"Дети Мафусаила" - читать интересную книгу автора (Хайнлайн Роберт)

1

— Послушай, Мэри Стерлинг: если ты не женишь его на себе — будешь просто дурой!

Мэри Сперлинг подсчитала проигрыш и, прежде чем ответить, выписала чек.

— Разница в возрасте у нас слишком велика. — С этими словами она отдала чек собеседнице. — Не надо было с тобой играть. Иногда мне кажется, что ты — ясновидящая.

— Чепуха. А вот ты просто увиливаешь от ответа. Тебе сейчас уже, должно быть, под тридцать… а с годами не хорошеют.

— Можно подумать, я сама об этом не знаю, — усмехнулась Мэри.

— Борку Вэннингу никак не больше сорока; он — почтенный, уважаемый человек. Не упускай такой шанс!

— Забери его себе. А мне пора. Счастливо, Вэн!

— Пока, — ответила Вэн, мрачно провожая Мэри взглядом. Ей было жутко любопытно, с чего это Мэри отказывается от такой, можно сказать, выгодной партии, как достопочтенный Борк Вэннинг,[2] а заодно — куда и зачем Мэри торопится, но нельзя ведь лезть с вопросами в чужую личную жизнь…

Сама Мэри никого не собиралась ставить в известность, куда направляется. Покинув квартиру подруги, она спустилась в подвал, вызвала из робопарка свою машину, села в нее и набрала код Северного побережья. Дождавшись свободного места в потоке машин, автомобиль вырулил на скоростную полосу и устремился к северу. Мэри поудобнее устроилась в кресле.

Достигнув заданного пункта, автомобиль притормозил и запросил дальнейших распоряжений. Мэри очнулась от дремоты и выглянула наружу. Справа сквозь сгущающиеся сумерки темнело озеро Мичиган. Вызвав дорожный контроль, Мэри попросила помочь ей перебраться на местную трассу. Ее машину немедленно вывели туда, а затем позволили владелице вернуться к ручному управлению. Она открыла отделение для перчаток.

Регистрационный номер ее машины, зафиксированный автоматикой при переходе на местную трассу, был, конечно же, не настоящий.

Мэри свернула на боковую дорогу, без надзора контрольной службы проехала несколько миль, затем вырулила на узкую грунтовую дорогу, ведущую к берегу, и остановилась. Выключив фары, она несколько минут вслушивалась в тишину. К югу морем огней светился Чикаго, в нескольких сотнях ярдов от берега по шоссе проносились машины, но поблизости не было никого. Лишь иногда тишину нарушали какие-то ночные звуки. Сунув руку в отделение для перчаток, Мэри нажала кнопку: внешне непримечательная приборная панель отошла, открыв спрятанные под ней подсвеченные шкалы приборов. Считав их показания, Мэри убедилась, что радарной слежки нет. Движения поблизости тоже не наблюдалось. Мэри выключила приборы, подняла стекла и снова тронула с места.

Автомобиль — с виду обычный скоростной «Кэмден» — бесшумно поднялся над землей и двинулся к озеру. Скользнув над водой, он погрузился, продолжая движение. Пройдя четверть мили от берега и опустившись футов на пятьдесят в глубину, Мэри вызвала центральный пост.

— Пароль! — раздался голос из динамика.

— Жизнь коротка…

— …хоть годы длинны…

— …пока не наступят тяжелые дни, — закончила Мэри.

— Иногда я в этом начинаю сомневаться. — Теперь голос звучал легко и непринужденно. — Отлично, Мэри. С проверкой покончено.

— Томми, ты?

— Нет, это Сесил Хендрик. Каналы для внешнего управления у тебя свободны?

— Да, бери управление.

Через семнадцать минут автомобиль всплыл под сводом искусственной пещеры, большую часть которой занимал бассейн. Едва он причалил к берегу, Мэри выбралась наружу, и, бросив охранникам «привет», прошла в просторный подземный зал, где уже собрались пять-шесть десятков мужчин и женщин. С некоторыми Мэри останавливалась поболтать, с другими обменивалась приветливыми словами. Когда пробило полночь, она поднялась на кафедру.

— Мне, — объявила она, — сто восемьдесят три года. Есть здесь кто-нибудь старше?

Таких не оказалось. Немного подождав, Мэри продолжила:

— Тогда, согласно нашим обычаям, я открываю собрание. Хотите выбрать председателя?

— Давай дальше, Мэри! — крикнули с места. Других предложений не поступило.

