"Дочь друидов" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)

Глава пятая

Странную пару представляли двое спутников, что вышли на рассвете из восточных ворот Эброндума и двинулись по дороге на Юваум, небольшой городок, расположенный на той же реке – Тирсис, но ниже по течению.

Впереди на крупной рыжей кобыле ехал Туризинд: рослый, широкий в кости, с густыми темно-рыжими волосами и блестящими зелеными глазами, особенно заметными на загорелом лице при ярком солнечном свете. Чуть поодаль на крепкой вороной лошади восседал Конан. Он держался в седле с небрежностью опытного наездника. Туризинд постоянно видел его широкую спину, перечеркнутую широкой, потемневшей от пота перевязью.

Конан был выше Туризинда почти на полголовы и значительно шире в плечах. Судя по одежде, он не мог принадлежать к аристократии. И все же в его манере держаться угадывалась некая аристократичность. Как будто этот человек был тайным принцем в изгнании или королем в поисках трона, никак не меньше.

Кроме того, Туризинд никак не мог угадать, откуда Конан родом. На аквилонца не похож; синие глаза и черные волосы выдавали в нем горца и северянина. Возможно, он киммериец. «Возможно» – потому что Туризинд прежде никогда не имел дела с уроженцами льдистой Киммерии.

«Не исключено, – решил для себя Туризинд, – что Конан только назвался наемником, дабы сбить с толку своего невольного компаньона, а на самом деле является одним из стражников, что принадлежат к тайной службе герцога». О таковой Туризинд слыхал и прежде, а вот теперь судьба привела столкнуться лицом к лицу.

У Туризинда был легкий характер. Он довольно быстро смирился с присутствием нового лица, кем бы это лицо ни являлось. По крайней мере, часть пути они проделают вместе. В любом случае Конан вряд ли будет Туризинду помехой. Напротив, Рикульф твердо обещал, что спутник будет помогать Туризинду. Что ж, это весьма кстати: несомненно, Конан обладал чудовищной физической силой, что успел продемонстрировать весьма впечатляющим образом – разорвав цепи, сковывающие руки Туризинда.

Туризинд улыбался, подставляя лицо солнцу и жадно вдыхая свежий воздух. Ветер прилетал откуда-то из полей и лугов и приносил с собой веселые ароматы зрелого лета. Немного же требуется человеку для счастья!

Неожиданно Конан обернулся к Туризинду, прерывая его размышления, и осведомился, ухмыляясь, как будто предвкушал какое-то развлечение:

– Ты бывал в Ювауме?

Туризинд очнулся от своей задумчивости и поглядел на него с неприязнью.

– В мои обязанности входит беседовать с тобой?

Подобное отношение, казалось, ничуть не задело Конана. Он только улыбнулся еще шире.

«А он, пожалуй, хорош собой, – подумал Туризинд. – По-своему. Женщины, наверное, без ума от его улыбки. Находят ее доброй и всякое такое. Хотя глаза у него холодные… С таким человеком нужно держаться настороже, вот что», – решил он.

– Ты обязан беседовать со мной, когда я того потребую, – твердо заявил Конан. – Имей в виду: ты нравишься мне не больше, чем я тебе. Моя воля – ты бы уже давно лежал на обочине со свернутой шеей. Но я обязан надзирать за тобой и давать тебе добрые советы. Мне обещали хорошо заплатить за это.

При слове «добрые» лицо Конана исказила угрожающая гримаса.

– В таком случае, я слушаю тебя, – сказал Туризинд.

Конан возразил:

– Нет, это я слушаю тебя. Я задал вопрос: ты бывал в Ювауме?

– Да.

– Превосходно. Это упрощает дело.

– Уточни, пожалуйста. Какое дело?

– В Ювауме у нас с тобой будет одно дельце. Я обдумывал это по дороге и пришел к выводу, что нам неплохо бы обзавестись еще одним человечком. Ну, чтобы было кем жертвовать. Помнишь, Рикульф посоветовал мне при случае отдать тебя на съедение. Чтобы выполнить задание, покуда колдуны из Дарантазия будут обгладывать твои косточки.

– Я имею право хотя бы уточнять, задавать наводящие вопросы, просить о более полных указаниях? – осведомился Туризинд. – Умолять о подробностях? Выпрашивать детали? Как велики твои полномочия, Конан?

– Мои полномочия неограниченны, а указания ты получишь без всяких просьб, – ухмыльнулся Конан. – Любишь публичные казни? Скоро поглядим еще на одну. Завтра в Ювауме должны казнить одну девку. Да ты и сам увидишь: народ уже начинает стекаться в город. Казнь всегда сопровождается ярмаркой, так что многие туда ринулись в надежде на хорошую поживу. Розничные торговцы, пирожники, проститутки, продавцы всяких снадобий… Разный сброд.

Он помолчал и вдруг ослепительно сверкнул ярко-синими глазами.

– Но нас должна интересовать не ярмарка, а именно эта девка. Я еще не принял окончательного решения.

– Можешь обсудить со мной, – предложил Туризинд, наполовину забавляясь.

Как всякий наемник, Туризинд привык иметь дело преимущественно с мужчинами и женщинам он не доверял. Изредка он привечал возле себя ту или другую в качестве временной подруги, но и только. Менее всего ему нравились особы, принадлежащие к «прекрасному полу», которые вооружались мечами и требовали, чтобы их воспринимали как «воинов», как «равных прочим» солдат. В отряде у Туризинда таких никогда не водилось. Он на дух их не переносил и изгонял поближе к горизонту, едва только замечал где-нибудь в поле своего зрения.

