"Свободный Волк" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 6

— Ну, какие впечатления? — спросил у Вендрикса Мосик.

Они уже неделю ехали по земле Аффары, минуя городки и поселения, пустынные места, оазисы, обширные поля пшеницы, заросли ореховых деревьев, загородные виллы. Все было тихо, мирно, безмятежно.

— Не знаю, — пожал плечами Вендрикс. — Не могу понять, что с ними. Я нигде не ощущаю страха, но не ощущаю и эмоциональных вспышек. За нами никто не следит. Я полагаю, если мы не сойдемся поближе с местным населением, то рискуем так ничего и не понять.

— А вот это как раз и не желательно. — возразил Галлах. — Незачем нам привлекать к себе внимание.

Путники приблизились к оазису, представлявшему собой участок плодородной почвы, потерявшийся среди барханов. Сплошь поросший невысокой, но густой травой, с обязательными пальмами, стоящими живописными группами. Такое впечатление, словно кто-то старательно ухаживал за ним. На земле не видно не только следов присутствия людей, но и отмерших и опавших пальмовых ветвей, чешуек коры, всего растительного мусора, который должен быть здесь. Но его не было. В центре оазиса, как всегда, находился каменный колодец, в котором далеко внизу плескалась холодная вода. На краю колодца привязано ведро. Рядом располагались каменные корытца. В них было сухо.

— Зачем корытца? — спросил Вендрикс Юсс у Мосика.

— Не знаю, — удивленно ответил тот. — Может, для скота? Только я нигде не вижу помета.

Путешественники расположились на ночь неподалеку от колодца. До захода солнца неторопливо коротали время. Аффара была странной, непонятной им страной. Но, нельзя оспаривать, она их странно очаровывала. Вот и этот чистенький оазис, словно чей-то домашний садик, вызывал немало удивления. Они лежали на плащах, наслаждаясь тенью пальм, и разглядывая призрачные дали. Ночью тигры уйдут на свою охоту, а Мосик, как всегда останется один. Где-то снова будут выть гиены, курлыкать невидимые птицы, шуршать ящерицы. И будет молча роиться мошкара, от которой едва спасают плотные плащи. Утром тигры принесут мясо и продолжат пир на сей раз в обществе Мосика, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Тигры не любят жареное мясо, но будут есть ради него. Потом они зароют в песках все остатки пиршества, чтобы не разрушать ухоженности места, и уйдут. После них придут другие путники и тоже, наверно, будут беречь оазис в чистоте. Так, пожалуй, все тут и происходит. Сеяллас сумела навести в своей стране образцовый порядок, которому все подчиняются беспрекословно.

Мозгляк мирно хрустел овсом, который Мосик предусмотрительно запасал в дорогу в каждом селении, через которое они проходили. В людном месте тигры обращались в людей и надевали свои одежды, которые вез их спутник в мешке. А в дороге снова превращались в лошадей, чтобы двигаться быстрее.

— Мы пойдем. — Вендрикс сказал это по возможности спокойнее, но глаза его уже зажглись предвкушением охоты.

Галлах легко поднялся с плаща. Мосик ощущал от них то возбуждение, которое предшествовало охоте. Он даже позавидовал.

Они разделись и превратились в красных тигров, массивных и тяжелых царственных зверей. Непонятно было, как эта масса могла сжиматься до размеров человека, хотя и крупного. Две усатые морды повернулись к Мосику и потешно сморщились. Они не могут говорить, но эта гримаса говорила Мосику: все в порядке, человек, мы помним, что ты наш друг.

Тигры одновременно красиво развернулись и заиграли. Мосик не различал, кто из них Вендрикс, а кто — Галлах. Немного попрыгав, чтобы размять тела, уставшие от человеческой ограниченности движений, иббы заскользили красными призраками по розовым пескам пустыни. Закатный свет заливал барханы, покрывая светлые пески словно медово-розовым шелковым покрывалом. Восточные склоны песчаных гор пропадали в глубокой фиолетовой тени. Задувал легкий теплый ветер, принося с собою запахи далекого жилища. Нежно шелестели ветви пальм, разгоняя разгоряченный от дневного зноя воздух. Затрещали невидимые цикады.

