"Воздаяние Судьбы" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 20. Кошмар полнейший!

Следователь из прокуратуры расследовал донельзя странное и запутанное дело врача-психиатра Красина Валентина Петровича. Данный господин подозревался во взятии взяток и махинациях с недвижимостью, принадлежащей одиноким пациентам клиники. Накопилось на него улик немало, и следствие уже готовилось взять ловкого махинатора в крепкие руки закона, как вдруг преступник необъяснимым образом исчез прямо из клиники — вот так, вошёл и не вышел! Тем не менее, ордер на задержание был выписан, и теперь в кабинете врача производился обыск — извлекались документы из его сейфа, обыскивался стол. При досмотре присутствовала старшая медсестра Клара Михайловна Дорожкина — она стояла с неприступным видом у стола и делала вид, что ко всему непричастна. Только не очень-то верил ей следователь Гаврилов.

Роясь в бумагах и пытаясь с ходу разобраться в блокнотных записях, следователь краем глаза заметил движение у сейфа — в том углу, где никого не было — он и Дорожкина в кабинете находились одни. Следователь поднял усталые глаза и обнаружил, что у пустой стены откуда-то возник стул — обыкновенный стул, каких полно в любых учреждениях: не слишком новый, с полыми металлическими ножками, обитый неброской чёрной тканью. Следователь мог поклясться, что секунду назад этого стула у стены не было, а свидетельница преступления, которая могла вполне стать и соучастницей его же, никуда от стола не отлучалась.

Гаврилов перевёл глаза на медсестру — та стояла неподвижно, с выражением полного достоинства в лице и лишь поблёскивала стёклами очков. Дорожкина покосилась на следователя, и в её глазах не отразилось ни малейшего изумления по поводу возникшего из ниоткуда стула. Впрочем, по мнению следователя, Дорожкина сама была немного того: дело в том, что она утверждала, будто бы преступный психиатр таинственным образом исчез с её глаз в этом самом кабинете. Он вёл приём особенного больного, доставленного накануне в бессознательном состоянии — потом этого молодого человека пришлось даже спеленать смирительной рубашкой, поскольку он был очень буен. Так вот, доктор проводил осмотр, а тем временем к нему явился посетитель. А далее Дорожкина с буддийской невозмутимостью поведала о том, что вся троица — врач, незнакомец в чёрном и пациент испарились из помещения неведомо куда, причём стул тоже прихватили. Теперь вот этот самый стул, столь подробно описанный медсестрой, сам собой возник в помещении на прежнем месте.

Стараясь скрыть изумление, Гаврилов осторожно глянул на медсестру, а та в ответ зыркнула своими выпуклыми глазами из-за очков так, словно ничего удивительного в возвращении стула не находила.

«Померещилось.» — подумал следователь. В самом деле, чего только не привидится усталому уму, особенно в таком насыщенном нездоровыми фантазиями месте! Не тут ли обитают наполеоны и торшеры?

«Снова начинается.» — отрешённо подумала медсестра Дорожкина, глядя на стул. Она успела принять хорошую дозу транквилизаторов и потому надеялась, что сакральные видения её минуют. Хотя бы сегодня.

Следователь снова погрузился в разбор бумаг подозреваемого, старась изо всех сил скрыть возникшую в душе тревогу, а медсестра Дорожкина пристально уставилась на злополучный стул.

События не заставили себя ждать: у стены безмолвно заколебался воздух, разгоняя слабые радужные волны, и возникло видение: человек в элегантном долгополом чёрном костюме и чёрной же шляпе. Глаза его скрывались за чёрными очками, а вздёрнутая бородка-эспаньолка воинственно уставилась на следователя. Ни говоря ни слова, чёрный человек изящно поклонился под двумя взглядами и направился к двери, но по дороге передумал и изменил траекторию. Бесшумно, как подлинный глюк, он проскользнул мимо недреманного ока старшей медсестры, которая при том ни на мгновение не изменила позы и даже не моргнула, он приблизился к столу. Сдвинув элегантные очки на кончик тонкого горбатого носа, незнакомец обнаружил перед Гавриловым блестящие чёрные глаза.

«Подлинный Мефистофель.» — обмирая от дурного чувства, подумал следователь, но изо всех сил постарался сдержаться, чтобы не выдать перед Дорожкиной своего замешательства.

Меж тем чёрный человек весьма заинтересовался делопроизводством — он обошёл стол и склонился над плечом Гаврилова, читая, что написано в протоколе. Прочитав, он с интересом осмотрел затихшего Гаврилова, потом так же с интересом осмотрел и медсестру. Увиденное отчего-то его позабавило — Мефистофель издал смешок, на который ни следователь, ни медсестра так и не отреагировали. Пожав плечом, элегантный господин отошёл к двери, ещё раз обернулся, осмотрев эту скучную пару поверх очков, и просочился сквозь преграду.

Следователь Гаврилов осторожно перевёл дух и снова посмотрел на медсестру, чтобы хоть по её реакции определить: привиделось ему, или это было в самом деле.

«Кошмар. — панически подумал он — Я начинаю проникаться шизофреническими флюидами. Не хватает только Наполеона увидать.»

Медсестра глянула на него искоса и снова приняла позу невозмутимости — со сложенными на груди руками и высоко поднятой головой с накрахмаленном колпаке. По выражению её лица невозможно было понять, видела она странное явление или нет.

«Началось. — обречённо подумала Клара Михайловна. — Сейчас пойдут наполеоны.»

Стараясь унять вполне понятное волнение, Гаврилов снова углубился в записи подозреваемого, но в голове его словно всё перемешалось, и он не мог сосредоточиться на деле. В висках застучало, пальцы затряслись, и следователь подумал: не обратиться ли к этой истуканше в белом халате с просьбой насчёт таблетки анальгина? Следовало придумать убедительную причину: например, головную боль. Ни в коем случае нельзя выдавать своё замешательство. Он уже поднял голову и открыл рот, как у стены снова появилось нечто странное. Радужный свет мигнул пару раз, и в пространстве образовался ещё один человек. На сей раз это точно был Наполеон.

