"Свободный Волк" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 14

— Я больше не могу! — эти слова Мосик произнес так тихо, что слышал их только Стайс.

Уже больше двух месяцев они провели на рудниках, работая надсмотрщиками. Одетые в бронежилеты и каски, похожие на те, что были на иббах, с электрическими дубинками, с которыми не расставались ни во сне, ни наяву. Другого оружия им не выдали. Считалось, что у надсмотрщика есть еще мозги и кулаки, этого достаточно, чтобы выжить в условиях дичайшей эксплуатации заключенных. Но для Стайса и Мосика это оказалось настоящей пыткой.

Средний срок жизни заключенного всего три месяца, соответственно, надсмотрщик живет втрое дольше, если не выслужится перед начальством и не получит перевод на чистую работу. Но не весь этот срок он служит с дубинкой. Как только он начинает выдыхаться, его бросают к рабочим, и его оружием становится кайло. И тогда он живет совсем недолго, потом его находят с проломленной башкой, потому что каски рабочим не полагаются. Поэтому надсмотрщики и стараются изо всех сил, чтобы показатели работы у них оставались на высоте.

Загнать заключенного на работе не считалось большим проступком, каждый день подвозили партию новых. Но не выполнить норму выработки являлось преступлением. Оборудование в шахтах было самым примитивным. Рабочие надрывались, выламывая куски руды из горных пород, и надрывались, таща наверх тяжелые тележки. Надсмотрщик должен уследить за всем: за добычей, за погрузкой, за разгрузкой. За тем, чтобы каждый получил свой скудный и малопитательный паек и запил концентрат водой. Были хитрецы, что избегали пить воду и потом валились с судорогами, чтобы их отвезли в лазарет, тогда они имели день отдыха. Симуляция была обычным делом. Впрочем, какая симуляция! Все были безнадежно больны.

Уже через месяц вся их группа превратилась в ходячих мертвецов. Излучение было таким мощным, что датчик непрерывно подавал сигнал в правом плече Стайса. Правда, программа пока успешно справлялась с разрушением клеток. Поэтому Стайс отдавал свои таблетки Мосику, чтобы поддержать его могучий организм. Но тот начинал сдавать и более от душевной тяжести, чем от работы. Сам Стайс был близок к срыву. Временами ему казалось, как и Мосику, что махать кайлом было бы для них куда легче, чем заставлять работать несчастных, больных людей. Их ненавидели так люто, что они оба ощущали во всякий момент, как близки их горла от немногих оставшихся во ртах людей зубов. Как скрюченые пальцы, едва держащие кайло, готовы вонзиться им в глаза.

Ни Стайс, ни Мосик не были хорошими надсмотрщиками — они не могли зверствовать, как прочие. Другие заставляли своих подопечных работать всеми доступными им средствали — дубинкой, кулаками, проклятиями, угрозами. Они забивали одних на глазах других, чтобы устрашить их. Но чем можно устрашить полумертвых? Угрозой близкой смерти? В глазах надсмотрщиков явно читался дикий страх. Они все понимали, как один, что скоро, очень скоро, их тоже будут гнать дубинками и кулаками. Но жить так хотелось, что они готовы были на все ради лишней таблетки антирада, ради более сытного пайка, ради надежды на повышение, ради мечты о другом месте, не таком смертельном. Здесь все были циниками. Здесь, правда, не было места ни гуманности, ни сочувствию. Это было бы смертельно и бесполезно.

В бараке напряжение не оставляло надсмотрщика ни на минуту. Расписание было настолько четким, что опоздание на завтрак колонны хоть на полминуты могло сломать весь график кормежки и отправить на неудачу весь рабочий день. Приходилось вырывать из сна и гнать в туалеты и умывальники измученных людей. Они шатались, досыпая на ходу, а требовалось все делать быстро, чтобы не создавать очереди. Поэтому надсмотрщики торопились обычно поднять людей еще до утреннего гудка, чтобы успеть все сделать. Потому сами надсмотрщики спали еще меньше заключенных. Они были такой же товар, отнюдь не элита. Но получали сполна за свою работу, им платили скрытым неповиновением. За плохо помытый в бараке пол надсмотрщик получал в зубы от охранника. Именно ежедневное мытье полов, чистка раковин и унитазов и было процедурами, о которых говорил начальник лагеря, такой же заключенный, выслужившийся из надсмотрщиков. У него были и другие такие же помощники. Понятное дело, как мало можно было доверять такому человеку. Нужно напрочь лишиться всяких душевных качеств, чтобы добраться до такого поста.