Мосик остался один. Он не хотел спать. В Аффаре вообще мало желаешь сна. Он полулежал, склоня голову к плечу, и смотрел на юг, где ночь была особенно темна. Редкий в его жизни момент спокойствия словно околдовал своей зыбкой безмятежностью. Он не шевелился и наслаждался ветерком.

Внезапно его привлек негромкий звук. Неподалеку возникла из темной травы, освещаемой огромной луной, острая мордочка пустынной лисы. Зверь принюхивался. Он явно заметил человека и колебался. Раздалось негромкое повизгивание. «Лиса с детишками!» — догадался Мосик. — «Интересно, что им надо?»

Лиса решилась. Она, не отрывая глаз от Мосика, подошла к корытцу и разочарованно тявкнула. В корытце сухо. «Вот оно что! Путники наливают сюда воду для зверей пустыни!»

Мосик был раздосадован, что не догадался до такой простой вещи. Мозгляк все выпил, что он ему налил. А новой воды добавить горе-путешественник не сообразил!

Он тихо поднялся и направился к колодцу. Лиса, понятно, убежала. Но ничего, завтра они уйдут и оставят корытце полным до краев водой.

Стараясь не шуметь, он поднял ведро воды и вылил в емкость. Ему пришлось потрудиться, пока он сделал то, что следовало сделать раньше. Зато теперь можно и поспать. Пусть мелкое пустынное зверье пьет воду.

Мосик уже завернулся в плащ, чтобы спастись от кровососов пустыни, поглядывая, как вернувшаяся лисица поила водой свое семейство. Потом приходили еще какие-то звери, но Мосик уже дремал и не слышал той возни, что происходила вокруг корытца.

На рассвете его разбудил какой-то звук. Мозгляк недовольно хрюкнул, призывая хозяина к бдительности. Наверно, возвращаются тигры, подумал Мосик и не спешил подняться. Но Мозгляк опять предупреждающе захрюкал. Этот коняка никогда не ржал, у него не было привычки подавать громкий голос, что находилось в странном противоречии с его могучей статью. Вот Мосик, тот, наоборот, всегда предпочитал производить как можно больше шума. Впрочем, это было уже давно. А тут ему приходится быть скромным. Таинственная Аффара словно приучала путников к себе, прививая им привычки, им не свойственные в их обычной жизни.

Мосик на всякий случай приподнялся и обнаружил, что все дело только в том, что к оазису приближается издалека одинокий путник на осле. Мосик повернулся в сторону костра, разложенного на каменном круге, который всегда встречался в оазисе в определенном месте. На нем обычно оставались следы огня и пепел. Отчего Мосик заключил, что это место для костра.

Человек неторопливо приближался. В неясном свете раннего утра трудно было разглядеть, во что он одет, молод или стар. Он то скрывался среди барханов, то снова возникал. Постепенно стало видно, что это все же старик. Он неторопливо похлопывал осла ногами по бокам и равномерно покачивал головой в такт его мелким шагам.

— С добрым утром! — Мосик поднялся из травы. Старик выпрямился на осле.

— Простите, господин, что потревожил ваш отдых. — бесцветным голосом проговорил он.

И на Мосика странно подействовал этот голос. Приезжий словно отстранялся от него. Интересная манера.

Незнакомец неторопливо сошел с осла и отвязал от седла сверток с какими-то палками. Достал полотняный мешок и пошел по траве, подбирая мелкий мусор и складывая его в мешок.

Мосик догадался, что чистота в оазисе поддерживалась не трудами случайных проезжих, а такими вот уборщиками. Тот подошел к корытцу. Там еще была вода. Уборщик вычерпал ее и вычистил корыто. Потом направился с тряпкой к колодцу, очевидно, чтобы протереть его поверхность.

— Я налил лисам воды. — попытался разговорить его путник.

— Лисам? — удивился тот. — Воды? Зачем?

