"Мечи легиона" - читать интересную книгу автора (Тёртлдав Гарри)

Глава вторая

Лагерь аршаумов проснулся с первыми лучами солнца. Двое неугомонных фехтовальщиков уже принялись за дело. Клинки ярко сверкали в утреннем свете, сталь звонко ударялась о сталь. Виридовикс испустил громкий вопль и, заставив меч описать полукруг, нанес удар сбоку. Горгид пригнулся и шагнул вперед, нанося своему противнику быстрый колющий удар. Острие короткого римского гладия остановилось в нескольких дюймах от груди кельта.

— Чтоб тебе провалиться, пес! — пропыхтел Виридовикс, откачнувшись назад и широко разводя руками в знак поражения. Обтерев от пота веснушчатое лицо и смахнув с глаз мокрую прядь медно-рыжих волос, кельт добавил: — Гляди ты, нахватался хитрых приемов!

Горгид, сощурившись, глядел на него.

— Ты уверен, что не сам научил меня всему этому?

Зеленые глаза Виридовикса заискрились весельем.

— Говоришь, я тебя и выучил, на свою голову? Ха! У тебя хватило ума воспользоваться добрым уроком, а это главное. Для старого пердуна ты машешь этой железкой совсем неплохо, — добавил кельт — нарочно, чтобы посмотреть, как Горгид злится.

Горгид был человеком без возраста; его худощавое тело оставалось жилистым и выносливым, а на лице еще не проступили морщины. То, что ему уже минуло сорок, выдавала лишь седеющая бородка, которую грек отрастил в последнее время.

— Гляди, не лопни от гордости. Ты ненамного моложе меня, — резко парировал Горгид.

Ухмылка Виридовикса стала еще шире. Он пригладил волосы и расправил великолепные рыжие усы, свисавшие почти до плеч. Ни единого седого волоска, чистая огненная медь!

— Хвастай, хвастай, — кисло промолвил грек. — Но мы оба гораздо чаще просыпаемся по ночам, чтобы сбегать по нужде, чем несколько лет назад. Попробуй отрицать, если посмеешь!

— Вот удар точно в цель! — ответил Виридовикс. — А вот и еще один — для тебя!

Он пружинисто прыгнул вперед. Врач едва успел схватить меч, чтобы отразить выпад кельта. Удар оказался так силен, что выбил из рук Горгида короткий меч — подарок Гая Филиппа. Старший центурион полагал, что гладий никогда не понадобится греку, и преподнес врачу оружие «на всякий случай».

Гладий, крутясь в воздухе, отлетел в сторону.

— И все же это было совсем неплохо, — заметил Виридовикс, вытаскивая меч Горгида из земли. — Я хотел хлопнуть тебя по ребрам плашмя.

— Я должен был удержать меч. — Горгид сжал и разжал пальцы правой руки. Пальцы онемели. — Ну у тебя и лапища, ты, зверюга!

У Горгида хватило честности признать победу за кельтом, но не приправить похвалу острым перцем грек не мог.

— Чтоб тебя бросили воронам, гречишка. — Виридовикс надулся с притворным возмущением.

Утро выдалось довольно прохладным. Лагерь уже просыпался. Одни кочевники запрягали низкорослых степных лошадок, расчесывали им гривы и хвосты; другие сворачивали шатры и наматывали их на шесты.

Иные сидели кружком у костра, готовя завтрак. Кочевники смешивали с водой сухую простоквашу и хлебали густую, безвкусную жидкость. Кое-кто жевал длинные полосы вяленой баранины или козлятины. Несколько человек жарили на копьях колбасу из конского мяса.

Но далеко не все в это утро наелись досыта. Припасов осталось не так много, и восполнить их было неоткуда.

Конные патрули возвращались в лагерь, потирая усталые после тяжелой дозорной ночи глаза. Навстречу им скакала смена.

Аршаумы ворчали — им не нравились строгие дозоры, установленные их каганом. Предки аршаумов разбили косматых хаморов и отбросили их на восток от великой реки Шаум! Это случилось полвека назад. Почти никто из аршаумов не верил, что хаморы посмеют встать у них на пути.

Однако, несмотря на ропот, аршаумы были воинственным народом. Горгид с Виридовиксом оказались в это утро не единственными, кто упражнялся с оружием. Кочевники метали в цель короткие копья — пешими и с седла; стреляли из луков в подброшенные вверх куски ткани или поставленные на землю круглые щиты. Двойные луки из рога дикого барана, с тугой тетивой, сплетенной из конских сухожилий, посылали длинные зазубренные стрелы. Такие стрелы легко пробивали насквозь и деревянный щит, обтянутый кожей, доспех из жесткой вываренной кожи, и даже кольчугу.

Рядом с друзьями щелкнула, сорвавшись, тетива лука, послав в воздух шальную крутящуюся стрелу.

— Выше голову! — закричал аршаум. Все вокруг бросились на землю.

— Зачем вопить всякую ерунду? — осведомился Виридовикс у Горгида. — Разъясни-ка мне эту загадку, милый всезнайка.

— Он кричал это для тебя, — с удовольствием ответил врач. — Ведь ты всегда все делаешь наоборот.

— Увидишь, настолько ли я глуп, чтобы еще хоть раз обратиться к тебе за объяснением, — обиделся Виридовикс.

Рядом со спорщиками бились на кулаках. Один кочевник, перелетев через плечо своего противника, с шумом упал в грязь. Рядом обменивались ударами несколько пар фехтовальщиков. Аршаумы предпочитали любому другому оружию кривые сабли. Ятаганы с утяжеленным острием были удобны при стремительном рубящем ударе с седла, но не слишком годились для пешего боя.

— Хватит на сегодня? — спросил Горгид, вложив меч в ножны.

— Пока достаточно.

Они принялись бродить по лагерю и остановились возле самой странной пары соперников в лагере. Ариг, сын Аргуна, обменивался яростными ударами сабли с Батбайяном, сыном Таргитая. Клинки сверкали серебром в быстром танце. Оба соперника были сыновьями каганов. На этом их сходство и заканчивалось.

Ариг — типичный аршаум: худощавый, стройный, гибкий, смуглый; широкие скулы, раскосые глаза, приплюснутый нос. На верхней губе и подбородке у него росло лишь несколько волосков.

Батбайян — хамор: широкоплечий, крепко сложенный, с густой курчавой бородой, скрывающей его жесткое широкое лицо, с кривым носом. Он казался бы красивым молодым человеком, если бы не безобразное красное отверстие на месте выжженного левого глаза.

