"Ассасины" - читать интересную книгу автора (Гиффорд Томас)

3

1. Клод Жильбер 2-81

2. Себастьян Арройо 8-81

3. Ганс Людвиг Мюллер 1-82

4. Прайс Бейдел-Фаулер 5-82

5. Джеффри Стрейчен 8-82

6. Эрих Кесслер

Содержимое папки, которую обнаружила сестра Элизабет среди вещей Вэл, разочаровало, поскольку обрела она свою толщину за счет двадцати с лишним всунутых в нее пустых бланков. Лишь на самом верхнем листке были записаны имена, а за ними — какие-то даты. Везде, за исключением некоего Эриха Кесслера, там даты не было. Возможно, пропала какая-то часть информации, которую она собирала. Или же она носила все в своем знаменитом кожаном портфеле, который исчез после убийства.

Еще один лист бумаги в папке привел сестру Элизабет в полное недоумение. Весь он был исписан несвязным набором заглавных букв. Возможно, то был секретный код Вэл. И взломать его, этот код, на первый взгляд не представлялось возможным. Но Элизабет все равно забрала и этот листок.

На следующий день она улучила момент и, пригласив сестру Бернадин выпить по стаканчику коки, показала ей список.

— Да, задача весьма специфичная, — заметила сестра Бернадин. Она курила сигарету, первую, что позволила себе задень, и, как ей казалось, выглядела старше и интеллектуальней, когда курила. Впрочем, все это было иллюзией, поскольку она была уже вполне взрослой, да и интеллекта даже без сигареты ей было не занимать.

Элизабет протянула ей ксерокопию листка с именами.

— Одну-две фамилии мы как-нибудь с божьей помощью узнаем. Уверена, все эти люди мертвы, цифры — это даты смерти. Стало быть, речь идет о последних восемнадцати месяцах. Все, что мне нужно, это некрологи в газетах, появившиеся по месту их жительства. И переведите их для меня на английский, чтобы я не сделала какой-нибудь дурацкой ошибки. Договорились?

— Непременно, сестра. Но это займет время...

— И вот еще что. Не позволяйте влезать в это дело Матери Церкви. Никому ничего не говорите. Это важно.

Сестра Элизабет знала: нет в мире заведения, сравнимого с секретными архивами Ватикана.

Двадцать пять миль книжных полок. Тысячи тысяч томов, некоторые из них такие толстые и тяжелые, что одному человеку поднять не под силу.

Она знала также прозвище, которое получило у историков это заведение. Они называли архивы «Ключом святого Петра». Без этого ключа невозможно было понять историю Средневековья.

Действительно ли принц Орсини лично удавил свою жену Изабеллу на брачном ложе? Или же нанял для этого кого-то другого?...

Кем была святая Екатерина? И правда ли то, что под этим именем скрывалась белокурая Лукреция Борджиа?

Какие тайны скрывают семь тысяч толстых томов индульгенций? Какую плату взимали за отпущение всех, даже самых тяжких грехов? Делались ли при этом отступления от законов Экклезиаста? Откупались деньгами и драгоценностями, это понятно. А как насчет личных услуг Папе и его приближенным?

Чей заговор стоял за похищением рукописей Петрарки? И, наконец, был ли там, в этих архивах, ответ на вопрос, мучивший современную монахиню, сестру Элизабет? Над чем именно работала Вэл? И почему ей пришлось из-за этого умереть?

Возможно, ответ находится в одном из пяти тысяч папских списков, которые начал составлять еще Иннокентий III в 1198 году. Все они переплетены и собраны в огромные тома размером с географический атлас каждый, и чернила на бумаге выцвели от времени и начали отливать золотом...

Каждая коллекция документов называлась здесь «фондом». Никто точно не знал, сколько здесь находится этих фондов, но был среди них один под названием «Miscellanea»[12], занимавший целых пятнадцать комнат. Содержимое этого фонда ни в какие каталоги не входило и, по сути, представляло собой сборную солянку.

И здесь можно было отыскать совершенно поразительные документы.

Все записи, касающиеся суда над Галилеем.

Переписка короля Генриха VIII и Анны Болейн.

Личная переписка Папы Александра Борджиа с его возлюбленными: Лукрецией, Ванноццей дей Каттаней и Джулией Фарнезе.

Архивы Конгрегации Обрядов, где были собраны материалы многочисленных дискуссий по прославлению и канонизации, в том числе отчеты «Адвокатов Дьявола».

Полные отчеты по суду над Монакой ди Монца, где описывались самые интимные детали и подробности жизни монахини Монца, а также других обитательниц ее монастыря.

Были здесь и материалы по выборам на должность нунция в Венеции, они попали в архивы сразу же после падения Венецианской республики в 1835 году и содержали подробнейшие описания жизни трех религиозных институтов, подвергшихся таким суровым гонениям в семнадцатом веке.

Теперь сестра Элизабет должна была решить, какие именно материалы могли заинтересовать Вэл. Она наслышалась от нее немало историй о том, как сложно было разобраться во всей этой путанице и отыскать что-то нужное в этом море книг, пергаментных свитков и папок.

Знала она от нее и о маленькой Комнате Меридианов, что находилась в Башне Ветров. В этой квадратной комнатке стоял книжный шкаф, где уместилось свыше девяти тысяч папок. Они не были изучены, не были занесены в каталоги, словом, оставались неизвестными. Для того чтобы провести инвентаризацию этих девяти тысяч папок, требовалось нанять хотя бы двух ученых, и при условии, если бы им не пришлось заниматься больше ничем, они бы проработали над ними целых два столетия. И все это лежало в одном шкафу.

Единственный мало-мальски приемлемый индекс к секретным архивам был разработан давным-давно кардиналом Гарампи и состоял из многих томов. Но и он неполон, неточен, к тому же многие записи кардинал делал известным только ему шифром.

Но сестра Элизабет знала и другое: нельзя исключать простого везения. Во всяком случае, секретные архивы стоили того, чтобы попробовать.

