие черепахи с тяжелыми коричневыми панцирями упали в воду, также желая поживиться. Еще одна сидела у самой воды и немигающим взглядом смотрела прямо на Виридовикса. Потом моргнула — раз, другой.

Рамбехишт доказал, что слова у него не расходятся с делом. Руки хамора были по локоть в крови. Он срезал крупные куски мяса и сложил из костей большую горку. К удивлению кельта, он стал поджигать их, как хворост. Вскоре, благодаря жиру и костному мозгу, кости уже пылали веселым огнем. Затем хамор бросил куски мяса в мешок, сделанный из сырой коровьей шкуры, добавил туда воды из речки и подвесил этот своеобразный котелок над огнем на копье.

Запах мяса щекотал ноздри голодных людей, смешиваясь с более резким запахом горящей кости. Многие кочевники положили длинные полосы сырого мяса под седло, чтобы они там провялились, пока сами хаморы будут ехать верхом. Кельт отказался подражать им в этом.

— Я предпочитаю соль или горчицу, благодарю покорно. У лошадиного пота несколько иной привкус.

Но то, что приготовил Рамбехишт, было очень вкусно.

— Снимаю перед тобой шапку, — сказал ему Виридовикс. Он действительно отложил в сторону свою покрытую бронзовыми полосами коническую шапку из жесткой кожи.

Виридовикс громко, с наслаждением рыгнул. Как всякий кочевник, Рамбехишт принял это за комплимент и наклонил в ответ голову.

Погладив себя по животу, кельт поднялся и прошел несколько шагов вверх по течению, подальше от грязи (римляне приучили его к этой предосторожности). Вода была холодной, прозрачной и очень вкусной, немного сладковатой.

Виридовикс вытер усы и посмотрел на большую черепаху — та все еще сидела на том же камне. Хлопнув руками по бокам, кельт крикнул: “У-у-у!.. ” Перепуганная черепаха судорожно дернула ногами, словно пытаясь уплыть, не сходя с камня. Через мгновение она собралась с духом и прыгнула в речку.

— Вот какой я страшный и грозный, — засмеялся Виридовикс. Он вспомнил шуточку, которую Ариг отмочил в Присте, и посмотрел на черепаху, которая отплывала от берега. — Бедняжка! Если бы ты была маленькой лягушкой, ты могла бы отомстить всем нам одним маленьким кваком.

Варатеш недовольно выслушал разведчика. Тот, запинаясь, бормотал:

— Это орда, целая орда. Судя по тому, сколько пыли они поднимают, их не меньше сотни. Они движутся сюда! Можешь мне поверить: если бы мы остались там, я не смог бы рассказать тебе об этом.

Бандитский вожак прикусил губу, задумавшись. Каким же образом Таргитаю удалось собрать такую большую армию? Семь разъездов сообщили ему о приближении огромной орды. Пусть даже донесения преувеличивают в два раза (Варатеш делал такую скидку, как всякий вождь, не лишенный логики) — враги все равно обладают огромной силой. Если Таргитай будет и дальше сжимать его, он оттеснит банду к самому Шауму. Или даже за Реку! Варатеш мысленно взвесил риск: кто более опасен — Таргитай или аршаумы? Одно дело — кратковременный налет на Шаумкнил, другое — попытка утвердиться в Шаумкииле…

Тяжело ступая по пыли кожаными сапогами, Авшар, в развевающихся белых одеждах, вышел из своей палатки. Быстрым шагом он двинулся к главарю бандитов. Варатеш не сумел удержаться от дрожи. Разведчик, который знал об Авшаре куда меньше, чем Варатеш, в страхе отпрянул от князя-колдуна.

— О чем он брешет, этот трусливый пес? — спросил Авшар. Голос колдуна звучал холодно и издевательски.

Варатеш взглянул на закрытое покрывалом лицо. Он больше не жалел, что не может видеть скрытых за белым полотном глаз.

Бандитский вождь повторил донесение разведчика, присовокупив к этому свои собственные опасения.

— Откуда они взяли столько людей?

Авшар потер руки в железных перчатках и резко повернулся к разведчику:

— Кто начальник твоего разъезда?

— Савак.

— Савак? Тогда ты воистину трус.

Разведчик было запротестовал, но Авшар вместо ответа ударил его носком сапога в живот. Бандит упал на землю, скорчившись от боли. С подчеркнутым презрением Авшар повернулся к нему спиной. За подобное оскорбление кочевник убил бы любого из своих товарищей — даже самого Варатеша. Но от Авшара он отполз в страхе.

Колдун вновь обратился к Варатешу — как бы снисходя до объяснения:

— Твой сбежавший огненноволосый пленник идет сюда вместе с “армией”, от которой, поджав хвосты, удрали трусливые псы Савака. Моя магия легко может увидеть его с небольшого расстояния. Рассказать тебе, какое чудо увеличило армию Таргитая?

— Да.

Варатеш сжал кулаки. Его жгло презрение Авшара. При упоминании о Виридовиксе он вонзил ногти себе в ладони. Варатеш совсем не хотел вспоминать о том, как кельт одолел его. Все пошло вкривь и вкось с тех пор, как этот рыжеусый мошенник появился в степях…

Когда князь-колдун удалился, Варатеш несколько минут стоял, словно вырубленная из камня статуя. Он изнемогал от гнева. Его обманули — и таким простым, таким детским трюком!