Прожив несколько недель в лагере аршаумов, Батбайян преодолел страх перед ними и, в свою очередь, сумел заслужить их уважение. Крепкое телосложение позволяло ему рубить саблей и стрелять из лука лучше, чем большинство аршаумов, и то, что сейчас он отступал под натиском Арига, говорило лишь о том, что его противник был быстр, увертлив и хитроумен, как атакующая змея.

— А, чтоб тебя взяли духи ветров! — выругался Батбайян на своем гортанном языке, снова отступая. — У меня только один глаз! Никак не могу толком рассчитать расстояние.

Ариг ухмылялся, как хищник, подкрадывающийся к добыче.

— Дружище! Варатеш и его банда не обратят внимания на твои стоны.

Удары аршаума, казалось, сыпались со всех сторон одновременно. Внезапно Ариг уставился на свою правую руку — она была пуста. Его сабля лежала на земле. Батбайян прыгнул вперед и наступил на нее ногой, а после похлопал Арига по груди клинком.

Наблюдавшие за боем зрители гикнули, когда роли внезапно переменились.

— Ах ты, паршивый сын козла! — сказал Ариг, однако без всякого гнева. — Ты поймал меня в ловушку!

Батбайян только кивнул.

Полгода назад он был еще почти мальчишкой, ребячески болтливым, веселым и любопытным. За эти дни он стал мужчиной. Говорил он редко, а нечастая хмурая улыбка никогда теперь не шла дальше губ.

— Бедный парень, — шепнул Виридовикс Горгиду. — Жаль, что ты не можешь вылечить его душу, как сделал это с моим полумертвым телом.

— Ран души я не целю, — ответил врач. И признался: — Да и вообще, когда я нашел тебя, первая моя мысль была такой: теперь мне придется увидеть еще и это!

— Что — «это»?

— Как ты умираешь.

— Хорошо, что ты этого не увидел. Иначе мой дух преследовал бы тебя стенаниями, назойливый, как баньши.

— Ничего удивительного, если твой баньши будет подобен тебе.

— Почему мы не двигаемся вперед? — спросил Батбайян. — Почему стоим на месте?

Не дожидаясь ответа, он повернулся к Аригу спиной и отправился готовить своих лошадей к дневному переходу.

Ариг покачал головой:

— Этот парень пройдет сквозь пламя, лишь бы отомстить.

Аршаумы знали о кровной мести Батбайяна и сочувствовали ей. Но Виридовикс тревожно вздрогнул, наклонился к уху Арига и тихо проговорил, стараясь, чтобы молодой хамор не услышал:

— Не говори при нем о пламени. Пламя Авшара поймало в страшную ловушку его и остальных… Он никак не может избыть этот ужас.

Кельт и сам содрогнулся, вспомнив высокие, прямые, как стрелы, языки колдовского пламени, извивающиеся над степью по велению Авшара.

Холодный и сдержанный, как подобает кочевнику, Ариг скрывал любые добрые чувства под маской равнодушия. И если хоть какие-то эмоции и позволяли себе прорваться наружу, Ариг неизменно добавлял: «Проклятие, это Видесс сделал меня мягким, словно каша».

Но сейчас сын кагана только прикусил губу и признал:

— Я забыл об этом.

Но вот все шатры свернуты и навьючены на лошадей. Все — за исключением того, где обитали Ланкин Скилицез и Пикридий Гуделин — послы Туризина. Скилицез давно уже был на ногах. Сейчас рослый имперский офицер с мрачноватой насмешкой наблюдал за своим спящим товарищем по путешествию. Всунув голову в шатер, Скилицез проревел ужасным голосом:

— Соня! Подъем! Ты что, собрался провести весь день под одеялом?

Гуделин неловко вскочил, напялил тунику задом наперед, а пояс застегнул кое-как. Потирая сонные глаза, чиновник нахмурился. Его появление было встречено развеселыми воплями.

— Ну ладно, ладно. Я здесь, — сердито проговорил он. Гуделин и Скилицез цапались, как кошка с собакой, всю дорогу. — Что, не нашлось других способов меня разбудить?

— Нет, — лаконично ответил Скилицез. Офицер был большой редкостью — немногословным видессианином.

Ворча, Гуделин принялся сворачивать шатер. Он делал это так медленно и неловко, что Скилицез, демонстративно хмыкнув, все-таки пришел ему на помощь.

— Неуклюжий олух, — проговорил он почти дружелюбно, свернув шатер и приторочив его к седлу.

— Кто неуклюжий олух? Я? — Гуделин выпрямился во весь рост, что, впрочем, не произвело на Скилицеза должного впечатления. — Я не создан для полевой жизни, но это не повод для насмешек. — Поймав взгляд Горгида, чиновник добавил: — У этих вояк чересчур узкий взгляд на вопрос о том, что в жизни важно, а что второстепенно. Не так ли?

— Несомненно, — ответил грек, садясь в седло. На его лице показалась едва заметная улыбка, а голос прозвучал чуть-чуть самодовольно. Самую малость; но достаточно, чтобы Гуделнн обиделся и скорчил одну из наиболее выразительных своих гримас.

Здесь, в бескрайней степи, Гуделин — несравненный мастер дворцовой интриги — и впрямь чувствовал себя не в своей тарелке.

Несколько секунд Гуделин тщетно пытался пригладить и заострить клинышек своей бородки, но затем сдался. Взобравшись на коня, бюрократ похлопал себя по брюшку — все еще толстому, даже после целого года, проведенного в путешествии.

— Кстати, я не опоздал к завтраку? — осведомился он.

Скилицез закатил глаза к небу. Виридовикс протянул Гуделину кусок мяса. Чиновник глянул саркастически:

— Что это за… э-э… деликатес?

— Всего лишь полужареное мышиное мясо, — отозвался кельт, ухмыльнувшись. — Прошу прощения. Последнюю колбаску я уже сожрал.

Гуделин стал бледно-зеленым.

— Не знаю, по какой это причине я вдруг потерял аппетит? Должно быть, что-то с погодой… Хотя, безусловно, прими, мой друг, сердечную благодарность за твою несравненную щедрость.

Гуделин вернул мышь Виридовиксу.

— В таком случае — вперед! — Скилицез подхлестнул Гуделина этими словами, как кнутом. Но когда Гуделин тронул поводья, офицер доверительно признался Горгиду: — У меня тоже припасы закончились. Нам бы сделать остановку и поохотиться.