— Как зачем? — Мосик заколебался. — Чтобы они пили. Для чего же тут корыта? Старик прекратил работать. Он вгляделся в Мосика.

— Вы не ибб. — неуверенно сказал он.

Вот оно что! Рослый Мосик вызвал у старика подозрение, что он — трансформ. Он уже забыл, что аффы боятся тигров.

— Я думал, что корыта для зверей! — простодушно признался Мосик. — Мне это показалось таким милым, такая забота о зверях!

— Нет, мой господин, корыта для вьючных животных и лошадей. Зверей вообще не следует поить. Иначе они разбалуются и будут бегать сюда, и все изгадят. Старик внимательно разглядывал гостя.

— Я приезжий. — признался Мосик.

— Я заметил. — старик по-прежнему был немногословен. Он снова занялся работой. Выгреб с кострища старые угли, отнес подальше и закопал в песок.

— Не желаете немного закусить со мной? — Мосик решил, что стоит разговорить аборигена.

Старик заколебался. Он неуверенно переводил глаза с приезжего на его громадного коня. Тот обнюхивался с ослом. Ослику скакун явно не понравился, он фыркнул и отпрыгнул с брезгливым видом. Мозгляк кротко принялся щипать траву.

— Меня зовут Мосик. — провозгласил приезжий.

— Спасибо, господин. Нам не положено. — уклонился от угощения старик.

— Кому это — вам? — удивился простодушный Мосик.

— Я принадлежу к касте уборщиков — кинни. — вежливо ответил старик.

Тигры явно запаздывали. Человек догадался, что они обнаружили старика-кинни еще издалека и не показываются, предоставляя всю инициативу своему спутнику.

— У меня кончились дрова. — деловито заметил Мосик. — Не скажете ли, где можно подкупить полешков? Не хочется сегодня ехать дальше. Останусь тут, переночую еще раз, а то у Мозгляка спина потерлась. Да и еды не мешало еще приобрести. У вас всегда тут такая злая мошкара? Вот у нас в Гвоздилии комары гораздо больше, но куда потише нравом. Так, куснут немного и улетают. А эти гложут-гложут непрерывно, никак не насытятся.

Его простодушная болтовня опять остановила старика. Тот собрался было уходить.

— Господин мой, вы далеко забрались, — посетовал он, — ближайшее жилье только у меня. А я живу в полудне пути отсюда. Это место редко посещают, оно совсем не по пути большинству проезжих. Сюда заходят лишь охотники. Если пожелаете, то можете купить немного топлива у меня. Я привезу вам к вечеру. Но поленьев нет у нас, деревья мы не рубим. В Аффаре выращивают на топливо тростник, а кто богаче, топит очаги бамбуковыми палками. Ждите, господин, я привезу вам дров.

— Нет, Мирик, — отказался собеседник. — Мне еще нужна еда. Мне все равно, куда ехать. Я направлюсь с тобой. Куплю дровишек на следующий раз. И запасусь овсом для лошади.

Они ехали и беседовали о том, о сем. Постепенно тихий старичок разговорился. И поведал Мосику, что живет один. Сын должен был унаследовать его киннинай, то есть участок, на котором Мирик планомерно производит уборку. Он ухаживает за оазисами. В его ведении около десятка оазисов, причем, довольно удаленных от дома. Но, к сожалению, сын умер от малярии года три назад. С тех пор хозяйство пришло в упадок. Сын не успел жениться, а то была бы у Мирика сейчас сноха. Она могла бы выйти замуж, и новый муж, тоже кинни, мог бы иметь двух сыновей, а не одного. Один наследовал бы киннинай мужа снохи, а второй — участок Мирика. А теперь, когда кинни Мирик состарится и не сможет обслуживать свой киннинай, его землю отдадут другим. Кто-то получит право родить сына. За это Мирика будут кормить, как кормил бы его сын.