Поэтому известие о казни какой-то «девки» мало заинтересовало его. Если женщина довела власти до того, что те вознамерились предать ее публичной смерти, значит, она вполне достойна подобной участи. Женщина-преступница – это злостная воровка, подлая убийца, отравительница или колдунья. Все эти категории решительно были противны Туризинду.

Бывший командир наемников скривился.

– Давай оставим эту тему, Конан, – попросил он. – Я никогда не соглашусь с присутствием женщины в отряде. Тем более с такой, которую должны были повесить.

– Э-э… – протянул Конан, внезапно – и весьма неприятно – напомнив Туризинду доктора.

После паузы Конан добавил:

– Но я еще не принял решения. А когда решу – ты сделаешь, по-моему. Кстати, это не твой отряд, а мой. Хорошо бы ты постарался запомнить это.

– Я никак не могу повлиять на твое решение? – спросил Туризинд.

– Нет, – отрезал Конан. – Если я сочту девку полезной, я возьму ее. В мой отряд.

Некоторое время они молчали. Туризинд постепенно убеждался в том, что Конан был совершенно прав в том, что касалось ярмарки. Дорога наполнялась людьми. Празднично одетые крестьяне, пешком и на телегах, двигались в сторону Юваума. Многие весело переговаривались, перешучивались; девушки кокетничали с мужчинами. Некоторые совершенно явно давали понять, что не прочь провести ночь с новым приятелем.

«Близость смерти всегда возбуждает, – подумал Туризинд. – Когда человек видит, как умирает ему подобный, первое, что ему хочется, – это почувствовать себя живым. Дьявольски живым, до ужаса живым. А лучший способ ощутить себя на этом свете – заняться любовью. Можно даже с первым встречным. Лишь бы тебя ласкали, лишь бы под ладонями было чужое горячее тело, а рядом раздавалось чье-то дыхание… Знаю. Помню. Да, я действительно это помню…»

Он криво улыбнулся воспоминанию. Туризинд любил свои воспоминания, но никогда не тосковал по ушедшему. Ему было под тридцать, он вошел в лучший возраст для мужчины – и был уверен в том, что впереди у него не меньше прекрасного, чем осталось позади. Особенно если учесть то, каким жестоким было его детство.

До Юваума оставалось совсем немного, когда Конан снова заговорил:

– Это проститутка.

Туризинд в этот самый момент рассматривал очень хорошенькую девушку, которая явно строила глазки рослому всаднику, поэтому при звуке низкого голоса Конана он вздрогнул:

– Что ты сказал?

– Говорю, что это проститутка.

Туризинд еще раз посмотрел на ясно улыбавшуюся девушку.

– Нет же, думаю, она простая крестьянка. Очень хорошенькая крестьяночка, которая после десяти лет каторжных трудов и рождения седьмого ребенка превратится в старую страхолюдину, вроде ее мамаши… Жаль, конечно, да ничего не поделаешь: такова судьба сословия, рожденного ковыряться в грязи.

– Ты меня не слушаешь! – рассердился Конан. – Я говорю о той, которую должны повесить.

– А, – разочарованно протянул Туризинд. – Я-то думал, мы уже закрыли эту тему.

– Мы еще не открывали ее, – возразил Конан. – Я обдумываю.

– Значит, она еще и шлюха… – вздохнул Туризинд. – Неужели мы не можем обойтись без шлюхи? Я найду тебе десяток в любом трактире. Наверное, ты так страшен и уродлив, что с тобой ни одна не хочет пойти, да? Я буду их уговаривать. Клянусь. Только не надо мне шлюхи в отряде. В твоем отряде, – добавил он поспешно и изобразил угодливую улыбку.

– Если ты не замолчишь, – угрожающе начал Конан, но осекся, а потом махнул рукой. – Просто слушай. Рикульф подробно рассказал мне о том, чем она промышляла. Она предлагала мужчинам свое тело. И, поскольку она очень красива, они охотно соглашались покупать ее ласки. Затем их находили раздетыми и ограбленными до нитки где-нибудь за городом, на сеновале, а то и просто на обочине дороги. В их памяти оставались обрывки каких-то дивных картин: сладкие поцелуи, небывалое блаженство… а после полное забвение.

– Обычный трюк, – сказал Туризинд, брезгливо морщась. – Чем она их опаивала?

– В том-то и дело… При ней не нашли никакого яда. Да и эти мужчины никак не пострадали. За исключением неприятностей, связанных с тем, что их маленькое ночное приключение делалось общим достоянием. Ну и грабеж, конечно. Она обогатилась за их счет весьма значительно. Когда ее взяли, при ней нашли больше тысячи золотых монет. Она держала их в дорожном сундучке.

– А как вышло, что ее схватили? – заинтересовался Туризинд.

Конан покачал головой.

– Хочешь знать? Рикульф лично занялся этим делом. Продолжать?

Туризинд кивнул.

Конан продолжил задумчиво, и в его голосе Туризинд вдруг уловил легкий отзвук восхищения: несомненно, на киммерийца произвела сильное впечатление работа грабительницы. Вероятно, он считает воровку коллегой по ремеслу. Хороший же спутник у Туризинда! Туризинд, по крайней мере, – честный наемник, а вот киммериец… Ладно. Лучше сперва выяснить все обстоятельства, а уж после принимать решение. Может быть, удастся удрать…

– Когда число ограблений перешло за первый десяток, о ловкой грабительнице стало известно по всему Эброндуму, – рассказывал Конан. – Тогда-то Рикульф и выдвинул свое предположение. Он считал, что воровка пользуется не ядом, а магией. Если бы она покупала одурманивающие составы, она оставляла бы больше следов. Ей потребовался бы сообщник, кто-то, кто разбирается в ядах.