— Коровы?.. — прошептал он наконец. — Связки хвороста?..

Внезапно он понял все. Все отряды Таргитая, должно быть, такие же! Варатеш заревел:

— Хо-о! Вы, волки!..

— Ага, этот парень вернулся, — сказал Виридовикс.

Его товарищи спокойно сидели на лошадях. Всадник приближался. Целую неделю они запугивали разъезды Варатеша, не вступая в бой. Сейчас они хотели повторить удачный трюк. Однако когда Рамбехишт увидел облако пыли позади своего разведчика, улыбка сползла с его губ. Лицо сурового хамора стало озабоченным.

— Их много, очень много на этот раз, — сказал он, натягивая лук. Остальные хаморы сделали то же самое.

— Значит, подеремся, да? — возбужденно спросил кельт. Рамбехишт бросил ему:

— Они здесь не для того, чтобы поменяться с нами одеждой. — И закричал: — Всем растянуться цепью! Быстрее, пока еще есть время! Октамас, отступи с запасными лошадьми! И отгони в сторону коров, они больше не нужны!

Всадники быстро приближались. Вот уже видны стали фигуры людей на лошадях… Команда Рамбехишта “растянуться” слегка озадачила Виридовикса. Привыкший к пехотным сражениям, он инстинктивно стремился собрать все силы в кулак.

Затем первая стрела свистнула возле его уха. Виридовикс вдруг понял: прямая атака сомкнутым строем привела бы к тому, что их почти сразу перебили бы стрелами.

Кочевники посылали стрелы во все стороны с невозможно большого расстояния. Люди кричали, кони рушились на полном скаку, пораженные насмерть. Это была смертельная и прекрасная игра.

Кельт, неопытный наездник, вооруженный только мечом, не слишком помогал сейчас своим товарищам. Виридовикс не знал маневренного степного боя. В первые минуты стычки это едва не стоило ему жизни.

Воины Варатеша численностью превосходили разъезд Рамбехишта в несколько раз. Хаморы Таргитая быстро отступили.

В представлениях Виридовикса отступление и поражение были одним и тем же. Поэтому он не двигался с места и только с вызовом рычал на бандитов, пока Батбайян не крикнул ему:

— Отходи же, болван! Ты что, не хочешь больше увидеть Сейрем?

Это имя вразумило кельта как ничто иное. Было уже почти поздно отступать. Один из бандитов обогнал кельта и повернулся в седле, желая выстрелить. Виридовикс ударил коня пятками и быстро помчался вперед. Стрела свистнула у него за спиной.

— Попробуй еще, паршивец! — крикнул Виридовикс, внезапно развернув лошадь прямо на кочевника.

У того уже не было времени вынуть из колчана вторую стрелу. Он отскочил в сторону. Теперь кельт быстро настигал его, немилосердно подгоняя лошадь и низко нагнувшись к ее гриве. Стрела краем наконечника ударила в бронзовый шар на вершине его медной шапки. От этого удара кельта бросило в дрожь. Он почувствовал, как напряглись мышцы спины.

Но колчаны постепенно пустели, на смену стрелам пришли сабли, быстро выхваченные из ножен. Завязался ближний бой. Но даже и сейчас стычки были короткими: нанести стремительный удар и скрыться. Удар, укол, снова удар — и всадник изворачивается юлой. Внезапно у Виридовикса с его длинным мечом появилось преимущество.

Затем он услышал, как один из врагов выкрикнул его имя. Он резко повернулся на крик, сразу узнав голос.

Варатеш бросился вперед:

— Никаких фокусов! Никакой пощады!

— А, щенок Авшара! Сорвался с привязи! — завопил в ответ кельт.

Красивое смуглое лицо Варатеша передернулось от ярости. Дикий в гневе, он нанес первый удар. Виридовикс отбил его, но его собственный выпад оказался слишком медленным. Варатеш развернул лошадь быстрее, чем это мог сделать Виридовикс.

Кельт вдруг понял, что ему не слишком нравится сражаться конным. Пешим он, без сомнения, быстро изрубил бы Варатеша на куски — несмотря на несомненную ловкость бандита и обуревавшую его ярость. Но конь оказался таким же оружием, как и меч. И этим степным оружием кочевник владел куда лучше.

Варатеш внезапно опять бросил коня к Виридовиксу, нанося удар саблей. Будь противником Варатеша хамор, тот был бы убит этой неожиданной атакой. Но Виридовикс привык держать куда более тяжелый щит, чем тот маленький круглый щит из вываренной кожи, которым его вооружили хаморы. Он удержал удар, хотя враг чуть было не отсек ухо его лошади.

Несмотря на то что атака Варатеша не удалась, кельт хорошо понял: он не может позволить бандиту взять инициативу в свои руки. Варатеш был слишком опасным противником.

— А ну, иди сюда, ты, червяк, наживка для рыбы! — проревел он, резко повернув лошадь направо. Животное протестующе заржало, но повиновалось. На этот раз Виридовикс был так же быстр, как и его враг.

Глаза Варатеша расширились от изумления, когда кельт надвинулся на него. Сабля бандита взметнулась вверх достаточно быстро, чтобы отразить удар, направленный в голову. Но Виридовикс выбил оружие из рук противника. Бандит громко выругался и взмахнул рукой. Рука страшно болела. Удивительно еще, что она не сломана.

