"Жребий Судьбы" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 16. Авария на мосту

Декабрь был в самом разгаре, а погода совершенно не соответствовала зимней — мокрый снег то и дело сменялся моросящим дождём. Низкое небо висело неразличимым мутным покровом — ни облаков, ни туч, одна сплошная пелена. Деревья стояли голые и мрачные, дома словно нахохлились, прохожие бежали, запрятав головы в воротники. Тоска была смертельная — о ней говорили даже по телевизору в новостях, отмечая гнетущую депрессию среди населения.

Прошлым воскресеньем состоялся прощальный разговор с Наташей. Платоновы уезжали прочь из этой серой страны с её тошнотворными погодами. Наташа сама пришла к Лёну попрощаться, но разговор опять не вышел — снова сказалось её странное ожесточение, причина которого была Лёну непонятна.

— Знаешь, я не хочу вмешиваться в твои дела, — заговорила тогда Наташа. — но кое-что мне ещё летом, в вашей деревне, показалось странным.

Он очень удивился и приготовился слушать.

— Ты сам-то что думаешь о том, как ловко Гонда и Брунгильда тебя подставили?

— О чём ты? — изумился Лён.

— Тебе, фактически подростку, поручили казнить деревенскую ведьму. Тебе подарили волшебный меч, а оказалось, что это какой-то Каратель. И в силу принятых вслепую обязательств ты был вынужден привести в исполнение приговор, не тобой вынесенный. Почему Брунгильда не пожелала сама пачкать руки? Почему такой добрый Магирус Гонда не вступился за тебя и не снял с тебя такого непосильного назначения? Фактически тебя повязали кровью.

Лён пребывал в замешательстве. Как объяснить Наташе? Ей трудно понять это, она же лишь два раза, и то эпизодически, побывала в волшебной стране. Ей не понять того действительно высокого обязательства, которое возлагают дивоярцы на равного себе. Да, он сам был не готов к миссии своего оружия. Он действительно не знал, что за подарок сделал ему филин Гомоня. Почему старик избрал именно его. Но то почтительное изумление, что проявилось в глазах волшебников, когда они узнали, что Лён стал обладателем дивоярской стали, лучше всего убеждало в высоком долге.

— Тебе не кажется, что ты слишком положился на порядочность волшебников? — продолжала Наташа, поскольку он молчал. — Возможно, законы Дивояра отличаются от твоих представлений о добре и долге. Возможно, достигнув своей сияющей мечты, ты встретишь нечто такое, что будет просто несовместимо с твоим личным понятием о нравственности?

— Откуда такие подозрения?! — неприятно поразился Лён. — Что плохого тебе сделали волшебники?

— Мне лично ничего, и никаких претензий у меня лично к ним нет. — довольно жёстко ответила Наташа и продолжила уже мягче: — Меня лишь беспокоит твоё будущее. Я уезжаю, и мы больше не встретимся — нас ждут совсем разные судьбы. Ты будешь всё больше уходить в Селембрис, пока жизнь здесь не станет тебе окончательно чужда. Это совершенно естественно — кто бы мог устоять в выборе между скучным прозябанием здесь и фантастическим полётом там. Всё это так… Но только стоит ли безоглядно повязывать себя обязательствами перед твоими дивоярцами?

— Я не понимаю тебя, Наташа. — вымученно ответил Лён. — Мне не видно того, о чём ты говоришь. Может быть, это лишь предвзятое мнение?

— Возможно. — внезапно отступила она. — Наверно, я не о том говорю накануне расставания.

Они ещё некоторое время помолчали — говорить, как ни странно, больше было не о чем. Но и это молчание было красноречивее любых слов. Они действительно расставались. Возможно, это было лучшее из всего, что могла предложить им судьба. Наверно, эльфы знали, что делали, когда вручили Наташе свой богатый дар — бриллиантовую диадему. Именно эта вещь встала между Лёном и его подругой.

Родители Наташи очень хорошо распорядились этим даром, они сумели без потерь обратить подарок эльфов в деньги, и в большие деньги. И теперь Платоновы готовились к переезду в другую страну — подальше от российской жизни, куда-нибудь в тёплое место. Даже не в Москву — зачем им этот сумасшедший мегаполис!