– А если она варила их сама? – спросил Туризинд.

Конан метнул в него иронический взгляд.

– Ты действительно считаешь, что в тайной страже его светлости герцога работают дураки? Или просто хочешь показать мне свою заинтересованность в этом деле?

– Ни то, ни другое, – ответил Туризинд, не смущаясь. – Я всего лишь пытался проявить смекалку.

– Будешь проявлять смекалку тогда, когда я прикажу… Если бы эта девка варила свои снадобья сама, ей понадобилось бы место для своей кухни. Какая-нибудь лачуга с очагом.

– Может быть, она приготавливала их на костре, – вставил Туризинд. – В лесу.

Он прикусил язык, сообразив, что господин Рикульф наверняка изучал и эту возможность. Конан никак не стал комментировать новое выступление своего спутника. Просто двинул широченным плечом и сказал:

– Рикульф предположил, что означенная особа пользовалась недозволенной магией. Магия не оставляет следов, а действует более эффективно. Отсюда и воспоминания о «неземном блаженстве», которые оставались у всех одураченных. Будь это яд, блаженство не было бы таким «неземным».

– Сдается мне, ты мало знаком с теми эмоциями, которые дарит мужчине женская ласка, – сказал Туризинд.

Конан с презрением ответил:

– А мне сдается, ты вообще не имеешь понятия о том, что такое добровольная женская любовь, потому, что всех своих постельных подружек ты покупал на нечистые деньги.

– Ладно, оставим дискуссию о женщинах на потом, – примирительным тоном произнес Туризинд.

Конан умудрился задеть весьма чувствительную струну в сердце своего спутника: Туризинд действительно никогда не знал настоящей любви, хотя случайных возлюбленных у него действительно было много – и большинство из них действительно были шлюхи.

Сам же Конан держался так, словно его тема женской любви вообще не задевала. Ну, точно. Он находил себе подружек где угодно и никогда не придавал большого значения их ласкам. Есть – хорошо, нет – можно обойтись. Никакой тоски, никаких поисков, ожидания. Интересно, сколько лет киммерийцу? Чуть больше двадцати? Хорошо быть юным и мускулистым… Однако, каким бы молодым ни казался Конан, мыслил он на удивление ясно.

И, как все больше убеждался Туризинд, вполне в состоянии был командовать небольшим отрядом.

Туризинду не хотелось испытывать к Конану какие-либо чувства, кроме отвращения и ненависти, но он поневоле вынужден был признать: киммериец вызывал у него уважение.

– Мне продолжать? – осведомился Конан, ухмыляясь.

Туризинд кивнул.

– Ладно. Рассказываю, что было дальше. Наш смышленый Рикульф направил в Юваум одного из наших стражников. У того имелось при себе защитное заклинание. Естественно, разрешение на это заклинание было получено у его светлости герцога. Все было надлежащим образом заверено. Бюрократы! Чего ожидать от цивилизованных людей, верно?

Он фыркнул и мотнул черными волосами. Туризинд не понял, чем была на самом деле эта демонстрация. Не то Конан по-дружески выказывал нелюбовь к любого рода проявлениям цивилизованности – или того, что киммериец считал «цивилизованностью», – то ли просто хотел спровоцировать своего спутника на какое-нибудь нелояльное высказывание. Туризинд решил воздержаться от проявления каких-либо эмоций по этому поводу.

– Законная сторона вопроса интересует меня мало, – вставил Туризинд.

– Я просто уточняю, – сказал Конан, морщась. – Несколько дней наш человек сорил деньгами и вел себя очень глупо, а затем, прогуливаясь по улице поздним вечером, поймал взгляд весьма привлекательной незнакомки. Она манила его к себе пальцем и улыбалась просто восхитительно. Разумеется, он не позволил себе упустить подобный случай и приблизился к ней на расстояние поцелуя.

– Продолжай, – подбодрил рассказчика Туризинд, когда тот сделал небольшую паузу. – Очень занимательно.

– Едва он коснулся губами ее губ, как сразу ощутил воздействие магии. Первое заклинание было очень слабым, просто для того, чтобы мужчина не передумал и, увлеченный незнакомкой, пошел за нею, как баран на бойню. Для нашего человека вся эта уловка была как на ладони, а злоумышленница даже не заподозрила, что раскрыта. Она повела его за городские ворота. Они вышли в лес незадолго до того, как ворота закрылись на ночь. Найдя укромное место среди деревьев, она разделась и еще раз поцеловала свою жертву. На сей раз заклинание было чрезвычайно сильным. Тот человек говорит, что даже ощущал покалывание по всей коже. Смутные образы проносились перед его глазами. Он ясно видел, что женщина сидит перед ним на траве, скрестив ноги. Сидит совершенно обнаженная, и просто смотрит. Даже руками не двигает. А между тем в голове у него рисовались совершенно другие картины. Как будто она ласкает его, все более бурно и страстно, как будто она отдается ему и кричит в экстазе. И его тело охватывает то самое неземное блаженство, о котором твердили все прочие. Он едва не потерял сознание. Тем временем она пристально наблюдала за ним. Он понял, что нужно притвориться, и застонал сквозь зубы.

– Я слыхал о том, что женщины иногда изображают страсть, которой не испытывают, – сказал Туризинд. – Так поступают неверные жены и коварные любовницы, а мне об этом рассказывали шлюхи. Хвастались, что мужчины-де никогда не могут разобрать, действительно ли они довели женщину до исступления или же она прикидывается. Но чтобы мужчина имитировал блаженство – о таком я слышу впервые.