Знала она также и еще одно правило пользования архивами: материалы столетней давности были закрыты и недоступны абсолютно никому. «Столетнее» правило — так оно называлось.

И еще она помнила слова Кёртиса Локхарта. «Без этого правила, — сказал как-то он, — половина сильных мира сего была бы вынуждена покончить жизнь самоубийством. Слава богу, что существует „столетнее правило“. Мы, католики, знаем, как следует обращаться со столь взрывоопасными предметами».

Секретные архивы Ватикана обслуживал совсем небольшой штат из семи человек, за ними надзирал еще один, и его должность называлась перфект.

Сестра Элизабет должна была встретиться с монсеньером Петреллой примерно через полчаса в главном помещении секретных архивов под названием Бельведер. Монсеньер Петрелла и был перфектом. С ним предварительно переговорил монсеньер Санданато, замолвил словечко за сестру Элизабет, но даже Санданато не знал, с какой целью она направляется в архивы.

В течение этого получаса она пыталась сообразить, что могло так заинтересовать Вэл в секретных архивах, что это в конечном счете стоило ей жизни.

Площадь Святого Петра купалась в нежарком утреннем солнце, яркий свет чередовался с тенью, когда сестра Элизабет пересекла ее и вошла в город Ватикан через Ворота Святой Анны. А потом прошла мимо здания Osservatore Romano прямо к Бельведеру, что находился рядом с Библиотекой Ватикана.

Все бумаги у нее были в порядке, имелось и письмо от Папы, подтверждавшее ее должность, а также удостоверение личности с фотографией. Но путь в заведение проложил все-таки Санданато, особо подчеркнувший ее связь с Кёртисом Локхартом, это значительно ускорило доступ. Именно благодаря ему Элизабет получила разрешение читать и просматривать особо секретные документы. Что, впрочем, неудивительно, ведь не кто иной, как лично Локхарт собрал миллионы долларов на оснащение архивов самыми современными технологиями и оборудованием. «В один прекрасный день, — шутил он, — приду в архив и обнаружу, что Петрелла назвал моим именем комнату для ксерокопирования».

Монсеньер Санданато поджидал Элизабет внутри, в красивом и современном кабинете с полами из светлого мрамора и большим письменным столом, где ей надлежало расписаться в книге посетителей.

— Я был здесь примерно месяц назад, — сказал он, когда они направились в приемную. — Приходил взглянуть на письма Микеланджело. Петрелла человек высокомерный, но должности своей вполне соответствует. Сказал, что сейчас никак не может уделить мне времени, и я спросил почему. Выяснилось, что сам Папа какое-то время назад обещал провести проверку, выяснить, все ли на местах, но так и не сделал этого. А перфекту было неудобно торопить его. Разумеется, никто ничего проверять не собирался. Ах, вот и он. Тонио, друг мой!

Большая приемная была обставлена антикварной мебелью — личный дар Папы Каллистия. На низеньком столике разложен гобелен с изображением святого Петра, удящего рыбу в бурном море. Неплохое предупреждение для любого, кто собирался работать в секретных архивах.

Монсеньер Петрелла походил на элегантного придворного, во всем копирующего своего покровителя. Высокий, белокурый, он был облачен в длинную черную сутану. Лицо сохранилось на удивление хорошо для мужчины за пятьдесят, свежее, почти без морщин. Он приветствовал сестру Элизабет сдержанной улыбкой, а потом пожал ей руку. Санданато представил свою подопечную, а затем извинился, сказал, что должен вернуться к кардиналу. И вот Элизабет осталась наедине с перфектом.

— Думаю, вы осознаете, сестра, — начал на беглом английском Петрелла, — что у нас здесь существуют определенные организационные проблемы. И все они сводятся к одному: до сих пор не удалось сколько-нибудь успешно инвентаризовать содержимое наших архивов. Материалов слишком много, и собрание продолжает неуклонно расти Жизнь поставила меня в положение Сизифа, я стараюсь по мере своих слабых сил. Надеюсь, вы подготовились к этому визиту.

— Думаю, я знаю, какие именно фонды мне хотелось бы посмотреть. Но, возможно, вы сумеете мне помочь. Дело в том, что я должна закончить исследования, над которыми работала сестра Валентина и...

— Какая трагедия, — вздохнул Петрелла. — Загадочная история. — И он выжидательно уставился на нее глазами заядлого сплетника, словно она владела ключом к разгадке.

— Кстати, вы случайно не помните, где именно она работала? Это очень бы помогло...

— А... Да. Кажется, по Борджиа. Они всегда очень популярны, эти Борджиа... И да, вроде бы она провела много дней в зале «Miscellanea». Рылась в этих папках, что в Башне Ветров. — Он сделал неопределенный жест рукой.

— Думаю, мне нужно освоиться с самим духом этого места. Понимаю также, что задача не из легких. Но я обязана выполнить свой последний долг перед ней, хотя бы постараться поискать подстрочные примечания.

Петрелла кивнул.

— Хорошо. Реалистический подход, лишенный нетерпения, вот ключ к сохранению ясности ума. Все здесь терра инкогнита. Идемте, я покажу вам хотя бы часть того мира, куда вы собрались вступить. Вы ведь никогда не были здесь прежде, или я ошибаюсь?

— Была, но очень недолго, когда в журнале готовилась статья об архивах. Можно сказать, была лишь туристкой. А сегодня другое. Сегодня я работник.

Он улыбнулся, кивнул и сделал знак следовать за собой.

Они начали с читального зала, где стояли огромные черные столы. Вдоль стен тянулись полки, уставленные толстыми томами. Обстановку довершали высокие напольные часы и трон, на котором номинально должен был восседать перфект, наблюдая за происходящим. Но обычно он был слишком занят и сюда почти не заглядывал.

— Но главное, это сама идея, я так понимаю, — заметил Петрелла.