— Хорошо, — сказала Мэри. Внешне она была совершенно равнодушна к оказанному ей почету, да и царящая в зале атмосфера безмятежности и раскованности резко отличалась от напряженности обыденной жизни.

— Как всегда, — мягко начала Мэри, — мы собрались здесь для того, чтобы обсудить проблемы нашего собственного благополучия, а также благополучия наших братьев и сестер. Есть ли у кого-нибудь из представителей Семей заявления от имени своих кланов? Не хочет ли кто-либо выступить от своего имени?

Один из мужчин поднялся.

— Айра Уэзерэл, от имени Семьи Джонсон. Последнее собрание было всего два месяца назад. Вероятно, у организаторов сегодняшней встречи есть причины созывать нас опять? Хотелось бы послушать.

Кивнув, Мэри обратилась к невысокому, чопорному человеку, сидящему в первом ряду:

— Пожалуйста, Джастин.

Чопорный коротыш встал и церемонно поклонился. Из-под дурно скроенного килта виднелись его тонкие ножки: с виду и по повадкам — типичный старый буквоед, однако черные волосы и энергичный тон выказывали молодость их обладателя.

— Джастин Фут, — четко представился он. — От имени организаторов собрания. Одиннадцать лет прошло с тех пор, как Семьи решились на эксперимент, то есть обнародовали тот факт, что среди прочих людей есть такие, продолжительность жизни которых гораздо больше, чем у обычного человека. Подтверждалось это тем, что среди нас были люди, прожившие вдвое больше, чем предполагает средний срок человеческой жизни.

Говорил он без шпаргалки, однако речь его звучала так, будто он читал заранее подготовленный доклад. Сказанное им ни для кого не было новостью, но никто не торопил оратора: в отличие от обычных людей, его слушателям некуда было спешить. Докладчик продолжал:

— К мысли о том, чтобы отказаться от сохранения нашего существования в тайне, Семьи пришли по ряду причин. Позвольте напомнить вам, из каких соображений существование Семей скрывалось от широкой публики. Первые дети, родившиеся в результате браков, заключенных по рекомендации фонда Говарда, появились на свет в 1875 году. Они ничем не отличались от прочих младенцев, и рождение их никем отмечено не было. Фонд же являлся в то время открыто зарегистрированной некоммерческой организацией…

17 марта 1874 года студент-медик по имени Айра Джонсон сидел в приемной адвокатской конторы «Димс, Уингейт, Олден и Димс», выслушивая предложение совершенно фантастического толка. В конце концов он прервал главу фирмы:

— Минуточку! Если я вас правильно понял, вы предлагаете мне деньги за то, чтобы я женился на одной из этих женщин?!

— Как вы сказали? — Адвокат опешил. — Ну конечно же нет, мистер Джонсон!

— Во всяком случае, ваши слова звучали именно так!

— Нет, нет. Такая сделка считалась бы незаконной и противоречила бы общепринятым нормам морали. Мы, как представители фонда, просто информируем вас о том, что в случае вашего брака с одной из молодых особ, чьи имена здесь перечислены, на нас возлагается приятная обязанность открыть счет на имя каждого ребенка, родившегося от вашего брака. Вот здесь проставлена сумма. Однако мы вовсе не предполагаем заключать с вами какое-либо письменное соглашение, равно как и принуждать вас к женитьбе. Мы просто информируем вас об этом.

Нахмурившись, Айра Джонсон заерзал на стуле.

— Да что все это значит? И почему — именно мне?

— А это уже — дело фонда. Можно сказать: потому, что им нравятся ваши дедушка и бабушка.

— Небось вместе с ними мои косточки перемывали, — буркнул Джонсон. Он вовсе не был в восторге от своих стариков. Четверо неисправимых жмотов — хоть бы один умер в подобающем возрасте! Не пришлось бы тогда беспокоиться о деньгах на продолжение образования…

— Конечно, мы беседовали с ними. Но не о вас.

На этом месте адвокат вручил Джонсону список девушек и распрощался с ним. Имена в списке были сплошь незнакомые. Вначале Джонсон решил порвать и выбросить его, как только выйдет из приемной, но вместо этого всю ночь составлял письмо своей девушке, оставшейся в родном городке. Он счел удачным лишь седьмой вариант, в котором ему удалось объяснить ей, что между ними все кончено. Слава богу, ничего серьезного у них не было — иначе вышло бы действительно скверно.