Выхватив из-за пояса кинжал, Варатеш метнул его в кельта. Бросок был неудачным — рука у запястья словно онемела. Как и любой другой кочевник, Варатеш не находил ничего позорного в том, чтобы спастись бегством.

— Вернись назад! Трус! — вопил Виридовикс. Он бросился было преследовать врага, но затем обернулся и увидел, что друзья не спешат поддержать погоню. — Куда они все запропали?

Он оторвался от воинов Рамбехишта почти на полкилометра. Те продолжали отходить от превосходящих сил врага. Кельт помедлил, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, безоружный Варатеш был совсем близко.

Будь у Виридовикса лошадь побыстрее, он давно бы настиг бандита и зарубил его. Но в таком случае он окончательно оторвется от своих товарищей.

Размышлял Виридовикс, впрочем, недолго. Двое бандитов уже неслись на помощь к своему вожаку. Один был вооружен луком. После небольшой стычки уважение Виридовикса к этому опасному оружию кочевников возросло еще больше. Он резко отвернул коня. Хамор выпустил одну за другой две последние стрелы. Одна просвистела у плеча кельта, другая впилась в толстую кожу седла. Виридовикс моргнул: лучник казался отсюда всего лишь маленькой точкой на горизонте.

— Ну, — обратился кельт к стреле, выдергивая ее из седла, — ты прилетела сюда сама или тебя кто-то прислал?

Стрела не дала ответа. Виридовикс бросил ее на землю.

Потребовался еще час непрерывных стычек, прежде чем Рамбехишт избавился от наседавших на него бандитов Варатеша. Наконец те прекратили преследование. Лошади бандитов не были такими свежими, как у разъезда, а Варатеш был слишком опытным вожаком, чтобы позволить своим людям преследовать врага, имея под седлом уставших коней. Выполнив основную задачу — остановив продвижение врага, — они повернули назад.

— Самая лучшая вещь на свете — это битва! — крикнул разгоряченный Виридовикс своим товарищам, которые медленно приходили в себя после боя. Сражение в степи не было тем рукопашным боем, к которому привык Виридовикс, но новизна делала степную стычку только более захватывающей.

Вытирая вспотевший лоб, Виридовикс заметил наконец рану. Он так и не понял, когда ее получил. Была ли причиной задевшая его стрела или сабля, ударившая вскользь? Несколько хаморов также были ранены, но даже кочевник, которому стрела пробила бедро, улыбнулся сквозь стиснутые зубы, услышав слова кельта.

Как и Виридовикс, степняки наслаждались войной. Она приносила им горячую радость. У них есть все причины гордиться собой, подумал Виридовикс. Хотя враги явно превосходили их численностью во много раз, хаморы Рамбехишта потеряли только одного человека (его тело привязали к запасной лошади). Бандиты Варатеша получили хороший отпор. Даже хмурый Рамбехишт выглядел удовлетворенным, когда разъезд в сгустившихся сумерках разбивал лагерь.

— Сегодня они заплатили за все, — сказал он, откусив кусок мяса от провялившейся говядины, которую держал под седлом.

— И хорошо заплатили! — добавил Батбайян. Он накладывал мазь на рану лошади, спину которой задела стрела. Голос молодого хамора еще дрожал от возбуждения. Он был горд, что сумел хорошо проявить себя в бою.

Виридовикс улыбнулся его горячности.

— Жаль только, что эти олухи все-таки сообразили, в чем дело, и испортили нам потеху.

— Любая хитрость годится только до тех пор, пока ее кто-нибудь не разгадает, — пожал плечами Рамбехишт. — Мы зашли на территорию врага гораздо дальше, чем могли бы без нашей уловки. И отбросили бандитов лучше, чем рассчитывали. Да и наш лагерь передвинулся вперед. — Он взглянул на клубившиеся на небе тучи. — Все равно скоро польет дождь, и пыли больше не будет.

Момент выбора союзников был отсрочен смертью шамана Оногона. Женщины клана громко оплакивали мудрого старца. Мужчины переживали горе молча и выражали свою печаль без слов, сделав на щеках надрезы.

— Что до меня, то я лучше бы полоснул себя по горлу, — заметил Пикридий Гуделин. — Потеря Оногона сильно помешает теперь победе Видесса.

Ариг навестил имперское посольство на следующий день после смерти шамана. Раны на его лице уже не кровоточили. Он хмуро отхлебнул кумыса и покачал головой, словно до сих пор не верил случившемуся.

— Да. Его действительно больше нет с нами, — проговорил Ариг, словно размышляя вслух. — В глубине души я думал, что он вообще никогда не умрет. Всю жизнь я помнил его таким. Он как будто родился старцем. Казалось, легкий ветерок может опрокинуть его. Но он был самым мудрым, самым добрым человеком из всех, кого я знал.

Ариг едва не рыдал. Возможно, причиной этой несдержанности были долгие годы, проведенные в Видессе, а может быть — глубокая и искренняя скорбь. Старший сын кагана был близок к тому, чтобы нарушить обычаи кочевников и дать волю слезам.

— В шатре Боргаза об Оногоне не плачут, — заметил Гуделин. Он не переставал думать об интересах Империи.

— Это так, — бесцветным голосом отозвался Ариг. Личное горе поглотило все остальные его тревоги и заботы.