– Весьма непристойная история, – осклабился Конан. – Впрочем, ты не девственница, чтобы краснеть, выслушивая такие подробности. Поправь меня, если я ошибаюсь.

– Я и не краснею, – возразил Туризинд, чувствуя, однако, что краска заливает его лицо.

Конан оглушительно захохотал:

– Я всегда знал, что настоящие убийцы отличаются редкостным ханжеством, но вижу такое впервые. Итак, продолжаю. Когда девка вообразила, что мужчина одурачен ею вполне и теперь уже ничего не понимает из происходящего, она преспокойно наклонилась над ним и стала вытряхивать из его карманов содержимое. Она срезала с его пояса кошель, сдернула с пальцев перстни, пошарила у него за пазухой… И тут он открыл глаза и схватил ее за руку. И совершенно твердым голосом произнес: «Ты арестована». Ха-ха, воображаю, какое у нее сделалось личико! Она, думаю, едва не описалась от ужаса.

Туризинд удивленно посмотрел на рассказчика. Он и не подозревал, что Конан способен на подобные проявления чувств. И, тем не менее, тот откровенно злорадствовал.

«Наверное, ему доставалось от женщин, – подумал Туризинд. – Здорово же они его обижали, если его так радует позор одной из них».

Впрочем, у самого Туризинда воровка не вызывала больших симпатий. Пару раз его тоже обчищали проститутки. Правда, он тогда был не околдован, а просто-напросто сильно пьян. Но все равно он помнил острое унижение, которое ощущал, проснувшись наутро с головной болью и пустым кошельком, а то и вовсе без кошелька.

– Он схватил ее, как была, голую, и, не позволив ей даже набросить на плечи плащ, потащил в город. Стража у ворот пришла в неописуемый восторг, когда заметила эту парочку. Стражник показал бумаги от герцога, так что его вместе с арестованной впустили внутрь. Опасаясь, как бы она не применила свои чары и не спаслась, человек герцога повесил ей на шею свой амулет – тот самый, что разрушил ее волшебство. Когда она почувствовала прикосновение амулета к своей голой коже, она завизжала. Она корчилась от боли и орала, как сумасшедшая, так что, в конце концов, стражники завязали ей рот и набросили ей на лицо мешок из дерюги. Но одеться ей так и не позволили.

– Давно это произошло? – спросил Туризинд.

– Ее схватили почти одновременно с тобой, – ответил Конан, осклабясь.

Это сравнение почему-то сильно не понравилось Туризинду. Как будто одновременный арест – хотя и в разных городах – устанавливал какую-то странную связь между проституткой-воровкой и бывшим капитаном наемников, убийцей господина Легера.

С точки зрения Туризинда, убивать – занятие почтенное, а морочить людям голову и красть у них деньги – весьма и весьма непочтенное. А Конан, кажется, считал Туризинда и эту девку ягодами одного поля. Непонятно зачем, Туризинду захотелось разубедить своего спутника. Но он не знал, как это сделать.

Конан видел, что его спутник втайне злится и с трудом сдерживает ярость. Видимо, поэтому киммериец и ухмылялся во весь рот.

– Ну вот, кончилось тем, что нашу красавицу, как была, с кляпом во рту, с мешком на голове и амулетом на шее, выставили у позорного столба. Ее приводили туда утром под усиленной охраной и приковывали. Весь день горожане – и все желающие – могли любоваться ее телом. Женщины бросали в нее грязью, дети глупо хихикали, мужчины же, как мне передавали, старались не подходить близко. Потом это всем надоело, и на нее перестали обращать внимание.

– Если она успела всем надоесть, то почему же столько народу валит поглазеть на казнь? – спросил Туризинд. – Что они, не видели, как людей вешают?

– Ну, это же простой расчет, как это называется у цивилизованных людей, – протянул Конан. – Городские власти Юваума не вчера родились. Они знают, как привлечь народ на ярмарку. Ведь все доходы от этого ареста и казни идут в городскую казну. Сам подумай. Сперва все валом валили полюбоваться на тело знаменитой шлюхи, которая так бесцеремонно грабила мужчин. А теперь, когда ее тело перестало быть новостью, отцы Юваума решили продать то, что приберегали напоследок: ее лицо. Лица-то нашей красавицы никто прежде не видел!

– Ловко, – восхитился Туризинд. – Стало быть, они продают ее по частям.

– Да, – жестко подтвердил Конан.

Его хорошее настроение куда-то улетучилось.

– Тебе ее жаль? – поразился Туризинд.

– Ни в малейшей степени, – отрезал Конан.

Туризинд подумал, покопался в своей очерствевшей душе и не без раскаяния обнаружил полное отсутствие сострадания. В этом они с Конаном были на диво похожи, и Туризинду почему-то сделанное открытие было неприятно.

– Стало быть, мы зайдем в Юваум – посмотреть на лицо и тело преступницы, а заодно насладиться ее казнью? – уточнил Туризинд. – Ну и прикупим сладостей на ярмарке, чтобы не так; скучно было. Я правильно тебя понял?

– Возможно, эта женщина была бы нам полезна, – сказал со вздохом Конан. – Рикульф советовал присмотреться к ней…

– Полезна, как ядовитая змея, – сказал Туризинд. – Но змею можно, по крайней мере, посадить в мешок, а куда ты денешь шлюху с ее магией? Она обворует нас в любой момент – и была такова.

– Для начала нужно подумать о том, как спасти ее от смерти, – сказал Конан.

Юваум вскоре показался из-за холма: это был небольшой нарядный городок, разубранный в честь праздника флагами. Люди непрерывным потоком вливались в широко открытые ворота.