Надсмотрщики спали в отдельном помещении, за решеткой, защищающей их сон от желающих потрогать их за горло. Иначе их пришлось бы менять слишком часто. Но сон нередко прерывался: заключенные устраивали возню в разных местах барака по очереди, чтобы не давать поспать своим мучителям. В бараке, где жили Стайс и Мосик, их было около пятисот. На каждого надсмотрщика приходилось по сотне, но это число было условным, поскольку рабочие выбывали с разной быстротой.

Примерно через месяц начали умирать в бригадах и у Стайса с Мосиком. Они молча выносили трупы и из шахт, и по утрам из барака. Каждое утро труповозка ждала своих пассажиров на выходе из помещения. Наиболее жестокие надсмотрщики нашли и в этом способ устрашения: они пугали подчиненных тем, что оглушат их и бросят в труповозку. Огонь топки потом немного придаст мятежникам бодрости, но ненадолго. И угрозы не были пустыми.

Надсмотрщики между собой не дружили, но в интересах взаимной сохранности вынуждены были объединяться в группы и обмениваться «опытом». Никакая дружба тут и не была возможна. В Безумные, поистине безумные Земли попадали отнюдь не негодяи, не преступники, а простые люди. Зона раскалывала их, как орехи. Те, кто могли быть сильными и жестокими, становились ими, но конец был все равно один. И это исполняло всех заключенных не только отчаяния, но и ненависти. Проще всего было вымещать ее на тех, кто был доступен этой злобе, то есть, друг на друге. Заключенные дрались и все молчаливо мечтали добраться до горл надсмотрщиков — это становилось маниакальной мыслью.

Всем было тяжело, но двум друзьям было тяжело вдвойне. Их угнетала мысль о необходимой жестокости. Иначе смерть. А Стайс пожелал непременно выжить. Они общались мало, только в штольнях, когда их участки оказывались рядом — никто другой не должен проникать в их беседы.

Мосик плакал, разбивая носы рабочим. Их бригадные показатели были самыми плохими, хотя их рабочие меньше получали увечий. Но цифра добытой руды была неизменно ниже, чем у других. Они не заставляли нагружать тележки выше бортов, как прочие, но тогда приходилось делать больше ходок. Когда никто не видел, Мосик выхватывал ручки и сам бегом тащил наверх тележку вместе с лежащим на куче руды заключенным. Но это не делало его популярным, поскольку рабочие считали, что Мосик просто стремится улучшить показатель. Он и в самом деле стремился не отстать, чтобы выжить.

— Стайс, зачем? — задыхаясь от отчаяния, говорил он. — Какой смысл?! Конец один!

— А какой смысл приближать его? Ты не улучшишь условия содержания людей тем, что подохнешь в забое. Нет, путь должен быть иным.

— Что можно сделать?! — почти плакал Мосик. — Они ненавидят меня даже за то, что я вожу их к медику! За то, что я заставляю их лечиться! Да и есть, за что! Проглотил таблетку и обратно в штольню! Если бы я мог им устраивать по очереди день отдыха! Но я выбрал весь лимит бригады еще в начале месяца.

У Стайса дела пребывали не в лучшем виде. Им обоим грозило разжалование. Поэтому, стиснув зубы, он бил рабочих и заставлял колоть неподдатливую руду, местами светящуюся от излучения. Ядовитые испарения забивали носоглотку, вызывая тяжелый кашель. Заключенные харкали кровью и норовили, как бы нечаянно попасть, плевком в надсмотрщика. Другие квасили за неповиновение носы, ломали пальцы, но Стайс и Мосик терпели. За это их только презирали.

Гвен он видел периодически. Она не покидала свой медпункт. Они встречались, когда он вел к ней подопечных. Лечение было простым: таблетки антирада, синтезированные витамины, перевязка, средства остановить носовое кровотечение, промывание засоренных глаз, если ломались защитные очки. Переломы тут не лечили. Сломаная конечность являлась приговором. Были и такие, что предпочитали спешить навстречу топке. Рабочим остригали волосы, и это тоже являлось работой медика. Вскоре они просто переставали расти.

— Гвен, как ты? — шепотом спрашивал Стайс, если заключенный засыпал на процедурном столе.

Вид Гвендалин, такой красивой, в этом аду казался ему нереальным. Но в ее глазах застыло выражение отчужденности.