Более чуткий к чувствам кочевника, чем Гуделин, Скилицез сказал:

— Я надеюсь, он отошел легко.

— О да. Это случилось при мне. Мы говорили о тебе, кстати. — Ариг устало улыбнулся Гуделину. — Он закончил пить кумыс и вышел освежиться. Когда он вернулся, то сказал, что ноги у него гудят от усталости. Будто налились свинцом. Дизабул, будь он проклят, посмеялся над ним. Дизабул сказал: ничего удивительного — после крепкого кумыса! Оногон в ответ только усмехнулся. Но ему становилось хуже. Онемение пошло выше. Оно перекинулось на бедра. Он уже не чувствовал своих ног, даже когда сильно ущипнул себя! Тогда он лег на спину. Через некоторое время живот у него похолодел. Тогда он закрыл лицо покрывалом. Он чувствовал, что конец уже близко. Потом он слегка дернулся. Когда мы сняли покрывало, его глаза не мигали. На лице не было никаких признаков боли. Его старое сердце просто остановилось. Вот и все…

— Как жаль, — молвил Скилицез, качая головой. Со стороны глубоко верующего видессианина это был самый большой знак почтения по отношению к язычнику-шаману.

Горгид еле сдерживался, чтобы не закричать от бессилия и ярости. Оболочка историка слетела, как пустая шелуха, обнажив душу врача. Смерть Оногона просто вопила об отравлении. Горгид мог даже точно назвать яд — мышьяк. Описание Арига было точным, симптомы ясны, как белый день. А для тех, кто не знал о страшном яде, смерть старика казалась делом вполне естественным. “Старое сердце просто остановилось, вот и все… ”

Когда аршаум вышел из посольской юрты, грек рассказал товарищам о своем подозрении.

Скилицез хмыкнул:

— Вполне могу поверить.

— Боргаз хотел избавиться от него, — произнес Гуделин, — нет сомнений. Но что нам толку от того, что мы это знаем? Если мы заявим об отравлении, кто поверит нам? Нас просто назовут клеветниками, лгунами и негодяями. В чем лично я не вижу ничего хорошего. Если только, — добавил чиновник с надеждой, обращаясь к Горгиду, — у тебя есть при себе этот яд и ты можешь продемонстрировать его действие на животном.

— Отличная идея, Пикридий, — сказал Скилицез. — Он покажет, как убивает яд, и все немедленно решат, что это мы задули свечу жизни старика. Ну ты просто молодец, старина! Это как раз то, что нам сейчас необходимо.

— В любом случае, у меня нет яда, — сказал Горгид. — Когда я стал врачом, то дал клятву никогда не иметь дела со смертоносными ядами. С тех пор я ни разу ее не нарушил.

Он сидел с подавленным, несчастным видом, уронив лицо в ладони. Яды Горгид ненавидел — особенно потому, что надежных противоядий почти не существовало. Большинство из тех, о которых он слышал, были рождены женскими пересудами и ни на что не годились.

Женщины, которых Аргун предоставил видессианскому посольству, не знали языка Империи. Однако худенькая девушка Горгида по имени Хелун поняла, что ее господин расстроен. Она нежно коснулась его опущенных плеч, но он резко оттолкнул ее. Когда Хелун молчаливо и покорно отошла в сторону, Горгид устыдился собственной грубости. Впрочем, о женщине он думал лишь мгновение. Желание отомстить Боргазу снедало грека. Старый шаман заслуживал лучшей участи, нежели быть предательски умерщвленным из-за какой-то войны, которая шла за сотни миль отсюда. Горгид даже засмеялся, когда ему в голову пришла одна особенно изощренная и кровавая месть. Виридовикс был бы доволен, узнав о столь кровожадных затеях, — какая гордая ирония…

Прощание с шаманом продолжалось несколько дней. Тело Оногона было предано земле, а не сожжено. Огонь в степи слишком опасен, чтобы разводить огромный погребальный костер, и кочевникам это было хорошо известно.

В центре большой квадратной могилы устроили постель. На ней покоилось тело Оногона, одетого в украшенную бахромой одежду шамана. Над покойным воздвигли сооружение из кольев, накрытое плетеной крышей. Аршаумы бросили на нее несколько золотых чаш.

Преемник Оногона, ясновидящий Толаи, зарезал над могилой коня. Кровь хлынула на плетеную крышу.

Когда труп животного был сброшен вниз, Ариг сказал:

— У него будет добрый скакун в другом мире.

Почти все старейшины клана стояли здесь, глядя, как могилу забрасывают землей. Горгид пытался понять, о чем они думают в эти минуты. Но проникнуть в мысли аршаумов было невозможно: горе словно покрыло их лица неподвижными масками. Аршаумы в принципе были наиболее непроницаемым народом из всех, какие когда-либо встречались греку.

Боргаз пришел проводить Оногона вместе с остальными. Облако печали как будто окутывало йезда. Посланник Вулгхаша казался вполне искренним. Точно осьминог, который выбрасывает чернильное облако, чтобы скрыться, подумал грек с ненавистью. Дизабул стоял рядом с йездом. Аршаумы обернулись, услышав, как юный принц тихо засмеялся в ответ на какую-то реплику Боргаза.

Посланник Йезда и Гуделин продолжали играть в бесконечную игру посулов и взяток, щедро раздавая обещания, обещания и еще раз обещания.