Грек наклонил голову в знак согласия.

— Кочевники иной раз питаются кровью лошадей, — сказал Горгид.

Он не думал, что эти слова будут приняты всерьез. Самая мысль о подобном казалась греку отвратительной. Однако Скилицез ответил просто:

— Так поступают, когда положение безвыходное. Лошади утомляются и болеют.

Армия Аргуна продвигалась на юго-восток. Лохматые степные лошадки — не слишком приглядные на вид, но выносливые и крепкие, как железо, — оставляли позади одну сотню миль за другой.

Горгид благословлял влажную землю и густую весеннюю траву. Через месяц-другой конники начнут поднимать густое удушающее облако пыли.

На западе серебряным зеркалом сверкало море Миласа. А степь оставалась все тем же унылым морем травы, по которой перекатывались волны. Необъятные степные пространства тянулись от границ Видесса далеко на запад — дальше, чем могло охватить человеческое воображение. Этот ландшафт казался Горгиду скучным и монотонным. Врач вырос среди бесконечного разнообразия природы материковой Греции — горы и долины, солнечное море, темные под густыми кронами деревьев плоскогорья… И любую из долин можно было пройти за полдня.

Виридовиксу же степные просторы казались не столько скучными, сколько угнетающими. Леса его родной Галлии давали чувство защищенности. Мир кельта был уютным, закрытым. Степи заставляли человека чувствовать себя незначительным, крошечным — насекомое, ползущее по плоскому подносу.

Виридовикс ехал, окруженный кочевниками, — другие люди кое-как прикрывали кельта от пугающей обнаженной бесконечности. То и дело кельт всматривался в южный горизонт в надежде увидеть Эрзерум — пики, отделяющие Пардрайю от Йезда.

— Когда-нибудь настанет светлый день, и я их увижу, — говорил Виридовикс Батбайяну. — Человеку необходимо знать, что этой ужасной плоской степи когда-нибудь настанет предел.

— Почему? — Батбайян привык к открытой степи, как Виридовикс — к сокровенным лесным тропам. Другие кочевники тоже недоуменно покачивали головами, удивляясь странным привычкам Виридовикса.

Батбайян присоединился к тому десятку видессианских солдат что сопровождали посольство из Присты в Аршаум. Если не считать Виридовикса и Скилицеза, кроме этих десяти солдат во всей армии Аргуна не нашлось бы больше никого, кто говорил бы на языке хаморов. Их командир, Агафий Псой, был по рождению видессианин, но годы, проведенные на краю Пардрайи, научили его языку степняков.

— Местность не имеет значения, — высказался Агафий с цинизмом старого вояки, — другое дело — ублюдки, которые здесь живут. От них-то все неприятности.

Виридовикс расхохотался во все горло:

— Ну вот! А я-то думал, что наконец избавился от Гая Филиппа. Но нет — его тень выскочила там, где я меньше всего ожидал ее встретить.

Псой ничего не знал о римлянах и только недоуменно моргнул.

— Что тут за тарабарщина? — вмешался кто-то на языке аршаумов.

Виридовикс повернул голову. Каган Аргун и его младший сын Дизабул приближались к видессианским послам. Люди Шаумкиила говорили на мягком, шипящем языке; грубоватая гортанная хаморская речь резала им слух.

Однако Аргун шутил. Каган вообще предпочитал управлять людьми с помощью шуток и уговоров и редко прибегал к грубости и лжи.

Кельт перевел Аргуну разговор — насколько сумел. Он уже неплохо понимал язык аршаумов, но говорить на нем давалось Виридовиксу нелегко.

— А ты что об этом думаешь, Красные Усы? — спросил Аргун.

Пышные усы экзотического цвета поражали воображение кагана. У самого Аргуна росло на верхней губе всего несколько волосков.

— Я? Я — делать это в обратную сторону. Люди есть люди. Везде. Пейзаж — он меняет очень много.

— Что-то в этом есть, — кивнул и Аргун.

— Как ты можешь так говорить, отец? — воскликнул Дизабул. Его красивое лицо дернулось в усмешке. — Он так плохо говорит на нашем языке, что его почти невозможно понять. — С улыбкой превосходства Дизабул повернулся к Виридовиксу. — Правильно было бы так, чужеземец: «Я бы сказал наоборот: люди есть люди… «и так далее.

— Благодарю, — отозвался галл; однако подумал совершенно иное.

Дизабул был своего рода ошибкой Аргуна. Все желания юного принца исполнялись немедленно. Результат был понятен и легко предсказуем. Дизабул терпеть не мог своего старшего брата и всех, кто связан с ним.

— Испорчен, как рыба, пролежавшая неделю на солнце, — пробормотал Виридовикс по-кельтски.

Аргун укоризненно покачал головой:

— Лучше толковые речи от старой овечьей шкуры, чем злость и глупость, обернутые в красивые меха.

— Что ж, давай, слушай и хвали его! — буркнул Дизабул. Он вспыхнул даже от мягкой критики. — Я не желаю терять на него времени.

Он дернул поводья своей лошади и ускакал прочь. Горгид, погруженный в беседу с шаманом Толаи, бросил на Дизабула беглый взгляд. Он проводил глазами красивого юношу так, как другой мужчина посмотрел бы на хорошенькую женщину. Грек слишком хорошо знал, что юный принц — капризный, вспыльчивый, самовлюбленный мальчишка. Но простая внешняя привлекательность иной раз заставляли Горгида забывать об этом.

Неожиданно Горгид понял, что пропустил мимо ушей последнюю фразу Толаи.

— Прости, я не расслышал. О чем ты говорил сейчас?

— Когда будет достаточно тепло и появятся лягушки, я приготовлю одно снадобье. Возможно, оно снимет онемение с ног Аргуна. Дня три-четыре — и, я думаю, можно начинать.

Как всегда, когда дело касалось медицины, грек проявлял заинтересованность.

— Мне нужно девять лягушек, — объяснил шаман. — Я отрежу им головы. Из их тел вытечет желтая жидкость, которую надлежит смешать в горшке с вытопленным козлиным жиром. Горшок следует закрыть и на один день оставить на солнце, а на одну ночь — на огне. Затем взять мягкую кисточку и смазать онемевшее тело. Обычно такое масло помогает.

— Никогда раньше не слышал, — честно признался Горгид. При мысли о подобном лекарстве его одолела легкая тошнота. И тут еще одна мысль пришла ему в голову: — Хорошо, что Аргун — не хамор. Иначе он не подошел бы к такому лекарству и на сто шагов.