Женившись на одной из девушек списка, он обнаружил любопытное, хоть и ничем особо не замечательное обстоятельство: жена его тоже имела полный комплект бабушек и дедушек — живых, здоровых, словом, еще хоть куда.

— …на благотворительных началах, — продолжал Фут. — Его официальной целью было объявлено способствование повышению уровня рождаемости среди здоровых, полноценных американских граждан — это было вполне в духе времени. Для сохранения в тайне истинных целей фонда еще не требовалось исключительных мер — достаточно было просто о них не болтать. Так продолжалось до тех пор, пока не наступили «смутные времена» — промежуток меж Мировыми войнами…

Некоторые газетные заголовки за апрель-июнь 1969-го:

— …Смутные времена. Тогдашние Поверенные сочли — и, как мы теперь можем видеть, вполне справедливо — что в этот период семантической дезориентации и массовой истерии ни одно меньшинство не застраховано от возможности стать объектом преследований, дискриминации и даже насилия. К тому же, ухудшение финансового положения в стране — например, принудительный обмен ценных бумаг фонда на государственные облигации — поставило благосостояние фонда под угрозу. По обоим пунктам были приняты меры.

Во-первых, все достояние фонда было обращено в материальные ценности и распределено между членами Семей в качестве их собственности. Во-вторых, в качестве постоянной политики была запущена так называемая программа «Маскарад». Были разработаны приемы и правила имитации смерти членов Семей, доживших, по понятиям окружающих, до положенного возраста, а после этого они, под другими именами, жили в других районах страны.

Всю мудрость такой политики, кое-кому казавшейся излишними предосторожностями, Семьи оценили во Времена Пророков. Во время правления первого Пророка девяносто семь процентов членов Семей формально пребывали в возрасте менее пятидесяти лет. Тщательная насильственная регистрация населения, проведенная тайной полицией Пророков, сделала изменение личности акцией весьма затруднительной, но нам удалось провести несколько таковых с помощью конспиративной революционной организации — так называемой Каббалы.

Таким образом, благодаря удаче и дальновидности, нам удалось сохранить существование Семей в тайне. Несомненно, это было к лучшему — в те времена любое сообщество людей, обладавших чем-либо недоступным для Пророков, чувствовало себя крайне неуютно. В событиях, приведших ко Второй американской революции, Семьи участия не принимали, хотя многие члены Семей вступали в Каббалу, пользовались там полным доверием и даже сражались в битве, предопределившей падение Нового Иерусалима.

Последовавший период общественной дезорганизации предоставил нам возможность изменить личности тех, кто прожил «слишком долго». Тут нам очень помогли наши братья, которые, будучи членами Каббалы, заняли в период Реконструкции ключевые правительственные посты.

На Семейном Совете 2075, то есть в год принятия Ковенанта, многие предлагали не скрывать более нашего существования: ведь гражданские свободы были полностью восстановлены. Однако большинство эту точку зрения не поддержало — возможно, потому, что за прошедшие десятилетия соблюдение тайны вошло в привычку.

Пятьдесят лет культурного возрождения, пятьдесят лет доброжелательности, соблюдения правил общежития, семантически разумная ориентация образования, возрастающее уважение к личной жизни и достоинству человека — все это вселило в нас надежду на то, что настало наконец время объявить человечеству о своем существовании и занять место хоть и необычного, но тем не менее уважаемого меньшинства. Для такого шага имелись веские причины. Все больше членов Семей находило, что «Маскарад» совершенно неприемлем в новом, улучшенном обществе. И не только потому, что человеку приходилось внезапно порывать с привычным укладом и искать новое место для жительства, но и потому, что нестерпимо больно держать что-то в тайне от общества, превыше всего ценящего честность. Более того, в результате биологических исследований, проводившихся Семьями, были получены знания, которые могли бы принести огромную пользу нашим бедным, недолговечным братьям. Мы хотели помочь им.

Конечно, с этими и другими доводами того же рода можно было поспорить. Но точная физическая идентификация личности, вновь введенная в обиход, сделала «Маскарад» почти неосуществимым. В сложившихся условиях мирный, добропорядочный гражданин мог только приветствовать идентификацию личности, хотя горой встал бы за невмешательство в свою частную жизнь, а потому мы решили не противиться — это вызвало бы подозрения, привлекло бы к нам внимание и лишило смысла всю идею «Маскарада». Мы были вынуждены подчиниться идентификации личности.