С рукой за отворотом синего сюртука возник молодой человек в треуголке и белом парике. Мгновение он смотрел на следователя и медсестру, потом опустил взгляд и оглядел свой костюм. Увиденное явно не понравилось ему, потому что он изрёк нечто вроде «чёрт!» и провёл руками по своим плечам и груди. Костюм поплыл на человеке, сменяясь на обыкновенную толстовку, какие носит молодёжь, на джинсы, а высокие ботфорты сменились на кроссовки. После этого человек, с непонятным вызовом глянул на медсестру и вышел в запертую дверь, причём, открыл её, как делает обыкновенный человек.

Следователь с опаской глянул на Дорожкину. Он боялся увидеть в её глазах подтверждение того, что она тоже видела Наполеона, возникшего ниоткуда и ушедшего в дверь, как делают все нормальные люди. Также Гаврилов боялся увидеть и другое: что она вообще не видела никакого Наполеона, и человек в пудреном парике Гаврилову привиделся. Такая противоречивость собственных желаний окончательно расстроила его.

Однако, Дорожкина не прореагировала на видение — старшая медсестра всё так же величаво стояла в своём безупречно белом халате и безучастно смотрела на стену. Не видеть этих двух людей она не могла, если они были. Выходит, что глючит именно Гаврилова! Он не знал, что медсестра уже отключилась от реальности и теперь просто безмолвно плавает в нирване.

Следователь снова углубился в бумаги, стараясь изо всех сил держаться в рамках нормы. Сейчас он встанет и скажет будничным голосом, что все бумаги арестованы и что Клару Михайловну вызовут в прокуратуру, когда будет нужно. Он сложит всё в портфель, наденет корейский пуховик, финскую кепочку и выйдет наружу. Там он сядет в свой «Фольксваген» и укатит прочь от этого кошмарного места. А в прокуратуре скажется больным и потребует отпуск засвой счёт — пусть кто-нибудь другой занимается наполеонами и чёртами с бородкой!

Он так и сделал. Встал, деловито бросил несколько фраз, попрощался со свидетельницей, предупредил о необходимости оставаться в городе во всё время следствия и неторопливо вышел.

Клара Михайловна аккуратно закрыла кабинет на ключ, выпустила следователя из отделения и снова заперла выход. Опытным взглядом она отметила, что психи, мирно блуждающие по коридору, ничего не заметили и паники в отделении не наблюдается. Поэтому старшая медсестра твёрдым шагом двинулась к своему кабинету, по дороге раздавая краткие приказы и замечания.

Зайдя на своё место, она достала из сейфа подарочную бутылку коньяка, налила стакан, выпила залпом и уставилась ничего не выражающими глазами в окно — на облупленную кирпичную стену. В голове у неё царила полная и абсолютная пустота.

В конце дня её позвали.

— Клара Михайловна, — просунула голову в дверь молоденькая медсестра. — больную привезли, а в женской палате места нет.

— Кладите в коридоре. — звучно отозвалась Дорожкина, не отрывая взора от облупленной стены за окном. — Не буйная?

— Не-е, она вообще молчит.

— Вот и прекрасно. — с удовлетворением заметила Клара Михайловна.

Выйдя на улицу, Косицын заметил, что снега нет и в помине — стояла промозглая сырая весенняя погода. Солнце скрывалось за низкими облаками, дул резкий ветер, неся мелкую холодную морось. Судя по набухшим почкам, вовсю готовился приход мая — только дай тепла.

По дороге с шумом неслись машины, заляпанные по самые дворники грязью, спешил народ с зонтами и без — обычная атмосфера большого города. Все куда-то бежали, и только Лён стоял и жмурился в холодный свет небес, не зная, что делать и куда идти. Жребий опять остался незавершён, а он в который раз опозорился перед демоном. Всё это было очень досадно, и Лён был готов завыть от тоски.

Он стоял и оглядывался, прикидывая в уме, как ему добраться до постылого дома — денег-то в кармане нет, и даже мобилу у него изъяли! Лён уже хотел войти в автобус и проехать зайцем, охватив себя завесой незаметности, как вдруг кто-то окликнул его.

Обернувшись на изумлённый возглас, он увидел Кирилла Никоновича — учителя магии. Тот подходил к Косицыну, разглядывая его большими глазами.

— Косицын, ты в самом деле здесь? — удивлённо спросил Базилевский, словно ожидал чего-то иного.

Лён не знал, что ответить — теперь, пожалуй, все в школе будут шарахаться от него, как от психа.

— Мне позвонил один мой знакомый и сказал, что я должен придти сюда и встретить тебя. — продолжал между тем Базилевский, всё так же чему-то изумляясь. — Он сказал, что ты скоро выйдешь из психушки.

— Я не псих. — мрачно ответил Косицын, про себя удивляясь странному стечению обстоятельств — кто позаботился о нём?

— Конечно, нет. — ответил Базилевский, и в его словах чувствовалась убеждённость, что это в самом деле так. — Тебя просто подставили, хотя не знаю, зачем. Впрочем, можно догадаться — твой отец пытался от тебя избавиться, а директриса помогла ему в этом. У твоих педагогов большой зуб против тебя, Косицын.

— Да, знаю. — согласился тот, не вполне понимая подоплёку дела.

— Что же делать с тобой? — задумался Базилевский, прячась от мороси в ворот куртки.

Косицын был одет совсем легко для такой погоды, и потому начал тоскливо оглядываться по сторонам, стуча зубами от озноба. Базиль был в этот момент совсем некстати — не будь его, Лён незаметно обернулся бы соколом и долетел до дома. Теперь же приходится терпеть непонятно откуда появившегося педагога.

— Давай вот что. — придумал учитель. — Пока отправимся в школу, там ты поешь и согреешься, а я тем временем добуду у твоих что-нибудь надеть.

Тут подлетел нужный автобус, и рассуждать было уже некогда. Косицын с Базилевским вскочили в тёплое нутро маршрутки и удачно сели на обогреваемом сидении.

— А кто сказал вам, что меня надо встретить? — спросил Лён.

— Да ты его не знаешь — это просто один мой знакомый. — отозвался Базилевский. — Он месяц назад затормошил меня и требовал узнать, куда ты подевался. Я давай узнавать, и выяснил, что тебя запсочили в одну хорошую контору. Да, собственно, никто ничего и не скрывал — об этом говорили в учительской. На тебя накропали большое досье. Чего уж ты натворил такого — не знаю. И вот сегодня утром мой знакомый звонит мне домой и говорит: бросай все дела и отправляйся туда-то — там встретишь на улице Косицына. Хорошо, что у меня сегодня как раз методический день, и я был свободен. В-общем, объяснил мне, как здорово тебя законопатили. Куда же ты теперь?