Вырисовывалась некая картина жизни. В Аффаре рождение детей строго контролировалось законом. Численность уборщиков оазисов всегда должна оставаться на одном и том же уровне. Ровно столько, сколько нужно для обслуживания территории. У любого кинни была своя киннинай, то есть территория работы, которая наследовалась его сыном. Ему полагалась еще и дочь, которая выходила замуж только за человека своей касты. Выйдя замуж, дочь исчезала из жизни семьи кинни и становилась частью чужой семьи. С отцом оставался только сын. В определенном возрасте он женился и приводил жену, чтобы родить сына и дочь. Все дети, родившиеся незапланированно, изымались из семьи, и их судьба оставалась неизвестной. Поэтому никто не рисковал рождать детей сверх плана.

Гибель сына кинни, или смерть самого его решались просто. Один из его собратьев приобретал право, или обязанность родить еще одного сына. Тот со временем и становился уборщиком на территории. Им за это не платили. В Аффаре нет наемного труда. За свой труд они получали право жизни на земле. Заводили огород, рощу тростника на продажу дров, скотину. Тем и кормились. Вся жизнь кинии проходила в замкнутом кругу. Уборка оазисов, работа в огороде. Забота о семье. Никто извне не мог попасть в касту кинни. И никто не мог выйти из нее. Тот, кто посмел бы нарушить порядок, не обрел бы ничего другого. Но таких просто не было в природе. В Аффаре много тайн.

Так, беседуя, Мосик и Мирик проделали весь путь до домика уборщика оазисов. Мосик на своей громадной лошади возвышался, как скала. А сухонький Мирик на своем осле в его тени выглядел, как ребенок верхом на кошке.

Хозяйство кинни оказалось под стать его размерам. Маленький домик из обмазанных глиной плетеных щитов был покрашен желтой краской, делающей его неразличимым на фоне песков. Все жилище располагалась в бывшем оазисе. Был и колодец, только маленький. Был огородик, была роща ветвистых деревьев с мелкими, сухими листочками, разводимая на дрова. Кинни мало жил в своем жилище. Весь день его проходил в разъезде между оазисами. Жизнь, как тень, как песок, текущий между пальцев.

Он не считал, что в Аффаре что-то не так. Наоборот, во всем порядок, никаких волнений. Жизнь размеренна, налажена, продумана кем-то свыше. Все делается по плану, нет никаких случайностей. Конечно, все боятся иббов. И правильно, ведь они появляются в том случае, когда возникает нечто странное. Обычно они не трогают людей. Их появление всегда вызывает страх, на то они менталы. Они могут придти внезапно, чтобы посмотреть, как ты работаешь. Вот Мирик и принял Мосика за ибба.

Старик утратил выражение отстраненности, чем-то гость его привлек. И поведал шепотом, что сын его погиб не от лихорадки. Это Мирик так сказал. Лихорадка не убивает так быстро. Его сын был не такой, как все. Беспокойный очень, все спрашивал, совсем, как Мосик. Всем интересовался. Говорил, что хочет повидать то, что за пределами отцовской киннинай. Плохо это, очень плохо. Такое любопытство не приводит ни к чему хорошему.

Однажды он ушел на три дня, вроде как чистить колодец в шестом оазисе. Зачем три дня? Нужно только съездить и вернуться. Он вернулся мрачный и все молчал, отказывался есть. Отец забеспокоился и заговорил о скорой женитьбе. Пора принять отцовский участок. Пора растить детей на смену. Сын взбурлил. Зачем, крикнул он, рождать рабочую скотину. Зачем вся эта тягомотина, кому все это нужно? Мирик так и не понял, что ему не нравилось. Но Тинк всегда был странный. Ему характерны вспышки гнева, громкий смех и противоречивость. Старик так думает, что это оттого, что в детстве Тинк переболел невовремя легкой лихорадкой. Его как раз должны были привить от более тяжелых форм болезни.