Толаи хрипло засмеялся:

— Что правда, то правда. Еще одно подтверждение тому, что «косматые» не могут считаться полноценными представителями человеческой расы.

— Завтра начнем охотиться, — объявил Аргун, сидя у костра и поглощая простоквашу. У некоторых аршаумов еще оставалось немного вяленого мяса, но большинство ели ту же сухую простоквашу.

— Давно пора. Пардрайя — глупое место! — сказал Ирнэк, вождь клана Черных Овец — самого крупного после клана Серой Лошади. Иногда эти два клана соперничали.

В глазах аршаума застыло недоумение. Вождь был умным человеком. То, что он увидел в Пардрайе, оставалось вне его понимания.

— Так быть не должно! Эта земля получает много дождя! Она в состоянии кормить большие стада. Больше, чем в Шаумкииле. Однако ничего подобного мы не видим. Завтра я уже забуду, как выглядит корова.

Остальные аршаумы сердито загалдели. Они рассчитывали по пути через Пардрайю к Йезду захватить несколько хаморских стад. Но с тех пор как армия перешла великую реку Шаум, она не встретила ни одного стада. Время от времени вылавливали отбившихся овец, коров или коз, однако ни разу не встретили большого стада. А ведь от таких стад зависела вся жизнь кочевников, подобно тому, как жизнь крестьян неразрывно связана с урожаем!

Если уж на то пошло, то и хаморов они не встречали тоже. Даже разведчиков, которым давным-давно полагалось бы висеть у Аргуна на хвосте. Аршаумы считали это признаком трусости.

— Что сделают «косматые», когда завидят наше приближение? — спрашивали аршаумы. И сами же отвечали: — Кто знает? У нас не будет возможности это выяснить.

Спутники аршаумов тревожились куда больше. Виридовикс по горькому опыту знал: Авшар отслеживает любые перемещения зачарованного галльского меча. Ни одно колдовство не могло причинить владельцу волшебного клинка какого-либо зла. Но сопротивление любой магии, в свою очередь, помогало князю-колдуну узнать о его местонахождении.

— Этот негодяй совсем не случайно забыл устроить нам торжественную встречу. Наверняка он что-то затевает, — говорил Виридовикс.

— Еще более тревожит то обстоятельство, — добавил Пикридий Гуделин, — что к нам не присоединяются большие отряды мятежных хаморов. Вряд ли им сладко живется под сапогом Авшара.

— Умная мысль! — одобрил Горгид. Он и сам размышлял о том же.

— Две причины, — сказал Батбайян. — Первая. Авшар правит через Варатеша. Варатеш — бандит, но из семьи кагана. Варатеш — добрый пес. — Единственный глаз молодого хамора презрительно сузился.

— Варатеш, конечно, ублюдок, но он нечто большее, чем просто собака на веревке у Авшара, — возразил Виридовикс. Время, проведенное в плену у Варатеша, научило кельта по-настоящему ценить таланты бандитского вожака.

— Я говорю то, что говорю, — ровным тоном проговорил Батбайян. Он посмотрел кельту прямо в глаза, как бы желая бросить ему вызов. Виридовикс только пожал плечами. — Так, — кратко бросил Батбайян. — Вторая причина. Хаморы боятся аршаумов больше, чем колдуна. Я сам был такой, пока ты не сказал мне о мести. Недовольные — есть, но аршаумы страшнее Авшара.

— Возможно, — согласился Скилицез. — К тому же у Авшара была целая зима, чтобы покончить с возмущением. Урок-другой — и теперь всякий дважды подумает, прежде чем проявлять недовольство.

— «Дважды подумает»? — переспросил Гуделин. — О, неужто ты решил состязаться со мною в искусстве плетения эвфемизмов, Ланкин? Неужели мы до сих пор будем именовать эту жестокую зиму «прохладной». Собор Фоса — «большим», горы Эрзерум — «всхолмлениями», а дикий ужас перед Авшаром — «задумчивостью»?

Скилицез криво улыбнулся:

— Что ж, это честно. Если уж говорить о преуменьшениях, то впредь можно именовать тебя «болтушкой».

Бюрократ зашипел, а его товарищи расхохотались.

Горгид заставил их снова стать серьезными:

— Но если Авшар нас атакует — каким образом мы окажем ему сопротивление?

— Будем сражаться, раздавим и убьем, — зарычал Батбайян. — Бросим его труп в степи, пусть его обглодают грифы. Иначе зачем Вридриш привел меня сюда?

— Разобьем его. Отлично! Но как? — настаивал грек. — Многие уже пытались сделать это, но пока что ни один не добился успеха.

Батбайян гневно посмотрел на грека. Молодой хамор жил одним — местью.

Скилицез проговорил:

— Аршаумы — лучшие воины, нежели хаморы, Горгид. И те и другие уверены, что это так. В этом залог победы.

— Авшару для победы вовсе не требуются хорошие воины, — возразил Горгид. — Вспомни Марагху! Вспомни степные битвы прошлой осенью, когда против Авшара выступил отец Батбайяна. Победу обеспечила магия, а не качества бойцов.

Повисло мрачное молчание. Никто не мог отрицать правоты грека. Да Горгид, как правило, и не ошибался. Наконец Виридовикс промолвил:

— Ну хорошо, сиятельный военачальник, мудрейший полководец и стратег величайший. Ты обозначил проблему. Надеюсь, у тебя имеется какое-либо решение? Или ты просто хочешь, чтобы мы все стали такими же старыми брюзгами, как ты?

— Убирайся к воронам, — раздраженно отозвался Горгид. — Откуда мне знать, как планируются битвы? Я — медик. Ты был крупным вождем у себя в Галлии. Как бы ты поступил?

Внезапно Виридовикс стал суровым.

— У меня нет ответа. Я сражался с ублюдком лицом к лицу. Ты знаешь, каков был результат.

Горгид проклял свой болтливый язык и начал было извиняться. Виридовикс отмахнулся от него:

— Вопрос был поставлен честно. А сейчас я собираюсь найти мой шатер и завалиться спать. Будем надеяться, что во сне меня посетит фея и подарит мне ответ.

— Хорошая мысль, — одобрил грек. У него тоже туманилось в глазах от усталости.

Но когда наступило утро, Виридовикс еще не нашел выхода из положения.

— Не повезло мне с феями! Должно быть, истрепали крылышки, пока летели сюда. Этот мир так далек от Галлии, — грустно проговорил кельт. Но тут же оживился.