— Не знаю. — ответил Лён. Он в самом деле не знал, что ему делать — идти домой, нарываться на новые эксцессы? Жить в подвале с бомжами? Проситься к товарищам? Обратиться совой и сидеть всю ночь на крыше?

— Ладно, потом что-нибудь придумаем. — ободряюще сказал Базилевский. Далее они ехали молча. Лён приятно разморился от тепла и только думал, глядя в проплывающий за мутным стеклом городской пейзаж: скорее бы окончился Жребий.

Глава Кризисного Центра по искоренению нежелательных магических феноменов магистр Павел Андреевич Чумакович большие надежды возлагал на эксперимент в средней общеобразовательной школе. Эта идея — внедрять теорию магического воздействия в массы через школу была просто всплеском гениальности. Как всё великое, она родилась случайно: в результате визита директора одной школы — женщины, замученной своим одиноким воображением. Теперь же под это дело давались большие деньги — нашлось множество желающих вложить в проект свои бабки. Это был беспроигрышный вариант, и Павел Андреевич спешил продемонстрировать перед спонсорами выгодность вложения. Уже сладилось собственное солидное издательство, печатающее впечатляющими тиражами шикарные издания трансцендентального направления, создана телепередача о явлениях непознанного, проводились впечатляющие шоу, налажен массовый выпуск всяких амулетов — около пяти тысяч наименований. Но проект школьного внедрения оставался у магистра самым любимым — он обещал особенно большие дивиденты. Ведь в будущем он готовился баллотироваться на президентские выборы — в этом его поддерживала масса любителей непознанного из числа теневых олигархов. Будущее Павла Андреевича казалось незыблемым и расцвеченным самыми яркими забугорными красками.

Он миновал пустующий коридор — шла вторая смена. По пути отметил как строго у Вероники с соблюдением чистоты — ни бумажки на полу, все занавески чистые, стены не исписаны. Эта баба вообще нравилась ему своей деловой хваткой и непредвзятостью: надо же, взяла и пошла за советом к магу, хотя и не верила в колдовство. Всё просчитала в уме, сделала выводы и бестрепетно повернула кормило. Все были бы такими практиками.

Павел Андреевич взглянул на часы и поморщился: надо торопиться. Едва ли Кирилл так же хорошо следит за дисциплиной, как эта директриса, и Чумакович опасался увидеть в кабинете мусор и расписанные школьным фольклором парты. Он открыл дверь своим ключом и проскользнул внутрь, спасаясь от неизбежного галдежа перемены — уже вовсю звенел звонок.

К приятному изумлению магистра кабинет содержался в образцовом порядке — очевидно, у Базилевского хватило и ума, и влияния, чтобы сдерживать напор ученической энергии. Дивясь про себя, глава Центра внимательно осмотрел парты, заглядывая под некоторые, пошевелил шторы, оглядел светильники — странно, всё на месте.

Совершенно удовлетворённый осмотром, он направился к кофеварке, встроенной в кафедру — надо проверить наличие кофейных зёрен и всех прочих наполнителей агрегата, а заодно неплохо бы побаловать себя чашечкой капучино. Даже кофейный сервиз оказался у Базилевского в полном порядке! Довольно хмыкнув, Чумакович отметил про себя, что как всегда не ошибся с выбором персонала.

Он уже протянул палец к сверкающему хромированному рычажку кофемашины, как вдруг случилось нечто из ряда вон необычное.

— А слышал я, дорогой вы наш Павел Андреич, — раздался в пустом кабинете сладкий голос, — что вы не верите в трансцендентальное.

— Кто здесь?! — перепугался магистр потусторонних наук.

— Предмет ваших научных изысканий. — любезно осведомил его неведомый собеседник.

Павел Андреевич начал резко поворачиваться из стороны в сторону, ища источник голоса. Казалось, он доносится буквально отовсюду.

— Где вы прячетесь? — рассердился глава Кризисного Центра. — Как сюда попали посторонние?!

— И вовсе не посторонние! — возразил голос. — А как раз имеющие прямое отношение к вашей благородной теории о духах астрала. Во всяком случае, денежки, которые вы огребаете на защите от трансцендентального, вполне реальны. Так почему бы, разнообразия ради, не познакомиться с одним из трансценденталов?

— Кончайте мне пургу гнать. — усмехнулся Павел Андреич, догадавшись, что сделался объектом чьего-то розыгрыша. — Будьте добры, покажитесь.

— Весьма рад. — признался голос. — Я весь на виду — повернитесь к китайскому идолу в углу.

Павел Андреич поспешно обернулся и весь обмер при виде того как лакированная деревянная статуя человеческого роста, размалёванная яркими красками и позолотой, вдруг растянула накрашенный рот в широкой улыбке. Деревянные глаза утратили свирепое выражение и весело подмигнули магистру.

— Как я вам в таком виде? — осведомился китайский чёрт.

И, поскольку магистр утратил способность говорить, продолжал:

— Конечно, это не мой настоящий вид. С вашим коллегой я предпочитал выступать в более мужественном облике. Так что, если не возражаете, любезный Павел Андреич, я выберусь из этого деревянного истукана и побеседуем, как друзья, за чашечкой кофе. Кстати, хорошая идея — снабдить учительскую кафедру кофеваркой! Знаете, науки науками, а кофейку попить — тоже весьма приятно.

Под эту речь от китайского идола отделилась высокая худощавая фигура в тёмном щегольском одеянии, и глазам обомлевшего от изумления магистра предстало насмешливое смуглое лицо незнакомца.

— Ну вот, так ведь гораздо лучше? — успокаивающим голосом проговорил тот и изящно приподнял широкополую шляпу.

— Прошу любить и жаловать: собственной персоной астральный дух познания, благородный демон Бельфегор!

— Эт… эт-того н-не может быть… — заикаясь, пролепетал магистр.

— Почему? — полюбопытствовал трансцендентал.

— Просто потому, что не может! — без убеждённости ответил глава Центра.