Всех детей по приказу королевы прививают от болезни. Ребенка относят после года в административный пункт округа. Лекарь уносит его за занавеску, а через час возвращает. От лихорадки это не спасает, но так принято издавна. Никто не спорит. А Тинк заболел тогда, и Мирик пожалел его и не понес. Так Тинк и рос без прививки еще год. Потом явились тигры и хотели его забрать. Но что-то передумали. А вот три года назад Тинк не умер от лихорадки. Он пошел чистить колодец в том самом оазисе, где Мирик встретил своего собеседника. И не вернулся. Может, его съели иббы? Старик соорудил могилку и всем говорил, что Тинк умер от лихорадки. Тигры его не тронули.

Теперь он и не знает, жив Тинк, или мертв. Ну вот, лепешки поспели. Сейчас заварим листья чинаки, если уж нет молока, и покушаем.

Мосик помалкивал. Он раздумывал об этой странной прививке, от которой лихорадка вовсе не исчезает. Что делает лекарь за занавеской?

Он связал вязанку тонких веток, которые старик выращивал в роще. Это было топливо для вечернего костра. Топливом следует запасаться впрок. В оазисе нет дров. У Мирика не было сдачи с дана, который Мосик дал ему в уплату, и он предложил взять с собой овощей с огорода.

Мосик с деланно бодрым видом попрощался с ним.

— Прощай, Мирик. — сказал он старику.

Он хотел сказать «отец», как принято в его среде. Но не решился. Короля Дорнвана он легко называл в шутку папой, несмотря на разность положения. Тот не обижался и легко принимал соответствующий тон. Но назвать отцом сухонького старичка Мирика Мосик не сумел, хотя тот был старше короля Дорнвана. Была в этом кинни какая-то внутренняя незащищенность. Король тоже утратил сына, но был еще силен, несмотря даже на болезнь. Мосик так и не мог сказать, что его смутило и не позволило прибегнуть к шуткам, таким естественным для него.

Он обернулся, отъезжая на своем громоздком скакуне. Мирик скрылся тут же, едва гость покинул его дом. У Мосика осталось впечатление, что старичок тут же и забыл о нем, словно в гостях у него был не человек, а сон.

Через час его догнали тигры.

— Ты уж прости, мясо тебя не дождалось, — Галлах только на минуту превратился в человека, чтобы сказать, что Мосик остался без обеда.

В этом состояла некоторая трудность пути. В дороге тигры разговаривали лишь меж собой. Мосик коротал дорогу в одиночестве со своим конем. Иббы в лошадином виде не могли произнести ни слова.

— Подслушивали? — спросил Мосик вместо ответа.

— Подслушивали. — согласился Вендрикс и обратился в коня. Тигром тоже было бы неплохо, но Мозгляк категорически не мог терпеть иббов в виде красных хищников. Странное дело, ведь в любом своем обличье иббы имели один и тот же запах. Вид, принимаемый ими, был лишь иммитацией. Выходит, коняке было не все равно, с кем рядом он путешествует.

*** Вдалеке завиднелся очередной населенный пункт.

— Предлагаю не прятаться в оазисах, — нарушил молчание Мосик, — а заняться активной разведкой в городе. Местное население принимает за ибба только Мозгляка, а вы с Галлахом самого нормального лошадиного роста. Мы можем сделать вид, что я продаю вас на базаре. Я сяду под навесом, буду слушать, что говорят другие. А вы тем временем начнете просеивать чужие мысли. Чем не план? Я, право, весь истомился от молчания. Никогда еще у меня не было таких неразговорчивых спутников! То ли дело со Стайсом! Какие мы с ним безобразия проделывали! Куда ни сунемся, нас встретят приключения!

— Я с тобой согласен, — ответил Вендрикс, превратившись в нимру. — Пора устроить маленький апокалипсис. И вообще, Мосик, ты стал ужасно скучным! По-моему, с тех пор, как ты продулся подчистую в Терте, ты не украл ни монеты, не обманул ни человека! Королевские заботы сделали тебя печальным и смятенным. Галлах, что молчишь? Я, что, неправ?

Галлах вместо ответа превратился в тигра и рыкнул так громко, что Мозгляк от ужаса взвизгнул и помчался без оглядки, оставив позади обоих иббов.