— Ненасытный жадюга! — стонал Гуделин. — Уже трижды я платил этому Гуюку, чтобы он сказал мне “да”, и Боргаз четыре раза побывал у него, покупая “нет”. Все мое золото выброшено впустую!

— Ужасно, когда не можешь доверять человеку, которого подкупил, — пробормотал Горгид, вызвав своей репликой грубый жест Гуделина и скупую улыбку Скилицеза.

Старейшины пришли к новому решению. Было ли оно вызвано тем, что они не могли больше доить послов, или же оно продиктовано их искренним желанием закончить дело, Горгид не знал. Вожди клана Серой Лошади разослали гонцов по соседним кланам с приглашением на пир, где будет объявлено о выборе Аргуна.

— Очень умно, — заметил Скилицез. Офицер знал обычаи аршаумов и понимал, как строятся их взаимоотношения с друзьями. — Аргун сможет еще до начала пира дать понять, чью сторону он избирает. По обычаям аршаумов, проигравшая сторона не имеет права жаловаться и оспаривать решение, пока идет пир.

Гости прибыли быстрее, чем предполагал Горгид. Грек все еще с трудом понимал, как это кочевникам удается покрывать столь большие расстояния в такие короткие сроки.

Двое из вновь прибывших, когда аршаумы захотели разделить их, схватились за сабли, однако Аргун приказал держать всех гостей под неусыпным наблюдением. Бдительно следил он и за соперниками-послами. Даже традиций пира могло оказаться недостаточно.

Аршаумы очистили от мусора широкую полосу земли и выкопали три ямы для костров: одну в центре для Аргуна, его сыновей и послов, и две — для старейшин клана и приглашенных. У каждого костра кочевники развернули кошмы, устраиваясь как можно теснее.

— Скоро все будет кончено. Как хотите, а это само по себе уже большое облегчение, — сказал Гуделин, тщась отскрести жирные пятна с халата, расшитого золотыми нитями. Церемониальное одеяние хранилось в тюке вот уже несколько недель.

— Если только они не решат принести нас в жертву Скотосу, чтобы скрепить свою дьявольскую сделку, — утешил его Скилицез, похлопывая по мечу. — Что ж, я отправлюсь под лед не один.

Облачаясь в те немногие красивые одежды, какие у него нашлись, Горгид размышлял о противоречиях человеческой натуры. Скилицез неплохо ладил с аршаумами. Во многом кочевники нравились суровому видессианскому офицеру куда больше, чем Гуделин. Но во всем, что касалось религии, Скилицез был агрессивен и нетерпим, как многие видессиане. Чиновник же, напротив, обладал более широкими взглядами на религиозные проблемы, хотя сами кочевники были для утонченного бюрократа лишь сборищем неумытых дикарей.

— Ну что ж, пошли, — сказал Гуделин с напускной легкостью. Невозмутимость придворного, которую он так тщательно культивировал в себе, дала наконец трещину.

Горгид почувствовал, как все глаза обратились на видессиан, когда их посольство вступило в шатер. Агафий Псой и его солдаты внимательно оберегали посольство, в то время как аршаумы глядели на Гуделина и его товарищей во все глаза, пытаясь угадать, кто перед ними: будущие союзники или будущие враги.

Вечер был прохладным. В воздухе пахло грозой. Что ж, подумал грек, хорошо, что аршаумы сделали наконец свой выбор. Еще неделя — и зарядят осенние дожди. Тогда придется надолго забыть о пиршествах на открытом воздухе.

Языки пламени звали погреться у костра. Гуделин, должно быть, прочитал мысли Горгида, потому что сказал:

— Сегодня я, наверное, не имел бы ничего против того, чтобы войти в костер.

Он потуже затянул пояс своего роскошного халата. Несколько месяцев чиновник носил штаны и тунику; сняв эту удобную и плотную одежду, Гуделин теперь мерз в богато расшитом, но легком церемониальном халате.

Увидев Боргаза, выходящего из своей юрты, грек глухо заворчал, как пес. Посланник Вулгхаша, изысканно вежливый, махнул видессианам рукой.

— Если сие возможно, помедлите ради меня. Пусть наша судьба откроется нам одновременно.

Улыбка играла на его полных губах, но не затрагивала темных глаз. Эта улыбка никогда ничего не говорила собеседникам Боргаза. Краткая тирада дипломата из Йезда была, как всегда, изящна.

— Снедает меня любопытство, сколь величавым и пышным будет сегодняшний прием, — добавил Боргаз. Усмешка в его тоне была столь тонкой, что Гуделин завистливо приподнял бровь.

Большинство аршаумов уже ждали в шатре. Некоторые приступили к трапезе. Бурдюк с кумысом переходил от одного пирующего к другому. Аршаумы притихли, когда увидели, как из темноты выступили бок о бок два соперничающих посольства.

Кивнув сыновьям, чтобы они следовали за ним, Аргун поднялся, приветствуя послов. Горгид пробежал глазами по плоским узкоглазым лицам, пытаясь найти ответ прежде, чем каган скажет свое слово. Лицо Аргуна оставалось непроницаемым. Казалось, он смакует чужое нетерпение. Ариг тоже сохранял невозмутимость. Он словно отступил в тень, желая дать отцу высказаться. Дизабул неумело пытался скрыть обиду, словно малое дитя. Грек воспрял духом.