— Вот те раз! — огорчился демон. — А я-то думал, мне тут рады! Вижу, что перестали магию обзывать средневековыми предрассудками! За ум взялись, подняли трансцендентальное от уровня неграмотных причитаний до современной науки! И тут вдруг на попятую! Ну ладно, Павел Андреич, раз вам от меня ничего конкретного не нужно, прощаюсь с вами и ухожу в астрал. Скучный вы человек! С Базилем хоть кофе попьёшь, над анекдотом посмеёшься! Да ну вас в баню! Обидели вы меня!

Незнакомец развернулся и направился к стене. Войдя в неё наполовину, он обернулся и язвительно заметил:

— Так мне, дураку, и надо! Расчувствовался, старый идиот! Надумал приятно удивить умного человека! Думал: дай-ка, сделаю для него чего-нибудь магическое!

— Так вы и в самом деле дух?! — воскликнул Павел Андреич, в растерянности созерцая наполовину ушедшее в стену тело незнакомца, назвавшегося Бельфегором.

— А вас это изумляет?! — удивился демон. — Какой же вы, однако, консерватор! Ни дать, ни взять — герр Фауст! Тот тоже — вызвал духа, а потом давай пугаться! Знаете, ваш ученик Базиль куда продвинутее вас. Всё же сказывается юношеская непредвзятость. Мы с ним прекрасно проводили время.

Бельфегор отвернулся и собрался окончательно раствориться в стене.

— Постойте! — взмолился магистр. — Не уходите!

— Ну что такое? — недовольно обернулся дух.

— Вы в самом деле можете исполнить три желания?

Демон искренне расхохотался.

— Послушайте, мон шер, вы перепутали меня с джинном из бутылки! Вот тот действительно невольник магии, а я свободный дух, я никому не подчиняюсь! Ваш ученик призвал меня, и мы с ним прекрасно проводили время в опытах. Я помогал ему доказывать ученикам реальность демонологии, демонстрировать основы трансцендентального. Он хорошо отзывался о вас, и я поверил. Так вот, мон шер, я могу исполнить не три желания, а сколько пожелаю. Базиль мне очень симпатичен, и я охотно с ним сотрудничал. А вы, мон шер, такой зануда!

Он снова повернулся и собрался исчезнуть.

— Я умоляю! — завопил Павел Андреич. Он даже бросился вперёд и даже чуть не схватил Бельфегора за рукав. Но не схватил, а только нервно принялся тискать свои пальцы.

Демон небрежно обернулся, посмотрел на эти пухлые пальчики, перевёл взгляд выше и насмешливо уставился на бледное лицо магистра.

— Что тако-оэ? — нараспев протянул он. — Мы поверили в реальность астрала? У нас есть дело к потусторонним силам?

— Да, я хочу… — нетвёрдо отвечал Павел Андреич. Его так и качало, холодный пот тёк по его рыхлым щекам.

— И что же вы хотите? — демон вышел из стены и теперь стоял перед низеньким магистром, сложив на груди руки и поигрывая своими длинными смуглыми пальцами. Весь он был такой эффектный, артистичный и изящный, что низкорослый и дебелый Павел Андреич с невольной завистью оглядел стройную фигуру духа.

— Мне… это… — замялся маг.

— Ну-ну, смелее! — приветливо отозвался Бельфегор. Он сел на стул, откинулся на спинку и совершенно неожиданно закинул ногу в узкой чёрной брючине на лакированную столешницу.

— Я хочу быть стройным, молодым и красивым! — одним духом выпалил Павел Андреич, глядя, как завороженный, на щегольскую остроносую обувь современного духа. На девственно гладкой подошве, кроме выбитого фирменного клейма английского обувного дома, не имелось ни единой царапинки, ни пылинки, словно обладатель этих дорогих туфель сроду не ступал по полу.

— М-дя? — озадаченно спросил демон. Он окинул недоуменным взглядом несуразно круглую фигуру мага, который стоял перед его столом, как школьник. — А чем, скажите, вас не устраивает собственное тело? Конечно, тоже не Аполлон Бельведерский, но вам ведь не по подиуму ходить — вы же человек науки. Я полагал, что вы попросите мудрости, астрального зрения и какой-нибудь особенной способности вроде левитации. Бывало, правда, и денег просили, но я с такими меркантилами в сделки не вступаю. Вы, правда, не хотите заглянуть в иные миры?

— Да к чёрту это всё! — с неожиданной тоской отозвался маг. — Жизнь одна и хочется прожить её…

— Чтобы не было потом мучительно больно за бездарно прожитые годы?! — со смехом подхватил демон. — О да, я в состоянии понять!

— Так что же? — с надеждой подался к нему Павел Андреич.

— Есть одно «но». Видите ли, я ничего не делаю за так. Базиль — иное дело, мне было просто интересно с ним общаться. Он милый молодой человек, абсолютно непредвзятый, остроумный. А вы, Павел Андреич, вы-то мне зачем? С чего бы я вдруг стал что-либо делать для вас?

— Но что же я могу дать вам? — расстроился магистр. Он уже успел предаться мечтам и нарисовать себе свой новый образ. Выходило очень соблазнительно: нечто среднее между юношеской свежестью Базилевского и умопомрачительной элегантностью Бельфегора. Тут до него вдруг дошло…

— Душу?! — в испуге вскричал он.

— Ба! — поморщился демон и снял ногу со стола, намереваясь встать.

— Может, наличными возьмёте? — с надеждой попросил магистр. — У меня долларовый счет в банке на Коморских островах.

Демон небрежно щёлкнул пальцами, и в них возникла целая пачка «зеленых». Дух швырнул её в воздух, купюры разлетелись, как фейерверк, и стали медленно кружиться, оседая на пол — там они вспыхивали и распадались на мелкие искорки, не оставляя ни следа.

— В астрале — деньги? — презрительно бросил Бельфегор.

— Но что же?

— Да ничего. — холодно отозвался демон. — Мне ничего от вас не нужно.

— Но вы же сами говорили…

— Ну говорил. Говорил, что мог бы, если б захотел. Так не хочу же.

— Так, значит, душу вам не нужно? — осторожно осведомился магистр.

— Помилуйте, на что мне ваша душа? Эта штука в астрале ещё бесполезнее, чем даже ваши деньги! Да я сам дух, да будет вам известно!