Ко времени Совета 2125 года, то есть одиннадцать лет назад, осуществлять изменение личности для все увеличивающегося числа наших собратьев, чья внешность не соответствовала официальному возрасту, стало почти невозможно. Тогда мы решили, ради эксперимента, позволить добровольцам, число которых не превышало одной десятой от общей численности Семей, раскрыться, чтобы выяснить реакцию общества прежде, чем сообщать людям о существовании Семей. К сожалению, результаты оказались далеки от ожидаемых.

Джастин Фут умолк. Несколько мгновений в зале стояла мертвая тишина, затем ее нарушил коренастый человек, сидевший в середине зала. На висках его проступала легкая седина, что для присутствующих было делом необычным, а лицо покрывал загар, характерный для тех, кто работает в космосе. Мэри Сперлинг еще раньше заметила этого человека и гадала, кем бы он мог быть: ее заинтересовало это открытое, живое лицо и громкий смех, впрочем, любой член Семей имел право присутствовать на Совете, и потому Мэри не слишком утруждала себя размышлениями.

— Выкладывай, братец. Что там у тебя дальше?

— Итоги подведет наш главный психометрист, — ответил Фут. — Я же — лишь ввел присутствующих в курс дела.

— Бож-же пра… — изумленно воскликнул седой незнакомец, — так ты, браток, стало быть, хочешь сказать, что у тебя для нас ничего, кроме всем известных вещей, нет?!

— Мое выступление было лишь базовым. И зовут меня Джастин Фут, а вовсе не «браток».

Тут вмешалась Мэри Сперлинг:

— Брат, — сказала она незнакомцу, — раз уж ты обращаешься к Семьям, может быть, ты представишься? Я тебя, к сожалению, не знаю.

— Извини, сестра. Лазарь Лонг, говорю от своего имени.

Мэри покачала головой.

— И все же я никак не могу припомнить…

— Еще раз извиняюсь, это мое имя для «Маскарада», я принял его во времена первого из Пророков. Очень уж оно забавное. Я из семьи Смитов, а зовут меня Вудро Вильсон. Вудро Вильсон Смит.[3]

— Вудро Вильсон… Да сколько же тебе лет?!

— Э-э… Я уж давно со счета сбился. Сто… Нет, двести… Да, верно. Двести тринадцать.

Воцарилась тишина. Мэри тихо спросила:

— Ты слышал, как я спрашивала, есть ли в зале кто-нибудь старше меня?

— Слышал, как же. Да черт с ним, сестренка, ты и сама неплохо управляешься. К тому же я уже лет сто, как на Совете не был, ну и подумал: а вдруг, к примеру, процедура поменялась.

— Прошу, займи свое место.

Мэри покинула кафедру.

— Да не надо! — запротестовал он, однако Мэри, не обращая на протесты внимания, прошла в зал и села. Лазарь, оглядев зал, пожал плечами и поднялся на помост. Усевшись на уголок председательского стола, он сказал:

— Ну что ж, давайте продолжать. Кто там следующий?

Ральф Шульц из Семьи Шульцев больше походил на банкира, нежели на психометриста. Он не был ни застенчивым, ни робким и говорил ровным, уверенным голосом, что придавало его словам дополнительный вес.

— Я был одним из тех, кто предлагал покончить с «Маскарадом». И был неправ. Я верил: большинство наших сограждан, воспитанных современными методами, смогут все что угодно воспринять спокойно. Без лишних эмоций. Я предполагал: кучка не совсем здоровых в психическом отношении людей будет негодовать, а возможно, и возненавидит нас. Я даже предсказывал, что многие станут завидовать нам: всякий, кто радуется жизни, хочет, чтоб она продолжалась как можно дольше. Однако я не предполагал, что неприятности могут достигнуть таких масштабов! Я считал, что современное общество покончило с расовыми предрассудками, а те, кто еще придерживается их, постесняются заявить об этом вслух. Я верил, общество стало достаточно терпимым, чтоб можно было открыться недолговечным и жить с ними в мире. И я ошибался.