И вот теперь, в эти последние минуты перед расставанием, Лён вдруг осознал, как мало общего между ним и Наташей. Увлекательные приключения в Селембрис закончились, настала отрезвляющая реальность: если есть возможность хорошо устроиться в этой жизни, зачем волшебная страна? И даже более того, он чувствовал, что дело здесь не только в разнице обеспеченности семей.

Родители Наташи, особенно Лиля Платонова, с некоторой настороженностью относилась к Лёну. Хотя она и не знала ничего о волшебной стране, в которой побывала её дочь (Наташа благоразумно не стала посвящать своих родителей в эти детали), но всё же чувствовала в приятеле своей дочери нечто странное и опасное. Удивительно было наблюдать, как родители Наташи, особенно мама, ловко балансировали между здравой житейской рассудительностью и подсознательными мотивами. Так, например, они легко поверили в то, что летом, в глухой деревне, нашёлся клад с двумя одинаковыми драгоценными диадемами — именно так Наташа объяснила родителям это приобретение. При том и Антонина, бывшая классная, подтвердила, что это был именно клад. Клад, так клад — очень хорошо. И родители Наташи с практичным рвением сумели обратить эту бесценную находку в солидные деньги. А раз такое дело, чего им прозябать в этом большом и грязном муравейнике с названием Нижний Новгород? И вот в один момент образовалась дистанция между Наташей и Лёном.

— Ты поедешь проводить меня? — с неожиданно тёплой улыбкой спросила Наташа.

— В аэропорт? — машинально спросил он.

— В аэропорт. — ответила Наташа.

Да, он поехал, он видел как улетал «Боинг», унося от него частичку его жизни. Всё кончено, они расстались. И почему она до самого конца так и не сказала ни слова о будущих надеждах, о лучшей жизни — только отвращение к той действительности, которая составляла привычный Лёну мир. Зато Лиля Платонова радостно щебетала о том, как хорошо они устроятся в будущем. Сначала поживут у знакомых в Праге, потом решат, где обосноваться. Всё это уже не имело к Лёну никакого отношения, и он лишь молча слушал песню счастливых надежд.

Сегодня было снова воскресенье. Две недели он уже не попадал в Селембрис, и напряжённое ожидание выматывало его. Лён хмуро сидел за компьютером, или слушал музыку, пытался читать, но ничего не помогало.

— Послушай, Гранитэль, — тихо обратился он к перстню. — я вспоминаю прошедшее погружение и не могу понять, отчего мне стало жалко Лембистора. Он так искренне заплакал. Или это актёрство?

— Ничего удивительного. — отозвалась принцесса. — Ты всё никак не можешь поверить, что его нужда реальна, всё думаешь, что цель его — просто злостные козни. Он хочет жить, очень хочет жить, а исход дела зависит от тебя. Вот он и старается тебе понравиться. Он быстро мыслит и быстро учится, в этом отношении ты отстаёшь от него. Но главное не в этом. Ты боишься действовать, Лён.

— Я боюсь? — изумился он. — А как же тогда я уничтожил колдуна?!

— Я не об этом. Ты стал слишком расчетлив, слишком недоверчив. Ты боишься самого участия в каждой истории, и раз от разу твой страх всё очевиднее. Я полагаю, это из-за того, что случилось с Пафом. Ты допустил промах, предвидеть который был не в состоянии, и теперь боишься вновь совершить ошибку.

— В чём это выражается? — угрюмо спросил Лён.

— Ты не участвуешь в истории, ты разыгрываешь партию в шахматы, старательно просчитывая каждый возможный ход событий. Невозможно просчитать оптимальный ход без потерь — слишком сложна игра. Ты перестаёшь верить в счастливый случай, не оттого ли ты так резко оборвал мечту Долбера? Он хочет стать королём — само желание этого делает его мечту возможной. Ведь это же Селембрис, Лён. Раз Долбер связал свою судьбу с тобой, значит, от тебя зависит быть ей или не быть.

— Я так и не понял, в чём проблема. — мрачно признался он.

— Погружаясь в историю, ты должен всецело принадлежать ей, а не быть сторонним наблюдателем, который вмешивается в дело лишь тогда, когда считает нужным.