Из окон открывался вид на внутренний двор и великолепные красные олеандры, апельсиновые деревья, в тень вышли несколько студентов, перекурить.

Элизабет шла за ним по длинным темным коридорам, вдоль которых выстроились металлические стеллажи высотой с двухэтажный дом. Свет включался и выключался здесь автоматически, только в том месте, где в данный момент проходили люди, и человек попадал в световое пятно, в то время как все остальное тонуло в полумраке. Элизабет увидела знаменитый Пергаментный зал, где древние рукописи приобрели пурпурный оттенок — от грибка, который постепенно разрушал их. В самой старой части архива она увидела застекленные шкафы с выдвижными ящиками из тополевого дерева, построенные великими мастерами-мебельщиками семнадцатого века специально для Папы Павла V Боргезе. Их украшали гербы Боргезе. В них Папа держал свои списки.

И вот по узкой и темной лестнице они поднялись в Башню Ветров, на самый ее верх. Внизу простирались сады Ватикана, напоминающие географическую карту в миниатюре. В Комнате Меридианов не было ни души. Две стены украшали фрески с изображением богов ветров в развевающихся туниках. Изначально в этом помещении предполагалось разместить астрономическую обсерваторию.

— Уж не знаю, послужило бы это утешением для Галилея, чьи подписанные признания во всех смертных грехах хранятся этажом ниже, — заметил монсеньер Петрелла.

Пол же был выложен из знаков Зодиака и представлял собой солнечные часы, которые освещались лучами, попадавшими сюда через специально прорезанное в стене отверстие. С потолка свисал флюгер, тихо поворачивался в потоках воздуха.

— Здесь был создан григорианский календарь, — сказал Петрелла. — И заметьте, в башне нет ни единого осветительного прибора, и это вполне оправданно. Одной вспышки, одной малейшей искры достаточно, чтобы понять: здесь или пожар, или вторгся кто-то посторонний. Очень умно придумано. — Он тихо усмехнулся.

И вот Элизабет уселась в чрезвычайно неудобное кресло за большим письменным столом в читальном зале и заказала первые свои материалы. Она решила начать с фондов, относившихся к выборам нунциев в Венеции.

К сожалению, основной работы Элизабет никто не отменял. Поэтому она смогла проводить в архивах не более трех часов в день, но все равно ее помощнице Бернадин пришлось взять на себя часть ее обязанностей по редакции. А это, в свою очередь, означало, что поиск шести обладателей имен из списка Вэл замедлился. И вот наконец терпение Бернадин лопнуло. И Элизабет, чтобы умаслить свою помощницу, а заодно и самой немного передохнуть, решила вознаградить себя с подругой ленчем в любимой траттории неподалеку от редакции.

Пока что ей не удалось отыскать в архивах ничего, что хоть как-то было связано с Вэл, и она постепенно начала терять интерес к этому занятию. Нет, конечно, она наткнулась на немало интереснейших документов по выборам нунциев, ознакомилась с весьма пикантными подробностями из материалов по Борджиа, всякими там намеками на секс, насилие и предательство, царившие в те времена в высших эшелонах духовенства. Она внимательно прочитала заметки на обратной стороне писем, рассмотрела на полях документов крохотные рисунки совершенно непристойного содержания, которыми ради развлечения украшали бумаги скучающие писцы три, четыре и пять столетий тому назад. Она провела несколько дней, изучая историю Церкви и цивилизации, ощущая, как соблазняют и завлекают ее все дальше самые темные и потайные тропы этой истории. Она понимала, что не следует тратить на это время, но не могла удержаться... И вот теперь, вконец изнемогшая от всех этих тайн, она с радостью вернулась в двадцатый век и спешила в тратторию.

Бернадин уже ждала ее за столиком в углу. Они быстро сделали заказ, и Бернадин открыла свой кейс.

— Это лишь предварительные наброски, — сказала она, — с реальными биографиями. И да, ты была права, то оказались даты смерти. Похоже, здесь у нас список весьма невезучих католиков. Предлагаю ознакомиться с ними в хронологическом порядке.

Она откашлялась.

— Так, номер один, отец Клод Жильбер. Француз, сельский священник, семидесяти трех лет от роду. Почти всю свою жизнь провел в церкви в деревне неподалеку от побережья Бретани. Хранитель ныне почти утраченного бретанского диалекта. Очевидно, был вполне добрым и безобидным человеком... лет в пятьдесят написал даже пару книг, эдакие дневники сельского священника, ну, ты представляешь, что это за литература...

— Получается, что он всю войну провел во Франции, — вставила Элизабет.

Сестра Бернадин кивнула.

— Да, по всей видимости. По возрасту подходит. Так вот, его убили, когда он шел по дороге в грозу. Сбила машина. Водитель так и не остановился, найти его не удалось. Все это видели два фермера, они показали, что водитель даже не сбросил скорость...

Элизабет кивнула, отщипнула кусочек хлеба, бросила в только что поданный горячий суп.

— Дальше.

— Себастьян Арройо. Испанский промышленник. От дел отошел, но продолжал заседать в нескольких советах директоров. Семьдесят восемь лет. До войны был настоящим плейбоем, обожал водить спортивные машины, коллекционировал предметы искусства. Был основателем церковных фондов... занимался благотворительностью, на протяжении сорока лет был женат на одной и той же женщине. Жил на вилле в Мадриде и на собственной яхте. Их с женой застрелили на темной улице Биаррица, яхта стояла в гавани, а они вышли в город погулять. Никаких свидетелей, никто ничего не видел и не слышал... Весьма профессиональная работа, была версия, что это дело рук баскских террористов, но те не взяли это на себя.

— Далее, Ганс Людвиг Мюллер, немецкий ученый и любитель-теолог. Семьдесят четыре года. Просто образчик консервативного интеллектуала-католика. Во время войны был на стороне рейха, потом был заподозрен в антигитлеровском заговоре, арестован гестапо, стойко перенес все пытки. Имеется отчет о состоянии здоровья, выданный Комиссией по военным преступлениям. Последние годы был прикован к инвалидной коляске, страдал сердечной недостаточностью. Однажды отправился в Баварию, погостить у брата, и там нашел свою смерть. В тот вечер все пошли в театр, а когда вернулись, нашли его все в той же инвалидной коляске, но с перерезанным горлом.