Охота, объявленная вчера Аргуном, началась.

— А эти люди по маленькой не играют! — сказал Виридовикс Горгиду.

Часть огромной армии аршаумов, возглавляемая Аргуном, растянулась по степи длинной цепью с востока на запад. Другая, под командой Ирнэка, двинулась на юг. Около полудня люди Ирнэка отправились на соединение с крылом Аргуна. Цепи загонщиков ловили все, что попадалось на пути.

Хаморы не устраивали столь масштабной охоты. Батбайян был просто поражен.

— Это похоже на войну! — сказал он Аригу.

— Какой враг злее голода? — ответил Ариг. — Или ты любишь, чтобы кишки липли к хребтине?

Молодой хамор раздвинул губы в усмешке.

Аргун поднял штандарт высоко над головой. На острие копья развевался длинный черный кафтан — все, что осталось от предателя-йезда.

Завидев сигнал, воины двинулись вперед. Они били в барабаны, дули в деревянные и костяные свистки, гудели в рога. Прочие кричали во все горло, чтобы вспугнуть птиц и зверей.

Гарцуя на коне вместе с остальными загонщиками, Виридовикс откинул голову назад и испустил жуткий боевой клич.

— Ничего не могу сказать об этих бедных животных, — проговорил Горгид, содрогнувшись, — но меня ты напугал основательно!

— А толку-то? Что с тебя ваять, кроме клочка шкуры и нескольких дохлых костей? Гляди! Заяц!

Аршаум пустил в зайца стрелу как раз в тот момент, когда зверек высоко подпрыгнул в воздух. Сраженный, заяц упал на землю, несколько раз дернулся и затих. Кочевник наклонился с седла, схватил его за уши и бросил в мешок.

Виридовикс снова испустил дикий вопль.

— По крайней мере, я могу приносить хоть какую-то пользу. Не слишком-то хорошо я стреляю из лука.

— Я тоже, — проговорил грек. Хлопнув в ладоши, он прокричал несколько строф из Гомера и Эсхила.

Возможно, греческие классики сработали — еще один заяц выскочил из травы чуть ли не из-под ног у Горгида. Грек рубанул его мечом, но опоздал — зверек ускакал. Один из аршаумов насмешливо покачал головой и показал на свой лук. Грек коротко кивнул.

Рядом кто-то звонко заверещал: «Хонк! Хонк! «По траве метнулась тень. Двое кочевников помчались за нею по пятам. Затем тень внезапно взметнулась вверх, быстро взмахивая короткими сильными крыльями. На ярко-красном оперении головы и хвоста металлическим блеском вспыхнуло солнце.

— Фазан! — заулюлюкал Виридовикс. С десяток стрел пронзили птицу. У галла едва не текла изо рта слюна.

— Хорошо бы потушить его, нашпиговать грибами и тмином, затем снять лишний жир, добавить масла…

— Помни, где находишься, — остановил его Горгид. — Радуйся, если удастся его хотя бы поджарить.

Приунывший Виридовикс кивнул.

Один аршаум вскрикнул от неожиданности, а его лошадь в ужасе заржала, когда на охотника набросился огромный дикий кот. Зверь цапнул когтями по боку лошади, вонзил зубы в бедро загонщика и исчез прежде, чем ошеломленные аршаумы успели что-либо сделать. Ругаясь на чем свет стоит, кочевник обмотал рану чистой тряпицей и продолжил путь. Он делал вид, что не обращает внимания на насмешки окружающих. Горгид напомнил себе о том, что надо будет взглянуть на рану, когда охота закончится. Укусы животных почти всегда воспаляются.

Охотники с плеском перешли маленькую холодную речку и подняли в воздух сотни уток и гусей. Стрелы полетели в добычу. Виридовикс жадно схватил подстреленного одним из аршаумов жирного гуся — тот шлепнулся неподалеку от кельта.

— Я его никому не отдам! — грозно заявил Виридовикс, словно бросая вызов всей Вселенной. — Хорошее темное мясо. Свежее, мягкое. Ну, — добавил кельт, посмотрев Горгиду в глаза, — я с удовольствием поделюсь им с кем-нибудь… если кто-нибудь прекратит насмехаться надо мной.

— Похоже, я обречен умереть с голоду, — фыркнул грек.

Гуделин торжественно произнес:

— Если ты, о чужеземец, ищешь похвал, то я с удовольствием составлю достойный панегирик твоим достоинствам в обмен на ножку этой сочной птицы. — Гуделин принял соответствующую позу, что стоило ему, неопытному наезднику, немалых усилий, и принялся декламировать: — О взлелеянный Фосом чужеземец, храбрейший воин, прославленный подвигами и не ведающий колебаний…

— Заткнись, Пикридий, — оборвал его Скилицез. — Ты толще этой чертовой птицы и жирнее гусиного жира.

Не позволив себе смутиться и даже не запнувшись, бюрократ продолжал импровизировать. Он слишком хорошо знал, что «панегирик» злит Скилицеза.

— Хотел бы я, чтобы их поймали побольше, — проговорил Горгид. — Столько упустили!

— Поймаем! — обещал Ариг и махнул рукой. — Видишь? Толаи уже приготовился. Как только мы поднимем достаточно большую стаю…

В обычные дни Толаи носил меховую шапку, тунику из мягкой замши, тяжелую куртку из овчины, кожаные штаны и сапоги из выделанной кожи — и ничем не отличался от остальных кочевников клана. Однако сегодня Толаи красовался в облачении шамана. Длинная разноцветная бахрома покрывала его одежду. Некоторые полоски бахромы были завязаны в узелки, чтобы поймать злых духов, другие болтались свободно. Страшная деревянная маска, обтянутая кожей и раскрашенная, закрывала лицо. Когда шаман мчался на коне, он представлял собой жутковатое зрелище. Только сабля, висевшая у него на поясе, выдавала в нем человека, а не демона.

Завидев Толаи, Скилицез очертил на груди большой круг и пробормотал молитву. Горгид уловил: «… и избави меня от волхвования языческого». Неустрашимый перед лицом любой другой опасности, Скилицез — глубоко верующий видессианин — весьма подозрительно относился к религии других народов.

Горгида это рассмешило. Но потешался он вовсе не над Скилицезом. Ведь и сам Горгид питал недоверие к магии любого сорта. Магия вопиюще противоречила тому рационализму, с которым Горгид привык смотреть на мир еще с той поры, когда был безусым юнцом. То обстоятельство, что грек сумел воспользоваться магией при исцелении больных, отнюдь не помогало ему чувствовать себя легко и свободно в присутствии колдунов.