Ариг сделал шаг вперед и по очереди обнял Гуделина, Скилицеза и Горгида.

— Мои добрые друзья, — отчетливо произнес он. Потом он приветствовал посла Йезда, однако удостоил того лишь коротким кивком: — Боргаз!

Аргун выдержал паузу, чтобы убедиться, что все всё правильно поняли. Затем он сказал:

— Идемте же. Нас ждет пир.

Агафий Псой вскрикнул от радости.

— Ну, ребята, сегодня ночью можете пить, пока не лопнете! — весело сказал он своим солдатам. Те ликующе завопили.

Где бы ни скрывались сейчас охранники Боргаза, они хранили полное молчание. Посол Йезда вежливо поклонился Гуделину.

— Я одержал бы верх, не будь соперник мой столь умудрен, — сказал он.

Сияющий видессианин отвесил ответный поклон. Он тоже хранил про запас пачку столь же искренних комплиментов для своего противника, окажись тот победителем. Обоим это было хорошо известно.

Дизабул попытался что-то сказать, но Боргаз остановил его:

— Я знаю, ты сделал все, что мог, о великодушный принц. Насладимся же пиром, который дает нам сегодня твой могущественный отец. Ваш обычай мудр. Во время еды негоже говорить о важных вещах.

Взяв за руку младшего сына Аргуна, Боргаз уселся у костра и с аппетитом приступил к трапезе. Горгид, устроившись неподалеку, бросил на него косой взгляд. На языке аршаумов грек понимал одно слово из трех, но выражение голоса, интонация могли ему сказать очень многое. В тоне Боргаза не прозвучало горечи поражения. Йезд явно не чувствовал себя проигравшим.

— Нет сомнения: Боргаз — крепкий орешек, — хмыкнул Скилицез, обмакивая кусок жареной баранины в густую темную горчицу. Глаза офицера стали круглыми, когда острая приправа обожгла ему рот. — Дайте кумыса! — просипел он и несколько секунд жадно глотал, желая погасить огонь в глотке.

Предупрежденный этим как раз вовремя, грек подсунул свой кусок мяса, намазанный горчицей, Аригу. Аршаум поблагодарил и проглотил одним духом.

— Что, слишком остро? — усмехнулся он. — Что ж, я тоже так до конца и не привык к этому ужасному видессианскому рыбному соусу.

Горгид, напротив, очень любил рыбу. Он кивнул Аригу, отлично понимая того.

Бурдюк с кумысом был опустошен почти мгновенно. После того как решение принято, аршаумы уже не видели смысла оставаться трезвыми.

Горгида, однако, совсем не привлекала перспектива проснуться наутро с жуткой головной болью. По греческому обычаю, он привык разбавлять вино водой, когда хотел остаться трезвым. Служанка посмотрела на него как на сумасшедшего, но, не говоря ни слова, подала ему кувшин с водой и глиняную кружку. Впрочем, кумыс не стал вкуснее от того, что его развели водой.

— Полезная хитрость, — заметил Гуделин. Мимо цепкого взгляда чиновника не проскакивала, казалось, ни одна мелочь. — Все подумают, что ты пьешь в два раза больше, чем на самом деле. — Глаза видессианина сверкали торжеством. — Но сегодня мне плевать, сколько я выпью.

Боргаз, сидевший по левую руку от Аргуна, ел и пил, сохраняя полное спокойствие. Дизабул не уступал ему и, поскольку был еще очень молод, быстро захмелел.

— Все обернулось бы иначе, будь каганом я! — заявил он громко.

— Но ты не каган и никогда им не будешь! — зарычал Ариг.

— Замолчите вы оба! — рявкнул Аргун. — Уважайте обычай!

Сыновья повиновались, молча испепеляя друг друга яростными взглядами. Ариг подозревал Дизабула в том, что тот посягает на его положение наследника. Дизабул ненавидел Арига за то, что брат вернулся из Видесса в степь и разрушил его планы. Ненависть, достойная пера трагика, подумал Горгид.

Несмотря на предупреждение, высказанное Аргуном сыновьям, обычаи пира были нарушены. В конце концов, поводом для празднества послужило заключение союза. Посланцы кланов один за другим подходили к костру, желая встретиться с видессианами. Некоторые беседовали также с Боргазом, но большинство решило следовать примеру Аргуна. Клан Серой Лошади удерживал за собой самую обширную территорию и был, таким образом, самым влиятельным в степях Шаумкиила.

Весь этот хоровод подвыпивших варваров вскоре крайне утомил Горгида. Грек не завидовал своим высокопоставленным товарищам, к которым аршаумы относились куда более почтительно. Невысокое положение имеет свои преимущества. По крайней мере, Горгиду не требовалось отвечать на приветствия аршаумов.

Единственный кочевник, возбудивший интерес Горгида, был посланец от клана Черного Барана — самого могущественного после клана Серой Лошади. Его звали Ирнэк. Он был высок и имел густую — для аршаума — бороду. Ирнэк посматривал на окружающих с легкой насмешкой. Горгид опасался, что он предпочтет взять сторону Боргаза из простого расчета: если клан Аргуна станет чересчур сильным, то Аргун превратится в опасного соседа. Но Ирнэк после долгого пронзительного взгляда отвернулся от дипломата из Йезда и больше не обращал на него внимания.