К этому времени Элизабет уже утратила всякий интерес кеде.

— Да, тихое убийство, не требующее особых хлопот, — заметила она. Здесь фигурировал нож, как и при покушении на Бена Дрискила. — Продолжай.

— Прайс Бейдел-Фаулер, английский католик, историк, семьдесят девять лет, вдовец, перенес пару ударов, жил на ферме неподалеку от Бата. Продолжал работать, писать, трудился над каким-то объемистым опусом. Работал он в бывшем амбаре, перестроенном под кабинет. Там же находилась и библиотека. И вот как-то случился пожар, все строение вспыхнуло мгновенно, и старик погиб в огне. Но когда нашли тело, полиция была озадачена. Считали, что он задохнулся в дыму, но в черепе было обнаружено пулевое отверстие. Мило, не правда ли? — Сестра Бернадин подцепила вилкой кусочек, сунула в рот, запила красным вином.

— Так, значит, погиб он не от огня и дыма, — сказала Элизабет. — А этот пожар устроили или для отвода глаз, или же, что более вероятно, для уничтожения каких-то предметов или документов...

— Гм... — Сестра Бернадин подняла на нее глаза. — Неплохая версия. Ну, как тебе все это? Настоящие детективные истории, верно?

— Ты всегда подозреваешь худшее. Ладно, что дальше?

— Джеффри Стрейчен, восьмидесяти одного года от роду. Посещал свой замок в Шотландии. Состоял на службе государства, католик. Сэр Джеффри. Был посвящен в рыцари в пятидесятые, за особые заслуги перед Королевством во время войны. Работал в разведке, Ми-5 или Ми-6.

Всегда водил машину, «Бентли», сам. Любил разъезжать по округе и осматривать свои владения. Очевидно, был знаком со своим убийцей, поскольку люди в деревне утверждали, что видели воскресным утром в его машине еще какого-то мужчину. Ну а потом «Бентли» нашли в придорожной канаве, а сэр Джеффри сидел за рулем...

— С пулей в затылке, — закончила за нее Элизабет.

— Надо же, с первого раза догадалась!

— Это не догадка, сестра, — сказала Элизабет. Сестра Бернадин вздохнула и взглянула на нее удивленно и уважительно.

— Ого!

— Ну а что там с Эрихом Кесслером?

— Даты нет. — Она пожала плечами. — Возможно, все еще жив. Продолжаю его искать.

— Думаю, тебе надо поторопиться, сестра. Есть такое предчувствие.

В ту ночь Элизабет никак не удавалось заснуть. Она лежала в постели, прислушиваясь к городским шумам, доносившимся снизу, с улицы, и пыталась разобраться во впечатлениях дня. После ленча она вернулась в архив, но из головы не выходил этот «список мертвых», с одним, возможно, исключением. Итак, Вэл как-то связала между собой эти пять насильственных смертей, и модель получилась достаточно убедительная, чтобы предсказать убийство шестого в этом списке. Но кто такой этот Кесслер? Почему он должен был стать следующим? Что связывало его с остальными пятью людьми из списка? И наконец, что общего могло быть между этими пятью жертвами и за что их убили? И почему затем к этому списку добавились Вэл, Локхарт и Хеффернан? Вэл знала, что эти пятеро мертвы... Кёртис Локхарт знал Вэл... Хеффернан оказался в тот момент с Локхартом... Что все это означает?

Поняв, что так и не сможет уснуть, Элизабет накинула халат и вышла на балкон с видом на оживленную улицу. Рим блестел россыпью огней у ее ног. Ветер приятно холодил разгоряченное лицо. Она плотнее закуталась в халат и вдруг почувствовала, что страшно одинока. Никак не удавалось выбросить из головы ту маленькую девочку в самолете, воспоминания о Вэл... О Господи, как же ей не хватало Вэл! Интересно, что бы сказал Бен Дрискил, увидев этот список, сумел бы разгадать, что он означает? Он был единственным человеком, с кем можно было поговорить об этом, но теперь он далеко, очень далеко, почти как Вэл. И снова она пожалела, что так глупо вела себя с Беном. Как же исправить?... Или такого шанса у нее уже нет? Интересно, понимает ли он, во что впутывается... стал бы охотиться за убийцей Вэл, если бы знал о существовании этого списка?

На протяжении последующих нескольких дней она старалась выбросить из головы проблемы своих взаимоотношений с Беном Дрискилом, старалась не думать об одиночестве, об утрате Вэл и заниматься только делом. Снова стала ходить в архив, листала там бесконечные папки по Венеции, пыталась обнаружить нечто, что привлекло ее внимание в первый или второй день работы в архивах. Порой она впадала просто в ярость, копаясь в этих отрывочных кусочках информации в попытке вспомнить, что же это было. Тогда она не придала этому значения, но теперь почему-то казалось важным. Черт побери! Она даже вспомнила, когда это начало казаться важным. После обеда с сестрой Бернадин. Но теперь она запуталась, погрязла в этом море бумаг.

Когда ей изрядно надоело все это, она взяла из автомата баночку коки и вышла с ней во внутренний двор. В уголку, на скамейке, курили и болтали о чем-то два священника, грели на солнце бледные свои лица. На Элизабет были брюки. Никто здесь не должен знать, что она монахиня. Священники посмотрели на нее, улыбнулись, она ответила коротким кивком. С начала работы в архиве она не видела здесь еще ни одной женщины. Это был сугубо мужской мир. И тем не менее одной из восьми жертв стала женщина, Вэл. Интересно, подумала она, догадываются ли эти упитанные средних лет священники, сидящие напротив, о том, какие мысли одолевают ее сейчас? О том, что происходит у них в Церкви?