— Нормально. — говорила она и прятала глаза.

— Ты не думай, Гвен, я не ломаю им пальцы, просто работа такая. — мучительно извинялся он.

— Я не думаю, Стайс.

Наедине она называла его Стайсом, а не как по документам, Троксом Падебразом. И он не называл ее Симиллой, хотя это было бы куда целесообразнее. Они могли забыться и назвать при посторонних свои настоящие имена. Но это была та послаба в их отчаянном положении, от которой они не могли отказаться.

— Я не думаю, — холодно проговорила она, враждебно глядя ему в глаза. — Просто я не понимаю тебя. Вчера Мосик пришел ко мне: на его руках стали появляться язвы. А ты здоров. Отчего, Трокс Падебраз, тебя не берет Безумная Земля? Даже я чувствую ее руку, хотя здесь нормальный фон излучения.

— А тебе это надо? — он усмехнулся. — Желаешь видеть меня пациентом клиники?

— Нет, но я помню твои слова: ты можешь вызвать флаер. Мне кажутся твои аргументы очень слабыми. Чего ты ждешь, Волк Чевинк?

— Молчи! — шепнул он, скорее учуяв, нежели услышав за перегородкой вкрадчивые шаги охранника.

Тигр вошел своей обычной, полной мощи и грациозности походкой. Движения оборотней были экономны и полны скрытой силы. Их тела были тяжелы, но невероятно ловки. Тяжелый шаг странно сочетался с кошачьей подвижностью торса. Стайс вообще полагал, что бронежилеты здесь лишние: никто не посмел бы даже помыслить о том, чтобы причинить вред тигру. Любая мысль о нападении мгновенно просекалась менталами. Никто не знал, есть ли у них имена, их даже плохо различали. Все они казались на одно лицо.

Стайс быстро выстроил защиту мозга и, когда желтые глаза охранника вперились в него, он уже чувствовал себя пеньком.

— Ты. — низко пророкотал охранник, оказывая на него шестипалой рукой, — идешь к коменданту.

Все, подумал Стайс, вот и доигрались. Он выгнал все мысли из головы и молча повиновался, не взглянув на Гвен, чтобы не пробить защиту мозга. Она была их слабым местом. Любой ментал, если умеет читать мысли, быстро выпотрошит ее сознание и обнаружит в нем Стайса Чевинка, Свободного Волка.

Он шел, сопровождаемый охранником, в знакомое здание, где больше двух месяцев назад им объясняли обязанности надсмотрщика.

По сути, его давно должны были обнаружить, но этого не произошло. Стайс каждый день ждал, что его возьмут. Шпионы Дианора искали его в малых королевствах. Он ускользал от них. А теперь полагал, что зря. Возможно, он достиг бы большего, если бы попался Дианору — тот наверняка заинтересовался бы и пожелал увидеть Торговца лично. Может, в гнезде врага он сумел бы получить необходимую информацию, но на нем повисли Мосик и Гвен. Он почти обрадовался, когда Мосик чуть не стал королем. Оставалось только пристроить девушку, и он мог бы позволить себе попасться. У него ведь имеются в рукаве еще некоторые фокусы, как выразилась Гвен.

А теперь он шагал в неизвестность. Если он погибнет, то и Гвендалин не спасется. Надо было послушать ее и вызвать флаер.

У коменданта находился Мосик. Стайс обратил внимание на желтоватый цвет его лица. Это реакция на страх, или болезнь? Или это обманчивый свет от лампы?

— Вы плохо работаете в штольне. — начал без предисловий комендант. — Но вы крепкие парни, и кайло вам пока рано брать в руки. Требуются надсмотрщики в поиковую группу. Там немного легче, так что вам не потребуется зверствовать сверх необходимости. Вам выдадут оружие. Побег тут невозможен, тигры всех находят. Но у заключенных возникает иллюзия его возможности, поэтому у вас будут парализаторы. Предупреждаю сразу, против иббов его применять нельзя. Не только потому, что не подействует, а еще и потому, что вас пристрелят прежде, чем вы дернетесь. Однако дураки всегда находятся, именно поэтому я привлекаю к разработкам вас двоих, а не тех кретинов, что усердствуют кулаками и дубинками. Я понимаю, как вам тяжело, но и вы поймите, что простой дракой дело не решить. Некоторым кажется, что они морально обязаны полечь костями, но не поднять руку на ближнего — такие попадают в топку. Я возглавляю экспедицию. Найдены новые месторождения, надо спешить их захватить. Конкуренты тоже не дремлют, и у них тоже есть на службе тигры-оборотни. Но не надо думать, что они будут бить друг друга. Воевать с конкурентами, если они появятся, придется нам. Но в случае удачного захвата, за хорошую работу полагаются некоторые льготы. Есть вопросы?