Это происшествие, казалось, окончательно выбило Боргаза из колеи. Прежде он был очень собран и никогда не напивался. И вот теперь Боргаз начал пить по-настоящему. Осушив бурдюк почти до дна, йезд выронил его на землю и неловко наклонился, желая поднять. Покачиваясь, он обхватил бурдюк обеими руками и с поклоном подал его Аргуну.

— О, прости, каган!.. — выговорил он заплетающимся языком.

— Не извиняйся! — Каган осушил бурдюк и облизал губы. — Крепкий кумыс сегодня.

Аргун крикнул, чтобы принесли еще кумыса. Горгид задумчиво жевал крылышко куропатки, когда Аргун, сидевший, скрестив ноги, привстал и топнул левой ногой:

— Проклятие! Нога онемела.

Ариг весело засмеялся:

— Если бы такое сказал я, ты бы стал бранить меня за то, что я слишком разнежился в своем Видессе.

— Возможно. — Каган снова топнул ногой. — Чума! Обе онемели!

Он попытался встать и не смог.

— Что случилось? — спросил Горгид. Он не понимал, о чем говорят аршаумы.

— А, пустяки! — Ариг все еще смеялся. — У него от долгого сидения онемели ноги.

Аргун потер бедро. Горгид повернулся в сторону Боргаза. Йезд расстегнул кафтан, вытер потный лоб и заговорил о чем-то с Дизабулом.

Подозрения с новой силой вспыхнули в душе грека. Если он ошибается, ему придется ответить на множество неприятных вопросов. Но если только окажется, что он прав…

Схватив блюдо с горчицей, Горгид плеснул в нее воды и сунул в руки Арига.

— Скорее! Дай это выпить твоему отцу, иначе он умрет!

Ариг недоумевающе уставился на грека:

— Что?

— Яд, дурак! — Греку было не до хороших манер. Он страшно боялся, что опоздал. Все, на что он был сейчас способен, — это говорить не по-гречески, а по-видессиански. — Боргаз отравил его, как прежде отравил Оногона!

Посол Йезда стремительно вскочил на ноги, словно кошка, и яростно сжал кулаки.

— Ты лжешь, проклятый пес, гнусный червяк! Ты…

Вдруг Боргаз замер, как громом пораженный. На его лице проступило выражение полнейшего ужаса. Это длилось всего лишь миг — но тот жуткий миг будет потом преследовать Горгида до самой смерти. Йезда охватило белое пламя. Оно пылало ярче, чем костер, у которого собрались пирующие. Отчаянный вопль Боргаза оборвался. Пламя пожирало его изнутри. С каждым мгновением огонь разгорался все ярче. Посланник Вулгхаша корчился и бил руками и ногами, но от горящего тела не исходило жара. Не доносилось и отвратительного запаха паленого мяса. Магия Оногона не сумела спасти самого старого шамана, но она и после смерти старика защищала кагана. Боргаз своими руками приговорил себя к ужасной казни.

— Клятвопреступник! — закричал Толаи, новый шаман, сидевший в кругу старейшин клана. — Смотрите же, как клятвопреступник платит за обман и убийство!

Содрогаясь, Дизабул отполз от дымящихся останков того, кто несколько минут назад был его другом. Ариг застыл, ошеломленный страшным зрелищем. Но у Горгида не было времени даже испугаться по-настоящему. Он выхватил из рук Арига блюдо с горчицей и сунул под нос кагану.

— Пей! — крикнул он, чудом вспомнив это слово на языке аршаумов.

Аргун машинально повиновался и выпил половину. Он тут же перегнулся пополам, и его вырвало. Кислый запах рвоты перекрывал другой, более резкий: запах мышьяка. Горгид почти не обратил на это внимания. Смерть Боргаза уничтожила последние сомнения насчет яда, если они еще оставались.

Аргун уперся коленями в землю. Он дотронулся до своих ног, словно они потеряли чувствительность. Горгид стиснул зубы. Если яд успеет дойти до сердца, каган умрет.

— Пусть он все время сидит! — рявкнул грек Аригу. Тот подскочил поближе к отцу и помог ему сесть, поддерживая за плечи.

Врач жестом подозвал Толаи. Шаман, запыхавшись, подбежал. Это был невысокий человек лет сорока с густым, на удивление сильным голосом. С помощью Арига, служившего переводчиком, Горгид спросил у шамана:

— У тебя есть снадобья, укрепляющие сердце?

Грек едва не закричал от радости, когда Толаи ответил:

— Чай из сушеных цветов лисичьих рукавиц.

— То, что надо! Немедленно завари и тащи сюда!

Толаи метнулся исполнять приказ. Горгид сунул руку под тунику Аргуна. Живот кагана уже похолодел. Грек яростно выругался сквозь стиснутые зубы. Аргун, который минуту назад только удивлялся, уже начал сердиться. Несмотря на действие яда, мозг жертвы безупречно работал до самого конца.

Дизабул нерешительно приблизился к отцу и преклонил колени. В глазах молодого принца блестели слезы. Нарушая все обычаи аршаумов, он взял отца за руку.

— Я страшно ошибся, отец, прости меня, умоляю, — проговорил он.