Должно быть, последнюю мысль грек высказал вслух. Виридовикс тотчас же отозвался:

— Естественно. Ведь этот мир для нас совсем новый. Или ты ничего не изволил заметить, слишком увлеченный своим царапанием по пергаменту? Знаешь что? Лично я принимаю вещи такими, как они есть. Так оно лучше, чем ломать себе голову да гадать: откуда все взялось, да почему это так, а не иначе…

— Хочешь быть кочаном капусты — пожалуйста, путь свободен, — резко ответил Горгид. — Что до меня, то я хочу прежде всего понять причину вещей.

— Кочан капусты? Ну ладно, по крайней мере ты признал, что у меня есть голова. Стало быть, ты относишься ко мне лучше, чем притворяешься. — Виридовикс проказливо усмехнулся. Гуделин дразнил Скилицеза помпезными выходками, а Виридовикс Горгида — легкомыслием и беспечностью.

Мимо всадников пронеслось стадо диких ослов. Эти животные напоминали бы небольших лошадей, если бы не хвосты, почти не покрытые шерстью, и короткие жесткие гривы. Рядом со стадом бежали три волка — сейчас хищники были не охотниками, а скорее добычей. Завидев аршаумов, волки метнулись прочь с такой скоростью, словно повстречали степной пожар.

Лошади перевалили через маленький холм и поспешили к другому ручью. Барабанное цоканье копыт снова подняло в воздух целую тучу куликов, уток, гусей и лебедей. Воздух наполнился хлопаньем крыльев. С десяток птиц упало, пронзенных стрелами, — кочевники стреляли с большого расстояния. Но снова Горгиду показалось, будто вся стая счастливо избежала стрел.

Горгид увидел, как дьявольская маска Толаи повернулась к Аргуну. Каган резко взмахнул рукой. Шаман начал нараспев читать заклинание, плавно поводя обеими руками; свою лошадь Толаи направлял обоими коленями. В том мире, где родился грек, всаднику при этом нелегко было бы оставаться в седле. Но аршауму такую задачу облегчали стремена.

Как только заклинание набрало силу, над ручьем забурлили темные облака. Они возникали из полной пустоты, поскольку небо оставалось чистым, без единого облачка. На птиц внезапно обрушился сильный ливень. Прошло всего несколько секунд с тех пор, как стая поднялась в воздух, — и вот потоки воды бросили птиц на землю. Горгид слышал отчаянное кряканье перепуганных уток. Птичий гвалт перекрыл даже шум колдовского дождя.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Птицы лежали по берегам ручья. У некоторых были сломаны крылья, другие захлебнулись в потоках воды. Многие находились еще в состоянии парализующего ужаса.

Радостно крича и славя Толаи, кочевники бросились на добычу. Они оглушали птиц древками копий, рубили саблями, пронзали стрелами.

— Ах, жареная уточка! — восторженно возопил Гуделин, хватая здоровенного селезня с зелеными крыльями. Гордо вскинув голову, бюрократ добавил: — Не слыхать тебе теперь от меня панегирика, о чужеземец!

— Вот уж о чем горевать не стану! — парировал кельт.

Скилицез коротко фыркнул.

Всадники мчались вперед, разбрызгивая лужи жидкой грязи — все, что осталось от колдовского ливня.

Бросив взгляд на солнце, склонявшееся к западу, Аргун передал приказ:

— Охоту нужно закончить при дневном свете.

Слова кагана разнеслись по цепи охотников. Затем Горгид услышал радостные крики — вторая половина армии под командованием Ирнэка показалась на горизонте. Передвигаясь с безошибочной точностью, какую дает только многолетний опыт, всадники на флангах помчались галопом, закрывая бреши в цепи охотников.

Кольцо все теснее сжималось вокруг загнанной добычи. Волки, лисицы, дикие кошки, зайцы, олени, дикие ослы, овцы, несколько коров и коз — всех объединила паника, все были едины в общем страхе перед людьми.

Кочевники без устали осыпали зверей стрелами, срывая один колчан, притороченный к седлу, за другим. Шум, производимый загонщиками, смешался с криком раненых животных. Кругом кричали, пищали, ржали, выли, мычали — какофонию невозможно было передать словами.

Обезумевшие животные делали то, чего при обычных обстоятельствах не сделали бы никогда. Одни метались из стороны в сторону в поисках спасения. Некоторые в отчаянии бросались на дико кричащих охотников.

Крупный олень прыгнул между Горгидом и Виридовиксом и исчез, покрывая расстояние огромными скачками. Ариг быстро повернулся в седле и пустил ему вдогонку стрелу, но промахнулся.

Сквозь кольцо загонщиков пробилось стадо онагров — на волю вырвалась примерно сотня диких ослов. Другие животные бросились в образовавшуюся брешь.

Дикий осел с размаха налетел на лошадь Агафия Псоя и опрокинул ее. Видессианский офицер успел соскочить с падающей лошади и сумел увернуться от скачущего на него во весь опор онагра. Агафия спасли только его многолетний опыт и знание степной жизни. Он метался, уклоняясь от мчащихся на него животных, и орал во все горло, пытаясь испугать их, чтобы они принимали его за препятствие, которое нужно обойти. В противном случае они в паническом бегстве затоптали бы его.

Один аршаум подобрался ближе к Псою. Агафий вскочил на коня позади кочевника.

Грек сумел избежать столкновения с онаграми. Честно говоря, Горгид не ожидал от себя такой прыти в управлении конем.

Он уже поздравлял себя с удачей, когда услышал предостерегающий крик Батбайяна. Повернув голову, грек заметил огромного волка — косматого вожака стаи. Оскалив страшную пасть, зверь прыгнул прямо на человека. Месяцы тренировок с оружием доказали свою необходимость — не успев еще толком ни о чем подумать, Горгид выбросил вперед руку с мечом, направив острие прямо в рычащую морду. Однако лошадь Горгида в ужасе попятилась, и выпад пропал впустую. Гладий прочертил по морде зверя кровавую полосу и едва не задел горящий злобой левый глаз.

Волк яростно взвыл и прыгнул снова. Мимо щеки Горгида свистнула стрела. Она прошла так близко, что он ощутил дуновение ветерка. Стрела впилась между ребер волка. Рухнув, зверь стал яростно грызть выступавшее из тела древко стрелы. Кровавая пена показалась в уголках его рта и ноздрей. Еще две стрелы пронзили скорчившегося на земле зверя, он дернулся и замер.