Пронзительный гудок вырвал их из сна. Они проспали! Надо было вскочить раньше, чтобы гнать заключенных в туалеты, пинками и ударами скидывать их с нар, пресекать все жалобы и возражения.

— Нам к коменданту! — процедил сквозь зубы Стайс, когда Мосик выскочил из спального мешка и кинулся с дубинкой к своей бригаде.

Мосик так же быстро остановился. Моментально свернул мешок и бросил в изголовье — тот, кто придет после него, будет иметь лишнюю минуту, чтобы оглядеться. Они бросились, откидывая заключенных, к туалету: время дорого, и то, что тут останется, больше не их забота.

Так же стремительно они пронеслись по проходу на выход. От них отшатывались: когда идет надсмотрщик, заключенный должен поторопиться освободить дорогу.

Бегать нельзя, но можно ходить быстрым шагом. И они скоро зашагали к зданию администрации, резко выбрасывая вперед ступни в массивных ботинках — таким шагом они приучились ходить по Зоне.

Внутри их ждал комендант Стиммвел. Явились еще двое высоких надсмотрщиков из других бараков. Быстро оделись в выданные комплекты защитного цвета и бронежилеты. На поясные ремни прикрепили аптечки, получили парализаторы.

Грузовики уже их ждали — все было четко отработано, нет времени оглядываться. Дело делалось быстро, но отнюдь не впопыхах. Очевидно, это заслуга коменданта. От других надсмотрщиком стало известно, что их Зона считается одной из самых организованных: Ттт меньше падежа рабочих, больше выработка.

— Трокс, Молер, быстро в грузовик. — резко скомандовал им комендант. — Задерживаете. Они задерживали не больше, чем двое других, но он вязался именно к ним.

Не пререкаясь и даже не помыслив ни секунды о такой возможности, они вскочили в крытый кузов и опустились на пол, держась за скобы, вмонтированные в стенки кузова. Все остальное место занимало оборудование в контейнерах. Все было тщательно закреплено. Совершенно очевидно, что их путь пойдет по бездорожью, об этом говорили массивные двойные колеса грузовика.

В кузов вскочили два оборотня. Они перекрыли выход, и все четверо надсмотрщиков оказались словно запертыми в обитой металлом пещере, забитой ящиками.

Дорога была неблизкой. Грузовики проходили не везде: иногда приходилось выскакивать из кузова, брать в руки технику и валить вековые сосны под самый корень. Работали одни надсмотрщики, в другой машине ехали простые заключенные, десять человек. Их берегли для другой работы. Дважды в день останавливались и выводили их на прогулку и кормили. Все питались пайками, а тигры уходили в лес и возвращались с мясом. Тогда доставалось немного мяса и людям. Но никто не видел, как питались тигры. Стайс так и не знал, составляет ли их рацион, помимо оленины, еще и мясо человека. А от коменданта добиться слова было невозможно.

Разгруженный грузовик был все еще тяжел. Комендант обходил его со всех сторок, разглядывал почву. Техника надёжно провалилась в яму. Тигры тоже были озабочены. Они даже нюхали землю и перебрасывались со Стиммвелом короткими фразами.

И тут надсмотрщики увидели картину, от которой их потом преследовал ночной кошмар. Один охранник отошел в сторону, отстегнул ремни, скинул амуницию, показалось мощное мускулистое тело, пропорции которого были бы безупречны, если бы не излишне обширная грудная клетка. Он странно прогнулся назад, резко выпрямился, и тело его принялось трансформироваться. Прямо на глазах у парализованных ужасом надсмотрщиков человек превратился в громадного красного тигра. Его оранжевые глаза взглянули на Стайса, и усатая пасть раскрылась в беззвучном смехе, обнажив чудовищные клыки. Он игриво подскочил, словно ловил невидимую бабочку, и прыгнул в заросли, стеной сомкнувшиеся за ним.

— Займемся машиной. — как ни в чем ни бывало, пригласил их Стиммвел.