Она вернулась в читальный зал, в очередной раз пыталась отыскать хотя бы намеки на то, за чем охотилась Вэл, и вскоре поняла, что все старания бесполезны. И где-то в середине дня твердо решила бросить все это.

И вдруг нашла.

Зазвенел колокольчик. Кто-то уронил монетку. Она не обращала внимания.

Одно слово.

«Assassini».

Повинуясь некоему наитию, она выделила это слово среди остальных, еще до конца даже не осознавая, что видит его. Но оно было там. И снова, повинуясь наитию, она провела параллель.

«Убийца»...

Она увидела его на обратной стороне меню. То было роскошное меню званого обеда, который давал, без сомнения, какой-то важный человек. Однако имя хозяина нигде не упоминалось, даже намека не было. И вообще, меню, если так можно выразиться, не было официальным, а являло собой скорее всего просто памятку шеф-повару. И написано все было по-итальянски на обратной стороне этой памятки. Просто это слово бросилось в глаза, они как бы вырвали его из контекста.

Сестра Элизабет уселась за перевод.

«Кардинал С. попросил разрешения задействовать Клаудио Тричино из тосканских ассасинов, для решения вопроса с Массаро, который грубо попирает честь своей дочери Беатрис, являющейся любовницей кардинала. Разрешение получено».

Итак, вне всякого сомнения, этот Тричино вонзил нож в Массаро, который допустил две большие ошибки. Во-первых, вступил в кровосмесительную связь со своей дочерью, во-вторых, наставил рога самому кардиналу.

Эта записка, совершенно очевидно, не имела никакого отношения ни к материалам, среди которых находилась, ни к самому меню. Не было никаких ссылок на то, кто такие эти кардинал С, Массаро и Тричино. И тем не менее Элизабет ее заметила. Интересно, заметила ли тогда Вэл?...

Странно, как одно слово может включить память. Assassini.

Убийцы. Душегубы. Вполне распространенное явление в Средние века и времена Ренессанса. Любой человек, имеющий достаточно денег и власти, мог нанять их для нужного ему дела... защитить свою власть и деньги. Титулованная особа могла напустить их на своих врагов, принц крови — на соперника по трону, богач — на неверную жену или любовницу, которая вела себя неправильно... Брат — на сестру, которая слишком много знала... намеки на это содержались во множестве писем и документов тех времен. Но всегда только намеки.

А уж когда речь заходила о Церкви... о, Церковь славилась своим умением проливать кровь. Поговаривали, будто бы наемные убийцы расчищали Папе путь к трону. Хотя заказчиком необязательно являлся Папа. Им мог быть кардинал или какой-нибудь богатый священник. Платили деньги, и неугодный человек умирал.

Элизабет даже решила расспросить о наемных убийцах тех времен одного профессора из Джорджтауна. Отец Дейвенант улыбнулся и покачал головой, словно удивляясь, зачем вдруг понадобилась подобная информация такой хорошенькой девушке. Элизабет решила придержать язык, и он после паузы ответил:

— Да, разумеется, они существовали, в те времена жизнь человеческая стоила дешево. Поэтому и комментарии на этот счет весьма скудны. Расследованием убийств тогда толком никто не занимался, тоже одна из темных сторон жизни Средневековья. Мрачной и жестокой жизни. Мой дед приехал из Италии в начале века. И всех злодеев называл этим словом, assassini. Рассказывал, что сицилийская мафия ведет свое начало именно от первого наемного убийцы. Ну и конечно, все это обрастало домыслами и легендами...

Отец Дейвенант не стал распространяться на тему легенд, но Элизабет проявила настойчивость. Какими именно легендами?

— Вы же у нас не историк, сестра. Зачем вам все это?

— Вы историк. А я еще только учусь. Многие вещи начинались именно с легенд...

— Звучит красиво, но это не совсем точно.

— Тогда просветите меня, отец.

— Просто старые сказания. О всяких там тайных монастырях, о том, что у каждого Папы была целая армия наемных убийц. Можете представить, какую ерунду иногда придумывают люди. И Церковь всегда была для них соблазнительной мишенью...

— Но не все же здесь домыслы и ерунда! Я хочу знать, было такое или нет.

— Да, такие люди были. Кстати, где вы собираетесь проводить свое исследование?

— Думаю, в секретных архивах.

Отец Дейвенант громко расхохотался.

— Вы еще очень молоды, сестра. И не представляете, какой хаос царит в этих архивах. Просто не представляете. К тому же это самое лучшее и надежное место в мире, где можно что-то спрятать. Сами знаете, как устроены эти архивные крысы, они ничего не выбрасывают. Находят, допустим, какую-нибудь бумажку, э-э, двусмысленного или скандального содержания, и просто не могут заставить себя выбросить ее. И прячут. На самом, как говорится, виду. Поистине дьявольская хитрость.

Отец Дейвенант больше не стал обсуждать тему наемных убийц. И вообще мало что рассказал. Зато он объяснил, как архивисты прячут документы. И был прав. Было во всем этом нечто дьявольское.

На поиски можно было потратить годы. Или же взять первый попавшийся из семнадцати тысяч пергаментов и сразу найти то, что нужно. Но какая-то логика в размещении материалов все же существовала, и на следующий день Элизабет отыскала документы, повествующие о судьбе монастыря Сан-Лоренцо.

Произошло это в пятнадцатом веке и сопровождалось событиями, которые вполне могли найти отражение в совершенно инфернальных гобеленах того периода, что еще с той поры хранились исключительно в частных собраниях. На них изображались сцены колдовства, инцеста, осквернения Церкви, убийств, пыток, изнасилования целых женских монастырей, поклонения языческим идолам, словом, тирании, насилия и предательства в самых разнообразных формах. Подобные гобелены изобиловали совершенно чудовищными и непристойными деталями.