— Стой, безмозглая скотина! — кричал Мосик и шлепал его по крупу большой ладонью.

Мозгляк несся на купеческий караван, направлявшийся, наверно, в Бабеллан. Около двух десятков купцов без всякой охраны. Верблюды несли поклажу в тюках. Вся процессия степенно двигалась по каменистому пути. Так, наверно, они и двигались от самого моря, неспешно, чинно, величаво.

— Куда идете, путники?! — завопил Мосик, влетая на своем жеребце в самый центр процессии. — Как здоровье, как погодка?! Какие новости слыхали?! Ах, как давно не видел я милой Либертассы! Какое пиво пили мы в своем отечестве! Какие ели мы колбасы! Как хорошо гуляли в дни весеннего пивоварения! Привет вам, соотечественники!

Все закрутилось. Верблюды гневно протестовали по поводу вмешательства в их стройные ряды такой чудовищной коняки. Мосик с размаху налетел на поводья, связывающие верблюдов в караван. Образовалась куча. Верблюды не нашли ничего оригинальнее, чем пустить в дело зубы. Мозгляк, понятно, обиделся и встал на дыбы, отчего вся ременная упряжь перепуталась, и караван словно очутился в центре воронки, которая скручивала стройную процессию в безобразный ком.

— Ай, какая незадача! — кричал Мосик. — Господин, у вас рассыпался тючок! Где вы брали такие ткани? Почем рулончик?

— Да откуда взялся ты, дубина, со своей зверюгой?! — кричали купцы, ловя беснующихся верблюдов, волочащих за собой упавшую поклажу.

— Из Гвоздилии! — восторженно ответил Мосик, выпутываясь из рассыпавшихся тканей.

— Да как же из Гвоздилии, когда ты говорил про Либертассу?!

— Я космополит! — счастливо воскликнул тот. … Мосика чуть не побили.

— Господа мои, за что?! Коник молодой, глупый. Вот померещилось ему чего-то, он и погнал не глядя! Земляки, примите меня в свою компанию! Поверите ли, так скучно одному шататься по Аффаре! Здесь все такие молчуны, ни от кого не слышно ни шуточки, ни анекдота, ни приветливого слова!

— Нам только бродяг тут не хватало, да еще таких придурковатых! Да еще с конякой величиной с дракона! Жрет, небось, как стая крокодилов!

— Почему это бродяга?! — обиделся Мосик. — Я король. Это признание отчего-то вызвало веселье.

— Ну да! — не сдавался Мосик. — Я женился на принцессе и стал королем.

— Где же, голубок, ты приобрел себе принцессу? Наверно, купил на распродаже у заезжего ворья? Почем у вас в Гвоздилии принцессы? Дают ли скидку? Или идут оптом вся партия, по себестоимости?

— Нет, моя была уже подержанная. Я ее приобрел на виселице всего за пятьдесят монет.

Так объяснялся Мосик, подбирая с земли тюки и помогая их привязывать ремнями. Спесивый корабль пустыни, который решил уж было, что караван прибыл на место, и, следовательно, ему положен отдых и кормежка, начал выражать свое неодобрение по поводу излишней суеты вокруг груза. Он заревел, попятился и попытался плюнуть в короля. Не прерывая речи, Мосик Первый хлопнул величавую скотину своей неслабой ручкой по выпуклому борту. Судно накренилось и с воплями протеста повалилось на колени. Всю картину завершил Мозгляк. Тот был страшно рад, вернувшись к своему хозяину, и теперь старался при случае поддержать его репутацию героя. Конь нагнулся к поверженному кораблю пустыни и, оскалив зубы, страшно хрюкнул непонятливому в ухо. Животное притихло и только таращило глаза.

— Вот что, король, — деловито произнес хозяин корабля пустыни, — у тебя талант укрощать лядащих верблюдов. Я с этой тварью мучаюсь от самого порта, а тебе он разве только руки не целует. Мы идем в Бабеллан. Присоединяйся к нам, кормежка обеспечена. От безделья тоже не пропадешь. Надеюсь, ты один тут, без своей принцессы?