– Ворот двое, – сказал Конан, обращаясь к Туризинду. – На закате и на восходе. Впрочем, если ты бывал здесь, то знаешь.

– Я бывал здесь, но не помню… – Туризинд вздохнул. – В те времена меня совершенно не интересовали ворота Юваума. Я был здесь с большой армией. Мы набирали добровольцев.

Конан сморщил нос.

– Ненавижу наемную сволочь, так что избавь меня от подробностей.

– Да ладно, – примирительно махнул Туризинд. – Нам ведь с тобой еще столько дел предстоит совершить! Давай будем друзьями.

– Мы прекрасно можем совершать дела, не будучи друзьями, – возразил Конан, как будто совершенно не уловив иронию в тоне Туризинда. – Да будет тебе известно, лучше всего мне работалось с людьми, которых я терпеть не мог.

– У тебя извращенный взгляд на жизнь.

Конан пропустил это замечание мимо ушей.

Они въехали в город и двинулись, прокладывая себе дорогу сквозь толпу, к площади. Лошади шли шагом, беспокойно поводя ушами.

Конан сказал:

– Оставь лошадь на попечение какого-нибудь местного ребенка. Дай ему монетку и пусть подержит твоего коня. Постарайся, чтобы это было шагах в десяти от помоста, не дальше. Я буду ждать здесь. – Он прищурился, оценивая расстояние. – Шагов тридцать. Неплохо. Когда ее выведут, пробейся к самому помосту. С твоим ростом это будет не очень трудно. Дождись, чтобы её вздернули. Ты хорошо умеешь метать ножи? Перебей веревку и хватай тело. Тебе нужно будет добраться до лошади, а дальше скачи ко мне – дави людей, если понадобится. Ты понял?

– Понял почти все, – сказал Туризинд. – Осталось неясным последнее: для чего нам эта гадюка?

– Я принял решение, – ответил Конан не без высокомерия. – Ты не обязан понимать все. Освобождаю тебя от тягостной обязанности думать.

– Ну, хорошо, – продолжал упираться Туризинд, – а если нас схватят?

– Если такое случится, нас все равно не повесят сразу. У них только одна веревка заготовлена, – успокоил его Конан. В синих глазах кимммерийца появилась насмешка… – Да и ту ты перережешь. Так что нас потащат к начальнику стражи. А там я сумею уговорить его. Хотя был бы лучше, чтобы все произошло именно так, как я сказал: отчаянная вылазка, чудесное освобождение и всеобщая паника. Тогда девица будет нам доверять. Да и страже в Ювауме совершенно незачем знать о том, что столица затевает какую-то авантюру, для которой требуются люди с… э… нестандартными способностями.

Было очевидно, что выражение «нестандартные способности» он выучил совсем недавно и втайне порадовался тому, что ловко ввернул новое словцо.

– Тайная стража герцога хочет воспользоваться запрещенной магией и для этого затевает освобождение осужденной преступницы? – Туризинд, казалось, не верил собственным ушам.

– Я же говорил, что все убийцы и наемники в душе ханжи хуже любой старой девы, – фыркнул Конан с презрением. – Не притворяйся, будто ты никогда не применял недостойные средства! Разве тебе не доводилось пытать пленных или пользоваться услугами перебежчиков? По-твоему, герцогская тайная стража должна блюсти себя, как девственница знатного рода перед свадьбой? Ничего подобного! Наше дело – достаточно грязное для того, чтобы… – Он оборвал сам себя.- Ты меня понял, и я не желаю больше тратить слов на очевидное. Сделай, как я приказал, и постарайся не допускать ошибок.

Площадь была полна народу. Прямо в ухо Туризинду вопила какая-то лоточница: «Купите ленты! Ленты, ленты!» Рядом надрывался басистый молодец: «Пирожки, сладкие пирожные! Пирожки, сладкие пирожные!» Его перекрикивали продавцы маринованных рыбок, деревянных игрушек, тряпичных кукол, разноцветных платков, костяных резных пуговиц… Все это кишело и бурлило. Несколько раз Туризинд ловил на себе призывные взгляды женщин, но он отворачивался: они вызывали у него неприязнь.

Никто, казалось, даже не вспоминал о преступнице. Все спешили, всем хотелось успеть как можно больше прежде, чем казнь свершится, и праздник закончится.

Конан, верхом на вороной лошади, остался на углу площади и небольшого переулка, достаточно узкого, чтобы преследователи, когда они погонятся за беглецами, не могли хлынуть толпой и вынуждены были бы растянуться цепью шириной не более трех человек. А с тремя разом могучий киммериец справится без труда.

Туризинд, повинуясь приказу своего компаньона, протискивался ближе к помосту. Осужденную еще не вывели, толпа гудела и колыхалась. Шагах в семи от высокого деревянного настила Туризинд остановился и, приметив в толпе белоголового мальчика, поманил его к себе серебряной монеткой.

Ребенок сперва не поверил собственному счастью, затем указал на себя пальцем и скорчил вопросительную рожицу.

– Да, да, – кивнул ему Туризинд.

Оставив отца, который крепко держал его руку, мальчик пробрался к щедрому господину.

– Последи за моей лошадью, – сказал ему Туризинд. – Я хочу подойти еще ближе, а на коне не подберешься.

– Да ведь и отсюда хорошо видать, – отозвался мальчик.

– Я хочу не только видеть, но и чувствовать запах, – сказал Туризинд. – Ты еще маленький и не понимаешь таких вещей, так, что лучше не спрашивай.

– Ну, – протянул мальчик, – за серебряную монетку я могу ни о чем не спрашивать, ведь так? Мой отец так говорит. Он трактирщик.