— Хороший выстрел! — крикнул Горгид, оглядываясь по сторонам, чтобы увидеть, кто выпустил первую стрелу.

В ответ ему махнул Дизабул. Грек попытался прочитать выражение лица красавчика принца, но так и не сумел. Затем Дизабул заметил серую лисицу и пришпорил коня, хватая на скаку стрелу.

— Ну и что ты об этом думаешь? — осведомился Гуделин. И заговорщически подмигнул Горгиду. Чиновник был весел и болтлив, хотя лицо его посерело от пыли, по которой бежали ручейки пота.

— Ты о чем — спросил грек. Его мысли все еще были поглощены охотой.

— А, не строй из себя невинного младенца, — ответил Гуделин. Он обладал чисто видессианским даром видеть неискренность. — Скажи мне, думал ли ты о том, что стрела предназначалась вовсе не волку, а тебе?

Горгид покачал головой. Конечно, у Дизабула не было причин относиться к нему с большой теплотой. Юный принц поддерживал Боргаза, а Горгид сорвал коварный план йезда и помешал тому отравить Аргуна. Гордость Дизабула была ранена. Кроме того, Дизабул вполне мог бы стать каганом, если бы Аргун умер…

Поразмыслив надо всем этим, Горгид признал:

— Не думаю, чтобы ты ошибся.

Бюрократ послюнил палец и нарисовал в воздухе «галочку», как бы поставив себе балл за сообразительность.

Едва стало темнеть, кочевники разошлись и выпустили из ловушки тех животных, что уцелели. Охотники покидали седла, чтобы собрать и разделать подстреленных птиц.

Виридовикс демонстративно зажал нос. Запах бойни угнетал и Горгида. Однако кровавая вонь была не хуже той, что обычно стояла над полями сражений. А этого Горгид на своем веку повидал немало.

Аршаумы запалили костры. К небу поднялись высокие огненные языки. Кочевники коптили мясо, стараясь заготовить его впрок как можно больше.

Аргун ковылял от одного костра к другому. Его сопровождал Ирнэк.

— Жаль, что здесь нет женщин, — услышал Горгид слова кагана.

— Жаль, — согласился Ирнэк. — Так много шкур, костей и сухожилий пропало зря только потому, что у нас нет времени употребить их в дело.

Степная жизнь была суровой. Не пустить в дело все, что имеется под рукой, вопиюще противоречило обычаям, которым при иных обстоятельствах кочевники следовали неукоснительно.

Привыкшие к полуголодной жизни, кочевники умели, когда предоставлялась возможность, наедаться до отвала. Непостижимым образом они заглатывали огромные куски полупрожаренного мяса. Если бы можно было затеять состязание обжор, степняк переел бы любого.

— Наши ребята не клюют по мелочи! — весело сказал Виридовикс, жадно откусывая от жирного гуся, которого подобрал у ручья.

— Ты и сам недурно работаешь зубами, — отозвался Горгид, обгладывая ножку того же гуся. Перед кельтом уже лежала хорошая горка дочиста обглоданных костей.

Батбайян сидел один, повернувшись к костру спиной. Едва Горгид утолил первый голод и начал думать о чем-либо еще, кроме еды, он поднялся, желая пригласить молодого хамора к своему костру. Увидев, куда собрался Горгид, Виридовикс приподнялся и остановил его.

— Оставь парня в покое, — тихо сказал кельт.

Горгид раздраженно фыркнул:

— Тебе-то что? Ему будет лучше с нами, чем в мрачном одиночестве.

— Не думаю. Может быть, конечно, я ошибаюсь… но костры напоминают ему то дьявольское пламя, которым Авшар поймал Таргитая в ловушку. Я тоже мог оказаться в числе несчастных, но мне повезло. Если Батбайян захочет поговорить с нами, он подойдет сам. И можешь не злиться из-за этого.

Грек опустился на траву у костра.

— Пожалуй, ты прав. Об этом ты и говорил Аригу несколько дней назад, не так ли? — Горгид с любопытством взглянул на Виридовикса. — Я даже не ожидал от тебя такой деликатности.

Виридовикс задумчиво потянул себя за правый ус. Наконец он ответил:

— Мучить других без особой нужды — это развлечение для Авшара. Я видел, как он это делает. Теперь у меня нет никакого желания подражать нашим врагам.

— Ты наконец начал взрослеть, — сказал грек.

Виридовикс презрительно хмыкнул.

Горгид вдруг проговорил:

— Если Авшар до сих пор не знал, что такая большая армия вошла в Пардрайю, то наши огни выдадут нас.

— Он знает, — отозвался Виридовикс с мрачной уверенностью. — Он знает.

Спустя два дня в лагерь аршаумов прибыл хамор, держа на копье щит, выкрашенный белой краской, — знак мирных намерений. Когда его привели к Аргуну и старейшинам, он смотрел странным взглядом, в котором смешались страх и самоуверенность.

Хамор выглядел не слишком молодым — лет сорока; его некрасивое лицо было отмечено печатью хитрости и лукавства, глаза бегали, половина левого уха была отрублена. С точки зрения степняков, одет он был очень богато: шапка из меха куницы, волчья куртка, отороченная соболями, мягкие замшевые штаны. На указательном пальце правой руки сверкало золотое кольцо с громадным рубином; уздечка и седло украшены бирюзой и нефритом.

Его пренебрежительный поклон кагану оказался достаточно дерзким, чтобы вызвать у аршаумов мрачные взгляды. Хамор знал, что представляет здесь мощную силу. Не обратив внимания на общее негодование, он заговорил:

— Говорит ли здесь кто-нибудь на моем языке?

— Я. — Скилицез сделал шаг вперед.

При виде видессианина хамор на мгновение растерялся, а затем проговорил:

— Что ж, крестьянин, — это презрительное обращение должно было поставить Скилицеза на место, — скажи аршауму: я — Родак, сын Папака! Я пришел от Варатеша, Великого Кагана Королевского Клана, повелителя всех кланов Пардрайи!

Нахмурившись, Скилицез начал было переводить. Но Батбайян прервал его криком:

— Ты, вшивый бандит! Ты уронил изо рта кусок дерьма, когда назвал Варатеша каганом, а свору бандитов — кланом!

Молодой хамор собрался уже наброситься на Родака, но два аршаума схватили сына Таргитая за плечи и оттащили назад.