Негры ненавидели белых и завидовали им, пока те имели перед ними преимущество цвета кожи. Здоровая, нормальная реакция! Когда же дискриминации не стало, проблема себя изжила и произошла культурная ассимиляция. Теперь часть людей точно так же завидует нам, долгожителям. Мы полагали, их реакция не возымеет серьезного общественного значения, ведь большинству людей будет ясно, что причина нашего долголетия в наших генах, а это не наша вина, так уж нам повезло с предками. На самом же деле мы принимали желаемое за действительное, и теперь уже не может быть никаких сомнений, что правильное толкование данных математического анализа привело бы нас к совершенно противоположному ответу и выявило бы неуместность использованных аналогий. Я не оправдываюсь — какие уж тут оправдания… Наши чаяния вскружили нам головы. Короче говоря, произошло вот что: мы продемонстрировали нашим недолговечным братьям воплощение величайшей человеческой мечты, а затем сказали, что им такого не видать, как своих ушей. Они встали перед неразрешимой дилеммой. И теперь просто отказываются верить фактам. Они отвергают то, что мы рассказали им, а их зависть перешла в ненависть. Подсознательно они убеждены, что мы злонамеренно лишаем их законного права на долгую жизнь. Ненависть к нам, непрестанно усиливаясь, превратилась в мощный поток, угрожающий благосостоянию и самой жизни тех наших братьев, кто раскрылся для общества. Потенциально поток ее опасен и для остальных членов Семей. Опасность, которая нависла над нами, весьма велика.

Разом замолчав, он сел.

Слушатели сохраняли спокойствие — с годами невозмутимость вошла у них в привычку. Поднялась одна из женщин:

— Ева Барстоу, от Семьи Купер. Ральф Шульц, мне сто девятнадцать лет. По-моему, ты младше. У меня нет ни математических способностей, ни знания человеческой психологии, однако на своем веку я встречалась со множеством людей. Человек по сути благожелателен, он чуток и добр. Конечно, у него имеются некоторые недостатки, но дайте ему хоть маленький просвет впереди, и все в порядке! Я не могу, никак не могу поверить, что кто-то может возненавидеть меня и даже убить только за то, что я живу дольше! Что ты скажешь на это? Ведь раз ты уже ошибся — может, и тут тоже?

Шульц спокойно смотрел на нее, разглаживая складку на килте.

— Ты права, Ева. Очень может быть, что я снова ошибся. Вся беда психологии в том, что она так сложна, в ней так много скрытых факторов, а человеческие взаимоотношения иногда настолько непредсказуемы, что даже убедительные с виду выводы в свете последующих событий частенько оказываются полной чепухой.

Он снова поднялся, оглядел аудиторию и заговорил с прежним апломбом:

— На этот раз я не пытаюсь предсказать отдаленное будущее. Я оперирую фактами, а не догадками или надеждами на лучшее. И то, что можно предсказать на основании этих фактов, верно, как дважды два, и произойдет неминуемо. Однако в главном Ева права. По отдельности каждый человек добр и терпим в отношениях с другими отдельно взятыми людьми. Еве не угрожает никакая опасность со стороны ее друзей и соседей. Мне со стороны моих — тоже. Но мои соседи могут представлять опасность для нее, а ее — для меня.

Психология масс — не просто сумма психологий индивидуумов, а нечто более сложное и непредсказуемое; в этом — основное положение социальной психодинамики, и исключений из этого правила пока что не наблюдалось. Психология масс подчинена закону стадности, закону массовой истерии. Он давно известен военным, политическим и религиозным деятелям, рекламным агентам, пророкам и агитаторам, инициаторам беспорядков и актерам, а также главарям банд. Этот закон использовали на практике с незапамятных времен — задолго до того, как он был обоснован математически. И он всегда отлично работал, и сейчас работает не хуже.

Я и мои коллеги еще несколько лет назад стали подозревать, что массовая истерия по нашему поводу возрастает, однако сочли, что доводить наши соображения до сведения Совета рано, так как доказательствами мы еще не располагали. К тому же любое, даже самое здоровое, общество имеет свои недостатки… Антагонистические тенденции были вначале столь незначительны, что мы даже сомневались в их существовании, не говоря уж о том, что общественные отношения вообще сложны и перепутаны, хуже клубка спагетти. Они существуют в абстрактном топологическом пространстве со многими измерениями, а потому математически описать их чрезвычайно трудно. Сложность такой задачи невозможно преувеличить.