— Да, последний раз мне показалось, что я участвую в инсценировке.

— Вот именно, а Долбер и даже Фазиско вовлеклись в неё со всей страстью.

— Но я не знаю, смогу ли я так.

— Смоги, Лён. Даже я не смогу сделать для тебя чудо, если ты будешь отстраняться от реальности Жребия.

— Я хотел спросить: это видение у Орорума подлинное?

— Вот видишь, ты даже Орорум, древний оракул, принял за подделку. Да, он воскрешает память, но лишь ему угодным образом. Я была там с тобой и видела то, что видел ты. Четыре портрета — это четыре человека, с которыми я провела много дней из их жизни. Первым был Гедрикс. Когда он умер, а жил он долго, то перстень положили вместе с ним в могилу. Для меня остановилось время, но я очнулась, оказавшись в руках другого человека. Это был царевич Елисей. Вместе с ним я прошла долгий путь, и тоже рассталась после его смерти. Потом был тот, кого я помню, как Финиста. Маг огня, летающий, как сокол.

— А кто четвёртый? — волнуясь, спросил Лён.

— Четвёртый ты. И то, что ты видел круглую комнату волшебного дворца, говорит о том, что однажды ты в неё войдёшь. И ты будешь последним, кто владеет перстнем Гранитэли.

Это было всё, что принцесса сказала ему. По её дальнейшему молчанию, Лён понял, что она более ничего не произнесёт.

Воскресный день. Вчера между мамой и Семёновым произошёл какой-то неприятный разговор. Дядя Саня говорил извиняющимся голосом, а мама как-то невесело отвечала. Всё это было за закрытыми дверями, и Лён не мог слышать, о чём они там говорят. Когда же мама вышла с печальным видом, он подумал, что, возможно, Семёнов собирается их покинуть. Но, оказалось, что всё не столь плохо. На самом деле, он хотел повидать своих детей, а Зоя, естественно, заревновала.

Проблема была в том, что бывшая жена Семёнова вышла замуж за нового русского и теперь жила с ним в Толоконцеве. Дети Семёнова остались с матерью, а дядя Саня тосковал по ним. Он пытался договориться с бывшей супругой о свидании с детьми, но упрямая дама требовала гарантий того, что он не увезёт детей от неё. Гарантией в данном случае должна была выступить Зоя. Если бывший муж оставит в залог свою новую жену, то Семёнову позволят покатать детей на машине. Всё это вызвало у Зои негодование, но в конце концов она согласилась помёрзнуть возле дома бывшей супруги своего мужа. Чтобы не скучно было, она попросила Лёньку поехать с ней.

Втроём на «Волге» Семёнова они переехали через борский мост, сразу за которым начинался посёлок Толоконцево, расположенный на берегу живописного озера и сплошь состоящий из богатых домов.

Встреча отца с детьми состоялась под пристальным наблюдением полной дамы с высокой причёской и громадными серьгами. Она вышла за ворота своего дома и стала резким голосом выговаривать своему бывшему супругу. Она давала наставления: где можно поездить с детьми, чем можно их кормить, о чем можно говорить. Новый её муж на улицу не вышел и в разговоре не участвовал. На Зою бывшая супруга внимания не обратила, лишь указала ей, где она сможет посидеть, пока Семёнов катается с детьми. От этого дядя Саня выглядел, как побитый, и виновато посматривал на Зою.

Бывшая супруга знала, что делала: поставив подобные условия, она могла рассчитывать на скорое возвращение своих чад. Зоя с Лёнькой должны были сидеть на лавочке возле ограды — под бдительным наблюдением хозяйки дома. Всё это было очень унизительно. К тому же погода не располагала.

— Ладно, покатайся с ними. — сказала Зоя мужу, не желая перед этой грубой женщиной проявлять разногласия в семье.

Так они просидели два часа. Замёрзли и промокли от тонкой мороси. А из окна за ними злорадно наблюдала бывшая супруга дяди Сани. Наконец он вернулся и обменял детей на заложников. Понятно, что часто прибегать к таким свиданиям он не решится, так что расчет бывшей мадам Семёновой был точен.