Ариг зарычал на младшего брата. Горгид догадывался, сколько сил стоило такое признание гордому принцу. Прежде чем Аргун успел ответить Дизабулу, пять или шесть наложниц с плачем подбежали к своему повелителю. Аргун громко закричал им, чтобы убирались, и проворчал, обращаясь к Аригу:

— Последнее, что мне сейчас нужно, — это стадо воющих баб.

— Он будет жить? — спросил Гуделин Горгида. Неожиданно чиновник преисполнился к греку глубочайшего уважения.

Врач щупал пульс кагана и не ответил. Пальцы приносили недобрые вести — пульс слабел.

— Толаи! — заорал грек. — Быстрее, ты, сын вшивого козла!

Горгид обозвал бы шамана и похуже, если бы только знал как, — лишь бы заставить его прибежать быстрее.

Тяжело дыша, примчался Толаи. Он нес дымящуюся чашку с двумя ручками.

— Давай! — Грек вырвал чашку у него из рук. Шаман не возражал. Сам целитель, Толаи с первого взгляда узнал родственную душу.

— Фу, горький, — произнес Аргун, когда грек поднес чашку к его губам, однако безропотно выпил до дна. Ощутив тепло напитка, каган вздохнул.

Горгид снова схватил его за запястье. Чай из лисичьих рукавиц оказался в этом мире не менее сильнодействующим средством, чем в Греции. Удары сердца кагана стали размеренными, зазвучали сильнее и четче.

— Проверь, далеко ли пошло онемение, — приказал Горгид шаману.

Толаи повиновался без возражений.

— Здесь. — Он указал пальцем на живот. Яд продвинулся выше ног, но незначительно.

— Если он умрет, — проговорил Ариг ледяным от ненависти голосом, — на его могиле принесут в жертву не коня, а тебя, Дизабул. Если бы не ты, проклятый Боргаз давно бы уже с позором был изгнан из нашей земли.

Погруженный в печаль, Дизабул только покачал головой. Аргун сурово взглянул на своего старшего сына.

— Я вовсе не собираюсь умирать, сын. — Каган повернулся к Горгиду. — Как мои дела, целитель?

Врач прощупал живот больного. Мышьяк не продвинулся дальше. Об этом грек и доложил кагану.

— Да, я и сам чувствую, — согласился Аргун. — Ты, кажется, кое-что знаешь об этом проклятом яде, а? Как он действует? Смогу ли я ходить? — Каган поднял брови. — Клянусь духами ветров! Получу ли я назад свою игрушку? Я не слишком часто пускал ее в ход в последнее время — не так часто, как бывало прежде, — но мне будет ее сильно не хватать!

Грек только покачал головой, не зная, что ответить. В его практике не часто встречались люди, которые блевали мышьяком. Делать точные прогнозы было сложновато. Что касается главного, то Горгид не был уверен даже в том, что Аргун выживет. По правде говоря, у Горгида просто не нашлось пока времени подумать над этим.

Ланкин Скилицез принес шерстяной плащ, длинный кафтан и черную шелковую шапочку и разложил их перед каганом.

— Что ты тут трясешь грязным тряпьем? — резко спросил Горгид. — Не приставай с ерундой!

— Извини, — сказал видессианский офицер вполне искренне. Как и Гуделин, он смотрел теперь на Горгида совершенно другими глазами. — Я думал, тебе будет любопытно на это взглянуть. Это все, что осталось от Боргаза.

— О-ох! — Горгид снова пощупал пульс Аргуна. Сердце билось сильно и уверенно. — Принеся, пожалуйста, еще настойки, если тебе нетрудно, — обратился грек к Толаи.

Ариг улыбнулся, переводя эту фразу. Он достаточно хорошо успел узнать Горгида. Врач вернулся к своему обычному вежливому тону — добрый знак.

Горгид добавил:

— И несколько теплых одеял, будь добр. Нужно согреть его, особенно ноги.

Горгид остался с Аргуном, чтобы наблюдать за его состоянием. Около полуночи грек понял, что победил. Холод начал отступать — медленно, но верно. Когда небо на востоке посветлело, каган уже чувствовал, как кровь пульсирует в ногах, хотя ступни оставались еще вялыми.

— Иди спать, — сказал Аргун греку. — Не думаю, что ты сможешь сделать для меня что-нибудь еще. А если ты хотя бы раз ткнешь пальцем меня в живот, я сверну тебе шею.

Веселый огонек горел в глазах кагана. Врач зевнул так, что едва не вывихнул челюсть.

— Разбуди меня, если что-нибудь случится, — попросил он Толаи.

Шаман торжественно кивнул.

Растолкав Скилицеза и Гуделина, дремавших у костра, Горгид поспешил с ними к юрте, где размещалось видессианское посольство.

— Я лично рад, что старый Аргун выбрал союзниками нас, а не йезда, — сказал чиновник.

Скилицез хмыкнул.

— Счастлив это слышать.

Гуделин осторожно огляделся вокруг, чтобы убедиться, что здесь никто больше не понимает по-видессиански.

— Я просто подумал: выбери он Боргаза, я мог бы сотворить глупость… Составить… э-э… какую-нибудь речь… Ну, достаточно вескую, дабы понудить его изменить решение… — Толстый бюрократ многозначительно похлопал себя по увесистому животу. — Мне почему-то кажется, что я сгорел бы не так быстро, как Боргаз. Слишком много жирка! — Он содрогнулся при одной только мысли об этом.