Суть предложения была проста: все четверым, ребятам, отнюдь не слабым, а также оставшемуся охраннику предлагалось напрячь силенки и попробовать вытянуть грузовик на руках и подтолкнуть его вперед. Вся перспектива осложнялась тем, что неприятность произошла на краю обрыва, под которым пенились каменные пороги, и гремела, низвергаясь с высоты, вода — немного дальше назад, откуда они прибыли, начинался водопад.

Они окружили машину, взялись за низ борта и по команде, вместе с комендантом и тигром, напрягли мышцы. Машина медленно пошла наверх, теперь оставалось ее подтолкнуть вперед. И тут раздался крик.

Мосик оказался с краю, у самого обрыва, рядом с охранником. Они, как самые мощные в экспедиции, взяли на себя самую тяжелую часть. И вот земля не выдержала и поплыла под их ногами. Целый кус земли сорвался с места, увлекая за собой и Мосика, и тигра. Последний был гораздо ловчее человека и в падении ухватился одной рукой за борт машины, снова просевшей в яму. А Мосик с криком сорвался и скрылся из виду. Тигр втянул себя наверх. Машина балансиловала на краю обрыва — она бы давно упала, если бы ее не держали тросы, привязанные на всякий случай к деревьям, так как поначалу ее пытались вытянуть лебедкой.

Все бросились к обрыву и легли на край, пытаясь рассмотреть, что там, внизу.

Стайс увидел его сразу. Мосик лежал вниз лицом на камнях с размозженной головой, вода уносила его кровь, слизывая ее с камней. Она трепала его тело, и вскоре оно повиновалось резвым струям и соскользнуло в поток. Он несколько раз перевернулся, когда река протащила его среди камней, и скрылся, упав с высоких скал гремящего водопада.

— Отмучился. — прошептал один из надсмотрщиков, с которыми Стайс так и не познакомился. И сделал ритуальный жест прощания с умершими, как принято на Ихоббере.

— Мне очень жаль. — проговорил Стиммвел, глядя колючими глазами на Стайса. — Я знаю, он был твоим другом. Но из водопада живым не возвращаются, особенно с размозженной головой. Тигр еще некоторое время нюхал воздух, но потом вернулся к машине.

Стайс словно окаменел душой. Он молча помогал тащить машину из земляной ловушки, молча помогал потом грузить оборудование, молча сел в нее. Он даже не позволил себе опустить лицо и спрятать его в руках.

Вернулся тигр, обратился в гуманоида, надел свою пятнистую амуницию и перебросился парой слов с Стимвелом. Он не удивился, узнав, что погиб один из надсмотрщиков. Только странно глянул на Стайса, но тому было не до взглядов оборотня. Пусть, если хочет, загрызет его.

Они ехали ещё два дня. Продвигались медленно и трудно, застревали в чащобах, ожесточенно прорывались сквозь дремучие заросли. Тигры выскакивали из машин, нюхали дорогу, осматривали деревья. Что-то все время им не нравилось, и они бросали Стиммвелу короткие фразы.

Местом прибытия оказался горный массив, высокие кряжи, поросшие густой растительностью. Всем разрешили выйти из машин, в том числе и рабочим.

— Не вздумайте бежать, — предупредил начальник экспедиции, — тут есть такие твари, что лучше сгинуть в штольне, чем ей попасться на зубок.

Стайс думал, что они начнут разбивать лагерь и огораживать колючей проволокой всю территорию, но оказалось все не так. Это были заброшенные шахты короля Маррадуга, где он добывал свои сокровища, как говорит легенда. А, если так, то все они покойники.

— Легенда? — усмехнулся Стиммвел. — Легенды сочиняют люди и вкладывают в них то, что желают слышать. А также то, чего боятся. Не здесь Маррадуг добывал плату за проезд, но место гиблое, согласен. Поэтому не тянем время, а беремся за дело резво и с охотой.

Он оставил тигров с заключенными и, взяв с собой Стайса и еще одного надсмотрщика, направился вглубь сумрачно стоящих скал, с которых свисали вековые мхи.

Стайс увидел нечто вроде остатков подъездных путей, разломанных проросшей сквозь плиты камня растительностью. Громадные каменные плиты были расколоты, местами вздымались, как от взрыва. Но это были гигантские корневища, проросшие под ними. Он оглянулся, ища глазами те деревья, которым они должны принадлежать, и увидел фантастические пни.

Стиммвел шел дальше. Он вел своих спутников через широкую щель меж двух каменных стен и вывел к пещере с высоким входом.