Родак держался достоинством. Он глянул на Батбайяна искоса, словно только что заметил его незначительную персону. Затем обратился к Аргуну:

— У вас один из разбойников? Вот как! Я не стану отвечать ему! Он отмечен печатью, как того и заслуживает!

— Я — разбойник? — кричал Батбайян, пытаясь вырваться из цепких рук аршаумов. — А за что твой клан, твой настоящий клан, вышвырнул тебя, Родак? За что ты объявлен вне закона? Почему от тебя отвернулись твои родичи, Родак? Ты убил своего брата? Ты украл у своего друга? Может, ты сношал соседских коз?

— Кем я был, не имеет значения, — холодно молвил Родак. Скилицез бесстрастно переводил речи обоих противников. — Имеет значение, кто я сейчас.

— И кто ты сейчас? — надрывался Батбайян. — Надутый кусок овечьего дерьма! Ты портишь воздух всякий раз, как разеваешь пасть! Кем бы ты был без черного колдовства Авшара? Вечно голодным, полудохлым изгоем! Да ты и сейчас — пес, тощий стервятник, ящерица… ты, лягушка!

Кочевники Пардрайи иррационально боялись и ненавидели лягушек. Один хамор не мог нанести другому более страшного оскорбления.

Рука Родака метнулась к рукояти сабли. Но посланник Варатеша тотчас же замер: две дюжины стрел одновременно нацелились ему в грудь.

Медленным, осторожным движением он убрал руку от оружия.

— Так лучше, — сухо заметил Аргун. — Послов-предателей здесь уже видели. Таким лучше не подходить к нам с оружием в руках.

— А с оскорблениями? — отозвался Родак. Губы у него побелели от гнева.

— Какое слово сделает тебя гнуснее, чем ты уже есть? — сказал Батбайян.

— Довольно! — проговорил Аргун. — Я без тебя разберусь, кто он такой.

Батбайян замолчал. Аргун отдавал приказания мягким тоном; однако кагану аршаумов повиновались беспрекословно.

Каган повернулся к Родаку:

— Итак, чего же хочет от нас твой Варатеш?

— Он предупреждает тебя: поворачивай назад. Иди на свою сторону Шаума! Иначе ты встретишься с гневом всех кланов Пардрайи!

— Если твой каган не собирается нападать на меня, то и я его не трону, — сказал Аргун. — Моя война — с Йездом. Пардрайя — самая короткая дорога на Машиз. Пусть Варатеш меня пропустит, и я не стану искать ссоры с хаморами. Если же только он нападет… — Аргун оставил фразу незаконченной.

Родак облизал пересохшие губы. Войны с Аршаумом страшным огнем горели в памяти его народа.

— Авшар пришел, как говорят, из Йезда. Он принят в Королевский Клан! После Варатеша Авшар — второй человек клана.

— Какое мне дело до этого? — осведомился Аргун.

Батбайян раздвинул губы в жутковатой улыбке; Виридовикс в это мгновение напоминал волка, почуявшего кровь. Аргун заключил:

— Вот мой ответ. Я не поверну назад. Я иду войной на Йезд. Я пройду мимо Варатеша и не трону его, если он не решится напасть на меня. Передай это твоему господину.

Скилицез заколебался, прежде чем перевести хамору последнюю фразу.

— Как я должен это переводить?

— Дословно, — ответил Аргун.

Слово «господин», которое употребил Аргун, буквально означало «хозяин собаки».

Родак гневно смотрел на Аргуна из-под густых бровей.

— Когда мой… вождь… услышит об этом, — посмотрим, насколько смешной он найдет твою шутку. Рядом с тобой стоит одноглазый. Скоро ты позавидуешь его участи!

Он повернул коня и поскакал прочь.

За спиной хамора Ариг затявкал, как щенок. Хор смеющихся голосов подхватил насмешку. Аршаумы тявкали и завывали на все лады, провожая Родака этим издевательским концертом, пока тот не скрылся.

Батбайян подошел к Аригу и хлопнул его по спине, безмолвно выражая благодарность.

Пока не стемнело, кочевники продолжали смеяться и гавкать друг на друга.

Однако Горгид не разделял общего веселья. Он записал в свою летопись все, что случилось с посольством Родака, и добавил: «Хаморы живут ныне, стиснутые меж двух страхов: старым — перед западными соседями, и новым — кошмаром по имени Авшар. Один — только память о былом кровопролитии, но второй — ужасная реальность. Я думаю, что Авшар перевесит все остальное».

Виридовикс спросил грека о том, что тот записал.

— Так ты думаешь, стычка с Варатешем неизбежна?

— Похоже на то. Зачем Авшару пропускать нас к Йезду, если он может сдержать нас этими кочевниками? Хаморы для него — всего лишь слепое орудие. Никакого сомнения — Авшар сумеет натравить их на нас.

Виридовикс вытащил из ножен меч и оглядел его — нет ли ржавчины. На самом краю лезвия кельт заметил два крошечных пятнышка. Доведя оружие до удовлетворительного состояния, Виридовикс снова вложил его в ножны и мрачно уставился на огонь. Наконец сказал:

— Думаю, мы побьем хаморов.

— Если ты так думаешь, то не говори таким похоронным голосом, — откликнулся Горгид, даже не пытаясь скрыть тревогу.

Плечи кельта, казалось, поникли под грузом печали.

— В глубине души я в это не верю, — признался Виридовикс. — Пусть аршаумы — отличные бойцы; что толку? Ты сам несколько дней назад говорил: победу приносит колдовство Авшара, а не мужество воинов.

Горгид поджал губы, словно ощутив неприятный привкус во рту. От солдат Авшара требовалось одно: продержаться до того момента, пока в сражение не вступит вся армия противника. Тогда магия князя-колдуна отыщет у врага слабое место… или создаст его.

— Понял! — закричал вдруг Горгид. От волнения он заговорил по-гречески.

Виридовикс подскочил от неожиданности и сердито проворчал:

— Говори на языке, который можно понять.

— Прости. — Слова бурным потоком полились с губ Горгида. Ему пришлось повторить свои бессвязные речи несколько раз, чтобы кельт наконец понял.

Слушая грека, Виридовикс раскрывал глаза все шире.

— Нет, ты, должно быть, самый большой хитрец в мире, — выдохнул кельт. От восторга он испустил громкий боевой клич, а после рухнул на волчью шкуру, служившую ему одеялом, и захлебнулся от хохота. — Лягушки! — просипел он. — Лягушки!..

Горгид высунул голову из палатки.

— Толаи!.. — заорал он.