Итак, мы выжидали, беспокоились, проводили статистические исследования, тщательно конструируя нашу статистическую вселенную. И когда убедились в правильности наших догадок, то было едва ли не поздно. Социопсихологические тенденции зарождаются и угасают экспоненциально, или по степенному закону с комплексным показателем. Мы не оставляли надежды, что сыграют свою роль положительные факторы: работы Нельсона в области симбиотики, наши успехи в гериатрии, громадное общественное значение освоения спутников Юпитера для колонизации. Любое событие, потенциально способное дать шанс на продление жизни, либо большие жизненные перспективы для недолговечных, положили бы конец глухой враждебности по отношению к нам. Вместо этого ненависть из искры превратилась в пламя, в целый лесной пожар, которым невозможно управлять. По нашим сведениям, число людей, настроенных агрессивно, лишь за последние тридцать семь дней увеличилось вдвое и продолжает неуклонно расти. Можно лишь строить предположения, как далеко зайдет этот процесс и как быстро он будет идти; вот почему мы предложили созвать очередной Совет. Неприятностей можно ожидать в любой момент.

Он тяжело опустился в кресло; лицо его было бледным.

Ева не стала продолжать спор. Не возражал никто из присутствующих. Не один Ральф Шульц — признанный авторитет в своей области, — но все они чувствовали: к их братьям, открывшимся обществу, люди настроены крайне недоброжелательно. И хотя все понимали, что им угрожает, у каждого было свое мнение о том, что следует предпринять. В продолжение двух часов Лазарь терпеливо слушал нудные пререкания, а затем попросил слова.

— Так мы ни к чему не придем, — подытожил он. — Если даже до завтра здесь проторчим. Давайте-ка глянем на проблему в целом и прикинем, что делать. Можно, — он принялся загибать пальцы, — не делать ничего, сидеть, как мыши, и ждать, что будет дальше. Можно полностью отменить «Маскарад», объявить, сколько нас на самом деле, и потребовать политических прав. Можно оставить все как есть, используя нашу организацию с ее деньгами для защиты наших братьев, вышедших из подполья. Может, нам снова удастся укрыть их от греха подальше. Можно покончить со всякими тайнами и выклянчить у правительства место для устройства колонии, где бы мы жили сами по себе. Можно сделать что-нибудь еще. Однако я надеюсь, что каждый из вас выберет для себя один из четырех основных вариантов. Разберитесь — хотя бы по четырем углам зала, — и пусть каждая группа разработает свой план и представит его на Семейный Совет. А те, кто не согласен ни с одним из четырех вариантов, могут рассесться в центре зала и спорить хоть до посинения. Если нет возражений, позвольте мне объявить перерыв до завтрашнего вечера. Что скажете?

Никто ничего не сказал. Все были удивлены манерой Лазаря вести Совет — здесь привыкли к неторопливым, долгим дискуссиям, проблемы обсуждались, пока одна из точек зрения не принималась единогласно, а потому такая спешка несколько шокировала присутствующих.

Однако Лонг был сильной личностью, возраст его внушал уважение, а несколько старомодный говор придавал его словам патриархальную весомость, так что возражать никто не решился.

— Отлично, — объявил Лазарь, хлопнув в ладоши. — Лавочка закрывается до завтрашнего вечера.

Он сошел с помоста. К нему подошла Мэри Сперлинг.

— Я хотела бы поближе познакомиться с тобой, — сказала она, глядя ему в глаза.

— Конечно, сестричка. Отчего бы нет?

— Ты остаешься на обсуждение?

— Нет.

— Тогда, может быть, проводишь меня?

— С удовольствием. Дел у меня совершенно никаких.

— Тогда идем.

Они прошли к подводной пещере, соединявшейся с озером Мичиган. Увидев ее псевдо-«Кэмден», Лазарь удивился, однако ничего не сказал, пока они не забрались внутрь.

— А ничего у тебя машинка.

— Верно.

— С секретиками…

— Да, — улыбнулась Мэри. — А еще она умеет внезапно взрываться, если кто-нибудь попробует посмотреть, что у нее внутри.

— Неплохо. Ты, Мэри, наверно, конструктор?

— Я? Нет, конечно! По крайней мере, уже лет сто в технике не разбираюсь. Но если хочешь такую машину, можно заказать у Семей. Скажи…

— Да вздор, мне она вовсе ни к чему. Просто люблю вещи, которые работают надежно. Сразу видно, светлая голова выдумала.

— Да…

Некоторое время Мэри прощупывала окрестности с помощью радара, а убедившись, что вокруг все спокойно, бесшумно вывела машину на берег.

Приехав домой, Мэри предложила Лазарю сигареты и выпивку, а сама отправилась в спальню переодеться. В домашнем она выглядела миниатюрнее и моложе. Когда она вернулась в комнату, Лазарь поднялся, раскурил для нее сигарету и протянул ей, издав в качестве комплимента нескромный свист.