– Для чего он взял тебя с собой? – не удержался от вопроса Туризинд.

– Как – для чего? – удивился мальчик. – Для назидания. Тут много детей. Мы должны знать, к чему приводит знакомство с дурными женщинами.

– Если твой отец трактирщик, то у него в заведении бывают… разные женщины, – сказал Туризинд.

Мальчик засмеялся.

– Те, что у моего отца, – честные. У нас никогда не обкрадывают, так что ежели вы хотите задержаться в Ювауме, милости просим. Правда, все комнаты у нас сейчас заняты, да я шепну отцу словечко – и комнатка найдется. Идет?

– Идет, – кивнул Туризинд. – Хочешь посидеть на моей лошади? Сверху-то лучше видно.

Он подсадил мальчика в седло и добавил:

– Только будь осторожен, не делай резких движений и не кричи. Просто подожди меня здесь.

– Ладно.

Туризинд еще раз махнул монеткой.

– Дам, когда вернусь.

– Ладно – повторил мальчик.

Яростно расталкивая толпу локтями и не обращая ни малейшего внимания на негодующие крики, Туризинд двинулся к самому помосту. На поясе он нащупывал кинжал.

Вдруг по толпе пронесся общий вздох. Туризинд скорее уловил его, чем услышал. Волнение всколыхнуло естество каждого из присутствующих, и это утробное чувство передавалось, минуя разум.

На помост вывели осужденную. Это была невысокая женщина с гибким, миниатюрным телом гимнастки. Как и рассказывал Конан, она была совершенно обнаженной, если не считать небольшого коричневого камушка, висевшего на веревке у нее между маленьких грудей и холщового мешка на голове. Ее руки были связаны за спиной. Она шла одна, уверенно ступая по мостовой, в коридоре, который для него расчистили вооруженные стражники.

Туризинд отметил: стража стояла только на пути от здания ратуши, где содержалась перед казнью пленница, до помоста. Еще трое находились на самом помосте. Было совершенно очевидно, что в Ювауме опасались не столько возможных сообщников преступницы, сколько общих беспорядков. Опасность грозила именно пленнице, поскольку в толпе имелось немало желающих расправиться с нею самолично. Власти Юваума даже предположить не могли, что найдутся люди, которым захочется вырвать коварную колдунью из рук правосудия.

«Отлично, – подумал Туризинд. – Люблю удивлять добропорядочных граждан».

Когда женщина добралась до помоста, она остановилась, и одни из стражников помог ей подняться по ступенькам. Туризинд сделал еще несколько шагов к своей цели, пока толпа взволнованно колыхалась.

Наступал решающий миг. Палач, высокий человек в красном плаще с капюшоном, приблизился к женщине и сорвал холщовый мешок с ее головы. Громкий вздох, гораздо более прочувствованный, нежели первый, раскатился над площадью. Туризинд прикусил губу, не в силах сдержать возбуждение.

Женщина оказалась прекрасной. На вид ей было меньше двадцати. Весь ее облик дышал поразительной юной свежестью, которой не повредило ни долгое пребывание в заключении, ни допросы, ни унижения, которым ее подвергали на протяжении целого месяца. Вьющиеся черные волосы свободно падали на ее прямые крепкие плечи, синие глаза лучились удивительно ясным светом.

Медленно она обвела взглядом толпу, мимолетно скользнула глазами по Туризинду. Это длилось лишь миг – но и единого мига хватило, чтобы ему показалось, будто ее взор предназначается только для него.

«Чары, – подумал он. – Она пользуется своей магией для того, чтобы очаровывать мужчин, а потом поступать с ними подло».

Но тут же вспомнил о камне, который так и оставался на шее преступницы. Если чары и существовали, то их должен подавлять амулет, который повесили женщине на шею при аресте. Нет, магия здесь ни при чем. Просто она красавица, вот и все. И к тому же с сильным характером.

Только сейчас, когда оглашали приговор, Туризинд узнал ее имя: Дертоса. Сначало оно резануло слух, потому что звучало слишком странно, по-иноземному, но почти сразу вслед тем Туризинд уловил в нем особенную сладкую музыку.

Он подумал:

«Конан – точнее, Рикульф, прав. Она слишком хороша для того, чтобы умереть так скоро и так бесславно».

Его охватило волнение, сладко заныло под сердцем. Жизнь этой прекрасной женщины была теперь в его руках. Если он допустит, чтобы ее казнили, – она умрет. Но если он попытается спасти ее, она останется жить. Пусть даже стражник схватят их во время бегства – Конан обещал устроить так, что они вывернутся из любой ситуации. Операция будет провалена, но Дертоса же не погибнет.

Ему хотелось, чтобы она знала об этом. Знала сейчас, когда еще ничего не случилось. Что она предвкушала свое спасение и хотя бы единым взглядом попросила Туризинда не медлить.

Но она больше не смотрела на него. Ее голубые глаза устремились на человека, зачитывающего приговор. На чиновника городской магистратуры, облаченного в яркие геральдические одежды.

Скучный сухой голос неприятно контрастировал с праздничным одеянием герольда, когда он бубнил, уткнувшись в широкий, украшенный десятком свисающих печатей, лист:

– Означенная Дертоса… уличенная в использовании недозволенной магии… выдавая себя за уличную женщину… общая сумма награбленного…

Затем он повысил голос и с усилием выкрикнул:

– ПРИГОВАРИВАЕТСЯ!!! К десяти ударам кнутом по телу, а затем к публичной смертной казни через повешение…

В толпе утробно застонали. Зрелище обещало быть интереснее, чем предполагалось изначально. Смерть растягивалась во времени.