Он явно медлил уходить в стену, и Павел Андреич сообразил, что всё же что-то Бельфегору от него нужно. Вот только что? Душу он ни за что чёрту не продаст! А вдруг все эти байки про котлы с серой и чертей с вилами не байки вовсе! Фиг его знает, вывернулся этот Фауст или нет!

— Да ладно вам! — вдруг смягчился дух. — Боитесь горячих сковородок? Вы же просвещённый человек! Как можно поджаривать на сковородке душу?! Душу! Нет, я не предлагаю таких мошеннических процентов за недолгое удовольствие побыть немного молодым и резвым. Молодость вообще такая штука — проходит очень уж скоро. А потом снова всё то же — и пузцо отвислое, и ноги колесом, и радикулиты. И ради этого гореть на сковородке вечность?! Не найдётся дураков, чтобы согласились. Всё проще. Видите ли, Павел Андреич, в существовании духа есть много выгодных сторон, но материальность тоже имеет свои прелести. Кто-кто, а вы-то прекрасно знаете как распорядиться своим телом, дай я вам всё просимое. Небось, губу уже раскатили в предвкушениях! Вот и мне немного хочется побыть материальным. Знаете, я хоть и говорил про кофе, на самом деле я ни в малейшей степени не способен ощущать его вкус. Ни алкоголь, ни еда мне не дадут даже минимального удовольствия. Я могу менять одежду одним лишь желанием — вот так.

На демоне мгновенно сменилась чёрная длиннополая одежда и шляпа на шёлковый турецкий наряд и парчовую чалму. Так же быстро наряд сменился на украшенный драгоценностями камзол, а худощавое лицо духа обрамилось длинными локонами, как у Людовика Тринадцатого.

— Ну и что. — продолжил демон, возвращаясь к прежнему виду. — Ни ощущения от тонкости ткани, ни наслаждения собственным видом. Пойти в хороший ресторан, потанцевать с женщиной — всё это духу недоступно! Всё, что я могу — это только видеть, как живут другие. Итак, что хочу взамен. Вы можете предоставить мне своё тело во временное пользование. Душу оставьте себе.

— Как это?.. — тупо удивился Павел Андреич.

— Да так: вы будете всё видеть и даже ощущать, а я побуду хозяином вашего тела. Конечно, временно. Долго я не выдержу — уж больно вы неловки, Павел Андреич. Но потом я покажу вам нечто! Вы увидите настоящую магию! Только не раздумывайте очень долго, а то помимо вас найдутся и другие желающие.

Павел Андреич не успел ничего ответить и даже рот раскрыть, как дверь распахнулась и послышались голоса. Он в испуге перевёл глаза на Бельфегора — тот и не подумал исчезать. Царственным движением демон повернул свою красивую голову ко входу, и досадливое выражение появилось на его лице.

В дверях стояли Базилевский и Косицын.

— Бельфегор? — удивился Кирилл Никонович, видя, как свободно дух общается с его шефом, хотя ранее возражал против всяких знакомств.

— Лембистор?! — поразился Лёнька.

Магистр лишь безмолвно изумлялся.

— Да, мы тут некоторым образом беседуем. — туманно отозвался демон. — Однако, заждались мы вас, Базиль. Не сообразите ли нам кофейку? А то, я смотрю, наш друг совсем продрог. Зима никак на улице, а он у нас в какой-то легкомысленной толстовке. Давай, давай, Базиль! У тебя там ещё пачка печенья припрятана. А мы пойдём, не будем вам мешать.

Он встал со стула и с приветственным жестом направился к двери, не переставая говорить.

— Зачем ты здесь, Лембистор? — неприязненно спросил Косицын. Он действительно имел взъерошенный и нездоровый вид.

— В чём дело? — легко удивился демон. — Ты что, ревнуешь к нашей с Базилем дружбе? Вот, кстати, и с Павлом Андреичем я познакомился.

Косицын перевёл глаза на магистра, и в лице его выразилось недоумение. Сам магистр не знал, что и сказать, как себя вести.

— Мы тут с Павлом Андреичем имеем небольшой деловой разговор. — предваряя все вопросы, поспешил сообщить Лембистор. — И, знаете, пожалуй, достигнем консенсуса.

Он подмигнул магистру.

— О чём же, если не секрет? — поинтересовался Лён.

Тут у магистра прорезался голос:

— Кирилл Никонович, почему в кабинете посторонние? — строго спросил он Базилеского. — Разве вы не знаете, что вам доверены материальные ценности?

— Я просто подумал… — занервничал молодой учитель. — Ему же некуда деваться. Ну дайте ему пожить немного в лаборантской, пока всё развеется!

— Как это «пожить»?! — рассердился шеф. — Кирилл Никонович, вы превышаете!

— Павел Андреич, — вымученно заговорил Базилевский. — ну неужели в вас нет ни капли милосердия! Куда он денется — у него же теперь даже дома нет! Ну что-нибудь придумаем потом. Ну хоть на сегодня! Я маме позвоню и буду на ночь забирать парня к себе домой.

— О чем ты говоришь, Кирилл?! — поразился Павел Андреич. — Какая мама?! У тебя с мамой на двоих однокомнатная хрущёбка!

Магистр уже надулся и побагровел, намереваясь прочитать проповедь молодому коллеге, как в разговор опять вмешался Ленька.

— Не в этом дело. — спокойно сказал он. — Я полагаю, Лембистор предлагал вам что-то?

— Это моё второе имя. — любезно сообщил демон.

— В ваших интересах не соглашаться ни на что. — игнорируя его, продолжил Косицын. — Вас обманут — это точно.

— А вам… то есть тебе, откуда это известно? — с подозрением спросил ведущий маг Кризисного Центра.

— Я давно знаком с Лембистором. Он — демон. — по возможности кратко изложил Косицын. Рассказывать о том, какие именно приключения у него случились по милости весёлого демона-затейника, было не только бессмысленно, но и опасно — мало психушки?!

Базиль лишь молча переводил глаза со своего тайного гостя на шефа и, по-видимому, совершенно ни во что не врубался. Разговор как-то внезапно перескочил на другую тему, и Кирилл Никонович решительно не понимал, о чём могли меж собой столковаться такие разные личности — легкомысленный астральный дух Бельфегор и прагматичный до занудства Павел Андреевич.