Улыбнувшись, Мэри взяла сигарету и опустилась в огромное кресло, поджав под себя ноги.

— Лазарь, ты вселяешь в меня надежду.

— Да что ж у тебя, зеркала нет?!

— Я не о том, — с нетерпением ответила она. — Ты сам. Ты ведь прекрасно знаешь, что я уже пережила наш средний возраст. Я лет десять, как смирилась с мыслью, что конец близок, и приготовилась к смерти. Но вот ты сидишь напротив, а ведь ты гораздо старше меня… на много-много лет. Ты вселяешь в меня надежду.

Лазарь выпрямился.

— Это ты-то приготовилась к смерти? Девочка! Да ты еще сотню лет будешь такой же симпатичной!

Мэри устало отмахнулась.

— Не смейся. Ты отлично знаешь, внешность тут ни при чем. Лазарь, я не хочу умирать!

— Я и не думал дурачить тебя, сестренка, — мягко ответил он. — Ты не выглядишь так, будто одной ногой в могиле.

Мэри пожала плечами.

— Это — просто биотехника. Я только выгляжу на тридцать с небольшим.

— Я бы сказал, еще моложе. Наверно, я не разбираюсь во всяких новомодных штучках — я говорил, что даже на Совете уже лет сто не бывал. Вообще говоря, я и с Семьями все это время не общался.

— Правда? А почему, если не секрет?

— Длинная история, да и глупая к тому же. Одним словом, надоели они мне до смерти. Раньше я всегда был представителем на ежегодных встречах, однако они стали шибко уж официальными и неинтересными. И я послал их к черту. Почти всю эпоху Пророков провел на Венере. После подписания Ковенанта вернулся на Землю — года на два, не больше. Люблю, знаешь ли, перемену мест.

Мэри смотрела на него с восхищением.

— О-о! Расскажи! Никогда не бывала в космосе, ну, только раз летала в Луна-Сити.

— Конечно, расскажу, — согласился Лазарь. — В свое время. А пока хотел бы услышать, как можно сохранить такую внешность. Девочка, тебе ведь при всем желании не дать твоих лет!

— Надеюсь. То есть это, конечно, так, однако я ничего не знаю о том, как это делается. Гормоны, симбиотика, что-то там с железами и немного психотерапии — примерно так. Подобные штуки приводят к задержке старения, а внешние признаки удаляются косметически.

Некоторое время Мэри помолчала.

— Когда-то они считали, что нашли секрет бессмертия — настоящий Источник Вечной Молодости. Но это было заблуждением. Старость просто откладывается. Первое предупреждение — за девяносто дней, а затем — смерть.

Она вздрогнула.

— Конечно, многие не хотят умирать от старости. Две недели на уточнение диагноза, а затем — эвтаназия.

— Вот уж хрен-то вам! Не-ет, мне это не подходит! Когда дьявол явится по мою душу, ему придется тащить меня силком, а я буду брыкаться изо всех сил!

Мэри криво улыбнулась.

— Мне легче, когда ты так говоришь, Лазарь. Я никогда бы не смогла говорить на эти темы с людьми младше меня. Но твой пример придает мне уверенности.

— Мы еще многих из них переживем, Мэри; ты только не волнуйся. Кстати, насчет Совета. Я не в курсе последних новостей, только недавно на Землю вернулся. Этот парень — Ральф Шульц… Он вправду знает свое дело?

— Думаю, да. Дед его был выдающимся человеком, да и отец — тоже.

— Надо так понимать, ты знаешь этого парня.

— Немного. Он — один из моих внуков.

— Забавно… А выглядит старше, чем ты.

— Ральф решил, что ему больше всего подходит внешность сорокалетнего, только и всего. Его отец был моим двадцать седьмым ребенком. А Ральф, наверное… Сейчас сосчитаю. Он по крайней мере на восемьдесят-девяносто лет младше меня. И, несмотря на это, он старше многих моих отпрысков.

— Да, ты немало сделала для Семей, Мэри.

— Как и Семьи для меня. Мне нравилось воспитывать детей, а выплаты фонда за три с лишним десятка детей составили приличную сумму. Я могу позволить себе любую мыслимую роскошь, — Мэри вздрогнула. — Наверное, поэтому я так боюсь, я люблю жизнь.