Дертоса побледнела и вздрогнула всем телом. Очевидно, известие о публичной порке оказалось новостью и для нее. Туризинд увидел, как исказились отчаянием ее прекрасные черты. Ей потребовалось время, чтобы взять себя в руки.

Чиновник магистратуры свернул лист с приговором и вручил его палачу. Палач торжественно вознес свиток над головой, тряхнул им, так, что все печати застучали, точно кастаньеты, а затем сунул себе за пояс. Чиновник не без облегчения покинул помост.

Так. Теперь там остались трое стражников и палач. Туризинд протиснулся еще на один шаг. В такой давке ему с трудом удалось поднять руку и взяться за рукоять кинжала, торчащего за поясом. Все. Теперь он почти готов к решительным действиям.

Тем временем палач взял Дертосу за плечо подвел к столбу с перекладиной. Она медленно подняла голову, глянула на веревку, болтающуюся наверху.

Палач почти нежно подтолкнул ее к вертикальной балке, помог ей встать и, надавив ей на, спину широкой ладонью, прижал ее к столбу. Её руки по-прежнему были связаны за спиной. Палач быстро набросил ремень ей на шею и затянул, привязав женщину к столбу. Затем таким же ремнем он привязал ее за талию. Осторожно провел кончиками пальцев по обнаженной коже.

Туризинда поразило это прикосновение. В нем не было ничего оскорбительного для жертвы, напротив – палач держался с подчеркнутым уважением. Все, что он делал, было профессионально.

Толпа возбуждалась все больше. Внезапно Туризинду пришло в голову, что и палач, и его жертва – оба великолепные артисты. Их хлеб – развлекать публику. Вероятно, Дертоса, прежде, чем заняться грабежами, была гимнасткой ил танцовщицей.

Палач вытащил из-за пояса кнут и развернул его. Несколько раз щелкнул в воздухе – хлопок получился звонкий, веселый. А затем, повернувшись к женщине, нанес ей первый удар. На молочно-белой коже появилась красная полоса.

И снова несколько щелчков в воздухе – и новый удар. Вторая полоса. На сей раз Дертоса застонала.

Туризинд почувствовал, что больше не выдержит этого. А палач, ни разу не улыбнувшись под капюшоном, продолжал свой безупречный спектакль. Он расхаживал по помосту, демонстрируя кнут всем собравшимся. Гибкий конец кнута то выписывал замысловатые фигуры над головой палача, то змеился у него под ногами. И всякий раз новый удар жертве он наносил неожиданно – и для нее самой, и для толпы зрителей.

Туризинд считал полосы, появляющиеся на спине Дертосы. Они как будто вырастали сами собой: седьмая, восьмая… Безупречно ровные, они ложились одна под другой: даже расстояние между ними было приблизительно одинаковое.

Женщина уже не стыдясь кричала, а в промежутках между ударами хрипло, с рыданием вдыхала воздух. Над ухом у Туризинда кто-то сладострастно сопел. Туризинду хотелось бы отодвинуться, но такой возможности в плотной толпе у него не было.

По ногам Дертосы струилась кровь: два последних удара оказались самыми сильными, они рассекли кожу почти до кости. Туризинд не сомневался, что палач сделал это нарочно: жертва не должна была привыкать к боли, которая возрастала с каждым новым ударом.

Когда экзекуция закончилась, Туризинд резко выдохнул. Он понял вдруг, что с какого-то момента затаил дыхание и напрягся всем телом. Рядом с ним хрипло переводил дыхание какой-то толстяк.

Палач отвязал Дертосу и взял ее за плечи, развернув лицом к толпе. Зрители разразились криками. Женщина искусала себе губы в кровь, ее веки распухли от слез, на скулах горели красные пятна нездорового румянца.

Палач бесстрастно высился над своей жертвой. Несколько минут публика бушевала, любуясь страданиями той, что издевалась над слабостями здешних мужчинам. Особенно неистовствовали в толпе почтенные горожанки.

Действуя ловко, как эквилибрист, палач повернул свою «подопечную» в другую сторону, затем в третью… Каждое их движение на помосте вызывало новый взрыв восторженных и гневных воплей. Затем он обнял ее и почти танцевальным шагом повел к петле.

Дертоса несколько раз споткнулась. Она все еще пыталась держаться с достоинством, хотя видно было, что палач почти совершенно сломил ее волю.

«Что ж, – подумал Туризинд, – возможно, это мне только на руку. Нет хуже, чем спасать кого-то, у кого имеется собственное мнение. Лучше уж пусть будет безвольной. А еще лучше – пусть потеряет сознание. Впрочем, здешний палач слишком хорош – у него жертва никогда не потеряет сознание…»

Дертоса оказалась слишком маленького роста. Даже встав на специальные деревянные козлы, она не дотягивалась до петли. Палач помог ей приподняться на цыпочки. Мгновение она балансировала на кончиках пальцев, как заправская танцовщица. Грубая петля резко выделялась на ее белой шее. Затем одним быстрым движением палач выбил опору у нее из-под ног.

Пора!

Туризинд выхватил из-за пояса кинжал и метнул его, целясь в натянувшуюся веревку. С громким хлопком веревка оборвалась, женщина повалилась на помост. Палач резко обернулся.

Туризинд уже вскочил на помост, радуясь тому, что долгое заключение никак не повлияло на силу и гибкость его мышц. Второй кинжал полетел в ближайшего из стражников, третьим Туризинд угрожал палачу. Тот чуть отступил назад.

«Неужели он посвящен в замысел? – подумал Туризинд, не веря увиденному: под красным палаческим капюшоном появилась легкая улыбка. – Ну, я и болван! Должен был догадаться. Откуда бы в Ювауме взяться такому великолепному мастеру? Наверняка его прислали из столицы… Разумеется, он все знает. Тем лучше – не придется его увечить».