— А давайте сходим втроём в ресторан! — щедро предложил Семёнов, выруливая к дороге на мост. Зоя догадалась, что он пытается сгладить неловкость, и усмехнулась:

— Только в ресторан мне сейчас идти. Дай сначала в ванной отогреться.

В салоне было тепло, к тому же Семёнов включил обогрев, но от дублёнки Зои шёл пар — так, что запотели стёкла.

— Ну хорошо, — бодро согласился Семёнов. — Тогда в следующее воскресенье.

Они уже въехали на мост и двигались в плотном потоке машин, спешащих в Нижний. Воскресенье вечером — это неизбежный затор на мосту.

— Через неделю? — размышляла Зоя, и вдруг оживилась: — Давай, сходим! Лёнь, ты пойдёшь?

— Чего я там не видел. — с деланной небрежностью проворчал он, на самом деле понимая, что он в этом ресторане точно будет лишним.

— Ну вот и хорошо. — весело согласился дядя Саня. — Оденешь своё новое платье.

— А туфли! — вспомнила Зоя. — Туфель у меня к нему нет.

— Послезавтра у меня получка. — сознался Семёнов. — В субботу пойдём и купим тебе туфли.

Зоя с горящими от радости глазами обернулась к сыну и хотела что-то сказать, как вдруг раздался вскрик Семёнова:

— Что ж он делает?!!

Впереди, на вершине моста, вспухал на встречной полосе большой Камаз. Он двигался, как неповоротливый слон — медленно и осторожно. И Лён не понял, отчего кричит Семёнов — ничего такого не происходило. Но в следующий миг он почувствовал всем нутром как надвигается опасность — неизбежная, неумолимая, бессмысленная гибель. Он лишь успел обернуться, как увидел, что по встречной полосе на Камаз летит массивная чёрная иномарка. Это торопливый автовладелец не пожелал тянуться в общей очереди и решил рвануть по встречке. Он не видел Камаз, пока тот не приблизился, и теперь пытался лихо вписаться в свою полосу. Сунуться ему было некуда — слишком плотное движение — и он пошёл на таран.

Лён видел как чёрный лаковый корпус наезжал на их «Волгу», как высокий капот целил в боковые окна. Он видел тупую и бессмысленную смерть. В ушах бился протяжный крик Зои. И всё это происходило так медленно, что мозг его жгла ужасная мысль: ну почему он никак не может двинуться?!

— Держитесь! — закричал Лён в последний момент перед столкновением. — Я вынесу вас!

И, преодолевая сопротивление среды, ставшей вдруг вязкой и неподатливой, ринулся вперёд и наложил руки на плечи матери и Семёнова, унося их в Селембрис.

Рвануло сильно и тут же отпустило. Лёгкие вдохнули какой-то странно неживой и стерильный воздух, а в глаза бросилась непроницаемая серость — она составляла всё вокруг. Ни неба, ни земли — ничего, одна серая мгла.

Он повис в этой мутной пустоте, растерянно озираясь и ища глазами маму и Семенова. Но никого и ничего.

— Где я? — спросил Лён, и звуки потухли у самых его губ.

Он догадался, что перенос в Селембрис не произошёл. Очевидно, потому, что на время Жребия на проникновение в волшебную страну наложен запрет. Тогда Лён сделал усилие и совершил обратный перенос.

На лицо сразу упали мелкие капли, а в уши задул холодный ветер. Колонна машин застыла на одной полосе, а другая — совершенно пуста. В стороне — бензозаправка. Он оказался у основания моста — там, где они были около двадцати минут назад.

Водители выглядывали из своих машин и о чём-то переговаривались. Впереди явно что-то случилось, и Лён с обмирающим от ужаса сердцем понял — что именно. Он бросился бежать по пустой полосе, и быстро достиг толпы, собравшейся на вершине моста. Там всё ещё стоял Камаз, возвышаясь, как мастодонт среди пигмеев. Но правее было страшное нагромождение металла. Чёрный «Лексус» взгромоздился на «Волгу» и смял её. Другим крылом машина ударилась в бордюр, и вывороченные колёса «Волги» ушли под вздыбленный капот. С криками люди стаскивали совместными усилиями иномарку с несчастной «Волги». И вот машина с грохотом ударила колёсами в асфальт.

— Пустите! — закричал Лён.