— Ну что, Павел Андреевич, решайте. — просто сказал демон. — Я ухожу и больше не вернусь. Никакие ваши наговоры не вызовут из астрала даже дохлой крысы. Я здесь был проездом и решил открыться вам по причине совпадения наших с вами интересов. Нет, так нет — я ухожу.

— Я согласен. — прохрипел магистр.

— Вот и правильно, душенька. — согласился Лембистор. — Пойдёмте, подпишем договор. Ведь ты делец, Павлуша, точно делец.

— А вы, мон шер, — сладенько пропел он Лёньке. — можете считать программу завершённой. Начинайте потихоньку торжества, мы позже подойдём.

Астральный щеголь уверенно погрёб на выход, подталкивая перед собой слегка одурелого магистра — тот вдруг утратил всю свою деятельность и живость.

— Так Жребий кончился? — не веря себе, спросил Косицын.

— Абсолютно. — заверил его демон. — Я получил то, что хотел, и случилось это в действие Жребия. Ты свободен.

Он вышел и утащил за собой осоловевшего магистра, а Лён и ничего не понимающий Базиль остались наедине.

— Что всё это… — растерянно начал Базилевский.

— Кирилл Никонович. — с улыбкой обратился к нему ученик. — Кажется, мои проблемы разрешились, и вы можете больше не беспокоиться за меня. Теперь у меня есть куда деваться.

— Это точно? — недоверчиво спросил учитель.

— Это точно. — уверенно ответил ученик и вышел, не желая сводить Базилевского с ума зрелищем переноса в Селембрис.

Рая Косицына была счастлива, насколько было ей доступно чувствовать себя счастливой. Эта женщина всю жизнь считала себя обойдённой судьбой — всё лучшее доставалось другим, а на её долю выпадали только лишения и страдания. Несправедливо её муж был обойдён решением жилищной комиссии по месту его работы — их комната в общежитии была самой удалённой от кухни и санузла. И на работе Колю обходили — платили мало. И соседи по общежитию были людьми склочными — они вечно придирались к Рае и её детям.

Но вот теперь, кажется, судьба к ним повернулась лицом. Когда Рая узнала, что на Николая навешивают какого-то там неизвестного сына, она пришла в негодование и ужас. Какая им опека?! Они едва со своими-то справляются. Но, потом тётка из опеки им сказала, что они могут теперь занимать жилплощадь опекаемого, а это большая двухкомнатная квартира с раздельным санузлом и большой прихожей. Это было, как подарок. Но, как водится, в чистом виде радости и счастья не существует — к жилплощади прилагался противный парень с дурным характером и выразительной биографией. Он с первых же дней стал портить Рае существование. Сказать, что она его просто боится, было бы недостаточно — Рая боялась его до безумия. Его мрачные глаза всегда вызывали в ней дрожь. Он был неприветлив, резок, с детьми просто груб. Она боялась, что он что-нибудь сделает с ними, а муж был бессилен что-либо предпринять. Оставалось только ждать, что в восемнадцать лет его призовут в армию, а из армии можно и не… Тут Рая замирала и предавалась приятным фантазиям на тему армейской дедовщины. Там его научат…

Но ждать этого было слишком долго — года три-четыре. За это время она сойдёт с ума от страха. Был момент, когда она вдруг решила, что судьба вновь подарила ей шанс на спокойную жизнь — это когда на опекаемого завели следствие. Но итог был ошеломляюще ничтожен — всё дело развалилось. Рая стала плакать и жаловаться мужу. Всё это было бессмысленно, но всё же давало какое-то утешение.

И вдруг, как гром с ясного неба: сын мужа настоящий псих! Тут-то Рая по-настоящему перепугалась: а ну вдруг ночью зарежет её и детей! Но Коля ей сказал, что это шанс: сыночка запичужат в психушку надолго — года на два, а то и больше. Это всё, конечно, хорошо — пара лет спокойствия, но Рая задумалась о другом: а как его с такой справкой в армию потом возьмут? А как на работу потом он будет устраиваться? Не будет ли он потом всю жизнь на их шее сидеть и дармоедствовать? Но Коля что-то упорно твердил про витаминчики и про то, что государство их не бросит.

Все эти мысли очень мало способствовали хорошему настроению, так что надежды Раи по поводу предстоящих двух лет спокойной жизни были изрядно подпорчены. Но всё же два года — это тоже что-то. Она себе представляла, как хорошо они будут жить всё это время, только квартплата очень уж высокая, да ещё за этого Леонида платить! Неужели нет законов, чтобы делать скидку опекунам?! Они всё-таки взвалили на себя чужую ношу.

Думая всё это, Рая в который раз медленно обходила комнаты, коридор и кухню. Не верилось, что всё это принадлежит им. Такой простор!

Женщина проводила рукой по косякам и стенам, оглядывала потолки. Всё-таки несправедливо было, что в такой квартире этот парень и его мать жили одни, а Рая с детьми и мужем ютилась в комнатке общежития.

Обойдя детскую и заглянув через окно в лоджию, Рая залюбовалась городской перспективой.

Никто ей не мешал наслаждаться счастьем, и это само по себе было удивительно — не то, что переполненная кухня общежития и вечный детский визг в коридоре, от которого болела голова. Здесь так тихо и тепло… А эта закрытая лоджия — теперь летом Рая будет дышать свежим воздухом прямо дома, не нужно будет тащиться на улицу. Дом стоит на тихом месте — ни дороги под окнами, ни детской площадки. Можно будет вынести в лоджию кресло и сидеть там с чашкой чая. Синоптики обещали вскоре наступление тепла — только начало мая ознаменовалось холодом и дождями, а далее температура полезет вверх и настанет блаженное тепло. А чего тянуть? Сегодня же она попросит Николая перетащить в лоджию кресло. Боже, как хорошо — его здесь нет!

Она оторвалась от созерцания весенней мути за окном и вернулась к комнатной обстановке. Как замечательно, что им даже не пришлось тратиться на мебель — всё досталось им от прежних хозяен. И это Рая понимала, как благодать от судьбы.