В центре событий стоял знатный флорентиец Веспасиано Ранальди Себастьяно, который сделал себя епископом, выложив за это целую гору дукатов. Папская семья отчаянно нуждалась в деньгах, и никого, похоже, не заботило, откуда они берутся, эти деньги.

Став епископом, Себастьяно принялся высмеивать Церковь, всячески подрывать доверие к ее миссии, подвергать сомнению ее достоинство и святость. Еще служа в частной армии Сигизмондо Малатесты, он совершал набеги на церковные земли, насиловал монахинь, занимался вымогательством и открытыми грабежами. Став епископом, он постоянно подвергал насмешкам и унижениям свою паству, отпускал непристойные шутки в адрес Девы Марии. А в своем замке занимался колдовством. Он превратил близлежащий монастырь в бордель для себя и своей охраны. Разврат и пытки были в те дни явлением довольно распространенным, но этот так называемый епископ превзошел всех и вся, о нем ходили страшные слухи.

Себастьяно устроил в своем замке настоящий рай для наемных убийц. И вот когда их стало слишком много — он нанимал головорезов за довольно высокую плату, создав, таким образом, некое подобие легиона смерти, — он обратил внимание на монастырь Сан-Лоренцо, находившийся примерно в дне верховой езды от замка. Себастьяно счел, что было бы неплохо разместить там своих наемников. Идея вполне логичная, поскольку многие убийцы набирались как раз из монахов. Этот Себастьяно вообще был человеком неоднозначным. Порой он так и излучал обаяние, славился своим гостеприимством, был очень хорошо образован, остроумен и боек на язык. В дебатах ему просто не было равных. К тому же он был епископом. И нельзя сказать, что своеобразные его взгляды на Церковь игнорировались обществом. Его убеждения разделяла, в частности, знать Тосканы, некоторые священники, монахи и монахини, а также ученые, поскольку оперировал он аргументами весьма убедительными, пусть и еретическими по сути своей.

Итак, решив, что Церкви более всего на свете необходимы кадры хорошо обученных убийц, он захватил монастырь, перебил всех тех, кто не пожелал ему подчиниться, и создал братство тосканских убийц, полностью лояльных епископу Себастьяно. При этом их могли нанимать и другие, если это не противоречило интересам епископа.

Папа знал о деятельности Себастьяно, но у него не было особого желания вмешиваться. Папа счел, что непокорный епископ сам, так сказать, роет себе могилу, что рано или поздно его уберет какой-нибудь его же наемник. Да и что такого ужасного, если разобраться, сделал этот Себастьяно? Ну да, захватил несколько заброшенных и полуразрушенных монастырей; убил нескольких безграмотных монахов, якобы изнасиловал каких-то никому не интересных монахинь. Да, занимался колдовством, но исключительно с одной целью: разнообразить свои любовные утехи. И командовал собственной армией наемников. Уж лучше оставить его в покое.

Однако обуреваемый манией величия Себастьяно все же умудрился преступить пределы терпения и снисходительности Папы. Он обиделся на одно замечание, сделанное племянником тогдашнего кардинала, двадцатидевятилетним бонвиваном, назначенным на важную должность во Флоренции. Судя по слухам, племянник сделал непристойное предложение сестре Себастьяно Селестине, на которое она откликнулась с радостью и охотой...

Будучи хоть и маньяком, но человеком практичным, епископ потребовал материального возмещения морального ущерба, нанесенного его семье. Он предложил обидчику оплатить изготовление своей статуи в натуральную величину, причем предполагалось, что статуя должна быть отлита из чистого золота. Племянник кардинала отказался, и тогда Себастьяно вызвал к себе брата Сципиона, самого опытного и доверенного из киллеров, и указал на цель. Племянника кардинала зарезали в собственной спальне, в постели, которую он в тот момент делил с Селестиной, так что и ей пришлось испытать на себе остроту кинжала бывшего монаха.

Несмотря на тот факт, что семью Себастьяно тоже можно было считать пострадавшей стороной, Папа решился на самые строгие меры. Просто другого выбора у него не было. Прежде всего он назначил на освободившуюся должность другого племянника того же кардинала, молодого человека двадцати одного года от роду. Затем он созвал армию из своих наемников, лишь номинально подчинявшуюся этому племяннику кардинала, который спал и видел, как бы отомстить за убийство брата, и распорядился взять замок Себастьяно штурмом. Правда, сначала напали на монастырь. Всех убийц перебили, ускользнуть удалось лишь девятерым. Себастьяно, потрясенный потерей самых преданных своих друзей и защитников, пытался договориться. Но в дипломатии оказался слаб. Всех обитателей замка, за исключением самого епископа, согнали в подземную темницу и сожгли там живьем.

Бывший епископ подвергся публичной казни. Ему отрубили обе ноги. Все еще живое тело с головой вывезли на пустошь и оставили там умирать.

Папа был доволен результатами кампании, правда, радость победы портило одно обстоятельство: девятерым убийцам удалось ускользнуть. Поговаривали, что они нашли убежище в Испании. Якобы поселились там в каком-то заброшенном монастыре в горах, точное местонахождение которого никому не было известно. Такие, во всяком случае, ходили легенды.

Папа же на этом успокоился и преследовать никого не стал.

История Себастьяно и его тосканских убийц повергла Элизабет в депрессию. Однако это не помешало ей задавать все новые вопросы.

Есть ли разница между тем, что происходило в пятнадцатом веке, и тем, что происходит сейчас? И если есть, то в чем она заключается?

Она пришла домой довольно поздно, из головы не выходили кровавые истории о похождениях наемных убийц и их хозяев. Страшно разболелась голова, и легла она рано, совершенно измученная, растерянная и удрученная тем фактом, что ей просто не с кем обсудить все это за полуночной чашкой кофе и какой-нибудь скромной закуской.