Все эти мысли вихрем проносились в голове у Туризинда, когда он хватал бесчувственное тело женщины и спрыгивал вместе с нею с помоста. С другой стороны помоста началось кипение: стражники, охранявшие проход от ратуши до места казни, пытались пробиться сквозь толпу к преступнику.

До Туризинда доносились громкие проклятия и крики боли. Вероятно, стражники пустили в ход копья и алебарды. Однако при всем желании люди попросту не могли расступиться. Возникла страшная давка. Туризинду оставалось до цели десять шагов. Он нашел взглядом свою рыжую лошадь и мальчика, сидевшего на ней.

Десять шагов. Но сделать их казалось делом невозможным. И тогда Туризинд громко свистнул, подзывая к себе лошадь.

Конан говорил, что эта животина привыкла идти на свист. И точно: заслышав знакомый звук, лошадь вскинула голову и тонко заржала, а затем двинулась вперед, не обращая внимания на людей, которые падали, отталкиваемые широкой мощной грудью животного.

Мальчик кричал, сжимал коленями бока лошади – все тщетно. Она взвилась на дыбы. Мальчик чудом удержался в седле. Туризинд рванулся навстречу спасению. Одним быстрым движением он забросил женщину поперек седла. Мальчик закричал и начал отталкивать ее обеими руками, норовя сбросить.

Какой-то горожанин повис на плечах Туризинда и заорал ему в ухо, обдавая Туризинда чесночной вонью:

– Куда-а? Ты что удума-ал?!

Мальчик визжал, не умолкая. Туризинд схватил мальчишку поперек живота и стащил с седла.

– Где твой отец?

– А-а-а… – заливался ребенок.

– Ты еще и ребенка!… – надрывался воняющий чесноком горожанин.

Туризинда осенило.

– Это сын трактирщика, – крикнул он возмущенному человеку. – Спаси его в давке – и у тебя будет кредит. Точно? – Туризинд подтолкнул мальчишку в бок.

Тот не слышал и продолжал надрываться воплем.

– Да я без всякого кредита!… – кипятился горожанин. – Ты что удумал? Не пущу!

Вместо ответа Туризинд взгромоздил брыкающегося мальчика на крепкие плечи горожанина и поддал ему ладонью.

– Иди, иди.

Он вскочил в седло, придерживая женщину рукой. Та глухо застонала, но явно еще не пришла в себя. Веревка болталась у нее на шее.

«Нехорошо – может зацепиться», – подумал Туризинд.

Он схватил Дертосу за волосы и заставил ее сесть впереди себя. Она тяжело навалилась на него всем телом. Лошадь плясала и брыкалась, не позволяя подходить к себе. Люди шарахались, чтобы случайно не попасть под копыта. Не обращая внимания на крики боли и возмущения, Туризинд погнал лошадь к переулку.

Конан молча смотрел на происходящее. Он понимал, что Туризинд делает все, что может, но все равно оставался недоволен. Слишком уж много промедлений. Еще несколько минут – и стражники пробьются к беглецам, и тогда вся затея пойдет насмарку.

Туризинд вырвался из толпы, когда один из стражников уже поднял копье, намереваясь метнуть его в рыжую лошадь. Копье пролетело мимо цели и влетело в открытое окно, откуда тотчас донеслись оглушительные крики: стражник не то ранил кого-то из любопытных горожан, не то просто смертельно напугал их. Этого Туризинд так никогда и не выяснил.

Конан развернул черного коня и погнал его по переулку. Туризинд со своей добычей скакал следом. За ними по пятам бежали люди.

Конан молча мчался в сторону восходных ворот. Там еще ничего не знали о случившемся на площади, потому как находились далеко от ратуши. Там наверняка даже шума не слышали. А если что-то и доносилось, то стражники наверняка отнесли это на счет общего ликования при виде свершившейся казни.

За пределами площади улицы были совершенно пустынными. Это и не удивительно: весь Юваум, все торговцы и крестьяне из окрестных деревень собрались возле ратуши. Контраст между кишащей людьми плошадью и этими гулкими, безжизненными улицами показался Туризинду почти болезненным.

Стук копыт громко отдавался эхом от стен. Дома, раскрашенные в разные цвета, мелькали так быстро, что в глазах рябило. Конан, несомненно, хорошо знал дорогу к воротам. Будь Туризинд один – он непременно заплутал бы в этом лабиринте. Конан же ухитрялся выбирать те улицы, где мог проехать всадник.

Здесь наверняка имелись и такие переулки, по которым люди протискивались боком. Юваум – очень древний и очень маленький город. Здесь дорожили каждой пядью земли, потому что герцог запретил возводить вокруг Юваума вторую стену, а жить вне защиты городских стен люди не решались.

Пленница вдруг застонала и начала вырываться. Не имея времени ничего ей объяснять, Туризинд просто ударил ее кулаком в висок, и она снова обмякла.

Прикосновение обнаженного женского тела не вызывало у Туризинда совершенно никаких эмоций. У него не было даже мгновения свободного, чтобы осознать это обстоятельство.

Они летели стрелой. Вдруг Конан обернулся и крикнул:

– Ворота! Не сбавляй хода!

Друг за другом, пригибаясь к гриве коней они выскочили из ворот. Почти сразу же беглецы услышали, как громко разноголосо бранятся стражники. Застучали копыта: они спешно седлали коней и снаряжали погоню. Гул толпы настигал их, как морской прибой.

Всадники, как сумасшедшие, мчались по дороге на восход.