Всё было хорошо, только тревожил её диван этого Леонида. Диван как диван — совсем новый ещё, обивка чистая. Только было в нём что-то угрожающее — недаром мальчики говорили, что сын мужа заговорил его. Во время посещения участкового выяснилось, что он устроил в этом диване склад своих вещей. Прятал, значит, свои вещи и свою еду от них! И вот, когда этого беспокойного верзилу сплавили в психушку, Рая с мужем попыталась заглянуть в этот диван. Ведь там хранятся продукты — начнёт портиться! Но, справиться со своенравной вещью не смогли — диван не открывался, словно его действительно заговорили. Всё это вызывало у Раи чувство тревоги — она хотела бы избавиться от этого дивана, но было жалко почти новую вещь. Ведь на нём мог спать Петя.

Рая вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Теперь на очереди был туалет — чудесное тёплое помещение с кафельными стенами и прекрасным белоснежным компактом. Она уже хотела включить освещение, чтобы полюбоваться плиткой, как вдруг в оставленной только что комнате что-то произошло.

В щели неплотно прикрытой двери раздался какой-то странный звук — словно толкнули стул. В испуге Рая вновь открыла дверь и вошла в комнату. Что такое? Может, замыкание в электропроводке — пожара им только не хватало!

— Говорила я ему — убери компьютер, пока детей током не дёрнуло! — забормотала она, а в следующий миг застыла, враз лишившись всех ощущений, кроме чувства глубокого ужаса.

В комнате, которую она только что оставила, кто-то был. Сначала Рае мешал свет из окна, и фигура незнакомца показалась тёмной. Вор — подумала Рая и пришла в панику, представив, как он сейчас начнёт её душить. Но всё было гораздо хуже.

Человек стоял, нагнувшись перед поднятым сидением того дивана, на котором ранее спал этот Леонид. Услышав тихий скрип двери, он выпрямился, обернулся, и на Раю глянули два пронзительно-ярких глаза. Это был он — Леонид! Откуда он взялся, как проник сюда?! Эти мысли вихрем пронеслись в сознании женщины, и она безмолвно застыла в дверях, в ужасе глядя на сына мужа. Все её тайные ночные страхи, когда чудилось ей его страшное возвращение и последующий за тем кошмар, стали явью.

Мельком глянув на неё, сын мужа гнусно усмехнулся и вернулся к своему занятию. Он доставал что-то из дивана и складывал в пластиковый пакет. Закончив это недолгое занятие, он снова выпрямился и в упор посмотрел на Раю своими колдовскими глазами. Она сообразила, что сейчас он направится к двери, чтобы выйти, и поспешно скользнула в сторону вместо того, чтобы бежать из комнаты без оглядки.

Трепеща от ужаса, Рая притиснулась к стене своей хлипкой спиной и прижала холодные руки к животу. Ей казалось, что в тот момент, когда он будет проходить мимо, его ненависть поразит её, и упадёт она, словно подкошенная, на пол, бессмысленно глядя в потолок побелевшими от ужаса глазами. Николай вернётся, а она лежит — безмолвная, со вздыбленными волосами, с судорожно прижатыми к груди бледными руками, являя собой вид чудовищной трагедии. Как запричитают и заплачут дети, как муж будет трясущимися губами шептать ей что-то, но будет поздно — она уже будет недвижима.

Он не двинулся к двери, даже шага не сделал. В его руке сверкнула маленькая искра, и от этой искры высокая фигура ненавистного опекаемого словно потекла. Волна серебряного света на мгновение обволокла его тело, отчего одежда на нём изменилась сама собой — вместо толстовки и джинсов опекаемый оказался одет в сверкающие латы, а в руке вырос с лёгким гулом настоящий клинок. На голове его образовался шлем с плюмажем, а из-под поднятого забрала с насмешкой смотрели жестокие глаза. Ногой, обутой в металл, он небрежно поддал пинка колготкам Вани, отчего те улетели в коридор и со смачным шлепком ударили во что-то.

Опекаемый в своих рыцарских доспехах окутался голубым светом и исчез, а Рая поползла по стене вниз.

Николай Петрович спешил домой с радостной вестью. Никогда ещё доселе он не бывал так счастлив — наконец-то ему засветила удача! Наконец-то судьба сжалилась над ними и послала им надежду!

Это было необыкновенно! До сего момента Косицын-отец понятия не имел, какие замечательные у нас законы! Он-то всегда думал, что весь закон только для того и придуман, чтобы притеснять и обирать таких несчастных, как его семья. И вдруг узнал, что закон может защищать!

Сегодня состоялся у него неприятный разговор с тем самым участковым, который не так давно подал ему призрачную надежду на избавление от Леонида. Пришёл Воропаев тогда в их дом и принялся, не скрывая, искать компромат на трудного подростка. Они с Раей в тот момент шестым чувством поняли, что любая полуправда сойдёт за правду — по глазам этого Воропаева было видно, как он прямо жаждет накопать дело на Леонида. Тогда Косицыны обнадёжились и решили, что милиция защитит их от сыночка. Но, уходя, Воропаев сказал им, глядя своими проницательными крапчатыми глазами в бледные зрачки Николая:

— Думаете: упечёте в интернат, и всё будет хорошо? Его в любом случае не выпишут с жилплощади — такой закон. А вот опеки можете лишиться, и тогда отправляйтесь в прежнем направлении.

Николай Петрович понял, что Воропаев занят исключительно своей карьерой и шьёт дело лично по своим интересам. Так что зря они тут старались, доказывали ему, какой опасный тип этот Леонид — Воропаеву плевать на это.

После того разговора остался противный осадок на душе, как будто Николай лакейски вылизал чужие сапоги, а оказалось — зря. Вся жизнь его была полна унижений, хотя он добросовестно раболепствовал перед начальством. Те лишь брезгливо отмахивались от него, едва приняв его услуги.

И вот, после разговора в опеке ему предстояло снова встретиться с этим участковым — надо было оформить кое-какие бумаги. Николай Петрович с неприятным чувством снова увидел эти крапчатые глаза, в которых сквозил неприкрытый цинизм и насмешка.

— С другой стороны решили зайти? — усмехнулся участковый своими узкими губами. Он даже не предложил Косицыну сесть на стул. — Толково взялись. С юристом советовались?

На отрицательное движение со стороны Косицына Воропаев также гнусно ухмыльнулся — не верил он в людскую порядочность.