Был ли вообще смысл во всех этих исследованиях? Казалось, она уже забыла, с какой именно целью пришла в эти архивы. Ее предупреждали об их страшной тайной силе. Но никто не предупреждал ее об assassini, населявших, казалось, каждый темный уголок комнаты, о затаившемся тут же призраке Вэл, о гневе и горечи на лице Бена Дрискила. Она уже освоилась с этими новыми обитателями дома. Но скоро, как можно скорей, должна рассказать все это кому-нибудь.

Скоро...

Отец О'Нил по прозвищу Персик из прихода Святой Марии в Нью-Пруденс с трудом переносил потерю Вэл, единственной женщины, которую он любил. Внешне это было мало заметно, с лица не сходила вымученная улыбка, он бодрился, старательно делал на людях вид, что ничего страшного с ним не случилось. Было начало зимы. Дни стояли солнечные, а вот темнело рано, и вечерами, когда в каминных трубах старого пасторского дома начинал завывать ветер, а сам огонь постепенно угасал, Персик просыпался в кресле-качалке и с тоской смотрел на ухмыляющееся с экрана телевизора лицо Дэвида Леттермана, ведущего совершенно дурацкого шоу с участием кошек и собак. Перед тем как усесться перед камином, Персик выпивал добрую порцию солодового виски, оно было одним из способов смягчить боль от утраты, причем Персик дал себе твердое обещание не злоупотреблять этим лекарством. Слишком уж много приходских священников пошли по этой дорожке да так увлеклись, что, можно сказать, пропали.

Он продолжал занятия с детьми в церкви. Работал так же с дамами из благотворительного общества. Принимал каждое приглашение на обед и не терял связи с отцом Данном. Каждый день навещал Хью Дрискила в больнице, наблюдал за тем, как борется этот старый человек за выздоровление. Он угадывал в этом огромном неподвижном теле на больничной койке недюжинную волю к жизни. И Персику было очевидно, что Хью Дрискил поправляется, пусть медленно, но уверенно. И это радовало его. Про себя Персик решил, что отныне заменит Хью отсутствующего сына Бена, который отправился неведомо куда. Он не был уверен, хочет ли того же старый Дрискил, но, с другой стороны, все лучше, чем ничего. С ним, с Персиком, он хотя бы может поговорить о Бене, и Вэл тоже. Персик чувствовал, как сосредоточен старик, наверняка размышляет о Вэл и Бене, но что он там в действительности думал, оставалось для Персика тайной. Другого бы в его положении назвали беспомощным и немощным, но не таков был Хью Дрискил. Уж кем-кем, а слабаком его назвать никак было нельзя. Болтая с Персиком о разных пустяках, вспоминая старые добрые дни, он все время напряженно размышлял о чем-то своем.

Персик также посещал могилу Вэл на маленьком кладбище, сидел там и печалился не о ней, а о несостоявшейся своей жизни. Иногда выходил за ограду и шел к могиле отца Говерно, размышляя обо всей этой трагической истории и о том, как Эдна Ханрахан и ее подружки по школе были безнадежно влюблены в этого красивого молодого священника. Персик изо всех сил старался преодолеть этот не самый благоприятный период своей жизни. И было это чертовски трудно.

Он все время старался найти себе какое-то занятие помимо службы в приходе. Занимался разборкой чердака, затем подвала, а позже многочисленных шкафов, буфетов и кладовок, что достались ему в наследство от предшественников на этом посту в приходе. Все его предшественники оказались амбарными крысами, собирали и годами, десятилетиями копили разное барахло.

Коробки писем с датами тридцатых годов. Какие-то финансовые отчеты, дюжины исписанных разными заметками блокнотов и ежедневников. Жутко тяжелые коробки, битком набитые книгами. Толстые тома религиозной литературы, политические брошюры, бестселлеры, путеводители, классика, переплетенная в кожу. Еще более тяжелые коробки хранили подборки журналов: «Лайф», «Тайм».

«Нэшнел Джеогрэфик», «Сэтерди Ивнинг Пост», «Харперс Базар», «Алтантик», «Сэтеди Ревью» и прочие, прочие. Здесь же хранились клюшки для гольфа, теннисные ракетки и мячи, ракетки и сетки для бадминтона, воланы, изъеденные мышами или молью. Горы каких-то бумаг, записных и телефонных книжек, блокнотов, карандашей, марок, причем самыми дорогими были те, что за два цента, и отправить за эти деньги корреспонденцию можно было тогда хоть на край света. Просто невероятно. Иногда ему помогала Эдна. Там были горы одежды, которую вполне можно было пустить на благотворительную распродажу. Им просто духа не хватало выбрасывать такие качественные веши, пусть даже и старые. Короче говоря, надо было готовиться в этой распродаже, и Эдна с удовольствием взялась за это дело.

Однажды вечером Персик сидел перед камином и телевизором с бутылкой виски «Гленфиддиш» под рукой и начал разбирать коробку с блокнотами времен Второй мировой. Сняв верхний «слой», он вдруг наткнулся на конверт из плотной бумаги, запечатанный и обвязанный тонким двойным шпагатом. Искушение было слишком велико. Он не выдержал, перерезал швейцарским перочинным ножом шпагат, затем вскрыл им же конверт и извлек из него сорок с лишним страниц, исписанных поблекшими чернилами.

И начал читать. Он прочитал весь текст дважды, и дважды за это время вскакивал и принимался расхаживать по комнате. Мало того, он выпил полбутылки виски, а потом долго сидел, тупо уставясь в телевизор и пытаясь успокоиться. Что делать? Что же теперь ему делать?...

И он добросовестно перечитал текст в третий раз.

Он много раз слышал эту историю от Бена и Вэл. О том, как Хью Дрискил привез в дом после войны итальянского священника по имени Джакомо Д'Амбрицци. О том, как этот самый Д'Амбрицци время от времени запирался у себя в кабинете, и детям строго-настрого запрещалось беспокоить его и отрывать от работы... И вот теперь он, Персик, наконец знает, что происходило в том кабинете.