— Прекрати! Я-то думал, мой блестящий пример и юношеская улыбка полностью избавили тебя от этой ерунды.

— Н-ну… Кое в чем ты мне помог.

— М-м-м… Слушай, Мэри, а почему бы тебе еще раз не выйти замуж? И не нарожать кучу горластых сорванцов? Тогда-то у тебя просто времени на страхи не останется!

— Это в мои-то годы? Вот уже действительно, Лазарь…

— А что такого? Ты куда младше меня.

Некоторое время Мэри молча его разглядывала.

— Лазарь, ты делаешь мне предложение? Если так, выражайся яснее.

Лазарь поперхнулся и замер с раскрытым ртом.

— Погоди, погоди! Успокойся. Я ведь только так сказал… Сам я для семейной жизни не гожусь. Нет, правда. Всякий раз, когда я женился, через несколько лет жена просто не могла выносить моего вида. Нет, я ничего не говорю… Ты девушка хоть куда, и любой мужчина с радостью бы…

Подойдя к нему, Мэри прикрыла его рот ладонью. Лукаво улыбаясь, она сказала:

— Я вовсе не хотела смущать тебя, брат. А впрочем, может быть, и хотела — мужчины так смешны, когда думают, что их хотят заманить в ловушку.

— Ладно, ладно, — хмуро проворчал Лазарь.

— Забудь об этом, дорогой. Скажи, какой вариант они, по-твоему, выберут?

— Ты об этом вечернем сборище?

— Да.

— Да никакого! Ни к чему они не придут. Знаешь, Мэри, комитет — единственная известная форма жизни с сотней желудков, но без единой капли мозгов. В конце концов кто-нибудь с головой на плечах заставит их согласиться с его планом. Не могу сказать, что это будет за план.

— Ну что ж… А что бы предпочел ты сам?

— Я? А ничего. Знаешь, Мэри, если я и убедился в чем-то за последние две сотни лет, так это в том, что все проходит.[4] Войны там, депрессии, Пророки, Ковенанты… Все проходит. Фокус в том, чтобы их пережить.

Мэри задумчиво кивнула.

— Думаю, ты прав.

— Конечно, прав. Только через сотню лет начинаешь понимать, насколько это хорошая штука — жизнь.

Лазарь встал и потянулся.

— А теперь юноша не против бы малость всхрапнуть.

— Я тоже.

Квартира Мэри находилась на последнем этаже — с видом на небо. Еще когда Мэри входила в гостиную, она выключила свет и сделала потолок прозрачным; теперь они сидели в темноте, любуясь видом звездного неба. Потягиваясь, Лазарь посмотрел вверх; взгляд его задержался на одном из любимых созвездий.

— Занятно, — заметил он, — кажется, в поясе Ориона появилась четвертая звезда!

Мэри подняла взгляд:

— Может, это корабль Второй Экспедиции к Центавру?[5] Посмотри, он движется?

— Без приборов не разглядеть.

— Да, верно. Правильно сделали, что построили его в космосе.

— А иначе никак: для Земли он слишком велик. Мэри, могу я лечь прямо тут? Или у тебя есть другая комната?

— Есть, вторая дверь направо. Не сможешь чего-нибудь найти — позови.

Она поцеловала его в щеку, будто клюнула.

— Спокойной ночи.

Лазарь направился к себе.

Наутро Мэри проснулась в обычное время. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Лазаря, она встала, проскользнула в ванную, приняла душ, сделала массаж и проглотила тоник, чтобы компенсировать краткость отдыха. Затем умеренный завтрак; талию она берегла. Взбодрившись таким образом, Мэри принялась за телефонные звонки, поступившие вчера, пока ее не было. Прокрутив несколько малозначительных сообщений, в которые она даже не пыталась вникнуть, она услышала голос Борка Вэннинга:

— Привет, Мэри, — сказал аппарат, — это Борк. Звонил в двадцать один ноль-ноль. Зайду завтра в десять утра, сходим на озеро и где-нибудь позавтракаем. Если, конечно, ты не против. Счастливо, дорогая! Мое почтение.

— Мое почтение, — автоматически повторила Мэри. А, чтоб его! Почему он никак не поверит, что я отказала ему окончательно?! Да, Мэри Сперлинг, с тобой что-то неладно. Ты ведь в четыре раза старше, и никак не можешь привести его в чувство… Надо позвонить ему и сказать… Нет, поздно. Он будет с минуты на минуту. Проклятье!