Были пригнаны рабочие, и началась уборка. Выметали и выносили тонны мусора. Пещера постепенно освобождалась от хлама. Потом перенесли и поставили у стен оборудование в ящиках. Экспедиция была оснащена серьезно: никаких пластиковых спальных мешков — все добротное и теплое. Никаких сухих концентратов: пища была горячей. Давалось сладкое. Наверно, экономически невыгодно питать рабочих экспедиции дрянными концентратами. Стиммвел взял в дорогу крепких ребят, хотя и прошедших школу в шахтах. Он обращался с ними без грубости, хотя и без сочувствия.

Но Стайс видел, что как для двоих надсмотрщиков, так и для рабочих, тяжелая экспедиция была гораздо желаннее, чем жизнь в бараке. И он изволил познакомиться с двумя парнями, один из которых, по крайней мере, воспринял смерть Мосика, как человек. Их звали Корк и Гассел. Не принято распространяться ни о том, кем ты был и как попал в Зону, ни об оставшихся и ныне забытых родственниках и возлюбленных. Зона отрезала человека от его прошлого. Он все забывал. Стайс один попал сюда с друзьями, больше никому так не повезло.

В первый день рабочим дали отдых и позволили спать сутки, но для надсмотрщиков такой поблажки не было. Неугомонный Стиммвел повел их на осмотр мест. Он сам был сделан словно из металла, высокий, жилистый, неопределенного возраста человек.

Движение спасало Стайса от мыслей о Мосике. Эта планета лишила его уже двоих друзей. Мосик, Мосик Апокалипсист, ты так и не стал королем, да еще легендарным.

— Здесь все стоит в забвении уже пять тысяч лет. — промолвил Стиммвел, забравшись вместе с запыхавшимися надсмотрщиками на вершину одной скалы. — Здесь Маррадуг не просто добывал свои сокровища. Он обнаружил странные свойства земель Себарии. За прошедшие тысячелетия эти свойства немного поугасли, но мы научились их использовать с умом. Стайс очнулся от своих мыслей и удивленно посмотрел на начальника.

— Да. — тот словно и не заметил его взгляда. — Здесь скрыта тайна иббов, тайна их неуязвимости. Маррадуг неосторожно влез в нее и поплатился.

— Иббы — оборотни. — осторожно сказал Корк, неуверенно глядя на командира.

— Верно! Но поначалу они были только тиграми! Земля Себарии дала им свойство трансформации. Причем, генетически закрепила его!

— Мы тоже станем оборотнями? — насторожился Гассел.

— Нет, конечно! — рассмеялся Стиммвел, впервые на памяти Стайса. — Но тайну Себарии знают немногие.

— Кто? — спросили одновременно оба надсмотрщика. Начальник искоса взглянул на Стайса и, помолчав, ответил:

— Не всем следует знать ее. Особенно шпионам Дианора и Сеяллас.

— Кто тут шпионы?! — воскликнули парни.

Стайс изумился. Не его ли имеет в виду начальник? С какой это стати он затесался во шпионы?!

— Я ни на никого конкретно не указываю, — пояснил тот, — я просто хочу сказать, чтобы вы не болтали, когда вернетесь.

— А зачем вы нам вообще все это сообщили? — спросил Стайс. — Чем меньше знаем, тем меньше разболтаем.

— И то верно. — согласился Стиммвел и начал спуск с горы.

Он странным образом принялся проявлять к ним расположение, и это не слишком нравилось Стайсу: он привык никому не доверять на Зоне.

— Завтра начинаем обследовать район. — обернувшись к ним, сообщил начальник. — Прошу не разговаривать перед рабочими о том, что я вам тут сказал.

Они шли гуськом по узкой тропочке, держась за стены.

— Проще было не говорить. — ответил Стайс, идущий следом за ним. — Вы ничего конкретного не сообщили, все это похоже на провокацию, о которой вы же нас и предупреждали.

— Если это провокация, то ты зря делаешь, что рассуждаешь об этом вслух. Стал бы я предупреждать вас о провокации, если бы сам намеревался ею заняться.

Парни сзади молчали. Но Стайс, обернувшись, уловил взгляд идущего за ним Гассела, и в этом взгляде дружелюбия не было.

Вся экспедиция в глазах Стайса начала приобретать совсем иной смысл. Что-то за все этим скрывалось. Стиммвел изменился, тигры ведут себя странно. У него возникло такое чувство, словно его раскрыли и теперь ведут, как на поводке.