— А кто подсказал? — непонятно о чём продолжал спрашивать участковый.

И тут от него и узнал изумлённый Косицын-отец, что есть такой закон — душевнобольной опекаемый может через два года быть сдан в психушку навсегда, а его квартира переходит к опекуну!

Это был такой подарок, что Николай Петрович поначалу растерялся — быть такого не может! Иначе всё было бы слишком просто!

— А то! — опять же с усмешечкой ответил участковый. — Думаете, ваш психиатр за красивые глаза услуги оказывает? Он с каждого такого случая имеет свою таксу.

Он подмахнул бумаги и достал из стола папку, бросил небрежно её на стол и процедил:

— Отдай там вашему доктору — пригодится. Не зря же собирал.

И вот Косицын-старший летит домой, не чуя под собой ног, и спешит обрадовать жену. На радостях заскочил в магазин и купил на последние деньги тортик.

У дома он увидел гуляющих Ваню и Петю. Младший ребёнок ревел, размазывая сопли по лицу, а старший зло клошматил его по голове. Понятно дело — Пете хочется бежать на горку, а Ваня упирается и желает, чтобы его качали на скрипучей качели. Так они выясняют, кто из них упрямей.

Прихватив детей, Косицын-старший явился домой, желая немедленно устроить всей семье торжество, а потом взять и огорошить Раю замечательным известием.

Оставив детей в прихожей разматывать шарфы, он позвал в кухню, а потом и в большую комнату:

— Рая! Смотри, что я принёс!

Ответа не было — жены ни в кухне, ни в комнате не оказалось.

Тогда Косицын скинул с ног ботинки и в одних дырявых носках отправился в детскую.

— Рая! — снова позвал он. Нет ответа.

Встревоженный мужчина открыл дверь во вторую комнату, где обычно спали дети, и увидел ужасную картину.

Рая сидела на полу в луже мочи, неловко подвернув под себя ногу и привалившись к стене, и с выражением крайнего ужаса смотрела в сторону окна. Испуганный Косицын поискал глазами: что же так напугало женщину, но ничего страшного не обнаружил. Всё там было, как всегда.

— Что случилось, Рая? — попытался выяснить он, и с тревогой понял, что жена его не слышит.

Прибывшая скорая констатировала странный коллапс сознания — как будто женщина выключилась из реальности. И вообще, это было не их дело — надо вызывать бригаду из психбольницы. С тем же выражением лица Рая была отправлена в стационар, и врач на взволнованные расспросы Николая лишь развёл руками — такого случая в его практике не было: кто мог напугать женщину до такого состояния в пустой квартире? И вообще, он тут не главный. А кто главный? Вот тут-то и оказалось, что главного уже месяц нет на месте — исчез таинственным образом прямо с рабочего места. Сестра Дорожкина утверждает, что видела собственными глазами, как главврач испарился из своего кабинета вместе с особым гостем и специальным пациентом. Пациента она потом видела — он сегодня утром своим ходом ушёл из больницы.

Всё это было очень странно, но дежурный врач отчего-то отнёсся к рассказу Дорожкиной с большим сомнением, да и было отчего — женщина явно была не в себе.

«Все они тут такие…» — с тревогой подумал Косицын-старший. Рассказы про чужого пациента его нисколько не интересовали, а про сына он и не вспомнил — всё внимание было сосредоточено на Рае. Да ещё и дети дёргали его, требуя купить им жвачки.

Конечно, всё было как всегда — места в палате не нашлось, и Раю уложили в коридоре на какой-то старой кушетке. Так она и осталась там лежать, прижав к груди бледные руки и глядя остановившимся взглядом в потолок.

— Ну и что, что в коридоре. — равнодушно сказала монументальная женщина в высоком белом колпаке, от которой откровенно пахло спиртным. — будет место — переложим.

Она говорила о Рае, как о бездушном полене! С отчаянием в душе Косицын-старший оставил жену и вернулся с непрестанно скулящими детьми домой.

Спустя месяц Раю выписали из больницы, но без всяких перемен — на что им нужна больная, которая ходит под себя и ест только с ложки? Женщина по-прежнему ни на что не реагировала, и на лице её навсегда замерло выражение ужаса. На измученного Косицына-старшего свалились помимо двух малолетних детей ещё и невменяемая жена, устойчиво пребывающая в состоянии глубокого аутизма. В день на неё уходила пачка памперсов — это стоило больше, чем они ежедневно тратили на еду всей семьёй. Врачи советовали надеяться на лучшее.

Возвращение Раи из больницы произошло в самый неудачный момент — Косицыну-старшему накануне не выдали зарплату, которую и без того регулярно задерживали из-за каких-то финансовых передряг. На такси ушли последние деньги — целых триста рублей! — и семья осталась в тот день без копейки.

Вечером Николай решил занять денег у соседки Клоповкиной — хоть до утра перемогнуться, чтобы завтра идти плакаться к начальству и начать бегать по знакомым в поисках заёма.

Клоповкина открыла дверь, лицо её выглядело как-то нездорово: глаза красные, щёки висят мешками, жидкие волосы растрёпаны.

— Простите, Евдокия Ивановна. — по обыкновению глядя куда-то в сторону и вниз, забормотал Косицын-старший. — Не могли бы вы одолжить мне сто рублей до завтра. Детям молока купить и хлеба, Раю тоже покормить. Я с зарплаты отдам.

— У меня горе, Николай, — жалко заговорила Дусяванна, вся сморщившись от плача. — Видишь, при Горбачёве заморозили у меня вклад — целых двадцать пять тысяч. Копила на старость да на чёрный день. И вот разрешили получить — через столько-то лет! Сказали: пойди к нотариусу и оплати какую-то бумагу. Я пошла да оплатила из последних — полторы тысячи кровных! — а что за бумажка, и не знаю. И выдали мне вклад мой!

Николай поднял глаза и с надеждой взглянул на старуху — всё же выдали какие-то деньги! Сам-то он сроду книжек сберегательных не имел по причине неумения копить деньги.

— Мне только сотню. — пробормотал он.

— Вот, смотри. — сказала Евдокия и показала в ладонях две мятые десятки и тусклую жёлтую мелочь.

Косицын с дрожью закрыл лицо бледными пальцами и удалился.

«Страна абсурда…» — думал он.