— Не лезь, пацан. — ответили ему. — Здесь нет для тебя ничего интересного.

— Мама! Дядя Саня! — закричал он, вырываясь из чужих рук.

— Ой! — вскрикнула какая-то женщина. — Там его родители!

— Откуда же он взялся? — спрашивали другие, но Лён прорвался к «Волге» и искал возможность заглянуть в искорёженный салон с вылетевшим лобовым стеклом.

То, что он увидел, лишило его способности двигаться и говорить. Остановившимися глазами он смотрел на сидящего за рулём дядю Саню. Красивое, немного полное, свежее и румяное лицо милиционера теперь было безжизненно бледным. Полузакрытые глаза без всякого выражения смотрели из-под век. С бледных губ свисала тоненькая ниточка розовой слюны. Он умер сразу — спинка сидения буквально вмяла дядю Саню в рулевое колесо.

Лён боялся посмотреть на второе сидение — рядом. Там была Зоя. Вернее, то, что от неё осталось. Он не смог перенести родителей в Селембрис, потому что проклятый Жребий связал его условиями.

— Уберите же его! — закричала снова какая-то женщина, и чужие руки стали оттаскивать Лёна от изувеченной машины и её мёртвых пассажиров.

Дальнейшее он помнил плохо — ни того, как прибыл наряд ДПС, ни того, как оказался дома. Перед глазами стояло мёртвое лицо Семёнова и непонятное существо на пассажирском месте, покрытое багровым липким налётом. Потом он остался один и сидел на диване в давящей тишине и молчал. Время стало, и ничего более не происходило. На кухне, в комнатах всё та же смертельная тишина, как будто весь прочий мир тоже умер.

Лишь утром раздался звонок в дверь и прорезал тишину квартиры оглушительной трелью. За дверью стояли Костик Чугунков и Федька Бубенцовский.

— Маманя сала велела передать. — пробормотал Чугун, укрывая глаза, и протянул свёрток.

Федька хотел что-то сказать, но только развёл руками. Так и сидели они втроём, потом Чугун нажарил картошки с салом, и Лён с болезненным удивлением понял, что проголодался. Это было почти оскорбительно, но жрать хотелось дико, и он молча глотал со сковороды вкусную картошку.

— Как жить будешь? — спросил Чугун, и Лён вдруг понял, что для него настало время неожиданных проблем. Он никогда ранее не задумывался, как бы стал жить, останься он один. А теперь… на что питаться? Чем платить за квартиру? Ведь в этом мире он пока ещё несовершеннолетний, даже паспорт не успел получить, хотя следовало бы — ведь формально ему уже четырнадцать.

— С едой поможем. — сказал Федька.

— Да уж чего-нибудь придумаем. — отозвался Костик. — Много ли надо — одного-то прокормить. У тебя родные есть?

Не было у него родных — ни тёток, ни бабушки.

Раздался гудок телефонного аппарата. Что это сегодня его взялись долбить?

— Из морга звонят. — раздался в трубке голос. — За телами кто приедет?

И тут до него дошло! Ничего ещё не кончилось! Как он будет хоронить маму и дядю Саню? На что? Как поминать? На какие деньги?

Но тут снова раздался звонок — на это раз в дверь. Пришли коллеги дяди Сани, потом пришли с работы Зои и стали деловито готовиться к похоронам. Какие-то тётки рылись в шкафах, отыскивая одежду для погребения. Другие искали посуду и приглушёнными голосами советовались насчёт того, где лучше проводить поминки — дома или в столовой. Лён с трудом держался, чтобы не расплакаться, но присутствие товарищей придавало ему силы.

— Мы всё сделаем. — сказал ему один дяденька милиционер, он даже был чем-то похож на дядю Саню — такой же чистый и румяный, с коротко подстриженными аккуратными бачками.

И вот привезли в гробах маму и Семенова. Они словно спали, только видели печальные сны. Странно, откуда на маме было столько крови — ведь теперь её лицо белое, а на голове платочек, как у старушки…

— Не оставляйте меня… — прошептал Лён своим товарищам, страшась остаться один с этими незнакомыми ему, молчаливыми людьми в деревянных ящиках.

Всё прежнее для него закончилось, а впереди была полная неизвестность.