Он держал в руках мемуары Джакомо Д'Амбрицци, который со дня на день может стать новым Папой, главой римской католической Церкви, и руки его дрожали... Здесь все это пролежало долгие годы, укрытое в надежном месте забытое. Забытое?... Он взял в руки первую страницу с заголовком «Факты из дела Саймона Виргиния». Потом достал снизу последнюю страницу, взглянул еще раз на выцветшую подпись и дату.

Было уже далеко за полночь, когда он снял телефонную трубку и набрал номер отца Арти Данна.

Несколько дней отец Данн безвылазно провел в своих апартаментах в одной из башен на Манхэттене, как бы паря над всем городом и оставаясь недоступным для всех, кого беспокоили последствия громких убийств. Он игнорировал призывы архиепископа кардинала Клэммера явиться к нему в Сент-Патрик. Он игнорировал звонки от литературного агента и издателя. Он работал над убийствами, составлявшими сюжетную основу его нового романа, разрабатывал ложные ходы, реминисценции с уходом в прошлое, заглядывал в будущее, пытался вывести интригующую повествовательную линию. И, разумеется, многое у него не получалось, но он не считал, что потратил время даром. Он думал о Вэл, Локхарте и сестре Элизабет, о Бене, Хью, Персике, Д'Амбрицци и Санданато, он размышлял о старом Папе и даже набросал несколько заметок в надежде, что они смогут послужить материалом для будущего произведения. Он много размышлял о путешествиях Вэл. За чем, черт побери, охотилась эта девушка? Что ж, что бы это там ни было, очевидно одно: семья Дрискилов вовлечена в эту историю...

Убитый отец Говерно якобы повесился на яблоневом дереве в саду, и это был их сад...

Вторая мировая война, и кто, скажите, метался по Европе вместе с Биллом Донованом из Центра стратегических исследований, как не Хью Дрискил?...

Затем война кончилась, и кто появился в Принстоне с Хью Дрискилом, как не Д'Амбрицци?... И ведь никто так до сих пор и не знает, зачем он тогда его привез. Арти Данну было страшно любопытно это узнать. Ведь этот человек, черт побери, может скоро стать Папой!...

Сестра Вэл весь последний год занималась какими-то исследованиями, а потом вдруг страшно испугалась. А еще чуть позже кто-то ее убил. Видно, пытался остановить, не хотел, чтоб она докопалась до чего-то. Но чем именно она занималась?

А Бен Дрискил решил не сдаваться. Мог бы отступить хотя бы на время, тщательно все обдумать. Но не таков оказался этот Бен Дрискил. Вел себя последнее время не как юрист из адвокатской конторы, а как отчаянный футболист, которым некогда был...

Полез напролом.

И вот наконец отцу Данну удалось выработать подход к этой проблеме, до которого до сих пор не додумался еще никто. Просмотрев все свои заметки и сочтя их слишком сложными и путаными, он решил начать с самого начала. С яблоневого сада, где полвека назад болталось на ветру безжизненное тело отца Говерно.

Солнечным, но холодным днем Арти оставил Манхэттен и поехал в монастырь, расположенный примерно на полпути от Принстона к Трентону, в стороне от главной автомагистрали. Это было серое каменное здание, некогда частный особняк, а вокруг раскинулись луга, летом зеленые, а теперь покрытые жухлой от ранних морозов травой. Первый снег растаял, но почву проморозило глубоко. Кругом царила какая-то неземная тишина. Что ж, самое подходящее место для религиозных заведений. Ему довелось повидать тысячи таких.

Он остался ждать в приемной, а старая монахиня отправилась на поиски сестры Марии-Ангелины. И та вскоре появилась, сияя приветливой улыбкой. Они обменялись рукопожатием, затем Мария-Ангелина провела его в свой кабинет, украшенный репродукциями картин на религиозные темы. Комната была обставлена строго, окна закрыты наглухо, монахиня с красивым умным лицом и внимательными глазами как бы освещала ее своим присутствием.

Она вернулась в этот монастырь после обучения в католической школе, той самой, где учились Бен, Вэл и Персик, и позже стала матерью-настоятельницей. С отцом Данном они встретились на похоронах Вэл.

— И еще вы, наверное, знаете Хью Дрискила? И его жену тоже когда-то знали, я прав, Мэри?

— Да, конечно, знала их всех. Вроде бы совсем недавно все это было.

— Должно быть, знаете всех католиков в этой округе?

— Да, наверное. Думаю, что всех.

— Тогда, наверное, и отца Винсента Говерно некогда знали?

— Да, знала. Но только тогда я была еще девчонкой.

— Интересно, а что вы помните об отце Говерно?...

Вошла монахиня с серебряным чайным прибором, поставила на столик перед диваном. Сестра Мария-Ангелина приподнялась, шурша облачением, и разлила чай. Отец Данн долил в свою чашку молока и бросил два кусочка сахара. Вот мать-настоятельница снова обратила к нему свое ласковое лицо и одарила очередной ангельской улыбкой, которую некогда Бен Дрискил счел столь соблазнительной.

— Так вы за этим сюда приехали, отец Данн?

— Да, сестра. Из-за отца Говерно.

— А я вас ждала.

— Что-то не пойму. Почему ждали?

— Ну, вас или кого-то еще в вашем роде.

— Я так и не понял...

— По опыту знаю, рано или поздно нам всем приходится расплачиваться. Вы не согласны? В свое время мне просто недостало мужества заплатить по этому счету, это я в метафорическом смысле. Но мне почти полвека пришлось прождать человека, который когда-нибудь придет и спросит меня об отце Говерно...

— Получается, этот человек я. Но почему вы так долго ждали?

— Потому что знала, от чего он умер. А когда умерла она, я осталась единственной...

— Кто она?

— Мэри Дрискил. Она тоже знала...

— Почему он покончил с собой?

Она снова улыбнулась своей знаменитой сияющей улыбкой.

— Прошу вас, угощайтесь, отец Данн. Возьмите печенье. Сидите, пейте свой чай, а я расскажу вам все об отце Говерно, Господь да упокой его душу...